Буало-Нарсежак
Полное собрание сочинений. Том 7. Операция «Примула»
Пьер Буало и Тома Нарсежак впервые встретились, когда им было за сорок, к этому времени оба уже были известными писателями. Озабоченные поисками способа вывести из назревающего кризиса жанр «полицейского романа», они решили стать соавторами. Так появился на свет новый романист с двойной фамилией — Буало-Нарсежак, чьи книги буквально взорвали изнутри традиционный детектив, открыли новую страницу в истории жанра. Вместо привычной «игры ума» для разгадки преступления, соавторы показывают трепетную живую жизнь, раскрывают внутренний мир своих персонажей, очеловечивают повествование. Они вводят в детективный жанр несвойственный ему прежде психологический анализ, который органично переплетается с увлекательным сюжетом. По сути дела они создали новый тип литературного произведения — детективно-психологический роман, где психология помогает раскрыть тайну преступления, а детективный сюжет углубляет и обостряет изображение душевного состояния человека, находящегося в экстремальной кризисной ситуации.
Буало и Нарсежак очень скоро получили всемирное признание. Они опубликовали с 1952 по 1995 год свыше сорока романов. Почти все их произведения переведены на многие языки мира и опубликованы огромными тиражами. Их часто экранизируют в кино и на телевидении.
Буало и Нарсежак заняли достойное место в ряду классиков детективной литературы, таких как Конан Дойл, Агата Кристи и Жорж Сименон.
Буало и Нарсежак, дополняя друг друга, выработали совершенно оригинальную и хорошо отработанную манеру письма, о чем можно судить хотя бы по тому, что и после смерти Пьера Буало в 1989 году его соавтор продолжает подписывать свои произведения двойной фамилией, ставшей известной во всем мире.
Операция «Примула»
Opération Primevère (1973)
Перевод с французского
— Давай сюда, — сказал Морис. — При таком движении проскочим незаметно.
Клод съехал с шоссе. Заправочная станция была освещена, как вокзал, перед колонками выстроились машины. Малолитражка медленно притормозила. Морис посмотрел на часы: без четверти два.
— Нормально. На месте будем до трех часов. Теперь видишь, что Влади был прав. Машин на шоссе как в воскресенье.
Заправщик жестом пригласил их к колонке. Клод вышел из машины и вручную подкатил ее. Ночь была душной. В свете фонарей клубились мошки.
— Ну и работенка! — сказал заправщик. — Теперь вот августовские!.. И то же самое завтра и послезавтра!.. Сколько залить?
— Полный бак.
— Со вчерашнего дня без передышки. Люди как с ума посходили. То уезжают все сразу. То возвращаются все сразу. Вот-вот! Помяните мое слово, на дороге обязательно что-нибудь произойдет.
Клод посмотрел на Мориса и ухмыльнулся.
— Да, — сказал он. — Точно. Что-нибудь да произойдет.
Морис тоже улыбнулся, будто замечание содержало скрытый смысл.
— Пятнадцать франков, — объявил служащий. — Протру ветровое стекло. Его надо почистить. Вы тоже едете в Довиль? Будь у меня время, я бы поехал в Овернь. В Довиле слишком суматошно. Хотя в вашем возрасте как раз и развлекаться.
— Да, развлечься мы любим, — сказал Клод и прыснул со смеху.
— Счастливого пути, — пожелал заправщик. «Ситроен» тронулся с места. При выезде на шоссе Клод остановился. Машины проносились на полной скорости, воздушная волна качнула малолитражку.
— Осторожнее! — сказал Морис. — Не время нарываться на неприятности.
Они воспользовались просветом и мягко влились в поток.
В темноте пустынного здания свет поднимающегося лифта отбрасывал на лестничные площадки и стены таинственные причудливые тени. На пятом этаже Жерсен резко распахнул решетчатые двери и вышел, опередив жену. Одной рукой он развязал галстук, другой рылся в кармане.
— Идиоты! — продолжил он начатый разговор. — Да за такую глупость судить надо.
Флоранс пожала плечами.
— С тобой невозможно разговаривать.
Он наконец нашел английский ключ и стал нащупывать замочную скважину.
— Черт подери эту минутку.[1] Ничего не разберешь.
— Дай мне ключ.
Она открыла дверь и зажгла свет в прихожей.
— Они получают свою революцию, — не унимался он. — Я их предупреждал.
Флоранс скинула туфли и по привычке посмотрелась в высокое зеркало, обрамленное живой зеленью.
— Я с тобой больше никуда не пойду, — сказала она, поправляя прическу. — Довольно. Ты во всем видишь политику. Жеро не имел в виду тебя. Он говорил в общем.
Жерсен сдернул галстук.
— Они могли бы не приглашать его. Коммуняка какой-то!
Она села и стала массировать ноги.
— Бедняжка. Тебе повсюду мерещатся коммунисты.
— О! Мне много чего о нем известно.
Он направился на кухню, и оттуда послышался звон бокалов и бутылок.
— Ты слишком много обо всех знаешь, — устало пробормотала она.
— Что? Ты, может, мне не веришь? — крикнул он из коридора. — Этот тип начинал в желтой газетенке в Сент-Этьенне.
Голос его приблизился, и он появился с бокалом в руке.
— Он специализировался на стариках. Клянусь, он их просто охмурял. В конце концов стал секретарем Лиги в защиту интересов людей преклонного возраста.
— Я тоже хочу выпить, — сказала Флоранс. — Мог бы и мне принести.
— Потом он начал издавать газету. И естественно, с волками жить…
Флоранс встала так резко, что опрокинула стул.
— Хватит! Надоело!
Зажав уши руками, она бросилась в спальню. Жерсен последовал за ней.
— Подожди! Я должен рассказать о Жеро, раз он тебя интересует.
— Что? Он меня интересует?
Она упала на кровать.
— Ладно, — сказала она. — Если тебе так нравится, пусть. Жеро меня интересует.
Расставив ноги, слегка наклонив голову, он рассматривал ее с жестоким наслаждением.
— Да, шестьдесят восьмой год стал для него просто бесценным даром. Революции, демонстрации, митинги… Он везде успевал… Это привело его туда, где он есть: в депутаты. Разумеется, левого центра.
— Ну и что, разве это позорно?
— Конечно нет.
Он осушил бокал и поставил его на столик у изголовья своей кровати.
— Конечно нет, — продолжал он. — Это игра. Но как бы случайно он вскоре оказался замешанным в деле с вином, а вино это экспортируется на Восток. Признаться, любопытное совпадение.
Плечи его затряслись в беззвучном смехе, как у нашкодившего мальчишки.
— У меня есть список его поездок. Очень показательно. Конечно, он никогда не был в Москве. Не такой дурак.
Он снял пиджак и аккуратно выложил из карманов на каминную полку бумажник, чековую книжку, очки, пачку сигарет, зажигалку, носовой платок. Флоранс наблюдала за его движениями с холодным безразличием.
— И все это, — проговорила она, — только потому, что он любезно разговаривал со мной?
Он сел спиной к ней и принялся расшнуровывать ботинки.
— Напишу о нем статью… Небольшую заметку… Из тех, что привлекают внимание… «Французское шампанское охотно пьют на Востоке». Улавливаешь?
Он снял брюки, сложил их и с раздражением принялся расстегивать манжеты.
— Я подозревал, что Тавернье — того же поля ягода… Проклятая рубашка, надо ее выкинуть… Ноги бы моей у них не было, если бы меня не встретил Ганьер… В следующий раз, обещаю…
— Следующего раза не будет, — сказала Флоранс. — Ты пойдешь своим путем, я — своим.
Жерсен медленно обернулся. Не торопясь расстегнул рубашку.
— Не понимаю! Поясни.
— И так все ясно.
Она достала из сумочки сигарету и закурила.
— Вот это новость, — сказал он. — Ну и ну!
Он снял рубашку, смял ее, бросил на кресло и встал перед ней полуобнаженный, темные, бархатные грустные глаза его таили угрозу. Он походил на Генри Фонду.
— Я его знаю? — произнес он.
Она едва сдержалась, сделала глубокую затяжку и закашлялась.
— Прошу тебя, — сказала она. — Ты знаешь, который час?.. Два часа. Может, ляжем спать?
— Мне не к спеху. Хотелось бы, чтобы ты объяснила, что это значит: ты пойдешь своим путем, я — своим… Это же не случайное замечание, правда? Повторяю: кто он? Кто вбил тебе это в голову?
Он снял трусы. Нагота его нисколько не смущала. Он чувствовал себя как пациент на приеме у врача, правда, в данном случае он был одновременно и врачом и пациентом. Жерсен развернул пижаму.
— Мне не раз приходило в голову, — продолжал он, — что тебя могут использовать против меня. Для них все средства хороши. Оскорбления, суды, угрозы… А если еще разнести весть, что Жерсен — рогоносец, что ж, это произведет определенное впечатление.
— Мне тебя жаль, — пробормотала она.
Он затянул пояс пижамы и прошел в ванную.
— Для них, — крикнул он, — ты всего лишь бывшая манекенщица, у которой в жизни бывали приключения. Картотека есть не только у меня, у них тоже… Они навели о тебе справки…
На какое-то время его монолог прервался, было слышно только, как он чистит зубы.
— Что ж, — продолжал он с полным ртом, — если они наняли какого-то плейбоя для флирта с тобой, — он сплюнул, — это естественно. Мое слабое место — это ты.
Он вышел из ванной, вытирая рот полотенцем.
— Я прав?
— Не надо было жениться на мне, — ответила Флоранс.
— Возможно, но ты — моя, отказываться от тебя я не собираюсь и разделаюсь с любым, кто обхаживает тебя.
Флоранс загасила окурок в пепельнице. Встала, разгладила платье, взяла сумочку.
— Еще одно слово, и я ухожу в гостиницу.
— Ладно, не дури. Я предупреждаю тебя в твоих же интересах. Ложись. Поговорим об этом потом.
Он завел маленький походный будильник и поставил его рядом на столик.
— Я, конечно, сам проснусь, но на всякий случай. Бог знает, сколько времени придется добираться до Орли! Спокойной ночи.
Он выключил ночник. Флоранс начала раздеваться.
— Приехали, — сказал Морис. — Вилла в конце улицы… Ты и правда не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Вот еще!