Социум [антология]

Все засмеялись.

— Вас, Херберт, как разумную расу с хорошей памятью, я попрошу запомнить этот разговор, — отчеканила Дженни. — Потому что через месяц в этой комнате будут рециды. И будут повторять «все расы друзья» вместе с нами. Это часть программы.

Собравшиеся изумленно переглянулись.

— Но у рецидов нет слова «друг», — задумчиво произнес Мигулис.

— Этого не может быть! — отрезала Дженни. — Вы просто не знаете!

Мигулис погладил бородку и аккуратно выдохнул.

— В языке рецидов всего четыреста двадцать слов, — сказал он тихо. — Несложно выучить. Но понятия «друг» нет. Есть понятие врага — «чуг». И термин «аг-чуг» — по смыслу что-то вроде «временный помощник в убийстве общего врага».

— Союзник, — догадалась Дженни.

— Не совсем. Когда враг убит, твой аг-чуг сразу превращается в чуг — теперь предстоит разобраться с ним.

— Значит, нам выпадет честь подарить их языку слово «друг»! — подытожила Дженни.

Все смущенно замолчали. Мигулис покачал головой:

— У них врожденный язык. Они вылупляются с языком, памятью родителей и предков.

— Мемонаследование, — уточнил Херберт. — Как у галасимцев, адонцев и трисимметричных панцероидов Большого Шелла. Они получают с генами язык, приемы боя, нормы морали, а заодно помнят самые важные эпизоды из жизни предков своего рода.

Полковник тактично кашлянул.

— Вам, Дженни, нужно время, чтобы собрать побольше информации.

— Знание базовых принципов освобождает от изучения ненужных частностей! — отрезала Дженни. — Социальные законы едины для всех рас. В известной нам Вселенной сто восемь разумных рас. Я — магистр ксенотехнологии. Я работала с семью расами, выстроила отношения даже с зырянами! Сегодня я главный эксперт-технолог во всем ЦУБе. И я знаю, что говорю. В любой культуре есть союзники, есть привязанность к братьям, родителям…

В конференц-зале снова повисла тишина.

— Ну давайте, Мигулис, раз уж начали, чего молчите, — усмехнулся полковник.

— А почему я? — обернулся Мигулис. — Пусть Херберт объяснит, он биолог!

— А мне это зачем? — возмутился Херберт. — Есть литература по рецидам, статьи, справочники — все подробно описано, читай, не выходя из кабинета ЦУБа. Зачем мне это озвучивать? Чтоб потом в рапорте стояло, что Херберт опять фашист и оскорбляет чужую расу?

— Давайте я попробую помочь нашей Дженни! — вызвался вдруг Саймон и поднял руку. — Дело в том, что у рецидов нет привязанности к родителям — мать они сжирают, как только та перестает плодоносить, отца — как только он слабеет. Съесть отца — почетно, это выпадает не каждому, потому что потомков сотни. Лишних потомков сжирают отцы — обычно к концу засухи, когда племя доедает всех пленных рабов. Если отец был вождем — убивший вождя сам становится вождем. Любви к братьям у них тоже нет — братьев начинают жрать еще внутри кокона, и так растут: из полтысячи зародышей остается пятерка сильнейших, они и вылупляются…

— Пренатальный отбор, — уточнил Херберт. — Ни у какой другой разумной расы такого нет. В мужской отсек кокона самка закладывает около четырехсот личинок и замуровывает. Они начинают расти и драться за пищу. А пища в коконе — только они. Вырастают три-пять самых злобных… простите, сильных. Растут они внутри, уж извините за совпадение, около девяти месяцев. И вылупляются взрослыми, только встать на задние ноги и пройти ритуальный экзамен по истории рода. Детства у них нет — все обучение проходит в коконе, в тесноте и драках. Биологи ставили внутрь видеожучков — возьмите записи, если не противно. Мне приходилось стоять у коконов и слышать вопли оттуда. В отсеке самок вылупляется одна: самки не воюют, у нее есть питательный пузырь, она его доедает и выползает за шесть месяцев. Самок считают недоразвитыми, панциря у них нет, за членов общества их не держат, они непрерывно строят коконы и плодоносят. На всякий случай уточню, что я не приветствую подобных законов природы, а выступаю против насилия, взаимной ненависти и половой дискриминации — так и укажите в рапорте.

Дженни даже слегка растерялась. Паузу нарушил Мигулис:

— Если вернуться к языку, иногда вылупляется всего один — единолуп. Единолупом быть особо почетно — вырос без братьев, сумел всех сожрать. Если вылупляются несколько, то есть перволуп — самый сильный, который пробивает выход из кокона, а за ним братья — солупы. Если кто-то из них потом убьет перволупа, он становится перелуп — убивший перволупа, тоже почетный титул…

— Хватит! — нервно перебила Дженни. — С меня довольно!

— Они, Дженни, — грустно подытожил полковник, — конечно, равная раса и очень нам друзья… Но ничего общего не найти. Поверьте тем, кто живет с ними рядом много лет.

— Почему ничего общего? — возразил Мигулис. — Кровная месть племен. Этот обычай был и у нас в древности…

— Стоп и тишина! — перебила Дженни и призывно хлопнула в ладоши. — Разговоры окончены, продолжаем работу по плану.

Она включила новый слайд.

— Времени мало, в двух словах азы технологии. Работа с чужими территориями бывает трех видов: партнерство, протекторат и марионеточное спонсирование. Первые два требуют достаточного уровня культуры, о них говорить не будем. Наш путь — третий. Рециды — примитивное общество четвертой категории с типичными проблемами. ЦУБ ведет четыре похожих проекта в разных концах Вселенной. Для примитивных мы используем стратегию «electi et impera». Для обществ индустриальных — «divide et impera». Для высших, информационных — «pressa et impera». Все схемы известны со времен Древнего Рима. Кому интересно — возьмите любой учебник по ксенотехнологии. Здесь первобытная клановая структура без власти и закона. И наш метод — electi et impera. Задача — сформировать electi. Для этого нам надо провести империализацию и выстроить вертикаль, на вершине которой будет лояльный нам вождь, следящий за своей территорией. Взамен он получает дотации — в нашем случае это простейшие предметы быта, а также поощрения самолюбию, учитывая совсем низкий класс цивилизации. Такова схема марионеточного спонсирования — невмешательство во внутренние дела с поддержкой лояльного следящего. Наша цель — чтоб он контролировал всю территорию и обеспечивал нам спокойствие на ней. Для прессы это всегда называется дружбой народов. Для внутреннего пользования — гарантиями порядка. Для цивилизованного мира это единственный допустимый, а заодно самый эффективный способ прекратить нападения, подкопы и похищения людей. Альтернатива — геноцид. Но этот позорный путь никогда не применяется. Почему, полковник?

— Запрещен Пактом Гуманизма, — отрапортовал Гаусс.

— А еще потому, — веско закончила Дженни, — что это все равно что признать собственное неумение работать по примитивным территориям.

— Примитивные территории? — присвистнул Херберт. — Нет ли в этом расизма?

— Это научный термин из учебников, он относится к уровню общества, а не к расе. Есть высокоразвитые общества, есть примитивные. Высокоразвитая цивилизация должна обладать высокими технологиями работы с примитивными — гуманизм и толерантность. Этим мы и займемся. Для начала следует выбрать кандидатуру среди местных вождей. Кто-нибудь в курсе о состоянии нынешних племен и авторитетов? Или с окончанием научной работы закончились и все контакты с ними?

Собравшиеся разом зашумели.

— Херберт, ответьте вы! — потребовала Дженни. — Вы здесь ученый, вы ведете работу?

Херберт слегка растерялся.

— Работа, конечно, идет, — сообщил он, откашлявшись. — Но она… в общем, автоматизирована, без участия человека. Аэросъемка снимает кочевья сверху, микрожучки ползают и собирают информацию, все это пишется в базы данных, можно запросить у системы любой анализ. Вы хотите, чтоб я это сделал прямо сейчас?

— Да.

— Хорошо, я пошел за своим планшетом… — Херберт поднялся и вышел.

Полковник кашлянул.

— Вы не понимаете, Дженни, — заметил он. — У рецидов нет понятия благодарности, не говоря уже о верности. Когда им даешь подарки, они требуют больше, пока не впадут в агрессию.

— Полковник, не учите меня работать, — отмахнулась Дженни. — Читайте учебник ксенотехнологии, там все схемы расписаны по пунктам.

— Господин полковник прав, — неожиданно поддержал Мигулис. — Благодарности у них нет, они предадут как только смогут. Главное для них — свой собственный род, он у них в генетической памяти.

— И вы, Мигулис, тоже не учите меня работать.

— Кроме того, вожди постоянно жрут друг друга и меняются! — неожиданно произнес Лях.

Дженни обернулась:

— Одна из первых задач — сделать так, чтобы на примитивной территории вождь был один и никогда не менялся. Так мы получим безопасность региона.

Вернулся Херберт, на ходу копаясь в планшете. Он вывел карту на экран: два полушария, размеченные цветными областями и флажками. Заштрихованные пятна солончаков, синие точки водных источников, красные флажки, обозначающие стоянки племен, и колыхающиеся огоньки в тех местах, где идут стычки.

— Самый крупный род — Хох, — заговорил Херберт, указывая пальцем, — он контролирует треть планеты, разбит на тысячи подкланов, которые постоянно грызут друг друга. Род Гтох числом поменьше, их много в наших краях, на юге. Есть род Лкох…

— Шкох, — поправил Мигулис. — Я переслушал много записей.

— Да будь они все прокляты, — отмахнулся Херберт. — В общем, тоже большой. Остальные меньше, до тысячи воинов. Вот я вывел диаграмму столбиками.

Дженни кивнула:

— Кто более дружественный к нам?

— Никто, — ответили разом все присутствующие, и от такой неожиданности переглянулись.

— С кем было меньше конфликтов?

Все молчали, Херберт пожал плечами.

— Хорошо, — продолжала Дженни, — есть информация по вождям крупных родов?

Херберт снова уткнулся в планшет, набрал несколько запросов, и на экране появилась разноцветная схема и несколько треугольных рыл, напоминавших раскрывшиеся еловые шишки.

— Почему такие фотографии плохие? — спросила Дженни.

— У микрожучков объективы быстро забиваются песком, переговоры и перемещения пишутся лучше. Да зачем вам их фотографии, они же одинаковые как тарелка с креветками…

— Херберт! — прикрикнула Дженни.

— Нет, ну правда, вы же их не различите! Я только могу сказать, что вождь Хох стар, его скоро съедят. Они живут в среднем до десяти земных лет, а ему уже одиннадцатый пошел.

— Так мало? — удивилась Дженни.

— Зато взрослеют всего за год.

— Мне казалось, они должны жить до ста как панцероиды Большого Шелла, они же так похожи.

— Вы, главное, не ляпните такого на Большом Шелле, — усмехнулся Херберт. — Они люто ненавидят рецидов с тех пор, как мы их открыли. Для них это как древнему мусульманину показать обезьяну и объяснить, что человеческий род точно произошел от нее… — Херберт снова покачал головой. — Нет, это разные виды.

— Но есть гипотеза ковчега! — с жаром возразил Мигулис.

Херберт даже подпрыгнул:

— Бред! У Шелла никогда не было космических технологий, ни до катастрофы, ни после! Вы бы еще вспомнили гипотезу расколовшейся планеты! И гипотезу божественной эвакуации! И магической телепортации!

— Телепортация бред, — согласился Мигулис. — А раскол планеты, скажем, от метеорита, по-моему вполне научная…

— Чушь! — взвился Херберт. — Вам же Петерсон, профессиональный планетолог, столько раз объяснял, а вы опять! Шелл — планета земного типа! Спутник Ич-Шелл — тяжелый планетоид из свинца и тория! Как они могут оказаться обломками одного тела?! Только полный кретин…

— Стоп и тишина! — перебила Дженни. — Вождь второго племени моложе?

Херберт пришел в себя и глянул в планшет.

— Вождь у Гтох совсем молодой, ему два года. Единолуп.

— Очень хорошо, — подытожила Дженни. — С ним и будем работать, это будет наш Сансан.

— Простите? — переспросил Мигулис.

— Общий термин для вождя примитивного общества, — объяснила Дженни. — Происходит от «сын солнца». У любых культур ниже третьего уровня верховный вождь всегда объявляет себя второй персоной мироздания: Сыном Светила, Посланником Неба или Наместником Бога. Понятно, почему он персона вторая, а не первая? — Дженни оглядела конференц-зал. — Основной закон первобытного общества — диполь власти и подчинения. Власть без подчинения не укладывается в сознание, как палка с одним концом. Поэтому вождь должен предъявить своим рабам точку собственного подчинения, даже если ее нет. Поза раба — всегда у ног, выше подданных стоит вождь, а точка подчинения вождя, значит, должна быть совсем наверху — гипотетическое продолжение вертикали власти. А наверху что? Небо, светило и божества. Это всеобщий закон. Наша задача — вклиниться в эту вертикаль: для своего народа вождь останется Сыном Света, но будет подчиняться Властелину Света. То есть вам, полковник.

— Что?! — изумился Гаусс. — Я Властелин Света?!

— Можем придумать вам другое имя, например Санта Гаусс. Важно, что вы — комендант, авторитет, вас они знают и боятся, вас надо вклинить в диполь подчинения и замкнуть власть на себя. — Дженни снова повернулась к экрану. — Выведите мне снова карту… — Она нахмурилась и ткнула пальцем. — А поселения вокруг базы, которые вы сожгли, это были сплошь кочевья Гтох?

— Вообще они тут бегают вперемежку, — ответил Херберт. — Опасаетесь, что нас записали в кровные враги? Мы враги у всех племен, потому что другие, и у нас есть, чем поживиться. Наоборот: мы недавно доказали, что мы сильные враги, нас боятся и уважают. Вам их не понять, Дженни…

— Почему же, вполне. Значит, работаем с Гтох. Как вы их обычно вызываете пообщаться, полковник?

— Выезжаем на тракторе и вываливаем кучу тряпок — они любят тряпки и не нападают. Потом можно говорить через бронестекло.

Дженни покачала головой:

— Никакого бронестекла. Мы выйдем из трактора и пойдем пешком. Впереди пойдете вы, полковник, и будете выкрикивать то, что буду диктовать я, Мигулис будет переводить.

Все хором загалдели.

— Это невозможно! — кричал Херберт. — Пешком к ним ходили только фольклористы, и вот чем кончилось!

— Я ссыльный, а не смертник! — возмущался Мигулис. — Мне два года осталось!

— Что станет с базой, когда меня убьют? — говорил полковник.

Дженни подняла руку.

— Стоп и тишина! Я профессионал, автор учебников, и я точно знаю, что делаю. Если вы трусы, я бы обошлась без вас, но мне нельзя: самка в примитивных цивилизациях, где отбор идет через конкуренцию самцов, занимает униженное положение и ее не принято слушать. Поэтому идет полковник, я и переводчик. Сперва отправим маленького робота-парламентера с тряпками и заученными словами о том, что завтра в полдень вождь всех людей Гаусс явится провести переговоры со своим братом… как его зовут?

— Вот только не брат! — возразил Мигулис. — Брат — солуп, конкурент на всю жизнь. Солупов приходится терпеть, чтобы они продолжили род в случае гибели, но не стали причиной этой гибели! Солуп всегда пытается убить перволупа.

— Демагогия, — отмахнулась Дженни. — Схема предписывает использовать термин братья, значит, будем использовать его.

Вдруг послышался голос Августы — оказалось, она незаметно вошла.

— Скажите, Дженни, — спросила Августа, глядя спокойными серыми глазами, — могли они не убить Нэйджела, а взять в братья и растить как своего?

— Конечно, дорогая, именно так они и поступили, — ответила Дженни.

— Тогда я пойду с вами. Вдруг они расскажут про Нэйджела?

— Не завтра. В следующий раз, обещаю.

Тулф и свита пришли на место за несколько часов — было их сотни полторы. Первым делом они вырыли в песке множество ям, и половина родни спряталась там с топориками, прикрывшись раскидистыми ветками сиреневой мочалки. Дженни хладнокровно наблюдала изображения с камер, казалось, именно этого она и ждала. Решив, что пора, она сделала знак, первой надела кислородную маску, и все трое вышли из трактора. Дженни вдруг заметила, что на корме размашистой черной краской намалевано: «Cucarachas muerte!»