История моей матери

- Покажете? - В Рене проснулся интерес отличницы.- Интересно.

- Покажу, конечно. Один раз дохнуть можно. Сейчас - кончу вот брошку... Она у нас пятый год продается. Идет - и хорошо, не меняем. А на самом деле плохо. Надо вперед смотреть, будущую моду угадывать. Тогда и в Америку товар везти можно. А я вот не дорос до этого. И, наверно, не дорасту никогда. Руками все умею, а мозгами не ворочаю: ржавые они у меня. Тут молодой нужен, а еще лучше - молодая: у женщин это лучше получается. Это дело вообще любить надо. К себе примерять - тогда что-нибудь путное и придумаешь. Сюзанна могла б этим заняться. Только и знает, что у зеркала вертится.

- Ты ж знаешь, куда я смотрю, Андре,- возразила та.

- Куда?

- А ты догадайся.

- Ума не приложу. Учись и приходи к нам,- сказал он Рене.- Сюзанну не дождешься: у нее другие заботы. Рисовать умеешь?

- Умею. Учителя так говорят во всяком случае...- Рене удавались рисунки с натуры: она срисовывала листья, цветы, насекомых - отображая их каркас до мельчайших прожилочек; отсюда и пошел разговор, что она наделена даром художницы.

- Ну вот! - обрадовался Андре, уже строя виды на племянницу.- А я и рисовать не умею - ничего изобразить не могу: мне сделать брошку надо, чтоб до нее умом дойти и чтоб меня поняли... Подошла? Нравится?

- Нравится,- и Рене для большей убедительности поправила цепочку на шее.

- Да? Что-то я особого восторга не вижу.

- Просто не показываю.

- Конспиратор? Как отец твой. Но это хорошо. Меня например все насквозь видят. Сюзанна в особенности. А тебя вон и бабка раскусить не может...

Гальваническая ванна была в отдельной пристройке. Там резко пахло хлором. Рабочий, стоявший возле нее, был в респираторе, который вряд ли спасал его от ядовитых испарений. Андре предостерег Рене:

- Тут долго не задерживайся. Знаешь, что в ванне этой? Какой раствор?

- Нет.

- Цианистый калий. Тот, которым люди травятся. И хлор вдобавок. Знаешь, что самое трудное было в нашем деле? - И объяснил: - Лицензию на работу с цианидом калия получить. Этой ванной весь город отравить можно. Вот на какой воде золото наше замешено. А это два электрода. Один - изделие, а другой слиток золота. Видишь, как он тает? Растворяется.

- Не жалко?

- Так на изделиях все и оседает. Куда ему деваться? Что его жалеть вообще - металл, как все прочие?.. Вытаскивай,- сказал он работнику.- Уже, небось, вдвое осело. Чего ждешь?

- Вроде хозяин - при нем не распоряжаются.

- Я тут при чем? Ты здесь начальник... В работе нет хозяина. Хозяин после работы начинается...

Они вернулись в мастерскую.

- Понравилось? - спросил Андре.

- Понравилось.

- А что так неуверенно говоришь?

- Не знаю. Не привыкла еще.

- Привыкай. Тут ничего хитрого. Работай со всеми да живи в свое удовольствие. Верно, Сюзанна? - Он то и дело возвращался к жене - как к печке, от которой танцуют.- Отец твой не хочет жить, как все, а я другого и не мыслю. И не хочу ни над чем задумываться. Потому как во многих мыслях многие печали... Ну что? Какие вопросы еще?

Рене не знала что сказать, оглянулась, спросила:

- Золото кругом лежит, брусочками. Никто не возьмет?

Неизвестно почему она задала этот неискренний вопрос - за неимением других, видно. Андре он не понравился. Лицо его построжело.

- Кому брать?.. Все свои, работяги - они не воруют,- а слесарь, стоявший рядом, пояснил:

- Своруешь на тысячу, потеряешь на десять. Работа важнее золота. Выгонят - никуда потом не устроишься...

Сюзанна пригласила ее на чашку чаю. Комната молодых супругов отличалось от прочих: в других была мебель, оставшаяся со старых времен, добротная, тяжелая, вросшая в пол, с простой грубой резьбой и тугими замками и запорами,- здесь же стояли новомодные, лакированные шкафчики и комодики на гнутых ножках, с позолоченными виньетками и с замысловатой ажурной фурнитурой. Сюзанна приготовилась к встрече, но отчего-то волновалась и робела. Она заранее расставила на круглом столике, который тогда называли не журнальным, а чайным, чашки из тонкого фарфорового сервиза и наполняла их дымящимся ароматным чаем.

- Любишь музыку? Я сейчас патефон заведу. - Она стала налаживать дорогой новый граммофон с картинкой, изображавшей собаку и ее хозяина.-Андре купил - чтоб не скучно было. У тебя такого нет?

- Нет, конечно. У нас в кафе есть - в Стене.

Сюзанна повеселела:

- В кафе любишь ходить?

- Бываю.- Рене могла добавить, что в одно из таких посещений разъясняла рабочим Энгельса, но у нее хватило ума не говорить этого.

Сюзанна кивнула: нашла сообщницу.

- Я тоже люблю по кафе шляться. Сейчас редко ходим, а прежде, когда Андре за мной ухаживал, часто ходили,- прибавила она с сожалением, будто ей стало жалко, что пора ухаживаний закончилась. Она поставила пластинку, пустила ее по кругу.- Жава. Слышала?

- Слышала.

- Я ее люблю очень. Попробуй чай. Английский. Как и фарфор этот. Бери конфетки. Эти-то как раз французские. Они всегда тут - захочешь, приходи, бери не стесняйся. Конфеты любишь?

- Немного.

- А я просто обожаю. Сейчас меньше ем: говорят, нельзя, в весе можно прибавить,- многозначительно сказала она,- а тянет.- И пропела: Тянет-тянет, как муху на сладкое!..- Потом с любопытством поглядела на Рене.- Даст тебе Франсуаза деньги? - и эти серьезные слова были произнесены ею беззаботно и беспечно.- Не даст, мы с Андре заплатим. Раскошелимся, развяжем кошельки, узелочки! - снова напела она, будто это была часть вальса, соскользнувшего с пластинки.- Уже решили. Не хотим только вперед нее лезть. Если откажет, мы устроим по-тихому. Если человек хочет учиться, нужно дать ему возможность, верно? - Рене была согласна с этим, но ей неловко было признаться.- Нравится тебе наша комната?

- Очень! - Рене подошла к книжной полке, потрогала книги - они были все новые, будто только вышли из-под печатного станка.

- Надо другие шторы повесить,- следуя за ее взглядом, сказала Сюзанна, не переставая наблюдать за нею.- Эти сюда не подходят: тяжелые слишком. У нас здесь все легкое, на тонких ножках. Я в Париже одни присмотрела: в оборочках и с подвязками. Как в Мулен-Руж! - прибавила она кокетливо.-Хотела купить, но Андре сказал, подождем, когда это случится,- скажем тогда, что они гигиеничнее... Тебя книжки интересуют? - спросила она, видя, что Рене незримо тянется к книжной полке.- Кого нашла?

- Колетт.

- Не читала?

- Нет. Мы не проходили. Современная?

- Конечно. У меня других нет. Возьми почитай. Только после экзаменов: слишком легкомысленная. Любовники, ветреные женщины. Хорошо читать, когда у самой жизнь добропорядочная. Для развлечения. Какой тебе кулон подарить? Я много приготовила...- и высыпала на стол несколько штук сразу.

- Это вам Андре подарил?

- Эти? Принес показать просто. Образцы продукции. Мне он из чистого золота дарит. Ты золото любишь?

- Нет.

- Потому что у тебя нет его. Как любить того, чего нету... Но и я от него не в восторге. Я камешки люблю.- Она заулыбалась, стеснительно и лукаво, будто выболтала заветную тайну, запела: - Камешки камешки, где были - у бабушки!

- Бриллианты? - Познания Рене в этой области были самые ограниченные.

- Почему? Эти как раз не самые красивые. Всякие: красные, синие, зеленые. Люблю, когда играют и переливаются... Подарить тебе? - надумала она вдруг.

Рене почти испугалась:

- Не надо!

- Боишься? Потом перестанешь бояться. Когда вырастешь. Это Андре мне дарит. Если случится что, говорит, всегда продать можно. Те же деньги. Тебе нравится Андре?

- Очень!

Сюзанна кивнула с удовлетворением.

- И мне тоже. А что нам, женщинам, еще нужно, верно?.. Или ты учиться хочешь?

- Да. Я этот возьму,- Рене потянулась за кулоном, более других ей понравившимся.

- Возьми два.

- Зачем?

- Менять будешь. Сегодня один, завтра другой.

- Одного хватит.

- Значит, постоянная женщина,- вывела из этого Сюзанна и примолкла, не зная, что еще поведать и подарить своей немногословной племяннице...

Дядя Камилл был в ином роде - ни Андре, ни Робер, а что-то среднее между ними обоими. Он позвал Рене в конторку, находившуюся на территории вокзала: показать, как он работает, но забыл об этом и, когда она пришла, удивился и глянул с неудовольствием, как на непрошеную гостью, но пригласил все-таки:

- Это ты? Заходи... Хотя и не вовремя. У нас заседание секции...

Кроме него в комнатке за узким столом сидели двое в рабочих спецовках: один - коренастый и разговорчивый, другой - долговязый и бессловесный; перед ними лежали листки с черновыми записями.

- Скоро взносы сдавать, а у нас, как всегда, в кассе пусто: обо всем в последнюю минуту думаем. К нам кроме железной дороги Даммари-ле-Лис приписан - тут-то и морока вся...- и обернулся к товарищам. Рене села в стороне, послеживая за ними, и они засовещались с прежней горячностью. Верная своим привычкам, она покосилась в сторону однорядной книжной полки, на которую сверху были навалены истрепанные, засаленные брошюры: среди них она издали увидела известного ею автора.

- Что нашла? - в первый и последний раз полюбопытствовал Камилл.

- Энгельса.

- Основоположник научного коммунизма. Тебе рано еще. Сдай сначала экзамены. А то ляпнешь про него - тебя завернут с ходу. На чем мы остановились? - спросил он товарищей.- На ком, вернее?

Речь шла о сборе денег с сочувствующих, или, как тогда говорили, с симпатизантов. Проблема была деликатная: с одной стороны, они не обязаны были платить, с другой - если с кого и можно было взять, то только с них и ни с кого больше.

- С Альбера будем в этот раз? - спросил Камилла коренастый: дядя был, видно, главным в этой чрезвычайной комиссии.

- С какого?

- Рени, конечно.

- С врача? - Камилл помедлил, будто в городе было несколько людей с таким именем и фамилией.- Сколько он в прошлый раз дал?

- Десять франков. Он деньги лопатой гребет.

- Альбер Рени,- не слушая его, повторил Камилл и тронул в раздумье подбородок.- Как бы нам не оттолкнуть его от себя совсем? Может, через раз просить будем? Не отойдет он от нашего движения?

- Не отойдет! А отойдет, так живо напомним. Враз клиентуру отобьем. Он в Даммари-ле-Лис живет, а не в поганом Мелене.

- Нельзя интеллигенцию отталкивать. Она может пригодиться... Он на прошлой неделе одну из наших пролечил,- виновато объяснил он.- Совершенно бесплатно.

- Это кого же? - Долговязый, как оказалось, был не вовсе лишен дара речи.

- Нашу родственницу по матери. Из Фонтенбло... Матери не откажешь - ты ведь ее знаешь.

- Булочницу? - вмешался другой, знавший всех в городе и за его пределами.

- Да,- и Камилл поспешил прибавить: - Но чисто рабочего происхождения.

Коренастый глянул скептически, но не стал возражать: в ячейке царила дисциплина и субординация.

- Так брать или нет?

- Попроси два франка. Скажи, на бинты для демонстрантов - ему это понятно будет. Как-никак, его профессия.

Коренастый занес в блокнот.

- Кому идти? Я к нему не пойду: он давеча мимо меня прошел и не поздоровался. И на прошлой неделе тоже. Совсем зазнался.

- Поль сходит.- Камилл оборотился к долговязому, и тот молча кивнул.-Скажешь, Камилл привет передает. Пролетарский. Кто дальше? Камилл Руссо? Это тот, что всем сочувствует? Его в списке правых видели. Мне об этом сказал совершенно достоверный источник из их лагеря. А еще мой тезка!

Коренастый был настроен в отношении Камилла Руссо куда добродушнее: видно, у каждого здесь были свои любимцы и антипатии.

- Боятся промахнуться,- объяснил он.- Но он хорошо дает. Вы, говорит, моя тайная любовь. Так в прошлый раз сказал. И в гостиную позвал. Обычно дальше прихожей не пускают.

- Эту тайную любовь нужно двойным обложением наказывать. Мы не в борделе. Нам не только их деньги нужны - но и публичные признания этих умников. Хотя они часто гроша ломаного не стоят. Пусть даст сорок. Для митинга в честь Советской России. Мы там такое угощение закатим, что полгорода придет. Так наверху велели. Особо важное мероприятие... Руссо этот. Вечно на двух стульях сидит.

- К нему идти? - спросил долговязый: он был у них главный мытарь.

- А как же? Он к тебе не придет - ты для него не та птица. Где он, интересно, правым платит? В карточном притоне, наверно. На улице Фаберже. Они все там собираются. Капиталисты - они и в свободное время только и умеют что деньги делать. Другого ничего не знают и знать не хотят.

- Где это?- поинтересовался коренастый.

- А ты не знаешь? - пренебрежительно удивился Камилл.- На углу с маршалом Петеном. Там вечно шторы занавешены - не видел разве? А не даст - и на него управу найдем. Он у нас охотник, ему раз в год разрешение надо брать на отстрел уток, а у нас в мэрии свой человек в этом отделе - он у нас тогда побегает и попляшет. Денег нет,- пожаловался он Рене.- Листовки напечатать и то не на что. То, что собираем, почти все департамент себе берет: у партии там свои проблемы. В прошлом году кое что мэрия оплатила, так в этом пришли проверять - скандал закатили: мол, городские деньги на партийные нужды направляете! Чуть до суда дело не дошло!