Блеск будущего

Четырнадцатый чуть было не вскрикнул и лишь с огромным трудом подавил в себе желание сделать так.

Третий же напряженным тоном продолжил:

— В данный момент считается, что вы, сэр, каким-то образом были Хигенротом обмануты. И я уверен, что это самое мягкое отношение, на которое вы смели бы надеяться. Это все. Отключаюсь.

Четырнадцатый снова упал в постель. Он побледнел, но был настроен на действие. Ему было ясно значение данного ему определения. Его отнесли к разряду дураков, в котором лучше было и оставаться — мрачно решил он — чем к разряду преступников, к которым его могли отнести за недосмотр.

И вообще, на него могли навесить ярлык вредителя.

Или контр-революционера.

Или орудия академических правых.

Или крайних левых.

Или каких-то других фракций.

Ситуация была слишком серьезной, чтобы после этого осмеливаться нежиться в постели. Значительно позднее до него дошло, что следовало быть настороже после первого же звонка. Четырнадцатый вычислил, что все происшедшее было делом рук Третьего.

Он как можно скорее принял душ, побрился и оделся. Потом стал ждать. После долгих колебаний он решился позвонить, чтобы ему принесли завтрак. Еду доставили с обычной любезностью. Все было приготовлено по его вкусу и подано предупредительными официантами.

Все говорило о том, что его позор пока еще не стал общественным достоянием.

В то время, как утро все тянулось и тянулось, Четырнадцатый решил про себя: «Пока я тут жду, можно заняться и делами своего министерства, которым я пока еще руковожу».

И он занялся делами, пользуясь телефоном и курьерами.

Правда, и это не прибавляло смелости. Все указывало на то, что до сих пор еще не было попыток оспаривать его права как члена Верховного президиума… Ладно, надо просто терпеливо ждать. И сделать по возможности больше дел…

Комитет по расследованию показал: На такой огромной как Земля планете каждый час происходят тысячи событий. Корабли бороздят морские просторы. Самолеты летят в воздухе. Передвигаются поезда, автобусы, автомашины и люди. Опять же, согласно своим расписаниям бесчисленные ракетные системы используются для наблюдений за погодой, для полета к Луне, Марсу, на астероиды, к космическим станциям.

И никто — было высказано Комитетом — никак не может учесть или противостоять всем раздельным проявлениям активности, не говоря уже о контроле за всеми. Никто, даже Хигенрот.

Но какой-то выход в этом всем должен был иметься.

Пойти по указанному пути рекомендовали некоторые неоординарные факты. На одном из ракетодромов трое человек умерли, и пропал ракетный корабль.

Была определена целая группа людей, что принимала участие в прилете военного реактивного самолета на этот ракетодром — самолета, на котором прилетел Кротер Вильямс и другие правительственные агенты.

Но вот куда потом исчезла сама ракета? Было установлено, что исчезнувший ракетный корабль действительно стартовал. Комиссия допросила каждого, связанного с этим событием, что находились той ночью на космодроме. В течение двух недель дознания у каждого из членов комиссии на сон оставалось не более чем пара-тройка часов.

После напряженного труда было напечатано такое вот заключение:

Военный реактивный самолет NA-6-23-J-271-D поздно вечером 19 августа 2231 года по приказу члена Президиума Кротера Вильямса прилетел к дому профессора Дана Хигенрота. Самолет сел на профессорском газоне сразу же после полуночи и оставался на месте, пока в него не загрузили неизвестное, недостаточно полно описанное оборудование. Затем самолет отправился на ракетную базу, известную правительственным чиновникам под кодовым наименованием «Хинкса» (публично же известную как Центр Космических Полетов 18). Здесь, все так же плохо описанное и не подсчитанное оборудование было перегружено на космодромные грузовые машины Н-851 и Н-327 и переправлено на загрузочную платформу ракетного корабля многоразового пользования A-J-A-60901. Грузчики Малькольм Руде и Свели Груден подняли оборудование в грузовой отсек G-8-T ракеты и складировали его там. Проинформированные о немедленном взлете ракеты, двое рабочих поставили грузовую платформу в ее подземное хранилище.

В кабине управления пилоты Дэл Ашер (впоследствие убитый) и Яну Харлиц (впоследствие убитый) были проинформированы о цели и направлении полета и стартовали, используя программирующие системы, а затем программу полета стерли. Единственный другой человек, знавший о направлении и цели полета, Мэтью Эронди (впоследствие убитый), эксперт по навигации, полетный диспетчер в эту ночь, скорее всего похитил или уничтожил эти записи.

Согласно показаний множества свидетелей член Президиума Кротер Вильямс был последним, кто видел этих троих (впоследствие убитых) живыми.

Независимо друг от друга свидетели доложили, что член Президиума Вильямс вернулся на военный реактивный самолет NA-6, который, в свою очередь, стартовал и приземлился на Дворцовском аэродроме. Там он оставался до нескольких минут десятого следующего утра, когда член Президиума Вильямс приказал лететь на Акколаду, где было совершено отсечение головы профессора Дана Хигенрота.

Все передвижения самолета надлежащим образом фиксировались, но Комиссии по расследованию эти данные не были предоставлены.

Комиссия по расследованию неоднократно просила разрешения заслушать члена Президиума Кротера Вильямса, но тот не проявил желания встретиться с членами Комитета.

Вильямс (Четырнадцатый) получил копию этого рапорта в своей дворцовой канцелярии. Когда он прочитал его, то побледнел, но храбро позвонил Третьему и сказал просто:

— Не помню, чтобы я был на космодроме. Могу лишь предположить, что все это произошло в связи с исчезновением изобретения Хигенрота. Делая дальнейшие умозаключения, могу предположить, что все те, что были той ночью в доме Хигенрота, каким-то невероятным образом или с помощью какой-то техники были загипнотизированы. И только лишь потому я мог покинуть Дворец и принимать участие в совершенно неизвестных мне событиях, направленных, вполне возможно, против его превосходительства. Надеюсь, что меня слишком спешно не снимут с моего поста, пока я могу быть полезным в поисках. Я желаю, чтобы меня загипнотизировали в самом полном объеме для возможности получения всей информации из моего подсознания. Согласно этого желания, я полностью передаюсь в распоряжение его превосходительства или же ваше.

Голос Третьего в интеркоме звучал холодно, но его нельзя было назвать враждебным.

— Я записал, — сообщил он, — все то, что вы только что сказали. Должно быть вам интересно знать, что подобное желание высказал мне и Хозяин, когда прочитал рапорт комиссии. Я могу рекомендовать вам следующее: Не покидайте Дворца. Не посещайте заседания Президиума. В дневное время вы можете находиться в своей канцелярии для занятий текущими делами и в личных апартаментах в вечерние и ночные часы. Если по каким-то обстоятельствам ваши обязанности вынудят вас покинуть Дворец, спросите разрешение у меня, и тогда этим вопросом займется полиция. Вам же самому будет позволено отбыть только лишь после особого разрешения.

— Вы будете подвергнуты, — продолжал Третий, — интенсивному гипнотическому внушению с целью получению от вас информации. Впоследствии, когда миссис Хигенрот родит ребенка от профессора, начнет действовать другой план, в котором вы тоже задействованы. В настоящий момент эта женщина срочно вышла замуж за доктора Глюкена, так что у него имеется постоянная возможность следить за нею. И в заключение…

Он прервал свою речь, и Четырнадцатый, заискивающе, спросил:

— Да?

— Понятно, что в свете произошедшего следует проявить особенную осторожность. Но — позвольте мне отметить особо — поводов для беспокойства пока еще не имеется. При случае Хозяин сам скажет вам об этом по интеркому. Если подобный разговор будет иметь место, при условии, что сами вы о нем никому не расскажете, включая и меня, он лично проинструктирует вас о том, что вам следует будет предпринять. Понятно?

— Совершенно!

Напоминание о вдове Хигенрота заставило Четырнадцатого вспомнить о студентах, которых он приказал переправить в Твердыню Десять. Он даже просветлел лицом, когда сообщил об этом Третьему.

— Ведь после всего, — взволнованно сказал он, — один козырь у нас еще имеется. Ведь все данные о Всепроникающей Теории и практическом ее использовании будут и в их головах.

На другом конце повисло гробовое молчание. На лице Третьего, видимом на экране, появилось своеобразное выражение. И только сейчас до Вильямса кое-что начало доходить. Несмотря на весь его утонченный ум, он сморозил капитальную чушь.

Свою ошибку он понял гораздо позднее. Просто он верил в пользу отсечения головы на Акколаде, что этот метод и вправду гарантировал передачу информации из одного мозга в другой и был проверен всеми научными светилами.

Четырнадцатый внутренне сжался, когда до него дошло, что означает выражение на лице пожилого его коллеги.

— Придурок! — зло фыркнул Йоделл (Третий) и прервал связь.

VI

Он был молод. Всего лишь тридцать один год.

В связи с этим, находясь к тому же под сильным давлением сверху, Четырнадцатый пытался достойно следовать тем политическим течениям, что постоянно разворачивались перед ним.

Как и многие другие он мог наблюдать, что здесь имеется своя безжалостная логика. Он мог сам видеть, что на определенные группы людей ложь воздействует гораздо сильнее правды. И, в связи с этим, у этих людей появлялась своя, особенная правда.

Если же обычная правда не может склонить человека к действию, а вместо нее его ведет ложь, то значит, он и живет этой неправдой. Где-то глубоко-глубоко в его естестве имеется нечто, способное руководствоваться лишь весьма специфическими установками.

Согласно этим условиям, следует представлять его вместе с этими особыми установками, пусть даже если не раз, и не два, а многократно поведение его не соответствует внешне видимым обстоятельствам. Все это касалось как самого Кротера Вильямса, так и множества тех, кто были до него.

Я обязан, рассуждал он, понять, что хорошо заканчивается лишь то, на что и следовало рассчитывать, иными словами, все должно быть так, как того желают они.

Все то, что должно было случиться, рассчитывалось час за часом согласно воле Лильгина.

Вот почему он отобрал мальчика, родившегося от красавицы Эйди. Она так никогда на сознательном уровне и не узнала, что ребенок, которого подсунули ей взамен, несколько минут назад родился от другой молодой женщины.

Точно так же, когда эта вторая мать пришла в себя после родов, она нисколечки не сомневалась, что ребенок, которого назвали ее собственным, был именно ее сыном.

Впоследствие оказалось, что она не совсем была ему рада, как ожидала до того. Даже в самый первый раз, кормя его грудью, в глубине души у нее было какое-то беспокойство. Но, несмотря на этот неосознанный полу-антагонизм, эта вторая мать — которую звали Люэна Томас — действовала согласно сложившимся стереотипам начинающих мамаш. Она же решила дать мальчику имя Орло — так звали кого-то из родственников со стороны ее матери.

Своего же сына (а она свято верила в это) Эйди сознательно, чтобы никто не связывал его с Хигенротом, назвала Хином Глюкеном — младшим.

Ее муж, доктор Глюкен, никак не отреагировал на эту ложь. За время своих предыдущих двух супружеств он уже научился тому, что лучше не обращать внимания на женские капризы.

Но теперь, думал Вильямс, как могу я быть уверенным в том, что врачи, медсестры или какой другой больничный персонал, без моего ведома знающий об этой замене, не откроют через много-много лет всю правду взрослому Орло Томасу?

(Политическая же и научная ценность Хина Глюкена — младшего, в какой-то мере тоже участвующего в этой грязной истории, равнялась нулю.)

В данном случае вся решающая мотивация проведенной операции сводилась только к одному вопросу: Можно ли в еще неродившегося ребенка запрограммировать сведения по Всепроникающей коммуникационной Системе?

Если это было правдой, то Орло Томас, возможно, мог и знать, чем является эта пресловутая система и как ее реализовать на практике.

Но вместе с этим появлялся и другой вопрос: Можно ли на благо общества эту информацию из Орло Томаса извлечь?

Обдумав эти и некоторые другие детали, член Президиума Кротер Вильямс занял в свое распоряжение несколько комнат в Государственной Больнице. Под его руководством несколько специально отобранных агентов секретной полиции изучали больничные записи, поднимали нужные документы и прощупывали окружение некоторых врачей и медсестер.

Перемещения начались в первый же день. Вроде бы случайные. Вроде бы совершенно не связанные с произошедшим. Предполагалось, что большая часть больничного персонала не имела со всем ничего общего, ведь сама Государственная Больница была громадиной на десять тысяч коек. Отбирать следовало тех, кто непосредственно был связан с рождением ребенка у Эйди или же каким-то административным образом.

Некоторые медсестры исчезли вообще. Кое-каких врачей в их бывших отделениях уже никто и никогда не встречал. «А где это Кодуна?» — мог спросить кто-то. «А, она сейчас в восьмом корпусе, пошла на повышение.» «Отлично, рад за нее.»

«Лишь бы только это сработало», — думал Кротер Вильямс, валяясь в постели выделенной ему комнаты и притворяясь, что находится здесь под наблюдением после сердечного приступа.

Одни беспокойные часы сменяли другие. За всеми людьми, на которых сейчас был навешен ярлык «подозреваемый», следили втайне установленные следящие и подслушивающие устройства. День за днем они записывали каждое произнесенное этими людьми слово, а Вильямс прослушивал лишь составленные компьютером резюме. Машина была запрограммирована только лишь на потенциально относящиеся к делу диалоги.

В конце концов такие разговоры перестали отмечаться вообще. Без всякого исключения все подозреваемые вели себя так, будто никогда не слыхали про Эйди Глюкен или Люэну Томас.

И, наконец, соблюдая полнейшую осторожность, Вильямс (Четырнадцатый) еще раз попытался на практике узнать, каким же образом был проведен обмен новорожденных. Под личиной мелкого государственного чиновника, проверяющего больничное хозяйство он прибыл в родильное отделение. Все работающие здесь медсестры были отосланы из палаты, где сыновья Эйди и Люэны были всего лишь парой из множества новорожденных.

Четырнадцатый зашел в палату. Все, что он делал, было отрепетировано заранее: Вильямс снимал с каждого ребенка идентификационный ярлычок, менял их местами, а потом стал менять и самих детей. Проведя эти действия он доволльно долго еще стоял, глядя на все эти маленькие кусочки человеческих существ. Буквально через мгновение все они стали выглядеть для него на одно лицо.

Нет, что ни говори, врачи и медсестры, видящие эти созданьица сотнями каждую неделю, никак не могли специально запомнить два личика.

Ну и прекрасно, подумал Вильямс, я сделал все, что мог. Оставаться здесь дольше было бы просто смешно.

Под каким-то предлогом он перевелся в другую больницу. И, естественно, пребывание в медицинских учреждениях постоянно служило важным для него целям.

Он возвратился в свои дворцовые апартаменты, составил рапорт и по соответствующим каналам сообщил, что тот сделан.

После этого он стал с беспокойством ждать.

Затем зазвонил телефон.

Это была секретарша фальшивого офиса, от имени которого, Вильямс действовал в больнице, представляясь мелкой чиновной крысой. Секретарша сообщила, что с ней недавно связалась заплаканная жена врача, который ухаживал за Вильямсом, когда тот играл роль пациента.

Доктор умер, по несчастью свалившись с балкона десятого этажа одного из больничных корпусов.

Секретарь закончила свой доклад:

— Жене покойного казалось, будто он и вы находились в дружеских отношениях, поэтому была уверена, что вы обязательно захотите узнать про несчастье.

— Спасибо, — автоматически поблагодарил ее Четырнадцатый. — Отошлите ей венок от моего имени.

Весь бледный, он повесил трубку.

Убийство.

Свидетелей обмена новорожденных начали убирать.

«Господи, — подумал про себя Вильямс, — ну почему он мне не верит? Ведь я же изо всех сил пытался ему доказать, что эти люди ни о чем не знают».

«Он» и «ему» относились исключительно к его превосходительству, чрезвычайному диктатору Мартину Лильгину.

Похоже, что Четырнадцатый уделил этому вопросу слишком мало внимания. Впрочем, переданное женой врача сообщение вроде бы и говорило, что она его ни в чем не подозревает. Просто так получилось, что, к несчастью, ее муж рассказал ей о мелком чиновнике, инспектирующем их больницу.

Четырнадцатый потряс головой — полнейшая секретность невозможна принципиально. Пусть в малом, хотя бы в обстановке спальной, но она всегда даст утечку.

А если продолжить дальше, если кто-то из врачей, медсестер или административных работников больницы что-то и подозревали (это те немногие, кто сталкивался с мелкой чиновной крысой), то могли рассказать об этом кому угодно: жене, мужу, брату, сестре, знакомому.

Стоя с трубкой в руке, Четырнадцатый подумал: «Все они будут убиты».

Однажды, когда он был моложе — но уже со всей юношеской наивностью и глупостью согласился с правом Лильгина на правление, неспособный задавать вопросы — у него была оказия подсчитать, сколько людей было казнено в связи с незначительной информацией, о которой все эти люди только лишь могли знать: тогда пострадало 3823 человека.

Но на сей раз необходимости в этом не было. Надо будет позвонить Третьему и постараться убедить этого…

Вильямс потряс головой, изгоняя оттуда все лишние мысли. Эпитет, кружащий где-то на грани сознания, был настолько грубым, что даже шокировал его. Немного придя в себя, уже совершенно сознательно, Вильямс напомнил себе: «Установление нового порядка требует жестоких действий. В переходной период люди неуправляемы и легко обращаются к старым стереотипам. Повсюду в мире до сих пор имеются контр-революционеры, вредители, правые и левые уклонисты, оппортунисты…»

Бойкие, ничего не значащие слова, которыми режим называл своих противников катились по проторенным тропкам сознания Вильямса, пока сам он шел по коридору, затем спускался на лифте и по широкому проходу не приблизился к офису Третьего.

Там же он нашел Йоделла. Уже сам приход Четырнадцатого стал для хозяина полнейшей некожиданностью. Третий просматривал документы и внезапно побледнел.

— Я начинаю думать, что неправильно понял данные вами инструкции, сказал Четырнадцатый.

— Какие еще инструкции? — эхом отозвался Третий.

— Хорошо, тогда я сам попробую доложиться по порученному мне делу.

Бледность хозяина кабинета прошла так же быстро, как и появилась. Пожилой человек вскочил из-за стола.

— Нет, нет! — сердито пролаял он. — Ни слова. Все только между вами и Вождем!

— Все это очень просто, — начал было прибывший. — Я…

— Остановитесь! — вскрикнул Номер Третий и заткнул уши пальцами. — Вы в своем уме? Ни слова больше!

Его реакция была совершенно невероятной. Его глаза выглядели безумными, лицо искривилось в гримасе; он изо всех сил пытался взять себя в руки, но все было напрасно.

Вильямс сдался.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Вы меня убедили. Я уже догадался, что вы к этому не имеете никакого отношения. И обещаю, что такого больше никогда не повторится.

— Было бы лучше, если бы подобное вообще не происходило, — услыхал он хмурое замечание. — А теперь возвращайтесь к себе и ждите, когда я сам позвоню.