Леман Русс: Великий Волк

Йорин выругался.

— Уже? Встреча была назначена у Берилла.

— В таком случае что-то изменилось.

Кровавый Вой снова отключил вокс-канал и покачал головой. День складывался неудачно.

— Да уж, — пробормотал он, глядя, как боевые братья уносят тело Харааля с разгромленного мостика. Куски брони падали с мертвеца, словно хлопья пепла. — Что-то изменилось.

Когда первые космолеты из флотилии примарха вышли на якорную орбиту Иннию III, остов дуланской станции-бастиона уже горел в верхних слоях атмосферы. Сначала появились эскорты, узкие, как свежевальные ножи. Они отвернули в сторону и выстроились защитным порядком, открывая дорогу для кораблей первого ранга. Крупнейшим среди них был «Нидхёгг», который малым ходом двигался навстречу своему собрату «Эсрумниру». Такие линейные крейсера, уступавшие в мощи только громадным флагманам легионов, были самыми надежными и действенными убийцами в неисчислимых армадах человечества.

К ним присоединились другие звездолеты — оставшаяся часть тактической группы Кровавого Воя и боевые корабли Тра под началом ярла Огвая Хельмшрота. Сейчас, впрочем, он не командовал своим крейсером, поскольку с ним путешествовал сам примарх, руководивший обеими Великими ротами. Подобное случалось довольно часто — Волчий Король плыл по волнам сражений на любых подходящих кораблях из внушительных флотилий Шестого. Лишь в час огромной нужды, когда от победы зависела судьба всей Стаи, он отправлялся в бой на личном флагмане, грозном «Храфнкеле». Все прочие космолеты легиона безнадежно уступали этому чудовищу, и в целом Империуме насчитывалось только двадцать таких гигантов.

Итак, Леман Русс, примарх Волков Фенриса, стоял в носовой обзорной башне «Нидхёгга». Слева от повелителя держался хускарл его эйнхериев Гримнир Черная Кровь, справа — ярл Хельмшрот. Вместе они наблюдали за тем, как опаленный корпус безжизненной станции, медленно вращаясь, сходит с орбиты и раскаляется в атмосфере планеты.

Крупный, тяжеловесный и коренастый Русс был облачен в рунный доспех из толстых пластин цвета серых дождевых туч. Броню покрывали символы Фенриса, выполненные в золоте и железе. На плечи примарха спадало множество длинных светлых косиц с вплетенными в них талисманами — памятными знаками бессчетных сражений. Его грубоватое кирпично-красное лицо пылало жизненной энергией, что сквозила в каждом движении великана. Он был боевой машиной, воплощением неудержимой силы, осколком солнца, который вырвали из пустоты и заперли в почти человеческом теле. В Империуме боялись или презирали Лемана, считая его вожаком легиона дикарей и вандалов, хотя немногие осмеливались говорить это ему в лицо. Но каждый, кто служил рядом с Руссом, относился к нему с бесконечным почтением, поскольку видел в нем короля-воина, который всегда возглавлял атаки своих щитоносцев, делил с ними все тяготы кампаний и не знал себе равных на любых полях сражений.

Ну за одним исключением, но оно лишь подтверждало правило. Всеотец стоял выше всех категорий, легенд и саг, так что примарх оставался для последователей неодолимым героем, который приносит зиму в Галактику и побеждает в каждой из ее войн.

Сейчас, на орбите Иннию, Леман изучал то, что осталось от станции-бастиона после мастерских и беспощадных ударов его легиона. База давно погибла, но каждое наблюдение за техникой неприятелей приносило толику сведений о них. Волки уже разрушили несколько таких платформ, заплатив за это высокую цену, но по-прежнему почти ничего не знали о технологиях Дулана. Фааши, как настоящие фанатики, обычно уничтожали свои корабли, чтобы они не попали в руки имперцев.

Примарх знал, что его ярлы презирают самоотверженность врагов. Мнение самого Русса по этому поводу было не столь радикальным. Генетические изменения одарили его легионеров как сверхчеловеческой силой, так и глубинной ненавистью к противникам Великого крестового похода — чужакам и непокорным людским цивилизациям. Именно поэтому космодесантники были столь превосходными орудиями убийства, однако страдали от некоторой узости мышления. Отсюда возникла нужда в примархах — существах настолько же творческих и чутких, как лучшие из представителей человечества, однако с искусственно созданными телами самых могучих его бойцов.

Вот почему примарх сочувствовал обычным солдатам Дулана, обреченным погибнуть ради деспота, которого не заботила судьба подданных. Под своими масками, доспехами и уникальными щитами, что поднимали их до уровня Легионес Астартес, фааши были всего лишь людьми, подверженными тщеславию, гордыне и страхам простых смертных.

В некотором роде и он сам, Леман Русс, был смертным. Как ни мечтали бы религиозные жители Империума о на-стоящих богах, их уже не осталось. Примарх не верил в них после того дня, как с неба Фенриса хлынул золотой свет, и на скалах растаял лед, и истинная суть бытия открылась перед Руссом с беспощадной ясностью.

— Проклятые оплоты, — сказал примарх, глядя, как вздувается внешняя оболочка станции. — Надо признать, они хорошо построены.

Показалось, что Хельмшрот, скрестивший руки на груди, думает несколько иначе. Ярл, более стройный, чем Русс, почти не уступал господину в росте. Суровое лицо Огвая обрамляли длинные черные волосы, во лбу виднелись металлические штифты, в губе он носил стальное колечко.

Влка Фенрика не были великими строителями. С их планеты, которая повергала даже самые прочные здания, возведенные на ее неустойчивой поверхности, происходило больше разрушителей, чем созидателей. Над Клыком, еще не завершенным после десятилетий работ, трудились геоархитекторы с Терры; звездолеты для легиона собирали марсианские корабельщики. Сама Стая почти ничего не изготавливала, кроме оружия и доспехов для своих бойцов.

— Я сношу все стены, что попадаются мне, — пробормотал Хельмшрот.

Раздался грудной, удивительно заразительный смех примарха.

— И все же враги продолжают их строить.

Позади фенрисийцев, у входа на обзорную площадку, с предупредительным сигналом разъехались двойные двери. Не оборачиваясь, Русс узнал Йорина по звуку шагов. Примарх так же безошибочно различал своих воинов в давних битвах, когда все они носили доспехи из сыромятной кожи, а почетные гвардейцы Волчьего Короля еще обладали жилистыми, худощавыми телами неулучшенных людей.

— Ярл, — произнес Русс.

Повелитель Декк-Тра больше походил на Огвая, чем на примарха, хотя отличался и от товарища по легиону. Хельмшрота забрали со льда ребенком, как и большую часть космодесантников — неважно, терран или фенрисийцев. Вознесение Йорина прошло труднее, на что указывали заметные следы, причем не только видимые шрамы. Его походка была чуть неестественной, под запавшими глазами чернели круги, и казалось, что за яр-лом тянется тонкая завеса темноты, подобная последнему дымку над давно угасшим костром. Сейчас эти отметины выделились еще отчетливее из-за поистине жуткого состояния брони Кровавого Воя — опаленной, покрытой бороздами, лишенной мехов, что обычно покрывали ее.

— Не ждал, что ты появишься, — сказал ярл, подходя к собратьям. Он коротко кивнул Огваю и Черной Крови. — Мы договорились встретиться…

— У Берилла. Да, я знаю. Но ты задержался здесь, Йорин.

Глубоко посаженные глаза Кровавого Воя на миг вспыхнули гневом.

— Скитья! — пренебрежительно ругнулся он. — Ты же видел их, знаешь, как они дерутся.

Русс широко развел руками в старинном жесте — «не возражаю, не вооружен».

— Это не мои слова, ярл. Многие взгляды обращены на нас, и все хотят, чтобы мы поторопились.

— Тогда скажи им, чтобы сами пришли сюда, — негромко произнес Йорин. — Сначала я покажу им, как тяжело убивать этих скотов, а потом — как быстро могу вырвать любопытные глаза.

Черная Кровь усмехнулся.

— В другой раз я позволил бы тебе, — ответил примарх, — но не теперь. Победа уплывает у нас из рук, и я не хочу отпускать ее дальше. Скажи, что ты уже отыскал путь к их родному миру.

— Мы ищем его, — сказал Кровавый Вой. — Удалось захватить только один корабль, удиравший в пустоту под конец боя. Скоро мы вышибем ему мозги, и у тебя будет нужный варп-маршрут.

— Медлить нельзя, — предупредил Русс, двинувшись вдоль округлой внешней стены наблюдательного отсека.

Он пригласил Йорина следовать за собой и показал двум другим воинам оставаться на месте. Для этого Леману потребовалось лишь быстро шевельнуть тремя пальцами, отдав команды на боевом языке жестов.

— Итак, ответь мне честно, как обстановка? — спросил примарх, шагая по палубе возле бронестекла.

— Сложная, — признал Кровавый Вой, присоединившись к нему. — Враги не сдаются. Они понимают, что им некуда бежать.

Русс кивнул:

— Я верю в это. Я верю тебе. Но, ярл, дело в том, что кое-кто на Терре видит все по-другому. Стоит задержаться на месяц, на неделю, и нас уже клеймят «ненадежными», утверждают, что мы чересчур увлекаемся резней и не можем достойно вести кампании. — Примарх говорил без гнева, лишь с усталостью. — Они хотят отозвать нас с этого фронта. Слухи дошли до меня с опозданием, так что пришлось обратиться лично к Сигиллиту.

Уверен, его это порадовало, — фыркнул Йорин.

— Я высказал ему все, что думал, но у нас, в отличие от других легионов, мало друзей на Терре. Мы должны сражаться за то, чтобы нам разрешили сражаться! — Русс покачал головой со смесью изумления и презрения на лице. — Мне не хватает терпения для этих игр, но я не позволю помыкать собой, словно каким-то захудалым сенешалем. Я объявил Малкадору, что мы перережем глотку тирану. Нам дали приказ, и мы выполним его.

— Что ответил Малкадор?

— Что уже ничего не изменить. Астропатические хоры передали команды, флоты пришли в движение. Он заявил, что сожалеет. Я мог бы прямо там вырвать его изношенные легкие из груди, но, понимаешь, это только ухудшило бы наше положение. На Терре нас действительно не любят.

Кровавый Вой остановился. В бездне за бронестеклом висела темно-красная громада Иннию, единственным пятном на которой были горящие обломки станции.

— И что теперь? — уточнил он. — Мы сворачиваемся?

— Фекк, нет! — заявил примарх. — Мы сожжем столичный мир этого ублюдка и намотаем его кишки на пальцы, но нужно спешить — у нас появились соперники. Сюда направили Первый легион, и мой младший брат уже два месяца обнюхивает те же следы, что и мы. На связь он не выходит, что неудивительно, ведь Лев не считает нас равными себе и с трудом признаёт, что мы с ним принадлежим к одной расе. Он мчится сквозь пустоту, чтобы покончить с правлением тирана и лишить нас этой славы. Очевидно, думает, что таков теперь его священный долг. — Леман искренне улыбнулся клыкастым ртом. — Поэтому я привел Огвая — лишние клинки нам не помешают — и собираюсь первым добраться до цели. Но мне нужны координаты, мой ярл, иначе охота затянется еще на месяц, и мы пропустим все веселье.

— Лев, — задумчиво произнес Йорин. — Вы раньше бились вместе?

— Мы едва обменялись парой слов, и этого хватило.

— Говорят, со временем он покорит больше миров, чем кто-либо иной.

— Пожалуй, или он, или Жиллиман. Лев — хороший полководец. Хладнокровный, самолюбивый, высокомерный… вот почему его так ценят на Терре. Кровью богов клянусь, Йорин, я не проиграю ему.

Помолчав, ярл неуверенно взглянул на примарха.

— Неужели все свелось к гонке за трофеями по звездному морю?

— Не за трофеями, — горячо возразил Русс. — Это гонка на выживание. Ты знаешь, что они создают империи? Все мои возлюбленные братья нарезают себе личные уделы. На Терре их деяния записывают в золотых свитках Общины. Их, не наши. Нас знают только по разрушениям. Отними это, и что нам останется?

Вечно улыбчивое лицо Волчьего Короля помрачнело.

— Я даю слово, Йорин. Я клянусь, что убью повелителя Дулана. Если же я потерплю неудачу, болтуны перестанут шептать и начнут говорить, и их будет так много, что даже ты не заткнешь всех.

Кровавый Вой пожал плечами:

— Мне плевать на разговоры во Дворце, я их не слушаю.

— А должен. Мы все должны. Вот в чем наша проблема — нам на все плевать.

— Не на все, только на то, что важно для других.

Хохотнув, Русс хлопнул ярла латной перчаткой по наплечнику.

— Мы идем за добычей. Я хочу, чтобы Дулан нашли, разбомбили и сожгли еще до того, как Лев подойдет на расстояние варп-прыжка. Можешь сделать это для меня?

Йорин невозмутимо посмотрел на примарха, будто размышляя, и широко ухмыльнулся.

— Я проведу тебя туда, — сказал он. — И тогда начнется драка, о которой будут рассказывать тысячу лет.

Святилище на борту «Эсрумнира» окутывала густая тьма, пронизанная горелым смрадом. Среди теней возвышались каменные алтари, над выщербленной поверхностью которых тускло мерцали суспензорные поля, которые поддерживали в воздухе то или иное оружие — топор, меч, копье.

В центре помещения, где находился самый большой престол, окруженный узором из черно-серых плиток, стояли три воина. Первый из них, Булвайф, снял шлем и обнажил морщинистое бородатое лицо, обрамленное длинными темно-русыми косицами. Второй, волчий жрец Ульбранд, по прозвищу Вороний Хомут, был облачен в доспех цвета обсидиана, украшенный выбеленными черепами животных. На поясе у него висел крозиус арканум, символ его почитаемой службы, а также редуктор «Клык Моркаи»[25]. В гриве жемчужно-серых волос Ульбранда, жесткой от старости, еще виднелись черные пряди.

— Ничего не вижу, — сказал он.

Последний Волк, рунный жрец Лейф Хемлигьяга, медленно кивнул:

— Я тоже.

Лейф, самый высокий из троих, носил увешанную талисманами броню. На его нагрудник спадала раздвоенная, почти белая борода, переплетенная скрученными полосками кожи и металла. Керамит покрывали глубокие борозды, складывающиеся в рунные обереги.

Во тьме перед воинами вращалось гололитовое изображение какой-то жидкости вроде лимфы, в которой плыли, разбухали, сливались клетки. Вспыхивали и угасали рунные значки, отображавшие характерные черты и аномалии образца, уровни гемоглобина и гормонов.

Булвайф замешкался с ответом. Генетика не была его коньком.

— Наверняка есть какой-нибудь изъян, — предположил он в итоге.

Ульбранд, специалист в этом вопросе, покрутил медный верньер наверху алтаря. Проекция образца крови раздвинулась и детализировалась. Пока фокус неестественно красочного гололита сдвигался в глубину, на важных особенностях клеток вспыхивали метки. Сузив глаза, волчий жрец поглощал громадные объемы данных, содержащиеся в каждом кадре.

Наконец он отключил визуальный ряд, и призрачная картинка погасла.

— Я разделал труп на кусочки, — мрачно произнес Ульбранд. — Выцедил из него всю кровь до капли, срезал мышцы с костей. Посмотрел в его мертвые глаза. — Волчий жрец сердито втянул воздух. — И ничего не нашел.

Подойдя к дальнему краю алтаря, Хемлигъяга взял несколько вещиц, найденных на теле Харааля: кривой кинжал, череп-талисман и ожерелье из клыков черногрива. Рунный жрец поочередно покрутил артефакты в пальцах.

— Дело не в малефикаруме, я бы учуял его, — пояснил шаман. — Тут пахнет только… воином.

Булвайф устало провел рукой по бороде, затем потер глаза. Он утомился после долгих дней боев, но до настоящего отдыха было еще далеко — Йорин уже передал по воксу приказ Русса о немедленном сборе. Потрепанный флот следовало привести в нечто вроде боевой готовности.

— Мы просмотрели пикт-записи, — сказал хускарл, мысленно пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку. — Оба вели себя так же, как и все прочие. Сражались, как и все прочие, до последнего момента.

Волчий жрец впился в него янтарными глазами.

— И что произошло в тот момент?

— Я слишком поздно заметил неладное, — пожал плечами Булвайф. — Сначала боевые кличи Крюк-Ножа сменились воплями. Потом завыл Харааль. Оба умчались вперед — мы все бежали, и проворно, но эти двое неслись как дьяволы. Движения обоих стали такими быстрыми, что я даже не различал их. — Хускарл вспомнил, как его пробрало холодом от такого зрелища. — Они дрались, будто берсеркеры, только в десять раз яростней, и это убивало их. Потом они сорвали броню, и мы увидели самое худшее — Волка в их глазах, в их пастях, везде.

— Но ведь оба прошли испытание Спирали, — недоверчиво произнес Ульбранд. — Справились с проклятием.

— Очевидно, не до конца, — заметил Хемлигъяга, который все еще изучал вещи Харааля.

— Оно всякий раз пробуждается в бою, — сказал Булвайф. — Братья не изменяются на отдыхе, только в пылу сражения.

— И пришедшие изменения, — добавил рунный жрец, — делают их могучими.

Ульбранд сплюнул на пол.

— Не могучими. Дикими. Воины не могут управлять проклятием, а значит, его нельзя использовать.

— И они не подчиняются приказам, — нехотя согласился хускарл. — Если такое произойдет, когда мы будем сражаться рядом с посторонними, то подтвердятся все страхи, что рассказывают о нас. И если это всплывет…

— Кто уже знает? — спросил Хемлигъяга.

— Кровавый Вой, — ответил Булвайф. — Еще бойцы моей роты и большинство остальных, кто служит под началом ярла. Случай ведь не первый.

— Вне Великой роты?

— Никто. Ни эйнхерии, ни Волчий Король.

— Это ты так думаешь, — с усмешкой заметил рунный жрец. — Русс и его слуги — не глупцы.

— Как и Всеотец и Его слуги! — Хускарл от досады стукнул кулаком по краю алтаря. — Довольно. Кровавый Вой принял решение. Мы или исцелим проклятие, или будем скрывать его.

— Исцелим? — рассмеялся Хемлигъяга. — Вот так просто?

— Если это вообще болезнь, — сказал Ульбранд. — Мы очень мало знаем о том, что Всеотец принес на Фенрис. Мы очень мало знаем о самих себе. Быть может, проклятие — такая же неотъемлемая часть воина Стаи, как и длинные клыки.

Булвайф немного помолчал.