Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Ловец бабочек - Надежда Георгиевна Нелидова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

На карточке у неё была небольшая сумма. Но Машка, как хомячок – зёрнышки за щёчкой, придерживала деньги для более достойного применения, не собиралась тратить их на такую ерунду.

Зашла в первый попавшийся супермаркет, встала в уголке, чтобы не напрягать охранника. Рядом была секция шкафчиков-ячеек для сумок.

Подходили женщины и запирали в них свою поклажу. Машка делала вид, что увлечённо рассматривает табачную витрину, а сама одним глазком косилась на пакеты. У одной сквозь прозрачный пластик просвечивал круг колбасы, сырный брикет, батон, связка бананов. Самая дичь. Женщина оставила всё в шкафчике под номером «13» и скрылась в торговом зале.

Машка помотала головой, будто стряхивая дождевые капли. Из волос выпала заколка. Вскрыть болтающуюся на соплях хлипкую дверцу – дело одной секунды. А не оставляй продукты в ячейке под номером «13»!

С аппетитом пообедала на мокрой скамейке в парке. Проблема № 2 заявила о себе с утроенной силой. Тут бы и можно было сделать дела в кустиках. Но подтирать попу сырым лопухом – удовольствие ниже среднего.

Поплелась, куда глаза глядят. Ноги принесли к ближайшему отделению банка. Девушка Машкиных лет в беленькой блузке, узкой тёмной юбочке, с бриллиантиками в ушках – на вошедшую посмотрела подозрительно, но ничего не сказала. Машке-то бы подошёл такой клёвый костюмчик в облипочку. Не говоря о бриллиантиках…

«Талон номер К 208, третье окно», – сказал автоматический женский голос. Электронная очередь. Ну вот, и вторая проблема решена. Машка подошла к терминалу, понажимала кнопки наугад. На ладонь один за другим выползли тёплые гладкие талоны с номерками. Как раз величиной с ладошку: штук пять хватит. Вот тебе и халявная туалетная бумага. Девушка с любопытством смотрела на Машкины манипуляции и на дождевую лужицу, которая натекла из Машки у терминала. Брезгливо пожала плечиком. Пожимай, пожимай: не твоим средним умишком кумекать, что к чему.

Машка с добычей побрела в ближайшие кусты.

С противоположной стороны улицы усиленно, как мельница, махала руками девица. Офигеть: Ксюха!

– Машка?! По амнюхе?!

– По ней, родной, по амнистии!

Ксюха – свой, проверенный человек. Вместе прогуливали уроки. Вместе прятались по чердакам и мечтали, что в будущей жизни обязательно родятся гражданками ОАЭ. Там каждому младенцу при рождении выдаётся сберегательная книжка. А на ней 30 тысяч у. е. Ксюха по телику видела. Не хило!

Вместе шалили: при виде полицейской фуражки у обеих ёкало сердечко. Была у них забава: в темноте сдёрнуть с чужой башки меховую шапку – и дёру, фыркая, давясь и слабея на бегу от смеха. Потом Ксюха через надёжных людей ту шапку сбывала.

Дальше – больше. Приметили как-то девочку-армяночку, входящую в подъезд. Не, ну, по ходу, мать у неё совсем ку-ку: навешивать на дитё килограммы золота в такое криминогенное время?!

Они эту девочку завели в лифт – и вознеслись на последний, четырнадцатый этаж. Вывели с лестничной площадки на лоджию, перегнули через перила. Машка крепко держала пленницу, а Ксюха вынимала золотые серёжки из маленьких прозрачных, покрасневших от холода ушек, обирала золотые колечки с замёрзших пальчиков. Пригрозили: если кому пикнет, спустят с этой самой лоджии.

Потом зашли в кулинарию. Снова пруха: растяпа покупательница прямо перед ними оставила на прилавке портмоне. Подружки быстро сообразили. Схватили портмоне и с криком: «Мы знаем эту тётеньку, сейчас догоним!» – выскочили вон.

В подъезде соседнего дома подсчитали содержимое: не густо. Тут же на эти деньги перекрасились. Зашла парочка в парикмахерскую мелированными блондинками, а вышли черноволосыми, с модным баклажанным оттенком. Тут их под белы ручки и подхватили – и в машину ДПС. Продавщица в кулинарии подняла кипиш, у неё оказалась тревожная кнопка. Вот сука.

Ксюха, как малолетка, отделалась административкой – хотя именно она была зачинщицей. А Машка, которой стукнуло шестнадцать – по совокупности схлопотала полтора года.

Подружки пощебетали за жизнь. Ксюха позвала к себе в общагу: жила там со своим хахалем. Дала сухие колготки, щедро поделилась косметикой. Даже сняла с плечиков розовый жемчужный плащик с модными пышными рукавами-фонариками: «Всё равно на меня уже не лезет».

– Идём в дискотеку! Может, богатенького буратинку подцепим.

– Ну что ж ты страшная такая,Ты такая страшная?Ты не накрашенная страшнаяИ накра-шен-ная!

– загнусавил из колонок блеющий тенорок. И весь громадный пёстрый зал с удовольствием пошёл дёргаться и дрыгаться. Особенно жизнерадостно дёргались и дрыгались самые хорошенькие девушки. И громче всех выкрикивали, какие они страшные: прям хоть в музее ужасов работать экспонатом.

Машка, чтобы не быть белой вороной, тоже отлепилась от стены и пошла дёргаться, но без всякого энтузиазма. Потому что эта песня была именно про неё: с её прыщавым длинным носиком, с жидкими волосами. Даже розовый жемчужный плащик и мрачная готская косметика на лице не утешали. Чёрная помада оказалась просроченной дешёвкой – на Машкиных губах загустела и потрескалась, чёрными комочками запеклась в уголках рта. Как будто объелась активированного угля. Спасибо, Ксюха, тварь такая.

Напротив Машки ниоткуда возник и задёргался, как на шарнирах, незнакомый парень: нескладный, тощий. Когда улыбался, были видны торчащие передние зубы, как у мультяшного зайца. А лицо длинное, глаза скорбно оттянуты книзу. Движения нарочито ломаные, шутовские. Но Машка отметила, что танцует он интереснее других парней.

В его движениях читалась жутковатая звериная вкрадчивость. Вертясь вокруг своей оси, подёргиваясь острыми плечами и локтями, нарезал вокруг Машки круги, сужая их. То он взбрыкивал, гарцевал, как козлик, виляя задом с воображаемым хвостиком. То изображал быка, увенчивая голову двумя ладонями-рогами. Один печальный глаз подмигнул Машке.

Круг сузился настолько, что они оказались буквально притиснутыми и, не сговариваясь, затоптались, положив руки на плечи друг другу. Как раз заиграл медленный танец. «Готичненько», – одобрил парень Машкин прикид: сведённые на переносице брови и нарисованные до висков глаза. Пальцем подправил осыпавшуюся чёрную помаду на её губах. И вкусно облизнул палец.

Потом они, прислонившись к колонне, пили из баночек энергетик, переглядывались и заливались от смеха просто так, без причины. И снова шли: или прыгать или топтаться, крепко вжимаясь животами – в зависимости от музыки. Машке стало неописуемо жарко и весело.

Ди-джей под негодующий свист и улюлюканье объявил последний танец.

– Провожу? – предложил новый знакомец. Провожать Машку было некуда, в чём она весело и беспечно призналась, перекатывая под оттопыренной щекой чупа-чупс: угостил незнакомец.

– Тогда ко мне на дачу, – он вынул из кармана и повертел на пальце бельевую верёвочку с ключами. – Тут недалеко, через железку перейти.

Машка поискала глазами Ксюху: та в другом конце зала любезничала с двумя кавалерами. Ну и фиг с ней. И они пошли пешком, потому что автобусы уже не ходили, а все деньги парень потратил на энергетики. Да ведь он и сказал, что дача недалеко.

Машка искоса поглядывала на его прикольную вихляющуюся походку. Ей нравились и походка, и безвольно болтающиеся тонкие руки, и длинный лошадиный профиль. И даже торчащие набекрень потешные зубы. И то, как он смешно и грустно скашивал на неё круглые глаза.

На железнодорожном переезде перемигивались красные фонари. Противно, пронзительно верещал сигнал. Успеют? Не успеют?

– Видишь огонёк? – показал парень на дальнюю жёлтую точку электровоза. – Это моя смерть.

И вдруг гибко и быстро, как в кровать, улёгся прямо между рельсов, вытянулся и сложил руки на груди крест на крест. Запрокинув лицо, смотрел блестящими глазами на звёзды.

Жёлтая точечка прожектора приближалась. Машка в смятении, нервно смеясь, тормошила его: «Эй, вставай, чумовой!».

– А давай вместе?!

И парень охватил её длинными руками, повалил на себя, крепко прижал. Машка трепыхалась, но хватка у парня была железная, даром, что руки тощие. Электровоз истошно ревел, несясь к ним на всех парах.

За секунды до наезда я зажал губами её крик. Она забила ногами – и обмякла, опала, покорилась, отдалась. Электровоз со страшным воем и свистом пронёсся по соседнему пути, так что у девчонки розовый блестящий плащик вздулся пузыриком. Её бы закрутило и утащило под цистерны налетевшим железным ветром! Но я крепче её ухватил, ещё больнее и жёстче прижался к чёрному сладкому рту. Рот в рот, глаза в глаза.

Рядом оглушительно, бешено, гневно стучали колёса грузового состава. Земля под нами ухала, вздымалась и опадала в такт. И не в такт стучало, колотилось в мою грудь её сердце.

Мы приходили в себя, оглушённые, ошеломлённые. Я понял, что отныне свистну ей, как собачонке – и она потрусит за мной на край света. В данном случае – на незнакомую тёмную опасную дачу.

Она продолжала неподвижно лежать на мне в своём розовом, испачканном в мазуте плащике.

– Алё, гараж! – я похлопал девчонку по холодной щеке. Она подняла встрёпанную голову. И хрипло, осевшим голосом сказала:

– Кайф. Я прямо чуть в трусы не кончила. Подождём следующего поезда?!

Не, что за дела?! Положим, мне-то было хорошо известно, что состав пройдёт по соседнему пути. Перед приближением поезда можно приложиться ухом к шпалам или к земле: они вибрируют и немножко прогибаются, как перед землетрясением. И то чуть в штаны не наложил. Но она-то этого никак не могла знать!

Я помог ей встать, одёрнул на ней плащ. Я понял, кого напоминает девчонка в своём воздушно топорщащемся, светящемся, как шарик розовой ртути, плащике. Мотылька! Отныне я знал, кто будет целовать меня в мокрую от слёз худую щёку. Галантно склонив голову, я шаркнул ножкой и торжественно сказал:

– Просю вашей руки!

Это было то самое полузаброшенное дачное общество, с которого сигнализировала вредная старушонка. Большая часть участков в нём пустовала: дачи вымирали вместе с городом. В основном общество было застроено дощатыми залатанными скворечниками, постройки середины прошлого века.

Крайний к лесу скворечник торчал на взгорке выше остановки. Я, как обычно, сдирал и клеил объявления. Пританцовывая под «Fly Project», наблюдал передвижения на участке. Там всё лето одиноко хлопотала женщина, и огород у неё был возделан как игрушечка.

Особенно она любила возиться в тепличке. Выходила из потайной маленькой железной дверки и пропадала в теплице полдня. Всё это время дверка в дом была открыта. Беленькая тюлевая занавеска от мух развевалась под ветром: наверно, женщина проветривала сырой домик.

На пороге она оставляла банку с водой. Изредка выходила из теплицы, отирая потное лицо косынкой, и жадно пила из банки. Она была толстая и рыхлая: наверно, у неё был диабет.

Дачница садилась на порожек, обмахиваясь косынкой. Отдохнув, исчезала в недрах домика. Выходила оттуда с лопатой или ведром, или каким-нибудь другим инструментом – и снова надолго скрывалась в жирных тёмно-зелёных джунглях теплицы.

С её стороны это было крайне неосмотрительно: оставлять дверь, хоть и заднюю, открытой. Всё же дом находился близко к лесу. Мало ли кто мог забрести. Не знаю, что испытывает кошка в предвкушении поимки беспечной мышки: приятный холодок? Нервно и восторженно пульсирующую точку в районе солнечного сплетения?

Я мог бы незаметно налить в банку прозрачной убойной жидкости. Двух-трёх глотков хватило бы, пока она разобралась с подменой. Но я знал, что серийных преступников выдаёт почерк. Выеденный кислотой провал, чёрно-красное мокрое мясо вместо лица – не слишком ли много одинаковых улик в районе одной остановки?

Главная задача: обезъязычить, зафиксировать, обездвижить жертву. Жертва, само собой, яростно сопротивляется. Если вы думаете, что эта борьба и есть самое тяжёлое – вы ошибаетесь. Для кого как, а для меня самое тягостное началось потом.

Передо мной шевелилось большое живое тело. Я в недоумении ходил вокруг, как лилипут вокруг связанного Гулливера. Я чётко усвоил одно: ЭТО нельзя выпускать живым. Но и держать долго тоже нельзя. А что с ЭТИМ делать? Зачем-то же я ЭТО поймал и связал. Надо что-то предпринимать, действовать как-то. ОНО само по себе не пропадёт, не сгинет с лица земли.

Отчего люди не исчезают бесследно и красиво, как бабочки? Отчего даже цветы, поставленные в банку с водой, уже через пару суток гниют, окрашивают воду в коричневый трупный цвет и превращаются в мерзко воняющую слизь? И лишь единственные на свете существа – бабочки – высыхают, как хрупкие листики. При этом не теряют яркого оперения, а просто осыпаются как розовая, жёлтая, голубая пыльца. Взять горстку на ладонь, дунуть…

Я подобрал запачканную в земле тяпку и блестящим остриём провёл по толстой ноге. Женщина, до этого бешено корчащаяся, как жирная гусеница, замерла. Я слегка ударил женщину по ноге, будто собирался окучивать. Женщина дёрнулась и замычала. Я прислушался к себе, к своим ощущениям: мычанье мешает мне или наоборот, возбуждает? Никак. Мне стало скучно. И я вышел посидеть на порожек, чтобы обдумать произошедшее.

Вдруг показалось, что женщина развязалась, и я пошёл взглянуть. Она продолжала лежать огромной горой в задравшемся линялом ситцевом халате. И ноги… Господи, у неё что, слоновая болезнь? Я одёрнул на ней коротенький халат. Огляделся, сорвал тюлевую шторку с двери и накинул на страшные ноги. Этого было недостаточно.

В углу лежал аккуратно сложенный квадрат чёрной ткани. У отца на даче была такая же, ею укрывали клубнику. Я весь взмок, пока туго заворачивал в него толстуху. Теперь она напоминала громадную куколку.

Кто сказал, что маньяк не парное существо? Что он обязательно бывает только одиночкой? Муж и жена, пара, супружеская чета маньяков – звучит, правда?

Ещё много значит фамилия. Фамилия должна вводить в трепет и навсегда стать именем нарицательным: как у Чикатило или Ганнибала Лектера. Будь серийный преступник гражданином Лыткиным или Пичушкиным – да кто же его вспомнит?! Это же прямое унижение и дискредитация профессии маньяка – такая фамилия.

В этом случае на помощь приходят клички. Битцевский маньяк, Доктор Смерть, Мосгаз. Охотник за младенцами, Безумный мясник, Человек-машина…

Кличка обязана быть звучной, колоритной, редкой и харизматичной, как творческий псевдоним у артиста. Хотя почему «как»? Данное действо и есть мрачный театр одного актёра, режиссёра, декоратора, сценариста-постановщика, костюмера, спонсора творческого проекта (кто скажет, что это не творчество?!)

И даже уборщика. Потому что, увы, как я уже сказал: человек не умирает красиво, становясь воздушной горсткой цветной пыльцы. Он превращается в гору долго гниющего мяса. И скажу вам со всей ответственностью: ни одно существо на свете не воняет так, как человек.

На рекламной тумбе живого места не было. А я одержимо, ожесточённо, притопывая кроссовкой под «Bingo Players», клеил и клеил листовки форматом А4. Макал в клей и безжалостно возил кистью прямо по чужим объявлениям: «Эпиляция и татуаж бровей», «Материнский капитал, обналичка», «Доставка пиццы», «Породистый кот для вязки». К чёрту, к чёрту ваших котов, пиццу, обналички и случки.

Любовно огладил ладонями последний влажный листок и отошёл, отирая руки ветошью. Вся тумба, со всех четырёх сторон смотрела на меня десятками размноженных глазастых Машкиных лиц. Вся тумба взывала, теребила, умоляла неравнодушных граждан:

«ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК!!! В последний раз видели на дискотеке в городском ДК. Ушла с неустановленным лицом… Особые приметы: розовый плащ, чёрная помада…»

Машкино скуластенькое лицо было странно серьёзно, с маленьким сжатым ртом, со строго сдвинутыми бровями. Смотрела на меня с укором: «Что ж ты со мной сделал?». Суровым взглядом подгоняла неравнодушных людей: «Ищите же меня активнее, граждане, ищите!»

Машка, Машка, почему ты меня подвела? И почему у тебя с собой не было перочинного ножика?

Женщинам на заметку: всегда носите в дамской сумочке перочинный ножик: самая нужная вещь. Вот окажись у Айседоры Дункан под рукой ножик: чирк по намотавшемуся на колесо шарфу – и, глядишь, осталась бы живой.

Или Жанна Девственница: ну что ей мешало спрятать в складках платья самодельный ножичек? В клубах дыма незаметно перерезала бы верёвку и – прыг из костра. Кто знает, возможно, ошеломлённая толпа узрела бы в чудесном спасении Божий промысел… Или ринулась бы во все стороны с воплями: «Колдунья! Ведьма!»

– И вовсе я не такая, – возмутилась Машка, тыкая в монитор пальцем и отхлёбывая энергетик. – Выбрал самую фуфельную фотку. Взял бы, где я в красном купальнике, с распущенными волосами.

Мы сидели за двумя мониторами и двигали мышками. Вернее, двигал я один: Машка выбыла из игры на шестом уровне. Она, вернее, её тело разыскивалось виртуальной полицией и волонтёрами. И теперь Машка, оказавшись не у дел, скучала, злилась и откровенно вредничала.

А чего Машке злиться: сама виновата. Зря я ей рассказал про Айседору Дункан и про перочинный ножик – непременный атрибут дамской сумочки. Машку как подменили. Только что она добросовестно и педантично вспарывала живот дачницы. Медленно – чтобы дачница полюбовалась – вытаскивала клубок дымящихся внутренностей. Дачницу никак нельзя было помещать в сушилку без этой процедуры: слишком много в ней было сырости.

И вдруг Машка преисполнилась к пленнице жалости. Упаковала кишки обратно, грубо зашила живот и тайком от меня подкинула ей под руку ножик.

Дачница, даром что толстая и почти выпотрошенная, – прытко перерезала верёвки и выбралась из хитроумного приспособления – я использовал его как сушилку. Удрала в лес, оставляя за собой кровавый след и кое-где на кустах кольца розово-сизых кишок из плохо зашитого живота. Она задержала меня на двое суток, в которые я гонялся за ней в виртуальном буреломе. Отсекал от встречных грибников, охотников и даже одного мента: он-то, блин, что в лесу потерял?!

Двое драгоценных суток были потеряны. Но вот Дачница была обнаружена и торжественно помещена под стеклянный колпак морилки. Там она и задыхалась, выпучив глаза, в парах эфира.

По соседству в развёрнутом виде обрабатывалась карболкой успевшая покрыться плесенью Маленькая Бомжиха. Но Машка якобы нечаянно высвободила её распяленные крылышки, ручки-ножки. Теперь Маленькая Бомжиха шлялась, где вздумается, и во всё нахально совала свой нос. Её ничуть не смущало даже отсутствие пол-лица. Время от времени она острым язычком подпирала изнутри отваливающуюся щёку. Я назвал её «Бражник «Мёртвая голова».

На соседнем столе лежала Машка, извивалась и корчилась, повинуясь ленивым движениям Машкиного курсора.

Зная, что я чувствителен к брани, она, тварь такая, изрыгала чудовищные ругательства и понаделала в моей ауре новых рваных дыр. Так я мог и не дотянуть до конца игры. Пришлось приколоть её к столу десятками тончайших булавок.

Из Машки должна замечательно получиться нежно-розовая жемчужница. Она станет украшением моей коллекции.

…– И лицо у твоего маньяка беспонтовое. У маньяков таких не бывает.

Не отрываясь от экрана, я терпеливо объяснял Машке, что это только в тупых фильмах у злодеев свирепые скособоченные рыла: «Р-ры-ы». А видела ли она фотки удравших в Эквадор фюреров, в окружении любящих внучат? Это же сплошь добродушные дядюшки с внешностью хлопотливых председателей СНТ. И не поверишь, что маниакально отдавали приказы об умерщвлении тысяч людей…

В дверь заглянула бабка.

– Чё деется, чё деется, – запела-запричитала она. – Гли-ко, четыре утра на ходиках. Откуль-то ишо девку приташшил. И-и-ироды, исповадила я вас, изварлыжила! Вот схороню пензию, схороню – и не ишшите. Лопайте, чё хотите, одну картовку. Дарьмоеды, кровопивцы.

Пожалуй, на следующем уровне я введу в игру бабку, хватит с ней цацкаться. Вот уж из кого выйдет вылитая бабочка-древоточица. Или подёнка. Капустница тоже неплохо. Впрочем, как и моль тощая (Caloptilia stigmatella).

Я с сожалением останавливаю игру. Сохраняю результат каждый раз под новым паролем: иначе Машка в моё отсутствие взломает код, влезет в мою лепидоптерологическую святая святых и наделает дел. А ведь я так любовно создавал лабораторию. И так надеялся заполучить Машку в верные союзницы. Нет, женщинам доверять нельзя.

Машка лениво и привычно огрызается на бабку. Потягивается сладко, как кошечка, и идёт спать. Я перекусываю в кухне бабкиными холодными сырниками. Скатываю по ступенькам велосипед, стараясь не грохотать и не будить соседей. Укрепляю на багажнике коробку. Из неё вкусно пахнет новенькими резиновыми перчатками, типографской краской и клеем.

Бесшумно катятся колёса по тёмному, влажному от росы асфальту. Вот и город позади, и начались заброшенные дачи. Моя остановка. На её стене давно выцвели, пожелтели на солнце и обтрепались полуслепые распечатки. Я сам клеил их, по просьбе волонтёров:



Поделиться книгой:

На главную
Назад