Банда «Зоопарк»

– Одного мне пришлось застрелить, – скромно сказал Скубайд. – Он держал пистолет в руке, и мне ничего больше не оставалось. Мы сделали все, чтобы бандиты не разбежались по залу, сея панику среди гостей.

– Я слышал выстрел, – сказал полковник.

– Конечно, – кивнул Скубайд, – вы ведь ждали его. Но все остальные ничего не расслышали за фейерверком.

– Ваш анализ оказался исключительно точным, – добавил он. – Абсолютное совпадение!

Полковнику было очень грустно. Болтовня маленького детектива уже раздражала его.

– В частности, – продолжал Скубайд, – подсказка о четырех полицейских.

– Четырех полицейских? – переспросил полковник. Он не видел ни одного полицейского.

– Да, это очень помогло нам, – ответил Скубайд. – Зная об этом способе проникновения в зону, мы проверили и перепроверили каждого из наших людей. Правда, еще оставались…

– Кто? – не выдержал полковник.

Сам того не замечая, он согнул ложку, которую вертел в руках.

– Еще четыре полицейских. Они прибыли из Лос-Анджелеса.

Полковник взглянул на изуродованную ложку и быстрым движением выпрямил ее. Это не ускользнуло от умных глаз детектива. Скубайд слегка сжал пальцами плечо полковника и сказал:

– Друг мой! Мой дорогой и благородный друг. Я должен был сказать вам об этом раньше, но мы получили подтверждение только в последний момент, да еще уйму времени отнял поиск парня из ВВС, который должен был украсть самолет. И это тоже удалось благодаря блестящему анализу, который провел, увы, не я. Мы думали только о вертолетах. Самолет позволил бы грабителям спокойно удрать.

– Кто те четверо полицейских? – нетерпеливо спросил полковник.

Немного успокоенный, он хотел теперь узнать как можно больше.

– Телохранители американского певца, – ухмыльнулся Скубайд… – Кроме них, все подозреваемые были исключены. Мы связались с Лос-Анджелесом, но там о них ничего не было известно. Тогда мы незаметно сфотографировали парней и передали их снимки по телефаксу. Все четверо оказались рецидивистами.

– Какого же черта вы не схватили их сразу? – неожиданно грубо спросил полковник. – Зачем было ждать до последней секунды?

– Это было бы лучше, но у нас не было никаких доказательств. Нечего и говорить, что певец, которому постоянно угрожала мафия, не стал бы нанимать телохранителями четверых рецидивистов. Все четверо врали бы о своих прежних связях с американской полицией. Но это не преступление, это даже не совсем ложь, хотя они связаны с полицией не так, как рассказывали бы. И не забывайте, что мы никак не могли доказать их намерение совершить ограбление. Мы только знали, благодаря вам, как они собираются это сделать. Поэтому мы просто подготовились действовать наилучшим образом против того… он запнулся, – что казалось единственно возможным планом действий. И приняли все меры предосторожности.

Полковник глубоко вздохнул.

– А пятый член шайки? Тот парень, который вышел к микрофону? Его голос показался мне знакомым.

Оркестр заиграл самбу, и темные глаза капитана Скубайда задержались на сцене, которая была сейчас заполнена парами, извивающимися, как индейцы в ритуальном танце. Когда он снова повернулся к полковнику, на лице его играла улыбка.

– Ничего удивительного, – сказал Скубайд. – Это был Томми Рич, вернее Томмазо Торрино, мафиози и участник этого заговора. Для нас это было последнее звено в цепи улик.

– А вы знаете, кто его опознал? – неожиданно рассмеялся капитан. – Помните старого Марселло Руфино, торговца древесиной?

– Неужели? – воскликнул удивленный полковник. – Наш доморощенный мафиози? А я-то думал, что с ним давно уже разделались!

– О, нет! – сказал Скубайд. – Он опознал Торрино – так на самом деле звали певца, – и был очень обижен, что его самого не пригласили принять участие в деле. Теперь мы уже точно знали, за кем нам следить. Возле каждого угла сцены за столиками сидели по восемь полицейских. В том числе четверо девушек, которым пришлось сыграть роль приманки. И уверяю вас, их драгоценности сверкали ничуть не хуже, чем у любой из дам за соседними столиками. Остальное было делом техники. Один из телохранителей выхватил пистолет и пошел к ближайшей компании. Как только они зашевелились, мы начали действовать. Их удалось обезоружить так быстро, что все прошло незаметно. Наши девочки ринулись к мистеру Торрино, изображая фанатичных поклонниц. Они подхватили его на руки, и птичка опустилась на землю уже в наручниках.

Оркестр взорвался финальными аккордами. Танцоры прекратили топать, скакать и извиваться. Разрумянившиеся, смеющиеся пары расходились с подмостков. Никто из них не догадывался о драме, только что разыгравшейся рядом с ними и о том, какую трагедию удалось предотвратить.

Капитан Скубайд встал. Его рука все еще лежала на плече полковника.

– Сейчас вернутся ваши друзья, – сказал он. – У вашей племянницы просто ангельское личико. Я хочу еще раз поблагодарить вас и подозреваю, что вам придется выслушать еще одну официальную благодарность. Хотя, насколько я вас знаю, вы предпочли бы обойтись без этого.

К столику вернулись спутники Рокбрюна. Капитан Скубайд повернулся, чтобы уйти, но в последний момент наклонился и быстро шепнул на ухо полковнику:

– Передайте вашим друзьям мои искренние извинения за столь поспешный уход.

– Дядя! – бросилась к полковнику Мадлен. – Какая замечательная музыка! Я и не представляла, что здесь будет так весело!

В четыре утра, когда праздник уже закончился и появились первые проблески зари, полковник с семьей вернулся домой. Он оставил машину на улице и пошел по тропинке к своему магазину.

– Пьер, ты даже не зайдешь в дом? – крикнула ему вслед мадам Рокбрюн.

– Я скоро вернусь, – ответил полковник. – Только схожу проверю, все ли в порядке в магазине.

Он пересек дорогу и подошел к дому. Звезды на небе уже потускнели. Через окна магазина был виден свет. Рокбрюн всегда оставлял лампочку включенной, чтобы проезжающие патрульные полицейские могли заглянуть внутрь. Как всегда, он подергал дверь. Она была заперта. Но когда полковник доставал из кармана связку ключей, он уже знал, что в магазине что-то произошло. Рокбрюн зашел в демонстрационный зал, щелкнул выключателем и сразу понял, что случилось.

Часов не было. Вершина его карьеры антиквара, великолепный позолоченный хронометр, изготовленный Генри Мартино для Короля-Солнце, этот уникальный музейный экземпляр был украден.

И снова полковник понял, вернее предугадал, что произошло, раньше, чем его взгляд опустился на пол, на то место, где вчера стояли часы. Там лежал белый конверт с короткой надписью: «ЛИСУ». Он взял его в руки. Конверт не был запечатан. Полковник вытащил тетрадный листок и прочел:

«Мой дорогой Лис. Нам показалось, что ты очень плохо себя вел. Мы всем сердцем поверили, что ты предложил нам теоретическую задачу, как совершить ограбление века – унести с Августовского бала драгоценности на пятьдесят миллионов долларов. И нам, твоим друзьям, четырем старым экспертам, эта игра показалась очень интересной. Мы старались изо всех сил, чтобы найти нужные решения. Будь у нас времени побольше, мы бы разработали абсолютно надежный план. Но когда твои весьма выразительные слова и жесты показали, что ты считаешь нас способными реально планировать все это, включая убийство невинной девочки, планирование из забавной игры стало чем-то более серьезным. Мы даже заподозрили, что ты действительно хочешь провернуть это дело. Только в самом конце стало ясно, что ты просто проверял нас, убедил себя в нашей виновности и теперь собираешься тем или иным способом нас заложить.

Вскоре мы поняли, что ты шепнул капитану Скубайду, потому что через три дня после нашей воскресной беседы за нами было установлено наблюдение. Это продолжалось до тех пор, пока самому тупому из полицейских не стало ясно, что мы занимаемся только своими делами и невинны, как белоснежные новорожденные ягнята.

Тридцать лет назад мы бы казнили тебя, дорогой Лис, за это предательство. Но, посоветовавшись, мы пришли к заключению, что ни один из нас не стал с тех пор моложе и что стареющие мозги уже не могут нести полную ответственность за исходящие от них директивы. Мы договорились считать, что ты действовал в состоянии временного умопомешательства; К тому же мы все тебя очень любим и я уверен, потом жалели бы, что поступили с тобой так жестоко. Однако ты должен быть наказан, поплатиться за то, что играл чувствами старых друзей. Поэтому, как ты заметил, мы унесли твои часы.

Ты посвятил прошлый вечер благотворительности. Даем тебе возможность продолжить эту благотворительную деятельность. Как всегда, наши интимные встречи, знакомства и дружеские беседы проходят в винограднике на дальней аллее. Справедливость требует, чтобы ты, в порядке компенсации, понес некоторый ущерб – ты знаешь, какие неприятности пришлось каждый день выдерживать кое-чьим друзьям. Мы думаем, что 250 тысяч франков хватит, чтобы помочь самым бедным людям в округе. Чек на эту сумму, выписанный на предъявителя и отправленный по почте кому-нибудь из нас, вернет тебе часы таким же волшебным способом, каким ты их лишился. И вдобавок восстановит твою репутацию в глазах четырех твоих старых товарищей.

Тигр, Слон, Волк и Леопард…»

Полковник дважды перечитал письмо. Сначала глаза его наполнились слезами, но потом он разразился таким хохотом, что едва смог отдышаться. Наконец, он успокоился и представил себе, какие будут лица у всех четверых, когда они прочтут в утренних газетах о неудавшейся попытке ограбить праздник на Серебряных песках.

Но это ничего не меняет, – решил Рокбрюн. – Все равно они правы. Я действительно «очень плохо себя вел». И наказание вполне справедливое.

Не дождавшись утра, он сел за стол и выписал чек. Потом запечатал его в конверт и написал адрес: Мсье Альфонсу Кузену, бар «Рыжая шевелюра», Антибы.

Он положил конверт в карман пиджака, погасил все лампы – небо на востоке стало уже совсем светлым, запер магазин и не спеша побрел к своему дому…

Снег над Кот д'Ажур

Это лето выдалось на французской Ривьере необычайно жарким, душным и каким-то особенно беспокойным. Может быть, сюда долетели отголоски кризисов, происходящих в далеких краях, а возможно, в этом были виноваты местные тревоги.

Приезжим прежде всего бросались в глаза загаженные, как никогда, пляжи. Огромные горы бумаги вперемешку с апельсиновыми корками, презервативами и другим самым невероятным мусором создавали подходящий фон для грязи другого рода – здесь, в Жан-ле-Пэн, собирались отбросы общества, худшая часть молодежи потерянного поколения.

Еще недавно Жан-ле-Пэн выглядел наивным провинциальным городком. «Ночными клубами» здесь называли две обычные дискотеки «Вум-Вум» и «Виски от Гого», где изредка показывали стриптиз и работало казино. В центре городка стояли ряды магазинчиков, где торговали дешевыми украшениями, бикини размером с почтовую марку и «последними моделями одежды», попадающими сюда через два года после столичных универмагов. Тут же были булочные, где можно было купить оладьи, украшенные блестящей глазурью.

В те безгрешные дни на улицах не было пьяных, по городку не носились слухи о грабежах и воровстве. Здесь всегда было светло, весело и радостно. Но пришли хиппи и все стало по-другому.

Вместе с ними появились сквернословие, нищенство, зловоние, наглость, мелкое воровство, бесстыдные оргии прямо на пляже и, конечно, наркотики.

До этого Франция, и в частности Ривьера, была свободна от этого проклятия, ниспосланного человечеству за его беспросветную глупость. Вслед за хиппи с их порочными привычками и страстями, хлынули торговцы наркотиками, и тогда Синдикат почувствовал, что Франция – это новая территория, которую можно завоевать. Однако только когда эта дрянь появилась даже в школах, французы осознали, что их страна очутилась в лапах международного наркобизнеса.

Был августовский вечер. Полная луна парила над безбрежной гладью Средиземного моря, странно похожая на светящийся апельсин. Ленивые толпы бродили по освещенным призрачным светом реклам улицам, разглядывая витрины. Хиппи собирались в конце улицы, у прибрежной аллеи. Некоторые из них не спеша прогуливались по – набережной, другие сидели развалясь на скамейках или прямо на тротуаре. Они были грязными, противными, чуждыми всему окружающему. Обычно их любимым времяпрепровождением было треньканье на гитаре, но часто они просто сидели, обхватив руками колени и окаменело глядя перед собой. Даже в серебристом лунном сиянии это было грязное и отвратительное зрелище. Словно мусор, накопившийся на пляжах за день, собирали в кучу и бросали здесь. Хиппи явно наслаждались вниманием туристов и прохожих, особенно степенных французских буржуа. Они оглядывали их с особой наглостью и самодовольством, характерными для этой новой породы бродяг.

Одна из группок состояла из трех волосатых, как орангутанги, парней в джинсах и затвердевших от грязи кожаных куртках. С ними были такие же неряшливые девушки, одетые в длинные цыганские платья и войлочные шляпы, лихо сдвинутые на затылок. Их спутанные волосы давно уже не видели воды и мыла. Один из парней терзал струны разбитой гитары, хотя исторгаемые ею звуки вряд ли можно было назвать музыкой. Третья девочка, одетая в когда-то белое шифоновое платье, лежала лицом вверх прямо на асфальте. Время от времени кто-то из компании бросал на нее тяжелый взгляд, и все начинали перешептываться. Чтобы никто не смог их подслушать, парень с гитарой в эти минуты извлекал из своего инструмента совсем уже невероятные аккорды. Выглядывающая из-за магазинов луна и ртутные лампы на аллее достаточно сильно освещали всю сцену, чтобы можно было разглядеть черную кайму грязи под ногтями гитариста, странный блеск его глаз и босые запыленные ноги.

С лежащей девушкой было явно что-то не в порядке. Она судорожно хватала ртом воздух, как человек, который потерял сознание, но отчаянно борется за жизнь. Ее лицо было белым, под цвет шифонового платья.

Мимо проходила группа английских туристов, среди которых находилась пожилая женщина. Когда они миновали сидящих хиппи, ее губы искривились от отвращения. Но вдруг она остановилась и вернулась к лежавшей на тротуаре девушке.

Впоследствии никто не мог вспомнить имени сердобольной туристки. Удалось лишь установить, что в войну она была медсестрой.

Остановившись над телом девушки, женщина вгляделась в бледное истощенное лицо.

– Эта девушка очень больна, – сказала она, – что с ней? Ей нужно вызвать помощь.

– С ней все в порядке. Она просто спит, – ответил один из хиппи. – А ты вали отсюда.

Губы пожилой дамы вздрогнули.

– Я ухожу. Но эту девушку нужно срочно забрать в больницу. Я попрошу полисмена вызвать «скорую помощь».

Когда через несколько минут подъехала «скорая помощь» и подошли два жандарма с бывшей медсестрой, группа хиппи уже исчезла, бросив больную девушку на асфальте. Ее сразу внесли в машину и увезли. Жандармы записали показания свидетелей. В это время англичанка потихоньку отошла в сторону и исчезла.

Она не умела говорить и читать по-французски, поэтому ей так никогда и не довелось узнать ни имени девушки, ни того, к каким последствиям привело ее вмешательство.

Дежурный врач больницы Ла Фонтоне, проводивший предварительный осмотр, сразу определил, что перед ним девушка из хорошей семьи. Ситуация показалась ему подозрительной, и он немедленно вызвал капитана Скубайда. Капитан глянул на девушку и немедленно кинулся к телефону. Но звонил он не ее родителям, а дяде – полковнику Рокбрюну.

Когда примчавшийся через полчаса полковник увидел племянницу, он зажмурил глаза, чтобы сдержать слезы ярости. Его лысая голова и загорелое лицо побледнели. Рокбрюн подошел к окну и постоял, глядя на пальмы и тропический кустарник больничного сада. Он повидал смерть во всех ее обличьях и ясно видел, что девочка обречена. Здесь, в этой отвратительной комнате с голыми, грубо оштукатуренными стенами и отвратительным запахом антисептика, закончится жизнь Мадлен Рено. Это веселое, солнечное существо, которое Рокбрюн и его жена любили как родную дочь, угаснет у него на глазах. Он научил эту девочку плавать и ходить под парусом, кататься на водных лыжах. Он вспомнил, как радовалась Мадлен, когда они стремительно мчались по морю на яхте… Она тогда сидела на носу судна и хохотала от восторга, а ее длинные распущенные волосы развевались по ветру. Мадлен всегда была очень самостоятельной и больше времени проводила в доме Рокбрюнов, чем в своем. Полковник понимал ее: отец Мадлен – Андре Рено был ужасным занудой.

Зря все-таки они отправили ее учиться в университет. Можно было предвидеть, что пылкая и свободолюбивая девочка увлечется молодежным революционным движением. Но, с другой стороны, она сейчас умирала от наркотиков именно здесь, на Ривьере. Ведь это совсем другой мир. Преступность и порок здесь, на Побережье, выглядят настолько абсурдно, что кажутся здешней молодежи просто смешными. Точнее, казались, пока не появились торговцы наркотиками.

За дверью послышались шаги. Рокбрюн оглянулся. В палату вошли супруги Рено. Они молча уселись у кровати дочери. Всю ночь трое пожилых людей не смыкали глаз. А на рассвете девятнадцатилетняя Мадлен Рено скончалась.

При вскрытии было установлено, что причиной смерти был скоротечный гепатит. Судя по всему, инфекция была занесена грязной иглой, которой девушка вводила героин. Даже если бы Мадлен не умерла от гепатита, ее неизбежно убили бы большие дозы наркотика.

«Нис Матен» опубликовала статью под заголовком «Трагедия на Лазурном Берегу. Хиппи и наркотики», где рассказывалось о трагической смерти дочери известного юриста и члена городского совета Ниццы. Репортеры, не без вмешательства Рено, тактично умолчали о том, что Мадлен активно участвовала в левацком движении студентов Гренобля и даже приняла участие в «Майской революции». Сам советник Рено отказался говорить с журналистами.

– Мы всегда старались дать Мадлен все самое лучшее, – сказал он. – Уходите и оставьте нас наедине с нашим горем!

Газета сообщала, что девочку нашли умирающей на набережной в Жан-ле-Пэн. По словам одного из хиппи, Мадлен прибилась к их компании совсем недавно. Двадцатитрехлетний Джон Фрезер, англичанин, не имеющий постоянного места жительства, рассказал журналистам: «Две недели назад мы подобрали ее в Сан-Тропезе. Мы видели, что девочка колется, но не знали, что она зашла так далеко. Девчонка была хорошенькая и с деньгами. Мы двигались вдоль Побережья, а когда она упала, поняли, что влипли. Нам не хотелось попадать в неприятности. Девочка привыкла всегда получать то, чего ей захочется. А хотелось ей многого. Но это нас не касалось. Она рассказывала, что ушла из дому прошлой зимой с компанией каких-то англичан или американцев. Я думаю, что они ее посадили на иглу. Это все, что нам известно».

В статье не упоминалось о дяде девушки полковнике Пьере Рокбрюне.

Когда дни официального траура прошли, полковник сообщил жене, что уезжает по делам, и поездка может оказаться долгой. Затем он уложил чемодан и, оставив в гараже обе свои машины, взял такси до Ниццы, где сел там на один из парижских поездов. Билет у Рокбрюна был до Валенсии, но туда он не доехал. Полковник просто исчез, но кое кому предстояло узнать, что старый Лис вышел на тропу войны.

Региональная служба криминальной полиции размещалась в старинном здании. Из его окон был виден старый рынок Ниццы и набережная. Там, на берегу моря, толпы недавно приехавших туристов подставляли свои бледные лица приветливым лучам восходящего солнца.

Капитан Скубайд отошел от окна. Он размышлял над одной из самых странных проблем, с которыми ему когда-либо приходилось сталкиваться. Исчезла, словно никогда не существовала, группа людей, которая готова была совершить преступление. Скубайд как будто заглянул в огромную черную дыру, в которой должно было что-то оказаться, но ничего не оказалось. Однако это была только одна из причин, по которой он чувствовал себя в дурацком положении.

Второй причиной было долгое отсутствие, можно даже сказать – исчезновение, полковника Пьера Рокбрюна. Впоследствии опасения Скубайда оказались напрасными, потому что через семь недель полковник вернулся и выставил на продажу изысканные оловянные блюда XVI века, канделябры, кувшины, вазы и другие, бог знает где приобретенные, вещи. Ведь торговцы никогда не рассказывают о своих поставщиках.

Но почему все же не совершилось преступление? И куда делись предполагаемые преступники? За последние шесть месяцев ввоз, распространение и продажа «зелья», как во Франции называли наркотики, практически прекратились на всей территории между Альпами и Побережьем. По американским понятиям такая область считалась бы большим округом.

Внезапное прекращение хлынувшего на Лазурный Берег потока наркотиков было бы блестящим достижением капитана, если бы он мог отнести это на свой счет. Еще большей заслугой был бы разгром организации, занимавшейся перевозкой наркотиков. Но и сам капитан хотел бы узнать, куда исчезли преступники.

На Конгрессе по борьбе с международным наркобизнесом, проходившем прошлой зимой в Марселе, все, что рассказали полицейским, сводилось к тому, что возник новый огромный Синдикат и что вскоре небывалых размеров партия гашиша, кокаина и опиума должна прибыть на французскую Ривьеру. После этого состоялось экстренное совещание, на котором была разработана тактика борьбы с людьми Синдиката и меры по определению нелегальных каналов для ввоза наркотиков.

Но самое тщательное расследование, проводившееся по всем департаментам, не дало результатов. Не удалось найти ни гигантской партии наркотиков, ни следов суперсиндиката.

Капитан Скубайд смотрел поверх обычной рыночной суеты на прогуливающуюся по набережной толпу и лениво думал о том, как было бы хорошо, если бы он мог читать мысли прохожих. Люди, люди, люди! Все благородные поступки и все преступления совершаются этими двуногими… Как определить, от кого исходит хорошее, а от кого плохое?

Скубайд подумал, что он и сам не ангел. Ни один из ангелов не смог бы руководить работой детективов на Лазурном Берегу. Хотя его симпатии были на стороне праведников, временами ему очень хотелось надеяться, что ангелы не видят его. Ни один полицейский не смог бы выполнить свои обязанности, оставаясь при этом в рамках закона. Приходилось использовать приманки, ставить отвратительные капканы и даже совершать поступки, граничащие с преступлением.

В порыве внезапного раздражения он отшвырнул блокнот и стукнул по столу.

– Ты дурак, Скубайд! Тебе платят, чтобы ты раскрывал преступления, а не выслеживал порядочных людей. Хватит ломать над этим голову. Пусть полковник Рокбрюн занимается своими делами, а ты займись своими.

Но как всегда бывает, когда мы хотим избавиться от навязчивых мыслей, они никак не идут из головы. Если доставка наркотиков на Побережье действительно прекратилась, он должен найти этому какое-то объяснение.

Капитан снова взялся за просмотр досье тяжких преступлений и загадочных происшествий прошлого года. В толстенном томе были собраны описания преступлений не только в его департаменте, но и в соседних. Здесь были обычные нераскрытые исчезновения людей, одно-два серьезных ограбления, пожар на шоколадной фабрике в Тулоне (подозревали умышленный поджог), похищение грузовиков, налеты и, конечно, убийства. Капитан гордился тем, что в его районе все убийцы были задержаны. А что до взломов и грабежей, то большую часть награбленного удалось вернуть. Оставалось, правда, странное и немного унизительное для капитана исчезновение фестивальной платформы, потерянной, украденной или просто сбившейся с пути во время недавнего карнавального шествия в Ницце. Впрочем, это происшествие было, скорее, забавной проделкой студентов университета, которые всегда устраивали всякие розыгрыши во время карнавалов.

Скубайд решил просмотреть дела об исчезновениях людей. Обычно его отдел этим не занимался, если только пропажа не была непосредственно связана с проводимым расследованием. Единственным, что объединяло все эти случаи, было совпадение во времени. Все они произошли в течение десяти дней, хотя и в разных местах: в расположенном за холмами Грассе, на мысе Мартин, в Ницце, Теуле, Сан-Тропезе, Драгиньяне и Де Лаванду. Еще раз перечитав доклады, капитан не нашел ни малейших оснований связывать их между собой. В трех случаях объяснения жен исчезнувших явно наталкивали на мысль о том, что их мужья сбежали. Еще двое были туристами. Один из них исчез в Теуле, другой – на острове Мартин. Оба не вернулись в свои отели за вещами и владельцы гостиниц забрали их багаж в качестве компенсации за неоплаченные счета. Еще один, по рассказам, вышел в море на парусной лодке во время шторма и не вернулся. Седьмым был владелец шикарного «Мерседеса» с немецкими номерами. Его машину нашли брошенной в одном из глухих переулков Ниццы. Когда через несколько дней полиция, наконец, заинтересовалась машиной и начала выяснять по регистрационным номерам имя ее хозяина, его адрес оказался ложным.

Капитану Скубайду не понравилась эта история. Здесь явно пахло преступлением, но никто из проводивших расследование не почувствовал этого. Поскольку единственным нарушением оказалось то, что «Мерседес» мешал движению транспорта, его отогнали в полицейский гараж.

Капитан продолжал изучать досье. Ограбления банков, убийства из мести и из ревности. И фотографии – трупы здесь, трупы там, вырезки из газет, снимки полицейских фотографов – целая выставка покойников.

И все-таки почему полковник не поехал на своей машине, когда отправлялся, как он сказал жене, в экспедицию за антиквариатом?

Мадам Рокбрюн вполне логично все это объяснила, когда Скубайд зашел к ней, чтобы проверить слухи об отъезде полковника. Впрочем, как хорошо знал Скубайд, все объяснения кажутся убедительными лишь до тех пор, пока их не опровергнут. Как оказалось, полковник недавно жаловался, как трудно в его годы выдерживать долгие автомобильные переезды. Напряженное движение на дорогах Ривьеры, выхлопные газы от автобусов и тяжелых грузовиков… Поэтому он собирался ехать поездом, а на месте, если понадобится, взять в прокате автомобиль.

– Это разумно, – кивнул Скубайд, – летом движение действительно становится невозможным.

– Кстати, я хотел бы поговорить с полковником кое о чем. Он не давал вам о себе знать?

– Разумеется, – ответила мадам Рокбрюн. – Мы получили несколько открыток. Сейчас я вам их покажу.

И она принесла три красивые открытки с видами Ле-Пюи, Ле-Мондор и Перигью. Все они были написаны рукой полковника, послания заботливого и любящего мужа.

– Ну хорошо, – сказал Скубайд. – Наверно, он скоро вернется. Передайте, пожалуйста, что я просил его позвонить.

Капитан, разумеется, не стал рассказывать мадам Рокбрюн, что уже видел эти открытки на центральной почте в Вэнсе, где их специально задержали, чтобы он смог с ними ознакомиться. Не рассказывал он и о том, что говорил со своими коллегами из Ле-Пюи, Ле-Мондор и Перигью. Ни один из них не обнаружил никаких следов пребывания полковника. Это не слишком удивило Скубайда – он хорошо знал, что у старого лидера Сопротивления были друзья по всей Франции, и им ничего не стоило отправить заранее заготовленную открытку. Любопытно, что полковник уехал в конце августа – в самое горячее время для торговли и самое неподходящее для закупок новых товаров. Если еще учесть, что Рокбрюн отправился в эту деловую поездку сразу после тяжелой личной трагедии, повод для такого путешествия выглядит весьма сомнительным.

Скубайд не стал расспрашивать полковника после его возвращения. А Рокбрюн, если и знал, что самая квалифицированная полицейская служба Франции проводила тщательное расследование его поездки, все равно не подавал вида.

Все это беспокоило капитана Скубайда. Неизвестно, какую игру затеял полковник, но сражался он сейчас в одиночку. Его старые товарищи, бывшие члены банды «Зоопарк», убедили капитана, что не имеют ни малейшего понятия о том, чем занимается их бывший руководитель.

Но если Скубайд и не знал, где находился полковник Рокбрюн, то во всяком случае предполагал, чем тот занят. Старый Лис вышел на охоту. Капитан опасался, что Рокбрюн сможет найти торговцев смертью раньше, чем он или детективы из специально прибывшей бригады Международного бюро по борьбе с наркотиками.

Полковник не раз помогал Скубайду в самых сложных делах, и капитан любил этого человека и восхищался им. Более того, он преклонялся перед ним. И теперь Скубайд опасался, как бы Рокбрюн сам не оказался жертвой своей опасной охоты. Нужно было что-то срочно предпринять. Капитан задумался.

Область, которую называют французской Ривьерой, тянется вдоль Средиземноморского побережья от Марселя до пограничного французского городка Ментон, включая и княжество Монако. Названия городов, расположенных к востоку от Сан-Тропеза и Сан-Максима звучат словно мелодичный перезвон в симфонии, посвященной отдыху богатых: Сан Рафаэль, Теул, Канны, Жан-ле-Пэн, Антибы, Ницца, Сен-Жан-Кап-Ферра, Больо, Монте-Карло, Ментон и дальше, уже на территории Италии, Вентимилья.