Выживший

На этот раз Дурнев держится от меня подальше, помнит, чем в прошлый раз закончился неосторожный подход к моей персоне. Ну и пусть с ним. Надеюсь, хватит ума не выстрелить, а сдать 'шпиона' куда следует. Там-то и разберутся, что к чему. Теперь придется как-то встраиваться в существующую модель времени, пытаться выжить в столь интересную и неспокойную эпоху.

По команде милиционера Олег мне скрутил за спиной бечевкой руки, причем так, что я легко мог бы освободиться. Но решил не делать этого до поры до времени. Затем меня обыскали, найдя лишь висевший на шнурочке маленький серебряный образ с моим покровителем - Георгием-Победоносцем.

- Верующий? - поинтересовался Дурнев.

Я промолчал, не посчитав нужным отвечать на этот вопрос. Милиционер, впрочем, и не настаивал.

Затем был усажен в телегу, которой 'рулил' молчаливый мужик, и под конвоем Дурнева препровожден в райотдел НКВД. Дорога заняла чуть больше часа.

Местный начальник по фамилии Козлов с виду казался довольно дружелюбным, хотя первым же делом поменял веревку на наручники - прообраз наручников будущего, из которых, впрочем, освободиться было не менее проблематично. С интересом меня расспросил, кто я и откуда, поинтересовался, во что это я одет, полюбопытствовал насчет марки конфискованных у меня парашюта с запаской и шлема, хмыкнул, покачал головой, всё зафиксировал, при этом не выказав какого-то удивления, словно каждый день ему приходится общаться с путешественниками во времени. Затем велел своему помощнику вывести меня в коридор.

- Может, в кутузке посидит?

- Там битком, нечего с ворюгами и алкоголиками нары делить, - высказался Козлов. - Тем более, я так думаю, недолго ему у нас куковать.

В коридоре на лавочке в рядок сидели какие-то понурые граждане, для которых я не представлял интереса. От нечего делать стал прислушиваться к происходящему за дверью. Сюда доносился только глухой бубнеж начальника, четко я расслышал лишь последнюю фразу:

- Так точно, товарищ Реденс!

Ни о чем не говорящая фамилия. Вот если бы прозвучало 'товарищ Берия'... Как-то некстати вспомнился стишок, который я пробормотал вслух:

'Сегодня праздник у ребят,

Ликует пионерия!

Сегодня в гости к нам пришёл

Лаврентий Павлыч Берия!'

По-моему, там было продолжение, что-то про Мингрельца Пламенного, только я его не помнил. Да и тычок конвоира в плечо дал понять, что не время для стихотворных потуг. Как раз в коридор выглянул начальник отдела.

- Сидите? Это хорошо.

После чего снова скрылся в кабинете. А примерно через час, когда солнце уже клонилось к закату, во дворе раздалось тарахтение. Сквозь запыленное окно можно было разглядеть, что это черная 'эмка', в которой я без труда опознал классический 'воронок'. С переднего пассажирского сиденья выбрался перехлестанный ремнями чекист с планшетом на боку. На заднем сиденье я разглядел ещё двоих, которые покидать автомобиль не собирались. Проходя мимо по коридору, вновь прибывший бросил на меня загадочный взгляд, после чего скрылся в кабинете. Через минуту вышёл, застегивая планшет, вместе с местным начальником.

- Кулемин, отконвоируешь задержанного в машину товарища Шляхмана.

Значит, этот крутой перепоясанный и есть Шляхман. Меня усадили на заднее сиденье, промеж двух амбалов, от одного из которых несло смесью табака и чеснока. Хорошо хоть наручники догадались перецепить спереди, иначе я бы всю поездку ощущал серьезный дискомфорт. В багажное отделение закинули вещдоки. Шляхман ограничился лишь одной фразой: 'Поехали', и затем всю дорогу до Москвы молчал. Это молчание и его, и его подручных меня слегка нервировало. И было оно таким гнетущим, что я даже не сделал попытки завязать разговор.

Ну а что дергаться раньше времени? С моими показаниями этот крендель наверняка ознакомился, ничего нового я ему не скажу. А так-то меня интересует, что со мной будет дальше, а так же то, как обстоит дело в будущем без меня. Прежде всего, с моим бизнесом. В качестве наследника я ещё год назад указал своего сына, который переходил на 3-й курс МГУ. Почему не жену? Потому что ее нет, разбежались мы четыре года назад, после того, как я ее застукал на месте преступления. Вернее, в постели с чужим мужиком. Что удивительно, таким задохликом, что даже мараться об него не стал, просто пинками выгнал на январский мороз в чем мать родила. А жене сказал, что не жена она мне больше. Тот задохлик, кстати, в ее жизни, насколько я знаю, больше не появлялся, но со своими вполне ещё товарными внешними данными и моими отступными она нашла себе какого-то бизнесмена, и сына, зараза, увела с собой.

Однако, поступив в универ, Димка решил жить отдельно, хотя вроде бы отчим относился к нему неплохо. Во всяком случае, так мне докладывали мои люди, поскольку с бывшей я не общался, а сын в силу возраста с родителями не откровенничал, разве что с бабушкой. Ну а я стал оплачивать ему съемную квартиру в Кунцево, причем на год вперед. Мой адвокат Жорик по идее человек проверенный, все бумаги тем более были заверены у нотариуса. Но что-то грызла меня какая-то жаба, что-то не давало покоя...

А вот и Москва! Теперь-то я не сомневался, что угодил в прошлое, такие декорации даже Сергею Бондарчуку было бы не под силу организовать. Многие здания и улицы были знакомы, но попадалось достаточно и незнакомых строений. Немало улиц было закатано в асфальт, но хватало и булыжных мостовых, а одна из улочек оказалась покрыта досками. А на Ленинских горах вместо высотки МГУ, в которой через восемь десятилетий будет учиться мой сын - скопище деревянных построек.

Мысли вновь вернулись к родным и друзьям, оставшимся в 2017-м. За думами я не заметил, как уже в сумерках мы завернули во двор страшного в эти годы дома на Лубянке.

- Выходи, - вернул меня в действительность толчок локтем в бок.

Меня отконвоировали в какое-то подвальное помещение без окон. Из всей обстановки - стол с лампой, привинченный к полу ножками табурет, и стул для следователя. Меня усадили на табурет, освободили руки, и мелькнула мысль, что всё ещё, быть может, образумится. Шляхман устроился напротив, распластав перед собой чистый лист бумаги и вооружившись пером. Рядом лежал протокол, написанный Козловым, включая опись конфискованного имущества.

- Фамилия, имя, отчество, дата рождения?

- Послушайте, вот же у вас же есть мои показания, которые конспектировал начальник райотдела, зачем же повторяться...

- Фамилия, имя, отчество и дата рождения? - с нажимом и раздельно повторил следователь, не поднимая глаз от бумаги.

- Сорокин Ефим Николаевич, 12 декабря 1980 года.

- То есть вы продолжаете настаивать на том, что попали к нам из будущего? - теперь уже взгляд направлен мне в переносицу.

- Да, продолжаю. А вы что, не верите? Я же могу рассказать, когда на нас немцы нападут...

- Молчать! Я тебе, гнида, слова не давал. Отвечать на конкретные вопросы!.. Итак, вы настаиваете, гражданин Сорокин, что родились в 1980-м году?

Как он ловко с 'вы' на 'ты' переходит и обратно, только что ярился, и тут же снова воплощение спокойствия. Ай да Шляхман!

- Да.

- Громче!

- Да, я родился в 1980-м. Вы меня что, всерьез за шпиона принимаете?

- Рыков, - кивнул Шляхман своему помощнику.

В следующее мгновение мне прилетела такая мощная оплеуха, что, лишь вцепившись пальцами в табурет, я избавил себя от падения на холодный пол. В голове гудело несколько секунд, а затем во мне поднялась волна такой ненависти, что, невзирая на возможные последствия, я резко вскочил и зарядил апперкот не ожидавшему такой ответки Рыкову. Подручный следователя кулем осел на пол, а сам Шляхман уже судорожным движением расстегивал кобуру.

- Да ты... Ты что, сука! Я же тебя, гнида, на месте расстреляю!

- Расстреливай, - выдохнул я. - Да только и до тебя очередь дойдет, как до многих твоих подельников. А на том свете я уж тебя достану, не сомневайся.

- Петров! Петров, мать твою!

Металлическая дверь распахнулась, и в проеме возник второй амбал, также вооруженный револьвером.

- Одень на него 'браслеты'!

Я молча протянул руки вперед. Сопротивляться против двух вооруженных людей было бессмысленно. Вернее, уже трех - Рыков понемногу приходил в себя после моего нокаута, шаря непослушными пальцами по кобуре.

- Руки назад, - рявкнул Петров.

Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Завел руки за спину, на запястьях тут же защёлкнулись наручники. К этому времени Шляхман малость успокоился. Вернув пистолет на место, и заложив большие пальцы рук за ремень, он остановился напротив, буравя меня своими бесцветными глазенками.

- А наш цветочек-то оказался с шипами, - задумчиво протянул он, покачиваясь с пятки на носок и обратно. - Кто же ты такой, Ефим Сорокин? Что не наш человек - понятно. Наш человек не будет ходить в иностранной одежде, да ещё и с иностранным парашютом в цветах царского флага. И по-нашему как ловко шпарит. Где ж это тебя языку-то так хорошо обучили?

- А я думаю, товарищ Шляхман, он из этих... из бывших, - подал голос Петров.

- Верно мыслишь, Петров. Судя по возрасту, вполне мог быть каким-нибудь кадетом, воевать на стороне белых, а потом сбежать во Францию от справедливого наказания. Ну а затем его завербовали и забросили на бывшую родину... Так на чью разведку работаем, гражданин Сорокин?

Я хранил гордое молчание. Ну а что толку доказывать, я свою версию уже озвучил. Не хочешь верить - дело твое.

Короткий тычок в солнечное сплетение - и я ловлю ртом воздух.

- Так и будем упорствовать?

Ну а дальше по отработанной схеме... Что ж не покуражиться над беспомощным человеком? Когда тело уже ломало от боли, меня усадили на табурет и предложили снова покаяться, признавшись в подготовке покушения на товарища Сталина. Подняв глаза на Шляхмана, я плюнул ему в лицо:

- Да пошёл ты!

Тут же на меня вновь обрушился град ударов, и на этот раз после крепкой плюхи по затылку носком сапога я всё же отключился. Очнулся на полу от вылитого мне на голову ведра ледяной воды. Всё та же комната, всё те же лица. И очередной приступ сдерживаемой тошноты. Похоже на лёгкое сотрясение мозга.

- Гляди-ка, какой упорный, - разминая пальцы, удивлялся Шляхман. - Ну, у меня и не такие кололись. Сегодня мне некогда с тобой возиться, гнида, а завтра мы продолжим.

- Куда его, в 'нутрянку'?

- Слишком много чести, чтобы во внутреннюю тюрьму сажать. Пусть в 'Бутырке' обживается, с уголовниками и прочей политической швалью. А завтра я приеду на допрос, и ты всё у меня подпишешь, сучонок!

Снова 'воронок', дорога до Бутырской тюрьмы словно в тумане. Стемнело уже окончательно, на Лубянке я провел порядка двух часов. Пришёл в себя, когда меня перед заселением в камеру принялись обыскивать, заставив догола раздеться и не стесняясь даже заглядывать в задний проход.

- Это что? - ткнул надзиратель в образок на моей шее.

- Это мое распятие, Георгий Победоносец.

- Верующий? - второй раз за день услышал я этот вопрос.

- Умеренно.

- Серебро?

- Подделка, - сказал я, направляемый внутренним чутьем.

- Всё-равно придется снять, раз уж даже шнурки положено сдавать.

Ну не драться же с ними! Один хрен изымут, только ещё и синяков наставят. А оно мне надо?

- Только не потеряйте, - предупредил я, снимая Георгия.

- Не боись, он больше тебе, может, и не пригодится, - оптимистично хмыкнул надзиратель.

Затем с меня сняли отпечатки пальцев, сфотографировали фас и профиль, а врач провел поверхностное освидетельствование, составив на меня медицинскую карту.

После чего мне вручили изжеванный матрас с подушкой и тощим одеялом, кусок хозяйственного мыла, алюминиевые тарелку, ложку и кружку, сменившими уже Бог знает какого по счету владельца, и препроводили в камеру, скудно освещаемую забранной в сетку лампочкой. Вытянутое помещение, заканчивавшееся зарешеченным оконцем, было рассчитано от силы на 25 подследственных, здесь же толпилось, пожалуй, больше полусотни бедолаг. Они тут в пересменку что ли спят? Кто лежит прямо на полу, кто сидит, кто просто стоит... Небольшой свободный пятачок только возле параши, занавешенной какой-то тряпкой, рядом ржавый умывальник, из такого же ржавого крана капает вода. Черт, ещё и вонь! Пахло немытым телом и, как мне показалось, смертью. Не смрадом разложения, а предчувствием близкого финала, который вроде бы и запаха не имеет, но именно так же пахло в том сарае, куда меня, раненого, затащили чехи. Хотел я тогда, чтобы в плен не попасть, последнюю пулю оставить себе, но так уж удачно появилась передо мной оскаленная рожа какого-то ближневосточного наемника, что я не без удовольствия нажал на спусковой крючок поставленного на одиночные АКМ. И с не меньшим удовольствием наблюдал, как на лбу бандита появляется красное пятно, а затылок взрывается красными брызгами, перемешанными с кусками черепа, волосами и мозговым веществом. Затем достал нож и собрался дорого продать свою жизнь, но пуля в плечо нарушила мои планы. Кость, к счастью, не задело, рана оказалась по большому счету пустяковой, но меня повязали и отконвоировали в этот аул, в сарай, где держали пленных срочников.

Вот тогда, оказавшись вместе с такими же бедолагами, я сразу почувствовал запах смерти. Люди знали, что их ждет. Периодически одного из них выводили во двор и перерезали глотку, снимая всё на видеокамеру. После чего отделяли голову от туловища, держали за волосы перед объективом видеокамеры, и говорили, что так будет с каждым, кто пришёл на их землю с оружием. А останки сами же пленные и закапывали. Обычно брали двоих, вручали им лопаты и под конвоем отводили в ближайший лесок, хотя это скорее можно было назвать зарослями.

От срочников я узнал, что их сдал чеченам их же командир, полковник Ивановский. Приказал по рации защищавшим блок-пост парням сдать оружие, мол, он договорился с чеченским командиром, что их не тронут, если они позволят пройти отряду боевиков. Не тронули... Только в плен взяли и теперь вырезают, как баранов, поодиночке.

- Лучше бы я весь рожок в них выпустил, да там бы и полег, - с бессильной злобой говорил сержант Рюмин, глядя в одну точку остекленевшим взглядом. - Не хочу подыхать вот так, с перерезанной глоткой.

После одной из таких казней меня, уже более-менее оправившегося от раны, и как раз этого сержанта повели закапывать очередной обезглавленный труп. Мы же его и тащили - я ухватил тело подмышки, а Рюмин за ноги. Лопаты нам вручили уже на месте захоронения.

Лопаты были штыковыми, и заточены прилично, а учитывая, что у меня имелись кое-какие навыки владения разными видами холодного оружия, я управился без лишнего шума. Слишком уж самонадеянными оказались наши конвоиры. А затем мы с Рюминым, вооруженные трофейными автоматами, вернулись к стоявшему на отшибе аула сараю и выкосили немногочисленную охрану. С одним, впрочем, раненым мною в бедро, я немного пообщался. Выяснилось, что полковник Ивановский давно уже сотрудничает с полевыми командирами, и за то предательство с блок-постом получил на свой заграничный счет 5 тысяч 'зеленью'. Выслушав показания, я, сильно не заморачиваясь, прирезал боевика так же, как он резал наших парней. Разве что голову оставил на месте. Не тащить же этого калеку по горам в качестве живого свидетеля.

Ну а освобождать пришлось только двоих - остальных к тому моменту чехи уже пустили в расход. Вот так, вчетвером, мы ударились в бега, и спустя два дня блужданий по горам вышли к Аргуну. В тот аул на следующий день отправился хорошо экипированный отряд, а насчет предателя доложили куда следует, надеясь на справедливое расследование. Каково же было мое удивление, когда через месяц в списке награжденных боевыми орденами и медалями я обнаружил фамилию полковника Ивановского! После этого я понял, что не хочу иметь никакого дела с армией, которой командуют продажные полковники и генералы, и уволился на гражданку.

И вот сейчас я вглядывался в лица тех, кто были современниками моих деда и прадеда, и видел в их глазах безнадегу. За редким исключением - эти люди ещё надеялись, что всё с ними произошедшее в последние дни - всего лишь ошибка. Что ТАМ разберутся и отпустят, да ещё, возможно, принесут извинения.

- Опа, новенький, - крикнул кто-то из задних рядов.

Лица практически у всех равнодушные, лишь некоторые посмотрели в мою сторону заинтересовано.

- Здорово всем! - сказал я, вспомнив нейтральное приветствие из когда-то прочитанного о правилах поведения новичков в камере.

- И тебе не хворать, - ответил протиснувшийся вперед чуть прихрамывающий невысокий мужичок в потрепанном пиджачишке. - Тебя как кликать-то, бедолага?

- Ефим. Ефим Сорокин.

- А меня можешь звать Костыль. И какую статью шьют?

- Без понятия. Предлагают записаться в шпионы.

- Ха, да тут полкамеры 'шпионов' и 'диверсантов', а остальные враги народы, - растянул в улыбке щербатый рот уголовник, в каковые я его сразу же записал. - А любопытный у тебя прикид, не по-нашему вон на штанах написано. Дипломат что ли?

Хм, интересный вопрос. Можно и дипломатом прикинуться, только как долго смогу косить под работника заграничного посольства или консульства. А ну вдруг в этой толпе кто языками владеет, устроит мне экзамен? Я-то сам по-английски с пятого на десятое могу общаться, но на дипломата такой уровень не тянет. С остальными языками и вовсе беда. Сказать, что был частным предпринимателем, барыгой? В эти годы барыгой можно было быть лишь подпольно, золотые времена НЭПа уже прошли, насколько я помнил. А может, прикинуться каким-нибудь спортинструктором?

- Че молчишь-то, Ефим Сорокин?

- Инструктором РККА был по рукопашному бою.

- Типа вроде как драться умеешь? - ощерился Костыль.

- Типа вроде как.

- А что, может, проверим?

- Рискнешь? - криво ухмыльнулся я в эту наглую уголовную морду.

- А че, ты меня за фраера что ли держишь?

И Костыль бесцеремонно схватил меня за отворот майки. Вернее, попытался схватить, потому как я его руку перехватил и, недолго думая, заломил запястье, заставив слишком любопытного подследственного с перекошенной от боли рожей присесть на корточки.

- Никогда. Так. Больше. Не делай.

- Понял, бля, понял!.. Отпусти, бля, больно!

Я отпустил запястье, и увидел, что на освободившееся пространство выперлись трое нехилых таких 'жильцов', габаритами мало уступающие подручным Шляхмана.

- Сссука! - просипел Костыль, держась за запястье. - Ну все, хана тебе, инструктор.