Самое обыкновенное убийство

В бутылке осталось совсем чуть-чуть — мы наливали помногу.

Гарди снова пустилась в пляс и споткнулась. Я подхватил ее и усадил на диван.

— Иди с-сюда, Эдди.

— Сейчас, вот только допьем.

Последний стакан она большей частью пролила, но кое-что попало и внутрь. Я вытер Гарди носовым платком.

— Ой, как голова кружится! — хихикнула она.

— Закрой на минутку глаза — лучше станет.

Минутки ей хватило, чтобы отключиться. Я отнес Гарди в спальню, натянул на нее пижамные штаны. Ополоснул стаканы, выкинул бутылку в мусорное ведро и убрался подобру-поздорову.

Глава 6

Около двух часов я вышел из лифта на двенадцатом этаже «Вакера» и постучал в номер дяди Эмброуза.

— Что с тобой? — спросил он, открыв мне дверь. — Где ты был?

— Нигде… гулял просто.

— Для моциона, значит?

— Слушай, отстань, а?

— Конечно-конечно. Ты присядь, отдохни.

— Я думал, мы куда-то пойдем.

— Пойдем обязательно, но не сразу. — Он протянул мне помятую пачку сигарет. — Хочешь?

— Угу.

Мы закурили.

— Вижу, парень, худо тебе, — произнес дядя, глядя на меня сквозь дымовую завесу. — Догадываюсь, что одна из твоих девочек что-то выкинула, а может, и обе. Это ты вытрезвлял Мадж к похоронам?

— Очки тебе определенно не требуются.

— Такие уж они есть, Мадж и Гарди. Их уже не исправить.

— Мама тоже не виновата. Себя ведь не переделаешь.

— Никто не виноват — с годами ты сам поймешь. Это и к тебе относится, и к Уолли. Взять хоть то, как ты настроен сейчас…

— И как я настроен, по-твоему?

— Зол как черт, вот как. Не только из-за Уолли — все, думаю, началось раньше. Посмотри-ка в окно.

Окно номера выходило на юг, на чудовищную махину Мерчандайз-Март и на Северную сторону со старыми кирпичными домами, где жили одни уроды.

— Обалденный видок, — усмехнулся я.

— Ну вот, теперь понимаешь? Ты смотришь на что-то, а видишь себя самого. Красота и романтика открываются только тем, у кого они есть внутри.

— Да ты у нас не балаганщик, а прямо поэт.

— Случилось пару книжек прочитать, — улыбнулся Эмброуз. — Не следует навешивать ярлыки, скажу я тебе. Слова обманчивы. Называешь кого-то наборщиком, пьяницей, голубым, шофером грузовика и думаешь, будто выразил этим всю его суть, но люди существа сложные, одним словом их трудно определить. — Он слез с кровати и опять повернул меня к окну, держа за плечо. — Сейчас мы попробуем посмотреть на это иначе, может, на душе-то и просветлеет.

Мы стояли, глядя в открытое окно на подернутые серым туманом улицы.

— Да, я читал кое-что, и ты тоже — но смотрел ли ты когда-нибудь на вещи по-настоящему? Там внизу ты, к примеру, видишь дома-коробки, каждый отдельно, а между ними воздух, правильно? Так вот, все не так. Это просто масса крутящихся атомов, которые в свою очередь состоят из электронов, тоже крутящихся, и пространство между ними, как между звездами. Одно большое ничто. Нет никаких четких линий там, где заканчивается воздух и начинается здание — тебе просто кажется, будто они есть. Атомы там посажены чуть поближе. Они не только крутятся, но еще и вибрируют: ты слышишь шум, а на самом деле это атомы елозят туда-сюда. Видишь, по Кларк-стрит человек идет? Он тоже ничто, часть пляски атомов, слитая с тротуаром и воздухом.

Эмброуз отошел от окна и снова сел на кровать.

— Смотри хорошенько, парень. Проникнись. То, что ты будто бы видишь, лишь вывеска, фасад, прикрывающий секреты фокусника. А может, и секретов-то никаких нет. Движущаяся масса, состоящая практически из ничего. Сплошное пространство между молекулами. Твердой материи там наберется разве что на футбольный мяч. И что? Позволишь ты этому мячу гонять тебя по полю?

Я заметил, что дядя смеется, и тоже улыбнулся.

— Не прошвырнуться ли и нам по Кларк-стрит? — спросил я.

— Мы пойдем на Чикаго-авеню, угол Орлеан. Припугнем одного типа по фамилии Кауфман.

— Он держит бар не в самом лучшем районе. Чем таким ты можешь ему пригрозить?

— А ничем. Мы вообще не станем ему угрожать — тут он и напугается.

— Я что-то не догоняю.

— И не надо. Пошли.

— Так что мы делать-то будем?

— Ничего такого. Просто посидим в его заведении.

Я так ничего и не понял, пока мы спускались вниз.

— Тебе бы новый костюм не помешал, Эд, — сказал дядя.

— Да, но я сейчас в отпуске за свой счет. Неподходящее время для покупок.

— Я тебе сам куплю. Темно-синий в полоску, чтобы ты выглядел старше. И шляпу к нему. Это входит в план, так что не тявкай. Ты должен смотреться настоящим гангстером.

— Ладно. Считай, что я у тебя в долгу, когда-нибудь все отдам.

Костюм стоил сорок баксов — почти вдвое дороже того, что я сам покупал. Мы перемерили несколько, пока дядя не нашел подходящий.

— Долго он не прослужит, — вздохнул он, — но до первой чистки будет смотреться дорого. Теперь шляпа.

Мы купили фетровую, с загнутыми полями. Дядя и туфли хотел купить, но я отговорил его: мои были почти новые, почистить их, и порядок. Приобрели еще рубашку из искусственного шелка, выглядевшую как натуральная, и шикарный галстук.

Я переоделся в отеле и полюбовался на себя в зеркало.

— Хватит лыбиться, балда! — воскликнул дядя. — Тебя за шестнадцатилетнего примут.

Я сделал серьезное лицо:

— Как тебе шляпа?

— Классно. Где брал?

— Я-то? У Герфелда, — произнес я.

— Ты вспомни как следует. Мы с тобой тогда в Лейк-Дженива были — сдернули туда, пока тут пыль не уляжется. А вернулись, как Блейн нам телеграмму отбил. Помнишь ту гардеробщицу в ресторане?

— Брюнеточку? — уточнил я.

— Во-во. Вспомнил теперь? Она тебе и купила шляпу, когда твою ветром сдуло в машине. Чего ж не купить, ты на эту крошку за неделю баксов триста потратил. Хотел в Чик ее с собой увезти.

— А чего не увез? Не помню уже.

— Потому что я не велел. Босс тут я, заруби это себе на носу. Ты бы еще два года назад спекся, если бы не я. Кому-то надо смотреть, чтобы ты из штанов не выпрыгивал… Кончай лыбиться, я сказал!

— Есть, шеф! За что бы я, интересно, спекся? — подхватил я.

— Да хоть бы за банк «Бертон». Больно пострелять любишь. Ну, сунулся кассир к кнопке, зачем его мочить-то было? Мог бы и в руку стрельнуть.

— А если бы он дотянулся?

— Или когда мы со Сванном разбираться пошли. Его бы как раз замочить, и всех дел, а ты? Помнишь, что с ним сотворил?

— Ну и чего? Он сам напросился.

— Неплохо, Эд, — улыбнулся дядя, выйдя из роли, — но больно уж ты спокоен. Ты парень дерганый. У тебя ствол под мышкой, и ты о нем ни на минуту не забываешь.

— Ясно, — кивнул я.

— Еще глаза. Видел, какие глаза бывают у парня, который пару косяков выкурил?

— Да.

— Ну вот. Он король вселенной и при этом весь на пружинах. Сидит вроде тихо, но никто его и десятифутовым шестом не захочет тронуть.

— Ага, понял.

— Вот и запомни. Не смотри на человека так, будто убить его хочешь, это любительщина. Смотри сквозь него, словно тебе без разницы, убивать его или нет. Как на телеграфный столб.

— А голос как должен звучать?

— Пасть вообще не разевай — отвечай только, если я о чем-то спрошу. Говорить буду я, и кратко. — Дядя посмотрел на часы. — Пять, в наших местах как раз утро. Двинули.

— Это на весь вечер?

— Может, и дольше.

— Я тогда позвоню? Только это личное… подождешь меня в холле?

— Конечно.

Если бы ответила мама, я бы повесил трубку, не хотел говорить с ней, не узнав сначала, что ей наплела Гарди. Но ответила она, сестрица моя.

— Гарди, это Эд. Мама встала уже? Говорить можешь?

— Она в магазин пошла. Ох, Эдди, какая я дура!

Похоже, все на мази.

— Ладно, забыли, только чтобы это было в последний раз, ясно? Выкинешь такое опять — придушу.

Гарди хихикнула.

— Мама знает, что ты выдула ее виски?

— Нет, Эдди, я очухалась первая. Самочувствие было жуткое, мне до сих пор плохо, но мама чувствовала себя так же и ничего не заметила. Я сказала, что у меня голова болит, вот и все.

— А как же гениальный план отучить ее от питья?

— Про это я, Эдди, забыла начисто. Старалась только не попасться ей под горячую руку, если бы она начала кричать, я бы уже не выдержала.

— Вот и выкинь это из головы. Вместе с другой своей гениальной идеей. Ты помнишь, что вытворяла по пьянке?

— Нет, Эдди… а что?

— Передай маме, что я вернусь поздно, но пусть не волнуется — я с дядей Эмом. Может, только утром приду, — сказал я и повесил трубку, пока Гарди не начала задавать вопросы.

Я спустился в лифте, стараясь отвлечься от домашних проблем. Костюм и шляпу дядя Эмброуз подобрал правильно: в зеркале лифта я выглядел как тертый парень лет двадцати двух.

Я придал глазам нужное выражение, и дядя одобрительно кивнул, увидев меня.

— То, что надо. Я сам начинаю тебя побаиваться.

Мы добрались до Чикаго-авеню и повернули на запад, прошли мимо полицейского участка. Я смотрел прямо перед собой.

Переходя наискосок к углу Орлеан и вывеске с рекламой пива «Топаз», дядя произнес:

— Значит, так, Эд. Помалкивай, следи за Кауфманом и слушайся моих указаний.