— Если что понадобится, Эд, скажи сразу. У меня есть немного в банке…
— Спасибо, Банни, мы справимся.
Хорошо, что он спросил меня, а не маму. Она бы точно у него заняла, а мне потом отдавать. Как-нибудь обойдемся. Без отдачи у Банни нельзя брать: он мечтает о собственной типографии, копит на нее. Начальный капитал для этого требуется солидный.
— Мне зайти к вам, Эд? Мадж хотела бы?
— Да, конечно. Из папиных друзей только ты ей и нравишься. Заходи, когда хочешь.
— Может, на той неделе. В свой выходной вечер, в среду. Хороший человек был твой папа, Эд.
Я простился с ним и отправился домой.
Глава 5
— Хочешь в гангстера поиграть, Эд? — спросил дядя по телефону.
— Как это?
— Скоро увидишь.
— У меня и пистолета-то нет.
— Он тебе ни к чему. Твоя задача — пугнуть кой-кого как следует.
— Самому бы не напугаться.
— Бойся сколько влезет, это нам только на пользу. Я тебе дам нужные указания.
— Ты серьезно?
— Да.
— А когда?
— Послезавтра. Сначала похороним Уолли.
— Да. Ясно.
Во что, интересно, я впутываюсь? Я включил радио в гостиной и выключил — там передавали что-то про гангстеров. Ну а что? Чем я не крутой парень? Я догадывался, что́ Эмброуз задумал, и уже начинал бояться.
Был вечер пятницы. Мама пошла в похоронное бюро отдать последние распоряжения, а Гарди — не знаю куда, наверное, в кино.
Дождь все еще моросил и закончился только утром.
Жара уже набирала силу, несмотря на сырость и легкий туман. Лучший костюм, надетый на похороны, липнул ко мне, как клеем намазанный, и я пока снял пиджак. Гангстер… Спятил, что ли, мой дядюшка? Ладно, я тоже не сильно нормальный. Обещал — сделаю.
Услышав, что мама встала, я вышел на улицу. Постоял немного около конторы, вошел внутрь. Мистер Хейден, без пиджака, просматривал какие-то бумаги у себя в кабинете.
— Здравствуй, — произнес он, отложив сигару. — Эд Хантер, не так ли?
— Да. Просто хотел узнать, не нужно ли что-нибудь.
— Нет, мальчик мой. Все готово.
— Я маму не спрашивал… вы знаете, кто гроб нести будет?
— Да. Сотрудники с его работы. Вот список.
Я посмотрел. Мастер Джейк Лэнси, трое линотипистов, двое ручных наборщиков. Я как-то не думал о типографских, не сообразил, что они тоже придут.
— Похороны состоятся в два часа, — сообщил Хейден. — Все в полном порядке. У нас и органист будет.
— Он любил органную музыку, — кивнул я.
— Знаешь, парень… иногда родные предпочитают проститься с покойным наедине, не в общей толпе. Ты ведь тоже хотел бы?
Он отвел меня в комнату рядом с одним из залов — не с тем, где было дознание, — и там стоял гроб. Красивый, обитый серым плюшем с хромовыми накладками. Хейден поднял переднюю половину крышки и молча ушел.
Я постоял, посмотрел на папу, вернул крышку на место. Побродил по Луп, по Южной Стейт-стрит, свернул назад. На Луп много цветочных магазинов — что ж я про цветы не узнал? У меня еще осталось кое-что от получки. Я зашел в одну лавку и спросил, могут ли они прямо сейчас послать красные розы по такому-то адресу. Они ответили, что могут. Потом я зашел выпить кофе и около одиннадцати часов был дома.
Открыв дверь, я сразу понял, что дело плохо. В квартире разило виски, как субботним вечером на Западной Мэдисон-стрит. Господи, до похорон всего три часа!
Я запер входную дверь и заглянул к маме в спальню, не постучавшись. Она, в новом черном платье — вчера, наверное, купила, — сидела на краю кровати с бутылкой, качаясь из стороны в сторону. Глаза у нее остекленели и не фокусировались на мне. Из прически сбоку выбилась прядь, лицо обвисло, как у старухи.
Я приблизился и забрал у нее бутылку. Мама потянулась за ней, я ее отпихнул. Она повалилась на кровать, ругая меня и пытаясь сесть снова. Я вынул из двери комнаты ключ и запер ее снаружи. Хоть бы Гарди дома была. С мамой она управляется лучше меня. Я сбегал в кухню и вылил в раковину все, что было в бутылке.
Мама в спальне ругалась, плакала и дергала ручку, но не вопила и не барабанила в дверь. Она, к счастью, тихо себя ведет, когда напивается.
Я пошел посмотреть, здесь ли Гарди, и похолодел, услышав еще кое-что.
Окно! Мама открывала свое окно, собираясь прыгнуть в вентиляционную шахту.
Ключ в двери никак не хотел поворачиваться, но я знал, что окно она тоже просто так не откроет, там рама тугая. Я слышал, как мама рыдает, возясь с ним.
Дверь я открыл вовремя: она полезла в окно, приподнятое на фут, и застряла. Я вытащил ее, и она нацелилась мне ногтями в лицо.
Что мне оставалось? Я двинул ее в подбородок и подхватил, не дав грохнуться на пол. Вырубил напрочь.
Я весь дрожал и обливался холодным по́том в этой душной, проспиртованной комнате. Отдышался немного, заглянул к Гарди. Одиннадцать часов, а она еще дрыхнет! Я потряс ее, и она села, прикрывая руками грудь — инстинктивная скромность возобладала над не проснувшейся еще наглостью.
— Мама напилась, — произнес я, — а через три часа похороны. Вставай живо.
Кинув ей халатик или что там у нее висело на стуле, я выбежал вон. Гарди не заставила себя ждать.
— Она в спальне! — бросил я, метнулся в ванную, открутил до отказа холодный кран. Брызгаться будет, пока ванна не наполнится, ну и плевать. Гарди уже сняла с мамы туфли и снимала чулки.
— Как она ухитрилась? Ты-то куда смотрел?
— Я ушел из дому в восемь утра, тут она и сбегала за бутылкой.
Я взял маму за плечи, Гарди — за ноги. Мы взвалили ее на кровать и стащили через голову платье.
— У нее другая комбинация есть? — спросил я.
— Есть, конечно. Думаешь, мы успеем привести ее в чувство?
— Не снимай тогда эту, черт с ней. Отведем ее в ванную прямо так.
Отведем, как же. Скорее отволочем. Самое трудное было посадить маму в ванну. Мы с Гарди тоже порядком промокли, но в конце концов преуспели.
— Держи ей голову, а я сварю кофе покрепче! — распорядился я.
— Открой у нее в комнате окно, чтобы проветрилось! — откликнулась Гарди.
— Открыто уже.
Я включил чайник, набил фильтр кофейника до отказа и снова побежал в ванную. Гарди умывала маму, повязав ей голову полотенцем. Та постанывала и пыталась увернуться от холодной воды. Руки-ноги у нее покрылись мурашками.
— Приходит уже в себя, но я прямо не знаю, Эдди, как мы за три часа…
— Даже меньше. Как очухается, помоги ей вылезти и вытри ее, а я побегу в аптеку. Есть какое-то средство… не знаю, как называется.
Я переоделся в сухие брюки и рубашку. Придется идти на похороны в будничном костюме, но тут уж ничего не поделаешь.
В ванной слышался мамин голос — она бубнила что-то невнятное, но не ругалась, не истерила. Может, и успеем еще.
Я залил кипяток в кофейник, поставил его на тихий огонь и помчался в аптеку Классена. Я его знал, верил, что болтать он не станет, и потому выложил все как есть.
— Есть хорошее средство, патентованное, — произнес он.
— И что-нибудь дыхание освежить, — попросил я. — Ей ведь с людьми общаться.
Короче, мы это сделали. Привели маму в чувство.
Похороны прошли достойно. С папой я уже попрощался и воспринимал их просто как необходимую церемонию, дань уважения его праху. Я сидел по одну руку от мамы, Гарди — по другую, дядя Эмброуз с другой стороны от меня.
После службы ко мне подошел Джейк, мастер из типографии.
— Ты ведь вернешься к нам, Эд?
— Разумеется.
— Можешь не спешить с выходом. Работы сейчас не так много.
— Мне надо кое-что сделать, Джейк. Ничего, если меня пару недель не будет?
— Выходи, когда хочешь, только не передумай. Без отца, конечно, будет уже не то, но начал ты хорошо и скоро получишь хорошую специальность. Мы тебя ждем.
— Я вернусь. Обязательно.
— В шкафчике Уолли остались кое-какие вещи. Прислать их или сам зайдешь?
— Зайду. Мне еще зарплату надо получить за три дня, с понедельника по среду. И папе причитается то же самое.
— Я скажу в конторе, чтобы тебе приготовили чеки.
Дядя Эмброуз вернулся с кладбища вместе с нами.
Мы сидели молча, не зная, о чем говорить. Дядя предложил сыграть в карты, и мы сыграли, в джин-рамми — он, я и мама.
— Вечером отдыхай, — сказал он, когда я вышел проводить его, — а завтра в полдень жду тебя в своем номере.
— Ладно. А вечером точно не надо ничего делать?
— Нет. С Бассетом я и без тебя встречусь. Попрошу его выяснить, кто живет в тех квартирах, где веранды в переулок выходят. Подготовительную работу он сделает лучше нас, а если там наметится след, мы им тоже займемся.
— Тоже? Ты Кауфмана имеешь в виду?
— Его. На дознании он врал, ты заметил?
— Да, были сомнения.
— А я даже не сомневался. Бассет с ним подкачал, но мы это исправим. Значит, в полдень я тебя жду.
Около семи часов мама предложила мне сводить Гарди в кино, на Луп куда-нибудь. Ну что ж, подумал я. Может, маме одной побыть хочется. Я наблюдал за ней незаметно, пока Гарди смотрела в газете, что где показывают: напиваться снова она вроде не собиралась, да и вряд ли ей захотелось бы после утренней встряски. На похоронах никто ничего не заметил, даже дядя Эмброуз, по-моему. Все осталось между нами и аптекарем Классеном. Глаза у мамы, правда, покраснели, и лицо отекло, но все должны были подумать, будто это от слез.
Думаю, папу она любила по-настоящему.
Гарди выбрала какую-то муть, но между сеансами там играли хороший свинг, и я согласился. Фильм действительно оказался паршивый, зато духовые в оркестре — что надо. Два тромбона, оба отличные. Один солировал не хуже Джека Тигардена. В быстром темпе, может, и нет, но его низы прямо насквозь пробирали. Я бы миллиона баксов не пожалел, чтобы так научиться, будь у меня миллион.
В конце, когда они все в пляс пустились, Гарди стала притопывать. Ей хотелось еще и потанцевать где-нибудь, но я сказал «нет». Хватит и того, что в кино сходили в день похорон.
Когда мы пришли домой, мамы не было. Я полистал журнал и лег спать.
Среди ночи меня разбудили голоса — мамин, пьяный, и мужской, как будто знакомый. Мне стало любопытно; я встал и приблизился к двери, но мужчина уже ушел. Слов я не слышал, одни голоса. Они не скандалили, разговаривали спокойно.
Мама протопала к себе в спальню. Приняла она, судя по всему, хорошо, но все же меньше, чем утром. Решив, что насчет окна можно не беспокоиться, я снова лег и стал думать, чей же это был голос.
Бассета, вот чей. Рыжего копа.
Может, он думает, что это она, и подпоил ее, чтобы созналась? Мне это не нравилось, а другая возможная причина, то есть что Бассет просто ее обхаживает, нравилась еще меньше. У него жена есть, больная. А если он дело путает с удовольствием, то это вообще подло. Надо же, как я в нем ошибался! Симпатизировал ему даже после того, как он принял взятку от дяди Эмброуза.
Я долго не мог заснуть и утром проснулся со скверным вкусом во рту. На улице по-прежнему парило. Я что, каждый раз теперь в семь часов подниматься буду, даже без будильника? Пока я одевался, мне пришло в голову, что насчет Бассета я могу ошибаться. Просто он увидел пьяную маму на Кларк-стрит и проводил домой, чтобы с ней ничего не случилось.