Наёмники Гора (ЛП)

— Нет, Нет! — выкрикнула женщина. — Мы сожалеем! Мы просим у Вас прощения, щедрый сэр!

— Пожалуйста, байте ещё хлеба! — выпрашивали другие.

Мужчина угрожающе замахнулся на них кнутом. Это был тарларионовый кнут. Не хотел бы я получить удар этим.

— Назад! — приказал он.

Некоторые всё же попытались напирать и приблизиться к фургону.

— Хлеба! — просили они. — Пожалуйста!

Тогда возница перешёл от слов к делу, и, несмотря на то, что перед ним были свободные женщины, опустил кнут среди них и на них, и толпа сразу с криками боли и ужаса, подалась назад и рассеялась.

— Раз Вы так решили, завтра не получите ничего, — сердито, объявил возница.

— Нет, пожалуйста! — зарыдали женщины.

— А ну, на колени, — скомандовал он, и все женщины повалились на коленях перед задком фургона. — Головы вниз, в землю.

И женщины безропотно подчинились его команде. Признаться, я не был уверен, что следовало командовать свободными женщинами таким способом. Всё же, так обращаться скорее подобало с рабынями. Однако, любые женщины, даже свободные женщины, хорошо выглядят, когда повинуются мужчине. Особенно это касается рабынь, которые, должны повиноваться. У них просто нет никакого иного выбора.

— Можете поднять свои головы, — разрешил он. — Надеюсь, Вы раскаиваетесь?

— Да, — простонали кое-кто из женщин.

— Возможно, у Вас появилось желание, попросить у меня прощения? — намекнул он.

— Мы просим у Вас прощения, щедрый и благородной сэр! — закричала женщина.

— Да, да! — поддержали её остальные.

— Хорошо, — кивнул возница, по-видимому, слегка смягчаясь, — завтра мы посмотрим.

Он опустил кнут и, усевшись на своё место на фургонном ящике, левой рукой потянул за деревянную рукоятку, отжимая покрытые кожей тормозные колодки, державшие переднее колесо.

— Хо! — закричал он на тарлариона.

Выстрел кнута, скрип дерева, лязганье цепей упряжи, недовольное ворчание животного, и огромные деревянные, окованные по ободу железом колеса начали своё вращение. Фургона тронулся с места. Пару инов я наблюдал за ним, а потом, привязав веревку к шее Фэйки, скомандовал ей:

— За мной.

Быстро нагнав фургон, я оглянулся и бросил взгляд назад. Женщины на дороге, уже поднимались на ноги. Несомненно, они всё ещё были ужасно голодны. Многие из них выглядели крайне изнурёнными и ошеломленными. Очевидно, они только этим утром добрались до дороги из своей разорённой войной деревни. Теперь им предстояло изучить каково это, быть женщиной следующей за фургонами.

Сдёрнув свой мешок со спины Фэйки, я забросил его, а следом за ним копье и щит в фургон. Потом, подпрыгнув, я оказался в кузове, и уселся на фургонный ящик рядом с возницей.

— Тал, — сказал он, пристально разглядывая меня.

— Тал, — поздоровался я, привязывая веревку Фэйки к борту фургона.

Женщина осталась снаружи, почти вплотную к борту, настолько близко, что я мог бы особо не напрягаясь дотронуться до неё рукой. Она была здорово напугана теми взглядами, которые бросали на неё кое-кто из свободных женщин, стоявших у обочины дороги.

— Не подходить, — несколько раз сурово повторял возница, всякий раз замахиваясь своим кнутом, когда какая-либо из этих женщин пыталась приблизиться к его повозке.

Кстати, не все эти женщины следовали за фургонами. Некоторые, просто прибыли из своих деревень, или точнее из остатков деревень, к обочине дороги, чтобы выпросить еды, у проезжавших мимо возниц. Думаю, в таких деревнях ещё могло бы остаться немного еды. Но, когда эти скудные запасы будут исчерпаны, возможно, и этим женщинам придётся забросить остатки своего имущества в котомки и отправляться вслед за фургонами. Одна из женщин всё же подошла к фургону с хворостиной и три раза яростно стегнула ей рабыню. Маленькая, по сравнению с крестьянкой, Фэйка, бредущая на веревке у борта, даже не могла защититься, только сжималась перед нею, пытаясь прикрыть своё лицо руками. Трудно ожидать большую приязнь между свободными женщинами и рабынями, особенно в такие тяжёлые времена.

— Ой! — вскрикнула Фэйка, внезапно ударенная камнем, который швырнула другая женщина.

Рабыня шла молча, глотая слёзы и прижимаясь почти вплотную к борту фургона. Она не могла даже думать о том, чтобы посметь возразить против такого обращения. Вчера вечером, в полуразрушенной лачуге свободной женщины, она окончательно и безоговорочно узнала, что значит быть рабыней. Интересно, относилась ли в прошлом сама прежняя богатая молодая женщина из Самниума, к рабыням подобным же образом. Я бы не удивился, что да. Это весьма распространено со стороны свободных женщин. Только теперь, став рабыней, она, наконец, ясно поняла, каково это, быть объектом такого обращения. Кто знает, возможно, свободные женщины рассматривали бы рабынь несколько иначе, если бы поняли, что однажды они могли бы обнаружить себя в ошейнике и с клеймом на бедре. Эти нападки, конечно, не представляли никакой опасности серьезно поранить, изуродовать или искалечить Фэйку. Соответственно, я не обращал на это особого внимания.

Фургоны шли каждый сам по себе, и были рассеяны по дороге. Интервалы их движения были нерегулярны и иногда тот или иной из них останавливался. Мы прибыли в окрестности Генезианской дороги рано утром. Поднявшись на возвышенность, я увидел ниже на дороге фургоны, длинной линией растянувшиеся на приличное расстояние. Затем, мы медленно спустились по пологому поросшему травой склону к дороге. Были у меня кое-какие идеи относительно сил Коса, высадившихся в гавани Брундизиума в начале Се-Кара. Я видел, как флот вторжения входил в акваторию порта Брундизиума. Думаю, что никто и никогда прежде, за всю историю Гора, собирал такой силы. Это было вторжение не просто армии, но многих армий. Безусловно, многие, если не большинство из отрядов этих войск не имели никакого отношения к регулярной армии Коса, а состояли из наёмников, временно присягнувших одному из капитанов, за определённое вознаграждение. Такими солдатами трудно управлять. Они борются не за Домашние Камни. Зачастую, это немногим больше, чем вооруженные толпы. Многие из наёмников, не намного лучше воров и убийц. За их верность им нужно хорошо платить и гарантировать достаточную долю добычи. Соответственно тактика и маневры таких отрядов, часто зависящие только от решений их капитанов, хорошо знающих своих подчинённых, и чего от них ждать, с точки зрения настоящих военных, является чем-то вроде узаконенного разбоя. Признаться, я сомневался, что такие солдаты смогут выстоять, даже не смотря на их численность, против хорошо обученных солдат Ара.

— Полагаю, что Ты не бандит, — заметил возница, не глядя на меня.

— Нет, — кивнул я.

— Тебе нечем было бы поживиться, — додавил он. — Кроме Са-Тарны у меня ничего нет.

— Я не разбойник, — успокоил его я.

— Сбежал от какого-нибудь капитана? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил я.

— Ты — крепкий парень, — отметил он. — Служишь?

— Нет.

— Может, ищешь службы? — полюбопытствовал возница.

— Нет.

— Это оружие принадлежит Тебе? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Рэймонд из Рив-дэ-Бойса нанимает на службу, — подсказал он. — Также этим занимаются Конрад из Хочбурга, и Пьетро Ваччи.

Названные им мужчины были капитанами наёмников. Они были одними из десятков им подобных. А если мужчине принадлежит оружие, то, конечно его не надо вооружать за счет компании. Кроме того, обычно это предполагает, что он знает, как его использовать. Такие мужчины уже могут рассчитывать на определенную прибавку к жалованию и к доле в трофеях. Скорее всего, это будут опытные солдаты, а не ретивые парни только что оторвавшиеся от сохи. Большинство наемных компаний, кстати, не имеет никакой униформы и никакого стандартного вооружения. Также, многие из таких компаний, чаще всего в зимний период фактически распускаются. Капитан, сохраняет только костяк отряда, офицеров и профессионалов. А весной, по получении военного контракта, иногда получаемого на основе конкурсного отбора, они заново набирают бойцов, почти с нуля начиная обучение и боевое слаживание.

Кстати, весьма необычно, для таких людей, как Рэймонд и Конрад найти работу в это время года, в Се-Кара. Это было время, когда большинство солдат на Горе, больше думает об удовольствиях зимних квартир или о возвращении в их собственные деревни и города. Возможно, в этом и кроется одна из причин, той принудительной мобилизации, которой подвергли мужчин из окрестных деревень. Иногда проходящая мимо армия желает просто усилить свои войска, или восполнить потери, особенно в легковооружённой пехоте — лучниках, пращниках и метателях дротиков. Однако чаще бывает, что подобные мобилизации проводят с целью получить работников, для осадных работ и укрепления лагеря, чем для фактического участия в боевых действиях. Но бывает и так, что у капитана наёмников, подписавшего контракт, обязывающий его предоставить заказчику определенное число вооруженных мужчин, просто не остаётся выбора, кроме как силой завербовать нескольких доселе не проявлявших интереса к службе парней, лишь бы набрать необходимое по контракту количество солдат. Немало мужчин дали присягу преданности с мечом у своего горла. Впрочем, большинство наемников, конечно, присоединяется к своим капитанам добровольно. В действительности, даже квалифицированные и знаменитые капитаны наёмников, известные их воинским умением и удачными походами, зачастую вынуждены закрывать свои вербовочные пункты ещё в начале Ен-Кара.

— Ещё есть Дитрих из Тарнбурга.

Высокий город Тарнбург, лежит приблизительно в двухстах пасангах на север от Хочбурга. Оба этих города, по существу горные крепости, расположенные в более южных и цивилизованных районах Волтайских гор, на весь Гор прославились своими воинами. А уж имя Дитриха, и вовсе стало почти легендарным. Именно он выиграл день на поле боя у объединённых войск Пьемонта и Кардоникуса, провёл сорокадневный марш и снял осаду с Тальмонта, форсировал Иссис в 10 122 году, во время ночной эвакуации Кэйбэль-Хилла, как раз когда я был в Торвальдслэнде, и именно он прославился своими победами в сражениях при Ровере, Каргаше, Эдгингтоне, на перевале Тэвех, на вершинах Гордона, и на Равнинах Санчеса. Его походы изучаются во всех военных школах высоких городов. Я знал о нём из свитков, которые изучал несколько лет назад в Ко-ро-ба, и из книг моей собственной библиотеки в Порт-Каре, таких как комментарии Минисиуса, и анонимные исследования «Дневники», которые иногда приписываются военному историку, Карлу Коммениусу из Аргентума, по слухам, тоже в прошлом наемника.

Именно Дитрих из Тарнбурга первым на Горе применил «борону», приём позиционной войны, названный по имени большого, подобного граблям сельскохозяйственного инструмента, используемого для таких целей, как последующее рыхление земли после вспахивания и, иногда, на больших фермах, для запашки семян. В этом построении отряды лучников, защищенных по фронту и с флангов окованными железом кольями и ловчими ямами, выдвинуты перед шеренгами тяжеловооруженных воинов и их резервов. Это построение оказалось чрезвычайно эффективно против лобовых атак кавалерии на тарларионах. Всадникам приходится атаковать под непрерывным потоком стрел сквозь несколько узких смертельно опасных коридоров, в результате, к тому времени, как им удаётся добраться до основных оборонительных линий противника, большая часть их оказывается выкошена. А когда дезорганизованная, разгромленная и прореженная лучниками кавалерия, разворачивается, чтобы отступить, обороняющиеся, свежие и яростные начинают свою собственную атаку.

Он также был изобретателем косой атаки, когда в переломный момент сражения большие массы солдат концентрируются на узком участке фронта, в то время как силы врага равномерно распределены по всему построению. Этот приём позволяет использующей его армии, атаковать только небольшие по численности группы противника, значительно уступающие им, и бить по частям армию, которая может троекратно больше её размером. Весьма часто, при такой атаке, удаётся опрокинуть один из флангов, выйти в тыл и, вызвав панику в рядах врагов, принудить их к бегству. Кроме того, если атака потерпела неудачу, задействованный отряд может отступить, зная, что остаток их армии, а зачастую и большая ей часть, отдохнувшая и свежая, полностью готова прикрыть их отступление.

Больше всего меня восхитило, как Дитрих из Тарнбурга координировал действия воздушных и наземных войск, и применение им определенных осадных машин в условиях сражений в поле. Обычно, при нападении с воздуха, для защиты от тарнсмэнов используется — «крыша щитов» или «сарай щитов», построение аналогичное строю когда-то известному на Земле под названием «тэстудо» или «черепаха». В этом случае пехотинцы устанавливают щиты так, что по периметру они образуют стену, а внутри строя поднимают щиты, формируя крышу. Это, конечно, прежде всего, оборонительное построение, но оно может использоваться и для сближения с противником под обстрелом лучников. Обычной гореанской практикой защиты от нападения всадников на тарларионах, если его необходимо встретить на открытом пространстве, является позиционный, оборонительный квадрат, защищенный длинными пиками. В сражениях при Ровере и Каргаше Дитрих скоординировал удар его воздушной и наземной кавалерии так, что вынудил своих противников выстроиться в крепкие, но довольно негибкие защитные квадраты, а потом выдвинул своих лучников построенных в широкие охватывающие шеренги, таким образом, они смогли покрыть своими стрелами намного более широкий фронт, чем сумели им противопоставить плотные, потерявшие способность в манёвру каре.

Тогда же, сначала про Ровере, а позже под Каргешем он использовал, впервые в гореанской военной практике, осадные орудия в их мобильном варианте. Катапульты, установленные на колесных платформах, которые могли стрелять через головы запряжённых животных. С этих машин, до того момента используемых только во время осад, и вдруг ставших устрашающим и разрушительным новым оружием, своего рода полевой артиллерией, на построенных в оборонительные каре врагов посыпались кувшины с горящим маслом, осадные дротики, и гигантские валуны. Сарай щитов был взломан. Стрелы лучников пролились дождем на ошеломлённых, вдруг ставших беззащитными обороняющихся солдат. Дальше на врага выкатились осадные башни, движимые запряжёнными внутри тарларионами, боевые площадки которых были забиты лучниками и метателями дротиков. Каре были сломаны окончательно, и на них вновь, с рёвом и рычаньем, топча и сметая всё на своём пути, навалилась тяжёлая наземная кавалерия на высоких тарларионах, на сей раз прорвавшаяся сквозь ряды врагов, как сквозь сухую солому. Следом ударила волна копейщиков, и сопротивление было сломлено, а солдат врага охватила паника. Они больше ни о чём не помышляли, кроме как о бегстве. Копьями и щитами они пожертвовали ради быстрого бега. После этого оставалось сделать совсем немного. Кавалерия, переведя сражение в резню беглецов, довершила разгром.

— Я размышлял скорее о возможности присоединения к фургонам на какое-то время, — сказал я.

— Ну да, они нуждаются в извозчиках, — кивнул мой попутчик. — А Ты сможешь управиться с тарларионом?

— Я умею обращаться с высоким тарларионом, — честно сообщил я, припомнив, как когда-то давно, будучи в охране каравана торговца Минтара из Ара, я неплохо научился этому.

— Я имею в виду гужевого, — проворчал возница.

— Полагаю, что да, — пожал я плечами.

Мне казалось вероятным, что раз уж я справлялся проворным высоким верховым тарларионом, то уж с его более послушными, медлительными собратьями и подавно справлюсь.

— Они лучше реагируют, если бить в районе головы и шеи, — подсказал он.

Я кивнул. Это практически не отличалось от высокого тарлариона. Ими обычно управляют с помощью голосовых команд и ударов древком копья. Нервная система тарлариона, кстати, кажется довольно инертной, по крайней мере, по сравнению с млекопитающими. Это животное кажется почти непроницаемым для боли. У большинства крупных разновидностей имеется два мозга, или лучше будет сказать мозг и меньший подобный мозгу орган. Основной мозг, как и у всех животных — в голове, а другой мозг, или подобный ему орган, расположен около основания спинного хребта.

Я посмотрел вниз на Фэйку, с верёвкой на шее, идущую рядом с фургоном.

— Тарларион, — сказал я, поясняя ей замечание возницы, — выказывает крайне слабую восприимчивость к боли.

— Да, Господин, — ответила она.

— В этом, они очень напоминают рабынь, — усмехнулся я.

— О нет, Господин! — воскликнула моя рабыня. — Нет!

— Нет? — переспросил я.

— Нет, — повторила она, испуганно и искренне глядя на меня, — мы ужасно восприимчивы к боли, правда!

— Несомненно, Ты была таковой, будучи свободной женщиной, — заметил я, — но теперь Ты — рабыня.

— Теперь, я ещё более восприимчива к боли, — сказала она. — Сейчас, когда я почувствовала боль, я знаю на что это похоже. Теперь я знаю, что значит полная уязвимость и беспомощность рабыни, когда с ней может быть сделано всё что угодно! Также, всё моё тело стало в тысячу раз более отзывчивым и чувствительным в тысячу раз более выразительным и живым, после того как я была заперта в ошейнике. Уверяю Вас, Господин, я в тысячу раз более восприимчива к боли теперь, чем когда-либо прежде!

Я улыбнулся. Такие преобразования были обычны для рабыни. Так же, как и их чувствительность к удовольствиям и ощущениям, сексуальным и любым другим, физическим и психологическим, сознательным и подсознательным, увеличивается и усиливается, с момента порабощения, пропорционально их чувствительности к боли. Те же самые изменения, которые так значительно увеличили их способности в определенных направлениях, увеличили их также и в других, и бросили этих ставших совершенно беспомощными женщин в полную власть их хозяев.

— Ах, — огорченно вздохнула она, опуская свою прекрасную голову, — Господин дразнит свою девушку.

— Возможно, — усмехнулся я.

Рабыня продолжила идти, не поднимая головы. Она густо покраснела. Но до чего прекрасно она выглядела в поблёскивавшем на солнце, запертом на её горле стальном ошейнике.

Перегнувшись через борт фургона, я подхватил женщину руками и забросил её назад, в кузов. Думаю, она уже прилично утомилась после столь долгого пешего перехода.

— Спасибо, Господин, — обрадовано поблагодарила меня Фэйка.

Она тут же встала на колени позади и почти вплотную к нам, на набитых чем-то мешках, уложенных на дне фургона. Верёвка, крепившая её к борту, всё ещё оставалась на её шее. Я с интересом начал размышлять, какими способами стоит взять её этим вечером.

— Хлеба! Хлеба! — кричала женщина, стоявшая на обочине, около ещё одного стоящего там фургона с Са-Тарной.

Возница, который очевидно сделал остановку, чтобы подтянуть сбрую своего животного, уже снова сидел на фургонном ящике. Поводья и кнут он держал в руках.

— Прочь! — рявкнул на женщину возница.

— Хлеба! — выкрикнула она, бросаясь перед фургоном.

Не обращая на неё внимания, извозчик щёлкнул кнутом, и животное качнулось вперёд. Отчаянно закричавшей женщине, в самый последний момент удалось выскочить из-под его лап. Я нисколько не сомневался, что не уберись она с дороги, её бы просто раздавили.

— Они почти каждый раз пробуют что-нибудь подобное, — сказал мой попутчик, пока наш фургон проезжал мимо женщины.

Она стояла на обочине и неудержимо дрожала. Похоже, до неё дошло, что она только что избежала смерти или серьёзного увечья.

— Бывает, они подсылают своих детей, чтобы те клянчили подачку, а сами они прячутся в кустах. Иногда я бросаю их немного хлеба, а иногда нет. Лично мне кажется, что женщины сами должны просить, если они хотят есть.

— Возможно, они не хотят платить за это тем, чем могла бы заплатить женщина, — предположил я.

— Они заплатят за это в любом случае, в том числе и чисто по-женски, как только окажутся достаточно голодными, — усмехнулся возница.

Я кивнул. С его словами было трудно спорить. Этот возница, кстати, показался мне вполне приличным добросердечным человеком. В конце концов, я сам видел, как он остановился и накормил нескольких женщин стоявших у дороги. Причём сделав это, он, несомненно, не мог не осознавать, что у него могут возникнуть проблему с недостатком груза. Полагаю, что многие из возниц, не будут поступать подобным образом. Кроме того, он не возразил ни против моей поездки с ним, ни против того, что я посадил в кузов Фэйку. Да, пожалуй, он оказался добрым малым.

— Как далеко продвинулись войска? — полюбопытствовал я.

— Их маршевые колонны растянулись на пасанги, да и интервалами между армиями составляют пасанги, — неопределённо ответил он.

Я кивнул. Конечно, не один день потребуется им, чтобы пересечь всю страну. Они всё ещё были очень далеко от любого врага. Соответственно, и не озаботились тем, чтобы собраться и сконцентрироваться.

Интересно то, что даже диверсионные группы, насколько мне известно, не пытались как-то задержать и продвижение, или измотать врага на марше. Фактически, они всё ещё шли через страны своих собственных союзников, как в мирное время.

— До арьергардов осталось приблизительно десять пасангов пути, — сказал он.

— А сколько всего там войск, в целом? — поинтересовался я.

— Великое множество, — сказал он. — А Ты часом не шпион?

— Нет, — усмехнулся я.

— Вон, посмотри, — сказал он, указывая кнутом вправо и вверх.

Я бросил взгляд туда. На гребне небольшого холма я увидел группу из семи или восьми всадников на высоких тарларионах, вооружённых тарларионовыми копьями. Их животные приплясывали под своими седоками и

нетерпеливо скребли когтями. На всех солдатах были шлемы и запылённые кожаные доспехи. Двое из них забросили свои щиты за спину, у остальных они висели слева на сёдлах. Через спины животных были переброшены длинные кожаные попоны, защищавшие ноги наездников от чешуйчатой шкуры ящеров. Вид у этого отряда был крайне неопрятный и мрачный. Через шеи животных, и позади сёдел, свисали корзины с зерном и сетчатые мешки с сушёными лармами и коричневыми сулами. К седлу одного из них за задние ноги были привязаны туши двух верров, кровь из перерезанных глоток которых оставила коричневые полосы на боках тарлариона. У другого товарища висела закрытая корзина, из которой торчали головы вуло. Шея и плечи третьего мародёра были украшены гирляндой колбас. Но, ни тарсков, ни босков они с собой не вели. Похоже, эти животные теперь стали чрезвычайной редкостью, по крайней мере, в пределах одно или двухдневных переходов в стороны от марширующих войск. Тем не менее, эти товарищи очень неплохо отоварились. Несомненно, им жилось намного лучше, чем большинству из тех, кто занят таким бизнесом. Кроме того, я заметил, что их интересы не ограничивались только продовольствием. Сёдла нескольких мародёров были нагружены разными предметами быта, котелками, посудой, и тому подобными вещами. Также, от седла одного из них шла длинная привязь заканчивавшаяся узлом на скрещенных запястьях женщины. Несомненно, они нашли её подходящей, и прихватили с собой. Можно с уверенностью сказать, что она была предназначена для ошейника. Подле лап тарлариона вожака этого отряда, стояли два крепких крестьянских парня, одетых в белые шерстяные туники. Оба были связаны. Между их спинами и локтями просунули крепкие толстые жерди, а запястья, оказавшиеся по бокам, стянули между собой верёвкой проходящей спереди. Скорее всего, их ждёт судьба рекрутов у какого-нибудь капитана, которому потребовалось заткнуть дыры в его рядах. Возможно, доставка этих парней тому капитану, позволит их похитителям стать богаче на пару медных тарсков.

Всадники, понаблюдав сверху за фургонами, наконец, начали спуск с холма. Они направились в сторону группы из трёх женщин, возможно пересекавших холм по направлению к дороге. Вероятно, они пришли сюда из какой-то из окрестных деревень. Один из мужчин, что-то сердито прокричал им и, разогнав своего тарлариона, склонил копьё горизонтально в положение атаки, сделал вид, что собирается напасть на женщин. Те испуганно прыснули в разные стороны и рассеялись перед ним. Парень с хохотом, развернул своего ящера и, не преследуя их, через мгновение, воссоединился со своими товарищами. Женщины, не посмели следовать далее. Я ещё какое-то время понаблюдал за всадниками, которые присоединились к паре фургонов следовавших несколько впереди нас. Двое крестьянских парней, и спотыкающаяся женщина, так и шли за ними следом на привязи.

— Фуражиры, — пояснил возница.