Инопланетянка варвара (ЛП)

Они будут отвлечены.

Вместо того, чтобы вернуть моего человека обратно в лагерь, я прижимаю ее поближе к себе и иду в противоположном направлении, отправляясь из долины.

Я заберу ее к себе, спрячу и не вернусь, пока она не будет нести в себе моего ребенка, и мы по-настоящему не спаримся. Тогда мы вернемся к племени и опять будем ее частью.

А до тех пор? Она моя и только моя.

***

В дикой природе есть одна пещера, которую я привык считать своей собственной. Мы большое племя по численности, и иногда наши охотники должны отправляться на большое расстояние, чтобы накормить всех. Поэтому у нас есть сеть охотничьих пещер, разбросанных по дикой местности, которые обеспечивают место для отдыха любому охотнику, который вынужден остаться, чтобы пережить ночь. Там есть шкуры, принадлежности для разведения костра, а иногда и кое-какие другие припасы, чтобы облегчить участь. Эти пещеры может использовать любой охотник до тех пор, пока их оставляют в первоначальном состоянии, после того, как покинут пещеру.

Но именно эта пещера моя и только моя. Я нашел ее, когда еще был маленьким, во время охоты на одном из моих первых набегов в одиночку в дикую природу. Во время жестоких месяцев вход скрыт большой глыбой льда, но сейчас лишь горький месяц, и путь будет открыт.

Она не так далеко отсюда, и эта мысль крутится у меня в голове уже битый час, пока я иду. Мой человек ничего не весит в моих руках, к тому же она без сознания. «Ей просто нужно время, чтобы акклиматизироваться к кхай», — убеждаю я себя. Нет причин для беспокойства. Она была больна. Потребуется какое-то время. В моем сердце все еще бушует страх, и я ускоряю шаг.

Моя пещера так же пуста, как я ее и оставил. Есть признаки того, что внутри останавливалось гнездящееся животное, но сейчас здесь никого нет. Я очищаю мусор в углу аккуратно сложенных шкур, а затем среди них укладываю моего человека. Она вздрагивает, ее тело дрожит. До костей пробирающий холод теперь сошел с ее кожи, а это признак того, что кхай согревает ее, но до сих пор она вся просто трепещет. Я решаю развести костер и провести время все организуя для нас, так же я пытаюсь игнорировать напевание моего кхай, поскольку он напевает песню женщине в бессознательном состоянии, в моей постели.

Моя постель.

Моя пара в моей постели.

Из меня вырывается стон, пронзенный волной желания настолько сильной, что у меня от этого голова идет кругом, и я закрываю глаза, заставляя себя быть сильным. Она в скором времени придет в сознание, и тогда мы сможем спариться.

Человек стонет от боли, когда спит, а ее ноги сводит в судорогах. Я осторожно стягиваю с нее покрытия, а затем массирую ее маленькие ножки. Они грязные и миниатюрные, без костистых защитных наростов, покрывающих уязвимые места на моей собственной коже. На ноге у нее по пять пальцев, а у меня три, и при виде фиолетовых, опухших пальчиков, я вспоминаю, что они сломаны.

Их следует вправить, чтобы кхай исцелил их.

Она стонет, ее голова метается, а глаза резко двигаются у нее под веками. Я должен сделать это, пока она без сознания, чтобы не причинить ей еще больше боли. Как ни странно, но от самой мысли о том, чтобы причинить ей боль, у меня живот выворачивает. Я провожу пальцами по пальчикам ее ноги и сверяю, как сидят кости. Затем втягиваю воздух и вставляю кости так, как они должны быть. Я сдерживаюсь, чтобы меня не вырвало желчью, когда кости издают щелчки, вставая обратно на место. А она испускает звук, будто задыхается, и резко вскидывается.

Мне удается вставить все три пальца на ее ноге, а затем осторожно перевязать их кожаными полосками, чтобы удерживать их на месте, до того, как меня выворачивает. Едва мне удается выбраться из пещеры, как меня начинает тошнить. Затем я ногой засыпаю снегом то место, где меня стошнило, при этом испытывая к самому себе отвращение. Я уже вправлял сломанные кости своим соплеменникам. Я вправлял сломанные кости самому себе. Меня никогда не тошнило при мысли о причинении боли.

Эта маленькая женщина уже изменила меня.

Мой кхай напевает у меня в груди, призывая меня вернуться к ней. Я возвращаюсь, и она в моих шкурах выглядит такой маленькой и хрупкой, такой несчастной. И еще грязной.

Я убеждаю себя, что должен раздеть ее, чтобы проверить, нет ли еще ран. Что, когда она проснется, ей бы понравилось, что у нее чистые волосы и кожа. И все это время мой кхай напевает и ритмично пульсирует свое согласие. Он хочет, чтобы я коснулся ее. Заявил права на нее. А я не могу устоять перед этим непреодолимым зовом.

Я настраиваю треногу над огнем и вешаю заполненный снегом пузырь для приготовления пищи. Снег растает и нагреется, тогда я смогу помыть ее. Сейчас нужно заняться своей парой.

Ее грязная одежда странно изготовлена, и мне требуются несколько минут, чтобы стянуть ее с тела. А после этого я отбрасываю ее, чтобы позже отмыть. Похоже, что она состоит из двух частей — длинная туника, которая достигает бедер, и крошечная набедренная повязка, которая меня немного сбивает с толку. Это носят для защиты? Она едва покрывает ее бедра, и вполне очевидно, что люди не выносят экстремальных температурных условий, будучи на открытом воздухе. Поэтому она такая бледная и больная? Разве она не выходит наружу?

Когда моя пара обнажена, я вижу различия в наших телах более очевидно. Кхай у меня в груди напевает громче, чем когда-либо, но я не собираюсь наваливаться на больную женщину в бессознательном состоянии и спариваться с ней, так что я игнорирую его. Вместо этого, я раздавливаю мыльные ягоды в нагретую воду и разбалтываю. Тогда я увлажняю руки и скольжу ими по ее коже, чтобы отмыть человека.

И если быть честным с самим собой, то и ради того, чтобы прикоснуться к ней. Мой член твердый как камень, с первого прикосновения моей кожи с ее, но я смогу вынудить себя игнорировать его. Она грязная, ослабевшая и очень усталая.

И она ненавидит меня.

Эта мысль заставляет меня сдержаться и быть гораздо сильнее, если ничего другого не остается. Я по нескольку раз чищу пальцами ее бледную плоть, протирая более грязные места, и исследую ее. Она мягкая везде, ее кожа без характерных, защитных наростов, которые имеем мы, ша-кхай, над нашими наиболее уязвимыми частями тела. Кроме того, она практически полностью безволосая, что нахожу чудным. Кожу моих людей покрывает пух, но у нее она раскрыта для холода. Неудивительно, что она так быстро мерзнет. Единственные места, где у нее растут волосы, — на голове и у нее между ног. Я помню, что Вэктал рассказывал нам о людях и их странной анатомии. Он утверждал, что у его Шорши между ног есть третий сосок. А у этой то же самое? Возбужденный любопытством, я скольжу рукой между ее бедер и пальцами раздвигаю ее половые губы. Безусловно, обнажается достаточно маленький комочек плоти. Он находится в верхней части ее щели и отражает возбуждение. Как раз, когда я прикасаюсь к нему, в воздухе начинает витать аромат ее возбуждения.

Я нуждаюсь в ней.

Я закрываю глаза, желая заставить себя быть сильным. Мой кхай непрерывно пульсирует, полный тоски. Это напоминает мне обо всем том, чего раньше у меня никогда не было, и обо всем, чего я так отчаянно хотел уже будто целую вечность.

Она будет первая у меня во всем. Моя первая пара. Моя первая любовница. Мать моих детей. У меня немного дрожит рука, когда я отпускаю ее половые губы, борясь с желанием поласкать мягкие складочки, поблескивающие возбуждением. Если она отвечает на мои прикосновения даже в бессознательном состоянии, то кхай уже работает в ней.

Я надеюсь, что она скоро проснется.

Мысль о пробуждении моей пары внезапно дает мне осознать, что пора приступить к действиям. Она будет нуждаться в еде и питье, и теплой, новой одежде. У нее будут вопросы…, и она будет сердита на меня. По непонятной причине, мысль о ее гневе меня забавляет. Такое впечатление, будто в своем затруднительном положении она обвиняет меня. Будто я могу управлять кхай и сам выбрать себе пару. Я фыркаю и снова начинаю отмывать ее грязную кожу. Грязная вода стекает с нее, и требуется мыть бесчисленное количество раз, пока ее кожа не приобретает свежий вид, который меня удовлетворяет. Я также промываю ее волосы, и это неожиданно поражает меня, потому что то, что мне показалось темным и ничем не примечательным, теперь приобрело темно-золотой цвет. Они мягкие и слегка запутались, и я вынимаю гребень с двойными зубцами из своей сумки, а затем медленно вычесываю по горсткам разделенные влажные локоны, пока они не начинают выглядеть опрятными и мерцать в свете от костра, и протекают сквозь мои пальцы как мягкая, покрытая перьями листва сэшрем дерева. Я считаю, что это — ее самая привлекательная особенность, потому что все остальное у нее столь мягкое и слабое, что не знаю даже, что и думать. Так же у нее тяжелые груди, но не заостренные. Ее соски на коже едва заметны. Это странно.

Я заканчиваю ее купать и вытаскиваю запасную тунику и юбку из сумки, которую нес на плече. Для людей Шорши у женщин нашего племени мы забрали старую одежду, но когда выяснилось, что людей одиннадцать, а не пять, как мы ожидали, одежда стала бесценным товаром, и я утаил, что смог, для своей пары. Я надеваю их на нее, как могу, а затем укладываю ее спать у костра, тогда я решаю перекусить дорожным провиантом. Еда застревает у меня в горле. Трудно есть, когда моя пара прямо здесь, а ее ноги покрыты длинной кожаной юбкой. Я мог бы с легкостью скользнуть между ее ногами и спариться с ней, а ее тело было бы счастливо приветствовать мое.

После этого она будет смотреть на меня с еще большей ненавистью в глазах. Я отмахиваюсь от этой мысли и потираю выпуклость в паху, пока боль не отпускает, а затем решаю отправиться на охоту для моей пары.

Свежая еда. Именно в этом она нуждается. Я заставляю себя выйти из пещеры наружу и забираю с собой свое охотничье копье.

ЛИЗ

Все болит. У меня такое ощущение, будто я только что очнулась после круглосуточного запоя. У меня кружится голова, моя кожа вся горит, а также болит нога.

Но что немного странно? Я совсем не устала. Нет душераздирающей боли, которая была моим постоянным спутником с момента прибытия на эту планету. Я чувствую запах чего-то нового, фруктового и поворачиваю голову, осознавая, что лежу в гнезде шкур. А приятный запах?

Это мои волосы.

Это заставляет меня моментально очнуться. Я сажусь и озираюсь вокруг. Я неделями не принимала душ, чтобы освежиться, и, видимо, уже привыкла, что от меня воняет сточной канавой. Однако мои волосы чистые, мягкие и расчесанные, и на мне надета чистая одежда.

Мои ноздри подрагивают, а мое дыхание учащается. На мне надета чистая одежда. Кто-то, черт возьми, раздел меня, пока я была без сознания.

Тяжелые шкуры покрывают мои ноги, есть разведенный костер и тренога с чем-то, что пахнет в основном как чай. Я несколько озадачена.

Пока я сижу, крупная фигура входит в маленькую пещеру и маячит в дверном проеме.

Рáхош. Он приподнимает подбородок при виде меня, бодрствующей, а затем бросает свежую дичь на пол пещеры. Тогда он встает, спиной ко мне, и занимается защитной кожаной откидной створкой, которая выступает в качестве двери.

Один его вид напоминает мне причину, по которой я была без сознания. Вошь. Она внутри меня. Я хныкаю, и мои пальцы двигаются к ране, которая должна быть у меня на шее, рана, которую Рáхош нанес мне, когда я передумала.

Она исчезла.

Она полностью закрылась. Существо находится внутри меня. Я царапаю свою шею, отчаянно пытаясь извлечь его.

Пока я это делаю, Рáхош решительно налетает на меня и хватает за руки, оторвав их от моей шеи. Когда он касается меня, моя грудь начинает грохотать. Сначала я думаю, что это — мой живот, но грохот становится все громче, пока в ответ моя грудь практически не вибрирует. Я мурлычу… для Рáхоша.

Не хочу.

Я борюсь против него, теперь уже в смеси ярости и отчаянии. Я не хочу вошь. Я не хочу Рáхоша. Мне ничего из этого не нужно. Я пинаюсь, огрызаюсь и дерусь с ним, пока он держит меня за запястья. Я пытаюсь добраться до моей шеи, но он мне не дает. Он не дает мне расцарапать ее. Инопланетянин хватает меня за челюсть и вынуждает встретиться с ним взглядом

Затем он слегка качает головой. «Нет», показывает он мне.

Ладно, к черту это. И его тоже к черту. Миг спустя, испытывая меня, он отпускает мои руки.

Я с боку врезаю кулаком ему по лицу.

— Одеваешь меня, пока я без сознания, сукин сын? Моешь меня? Черт возьми, через силу внедряешь вошь внутрь меня? Ненавижу тебя!

Каждое выкрикнутое слово подчеркивалось ударами рук и пинками ног, пока я, колотя его, не преодолела вихрь гнева.

Его единственный ответ?

Раздраженный вздох. Затем он снова хватает меня за запястья, закручивает их за спину и толкает меня в шкуры.

— Нет! — взвизгиваю я, как раз тогда, когда моя щека соприкасается с мягкими шкурами.

Он бормочет что-то на инопланетном языке, а затем я чувствую, что шнуры окружают мои запястья. Засранец связывает меня!

Как только я думаю, что Рáхош не может быть еще большим придурком, он удивляет меня.

— Я так сильно тебя ненавижу, — рычу я.

Он заканчивает связывать мои руки и передвигается связать мои ноги, а затем возвращается к расположенному рядом костру, будто ничего серьезного не произошло.

Задыхаясь от бешеного гнева, я пристальным взглядом быстро осматриваюсь вокруг маленькой пещеры. Где мы?

— Где все остальные?

Он сдирает шкуру с тушки маленького животного и начинает разделывать его, игнорируя мои вопросы. Он отрезает маленькие кусочки и кладет их на горячий камень. Его губы кривятся, когда они начинают шипеть и жариться, и его взгляд скользит на меня.

Мой живот урчит. Хуже того, моя грудь все еще напевает из-за реакции моей воши на него. Если это значит то, что я думаю, то…

Я только что приобрела себе инопланетного мужа.

Вот черт!

Этого парня?

Я стону, потому что это совсем не то, что я хотела. Если я должна заполучить инопланетянина, почему это не может быть милый улыбающийся парень? Кто-то, у которого улыбка светится при виде меня, и который относится ко мне как к сокровищу? Кто-то, кто смотрит на меня, как Вэктал смотрит на Джорджи?

Вместо этого, у меня инопланетная версия Сердитого Кота[4], и он только что бросил лассо и связал меня как теленка на родео. Засранец!

Я опускаю голову на одеяла, пытаясь успокоиться.

— Ладно, — говорю я никому в частности. — Ты здесь, Лиз. Если жизнь дает тебе лимоны, делай лимонад. Ты выжила. Ты здорова,… несмотря на паразита внутри, — я устраиваюсь, пытаясь согнуть свои связанные руки. — У тебя появился новый друг и милая теплая пещера. И кто-то готовит ужин для тебя вместо того, чтобы ужином была ты. Все могло бы быть гораздо хуже.

Я поднимаю взгляд на Рáхоша.

Он смотрит на меня, потом кончиком ножа спокойно переворачивает кусок мяса, обжаривая его с другой стороны. Очевидно, что его не слишком занимал мой разговор, что только еще раз подчеркивает то, что он не один из инопланетян, которые получили «загрузку» языка. Я не удивлена — недружелюбному сукиному сыну, вероятно, не нужна была жена.

— Итак, он не говорит на английском, — я выдыхаю, перекручивая связанные руки. — Уверена, ты в любом случае можешь общаться с ним, Лиз. Просто включи свои мозги.

Я на минуту задумываюсь. В старой южной поговорке говорится, что мух легче ловить на мед, чем на уксус. Очень плохо, так как сейчас я лопну от мочи и уксуса, но ненадолго я попытаюсь быть сладким медом.

— Эй, Рáхош? — мой голос слаще сахара.

При звуке своего имени он замирает возле костра. Его глаза сужаются.

Я поднимаю руки и указываю на них в меру своих сил.

— Хочешь снять их с меня? Я не обещаю, что буду вести себя хорошо, но ты ведь этого не знаешь, не так ли? — я продолжаю поощрительно улыбаться. — Милый инопланетянин. Хороший инопланетянин. Иди сюда, освободи хорошего человека.

Он моргает.

Я снова поднимаю руки и извиваюсь на шкурах. От этих движений мои соски трутся о ткань моей туники и…, вот дерьмо. Я должна прикусить стон, который грозит сорваться с моих губ.

Я так чертовски возбуждена. Глупая вошь.

Я плотно сжимаю вместе бедра, желая, чтобы существо прекратило барабанить у меня в груди. «Хватит», — велю я ему. «Прекрати сейчас же». В конечном счете, оно успокаивается, и я снова смотрю на Рáхоша. Он собирает приготовленные куски мяса в маленький мешочек, а затем идет в мою сторону.

— Освободишь меня, Рáхош? — я киваю на свои руки.

В ответ он засовывает кусок обуглившегося мяса мне в рот.

— Я просто ненавижу этого парня, — говорю я в то время, как жадно жую. — Лимонад не возможно сделать, когда лимон такой огромный член.

Он лишь пихает мне в рот еще один кусок, не обращая внимания на мои страдания.

***

После того, как заканчиваю есть, я снова засыпаю, несмотря на связанные руки, а когда просыпаюсь, снаружи темно. Огонь в костре окружен валом, но все еще дает приглушенный свет, и здесь, пожалуй, уютно и тепло, несмотря на воющий снегопад, поступающий снаружи через вход в пещеру.

Рáхош исчез.

Так же исчезли веревки на моих запястьях и ногах.

Я сажусь, протирая глаза. После моего второго сна я чувствую себя лучше, почти вся боль и ломота в костях прошли. Хотя, не знаю, где сейчас могут быть остальные, мне интересно, почему здесь только мы с Рáхошем. Я даже не могу спросить его. Это было частью плана? Я так не думаю, потому что представляю себе недавно пробужденных человеческих девушек, пытающихся справиться с ситуацией, будучи отделенными от группы и где-то вдалеке спаренной с незнакомцем, и я не могу себе даже представить, что кто-либо полагал, что это хорошая идея.

— Эй? — спрашиваю я в пустоту.