Помоги проекту - поделись книгой:
Сразу стало тихо. Спокойно. Не страшно. Даша повздыхала и забралась в свою постель. Только попросила:
— Ты не спи, пока я не усну, ладно?
— Ладно, — пообещал брат. И почти сразу уснул.
Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?
Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.
— Ладно, выходите…
— Только вы не пугайтесь, пожалуйста, — попросили из-за двери.
Леша даже рассердился слегка:
— Вылезайте живо! Мы не нервные!
Но на всякий случай он нащупал под подушкой свою рогатку и шарик из высохшей глины.
Дверцы со скрипом (конечно же, с медленным таинственным скрипом!) растворились, и на свет выбралось… существо.
Представьте себе метровой высоты пузатый самовар с футбольным мячом вместо чайника. А еще представьте, что самовар этот и мяч обмазали клеем и вываляли в клочьях пыльной шерсти, пакли, паутины и всякого мусора, затем украсили мяч-голову большущими круглыми глазами. Зелеными, как бутылочное стекло. Угадывался у мяча и широкий рот, но не было даже намека на нос.
Подставки у мохнатого самовара не имелось, зато были тонкие черные ножки в облезлых, подвязанных веревочками калошах. Самоварных ручек-держалок и крана тоже не наблюдалось, но виднелись руки почти человечьи. Только мохнатые и с ладонями цвета старых картофелин…
Леша вдруг сообразил, что Даша тихонько визжит, а сам он сидит с рогаткой на изготовку.
— Руки вверх!
Существо послушно подняло руки с растопыренными пальцами.
— Не стреляйте, пожалуйста, я сдаюсь.
Зеленые глаза были испуганные и, кажется, печальные.
Леше стало неловко, и он опустил рогатку.
— Это я так просто… Дашка, не пищи!.. Кто вы такой?
— Видите ли… ых-пых… я… так сказать…
— Вы, наверно, инопланетянин?
— Ни в малейшей степени… Наоборот, я совершенно земное создание. Уроженец этого дома…
— А, понимаю! Вы домовой!
— М-м… если по должности, то, пожалуй, да… А если по происхождению, то не совсем… Вы позволите мне опустить руки?
— Да, конечно… Не обижайтесь.
— Видите ли, настоящие домовые — это порода домашних гномов. В свое время их предки из лесов перебрались в деревни и города и стали обитать рядом с людьми. А я… Мой папа был самовар, а мама — здешнее привидение. Они полюбили друг друга, и от их горячей любви родилось я…
— А где теперь ваши родители? — вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.
— Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…
— Очень приятно, — тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.
— Я очень рад, что вам приятно! — обрадовалось Ыхало. — А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.
— Вы приходите к нам почаще, — сказал Леша.
— Вы ужасно симпатичный, — сказала Даша.
— Благодарю вас… Только, простите, с меня иногда мусор сыплется, я давно не чистилось.
— Пустяки! — успокоила его Даша. — У нас новый замечательный пылесос. Фирмы «Филипс».
В это время за дверью раздался мамин голос:
— Эй, Лешки-Дашки, встать, как неваляшки! Я иду…
— Ай… — сказало Ыхало. Хотело забраться обратно в шкаф, но Даша воскликнула:
— Не бойтесь! Мама у нас хорошая!.. Садитесь вот в это кресло…
— Я стесняюсь…
Но деваться было некуда, потому что прикрывшиеся сами собой дверцы заело. Ыхало съежилось в старинном кресле, поджало ножки. Зажмурилось, потом приоткрыло один глаз.
Мама вошла. Она была в халате и со шваброй.
— Мамочка, ты только не волнуйся… — начал Леша.
Мама уронила швабру, слегка присела, взяла себя за щеки. Глаза у нее сделались круглые.
— Мамочка, ты только не пугайся… — опять заговорил Леша. — Это…
Мама качнула головой и сказала нараспев:
— Ка-ка-я прелесть…
— Оно тебе нравится?! — подскочила Даша.
— Я в полном восторге! — Мама сияла.
Ыхало выбралось из кресла и засеменило к маме. Потупилось.
— Позвольте представиться. Меня зовут Ыхало…
— Очень, очень рада! — Мама протянула руку. Ыхало дало ей свою ладонь. Мама затрясла ее, да так сильно, что… рука Ыхала оторвалась! Осталась у мамы в пальцах и шевелилась сама по себе.
— Ай! — ужасно испугалась мама. Уронила руку.
— Ничего, ничего! — Ыхало левой рукой подхватило упавшую правую, приставило к месту. — Не беспокойтесь, пожалуйста, это бывает. Дело в том, что когда я радуюсь, то обязательно размягчаюсь. Делаюсь похожим на маму, которая состояла из тумана… А если огорчаюсь и сержусь — наоборот, становлюсь как металлический папа… А сейчас я просто таю…
Мама отдышалась. Заулыбалась опять:
— Я тоже таю от удовольствия…
— Мама, Ыхало — здешний житель, — начал рассказывать Леша. — Его папа был самовар, а…
— Не надо ничего мне объяснять! — воскликнула мама. — Я все понимаю! Вы, Ыхало, душа этого дома! Не так ли?
— Гм… — Ыхало начало таять прямо на глазах. — Видите ли… я над этим, по правде говоря, не задумывалось. Но в какой-то степени…
— Сейчас мы будем завтракать, — решительно сказала мама. И повернулась к двери. — Женя! Иди сюда! Познакомься, пожалуйста!
Появился папа. С намыленным лицом. От удивления уронил бритвенный помазок…
История кота Филарета и его тени
Леша и Даша умылись и почистили Ыхало пылесосом «Филипс».
После этого все уселись завтракать. Ыхало сначала смущалось, отказывалось от угощения, но, когда появилась банка с малиновым джемом, устоять не смогло. Намазало себе большой кусок батона. Призналось, что любит сладкое.
— А попробовать удается так редко… Старуха никогда не угощала. Иногда мне удавалось, правда, стащить у нее немного варенья. Конечно, это нехорошо, но я брало совсем чуть-чуть. А у старухи варенье все равно пропадало: наварит в громадном объеме, а потом выбрасывает, потому что съесть одна не в состоянии. И ни с кем не делилась. Весьма скупая была особа, прямо вам говорю…
— Судя по всему, она дальняя родственница Ореста Марковича? — заметил папа.
— Весьма дальняя. И ничуть на него не похожая… С Орестом Марковичем жили мы душа в душу. Он, бывало, работает над холстом, а я сижу в уголочке и наблюдаю. Случалось, он и совета у меня спрашивал… Вот помню, как он эту Большую картину писал…
И все посмотрели на картину, которая висела над диваном.
На картине были город и лес. Не город, окруженный лесом, а дома и большие деревья вперемешку — будто они вместе выросли из земли. Дома были старинные, красивые. Между ними — над ручьями, среди лесных зарослей — перекидывались горбатые мосты. А выше всех крыш и деревьев поднимался многобашенный замок — сам слегка похожий на громадное дерево.
Была в картине какая-то зыбкость и загадочность. Порой не разберешь: где кровли, а где верхушки лесных великанов. Что там темнеет: крепостная островерхая башня или пирамидальная ель? И что светится в чаще? Два окошка или глаза какого-то хитрого зверя?
Надо сказать, что перепутывались не только лес и город. С ними еще перемешивалось зеленоватое ночное небо. Просвеченные луной облака висели кое-где среди древесных стволов, цеплялись за высокие цветы и проплывали под мостами. А звезды дрожали на ветках и карнизах окон.
И было ощущение, что от картины идет еле слышный звон и стрекот, словно там среди травы не умолкают ночные кузнечики.
Это, наверно, вот почему! Казалось, что воздух вокруг леса-города хрустально затвердел, а потом раскололся на множество больших и маленьких кубиков и кубики эти кто-то слегка встряхнул, пошевелил. Теперь все виднелось как бы через множество стеклянных граней — немного запутанно и сбивчиво. Лунный диск, например, оказался надломленным в разных местах, а несколько кусочков от него откололись и светили отдельно… В общем, то ли сказка, то ли сон…
— Удивительное полотно, — сказала мама.
— Орест Маркович никому не хотел продавать эту картину, — объяснил папа. — А я, кстати, видел ее еще в детстве, когда приходил сюда…
Ыхало сказало смущенно:
— Евгений Павлович, а я вас помню. Я в щелку смотрело, когда вы Оресту Марковичу показывали свои рисунки… Только тогда вы были поменьше, в матросском костюмчике и без усов.
— Да-а… — вздохнул папа. — Годы, годы… Тогда я был такой, как нынче наш Алексей.
— Именно, — согласилось Ыхало. — Я вас и узнало, когда посмотрело на Лешу с левой стороны.
— А с правой он похож на меня, — ревниво напомнила мама.
— Совершенно верно, Елена Олеговна, — вежливо сказало Ыхало. — Это я заметило еще раньше.
— Кушайте варенье, — с удовольствием сказала мама. — Не стесняйтесь.
— А где вы живете? — спросила Даша. — Ну, понятно что в этом доме, а где именно?
— Ых-ох… По правде говоря, при старухе я жил где придется. Закутков тут всяких немало. Заберешься поглубже, чтобы не заметила, и сидишь. А летом — в баньке. Старуха туда побаивалась заходить…
— А где вы обитали при Оресте Марковиче? — спросил папа.
— При Оресте Марковиче был у меня постоянный угол. В мансарде, рядом с мастерской, есть чуланчик, по нему проходит каменная труба от камина. От нее так тепло было… ых…
— Полагаю, вам и теперь следует там поселиться, — решил Евгений Павлович. — Если не возражаете…
— Я буду счастлив! Если не стесню вас…
Мама всплеснула руками:
— Не выдумывайте, ничуточки не стесните! Я даже не представляю этот дом без вас!
— Я тоже! — сказали вместе Даша и Леша.
А мама призналась:
— По правде говоря, я не очень-то хотела переезжать сюда. Но теперь, когда познакомилась с вами, ужасно рада.
В это время в больших, похожих на узкий шкаф часах скрипуче растворилось оконце. Высунулся гномик в оранжевом колпачке. В одной руке у него было бронзовое блюдце, в другой — молоточек. Он девять раз ударил по блюдцу. Потом повесил его на гвоздик, снял колпачок и кукольным голоском произнес:
— Пр-риветствую вас.
— Здравствуй, Петруша! — обрадовалось Ыхало. — Видишь, у нас новые хозяева. Познакомься.
— Пр-риветствую вас, — опять сказал Петруша. И окошечко закрылось.
Поделиться книгой: