Западня - английский и русский параллельные тексты

It related, among other anecdotes, how the Emperor had seduced a girl of thirteen, the daughter of a cook; and the picture represented Napoleon III., bare-legged, and also wearing the grand ribbon of the Legion of Honor, pursuing a little girl who was trying to escape his lust.	В этой книжке, помимо прочих пикантных историй, рассказывалось, как император соблазнил тринадцатилетнюю дочку повара. На картинке был изображен Наполеон III без штанов, но с огромным орденом Почетного легиона; он хватал девочку, которая старалась вырваться из его сладострастных объятий.
"Ah! that's it exactly!" exclaimed Boche, whose slyly ridiculous instincts felt flattered by the sight.	- Вот это так! - воскликнул Бош, возбужденный непристойной картинкой.
"It always happens like that!"	- Так-то вот оно и бывает.
Poisson was seized with consternation, and he could not find a word to say in the Emperor's defense.	Пуассон был потрясен, уничтожен; он не нашел ни одного слова в защиту императора.
It was in a book, so he could not deny it.	Раз напечатано в книге, - значит, правда. С книгой он спорить не мог.
Then, Lantier, continuing to push the picture under his nose in a jeering way, he extended his arms and exclaimed:	А Лантье, посмеиваясь, все продолжал тыкать ему картинку под самый нос. Тогда полицейский развел руками и воскликнул:
"Well, so what?"	- Ну так что же? В конце концов это совершенно естественно; с каждым может случиться.
Lantier didn't reply, He busied himself arranging his books and newspapers on a shelf in the wardrobe.	Этот неожиданный ответ заставил Лантье замолчать. Он стал раскладывать свои книги и газеты в платяном шкафу.
He seemed upset not to have a small bookshelf over his table, so Gervaise promised to get him one.	Повидимому, он был крайне огорчен, что над столом нет полочки для книг, и Жервеза обещала устроить ему это.
He had "The History of Ten Years" by Louis Blanc (except for the first volume), Lamartine's	У Лантье оказалась "История десятилетия" Луи Блана без первого тома, которого у него, впрочем, никогда и не было;
"The Girondins" in installments,	"Жирондисты" Ламартина выпусками по два су;
"The Mysteries of Paris" and	"Парижские тайны" и
"The Wandering Jew" by Eugene Sue, and a quantity of booklets on philosophic and humanitarian subjects picked up from used book dealers.	"Вечный Жид" Эжена Сю и, кроме того, масса потрепанных политических и философских брошюрок, подобранных у торговцев макулатурой.
His newspapers were his prized possessions, a collection made over a number of years.	Но особенно дорожил Лантье своими газетами; он поглядывал на них любовно и почтительно. Тут была целая коллекция, он собирал ее в течение многих лет.
Whenever he read an article in a cafe that seemed to him to agree with his own ideas, he would buy that newspaper and keep it.	Всякий раз, как ему случалось, сидя в кафе, прочесть в газете какую-нибудь хлесткую статью, соответствующую его взглядам, он покупал этот номер и сохранял его.
He had an enormous bundle of them, papers of every date and every title, piled up in no discernable order.	Таким путем у него накопилась целая куча самых разнообразных газет; он складывал их в груду без всякой системы.

He patted them and said to the other two:	Достав огромную связку газет со дна сундука, Лантье любовно похлопал по ней рукой и сказал Пуассону и Бошу:
"You see that?	- Видите это?
No one else can boast of having anything to match it. You can't imagine all that's in there.	Замечательная штука! Никто, кроме меня, не может похвалиться такой коллекцией... Вы и представить себе не можете, что тут написано.
I mean, if they put into practice only half the ideas, it would clean up the social order overnight.	Если бы хоть половину всех этих идей провести в жизнь, общество разом бы перестроилось.
That would be good medicine for your Emperor and all his stool pigeons."	Да ваш император полетел бы вверх тормашками вместе со всеми своими прихвостнями...
The policeman's red mustache and beard began to bristle on his pale face and he interrupted:	Рыжие усы и бородка полицейского так и задвигались. Он побледнел и перебил шапочника:
"And the army, tell me, what are you going to do about that?"	- А войска? Что, по-вашему, будут делать войска?
Lantier flew into a passion. He banged his fists down on the newspapers as he yelled:	Лантье вспыхнул и заорал, стуча кулаком по пачке газет:
"I require the suppression of militarism, the fraternity of peoples.	- Я желаю уничтожения милитаризма, желаю братства народов!..
I require the abolition of privileges, of titles, and of monopolies.	Я требую уничтожения привилегий, титулов и монополий!..
I require the equality of salaries, the division of benefits, the glorification of the protectorate.	Я требую одинаковой для всех платы за труд, участия в прибылях, торжества пролетариата!..
All liberties, do you hear?	Я требую всех свобод! Понимаете?
All of them!	Всех!..
And divorce!"	И развода!
"Yes, yes, divorce for morality!" insisted Boche.	- Да, да, развода, для поддержания нравственности! - подхватил Бош.
Poisson had assumed a majestic air.	Пуассон принял величественный вид и сказал:
"Yet if I won't have your liberties, I'm free to refuse them," he answered.	- Ну, а если я не нуждаюсь в вашей свободе, если я и так свободен?
Lantier was choking with passion. "If you don't want them - if you don't want them - " he replied.	- Ах, вы не нуждаетесь? - яростно завопил Лантье.
"No, you're not free at all! If you don't want them, I'll send you off to Devil's Island. Yes, Devil's Island with your Emperor and all the rats of his crew."	- Нет, врете, вы не свободны... Если вы не нуждаетесь, я бы вас в Кайенну законопатил вместе с вашим императором и со всей его гнусной бандой!
They always quarreled thus every time they met.	Ни одна встреча не кончалась у них без такой схватки.
Gervaise, who did not like arguments, usually interfered.	Жервеза не любила ссор и обыкновенно вмешивалась, чтобы предотвратить их.

She roused herself from the torpor into which the sight of the box, full of the stale perfume of her past love, had plunged her, and she drew the three men's attention to the glasses.	Она стряхнула с себя оцепенение, которое нашло на нее с той самой минуты, как она увидела старый сундук, и на нее пахнуло прошлым, давно забытой первой любовью; кивнув головой, она указала мужчинам на стаканы.
"Ah! yes," said Lantier, becoming suddenly calm and taking his glass.	- И то правда, - сразу успокоившись, сказал Лантье.
"Good health!"	- За ваше здоровье.
"Good health!" replied Boche and Poisson, clinking glasses with him.	- За ваше, - ответили Бош и Пуассон, чокаясь с ним.
Boche, however, was moving nervously about, troubled by an anxiety as he looked at the policeman out of the corner of his eye.	Между тем Боша охватило беспокойство. Он поеживался, ерзал на стуле и косился на полицейского.
"All this between ourselves, eh, Monsieur Poisson?" murmured he at length.	- Слушайте-ка, господин Пуассон, - проговорил он наконец, - ведь это все между нами?
"We say and show you things to show off."	Мало ли на что можно поглядеть, или что можно сказать в своей компании...
But Poisson did not let him finish.	Но Пуассон не дал ему докончить.
He placed his hand upon his heart, as though to explain that all remained buried there.	Он приложил руку к сердцу, как бы говоря, что все будет погребено тут.
He certainly did not go spying about on his friends.	Конечно, он не пойдет доносить на друзей.
Coupeau arriving, they emptied a second quart.	Тут пришел Купо. Распили еще бутылочку.
Then the policeman went off by way of the courtyard and resumed his stiff and measured tread along the pavement.	Затем Пуассон проскользнул через двор на улицу и снова с невозмутимой важностью мерно зашагал по тротуару.
At the beginning of the new arrangement, the entire routine of the establishment was considerably upset.	Вначале все у Купо шло вверх дном.
Lantier had his own separate room, with his own entrance and his own key. However, since they had decided not to close off the door between the rooms, he usually came and went through the shop.	Правда, у Лантье была отдельная комната со своим ходом и своим ключом, но так как в последнюю минуту было решено не заделывать двери в комнаты Купо, то шапочник чаще ходил через прачечную.
Besides, the dirty clothes were an inconvenience to Gervaise because her husband never made the case he had promised and she had to tuck the dirty laundry into any odd corner she could find. They usually ended up under the bed and this was not very pleasant on warm summer nights.	Грязное белье тоже причиняло Жервезе множество неудобств, потому что муж и не думал приниматься за обещанный ящик. Приходилось рассовывать белье кучками по разным уголкам и, главным образом, под кровать, что было очень неприятно в жаркие летние ночи.
She also found it a nuisance having to make up Etienne's bed every evening in the shop.	Каждый вечер, нужно было постилать для Этьена на полу в прачечной, и это тоже было очень неудобно.
When her employees worked late, the lad had to sleep in a chair until they finished.	Иной раз работа затягивалась, и тогда мальчик, дожидаясь, пока уйдут работницы, дремал на стуле.

Goujet had mentioned sending Etienne to Lille where a machinist he knew was looking for apprentices. As the boy was unhappy at home and eager to be out on his own, Gervaise seriously considered the proposal.	Один механик в Лилле, бывший хозяин Гуже, искал учеников, и когда кузнец предложил Жервезе отправить к нему Этьена, она охотно пошла на это, тем более что мальчик и сам упрашивал ее согласиться: дома жилось несладко, и ему хотелось вырваться на свободу.
Her only fear was that Lantier would refuse.	Жервеза только боялась, что Лантье не отпустит ребенка.
Since he had come to live with them solely to be near his son, surely he wouldn't want to lose him only two weeks after he moved in.	Ведь он для того и перебрался к ним, чтобы быть поближе к сыну, и вряд ли захочет расстаться с ним через две недели после переселения.
However he approved whole-heartedly when she timidly broached the matter to him. He said that young men needed to see a bit of the country.	Однако, когда она робко заговорила об этом, он вполне одобрил проект и сказал, что молодому рабочему полезно попутешествовать.
The morning that Etienne left Lantier made a speech to him, kissed him and ended by saying:	В день отъезда Этьена Лантье прочел сыну целую лекцию о его правах, поцеловал его и напыщенным театральным тоном произнес:
"Never forget that a workingman is not a slave, and that whoever is not a workingman is a lazy drone."	- Запомни: производитель - не раб; а тот, кто ничего не производит, - трутень.
The household was now able to get into the new routine.	Мало-помалу жизнь в доме вошла в колею; все утряслось и постепенно подчинилось новому порядку.
Gervaise became accustomed to having dirty laundry lying all around.	Жервеза привыкла к тому, что грязное белье валяется кучами во всех углах, что Лантье постоянно мелькает перед глазами.
Lantier was forever talking of important business deals.	Шапочник по-прежнему рассказывал, что вот-вот его пригласят руководить великолепной фабрикой.
Sometimes he went out, wearing fresh linen and neatly combed.	Время от времени он принаряжался, причесывался, надевал крахмальное белье и исчезал на целый день и даже на целую ночь.
He would stay out all night and on his return pretend that he was completely exhausted because he had been discussing very serious matters.	Утром он возвращался, притворяясь измученным, разбитым, точно он круглые сутки вел какие-то важные переговоры, обсуждал какие-то неотложные дела.
Actually he was merely taking life easy.	По правде же говоря, он просто бездельничал. О, ему не грозила опасность натереть себе мозоли на руках!
He usually slept until ten. In the afternoons he would take a walk if the weather was nice. If it was raining, he would sit in the shop reading his newspaper.	Вставал он обычно около десяти часов и после завтрака, если погода была хорошая, отправлялся гулять, а в дождливые дни сидел в прачечной и читал газету.

This atmosphere suited him. He always felt at his ease with women and enjoyed listening to them.	Лантье чувствовал себя посреди юбок, как рыба в воде; он льнул к бабам, с наслаждением слушал их шуточки, подбивал их на непристойные разговоры, хотя сам всегда старался выражаться изысканно. Поэтому ему очень нравилось тереться здесь около прачек. Слушая Клеманс, он нежно улыбался и пощипывал свои темные усики, а та так и старалась перед ним, загибала словечки. В этой жаркой комнате, где полуголые женщины, обливаясь потом, работали утюгами, где грудами валялось женское белье, собранное со всего квартала, стоял запах, чем-то напоминавший Лантье спальню. Прачечная казалась ему уютным уголком, долгожданным приютом лени и неги.
Lantier first took his meals at Francois's, at the corner of the Rue des Poissonniers.	В первое время Лантье столовался в ресторанчике Франсуа, на углу улицы Пуассонье.
But of the seven days in the week he dined with the Coupeaus on three or four; so much so that he ended by offering to board with them and to pay them fifteen francs every Saturday.	Но три, а то и четыре раза в неделю он обедал у Купо и в конце концов предложил им взять его в нахлебники, пообещав платить по пятнадцати франков каждую субботу.
From that time he scarcely ever left the house, but made himself completely at home there.	После этого он уже окончательно водворился в доме и даже почти совсем перестал выходить на улицу.
Morning to night he was in the shop, even giving orders and attending to customers.	С утра до ночи он расхаживал, в одном жилете, из прачечной в заднюю комнату и обратно, распоряжался, покрикивал, даже объяснялся с клиентками и чуть ли не вел все хозяйство.
Lantier didn't like the wine from Francois's, so he persuaded Gervaise to buy her wine from Vigouroux, the coal-dealer.	Вино из погребка Франсуа надоело Лантье, и он уговорил Жервезу покупать вино у Вигуру, мужа угольщицы. Он сам вместе с Бошем ходил заказывать вино и кстати щипал толстую угольщицу.
Then he decided that Coudeloup's bread was not baked to his satisfaction, so he sent Augustine to the Viennese bakery on the Faubourg Poissonniers for their bread.	Потом он нашел, что в булочной Кодлу плохо выпекают хлеб, и стал посылать Огюстину в "Венскую булочную" Майера, в предместье Пуассоньер.
He changed from the grocer Lehongre but kept the butcher, fat Charles, because of his political opinions.	Лантье переменил также и бакалейщика Леонгра и оставил только толстого мясника Шарля с улицы Полонсо: они сходились в политических убеждениях.
After a month he wanted all the cooking done with olive oil.	Через месяц Лантье уже требовал, чтобы все решительно готовилось на прованском масле.
Clemence joked that with a Provencal like him you could never wash out the oil stains.	Клеманс, подшучивая над ним, говорила, что недаром у этого провансальца такие масляные глаза.
He wanted his omelets fried on both sides, as hard as pancakes.	Он сам жарил себе яичницу, причем поджаривал ее с обеих сторон, как блин, и высушивал до того, что она делалась тверже сухаря.

He supervised mother Coupeau's cooking, wanting his steaks cooked like shoe leather and with garlic on everything. He got angry if she put herbs in the salad. "They're just weeds and some of them might be poisonous," he declared.	Он следил за мамашей Купо, когда та жарила бифштексы, и заставлял ее пережаривать их, так что они делались жесткими, как подошва. Во все кушанья он совал чеснок, сердился, когда в салат нарезали укроп и другую зелень, и кричал, что это сорняки, что между ними может попасться и ядовитое растение.
His favorite soup was made with over-boiled vermicelli.	Но любимейшим блюдом Лантье был суп из вермишели, чрезвычайно густой.
He would pour in half a bottle of olive oil.	В этот суп он вливал полбутылки прованского масла.
Only he and Gervaise could eat this soup, the others being too used to Parisian cooking.	Только он да еще Жервеза и могли есть этот суп; остальные, коренные парижане, отважившись однажды попробовать его, поплатились жестоким расстройством желудка.
Little by little Lantier also came to mixing himself up in the affairs of the family.	Вскоре Лантье стал вмешиваться и в семейные дела.
As the Lorilleuxs always grumbled at having to part with the five francs for mother Coupeau, he explained that an action could be brought against them.	Лорилле не хотели платить мамаше Купо десять франков в месяц и постоянно увиливали от этого. Шапочник заявил, что можно притянуть их за это к суду.
They must think that they had a set of fools to deal with!	Что, смеются они, что ли?
It was ten francs a month which they ought to give!	Они обязаны платить эти десять франков!
And he would go up himself for the ten francs so boldly and yet so amiably that the chainmaker never dared refuse them.	Он сам поднялся к Лорилле и потребовал десять франков так решительно и учтиво, что цепочный мастер не посмел отказать.
Madame Lerat also gave two five-franc pieces now.	Тогда и г-жа Лера начала выплачивать матери свою долю.
Mother Coupeau could have kissed Lantier's hands. He was, moreover, the grand arbiter in all the quarrels between the old woman and Gervaise.	Старуха готова была целовать Лантье руки, тем более, что когда у нее выходили столкновения с невесткой, он играл роль судьи и посредника между ними.
Whenever the laundress, in a moment of impatience, behaved roughly to her mother-in-law and the latter went and cried on her bed, he hustled them about and made them kiss each other, asking them if they thought themselves amusing with their bad tempers.	Жервеза, случалось, под сердитую руку покрикивала на свекровь, и та уходила, ложилась на свою кровать и плакала. Лантье читал наставления им обеим, говорил, что никому не интересно слушать их ссоры, и в конце концов заставлял их мириться.
And Nana, too; she was being brought up badly, according to his idea.	Он находил также, что Нана дурно воспитывается.
In that he was right, for whenever the father spanked the child, the mother took her part, and if the mother, in her turn, boxed her ears, the father made a disturbance.	В этом он не ошибался. Когда отец шлепал девчонку, мать заступалась за нее, а когда, мать в свою очередь принималась кричать на нее, отец устраивал сцену.
Nana delighted at seeing her parents abuse each other, and knowing that she was forgiven beforehand, was up to all kinds of tricks.	Нана была в восторге, что родители ссорятся из-за нее, прекрасно знала, что ей все сходит с рук, и проказничала напропалую.

Her latest mania was to go and play in the blacksmith shop opposite; she would pass the entire day swinging on the shafts of the carts; she would hide with bands of urchins in the remotest corners of the gray courtyard, lighted up with the red glare of the forge; and suddenly she would reappear, running and shouting, unkempt and dirty and followed by the troop of urchins, as though a sudden clash of the hammers had frightened the ragamuffins away.	Теперь она вздумала бегать в кузницу, напротив. Она проводила там целые дни, качалась на оглоблях телег, исчезала с целой ватагой мальчишек в глубине грязного двора, слабо освещенного красным пламенем горна, а потом с визгом выскакивала оттуда, растрепанная, перепачканная; а за ней бежала куча сорванцов, как будто всю эту сопливую команду выпроводили оттуда молотами.
Lantier alone could scold her; and yet she knew perfectly well how to get over him.	Один Лантье имел некоторое влияние на Нана. Но она обычно умела обойти его.
This tricky little girl of ten would walk before him like a lady, swinging herself about and casting side glances at him, her eyes already full of vice.	Эта паршивая девчонка кокетничала с Лантье, прохаживалась перед ним, раскачивая бедрами, как взрослая женщина, и искоса поглядывая на него своими порочными глазами.
He had ended by undertaking her education: he taught her to dance and to talk patois.	В конце концов шапочник взялся воспитывать Нана: он учил ее танцевать и говорить на южном жаргоне.
A year passed thus.	Так прошел год.
In the neighborhood it was thought that Lantier had a private income, for this was the only way to account for the Coupeaus' grand style of living.	Соседи думали, что у Лантье есть капиталец, иначе трудно было объяснить, как ухитряются Купо жить на широкую ногу.
No doubt Gervaise continued to earn money; but now that she had to support two men in doing nothing, the shop certainly could not suffice; more especially as the shop no longer had so good a reputation, customers were leaving and the workwomen were tippling from morning till night.	Конечно, Жервеза продолжала зарабатывать, но теперь ей приходилось кормить двух бездельников и дохода с заведения не хватало. Кроме того, прачечная приходила в упадок, клиентов становилось все меньше, и работницы с утра до вечера били баклуши.
The truth was that Lantier paid nothing, neither for rent nor board.	По правде говоря, Лантье не платил ни единого су ни за квартиру, ни за стол.
During the first months he had paid sums on account, then he had contented himself with speaking of a large amount he was going to receive, with which later on he would pay off everything in a lump sum.	В первые месяцы он еще давал кое-что, но потом стал отделываться одними обещаниями расплатиться за все сразу, когда получит крупную сумму.
Gervaise no longer dared ask him for a centime.	Жервеза не смела требовать с него ни сантима.
She had the bread, the wine, the meat, all on credit.	Она забирала в кредит хлеб, вино, мясо.
The bills increased everywhere at the rate of three and four francs a day.	Счета росли, каждый день сумма ее долга увеличивалась на три-четыре франка.
She had not paid a sou to the furniture dealer nor to the three comrades, the mason, the carpenter and the painter.	Жервеза не заплатила ни мебельщику, ни трем приятелям Купо: каменщику, маляру и столяру.
All these people commenced to grumble, and she was no longer greeted with the same politeness at the shops.	Все они уже начинали ворчать, да и в лавках к хозяйке прачечной относились теперь далеко не так любезно, как раньше.

She was as though intoxicated by a mania for getting into debt; she tried to drown her thoughts, ordered the most expensive things, and gave full freedom to her gluttony now that she no longer paid for anything; she remained withal very honest at heart, dreaming of earning from morning to night hundreds of francs, though she did not exactly know how, to enable her to distribute handfuls of five-franc pieces to her tradespeople.	Но Жервеза точно взбесилась - долги росли, а она, как нарочно, покупала самые дорогие вещи и, с тех пор как перестала платить, ни в чем себе не отказывала. Сама по себе она была очень честной: с утра до вечера она мечтала, что заработает кучу денег (каким образом, - она и сама не знала) и расплатится сразу со всеми своими кредиторами, - будет горстями раздавать им стофранковики.
In short, she was sinking, and as she sank lower and lower she talked of extending her business. Instead she went deeper into debt.	Она разорялась и, по мере разорения, все хвастливее говорила о будущем расширении своего дела.
Clemence left around the middle of the summer because there was no longer enough work for two women and she had not been paid in several weeks.	Однако в середине лета -пришлось отпустить Клеманс, потому что на двух работниц не хватало ни дела, ни денег, и Клеманс приходилось по целым неделям ожидать уплаты жалованья.
During this impending ruin, Coupeau and Lantier were, in effect, devouring the shop and growing fat on the ruin of the establishment.	При всем этом разорении Купо и Лантье отъедались как на убой.
At table they would challenge each other to take more helpings and slap their rounded stomachs to make more room for dessert.	Оба молодчика жрали доотвала и жирели на развалинах прачечной; они проедали ее и при этом уговаривали друг друга есть побольше; а за сладким они посмеивались, похлопывали себя по животу, чтобы лучше переварить пищу, и рассказывали разные смешные истории.
The great subject of conversation in the neighborhood was as to whether Lantier had really gone back to his old footing with Gervaise.	Все пересуды в квартале теперь постоянно вертелись вокруг одного чрезвычайно важного вопроса: стал ли Лантье снова любовником Жервезы.
On this point opinions were divided.	Мнения на этот счет расходились.
According to the Lorilleuxs, Clump-Clump was doing everything she could to hook Lantier again, but he would no longer have anything to do with her because she was getting old and faded and he had plenty of younger girls that were prettier.	По словам Лорилле, Хромуша из кожи лезла вон, чтобы снова завлечь Лантье, но он на нее внимания не обращал, - она для него слишком стара, у него были на стороне девчонки посвежее.
On the other hand, according to the Boches, Gervaise had gone back to her former mate the very first night, just as soon as poor Coupeau had gone to sleep.	Боши, напротив, были уверены, что в первую же ночь, как только этот простофиля Купо захрапел, прачка отправилась к своему бывшему любовнику.
The picture was not pretty, but there were a lot of worse things in life, so folks ended by accepting the threesome as altogether natural. In fact, they thought them rather nice since there were never any fights and the outward decencies remained.	Но так или иначе, а дело тут нечисто. Впрочем, в каком семействе нет грязи? Бывает и хуже. Так что соседи под конец окончательно примирились с этим супружеством втроем, стали находить его вполне естественным и даже весьма благопристойным, потому что у Купо никогда не дрались и все было очень прилично.
Certainly if you stuck your nose into some of the other neighborhood households you could smell far worse things.	Чего же больше? Если попробовать сунуть нос в семейные дела других обитателей квартала, то, пожалуй, наглядишься такого, что тошно станет.

So what if they slept together like a nice little family. It never kept the neighbors awake.	А Купо, по крайней мере, славные люди. Они копошатся втроем в своей норе, едят, опят (хотя бы и вместе) и не мешают жить соседям.
Besides, everyone was still very much impressed by Lantier's good manners.	Кроме того, весь квартал был прямо пленен изящными манерами Лантье.
His charm helped greatly to keep tongues from wagging.	Ни у одной сплетницы язык не поворачивался осудить этого обольстителя.
Indeed, when the fruit dealer insisted to the tripe seller that there had been no intimacies, the latter appeared to feel that this was really too bad, because it made the Coupeaus less interesting.	Мало того: когда зеленщица уверяла хозяйку харчевни, что никакой связи между Лантье и Жервезой нет, - ведь в конце концов никто ничего не знал! - та даже огорчалась, потому что эта связь придавала интерес семейству Купо.
Gervaise was quite at her ease in this matter, and not much troubled with these thoughts.	А Жервеза жила совсем спокойно и вовсе не думала об этих пакостях.
Things reached the point that she was accused of being heartless.	Дошло до того, что ее стали называть бессердечной.
The family did not understand why she continued to bear a grudge against the hatter.	Родные не понимали, как она может быть такой злопамятной.
Madame Lerat now came over every evening. She considered Lantier as utterly irresistible and said that most ladies would be happy to fall into his arms.	Г-жа Лера, большая охотница впутываться в любовные истории, приходила каждый вечер, утверждала, что Лантье неотразим, и клялась, что даже самая неприступная женщина не устоит перед ним.
Madame Boche declared that her own virtue would not be safe if she were ten years younger.	Г-жа Бош говорила, что если бы ей было на десять лет меньше, так она не поручилась бы и за свою собственную добродетель.
There was a sort of silent conspiracy to push Gervaise into the arms of Lantier, as if all the women around her felt driven to satisfy their own longings by giving her a lover.	Вокруг Жервезы словно затевался какой-то тайный заговор; настойчиво, полегоньку ее подталкивали, сводили с Лантье, как будто все женщины сразу почувствовали бы удовлетворение, столкнув ее, наконец, с любовником.
Gervaise didn't understand this because she no longer found Lantier seductive.	Но Жервеза только удивлялась и не находила в Лантье ничего особенно соблазнительного.
Certainly he had changed for the better. He had gotten a sort of education in the cafes and political meetings but she knew him well.	Конечно, он изменился к лучшему: всегда теперь ходит в пальто, часто бывает в кафе на всяких политических собраниях, - ну кой-чему и научился.
She could pierce to the depths of his soul and she found things there that still gave her the shivers.	Но она-то знает его, как свои пять пальцев, видит его насквозь, видит в нем кой-что такое, от чего у нее иной раз мороз по коже подирает.
Well, if the others found him so attractive, why didn't they try it themselves.	Наконец, если он так нравится другим, почему бы им самим не попытать счастья?
In the end she suggested this one day to Virginie who seemed the most eager.	Такой совет Жервеза дала однажды Виржини, которая особенно усердствовала в этом деле.

Then, to excite Gervaise, Madame Lerat and Virginie told her of the love of Lantier and tall Clemence.	Тогда г-жа Лера и Виржини, чтобы возбудить ревность Жервезы, начали рассказывать ей, что Лантье уже давно путается с Клеманс.
Yes, she had not noticed anything herself; but as soon as she went out on an errand, the hatter would bring the workgirl into his room.	Да, Да, она просто не замечала, но как только она выходила из дому, шапочник сейчас же уводил Клеманс к себе в комнату.
Now people met them out together; he probably went to see her at her own place.	А теперь их встречают вместе; наверное, он бывает у нее.
"Well," said the laundress, her voice trembling slightly, "what can it matter to me?"	- Ну и что же? - сказала Жервеза чуть дрогнувшим голосом. - Мне-то что за дело?
She looked straight into Virginie's eyes.	И она посмотрела в желтые глаза Виржини, в эти кошачьи глаза, вспыхивающие золотыми искорками.
Did this woman still have it in for her?	Значит, эта женщина все еще злобится на нее? Зачем она старается разжечь в ней ревность?
Virginie replied with an air of innocence:	Но Виржини сделала невинное лицо и сказала:
"It can't matter to you, of course. Only, you ought to advise him to break off with that girl, who is sure to cause him some unpleasantness."	- Конечно, вам до этого нет дела... Но только вам следовало бы посоветовать ему оставить эту девку в покое. Он нарвется с ней на неприятности.
The worst of it was that Lantier, feeling himself supported by public opinion, changed altogether in his behavior towards Gervaise.	Хуже всего было то, что Лантье, чувствуя эту поддержку, очень изменился в обращении с Жервезой.
Now, whenever he shook hands with her, he held her fingers for a minute between his own. He tried her with his glance, fixing a bold look upon her, in which she clearly read that he wanted her.	Теперь, прощаясь или здороваясь с нею, он задерживал ее руку в своей, он смущал ее пристальным, наглым взглядом, в котором она ясно читала, что ему нужно.
If he passed behind her, he dug his knees into her skirt, or breathed upon her neck.	Проходя мимо нее, он прикасался к ней коленом или садился позади нее и, словно желая убаюкать, дул ей в шею.
Yet he waited a while before being rough and openly declaring himself.	Однако пока что Лантье выжидал и не отваживался действовать открыто, хотя бы попросту обнять ее.
But one evening, finding himself alone with her, he pushed her before him without a word, and viewed her all trembling against the wall at the back of the shop, and tried to kiss her.	Но как-то раз вечером, оставшись вдвоем с Жервезой, он, не говоря ни слова, толкнул ее, притиснул к стене в глубине прачечной и попытался поцеловать.
It so chanced that Goujet entered just at that moment.	В эту минуту в комнату с улицы вошел Гуже.
Then she struggled and escaped.	Жервеза стала отбиваться и высвободилась.
And all three exchanged a few words, as though nothing had happened.	Все трое начали спокойно разговаривать, как будто ничего и не случилось.
Goujet, his face deadly pale, looked on the ground, fancying that he had disturbed them, and that she had merely struggled so as not to be kissed before a third party.	Гуже был страшно бледен и сидел понурившись. Ему казалось, что он помешал им, что Жервеза отбивалась только для вида.

The next day Gervaise moved restlessly about the shop. She was miserable and unable to iron even a single handkerchief.	На следующий день Жервеза была так расстроена, чувствовала себя такой несчастной, что не могла работать, платка носового не в состоянии была выгладить.
She only wanted to see Goujet and explain to him how Lantier happened to have pinned her against the wall.	Ей во что бы то ни стало нужно было увидеть Гуже, объяснить ему, каким образом Лантье прижал ее к стене.
But since Etienne had gone to Lille, she had hesitated to visit Goujet's forge where she felt she would be greeted by his fellow workers with secret laughter.	Но с тех пор, как Этьен уехал в Лилль, она уже не осмеливалась ходить в кузницу, потому что Соленая Пасть, он же Пей-до-дна, встречал ее ехидными шуточками.
This afternoon, however, she yielded to the impulse. She took an empty basket and went out under the pretext of going for the petticoats of her customer on Rue des Portes-Blanches.	Все же после завтрака она не выдержала, взяла пустую корзину и ушла, сказав, что ей надо сходить за бельем к заказчице на улицу Порт-Бланш.
Then, when she reached Rue Marcadet, she walked very slowly in front of the bolt factory, hoping for a lucky meeting.	Придя на улицу Маркадэ, Жервеза, в надежде на случайную встречу с Гуже, стала тихонько прохаживаться перед заводиком.
Goujet must have been hoping to see her, too, for within five minutes he came out as if by chance.	Гуже, без сомнения, ждал ее, потому что не прошло и пяти минут, как он будто бы ненароком вышел на улицу.
"You have been on an errand," he said, smiling.	- Белье относили? - силясь улыбнуться, спросил Гуже.
"And now you are on your way home."	- А теперь домой?..
Actually Gervaise had her back toward Rue des Poissonniers. He only said that for something to say.	Он сказал это только для того, чтобы не молчать, -Жервеза как раз шла в обратную сторону от улицы Пуассонье.
They walked together up toward Montmartre, but without her taking his arm.	И они, не берясь под руку, пошли рядом к Монмартру.
They wanted to get a bit away from the factory so as not to seem to be having a rendezvous in front of it.	Должно быть, у обоих была одна мысль: уйти подальше от завода, чтобы не подумали, будто они назначили свидание у ворот. Понурив голову, шли они по изрытой мостовой, а кругом стоял несмолкаемый гул от фабрик. Потом, пройдя шагов двести, они все также молча и совершенно естественно, точно сговорившись заранее, свернули налево и выбрались на пустырь.
They turned into a vacant lot between a sawmill and a button factory.	Это была узкая зеленая полоска земли между лесопильней и пуговичной фабрикой.
It was like a small green meadow. There was even a goat tied to a stake.	Кое-где виднелись желтые пятна выгоревшей травы; привязанная к колышку коза, блея, ходила кругом; подальше лежал пень, весь выкрошившийся на солнце.
"It's strange," remarked Gervaise. "You'd think you were in the country."	- Право, здесь точно в деревне, - прошептала Жервеза.
The went to sit under a dead tree.	Они уселись на пень.

Gervaise placed the laundry basket by her feet.	Прачка поставила корзину на землю. Перед ними возвышался Монмартр, где все выше и выше громоздились рядами серые и желтые дома; среди чахлой зелени виднелись деревья. А стоило лишь немножко запрокинуть голову, и взгляду открывалось безбрежное небо, перерезанное на севере грядою легких облачков. Но яркий свет слепил глаза, Г уже с Жервезой опустили головы и смотрели в белесоватую даль, где лежали окраины, а больше всего на белый дымок, клубами вырывавшийся из тонкой трубы лесопилки. Казалось, тяжелое дыхание лесопилки облегчало их стесненные сердца.
"Yes," Gervaise said, "I had an errand to do, and so I came out."	- Да, - сказала смущенная долгим молчанием Жервеза, - я шла по делу, я шла...
She felt deeply ashamed and was afraid to try to explain.	Она так жаждала этого объяснения, - и вот теперь не могла решиться. Ей было очень стыдно.
Yet she realized that they had come here to discuss it.	А между тем она прекрасно понимала, что оба они пришли сюда именно для того, чтобы поговорить о вчерашнем случае; да они уже и говорили, -говорили без слов.
It remained a troublesome burden.	То, что произошло вчера, тяжелым гнетом лежало у них на сердце.
Then, all in a rush, with tears in her eyes, she told him of the death that morning of Madame Bijard, her washerwoman. She had suffered horrible agonies.	Охваченная страшной тоской, Жервеза начала со слезами на глазах рассказывать об агонии г-жи Бижар, стиравшей на ее мастерскую и умершей сегодня утром в ужасных мучениях.
"Her husband caused it by kicking her in the stomach," she said in a monotone.	- Это все оттого, что Бижар пнул ее ногой, - тихо и монотонно говорила Жервеза. - Весь живот у нее вздулся.
"He must have damaged her insides.	Он, наверно, раздавил ей что-нибудь внутри.
Mon Dieu! She was in agony for three days with her stomach all swelled up.	Боже мой, она мучилась целых три дня... Да, такого злодея, пожалуй, не найдешь и на каторге среди самых отборных негодяев.
Plenty of scoundrels have been sent to the galleys for less than that, but the courts won't concern themselves with a wife-beater. Especially since the woman said she had hurt herself falling. She wanted to save him from the scaffold, but she screamed all night long before she died."	Но суду не до того, ему некогда заниматься каждой бабой, которую муж заколотил до смерти... Пинком больше, пинком меньше - что за важность! Это каждый день случается. Да и сама она, бедняжка, чтобы спасти мужа от эшафота, уверяла, что повредила себе живот, ударившись о лоханку... Она кричала всю ночь, пока не умерла.
Goujet clenched his hands and remained silent.	Кузнец молчал, судорожно выдергивая траву целыми пучками.
"She weaned her youngest only two weeks ago, little Jules," Gervaise went on.	- Всего только две недели, как она отняла от груди своего младшенького, Жюля, - продолжала прачка.

"That's lucky for the baby, he won't have to suffer. Still, there's the child Lalie and she has two babies to look after. She isn't eight yet, but she's already sensible. Her father will beat her now even more than before."	- Да это еще счастье, - по крайней мере ребенок не будет страдать... Зато теперь у Лали на руках два младенца, а ведь ей всего восемь лет, и какая она серьезная и рассудительная - настоящая мать им. Отец и ее избивает до полусмерти... Да, видно, некоторые люди только для того и родятся, чтоб мучиться.
Goujet gazed at her silently. Then, his lips trembling: "You hurt me yesterday, yes, you hurt me badly."	Гуже поглядел на Жервезу и вдруг сказал: - Как вы меня вчера огорчили, ах, как огорчили! Губы его дрожали.
Gervaise turned pale and clasped her hands as he continued.	Жервеза побледнела и стиснула руки. Он продолжал:
"I thought it would happen. You should have told me, you should have trusted me enough to confess what was happening, so as not to leave me thinking that - "	-Я знаю, так и должно было случиться... Но почему вы не признались мне, почему не рассказали, как обстоит дело? Ведь я-то воображал...
Goujet could not finish the sentence.	Он не мог говорить.
Gervaise stood up, realizing that he thought she had gone back with Lantier as the neighbors asserted. Stretching her arms toward him, she cried:	Жервеза встала. Она поняла, что Гуже поверил сплетням соседок, что он считает ее любовницей Лантье, и, протянув руки, закричала:
"No, no, I swear to you.	- Нет, нет, клянусь вам, нет!..
He was pushing against me, trying to kiss me, but his face never even touched mine.	Он меня схватил, хотел поцеловать - это правда; но он даже и не коснулся, не дотронулся до моего лица.
It's true, and that was the first time he tried. Oh, I swear on my life, on the life of my children, oh, believe me!"	И это он в первый раз осмелился... Я вам чем хотите поклянусь - жизнью, детьми, всем самым святым для меня.
Goujet was shaking his head.	Но кузнец покачал головой.
Gervaise said slowly:	Он не верил: ведь женщины всегда отрицают правду в таких случаях. Тогда Жервеза стала вдруг очень серьезной, она заговорила медленнее:
"Monsieur Goujet, you know me well. You know that I do not lie. On my word of honor, it never happened, and it never will, do you understand?	-Вы знаете меня, господин Гуже, я никогда не была лгуньей... Ну так вот, даю вам честное слово, что ничего не было... И никогда не будет. Слышите?
Never!	Никогда!
I'd be the lowest of the low if it ever happened, and I wouldn't deserve the friendship of an honest man like you."	Если бы это случилось, я считала бы себя последней из последних, я не стоила бы дружбы такого честного человека, как вы.
She seemed so sincere that he took her hand and made her sit down again.	Ее лицо, когда она говорила это, было так прекрасно, полно такой искренности, что Гуже поверил. Он взял ее за руку и усадил.
He could breathe freely; his heart rejoiced.	Теперь он дышал свободно, у него все ликовало в душе.
This was the first time he had ever held her hand like this.	В первый раз он вот так держал и крепко сжимал ее руку.

He pressed it in his own and they both sat quietly for a time.	Они молчали. В небе, как стая белых лебедей, медленно плыли облака. Коза в углу пустыря повернулась к сидящим людям: она глядела на них и через долгие, равномерные промежутки тихо-тихо блеяла. И не разнимая рук, растроганные, они смотрели затуманенными глазами вдаль, на белесоватые склоны Монмартра, выступавшие среди высокой чащи фабричных труб на горизонте, на унылые, пропыленные предместья. Зеленые палисадники темных кабачков умиляли их до слез.
"I know your mother doesn't like me," Gervaise said in a low voice.	- Ваша матушка сердится на меня, я знаю, - тихо сказала Жервеза.
"Don't bother to deny it. We owe you so much money."	- Уж вы не спорьте... Мы столько вам должны! Но Гуже рассердился и заставил ее замолчать.
He squeezed her hand tightly.	Он так тряхнул ей руку, что чуть не оторвал.
He didn't want to talk of money.	Он не хотел, чтобы Жервеза упоминала о деньгах.
Finally he said:	Потом, помедлив, он робко заговорил:
"I've been thinking of something for a long time. You are not happy where you are.	- Послушайте, я уже давно об этом думаю, я хочу предложить вам... Вы несчастливы.
My mother tells me things are getting worse for you.	Матушка уверяет, что ваши дела плохи...
Well, then, we can go away together."	Гуже остановился, слегка задыхаясь. - Так вот что. Давайте уедем вместе.
She didn't understand at first and stared at him, startled by this sudden declaration of a love that he had never mentioned.	Жервеза глядела на него, сначала даже не понимая смысла его слов, застигнутая врасплох этим внезапным объяснением в любви, о которой до сих пор Гуже даже заикнуться не смел.
Finally she asked: "What do you mean?"	- Как так? - спросила она.
"We'll get away from here," he said, looking down at the ground. "We'll go live somewhere else, in Belgium, if you wish.	- Да, мы могли бы с вами уехать, - опустив голову, продолжал он, - и поселиться где-нибудь подальше. Ну, хотя бы в Бельгии.
With both of us working, we would soon be very comfortable."	Бельгия мне почти что родина... Оба работали бы... Мы бы хорошо зажили...
Gervaise flushed.	Жервеза вся вспыхнула.
She thought she would have felt less shame if he had taken her in his arms and kissed her.	Если бы Гуже схватил ее и поцеловал, ей, пожалуй, было бы не так стыдно.
Goujet was an odd fellow, proposing to elope, just the way it happens in novels.	Господи боже, вот чудак! Предлагает похитить ее, совсем как в книжке, в каком-нибудь романе или как у благородных господ, в высшем свете.
Well, she had seen plenty of workingmen making up to married women, but they never took them even as far as Saint-Denis.	Видала она, как рабочие ухаживают за замужними женщинами! Они их даже в Сен-Дени не увозят; все устраивается тут же, на месте - и как просто!
"Ah, Monsieur Goujet," she murmured, not knowing what else to say.	-Ах, господин Гуже, господин Гуже... -прошептала Жервеза, не зная, что сказать.

"Don't you see?" he said. "There would only be the two of us.	- И жили бы мы вдвоем, только вдвоем, -продолжал Гуже. - Понимаете, чужие люди меня стесняют.
It annoys me having others around."	Когда я люблю кого-нибудь, мне тяжело видеть этого человека с другими.
Having regained her self-possession, however, she refused his proposal.	Но Жервеза уже пришла в себя. Она заговорила с рассудительным видом:
"It's impossible, Monsieur Goujet.	- Нет, господин Гуже, это невозможно.
It would be very wrong. I'm a married woman and I have children. We'd soon regret it.	Это было бы очень дурно... Ведь я замужем. У меня дети... Я знаю, что вы хорошо ко мне относитесь и что я вас огорчаю.
I know you care for me, and I care for you also, too much to let you do anything foolish. It's much better to stay just as we are.	Но только нас все равно загрызла бы совесть, мы не нашли бы счастья... Я тоже люблю вас, слишком люблю, чтобы позволить вам наделать глупостей... А это глупости... Нет, право, пусть лучше все останется по-прежнему.
We have respect for each other and that's a lot.	Мы уважаем и понимаем друг друга.
It's been a comfort to me many times.	Это очень много значит... Сколько раз меня это поддерживало.
When people in our situation stay on the straight, it is better in the end."	Когда люди в нашем положении остаются честными, они сами себя этим вознаграждают.
He nodded his head as he listened.	Туже слушал, покачивая головой.
He agreed with her and was unable to offer any arguments.	Ему нечего было возразить, она была права.
Suddenly he pulled her into his arms and kissed her, crushing her.	И вдруг среди бела дня он схватил ее, изо всех сил прижал к груди и с какой-то яростью поцеловал в шею, точно хотел откусить от нее кусок.
Then he let her go and said nothing more about their love.	Потом сразу выпустил ее, ничего больше не домогаясь и не говоря о своей любви.
She wasn't angry. She felt they had earned that small moment of pleasure.	Жервеза оправила платье, она не сердилась: она понимала, что это маленькое удовольствие заслужено ими.
Goujet now didn't know what to do with his hands, so he went around picking dandelions and tossing them into her basket.	Кузнец, весь дрожа, отодвинулся, чтобы не поддаться соблазну и не схватить ее снова в свои объятия. Он встал на колени и, не зная, чем бы занять руки, стал рвать одуванчики и бросать их к ней в корзину. Здесь, среди побуревшей травы, росли замечательные желтые одуванчики.
This amused him and gradually soothed him.	Мало-помалу это занятие успокоило и увлекло его. Заскорузлыми от работы руками кузнец осторожно срывал и бросал цветок за цветком; его кроткие глаза, похожие на глаза доброй собаки, смеялись, когда ему удавалось попасть в корзинку.

Gervaise was becoming relaxed and cheerful.	Успокоившаяся, повеселевшая Жервеза сидела, прислонившись к пню. Мощное дыхание паровой лесопилки заглушало ее слова, и ей приходилось повышать голос, чтобы Гуже мог расслышать ее.
When they finally left the vacant lot they walked side by side and talked of how much Etienne liked being at Lille. Her basket was full of yellow dandelions.	Когда они шли с пустыря рядышком, разговаривая об Этьене, которому очень нравилось в Лилле, корзина Жервезы была полна одуванчиков.
Gervaise, at heart, did not feel as courageous when with Lantier as she said.	В глубине души Жервеза боялась Лантье и вовсе не была так уверена в себе, как говорила.
She was, indeed, perfectly resolved not to hear his flattery, even with the slightest interest; but she was afraid, if ever he should touch her, of her old cowardice, of that feebleness and gloominess into which she allowed herself to glide, just to please people.	Конечно, она твердо решила, что не позволит ему и пальцем до нее коснуться, но все-таки боялась поддаться своей всегдашней слабости, - той уступчивости, той мягкости, которая заставляла ее делать все, чего от нее хотели другие.
Lantier, however, did not avow his affection.	Впрочем, Лантье не возобновлял попыток.
He several times found himself alone with her and kept quiet.	Он несколько раз оставался с ней наедине и не трогал ее.
He seemed to think of marrying the tripe-seller, a woman of forty-five and very well preserved.	Кажется, теперь он ухаживал за сорокапятилетней, но прекрасно сохранившейся хозяйкой харчевни.
Gervaise would talk of the tripe-seller in Goujet's presence, so as to set his mind at ease.	Чтобы успокоить Гуже, Жервеза неоднократно заводила при нем разговор об этой женщине.
She would say to Virginie and Madame Lerat, whenever they were ringing the hatter's praises, that he could very well do without her admiration, because all the women of the neighborhood were smitten with him.	Когда Виржини и г-жа Лера принимались превозносить Лантье, Жервеза отвечала, что она не в восторге от него, но он прекрасно может обойтись без ее поклонения, потому что все соседки от него без ума.
Coupeau went braying about everywhere that Lantier was a friend and a true one.	Купо направо и налево твердил всем в квартале, что Лантье его друг, истинный друг.
People might jabber about them; he knew what he knew and did not care a straw for their gossip, for he had respectability on his side.	Пусть про них болтают что угодно, он, Купо, плюет на эти сплетни, он уверен в честности своего друга.
When they all three went out walking on Sundays, he made his wife and the hatter walk arm-in-arm before him, just by way of swaggering in the street; and he watched the people, quite prepared to administer a drubbing if anyone had ventured on the least joke.	Когда по воскресеньям они выходили втроем на прогулку, Купо заставлял жену и шапочника идти впереди под ручку, назло соседям, а сам посматривал на встречных, готовясь при малейшей насмешке съездить по морде.
It was true that he regarded Lantier as a bit of a high flyer. He accused him of avoiding hard liquor and teased him because he could read and spoke like an educated man.	Правда, он находил, что Лантье малость фатоват и любит вертеться перед зеркалом, отпускал шуточки по поводу того, что Лантье умеет читать и говорит красно, точно адвокат, но при всем том заявлял, что шапочник - молодчина.
Still, he accepted him as a regular comrade.	Пожалуй, другого такого не найдешь во всем Шапель.

They were ideally suited to each other and friendship between men is more substantial than love for a woman.	Да, они прекрасно понимают друг друга, они прямо созданы друг для друга. Дружба с мужчиной прочнее, чем любовь к женщине.
Coupeau and Lantier were forever going out junketing together.	Надо сказать, что Купо и Лантье кутили вместе напропалую.
Lantier would now borrow money from Gervaise -ten francs, twenty francs at a time, whenever he smelt there was money in the house.	Теперь Лантье зачастую занимал деньги у Жервезы. Он угадывал, когда в доме появлялись деньги, и занимал по десяти, по двадцати франков, разумеется, для какого-то важного дела.
Then on those days he would keep Coupeau away from his work, talk of some distant errand and take him with him.	Заполучив денежки, он обычно говорил, что ему нужно уйти, и звал Купо проводить его.
Then seated opposite to each other in the corner of some neighboring eating house, they would guzzle fancy dishes which one cannot get at home and wash them down with bottles of expensive wine.	Они причаливали где-нибудь в ресторанчике неподалеку, заказывали какие-нибудь сногсшибательные блюда, каких нельзя получить дома, и бутылку хорошего вина.
The zinc-worker would have preferred to booze in a less pretentious place, but he was impressed by the aristocratic tastes of Lantier, who would discover on the bill of fare dishes with the most extraordinary names.	В сущности, кровельщик предпочитал обыкновенные, простецкие попойки, но аристократический вкус Лантье, выбиравшего по карточке соусы с какими-то невероятными названиями, производил на него сильнейшее впечатление.
It was hard to understand a man so hard to please.	Трудно представить себе, до чего привередлив этот шапочник, какой у него тонкий вкус!
Maybe it was from being a southerner.	Впрочем, все они, южане, таковы.
Lantier didn't like anything too rich and argued about every dish, sending back meat that was too salty or too peppery.	Лантье не допускал никаких острых приправ, обсуждал буквально каждое кушанье с точки зрения пользы для здоровья, и если говядина казалась ему пересоленной или переперченной, отправлял ее обратно.
He hated drafts. If a door was left open, he complained loudly.	Еще больше историй выходило из-за сквозняков, которых он смертельно боялся; если какая-нибудь дверь оставалась незакрытой, он поднимал целый скандал.
At the same time, he was very stingy, only giving the waiter a tip of two sous for a meal of seven or eight francs.	И вместе с тем Лантье был безобразно скуп; после обеда в семь-восемь франков он оставлял лакею на чай два су.
He was treated with respect in spite of that.	И все-таки перед ним трепетали.
The pair were well known along the exterior boulevards, from Batignolles to Belleville.	Приятелей знали везде, на всех внешних бульварах, от Батиньоля до Бельвиля.
They would go to the Grand Rue des Batignolles to eat tripe cooked in the Caen style.	Купо и Лантье ходили в Батиньоль есть рубцы -там их подавали "по-канадски", в маленьких кастрюльках.
At the foot of Montmartre they obtained the best oysters in the neighborhood at the "Town of Bar-le-Duc."	У подошвы Монмартра, в ресторане "Бар-ле-Дюк" были лучшие устрицы во всем околотке.

When they ventured to the top of the height as far as the	Иногда приятели забирались и на вершину холма, в
"Galette Windmill" they had a stewed rabbit.	"Мулен де-ла-Галет"; там они заказывали рагу из кролика.
The "Lilacs," in the Rue des Martyrs, had a reputation for their calf’s head, whilst the restaurant of the	"Сирень" на улице Мартир славилась телячьими головами, а в ресторанчиках
"Golden Lion" and the	"Золотой Лев" и
"Two Chestnut Trees," in the Chaussee Clignancourt, served them stewed kidneys which made them lick their lips.	"Два Каштана" на шоссе Клиньянкур подавали такие тушеные почки, что пальчики оближешь.
Usually they went toward Belleville where they had tables reserved for them at some places of such excellent repute that you could order anything with your eyes closed.	Но чаще всего приятели отправлялись влево, в сторону Бельвиля, в хорошо им известные, испытанные, пользовавшиеся доверием рестораны "Бургундский Виноградник", "Синий Циферблат" и "Капуцин". Там можно было заказывать все, что угодно, с закрытыми глазами.
These eating sprees were always surreptitious and the next day they would refer to them indirectly while playing with the potatoes served by Gervaise.	Пирушки устраивались потихоньку от Жервезы, и на другой день, за скучной домашней трапезой, приятели, вспоминая, говорили о них намеками.
Once Lantier brought a woman with him to the "Galette Windmill" and Coupeau left immediately after dessert.	Однажды в саду "Мулен де-ла-Галет" Лантье пригласил к столику какую-то женщину. После десерта Купо ушел, оставив шапочника с дамой.
One naturally cannot both guzzle and work; so that ever since the hatter was made one of the family, the zinc-worker, who was already pretty lazy, had got to the point of never touching a tool.	Разумеется, одновременно и кутить и работать невозможно. После переселения Лантье кровельщик, и раньше-то отлынивавший от работы, вовсе забросил свое ремесло.
When tired of doing nothing, he sometimes let himself be prevailed upon to take a job. Then his comrade would look him up and chaff him unmercifully when he found him hanging to his knotty cord like a smoked ham, and he would call to him to come down and have a glass of wine.	Когда ему надоедало слоняться без дела и он нанимался куда-нибудь, шапочник разыскивал его на работе, поднимал насмех, издевался над тем, что он висит на веревке, как копченый окорок, и приглашал сойти вниз - пропустить рюмочку.
And that settled it. The zinc-worker would send the job to blazes and commence a booze which lasted days and weeks.	Кончилось тем, что Купо совсем забросил работу, выбился из колеи и стал прогуливать по целым неделям.
Oh, it was a famous booze - a general review of all the dram shops of the neighborhood, the intoxication of the morning slept off by midday and renewed in the evening; the goes of "vitriol" succeeded one another, becoming lost in the depths of the night, like the Venetian lanterns of an illumination, until the last candle disappeared with the last glass!	Да, знатные это были кутежи! Друзья обходили все кабаки в квартале и напивались еще с утра; в полдень они опохмелялись, к вечеру подкреплялись, а затем закатывались куда-нибудь на всю ночь, и потом все уже заволакивалось туманом, стаканчики опрокидывались один за другим, в глазах плясали огни, похожие на плошки иллюминаций, и, наконец, с последним глотком все проваливалось в темную яму.
That rogue of a hatter never kept on to the end. He let the other get elevated, then gave him the slip and returned home smiling in his pleasant way.	Этот проклятый шапочник никогда не напивался допьяна; он не мешал приятелю напиваться, а потом бросал его и возвращался домой, как всегда вежливый и любезный.

He could drink a great deal without people noticing it.	Как бы он ни нагрузился, по нему ничего нельзя было заметить.
When one got to know him well one could only tell it by his half-closed eyes and his overbold behavior to women.	Только тот, кто очень хорошо знал его, мог бы угадать это по его сузившимся глазам и усиленному ухаживанию за женщинами.
The zinc-worker, on the contrary, became quite disgusting, and could no longer drink without putting himself into a beastly state.	Напротив, кровельщик, напившись, делался отвратительным. Теперь он уже не мог пить так, чтобы не нализаться вдрызг.
Thus, towards the beginning of November, Coupeau went in for a booze which ended in a most dirty manner, both for himself and the others.	В первых числах ноября Купо запил и пропадал несколько дней; кончилась эта история очень гадко и не только для него, а и для других.
The day before he had been offered a job.	Накануне он нашел работу.
This time Lantier was full of fine sentiments; he lauded work, because work ennobles a man.	Лантье на этот раз проявил в высшей степени благородные чувства: он проповедовал, что труд облагораживает человека.
In the morning he even rose before it was light, for he gravely wished to accompany his friend to the workshop, honoring in him the workman really worthy of the name.	Он даже нарочно встал спозаранку, еще при лампе, чтобы проводить товарища на работу. Он высокопарно заявил, что гордится тем, что его друг достоин имени рабочего.
But when they arrived before the "Little Civet," which was just opening, they entered to have a plum in brandy, only one, merely to drink together to the firm observance of a good resolution.	Приятели вышли вместе, но, дойдя до первого попавшегося открытого кабачка, решили выпить по рюмочке сливянки. О, только по одной рюмочке! Надо же спрыснуть бесповоротное, твердое решение взяться за ум!
On a bench opposite the counter, and with his back against the wall, Bibi-the-Smoker was sitting smoking with a sulky look on his face.	Перед прилавком, прислонившись спиною к стене, сидел на скамейке Шкварка-Биби и мрачно курил трубку.
"Hallo! Here's Bibi having a snooze," said Coupeau.	- Э, да это Шкварка-Биби, - сказал Купо.
"Are you down in the dumps, old bloke?"	- Что, старина, лень одолела?
"No, no," replied the comrade, stretching his arm.	- Да нет, - потягиваясь, ответил тот.
"It's the employers who disgust me. I sent mine to the right about yesterday. They're all toads and scoundrels."	- Просто мне до тошноты опротивели хозяева... Вчера я бросил своего... Все они сволочи, все мерзавцы...
Bibi-the-Smoker accepted a plum.	И Шкварка-Биби выпил предложенную рюмочку сливянки.
He was, no doubt, waiting there on that bench for someone to stand him a drink.	По-видимому, он так и сидел здесь в ожидании угощения.
Lantier, however, took the part of the employers; they often had some very hard times, as he who had been in business himself well knew.	Лантье вступился за хозяев: им тоже иной раз несладко приходится, он-то это знает, - сам вел дела.

The workers were a bad lot, forever getting drunk! They didn't take their work seriously. Sometimes they quit in the middle of a job and only returned when they needed something in their pockets.	Да и рабочие тоже народ аховый. Вечно ходят пьяные, работают спустя рукава, пропадают как раз на половине заказа, а возвращаются, когда пропьют все денежки. Вот, например, он знал одного парнишку, пикардийца, так у него была страсть кататься на извозчиках. Отработает, бывало, неделю, получит деньги и сейчас нанимает фиакр, да и катается целыми днями. Вот так работничек!
Then Lantier would switch his attack to the employers.	Отделав рабочих, Лантье внезапно накинулся на хозяев! О, он все понимает, он всякому режет правду в глаза! Хозяева тоже хороши!
They were nasty exploiters, regular cannibals.	Отвратительный народишко, бесстыжие эксплуататоры, обиралы всемирные!
But he could sleep with a clear conscience as he had always acted as a friend to his employees. He didn't want to get rich the way others did.	Он-то, слава богу, может спать со спокойной совестью, он всегда относился к своим рабочим по-дружески и не гонялся за миллионной наживой, как другие.
"Let's be off, my boy," he said, speaking to Coupeau.	- Пойдем, брат, - сказал он Купо.
"We must be going or we shall be late."	- Надо идти, мы можем опоздать.
Bibi-the-Smoker followed them, swinging his arms.	Шкварка-Биби потащился за ними, размахивая руками.
Outside the sun was scarcely rising, the pale daylight seemed dirtied by the muddy reflection of the pavement; it had rained the night before and it was very mild.	На улице чуть брезжило, мутный свет расплывался над черной мостовой. Накануне прошел дождь, воздух был совсем теплый.
The gas lamps had just been turned out; the Rue des Poissonniers, in which shreds of night rent by the houses still floated, was gradually filling with the dull tramp of the workmen descending towards Paris.	Только что погасли газовые фонари. Улица Пуассонье, на которой в узких проходах между домами еще реяла ночная мгла, наполнялась глухим топотом толпы рабочих, спускавшихся к центру.
Coupeau, with his zinc-worker's bag slung over his shoulder, walked along in the imposing manner of a fellow who feels in good form for a change.	Купо нес за плечами мешок с инструментами и шел с решительным видом человека, готового на все.
He turned round and asked: "Bibi, do you want a job.	- Биби, - спросил он, оборачиваясь, - хочешь наняться на работу?
The boss told me to bring a pal if I could."	Хозяин просил меня привести товарища, если найду.
"No thanks," answered Bibi-the-Smoker;	- Спасибо, - ответил Шкварка-Биби.
"I'm purging myself. You should ask My-Boots. He was looking for something yesterday. Wait a minute. My-Boots is most likely in there."	- Я загулял... Ты Сапогу скажи, он вчера искал работенки... Постой-ка, он, наверное, здесь.
And as they reached the bottom of the street they indeed caught sight of My-Boots inside Pere Colombe's.	И действительно, дойдя до конца улицы, они нашли Сапога у дяди Коломба.

In spite of the early hour l'Assommoir was flaring, the shutters down, the gas lighted.	Несмотря на ранний час, "Западня" была ярко освещена, газовые рожки пылали, ставни были сняты.
Lantier stood at the door, telling Coupeau to make haste, because they had only ten minutes left.	Лантье остался у входа, советуя Купо поторопиться, потому что у них в запасе только десять минут.
"What!	-Как?
You're going to work for that rascal Bourguignon?" yelled My-Boots, when the zinc-worker had spoken to him.	Ты нанялся к этой скотине Бургиньону?-закричал Сапог, когда кровельщик предложил ему пойти с ним.
"You'll never catch me in his hutch again!	- Нет, меня в эту дыру не заманишь.
No, I'd rather go till next year with my tongue hanging out of my mouth. But, old fellow, you won't stay three days, and it's I who tell you so."	Лучше я зубы на полку положу до Нового года... Да ты там и трех дней не пробудешь, правду тебе говорю, попомни мое слово.
"Really now, is it such a dirty hole?" asked Coupeau anxiously.	- Неужели уж так плохо? - с беспокойством спросил Купо.
"Oh, it's about the dirtiest. You can't move there.	- Хуже и быть не может... И пошевелиться не смей.
The ape's for ever on your back.	Эта горилла все время стоит за твоей спиной.
And such queer ways too - a missus who always says you're drunk, a shop where you mustn't spit.	А фасон держит, - слова не скажи. Хозяйка тебя пьяницей честит, запрещает плевать в мастерской.
I sent them to the right about the first night, you know."	Я их в первый же вечер послал к чертовой матери.
"Good; now I'm warned.	- Ну, ладно, хорошо, что предупредил.
I shan't stop there for ever. I'll just go this morning to see what it's like; but if the boss bothers me, I'll catch him up and plant him upon his missus, you know, bang together like two fillets of sole!"	Мне с ними не детей крестить... Поработаю сегодня, попробую, что выйдет; а коли вздумает приставать, я его так осажу вместе с его хозяйкой, что он своих не узнает.
Then Coupeau thanked his friend for the useful information and shook his hand. As he was about to leave, My-Boots cursed angrily.	Кровельщик в благодарность за предупреждение потряс товарищу руку и хотел было уйти, но Сапог рассердился.
Was that lousy Bourguignon going to stop them from having a drink?	- Черт побери, или уж нельзя и по стаканчику пропустить из-за этого Бургиньона?
Weren't they free any more?	Или мы уж больше не мужчины?
He could well wait another five minutes.	Эта горилла может и подождать минут пять, -черт его не возьмет!
Lantier came in to share in the round and they stood together at the counter.	Лантье тоже вошел, чтобы принять участие в выпивке, и все четверо стали перед прилавком.
My-Boots, with his smock black with dirt and his cap flattened on his head had recently been proclaimed king of pigs and drunks after he had eaten a salad of live beetles and chewed a piece of a dead cat.	Сапог, в рваных башмаках, в очень грязной блузе, в приплюснутой, сдвинутой на затылок фуражке, держал себя в "Западне" командиром и орал во всю глотку. Он недавно был провозглашен императором пьяниц и королем свиней за то, что съел салат из живых майских жуков и закусил дохлой кошкой.

"Say there, old Borgia," he called to Pere Colombe, "give us some of your yellow stuff, first class mule's wine."	- Ну ты, отравитель, - закричал он дяде Коломбу, -плесни-ка нам этой желчи, твоей первосортной ослиной мочи!
And when Pere Colombe, pale and quiet in his blue-knitted waistcoat, had filled the four glasses, these gentlemen tossed them off, so as not to let the liquor get flat.	Спокойный, одутловато-бледный дядя Коломб, в синей фуфайке, налил четыре стаканчика, и молодцы опрокинули их разом, чтобы жидкость не испарялась.
"That does some good when it goes down," murmured Bibi-the-Smoker.	- Ничего, греет, - пробормотал Шкварка-Биби.
The comic My-Boots had a story to tell.	Сапог - этакое животное! - рассказал препотешную историю.
He was so drunk on the Friday that his comrades had stuck his pipe in his mouth with a handful of plaster.	В прошлую пятницу он был так пьян, что приятели вмазали см-у трубку в рот, залепив ее известкой.
Anyone else would have died of it; he merely strutted about and puffed out his chest.	Другой бы от этого сдох, а он ничего, только бахвалился.
"Do you gentlemen require anything more?" asked Pere Colombe in his oily voice.	- Угодно повторить, господа?- спросил дядя Коломб густым басом.
"Yes, fill us up again," said Lantier.	- Да, да, налейте, - сказал Лантье.
"It's my turn."	- Я ставлю, моя очередь.
Now they were talking of women.	Разговор съехал на женщин.
Bibi-the-Smoker had taken his girl to an aunt's at Montrouge on the previous Sunday.	Шкварка-Биби ходил в воскресенье с женою к тетке, в Монруж.
Coupeau asked for the news of the "Indian Mail," a washerwoman of Chaillot who was known in the establishment.	Купо спросил его, как поживает Почтовая Кляча, прачка из Шайо, хорошо известная всем посетителям "Западни".
They were about to drink, when My-Boots loudly called to Goujet and Lorilleux who were passing by.	Все уже собрались выпить, как вдруг Сапог во всю глотку окликнул Лорилле и Гуже, проходивших мимо кабачка.
They came just to the door, but would not enter.	Те остановились в дверях, но войти отказались.
The blacksmith did not care to take anything.	Кузнецу не хотелось пить.
The chainmaker, pale and shivering, held in his pocket the gold chains he was going to deliver; and he coughed and asked them to excuse him, saying that the least drop of brandy would nearly make him split his sides.	Цепочный мастер побледнел, задрожал, начал судорожно ощупывать в карманах золотые цепочки, потом усиленно закашлял и стал отговариваться, уверяя, что рюмка водки для него - смерть.
"There are hypocrites for you!" grunted My-Boots.	- Вот тоже ханжи, - проворчал Сапог.
"I bet they have their drinks on the sly."	- Наверное, накачиваются потихоньку.
And when he had poked his nose in his glass he attacked Pere Colombe.	Он отхлебнул из стаканчика и накинулся на дядю Коломба:
"Vile druggist, you've changed the bottle!	- Ах, старый хрен, да ты подменил бутылку!..
You know it's no good your trying to palm your cheap stuff off on me."	Меня, брат, не проведешь! Я разом отличаю твою дрянную сивуху!

The day had advanced; a doubtful sort of light lit up l'Assommoir, where the landlord was turning out the gas.	Тусклый свет наступающего дня уже проникал в "Западню". Хозяин потушил газ.
Coupeau found excuses for his brother-in-law who could not stand drink, which after all was no crime.	Купо защищал зятя; Лорилле не виноват, он в самом деле не переносит водки.
He even approved Goujet's behavior for it was a real blessing never to be thirsty.	Кровельщик вступился даже за Гуже: в конце концов если кузнец может обходиться без выпивки, так это только его счастье.
And as he talked of going off to his work Lantier, with his grand air of a gentleman, sharply gave him a lesson. One at least stood one's turn before sneaking off; one should not leave one's friends like a mean blackguard, even when going to do one's duty.	Он уже собрался было идти на работу, но Лантье с величественным видом важного господина прочел ему нотацию: прежде чем улепетывать, надо угостить в свою очередь; нельзя же так расставаться с товарищами, даже если ты и спешишь приступить к своим обязанностям.
"Is he going to badger us much longer about his work?" cried My-Boots.	- Долго он еще будет морочить нам голову со своей работой? - закричал Сапог.
"So this is your turn, sir?" asked Pere Colombe of Coupeau.	- Значит, вы ставите? - спросил кровельщика дядя Коломб.
The latter paid.	Купо заплатил.
But when it came to Bibi-the-Smoker's turn he whispered to the landlord who refused with a shake of the head.	Теперь была очередь Шкварки-Биби. Он нагнулся к хозяину и прошептал ему что-то на ухо. Тот медленно покачал головой в знак отказа.
My-Boots understood, and again set to abusing the old Jew Colombe.	Сапог сразу понял, в чем дело, и накинулся на дядю Коломба.
What! A rascal like him dared to behave in that way to a comrade!	Ах, мразь этакая! Да как же он смеет, мерзавец, так оскорблять человека?
Everywhere else one could get drink on tick!	Да есть ли такой кабатчик, который бы не отпускал в кредит?
It was only in such low boozing-dens that one was insulted!	Стоит после этого ходить в эту морильню, если тебя здесь еще и оскорбляют!
The landlord remained calm, leaning his big fists on the edge of the counter.	Хозяин невозмутимо покачивался, опершись огромными кулаками на край прилавка.
He politely said: "Lend the gentleman some money - that will be far simpler."	- А вы одолжите ему денег, - вежливо сказал он. -Это будет проще.
"Mon Dieu! Yes, I'll lend him some," yelled My-Boots.	- И одолжу, черт побери! - заорал Сапог.
"Here! Bibi, throw this money in his face, the limb of Satan!"	- На, Биби, заткни этой скотине глотку! Сунь ему деньги, пусть он ими подавится.
Then, excited and annoyed at seeing Coupeau with his bag slung over his shoulder, he continued speaking to the zinc-worker:	Раздражение пьяницы искало выхода. Вдруг он заметил, что Купо все еще держит рабочий мешок за плечами. Он накинулся на кровельщика:
"You look like a wet-nurse.	- Да что ты, кормилица, что ли?
Drop your brat.	Брось своего сосунка.
It'll give you a hump-back."	Еще горб наживешь!

Coupeau hesitated an instant; and then, quietly, as though he had only made up his mind after considerable reflection, he laid his bag on the ground saying:	Купо помедлил с минуту, потом спокойно, точно после зрелого размышления, опустил мешок на землю и сказал:
"It's too late now.	- Теперь я уже опоздал.
I'll go to Bourguignon's after lunch.	Пойду к Бургиньону после завтрака.
I'll tell him that the missus was ill. Listen, Pere Colombe, I'll leave my tools under this seat and I'll call for them at twelve o'clock."	Скажу, что у жены живот схватило... Послушайте, дядя Коломб, я оставляю мешок с инструментом под этой скамейкой. В двенадцать часов я зайду.
Lantier gave his blessing to this arrangement with an approving nod.	Лантье кивнул головой в знак одобрения.
Labor was necessary, yes, but when you're with good friends, courtesy comes first.	Работать нужно - никто с этим не спорит, - но когда находишься в компании, вежливость прежде всего. Все четверо уже слегка захмелели, и им не терпелось напиться как следует; они нерешительно переглядывались.
Now the four had five hours of idleness before them. They were full of noisy merriment.	И едва только выяснилось, что теперь они могут не разлучаться и у них впереди целых пять часов, - все сразу повеселели. Они похлопывали друг друга по плечу, называли уменьшительными именами.
Coupeau was especially relieved.	Больше всех воодушевился сразу помолодевший Купо; он с умилением поглядывал на приятелей и то и дело восклицал: "Голубчики!"
They had another round and then went to a small bar that had a billiard table.	Хватили еще по стаканчику и отправились в "Блоху", - маленький ресторанчик с бильярдом.
At first Lantier turned up his nose at this establishment because it was rather shabby. So much liquor had been spilled on the billiard table that the balls stuck to it.	Шапочник покрутил было носом - заведение было не из важных; простая сивуха продавалась там по франку литр, десять су два стаканчика, а бильярд был до того загажен пьяными посетителями, что шары прилипали к сукну.
Once the game got started though, Lantier recovered his good humor and began to flaunt his extraordinary knack with a cue.	Но как только составилась партия в бильярд, к Лантье вернулась вся его снисходительность и веселость. Он в этом деле собаку съел, у него был превосходный удар; при каждом карамболе он гордо выпячивал грудь и вывертывал ногу.
When lunch time came Coupeau had an idea.	Когда настал час завтрака, Купо пришла в голову превосходная мысль.
He stamped his feet and cried:	Он затопал ногами и закричал:
"We must go and fetch Salted-Mouth.	- Надо прихватить Соленую Пасть!
I know where he's working. We'll take him to Mere Louis' to have some pettitoes."	Я знаю, где он работает... Мы потащим его к тетке Луи и угостим соусом из телячьих ножек.
The idea was greeted with acclamation.	Предложение было встречено с восторгом.
Yes, Salted-Mouth, otherwise Drink-without-Thirst, was no doubt in want of some pettitoes.	Да, Соленая Пасть, он же Пей-до-дна, наверно, не прочь поесть телячьих ножек под соусом.

They started off.	Отправились. На улице была слякоть, моросил мелкий дождь, но приятели уже были "под градусом", грелись изнутри и даже не замечали, что их сверху спрыскивает.
Coupeau took them to the bolt factory in the Rue Marcadet.	Купо привел компанию на улицу Маркадэ, к заводику, на котором работал Гуже.
As they arrived a good half hour before the time the workmen came out, the zinc-worker gave a youngster two sous to go in and tell Salted-Mouth that his wife was ill and wanted him at once. The blacksmith made his appearance, waddling in his walk, looking very calm, and scenting a tuck-out.	Но до обеденного перерыва оставалось еще добрых полчаса; кровельщик дал какому-то мальчишке два су и велел пойти в кузницу сказать Соленой Пасти, что его жена очень заболела и просит мужа сейчас же прийти домой... Кузнец появился немедленно. Он шел, нагло поглядывая по сторонам твердым, невозмутимым взглядом, и, по-видимому, чуял, что предстоит выпивка.
"Ah! you jokers!" said he, as soon as he caught sight of them hiding in a doorway.	- Эй вы, шалопаи! - сказал он, завидев приятелей, притаившихся за воротами.
"I guessed it. Well, what are we going to eat?"	- Я сразу догадался... Ну, чем мы сегодня закусываем?
At mother Louis', whilst they sucked the little bones of the pettitoes, they again fell to abusing the employers.	Сидя у тетушки Луи и обсасывая косточки, они снова завели разговор о хозяевах.
Salted-Mouth, otherwise Drink-without-Thirst, related that they had a most pressing order to execute at the shop. Oh! the ape was pleasant for the time being.	Соленая Пасть, он же Пей-до-дна, рассказывал, что у них идет спешный заказ, а потому хозяин сейчас стал сговорчивее.
One could be late, and he would say nothing; he no doubt considered himself lucky when one turned up at all.	Можно и опоздать к гудку, - ничего, стерпит, не рассердится и еще рад будет, что хоть совсем-то кузнец не ушел.
At any rate, no boss would dare to throw Salted-Mouth out the door, because you couldn't find lads of his capacity any more.	Да никакой хозяин и не решится выгнать его, Соленую Пасть, - другого такого мастера нипочем не достанешь.
After the pettitoes they had an omelet.	После ножек принялись за омлет.
When each of them had emptied his bottle, Mere Louis brought out some Auvergne wine, thick enough to cut with a knife.	Каждый пил из своей бутылки. Тетушка Луи получала вино из Оверни - кроваво-красное, густое, хоть ножом режь.
The party was really warming up.	Становилось весело, вино ударило в голову.
"What do you think is the ape's latest idea?" cried Salted-Mouth at dessert.	-Да что он еще выдумал, этот аспид! - кричал Соленая Пасть за десертом.
"Why, he's been and put a bell up in his shed!	- Подумайте только, колокол, повесил!
A bell! That's good for slaves.	Колокол, точно мы ему рабы.
Ah, well! It can ring to-day!	Нет, черт возьми, пусть себе звонит!
They won't catch me again at the anvil!	Провались я на этом месте, если вернусь сегодня к наковальне!
For five days past I've been sticking there; I may give myself a rest now.	Вот уже пять дней, как я надсаживаюсь около нее, пора и честь знать!..

If he deducts anything, I'll send him to blazes."	А вздумает пригрозить, - пошлю его к дьяволу!..
"I," said Coupeau, with an air of importance, "I'm obliged to leave you; I'm off to work. Yes, I promised my wife. Amuse yourselves; my spirit you know remains with my pals."	- Придется мне вас покинуть, - важно сказал Купо. - Мне нужно идти на работу, - дал слово жене... Ну, веселитесь, я душой всегда с приятелями, вы сами знаете.
The others chuffed him.	Кровельщика подняли на смех.
But he seemed so decided that they all accompanied him when he talked of going to fetch his tools from Pere Colombe's.	Но у него был такой решительный вид, он так твердо заявил, что идет к дяде:Коломбу за инструментом, что все отправились провожать его.
He took his bag from under the seat and laid it on the ground before him whilst they had a final drink.	Придя в "Западню", Купо вынул мешок из-под лавки, но не взвалил его на плечи, а поставил перед собою, пока чокались и опрокидывали по стаканчику на прощание.
But at one o'clock the party was still standing drinks.	Пробило час, а компания все еще угощалась.
Then Coupeau, with a bored gesture placed the tools back again under the seat. They were in his way; he could not get near the counter without stumbling against them.	Тогда Купо, досадливо пнув мешок ногой, засунул его снова под лавку: он мешает ему, путается тут под ногами, не дает подойти к стойке.
It was too absurd; he would go to Bourguignon's on the morrow.	Да и чего канителиться, можно пойти к Бургиньону завтра.
The other four, who were quarrelling about the question of salaries, were not at all surprised when the zinc-worker, without any explanation, proposed a little stroll on the Boulevard, just to stretch their legs.	Остальные так увлеклись спором о заработной плате, что нисколько не удивились, когда Купо без всяких объяснений предложил пройтись по бульвару, чтобы размять ноги. Дождь перестал.
They didn't go very far. They seemed to have nothing to say to each other out in the fresh air. Without even consulting each other with so much as a nudge, they slowly and instinctively ascended the Rue des Poissonniers, where they went to Francois's and had a glass of wine out of the bottle.	На воздухе всех развезло: прошли каких-нибудь двести шагов и вдруг осовели, размякли; стало скучно, язык во рту не ворочался; машинально, даже не сговариваясь друг с другом, свернули на улицу Пуассонье и ввалились к Франсуа распить бутылочку. Право, надо было хватить для бодрости. На улице такая тощища, грязь непролазная, даже на эти полицейские морды на посту глядеть жалко.
Lantier pushed his comrades inside the private room at the back; it was a narrow place with only one table in it, and was separated from the shop by a dull glazed partition.	Лантье затащил товарищей в отдельный кабинет -малюсенькую комнатку с одним-единственным столом, отделенную от общей залы перегородкой с матовыми стеклами.
He liked to do his drinking in private rooms because it seemed more respectable.	Он, Лантье, всегда ходит в отдельные кабинеты -это гораздо приличнее.
Didn't they like it here?	Разве им здесь не нравится?
It was as comfortable as being at home. You could even take a nap here without being embarrassed.	Здесь чувствуешь себя как дома, можно не стесняться, хоть спать ложись.
He called for the newspaper, spread it out open before him, and looked through it, frowning the while.	Шапочник спросил газету, развернул ее и, нахмурив брови, стал просматривать.
Coupeau and My-Boots had commenced a game of piquet.	Купо и Сапог начали партию в пикет.

Two bottles of wine and five glasses were scattered about the table.	На столе стояли две бутылки и пять стаканов. - Ну, что там написано, в этой простыне? -спросил у шапочника Шкварка-Биби. Лантье ответил не сразу. - Я просматриваю отчет о заседании палаты, - сказал он наконец, не поднимая глаз. - Ах, эти грошовые республиканцы, эти левые! Бездельники! Разве народ выбирал их для того, чтобы они разводили розовую водицу?.. Вот этот, например, верит в бога и заводит шашни с министрами, с этими мерзавцами! Нет, если б меня выбрали, я б поднялся на трибуну и сказал бы просто: дермо!.. И все. Да, таково мое мнение. - А про Баденгэ слышали? - сказал Соленая Пасть. - Говорят, он на днях отхлестал жену по физиономии. Честное слово! Прямо при всей свите. И без всякой причины. Подошел да и треснул. Говорят, он был на взводе. - Да ну вас с вашей политикой! -закричал Купо. - Почитайте-ка лучше из происшествий... про убийства; это куда занятнее. И, возвращаясь к пикету, он объявил терц от девятки и три дамы: - У меня мусорный терц и три голубки... Везет мне на юбки!
They emptied their glasses.	Выпили по стаканчику.
Then Lantier read out loud:	Лантье начал читать вслух:
"A frightful crime has just spread consternation throughout the Commune of Gaillon, Department of Seine-et-Marne.	- "Чудовищное преступление привело в ужас всех жителей Гальона (департамент Сены и Марны).
A son has killed his father with blows from a spade in order to rob him of thirty sous."	Сын убил отца лопатой, чтобы украсть у него тридцать су..."
They all uttered a cry of horror.	Все в ужасе ахнули.
There was a fellow whom they would have taken great pleasure in seeing guillotined!	Вот уж кому следует отрубить голову! Они бы с удовольствием поглядели на это!
No, the guillotine was not enough; he deserved to be cut into little pieces.	Да нет, для такого и гильотины мало! Его надо на куски разрубить.
The story of an infanticide equally aroused their indignation; but the hatter, highly moral, found excuses for the woman, putting all the wrong on the back of her husband; for after all, if some beast of a man had not put the wretched woman into the way of bleak poverty, she could not have drowned it in a water closet.	Сообщение о детоубийстве тоже возмутило их, но шапочник, человек строгой морали, оправдывал мать, взваливая всю ответственность на соблазнителя: если бы этот негодяй не наградил ее ребенком, не пришлось бы ей бросать малютку в отхожее место.
They were most delighted though by the exploit of a Marquis who, coming out of a dance hall at two in the morning, had defended himself against an attack by three blackguards on the Boulevard des Invalides.	Но от чего они пришли в восторг, - так это от подвигов маркиза де Т., который, возвращаясь с бала в два часа ночи, подвергся на бульваре Инвалидов нападению трех бродяг.
Without taking off his gloves, he had disposed of the first two villains by ramming his head into their stomachs, and then had marched the third one off to the police.	Он даже перчаток не снял: двоих ударил головой в живот - они тут же и покатились, а третьего отвел за ухо в полицию.

What a man!	Вот это молодчина! Каково?
Too bad he was a noble.	Жаль, что аристократишка.
"Listen to this now," continued Lantier. "Here's some society news:	- Ну, слушайте теперь, - сказал Лантье, - перехожу к великосветской хронике.
'A marriage is arranged between the eldest daughter of the Countess de Bretigny and the young Baron de Valancay, aide-de-camp to His Majesty.	"Графиня Бретиньи выдает старшую дочь за молодого барона Валенсе, адъютанта его величества.
The wedding trousseau will contain more than three hundred thousand francs' worth of lace."	Среди приданого имеется больше чем на триста тысяч франков кружев..."
"What's that to us?" interrupted Bibi-the-Smoker.	- А нам-то какое дело? - прервал его Шкварка-Биби.
"We don't want to know the color of her mantle.	- Кому интересно знать, какого цвета у нее рубашки?..
The girl can have no end of lace; nevertheless she'll see the folly of loving."	Сколько бы у нее ни было кружев, у этой девчонки, а все части тела у нее такие же, как и у всякой другой.
As Lantier seemed about to continue his reading, Salted-Mouth, otherwise Drink-without-Thirst, took the newspaper from him and sat upon it, saying:	Лантье собирался продолжать чтение, но Соленая Пасть, он же Пей-до-дна, вырвал у него газету из рук, уселся на нее и заявил:
"Ah! no, that's enough! This is all the paper is good for."	- Нет, довольно... EOT ее место, пусть погреется... Бумага только на это и годится.
Meanwhile, My-Boots, who had been looking at his hand, triumphantly banged his fist down on the table.	Между тем Сапог, рассмотрев свои карты, с торжеством ударил кулаком по столу.
He scored ninety-three.	У него было девяносто три.
"I've got the Revolution!" he exulted.	- У меня революция! - закричал он. -Квинт-мажор, пять обжор - все пасутся на лужку!.. Ведь это двадцать, так? Затем терц-мажор на бубнах - итого двадцать три; Да три быка - двадцать шесть; да три лакея - двадцать девять; да три кривых - девяносто два... Играю первый год республики - девяносто три!
"You're out of luck, comrade," the others told Coupeau.	- Продулся, старина! - закричали остальные кровельщику.
They ordered two fresh bottles.	Потребовали еще две бутылки.
The glasses were filled up again as fast as they were emptied, the booze increased.	Наливали стакан за стаканом и пьянели все сильнее.
Towards five o'clock it began to get disgusting, so much so that Lantier kept very quiet, thinking of how to give the others the slip; brawling and throwing the wine about was no longer his style.	К пяти часам напились вдрызг; Лантье сидел молча и уже подумывал, как бы улизнуть. Он не любил, когда начинали реветь без толку и плескать вино на пол.
Just then Coupeau stood up to make the drunkard's sign of the cross.	Тут как раз Купо встал и объявил, что покажет "крестное знамение пьяницы".

Touching his head he pronounced Montpernasse, then Menilmonte as he brought his hand to his right shoulder, Bagnolet giving himself a blow in the chest, and wound up by saying stewed rabbit three times as he hit himself in the pit of the stomach.	Сложив пальцы, он поднес их ко лбу, потом к правому, к левому плечу, затем к животу, произнося при этом Монпарнасс, Менильмонт, Куртиль, Баньоле, а затем трижды ткнул себя под ложечку и затянул: "Слава, слава, слава Пьянице".
Then the hatter took advantage of the clamor which greeted the performance of this feat and quietly made for the door.	Тут все захлопали, поднялся гвалт. Шапочник воспользовался этим и спокойно ушел.
His comrades did not even notice his departure.	Собутыльники даже не заметили его отсутствия.
He had already had a pretty good dose.	У него у самого порядком шумело в голове.
But once outside he shook himself and regained his self-possession; and he quietly made for the shop, where he told Gervaise that Coupeau was with some friends.	Но, выйдя на улицу, он встряхнулся, оправился, принял свой обычный самоуверенный вид и не спеша зашагал домой. Дома он рассказал Жервезе, что Купо загулял с приятелями.
Two days passed by. The zinc-worker had not returned.	Прошло два дня, Купо не возвращался.
He was reeling about the neighborhood, but no one knew exactly where.	Он кутил где-то в квартале, но где именно, было неизвестно.
Several persons, however, stated that they had seen him at mother Baquet's, at the	Его видели и у тетушки Баке, и в
"Butterfly," and at the	"Бабочке", и в кабачке
"Little Old Man with a Cough."	"Кашляющий Карапузик".
Only some said that he was alone, whilst others affirmed that he was in the company of seven or eight drunkards like himself.	Но одни говорили, что он пьянствует в одиночку, а другие, что с ним целая компания в восемь или девять человек, и все такие же пьяницы, как и он.
Gervaise shrugged her shoulders in a resigned sort of way.	Жервеза покорно пожимала плечами.
Mon Dieu! She just had to get used to it.	Господи, приходится привыкать ко всему!

She never ran about after her old man; she even went out of her way if she caught sight of him inside a wineshop, so as to not anger him; and she waited at home till he returned, listening at night-time to hear if he was snoring outside the door. He would sleep on a rubbish heap, or on a seat, or in a piece of waste land, or across a gutter. On the morrow, after having only badly slept off his booze of the day before, he would start off again, knocking at the doors of all the consolation dealers, plunging afresh into a furious wandering, in the midst of nips of spirits, glasses of wine, losing his friends and then finding them again, going regular voyages from which he returned in a state of stupor, seeing the streets dance, the night fall and the day break, without any other thought than to drink and sleep off the effects wherever he happened to be.	Она никогда не бегает за мужем, а если случайно замечает его в кабаке, то нарочно отходит подальше, чтобы не злить его. Она только поджидает его возвращения, а ночью прислушивается, не храпит ли он под дверью, -случалось, что Купо засыпал на куче мусора, на скамейке, среди какого-нибудь пустыря или даже прямо в канаве; а чуть свет, еще не протрезвившись после вчерашнего, он снова принимался за свое непробудное пьянство; он стучал в запертые ставни еще не открывшихся питейных заведений, опохмелялся, опрокидывал стаканчик - другой, и опять все начиналось сначала: хождения из одного кабака в другой, приятели-собутыльники, с которыми он то расставался, то снова встречался, - и улицы опять начинали плясать перед его глазами. Спускалась ночь, снова занимался день, а у него только одно и было на уме - пить, пить, до бесчувствия, свалиться, обеспамятев, проспаться и снова пить.
When in the latter state, the world was ended so far as he was concerned.	Когда он так запивал, остановить его было нельзя.
On the second day, however, Gervaise went to Pere Colombe's l'Assommoir to find out something about him; he had been there another five times, they were unable to tell her anything more.	На следующий день после исчезновения Купо Жервеза все-таки сходила в "Западню" дяди Коломба справиться о муже. Кровельщик появлялся там раз пять, а где он теперь, - никто не знал.
All she could do was to take away his tools which he had left under a seat.	Жервеза так и ушла ни с чем, только захватила его инструменты, все еще валявшиеся под скамейкой.
In the evening Lantier, seeing that the laundress seemed very worried, offered to take her to a music-hall, just by way of passing a pleasant hour or two.	Вечером Лантье, видя, что Жервеза расстраивается, предложил ей отправиться для развлечения в кафешантан.
She refused at first, she was in no mood for laughing.	Сначала она отказалась: ей было не до веселья.
Otherwise she would not have said, "no," for the hatter made the proposal in too straightforward a manner for her to feel any mistrust.	Если бы у нее было спокойно на душе, она приняла бы предложение, потому что шапочник сделал его очень просто и, по-видимому, без всяких задних мыслей.
He seemed to feel for her in quite a paternal way.	Казалось, он и в самом деле сочувствует ей и относится к ней чуть ли не по-отечески.
Never before had Coupeau slept out two nights running.	Никогда еще Купо не пропадал по двое суток подряд.
So that in spite of herself, she would go every ten minutes to the door, with her iron in her hand, and look up and down the street to see if her old man was coming.	Каждые десять минут Жервеза, не выпуская из рук утюга, подходила к двери и выглядывала на улицу - не идет ли муж. Ей не сиделось на месте, - "точно у меня какой-то зуд в теле", -говорила она.
It might be that Coupeau had broken a leg, or fallen under a wagon and been crushed and that might be good riddance to bad rubbish.	А впрочем, если даже Купо и попал под колеса или сломал себе шею, ей нисколько его не жалко!

She saw no reason for cherishing in her heart any affection for a filthy character like him, but it was irritating, all the same, to have to wonder every night whether he would come in or not.	Нет, у нее не осталось ни капли чувства к этому грязному негодяю. И потом, право же невыносимо все время гадать, - вернется он или не вернется!
When it got dark, Lantier again suggested the music-hall, and this time she accepted.	Когда на улицах зажглись газовые фонари, Лантье снова завел речь о кафешантане, и Жервеза согласилась.
She decided it would be silly to deny herself a little pleasure when her husband had been out on the town for three days.	В конце концов слишком глупо отказывать себе в удовольствии, когда муж бражничает трое суток подряд.
If he wasn't coming in, then she might as well go out herself.	Если он не возвращается, то и она тоже уйдет.
Let the entire dump burn up if it felt like it. She might even put a torch to it herself. She was getting tired of the boring monotony of her present life.	Да пропади все пропадом, осточертела ей эта проклятая жизнь! Пусть хоть вся прачечная сгорит - наплевать!
They ate their dinner quickly.	Пообедали на скорую руку.
Then, when she went off at eight o'clock, arm-in-arm with the hatter, Gervaise told mother Coupeau and Nana to go to bed at once.	В восемь часов Жервеза сказала мамаше Купо и Нана, чтобы они укладывались спать, а сама ушла под руку с шапочником.
The shop was shut and the shutters up.	Прачечную заперли.
She left by the door opening into the courtyard and gave Madame Boche the key, asking her, if her pig of a husband came home, to have the kindness to put him to bed.	Жервеза вышла через двор и отдала ключ от квартиры г-же Бош, попросив ее уложить "этого борова", если он вернется.
The hatter was waiting for her under the big doorway, arrayed in his best and whistling a tune.	Шапочник, насвистывая, поджидал у ворот. Он принарядился.
She had on her silk dress.	Жервеза тоже надела шелковое платье.
They walked slowly along the pavement, keeping close to each other, lighted up by the glare from the shop windows which showed them smiling and talking together in low voices.	Они тихонько шли по тротуару и, попав в толпу, прижимались друг к другу. Когда они входили в яркую полосу света, падавшую из окна какой-нибудь лавочки, видно было, что они улыбаются и тихо разговаривают.
The music-hall was in the Boulevard de Rochechouart.	Кафешантан находился на бульваре Рошешуар.
It had originally been a little cafe and had been enlarged by means of a kind of wooden shed erected in the courtyard.	Это было старое маленькое кафе с дощатой пристройкой во дворе.
At the door a string of glass globes formed a luminous porch.	Сверху и по бокам вход был освещен маленькими стеклянными плошками.
Tall posters pasted on boards stood upon the ground, close to the gutter.	На деревянных щитах, поставленных прямо на тротуаре, около канавы, были наклеены длинные афиши.
"Here we are," said Lantier.	- Вот мы и пришли, - сказал Лантье.
"To-night, first appearance of Mademoiselle Amanda, serio-comic."	- Сегодня выступает модная певица мадемуазель Аманда.

Then he caught sight of Bibi-the-Smoker, who was also reading the poster.	Но тут он заметил Шкварку-Биби, который тоже читал афишу.
Bibi had a black eye; some punch he had run up against the day before.	Под глазом у Биби красовался большой синяк. Очевидно, вчера кто-то хватил его кулаком.
"Well! Where's Coupeau?" inquired the hatter, looking about.	- А Купо? - спросил шапочник, оглядываясь по сторонам.
"Have you, then, lost Coupeau?"	- Вы, значит, потеряли Купо?
"Oh! long ago, since yesterday," replied the other.	- О, уже давно, со вчерашнего дня, - отвечал Биби.
"There was a bit of a free-for-all on leaving mother Baquet's.	- Они затеяли свалку у тетушки Баке.
I don't care for fisticuffs. We had a row, you know, with mother Baquet's pot-boy, because he wanted to make us pay for a quart twice over. Then I left. I went and had a bit of a snooze."	А я не люблю потасовок... Ведь скандал вышел у них из-за гарсона тетушки Баке, он с нас хотел два раза получить за одну бутылку... Ну, я и удрал, пошел всхрапнуть маленько.
He was still yawning; he had slept eighteen hours at a stretch.	Биби все еще зевал, хотя проспал целых восемнадцать часов.
He was, moreover, quite sobered, with a stupid look on his face, and his jacket smothered with fluff; for he had no doubt tumbled into bed with his clothes on.	Впрочем, он успел вполне протрезвиться. Вид у него был отупевший, сонный; старая куртка была вся покрыта пухом: очевидно, он спал в постели, не раздеваясь.
"And you don't know where my husband is, sir?" asked the laundress.	- Так, значит, вы не знаете, где мой муж? -спросила прачка.
"Well, no, not a bit. It was five o'clock when we left mother Baquet's.	- Нет, не имею ни малейшего понятия... Мы ушли от тетушки Баке в пять часов.
That's all I know about it. Perhaps he went down the street.	Вот все, что я знаю... Может быть, он спустился вниз по улице.
Yes, I fancy now that I saw him go to the	Да, да, я, кажется, даже видел, как он входил в
'Butterfly' with a coachman. Oh! how stupid it is!	"Бабочку" с каким-то извозчиком..; Экая дурь!
Really, we deserve to be shot."	Бить его надо! Смертным боем бить.
Lantier and Gervaise spent a very pleasant evening at the music-hall.	Лантье и Жервеза провели в кафешантане очень приятный вечер.
At eleven o'clock when the place closed, they strolled home without hurrying themselves.	Часов в одиннадцать, когда все кончилось, они не торопясь вернулись домой.
The cold was quite sharp.	Чуть-чуть пощипывал морозец.
People seemed to be in groups.	Публика кучками расходилась по домам.
Some of the girls were giggling in the darkness as their men pressed close to them.	Какие-то девчонки покатывались от хохота, укрывшись под деревом; мужчины, стоявшие рядом, отпускали по их адресу шуточки.
Lantier was humming one of Mademoiselle Amanda's songs.	Лантье мурлыкал одну из песенок мадемуазель Аманды: "У меня в носу щекочет".
Gervaise, with her head spinning from too much drink, hummed the refrain with him.	Возбужденная и как будто слегка опьяневшая, Жервеза подтягивала ему.

It had been very warm at the music-hall and the two drinks she had had, along with all the smoke, had upset her stomach a bit.	Ей было очень жарко. Два бокала вина, которые она выпила, ударили ей в голову; а потом табачный дым и толпа, и этот запах ресторана подействовали на нее одуряюще.
She had been quite impressed with Mademoiselle Amanda.	Мадемуазель Аманда произвела на нее очень сильное впечатление.
She wouldn't dare to appear in public wearing so little, but she had to admit that the lady had lovely skin.	Сама Жервеза ни за что не решилась бы выступить перед публикой в таком виде. Хотя надо отдать справедливость этой красотке -фигура у нее замечательная, а кожа - прямо позавидовать можно. И Жервеза с чувственным любопытством слушала Лантье, сообщавшего о певице разные подробности; говорил он с таким видом, точно был очень близко знаком с нею.
"Everyone's asleep," said Gervaise, after ringing three times without the Boches opening the door.	- Все спят, - сказала Жервеза, позвонив уже три раза и все-таки не добудившись Бошей.
At length the door opened, but inside the porch it was very dark, and when she knocked at the window of the concierge's room to ask for her key, the concierge, who was half asleep, pulled out some rigmarole which she could make nothing of at first.	Ворота открылись, но под аркой было темно. Жервеза постучала в окошко дворницкой, чтобы получить ключи, но заспанная привратница что-то начала кричать ей, а что - она сначала никак не могла расслышать.
She eventually understood that Poisson, the policeman, had brought Coupeau home in a frightful state, and that the key was no doubt in the lock.	Потом она, наконец, поняла, что Пуассон привел Купо в ужасном виде и что ключ, вероятно, торчит в замке.
"The deuce!" murmured Lantier, when they had entered, "whatever has he been up to here?	- Тьфу, пропасть! - пробормотал Лантье, когда они вошли в комнату. - Что он тут наделал!
The stench is abominable."	Сущая зараза!
There was indeed a most powerful stench.	И в самом деле смрад стоял ужасный.
As Gervaise went to look for matches, she stepped into something messy.	Отыскивая спички, Жервеза то и дело попадала ногой в скользкие лужи.
After she succeeded in lighting a candle, a pretty sight met their eyes.	Наконец она зажгла свечу, и глазам их представилось редкостное зрелище.
Coupeau appeared to have disgorged his very insides. The bed was splattered all over, so was the carpet, and even the bureau had splashes on its sides.	Купо, по-видимому, выворотило наизнанку; он загадил всю комнату, измазал постель, ковер; даже комод весь был забрызган рвотой.
Besides that, he had fallen from the bed where Poisson had probably thrown him, and was snoring on the floor in the midst of the filth like a pig wallowing in the mire, exhaling his foul breath through his open mouth. His grey hair was straggling into the puddle around his head.	Сам он, свалившись с кровати, на которую его уложил Пуассон, храпел на полу, посреди собственной блевотины. Он весь вывалялся в ней, как свинья. Из широко раскрытого рта разило вонью, она отравляла весь воздух; поседевшие волосы слиплись, намокнув в отвратительной луже, растекавшейся вокруг головы.
"Oh! the pig! the pig!" repeated Gervaise, indignant and exasperated.	- Вот свинья, вот свинья! - в бешенстве и негодовании повторяла Жервеза.
"He's dirtied everything. No, a dog wouldn't have done that, even a dead dog is cleaner."	- Все загадил... Нет, он хуже всякой собаки... Ни от какой падали такой вони не будет.

They both hesitated to move, not knowing where to place their feet.	Жервеза и Лантье боялись повернуться, не зная, куда ступить.
Coupeau had never before come home and put the bedroom into such a shocking state.	Никогда еще кровельщик не возвращался в таком виде, ни разу не доходило до того, чтобы он так испоганил комнату.
This sight was a blow to whatever affection his wife still had for him.	Это зрелище сильно пошатнуло доброе чувство, которое Жервеза еще сохранила к мужу.
Previously she had been forgiving and not seriously offended, even when he had been blind drunk.	Раньше, когда он возвращался навеселе, она относилась к нему снисходительно, не брезгливо.
But this made her sick; it was too much.	Но теперь, теперь это было уж слишком; ее всю переворачивало от отвращения.
She wouldn't have touched Coupeau for the world, and just the thought of this filthy bum touching her caused a repugnance such as she might have felt had she been required to sleep beside the corpse of someone who had died from a terrible disease.	Она не дотронулась бы до него и щипцами. Одна мысль о прикосновении к этому гаду возбуждала в ней такое омерзение, как если бы ей предложили лечь рядом с покойником, умершим от дурной болезни.
"Oh, I must get into that bed," murmured she.	- Но ведь лечь-то мне надо же, - прошептала Жервеза.
"I can't go and sleep in the street.	- Не идти же спать на улицу!..
Oh! I'll crawl into it foot first."	Ах, так бы и растоптала его!
She tried to step over the drunkard, but had to catch hold of a corner of the chest of drawers to save herself from slipping in the mess.	Она попыталась перешагнуть через пьяного, но принуждена была ухватиться за угол комода, чтобы не поскользнуться в луже.
Coupeau completely blocked the way to the bed.	Купо совершенно загораживал путь к кровати.
Then, Lantier, who laughed to himself on seeing that she certainly could not sleep on her own pillow that night, took hold of her hand, saying, in a low and angry voice:	Тогда Лантье, усмехаясь при мысли, что сегодня ей не придется спать на своей кровати, взял ее за руку и прошептал тихим, страстным голосом:
"Gervaise, he is a pig."	- Жервеза... Послушай, Жервеза...
She understood what he meant and pulled her hand free.	Жервеза сразу поняла, чего он хочет, и вырвалась.
She sighed to herself, and, in her bewilderment, addressed him familiarly, as in the old days. "No, leave me alone, Auguste. Go to your own bed. I'll manage somehow to lie at the foot of the bed."	- Нет, оставь меня, - испуганно пробормотала она, обращаясь к нему на "ты", как в старые времена. -Умоляю тебя, Огюст, ступай к себе... Я как-нибудь устроюсь. Я заберусь на кровать через спинку.
"Come, Gervaise, don't be foolish," resumed he.	- Послушай, Жервеза, не будь дурочкой, -повторял он.
"It's too abominable; you can't remain here. Come with me.	- Здесь такая вонища, что тебе не выдержать... Идем.
He won't hear us. What are you afraid of?"	Чего ты боишься? Он не услышит.
"No," she replied firmly, shaking her head vigorously.	Жервеза отбивалась и отрицательно трясла головой.

Then, to show that she would remain where she was, she began to take off her clothes, throwing her silk dress over a chair. She was quickly in only her chemise and petticoat.	Растерявшись, не зная, что делать, и желая показать Лантье, что она остается здесь, она начала раздеваться. Сорвала с себя шелковое платье, бросила его на стул и осталась в рубашке и нижней юбке, с голыми руками и плечами.
Well, it was her own bed.	Ведь это ее кровать!
She wanted to sleep in her own bed and made two more attempts to reach a clean corner of the bed.	Она хочет спать на своей кровати! Она все снова и снова пыталась найти чистое местечко, чтобы пробраться в постель.
Lantier, having no intention of giving up, whispered things to her.	Но Лантье не отставал, он хватал ее за талию, нашептывал ей страстные слова, задыхался, старался разжечь ее.
What a predicament she was in, with a louse of a husband that prevented her from crawling under her own blankets and a low skunk behind her just waiting to take advantage of the situation to possess her again.	Она оказалась между пьяницей-мужем, который мешал ей честно улечься в собственную постель, и этим негодяем, который думал только о том, чтобы воспользоваться ее несчастием и снова овладеть ею.
She begged Lantier to be quiet.	Когда шапочник повышал голос, Жервеза умоляла его замолчать.
Turning toward the small room where Nana and mother Coupeau slept, she listened anxiously.	Вытянув шею, она прислушивалась к тому, что делалось в маленькой комнате, где спали Нана и мамаша Купо. Но, очевидно, и старуха и девочка спали крепким сном.
She could hear only steady breathing.	Слышно было, как они громко посапывают.
"Leave me alone, Auguste," she repeated. "You'll wake them.	- Огюст, оставь меня, ты их разбудишь, -повторяла Жервеза, стискивая руки.
Be sensible."	- Перестань же! В другой раз... Не здесь, не при дочери...
Lantier didn't answer, but just smiled at her. Then he began to kiss her on the ear just as in the old days.	Но Лантье молчал, улыбаясь; он медленно поцеловал ее в ухо, как целовал когда-то давно, когда хотел раззадорить, опьянить.
Gervaise felt like sobbing. Her strength deserted her; she felt a great buzzing in her ears, a violent tremor passed through her.	Жервеза сразу обессилела, в ушах ее зашумело, по телу пробежала дрожь.
She advanced another step forward.	Но все-таки она еще раз попыталась пробраться к кровати.
And she was again obliged to draw back.	И опять должна была отступить.
It was not possible, the disgust was too great. She felt on the verge of vomiting herself.	Оттуда поднимался такой невыносимый смрад, что ее чуть не стошнило от омерзения.
Coupeau, overpowered by intoxication, lying as comfortably as though on a bed of down, was sleeping off his booze, without life in his limbs, and with his mouth all on one side.	Мертвецки пьяный Купо валялся неподвижно, как труп; он храпел на полу, точно на мягкой перине.
The whole street might have entered and laughed at him, without a hair of his body moving.	Заберись к его жене хоть вся улица, он и не шелохнулся бы.
"Well, I can't help it," she faltered.	-Тем хуже, - бормотала Жервеза.

"It's his own fault.	- Он сам виноват.
Mon Dieu!	Я не могу... Ах, боже мой, боже мой!
He's forcing me out of my own bed. I've no bed any longer. No, I can't help it.	Он гонит меня с моей постели, у меня больше нет постели... Нет, я не могу.
It's his own fault."	Он сам виноват.
She was trembling so she scarcely knew what she was doing.	Она дрожала, она теряла голову.
While Lantier was urging her into his room, Nana's face appeared at one of the glass panes in the door of the little room.	И в то время, как Лантье тащил ее к себе, за застекленной дверью маленькой комнаты появилось лицо Нана.
The young girl, pale from sleep, had awakened and gotten out of bed quietly.	Девочка только что проснулась и тихонько встала. Она была в одной рубашке, бледная, заспанная.
She stared at her father lying in his vomit. Then, she stood watching until her mother disappeared into Lantier's room.	Нана посмотрела на отца, валявшегося в собственной блевотине, потом перевела глаза на мать и, прильнув к стеклу, стояла и глядела, пока юбка матери не исчезла в двери чужого мужчины напротив.
She watched with the intensity and the wide-open eyes of a vicious child aflame with curiosity.	Лицо Нана было серьезно. Широко открытые глаза порочного ребенка горели чувственным любопытством.
CHAPTER IX	IX
That winter mother Coupeau nearly went off in one of her coughing fits.	В эту зиму матушка Купо чуть было не умерла от удушья.
Each December she could count on her asthma keeping her on her back for two and three weeks at a time.	Она уже привыкла к тому, что каждый год, в декабре, астма укладывает ее в постель на две-три недели.
She was no longer fifteen, she would be seventy-three on Saint-Anthony's day.	Что ж, она уже не молоденькая: на святого Антония исполнится семьдесят три года.
With that she was very rickety, getting a rattling in her throat for nothing at all, though she was plump and stout.	Матушка Купо стала совершенной развалиной и, несмотря на свою толщину, заболевала от каждого пустяка.
The doctor said she would go off coughing, just time enough to say: "Good-night, the candle's out!"	Доктор предупредил, что удушье прикончит ее разом, в мгновение ока, так что она и охнуть не успеет.
When she was in her bed mother Coupeau became positively unbearable.	Когда старухе приходилось лежать в постели, она делалась совсем невыносимой.
It is true though that the little room in which she slept with Nana was not at all gay.	Надо сознаться, что комната, в которой она спала вместе с Нана, была далеко не из приятных.
There was barely room for two chairs between the beds.	Между кроватями могло поместиться только два стула.
The wallpaper, a faded gray, hung loose in long strips.	Серые выцветшие обои висели клочьями.

The small window near the ceiling let in only a dim light. It was like a cavern.	Сквозь круглое окошко, прорезанное под самым потолком, проникал скудный, сумрачный свет, точно в погребе. Ну как не расклеиться вконец в такой дыре, особенно женщине, которой и без того трудно дышать!
At night, as she lay awake, she could listen to the breathing of the sleeping Nana as a sort of distraction; but in the day-time, as there was no one to keep her company from morning to night, she grumbled and cried and repeated to herself for hours together, as she rolled her head on the pillow:	Ночью, во время бессонницы, старуха прислушивалась к дыханию спящей Нана, и это развлекало ее. Но днем, с утра до вечера, матушка Купо оставалась совсем одна; никто не приходил посидеть с ней, и она целыми часами брюзжала, плакала и, ворочаясь на подушке, твердила:
"Good heavens! What a miserable creature I am!	- Господи, какая я несчастная!
Good heavens! What a miserable creature I am!	Господи, какая я несчастная!..
They'll leave me to die in prison, yes, in prison!"	Это же тюрьма!.. Они меня уморят в этой тюрьме!
As soon as anyone called, Virginie or Madame Boche, to ask after her health, she would not reply directly, but immediately started on her list of complaints:	И когда Виржини или г-жа Бош заходили проведать ее, она, не отвечая на вопрос о здоровье, начинала изливаться в бесконечных жалобах:
"Oh, I pay dearly for the food I eat here.	- Да, здесь мне хлеб достается недешево!
I'd be much better off with strangers.	У чужих людей, и то было бы легче!..
I asked for a cup of tisane and they brought me an entire pot of hot water. It was a way of saying that I drank too much.	Я недавно попросила чашечку морса, так знаете что: они притащили мне целую миску, конечно, чтобы попрекнуть меня, сказать, что я слишком много пью!..
I brought Nana up myself and she scurries away in her bare feet every morning and I never see her again all day.	А Нана? Ведь я выходила эту девчонку, а она, как вскочит с постели, так и убегает, - больше я ее и не вижу. Можно подумать, что от меня смердит.
Then at night she sleeps so soundly that she never wakes up to ask me if I'm in pain. I'm just a nuisance to them. They're waiting for me to die.	А ночью дрыхнет и ни разу не проснется, не спросит, как я себя чувствую... Конечно, я им мешаю, они ждут не дождутся, когда я подохну.
That will happen soon enough.	Ох, теперь уж недолго ждать!
I don't even have a son any more; that laundress has taken him from me.	Нет у меня больше сына; эта мерзкая прачка отняла его у меня.
She'd beat me to death if she wasn't afraid of the law."	Она бы рада избить меня; кабы суда не боялась, уж она давно бы меня придушила.
Gervaise was indeed rather hasty at times.	Жервеза и в самом деле иногда грубо обращалась со старухой.
The place was going to the dogs, everyone's temper was getting spoilt and they sent each other to the right about for the least word.	Дела шли все хуже и хуже. Все были мрачны, и ссоры вспыхивали на каждом шагу.
Coupeau, one morning that he had a hangover, exclaimed:	Однажды утром Купо, у которого после попойки трещала голова, воскликнул:
"The old thing's always saying she's going to die, and yet she never does!"	- Старуха все обещает помереть, а вот никак не соберется!

The words struck mother Coupeau to the heart.	Эти слова поразили мамашу Купо в самое сердце.
They frequently complained of how much she cost them, observing that they would save a lot of money when she was gone.	Ее упрекали в том, что она дорого стоит; при ней совсем спокойно говорили, что, не будь ее, расходы сильно сократились бы. По правде сказать, старуха и сама вела себя не так, как бы следовало. Например, когда приходила ее старшая дочь, г-жа Лера, она начинала жаловаться на невестку и на сына, говорила, что ее морят голодом, - и все только для того, чтобы выманить у дочери двадцать су. Эти деньги старуха тратила на лакомства. Она нашептывала супругам Лорилле, будто их десять франков уходят у прачки бог знает куда - на новые чепчики, на пирожные, которые Хромуша съедает потихоньку от всех, а то и на такие пакости, о которых и сказать стыдно. Раза два или три родные чуть не передрались из-за нее. Она стояла то за тех, то за других. В конце концов получалась настоящая склока.
When at her worst that winter, one afternoon, when Madame Lorilleux and Madame Lerat had met at her bedside, mother Coupeau winked her eye as a signal to them to lean over her.	Однажды г-жа Лорилле и г-жа Лера сошлись около постели матери, лежавшей в жесточайшем приступе астмы. Старуха подмигнула, чтобы они наклонились к ней поближе.
She could scarcely speak. She rather hissed than said in a low voice:	Она едва могла говорить и прохрипела шепотом:
"It's becoming indecent.	- Нечего сказать, дожили!..
I heard them last night.	Я их слышала нынче ночью.
Yes, Clump-clump and the hatter.	Да, да! Хромушу с шапочником.
And they were kicking up such a row together! Coupeau's too decent for her."	Вот возня-то была! А Купо - тоже хорош! Ну и дела!
And she related in short sentences, coughing and choking between each, that her son had come home dead drunk the night before.	И старуха, задыхаясь и кашляя, начала рассказывать прерывистым голосом. Вчера сын вернулся мертвецки пьяный.
Then, as she was not asleep, she was easily able to account for all the noises, of Clump-clump's bare feet tripping over the tiled floor, the hissing voice of the hatter calling her, the door between the two rooms gently closed, and the rest.	Она не спала, она слышала решительно все, каждый звук - и шаги босых ног Хромуши, и голос шапочника, который шепотом звал ее, и скрип отворяемой двери, и все остальное.
It must have lasted till daylight. She could not tell the exact time, because, in spite of her efforts, she had ended by falling into a dose.	Должно быть, это продолжалось до самого утра, -она не знала наверное, так как в конце концов сон сморил ее.
"What's most disgusting is that Nana might have heard everything," continued she.	- Хуже всего то, что их могла слышать Нана, -продолжала матушка Купо.
"She was indeed restless all the night, she who usually sleeps so sound.	- Она плохо спала.
She tossed about and kept turning over as though there had been some lighted charcoal in her bed."	Всегда спит как убитая, а тут все вскакивала и вертелась, точно на угольях.

The other two women did not seem at all surprised.	Обе женщины, по-видимому, ничуть не удивились.
"Of course!" murmured Madame Lorilleux, "it probably began the very first night. But as it pleases Coupeau, we've no business to interfere.	- Черт возьми! - прошептала г-жа Лорилле. -Должно быть, это началось с первого же дня... Раз Купо ничего не имеет против, так нам-то и подавно все равно.
All the same, it's not very respectable."	Но какой позор для семьи!
"As for me," declared Madame Lerat through clenched teeth, "if I'd been there, I'd have thrown a fright into them. I'd have shouted something, anything.	- Будь я на вашем месте, - прошептала г-жа Лера, кусая губы, - я бы их спугнула, крикнула бы что-нибудь, например: "Вижу!" - или: "Полиция!"
A doctor's maid told me once that the doctor had told her that a surprise like that, at a certain moment, could strike a woman dead.	Прислуга одного доктора говорила мне, будто ее хозяин рассказывал, что в такой момент женщина с испуга может умереть на месте.
If she had died right there, that would have been well, wouldn't it?	Да, славно было бы, если б Хромуша умерла вот так, на месте преступления.
She would have been punished right where she had sinned."	Чем согрешила, тем и наказана!
It wasn't long until the entire neighborhood knew that Gervaise visited Lantier's room every night.	Скоро весь квартал узнал, что Жервеза каждую ночь ходит к Лантье.
Madame Lorilleux was loudly indignant, calling her brother a poor fool whose wife had shamed him.	Г-жа Лорилле изливала свое негодование перед всеми соседками и вслух жалела своего простофилю-брата, обманутого и обесчещенного женой.
And her poor mother, forced to live in the midst of such horrors.	Послушать ее, так выходило, что если она и бывает еще в этом вертепе, то только ради своей несчастной матери, которая принуждена жить среди всей этой мерзости.
As a result, the neighbors blamed Gervaise.	Все соседи обрушились на Жервезу.
Yes, she must have led Lantier astray; you could see it in her eyes.	Она виновата во всем, она сама соблазнила шапочника, - это сразу видно по ее глазам.
In spite of the nasty gossip, Lantier was still liked because he was always so polite. He always had candy or flowers to give the ladies.	Да, несмотря на все грязные сплетни, шельма Лантье сумел выйти сухим из воды. И все потому, что он по-прежнему имел вид воспитанного человека: гулял ли он по улицам, читал ли свои газеты, - все он делал прилично, с дамами был вежлив и предупредителен, подносил им цветы и конфеты.
Mon Dieu! Men shouldn't be expected to push away women who threw themselves at them.	Боже мой, мужчина всегда остается мужчиной, -петух - петух и есть! Нельзя же требовать, чтобы он устоял перед женщиной, которая сама ему на шею вешается.
There was no excuse for Gervaise. She was a disgrace.	Но для Жервезы не было никаких извинений: она позорила всю улицу.
The Lorilleuxs used to bring Nana up to their apartment in order to find out more details from her, their godchild.	Лорилле в качестве крестных зазывали к себе Нана и выпытывали у нее подробности.

But Nana would put on her expression of innocent stupidity and lower her long silky eyelashes to hide the fire in her eyes as she replied.	Они старались расспросить ее обиняками, а девчонка притворилась дурочкой в, скрывая огоньки в глазах, опускала длинные ресницы.
In the midst of this general indignation, Gervaise lived quietly on, feeling tired out and half asleep.	Несмотря на всеобщее негодование, Жервеза оставалась все такой же спокойной, чуточку вялой, как бы сонной.
At first she considered herself very sinful and felt a disgust for herself.	В первое время она чувствовала себя преступницей, испытывала отвращение к себе, ей казалось, что она окунулась в грязь.
When she left Lantier's room she would wash her hands and scrub herself as if trying to get rid of an evil stain.	Выйдя из комнаты Лантье, она мыла руки, мочила тряпку и чуть не до крови терла себе, плечи, точно желая смыть эту грязь.
If Coupeau then tried to joke with her, she would fly into a passion, and run and shiveringly dress herself in the farthest corner of the shop; neither would she allow Lantier near her soon after her husband had kissed her.	Когда Купо приставал к ней, Жервеза сердилась, убегала в прачечную и одевалась там, дрожа от холода. С другой стороны, она не допускала, чтобы шапочник трогал ее после того, как ее обнимал муж.
She would have liked to have changed her skin as she changed men.	Ей хотелось бы, меняя мужчин, менять и кожу.
But she gradually became accustomed to it.	Но мало-помалу Жервеза привыкла.
Soon it was too much trouble to scrub herself each time.	Слишком утомительно было каждый раз мыться.
Her thirst for happiness led her to enjoy as much as she could the difficult situation.	Лень расслабляла ее, постоянная потребность в счастье заставляла ее даже из неприятностей извлекать крупицы радости.
She had always been disposed to make allowances for herself, so why not for others? She only wanted to avoid causing trouble.	Она была снисходительна и к себе и к другим; она старалась только устроить все к общему благополучию.
As long as the household went along as usual, there was nothing to complain about.	Ведь если и муж и любовник довольны, если все в доме идет как следует, если все сыты, веселы, шутят с утра до ночи и наслаждаются жизнью, -то, значит, и жаловаться не на что.
Then, after all, she could not be doing anything to make Coupeau stop drinking; matters were arranged so easily to the general satisfaction.	В конце концов, если все уладилось ко всеобщему удовольствию, то, значит, ее вина не так уж велика.
One is generally punished if one does what is not right.	Обыкновенно наказаны бывают дурные поступки.
His dissoluteness had gradually become a habit. Now it was as regular an affair as eating and drinking.	И постепенно распутство вошло у Жервезы в привычку, стало как бы в порядке вещей, как завтраки и обеды.
Each time Coupeau came home drunk, she would go to Lantier's room. This was usually on Mondays, Tuesdays and Wednesdays.	Она уходила к Лантье всякий раз, как Купо возвращался пьяным, чуть не через день. Жервеза делила ночи между двумя мужчинами. Под конец она стала уходить к любовнику даже и тогда, когда муж бывал трезв.

Sometimes on other nights, if Coupeau was snoring too loudly, she would leave in the middle of the night.	Если Купо храпел слишком громко, она переходила в постель шапочника, чтобы выспаться спокойно.
It was not that she cared more for Lantier, but just that she slept better in his room.	И не потому, что она любила Лантье больше, чем мужа. Нет, просто она находила, что шапочник чистоплотнее, у него в комнате она отсыпалась, чувствовала себя свежее, точно после купания. Словом, она была похожа на кошку, которая любит взобраться на белое покрывало, свернуться калачиком и спать.
Mother Coupeau never dared speak openly of it.	Мамаша Купо никогда не осмеливалась открыто заговорить с Жервезой о ее связи.
But after a quarrel, when the laundress had bullied her, the old woman was not sparing in her allusions.	Но когда они ссорились и Жервеза обижала ее, старуха донимала ее намеками.
She would say that she knew men who were precious fools and women who were precious hussies, and she would mutter words far more biting, with the sharpness of language pertaining to an old waistcoat-maker.	Бывают же на свете дураки-мужья и негодницы-жены, и тут она прибавляла кой-какие словечки, которых у старой жилетницы был богатый запас.
The first time this had occurred Gervaise looked at her straight in the face without answering. Then, also avoiding going into details, she began to defend herself with reasons given in a general sort of way.	В первый раз Жервеза ничего не отвечала и лишь сверлила старуху взглядом, стараясь прочесть что-то на ее лице, потом начала оправдываться всякими общими фразами, словно рассуждая вслух.
When a woman had a drunkard for a husband, a pig who lived in filth, that woman was to be excused if she sought for cleanliness elsewhere.	Если у женщины муж пьяница, вечно ходит свинья свиньей и от него вечно разит вином, такой женщине вполне простительно искать кого-нибудь почище на стороне.
Once she pointed out that Lantier was just as much her husband as Coupeau was.	Доходило до того, что Жервеза откровенно намекала, что Лантье ее муж, - он столь же близок ей, как и Купо, а может быть, даже и больше.
Hadn't she known him since she was fourteen and didn't she have children by him?	Ведь она жила с шапочником, когда ей было всего четырнадцать лет. Ведь она с ним двух детей прижила!
Anyway, she'd like to see anyone make trouble for her.	А если так, то ей все простительно, никто не может бросить в нее камень. Против себя не пойдешь, таков уж закон природы. И пусть лучше ее не задевают. Пусть лучше на себя поглядят, она кое-что тоже знает.
She wasn't the only one around the Rue de la Goutte-d'Or.	Улица Гут-д'Ор не больно-то чиста.
Madame Vigouroux, the coal-dealer had a merry dance from morning to night.	Г-жа Вигуру с утра до ночи беспутничает в своей лавке.
Then there was the grocer's wife, Madame Lehongre with her brother-in-law.	Г-жа Леонгр, жена бакалейщика, спит со своим деверем, долговязым слюнтяем.
Mon Dieu! What a slob of a fellow.	А часовщик, напротив?

He wasn't worth touching with a shovel. Even the neat little clockmaker was said to have carried on with his own daughter, a streetwalker.	На вид такой приличный, а чуть не попал под суд за хорошие дела: связался с собственной дочерью. Да и дочь-то у него - наглая бульварная шлюха!
Ah, the entire neighborhood.	Жервеза обводила широким жестом весь квартал.
Oh, she knew plenty of dirt.	Только начни копаться в соседском грязном белье, так, пожалуй, в час не расскажешь! Отцы, матери, дети дрыхнут все вместе, как скотина в хлеву. Кругом повальный блуд какой-то. Свинство в каждом доме. И мужчины и женщины, все хороши! Такой уж это злосчастный уголок Парижа. Нужно сбросить всех в одну навозную кучу. Этого навоза хватит на удобрение всех садов в Сен-Дени. - Не плюйте вверх - на вас же упадет! - кричала Жервеза, когда ее выводили из терпения. - У каждого свои дела. Хотите жить, как вам нравится, так не мешайте и другим жить, как они хотят... Я веем довольна, я никому не мешаю. Я только не хочу, чтобы в меня швыряли грязью люди, которые сами сидят по уши в грязи.
One day when mother Coupeau was more pointed than usual in her observations, Gervaise had replied to her, clinching her teeth:	Однажды, когда мамаша Купо выразилась яснее обычного, Жервеза процедила сквозь зубы:
"You're confined to your bed and you take advantage of it. Listen! You're wrong. You see that I behave nicely to you, for I've never thrown your past life into your teeth.	-Вы больны и пользуетесь этим... Послушайте, ведь я вас не обижаю, не попрекаю тем, как вы жили.
Oh! I know all about it. No, don't cough. I've finished what I had to say.	А нам про вас все известно! Ведь еще при папаше Купо вы путались... Сколько их у вас было, - два, не то три любовника... Да, нечего кашлять, я уже кончила.
It's only to request you to mind your own business, that's all!"	Я это только для того говорю, чтобы вы ко мне не приставали. Вот и все.
The old woman almost choked.	Старуха чуть не задохнулась.
On the morrow, Goujet having called about his mother's washing when Gervaise happened to be out, mother Coupeau called him to her and kept him some time seated beside her bed.	На следующий день пришел за бельем Гуже, Жервезы не было дома. Мамаша Купо зазвала кузнеца к себе в комнатенку и долго не отпускала от своей кровати.
She knew all about the blacksmith's friendship, and had noticed that for some time past he had looked dismal and wretched, from a suspicion of the melancholy things that were taking place.	Она знала, что Гуже неравнодушен к Жервезе, и заметила, что с некоторых пор он мрачнеет, грустит и, очевидно, догадывается кой о чем.
So, for the sake of gossiping, and out of revenge for the quarrel of the day before, she bluntly told him the truth, weeping and complaining as though Gervaise's wicked behavior did her some special injury.	И вот, чтобы и душу отвести и отомстить за вчерашнее, старуха разом выложила ему всю правду. Она плакала и жаловалась, как будто ее и впрямь огорчало дурное поведение Жервезы.
When Goujet quitted the little room, he leant against the wall, almost stifling with grief.	Выходя от старухи, Гуже шатался, как пьяный; он задыхался от горя.

Then, when the laundress returned home, mother Coupeau called to her that Madame Goujet required her to go round with her clothes, ironed or not; and she was so animated that Gervaise, seeing something was wrong, guessed what had taken place and had a presentiment of the unpleasantness which awaited her.	Как только прачка вернулась домой, мамаша Купо закричала ей, что ее немедленно требуют к Г уже с бельем, все равно - глаженым или неглаженым. Старуха была в таком возбуждении, что Жервеза сразу догадалась, в чем дело, и поняла, что ей предстоит тяжелое испытание.
Very pale, her limbs already trembling, she placed the things in a basket and started off.	Бледная, как полотно, дрожа всем телом, словно ей предстояло идти на казнь, она сложила белье в корзину и вышла.
For years past she had not returned the Goujets a sou of their money.	Вот уже несколько лет, как она не платила Гуже ни гроша.
The debt still amounted to four hundred and twenty-five francs.	Долг ее остановился на прежней сумме: четыреста двадцать пять франков.
She always spoke of her embarrassments and received the money for the washing.	Под предлогом стесненных обстоятельств Жервеза каждый раз брала за стирку деньги.
It filled her with shame, because she seemed to be taking advantage of the blacksmith's friendship to make a fool of him.	Она мучительно стыдилась этого. Выходило, что она надувает кузнеца, пользуясь его любовью.
Coupeau, who had now become less scrupulous, would chuckle and say that Goujet no doubt had fooled around with her a bit, and had so paid himself.	Купо, менее совестливый, подсмеивался над Жервезой и говорил, что кузнец может как-нибудь облапить ее в укромном уголке, - вот они и будут квиты.
But she, in spite of the relations she had fallen into with Coupeau, would indignantly ask her husband if he already wished to eat of that sort of bread.	Но Жервеза, хотя и сошлась с Лантье, возмущалась словами мужа, спрашивая, неужели он дошел до такой подлости.
She would not allow anyone to say a word against Goujet in her presence; her affection for the blacksmith remained like a last shred of her honor.	Никто не смел говорить при ней дурно о Гуже; ее чувство к кузнецу было словно последними сохранившимися в ней крохами порядочности.
Thus, every time she took the washing home to those worthy people, she felt a spasm of her heart the moment she put a foot on their stairs.	И всякий раз, когда она относила белье этим честным людям, сердце ее сжималось уже на первой ступеньке лестницы.
"Ah! it's you, at last!" said Madame Goujet sharply, on opening the door to her.	- А, наконец-то вы пожаловали, - сухо сказала г-жа Гуже, открывая Жервезе дверь.
"When I'm in want of death, I'll send you to fetch him."	- Когда мне придет время помирать, я пошлю вас за смертью.
Gervaise entered, greatly embarrassed, not even daring to mutter an excuse.	Жервеза вошла; она была так смущена, что не решилась даже пробормотать извинение.
She was no longer punctual, never came at the time arranged, and would keep her customers waiting for days on end.	Теперь она была уже далеко не аккуратна, никогда не приходила вовремя, а иной раз запаздывала на целую неделю.
Little by little she was giving way to a system of thorough disorder.	С каждым днем она распускалась все больше и больше.
"For a week past I've been expecting you," continued the lace-mender.	- Вот уже целую неделю вы водите меня за нос, -продолжала кружевница.

"And you tell falsehoods too; you send your apprentice to me with all sorts of stories; you are then busy with my things, you will deliver them the same evening, or else you've had an accident, the bundle's fallen into a pail of water.	- И лжете при этом, посылаете ко мне вашу девчонку с разными россказнями: то мое белье почти готово, его принесут сегодня же вечером, то случилось несчастье, - белье упало в воду.
Whilst all this is going on, I waste my time, nothing turns up, and it worries me exceedingly.	А я жду, теряю время, волнуюсь, не знаю, что и подумать.
No, you're most unreasonable. Come, what have you in your basket?	Нет, так не годится... Что у вас тут в корзине?
Is everything there now?	Все ли по крайней мере?
Have you brought me the pair of sheets you've been keeping back for a month past, and the chemise which was missing the last time you brought home the washing?"	А принесли вы две простыни, которые держите уже целый месяц, и сорочку от прошлой стирки?
"Yes, yes," murmured Gervaise,	- Да, да, - прошептала Жервеза.
"I have the chemise. Here it is."	- Сорочка здесь, вот она.
But Madame Goujet cried out.	Но г-жа Гуже возмутилась.
That chemise was not hers, she would have nothing to do with it.	Этой сорочки она не возьмет: это не ее сорочка.
Her things were changed now; it was too bad!	Ей уже подменивают белье! Только этого не хватало!
Only the week before, there were two handkerchiefs which hadn't her mark on them.	На прошлой неделе она получила два носовых платка без своей метки.
It was not to her taste to have clothes coming from no one knew where.	Она вовсе не желает получать чье-то чужое белье!
Besides that, she liked to have her own things.	Она хочет иметь свое собственное.
"And the sheets?" she resumed.	- А где же простыни? - повторяла г-жа Гуже.
"They're lost, aren't they? Well! Woman, you must see about them, for I insist upon having them to-morrow morning, do you hear?"	- Значит, потеряны... Ну, милая моя, устраивайтесь, как хотите, но чтобы завтра же утром они были у меня! Слышите?
There was a silence which particularly bothered Gervaise when she noticed that the door to Goujet's room was open.	Наступило молчание. Жервеза все время чувствовала за спиной приоткрытую дверь в комнатку Гуже, и это особенно смущало ее.
If he was in there, it was most annoying that he should hear these just criticisms.	Она догадывалась, что кузнец находится там. Как тяжело, что он слышит все эти заслуженные упреки, на которые она ничего не может ответить!
She made no reply, meekly bowing her head, and placing the laundry on the bed as quickly as possible.	Она притихла, съежилась и, понурив голову, принялась торопливо выкладывать белье на кровать.
Matters became worse when Madame Goujet began to look over the things, one by one.	Но когда г-жа Гуже стала рассматривать его, дело обернулось еще хуже.
She took hold of them and threw them down again saying:	Старушка брала штуку за штукой и отбрасывала, говоря:

"Ah! you don't get them up nearly so well as you used to do. One can't compliment you every day now. Yes, you've taken to mucking your work - doing it in a most slovenly way. Just look at this shirt-front, it's scorched, there's the mark of the iron on the plaits; and the buttons have all been torn off.	- Вы совсем разучились работать. Теперь вас уже не за что хвалить... Да вы просто портите, вы пакостите белье... Посмотрите хоть на эту сорочку: весь перед сожжен. Вон след утюга. И пуговицы все повырваны.
I don't know how you manage it, but there's never a button left on anything. Oh! now, here's a petticoat body which I shall certainly not pay you for.	Не знаю, как это вы ухитряетесь: никогда ни одной пуговицы не остается... Ну, а уж за эту кофточку я вам не заплачу.
Look there! The dirt's still on it, you've simply smoothed it over.	Вот посмотрите - это же грязь!
So now the things are not even clean!"	Вы только ее размазали. Нет, спасибо! Мне такой стирки не надо. Если белье не чище...
She stopped whilst she counted the different articles.	Г-жа Гуже остановилась и стала считать белье.
Then she exclaimed: "What! This is all you've brought?	- Как! Это все, что вы принесли? - воскликнула она.
There are two pairs of stockings, six towels, a table-cloth, and several dish-cloths short. You're regularly trifling with me, it seems!	- Тут не хватает двух пар чулок, шести салфеток, скатерти, полотенец... Да вы смеетесь надо мной!
I sent word that you were to bring me everything, ironed or not.	Я велела вам принести все белье, и глаженое и неглаженое.
If your apprentice isn't here on the hour with the rest of the things, we shall fall out, Madame Coupeau, I warn you."	Предупреждаю вас, госпожа Купо: если через час ваша ученица не принесет всего остального, - мы с вами поссоримся.
At this moment Goujet coughed in his room.	В эту минуту Гуже кашлянул у себя в комнатке.
Gervaise slightly started.	Жервеза вздрогнула.
Mon Dieu! How she was treated before him.	Боже, и это при нем с ней так разговаривают!
And she remained standing in the middle of the rooms, embarrassed and confused and waiting for the dirty clothes; but after making up the account Madame Goujet had quietly returned to her seat near the window, and resumed the mending of a lace shawl.	Расстроенная и сконфуженная, стояла она посреди комнаты, дожидаясь грязного белья. Но, подведя счет, г-жа Гуже спокойно уселась у окна и принялась за починку кружевной шали.
"And the dirty things?" timidly inquired the laundress.	- А белье? - робко спросила прачка.
"No, thank you," replied the old woman, "there will be no laundry this week."	- Нет, покорно благодарю, - ответила старушка. -На этой неделе белья не будет.
Gervaise turned pale.	Жервеза побледнела.
She was no longer to have the washing.	Итак, ей отказывают.
Then she quite lost her head; she was obliged to sit down on a chair, for her legs were giving way under her.	Она так растерялась, что у нее даже ноги подкосились, и она принуждена была сесть на стул.
She did not attempt to vindicate herself. All that she would find to say was:	Она и не пыталась сказать что-либо в свое оправдание, она только спросила:
"Is Monsieur Goujet ill?"	- А что с господином Гуже, он болен?

Yes, he was not well. He had been obliged to come home instead of returning to the forge, and he had gone to lie down on his bed to get a rest.	- Да, ему нездоровится, после завтрака он не смог пойти на завод, а сейчас прилег отдохнуть.
Madame Goujet talked gravely, wearing her black dress as usual and her white face framed in her nun-like coif.	Г-жа Гуже говорила очень сдержанно.
The pay at the forge had been cut again.	У гвоздарей опять понизили плату.
It was now only seven francs a day because the machines did so much of the work.	Теперь уже им платят не девять, а только семь франков в день, потому что всю работу делают машины.
This forced her to save money every way she could.	Г-жа Гуже прибавила, что отныне им придется экономить на всем.
She would do her own washing from now on.	Она теперь будет стирать сама.
It would naturally have been very helpful if the Coupeaus had been able to return her the money lent them by her son; but she was not going to set the lawyers on them, as they were unable to pay.	Конечно, если бы Купо возвратили деньги, взятые у сына, - это было бы очень кстати. Но, разумеется, раз они не могут заплатить, она с них не будет требовать судом.
As she was talking about the debt, Gervaise lowered her eyes in embarrassment.	Как только г-жа Гуже заговорила о долге, Жервеза опустила голову; казалось, она следила за быстрыми движениями иглы, нанизывавшей петли.
"All the same," continued the lace-maker, "by pinching yourselves a little you could manage to pay it off.	- Однако если б вы немножко посократили свои расходы, вы бы могли расплатиться.
For really now, you live very well; and spend a great deal, I'm sure.	Ведь вы очень хорошо едите и, я не сомневаюсь, много тратите на еду.
If you were only to pay off ten francs a month - "	Нам хотя бы по десяти франков в месяц...
She was interrupted by the sound of Goujet's voice as he called: "Mamma! Mamma!"	Но ее прервал голос Гуже. Он звал: -Мама, мама!
And when she returned to her seat, which was almost immediately, she changed the conversation.	Г-жа Гуже вернулась от сына почти сейчас же, снова уселась и заговорила о чем-то другом.
The blacksmith had doubtless begged her not to ask Gervaise for money; but in spite of herself she again spoke of the debt at the expiration of five minutes.	Без сомнения, кузнец просил ее не требовать с Жервезы денег. Но старушка не могла удержаться и через пять минут снова заговорила о долге.
Oh! She had foreseen long ago what was now happening. Coupeau was drinking all that the laundry business brought in and dragging his wife down with him.	Как она предсказывала, так все и вышло: кровельщик пропивает прачечную и сбивает с пути свою жену.
Her son would never have loaned the money if he had only listened to her.	Если бы сын послушался ее, он ни за что не дал бы им пятисот франков.
By now he would have been married, instead of miserably sad with only unhappiness to look forward to for the rest of his life.	Он был бы уже женат и не погибал бы с тоски. А теперь ему придется тосковать, быть может, всю жизнь.

She grew quite stern and angry, even accusing Gervaise of having schemed with Coupeau to take advantage of her foolish son.	Г-жа Гуже разволновалась, заговорила очень сухо, явно упрекая Жервезу в том, что она нарочно сговорилась с Купо, что они воспользовались простодушием ее сына и обманули его.
Yes, some women were able to play the hypocrite for years, but eventually the truth came out.	Да, есть женщины, которые лгут и притворяются годами, но рано или поздно дурные качества всплывают на поверхность, и вот тогда-то и обнаруживаются их скверные повадки.
"Mamma! Mamma!" again called Goujet, but louder this time.	- Мама, мама! - вторично закричал Гуже, и на этот раз в голосе его слышалось негодование.
She rose from her seat and when she returned she said, as she resumed her lace mending:	Старушка вышла, сейчас же вернулась и сказала, садясь за кружева:
"Go in, he wishes to see you."	- Зайдите к нему. Он хочет вас видеть.
Gervaise, all in a tremble left the door open.	Жервеза вошла, вся дрожа, и оставила дверь открытой.
This scene filled her with emotion because it was like an avowal of their affection before Madame Goujet.	Она волновалась: ведь это было все равно, что признаться перед его матерью в своих чувствах.
She again beheld the quiet little chamber, with its narrow iron bedstead, and papered all over with pictures, the whole looking like the room of some girl of fifteen.	Тихая комнатка, с картинками на стенах, с узкой железной кроватью, была похожа на комнату пятнадцатилетнего юноши.
Goujet's big body was stretched on the bed.	Гуже лежал в постели.
Mother Coupeau's disclosures and the things his mother had been saying seemed to have knocked all the life out of his limbs. His eyes were red and swollen, his beautiful yellow beard was still wet.	Он был подавлен, пришиблен разоблачениями матушки Купо; его огромное тело было неподвижно вытянуто, глаза красны, прекрасная русая борода еще мокра от слез.
In the first moment of rage he must have punched away at his pillow with his terrible fists, for the ticking was split and the feathers were coming out.	По-видимому, в первые минуты бешенства он колотил своими страшными кулачищами по подушке, потому что сквозь прорванную наволочку вылезал пух.
"Listen, mamma's wrong," said he to the laundress in a voice that was scarcely audible.	- Послушайте, мама ошибается, - почти беззвучно вымолвил он.
"You owe me nothing.	- Вы не должны мне ничего.
I won't have it mentioned again."	Я не хочу, чтобы об этом говорили.
He had raised himself up and was looking at her.	Приподнявшись, он глядел на Жервезу.
Big tears at once filled his eyes.	Крупные слезы навернулись у него на глазах.
"Do you suffer, Monsieur Goujet?" murmured she.	-Вы больны, господин Гуже?- прошептала Жервеза.
"What is the matter with you? Tell me!"	- Скажите, что с вами?
"Nothing, thanks.	- Нет, ничего, спасибо.
I tired myself with too much work yesterday.	Я очень устал вчера.
I will rest a bit."	Хочу немного подремать.

Then, his heart breaking, he could not restrain himself and burst out:	Но он не выдержал: из груди его вырвался стон.
"Mon Dieu!	- Ах, боже мой!
Ah! Mon Dieu!	Боже мой!
It was never to be - never.	Этого не должно было случиться. Не должно!
You swore it.	Вы же клялись мне!..
And now it is - it is!	И вот теперь случилось, случилось.
Ah, it pains me too much, leave me!"	О боже, какая мука! Уходите, уходите.
And with his hand he gently and imploringly motioned to her to go.	Он кротко умолял ее уйти.
She did not draw nearer to the bed.	Жервеза не подошла к кровати.
She went off as he requested her to, feeling stupid, unable to say anything to soothe him.	Гуже просил ее уйти, и она ушла, - тупо повернулась и ушла, не зная, что сказать ему в утешение.
When in the other room she took up her basket; but she did not go home.	В большой комнате она взяла свою корзину; но она медлила и не уходила.
She stood there trying to find something to say.	Ей так хотелось найти настоящие слова.
Madame Goujet continued her mending without raising her head.	Г-жа Гуже продолжала работать, не поднимая головы.
It was she who at length said:	Наконец она сказала:
"Well! Good-night; send me back my things and we will settle up afterwards."	- Ну, что ж, до свиданья! Пришлите мне белье. Потом сосчитаемся.
"Yes, it will be best so - good-night," stammered Gervaise.	-Да, хорошо... До свиданья... - пробормотала Жервеза.
She took a last look around the neatly arranged room and thought as she shut the door that she seemed to be leaving some part of her better self behind.	В дверях она остановилась и бросила последний взгляд на чистенькую, уютную квартирку: ей казалось, что она прощается с последними остатками своей порядочности.
She plodded blindly back to the laundry, scarcely knowing where she was going.	Потом она медленно затворила за собою дверь. Жервеза вернулась в прачечную тупо, без единой мысли, - так коровы возвращаются к себе в стойло.
When Gervaise arrived, she found mother Coupeau out of her bed, sitting on a chair by the stove.	Матушка Купо сидела на стуле возле печки; она в первый раз встала с постели.
Gervaise was too tired to scold her. Her bones ached as though she had been beaten and she was thinking that her life was becoming too hard to bear. Surely a quick death was the only escape from the pain in her heart.	Но прачка даже не попрекнула ее; она была слишком разбита, у нее ныло все тело, как будто ее избили. Она думала о том, что жизнь слишком жестокая штука; хорошо бы помереть, да ведь сердце из груди нельзя вырвать.
After this, Gervaise became indifferent to everything.	Теперь Жервеза на все махнула рукой.
With a vague gesture of her hand she would send everybody about their business.	Что бы ни случилось, отныне ей на все наплевать.

At each fresh worry she buried herself deeper in her only pleasure, which was to have her three meals a day.	При каждой новой неприятности она прибегала к своей единственной утехе: объедалась по три раза в день.
The shop might have collapsed. So long as she was not beneath it, she would have gone off willingly without a chemise to her back.	Пусть хоть вся прачечная развалится; если ее не раздавят обломками, она готова уйти, хоть без рубашки.
And the little shop was collapsing, not suddenly, but little by little, morning and evening.	И прачечная разваливалась, не сразу, а постепенно, день за днем.
One by one the customers got angry, and sent their washing elsewhere.	Клиенты один за другим теряли терпение и отдавали белье другим прачкам.
Monsieur Madinier, Mademoiselle Remanjou, the Boches themselves had returned to Madame Fauconnier, where they could count on great punctuality.	Г-н Мадинье, мадемуазель Реманжу и даже Боши вернулись к г-же Фоконье, которая была гораздо аккуратнее.
One ends by getting tired of asking for a pair of stockings for three weeks straight, and of putting on shirts with grease stains dating from the previous Sunday.	Ведь надоест же в конце концов дожидаться пары чулок по три недели и надевать рубашку с неотстиранными пятнами.
Gervaise, without losing a bite, wished them a pleasant journey, and spoke her mind about them, saying that she was precious glad she would no longer have to poke her nose into their filth.	Жервеза даже не огорчалась. Она желала счастливого пути всем своим бывшим клиентам и говорила, что только рада не копаться больше в их грязище.
The entire neighborhood could quit her; that would relieve her of the piles of stinking junk and give her less work to do.	Что ж! Пусть от нее откажется хоть весь квартал -тем лучше! Меньше грязи, меньше работы -только и всего!
Now her only customers were those who didn't pay regularly, the street-walkers, and women like Madame Gaudron, whose laundry smelled so bad that not one of the laundresses on the Rue Neuve would take it.	А тем временем у нее остались только неаккуратные плательщики, проститутки да женщины вроде г-жи Г одрон, у которой белье так воняло, что ни одна прачка на всей Рю-Нев не принимала его в стирку. Прачечная прогорала.
She had to let Madame Putois go, leaving only her apprentice, squint-eyed Augustine, who seemed to grow more stupid as time passed.	Жервеза была принуждена рассчитать последнюю работницу, г-жу Пютуа, и осталась одна со своей девчонкой-помощницей, косоглазой Огюстиной, которая с годами все больше глупела.
Frequently there was not even enough work for the two of them and they sat on stools all afternoon doing nothing.	Но и на них двоих не хватало работы: иной раз обе целыми днями били баклуши. Словом, развал был полный. Похоже, они скоро вылетят в трубу.
Whilst idleness and poverty entered, dirtiness naturally entered also.	Естественным следствием лени и бедности было неряшество.
One would never have recognised that beautiful blue shop, the color of heaven, which had once been Gervaise's pride.	Трудно было узнать прежнюю гордость Жервезы -небесно-голубую прачечную.
Its window-frames and panes, which were never washed, were covered from top to bottom with the splashes of the passing vehicles.	Обшивка и стекла витрины почти никогда не мылись и были сверху донизу забрызганы грязью от проезжавших экипажей.
On the brass rods in the windows were displayed three grey rags left by customers who had died in the hospital.	На латунных проволоках были вывешены только три грязно-серых тряпки, оставшиеся от клиентов, умерших в больнице.

And inside it was more pitiable still; the dampness of the clothes hung up at the ceiling to dry had loosed all the wallpaper; the Pompadour chintz hung in strips like cobwebs covered with dust; the big stove, broken and in holes from the rough use of the poker, looked in its corner like the stock in trade of a dealer in old iron; the work-table appeared as though it had been used by a regiment, covered as it was with wine and coffee stains, sticky with jam, greasy from spilled gravy.	Внутри было еще хуже: от постоянно сушившегося под потолком белья развелась такая сырость, что обои в стиле Помпадур отстали от стен и висели клочьями, точно паутина, заросшая пылью; поломанная, пробитая кочергою печь торчала в углу, словно чугунный лом в лавке старьевщика; гладильный стол производил такое впечатление, точно на нем обедал целый гарнизон: он был залит вином, кофе, измазан вареньем, весь в пятнах от ежедневных возлияний. В воздухе стоял острый запах прокисшего крахмала, воняло плесенью, подгоревшим салом, грязным бельем. Но Жервеза чувствовала себя в этой обстановке, как рыба в воде.
Gervaise was so at ease among it all that she never even noticed the shop was getting filthy. She became used to it all, just as she got used to wearing torn skirts and no longer washing herself carefully. The disorder was like a warm nest.	Она не замечала, что в прачечной становится все грязнее; она опустилась, привыкла к ободранным обоям, и к замызганным стеклам, и к тому, что сама она ходит неумытая и в рваной юбке. Жить в грязи было как-то уютнее. Бросить все на произвол судьбы, видеть, как все разваливается, как пыль постепенно забивает все щели и покрывает все своим бархатным ковром, чувствовать, как все постепенно замирает вокруг нее, и пребывать в ленивом оцепенении - стало для Жервезы истинным наслаждением.
Her own ease was her sole consideration; she did not care a pin for anything else.	Прежде всего покой, а на остальное наплевать!
The debts, though still increasing, no longer troubled her.	Постоянно возраставшие долги уже не мучали ее.
Her honesty gradually deserted her; whether she would be able to pay or not was altogether uncertain, and she preferred not to think about it.	Она потеряла всякую честность; если неизвестно, удастся заплатить или нет, - так лучше и не думать об этом.
When her credit was stopped at one shop, she would open an account at some other shop close by.	Когда ей переставали отпускать в долг в какой-нибудь лавке, она переходила в другую.
She was in debt all over the neighborhood, she owed money every few yards.	Ей теперь приходилось мчаться по улице без оглядки, через каждые десять шагов ее подстерегал кредитор.
To take merely the Rue de la Goutte-d'Or, she no longer dared pass in front of the grocer's, nor the charcoal-dealer's, nor the greengrocer's; and this obliged her, whenever she required to be at the wash-house, to go round by the Rue des Poissonniers, which was quite ten minutes out of her way.	На одной только улице Гут-д'Ор она боялась проходить мимо угольщика, мимо бакалейщика, мимо зеленщицы и, чтобы попасть в большую прачечную на Рю-Нев, делала большой крюк по улице Пуассонье, что отнимало добрых десять минут.
The tradespeople came and treated her as a swindler.	Лавочники честили ее мошенницей.
One evening the dealer from whom she had purchased Lantier's furniture made a scene in the street.	Однажды вечером мебельщик, у которого была куплена мебель для Лантье, поднял такой крик, что все соседи сбежались. Он орал, что если ему сейчас же не заплатят денег, он задерет Жервезе юбки и возьмет свое натурой.

Scenes like this upset her at the time, but were soon forgotten and never spoiled her appetite.	Конечно, когда происходили подобные сцены, Жервеза в ужасе дрожала, но потом встряхивалась, точно побитая собака, и тотчас забывала обо всем, а вечером как ни в чем не бывало садилась и ела не хуже обычного.
What a nerve to bother her like that when she had no money to pay.	Вот тоже нахалы! Чего они лезут? Нет у нее денег - родит она их, что ли!
They were all robbers anyway and it served them right to have to wait.	Притом все лавочники - мошенники и потому обязаны терпеть и ждать. И она спокойно засыпала в своей норе, стараясь не думать о том, что должно неминуемо произойти.
Well, she'd have to go bankrupt, but she didn't intend to fret about it now.	Ну, прогорит - и наплевать, черт возьми! А пока что пусть к ней не лезут!
Meanwhile mother Coupeau had recovered.	Между тем матушка Купо поправилась.
For another year the household jogged along.	Прачечная кое-как проскрипела еще целый год.
During the summer months there was naturally a little more work - the white petticoats and the cambric dresses of the street-walkers of the exterior Boulevard.	Летом всегда бывает немного больше работы: гуляющие барышни с бульваров приносят в стирку белые юбки и перкалевые платья.
The catastrophe was slowly approaching; the home sank deeper into the mire every week; there were ups and downs, however - days when one had to rub one's stomach before the empty cupboard, and others when one ate veal enough to make one burst.	Разорение надвигалось медленно; с каждой неделей Купо увязали все глубже и глубже. За этот год бывали периоды подъема, бывали и падения; в иные дни животы подводило от голода, и все щелкали зубами около пустого буфета, а иной раз объедались до отвала телятиной.
Mother Coupeau was for ever being seen in the street, hiding bundles under her apron, and strolling in the direction of the pawn-place in the Rue Polonceau.	Матушку Купо очень часто можно было видеть на улице: пряча что-то под фартуком, она не спеша, точно гуляя, направлялась к ломбарду, на улицу Полонсо.
She strutted along with the air of a devotee going to mass; for she did not dislike these errands; haggling about money amused her; this crying up of her wares like a second-hand dealer tickled the old woman's fancy for driving hard bargains.	Она шла сгорбившись, с умильной ханжеской миной, точно богомольная старушка, идущая в церковь. Матушка Купо отнюдь не тяготилась этими прогулками, наоборот, ей нравились подобные мелочные делишки; эта торговля из-за тряпок, которые она выкладывала на прилавок, пробуждала в ней забытые инстинкты базарной кумушки.
The clerks knew her well and called her	Служащие ломбарда хорошо знали ее и прозвали
"Mamma Four Francs," because she always demanded four francs when they offered three, on bundles no bigger than two sous' worth of butter.	"Тетушка-четыре франка": когда мамаше Купо предлагали за ее тощий сверточек три франка, она всегда требовала четыре. Жервезу точно бес обуял, - она была готова стащить в ломбард весь дом; она с радостью остриглась бы, если бы волосы принимали в заклад. В конце концов заклад - это самый легкий и удобный способ добывать деньги на пропитание. Мало-помалу весь домашний скарб переправился в ломбард: пошло туда белье, платье, даже мебель и инструменты.

At the start, Gervaise took advantage of good weeks to get things back from the pawn-shops, only to put them back again the next week.	Сначала Жервеза пользовалась каждым случайным заработком и выкупала вещи, - даром, что через неделю они закладывались снова.
Later she let things go altogether, selling her pawn tickets for cash.	Но потом она махнула на все рукой и стала продавать квитанции, - пусть все пропадет, наплевать!
One thing alone gave Gervaise a pang - it was having to pawn her clock to pay an acceptance for twenty francs to a bailiff who came to seize her goods.	Раз только ее точно ножом полоснуло по сердцу: чтобы заплатить двадцать франков судебному приставу, явившемуся описывать имущество, пришлось заложить каминные часы.
Until then, she had sworn rather to die of hunger than to part with her clock.	Перед этим она клялась, что скорее издохнет с голода, чем расстанется с ними.
When mother Coupeau carried it away in a little bonnet-box, she sunk on to a chair, without a particle of strength left in her arms, her eyes full of tears, as though a fortune was being torn from her.	Когда матушка Купо унесла часы в картонке из-под шляпы, Жервеза бессильно упала на стул и заплакала, точно у нее отняли все ее достояние.
But when mother Coupeau reappeared with twenty-five francs, the unexpected loan, the five francs profit consoled her; she at once sent the old woman out again for four sous' worth of brandy in a glass, just to toast the five-franc piece.	Но матушка Купо неожиданно принесла не двадцать франков, а целых двадцать пять, и эти лишние пять франков утешили Жервезу; она сейчас же послала старуху за стаканчиком водки, чтобы спрыснуть неожиданную получку!
The two of them would often have a drop together, when they were on good terms with each other.	Теперь они частенько, когда бывали в ладу, выпивали вместе, пристроившись на краешке гладильного стола. Они пили смесь: водку пополам со смородинной настойкой.
Mother Coupeau was very successful at bringing back a full glass hidden in her apron pocket without spilling a drop.	Матушка Купо умела необычайно ловко, не расплескав ни капли, пронести полный стакан водки в кармане фартука.
Well, the neighbors didn't need to know, did they.	Зачем соседям знать, что она несет?
But the neighbors knew perfectly well.	Но, по правде говоря, соседи знали все как нельзя лучше. Зеленщица, хозяйка харчевни, молодцы из бакалейной лавки - все говорили: "Глядите! Старуха опять поплелась к "тетеньке"!" - или: "А старуха тащит в кармане водочку!"
This turned the neighborhood even more against Gervaise.	И, разумеется, это еще больше восстанавливало соседей против Жервезы.
She was devouring everything; a few more mouthfuls and the place would be swept clean.	Она все проедает, скоро она прикончит свою лавочку! Да, да, еще немножко, и все будет подчищено, ни крошки не останется.
In the midst of this general demolishment, Coupeau continued to prosper.	А Купо процветал среди этого разорения.
The confounded tippler was as well as well could be. The sour wine and the "vitriol" positively fattened him.	Он был здоров, как бык. Положительно, этот проклятый пьяница только жирел от водки.

He ate a great deal, and laughed at that stick Lorilleux, who accused drink of killing people, and answered him by slapping himself on the stomach, the skin of which was so stretched by the fat that it resembled the skin of a drum.	Ел он до отвала и постоянно издевался над мозгляком Лорилле, уверявшим, что водка сводит человека в могилу: вместо ответа Купо только похлопывал себя по жирному и тугому, как барабан, животу.
He would play him a tune on it, the glutton's vespers, with rolls and beats loud enough to have made a quack's fortune.	Он выбивал на своем брюхе барабанную дробь, испускал оглушительные звуки, исполнял целые симфонии. Да, это был не живот, а настоящий турецкий барабан, способный внушить зависть любому ярмарочному зазывале.
Lorilleux, annoyed at not having any fat himself, said that it was soft and unhealthy.	Лорилле, который никак не мог нагулять себе брюшко и очень огорчался этим, говорил, что у Купо желтый, нездоровый жир.
Coupeau ignored him and went on drinking more and more, saying it was for his health's sake.	Но тем не менее кровельщик продолжал напиваться и считал, что это очень полезно.
His hair was beginning to turn grey and his face to take on the drunkard's hue of purplish wine.	Волосы у него сильно поседели, нижняя челюсть еще больше выдавалась вперед, а лицо оскотинело и приняло темно-багровый оттенок, как у всех пьяниц.
He continued to act like a mischievous child.	Но он был по-прежнему беззаботен, как дитя; когда жена заводила с ним речь о своих затруднениях, он выпроваживал ее пинками. Мужское ли дело заниматься всем этим вздором? Им хлеба не на что купить? Подумаешь, важность! Его это не касается.
Well, it wasn't his concern if there was nothing about the place to eat.	Он должен получать свою жратву в положенное время, а откуда эта жратва берется, ему безразлично.
When he went for weeks without work he became even more difficult.	Случалось, что он по целым неделям ходил без работы, но при этом становился еще требовательнее.
Still, he was always giving Lantier friendly slaps on the back.	С Лантье он держался как и прежде: приятельски похлопывал его по плечу.
People swore he had no suspicion at all. Surely something terrible would happen if he ever found out.	Разумеется, он не знал, что жена изменяет ему, во всяком случае многие соседи - Боши, Пуассоны -клялись и божились, что он ничего не подозревает, что, если он только узнает, - быть беде.
Madame Lerat shook her head at this. His sister said she had known of husbands who didn't mind at all.	Но г-жа Лера, его родная сестра, с сомнением покачивала головой и говорила, что знает таких мужей, для которых измена жены сущие пустяки.
Lantier wasn't wasting away either.	Однажды ночью Жервеза, возвращаясь от шапочника, получила в темноте шлепок. Она вся так и похолодела от ужаса, но потом успокоилась и решила, что она, должно быть, стукнулась о спинку кровати. Слишком уж это страшное дело, чтобы муж мог дурачиться и подшучивать над ней. Лантье тоже жилось недурно.

He took great care of himself, measuring his stomach by the waist-board of his trousers, with the constant dread of having to loosen the buckle or draw it tighter; for he considered himself just right, and out of coquetry neither desired to grow fatter nor thinner.	Он очень заботился о своей особе и то и дело мерил себе живот брючным поясом, постоянно опасаясь, что ему придется распустить или затянуть пряжку. Шапочник был чрезвычайно доволен своей внешностью, ни за что не хотел ни худеть, ни толстеть и поэтому был необыкновенно привередлив в еде.
That made him hard to please in the matter of food, for he regarded every dish from the point of view of keeping his waist as it was.	Все блюда он рассматривал с точки зрения того влияния, какое они могут оказать на окружность его талии.
Even when there was not a sou in the house, he required eggs, cutlets, light and nourishing things.	Даже когда в доме не было ни полушки, он требовал яиц, котлет и прочих легких и питательных кушаний.
Since he was sharing the lady of the house, he considered himself to have a half interest in everything and would pocket any franc pieces he saw lying about. He kept Gervaise running here and there and seemed more at home than Coupeau.	Начав делить Жервезу с мужем, он стал считать себя во всех отношениях равным ему: он подбирал деньги, если они плохо лежали, помыкал Жервезой, ворчал, покрикивал и вообще вел себя куда больше как хозяин, нежели сам Купо. В доме появилось два хозяина. И хозяин пришлый, более пронырливый, умел повсюду захватить лучшие кусочки и снимал сливки со всего решительно - со стола, с общей жены и со всего прочего. Да, Лантье снимал сливки с хозяйства Купо. Он даже и на людях не стеснялся и держал себя, как глава дома.
Nana was his favorite because he adored pretty little girls, but he paid less and less attention to Etienne, since boys, according to him, ought to know how to take care of themselves.	Нана по-прежнему была его любимицей, потому что он любил хорошеньких девочек. Зато Этьеном он интересовался все меньше и меньше: мальчики, по его мнению, должны сами пробивать себе дорогу в жизни.
If anyone came to see Coupeau while he was out, Lantier, in shirt sleeves and slippers, would come out of the back room with the bored expression of a husband who has been disturbed, saying he would answer for Coupeau as it was all the same.	Когда кто-нибудь приходил в прачечную, Лантье выходил из задней комнаты в шлепанцах, без пиджака и с очень недовольной физиономией, как настоящий муж, которого оторвали от дела. Он говорил с посетителями вместо Купо и уверял, что разницы тут нет никакой.
Between these two gentlemen, Gervaise had nothing to laugh about.	Жервезе жилось с этими господами далеко не сладко.
She had nothing to complain of as regards her health, thank goodness!	Правда она не могла пожаловаться на здоровье.
She was growing too fat.	Она стала настоящей толстухой.
But two men to coddle was often more than she could manage.	Но возиться с двумя мужьями, заботиться о них и ублажать их - частенько становилось ей не под силу.
Ah! Mon Dieu! one husband is already too much for a woman!	Господи! И с одним-то мужем хлопот не оберешься, а тут двое!
The worst was that they got on very well together, the rogues.	Хуже всего было то, что эти бездельники уживались друг с другом как нельзя лучше.

They never quarreled; they would chuckle in each other's faces, as they sat of an evening after dinner, their elbows on the table; they would rub up against one another all the live-long day, like cats which seek and cultivate their pleasure.	Они никогда не ссорились. По вечерам, после ужина, положив локти на стол, они балагурили, подтрунивая друг над другом. И днем они постоянно бродили вместе, точно два кота, которые только и ищут, где бы им поживиться.
The days when they came home in a rage, it was on her that they vented it.	Когда им случалось возвращаться домой не в духе, оба разом обрушивались на Жервезу.
Go it! hammer away at the animal!	Лентяйка, неряха, такая, сякая!
She had a good back; it made them all the better friends when they yelled together.	Жервеза служила им козлом отпущения, а дружная совместная брань, казалось, еще больше сближала приятелей.
And it never did for her to give them tit-for-tat.	Но Жервеза даже не смела и огрызнуться.
In the beginning, whenever one of them yelled at her, she would appeal to the other, but this seldom worked.	В первое время, когда один из них орал на нее, она украдкой молила другого взглядом заступиться, замолвить словечко! Но этого никогда не случалось. В конце концов она смирилась, она поняла, что им просто доставляет удовольствие лупить ее, и безропотно подставляла под удары свою жирную спину. В самом деле, приятно было трахнуть по такой спине - мягкая, круглая, настоящий шар.
Coupeau had a foul mouth and called her horrible things.	Купо, крайне не сдержанный на язык, не стеснялся в выражениях и осыпал Жервезу самыми отвратительными ругательствами.
Lantier chose his insults carefully, but they often hurt her even more.	Напротив, Лантье выражался изысканно, подбирал словечки, которых нигде не услышишь и которые тем сильнее оскорбляли женщину.
But one can get used to anything. Soon their nasty remarks and all the wrongs done her by these two men slid off her smooth skin like water off a duck's back.	К счастью, привыкнуть можно ко всему; попреки, ругань, побои, все, что Жервезе приходилось сносить от обоих мужчин, все это в конце концов перестало задевать ее, скользило по ней, как вода по гладкой клеенке.
It was even easier to have them angry, because when they were in good moods they bothered her too much, never giving her time to get a bonnet ironed.	Дошло до того, что она стала предпочитать, чтобы мужья ее были дурно настроены, так как в веселые минуты ей и вовсе не было от них житья: они до того приставали к ней, что она даже чепчика не могла спокойно выгладить.
Yes, Coupeau and Lantier were wearing her out.	Они не отходили от нее, лезли к ней со всякими глупостями, надоедали ей; приходилось ублажать их, забавлять, ухаживать за ними, потакать их дурацким выдумкам. К концу недели Жервеза до того выматывалась, что ног под собой не чуяла, она тупела, глаза у нее делались, как у дурочки. Такая жизнь может вконец извести женщину. Да, Купо и Лантье изводили Жервезу - это самое подходящее выражение. Они жгли ее с обоих концов.

The zinc-worker, sure enough, lacked education; but the hatter had too much, or at least he had education in the same way that dirty people have a white shirt, with uncleanliness underneath it.	Кровельщик был неотесан, зато шапочник -слишком просвещен. Но его образованность напоминала чистую рубашку, надетую на грязное тело.
One night, she dreamt that she was on the edge of a wall; Coupeau was knocking her into it with a blow of his fist, whilst Lantier was tickling her in the ribs to make her fall quicker.	Однажды Жервезе приснилось, что она стоит на краю колодца: Купо толкает ее вниз кулаком, а Лантье щекочет сзади, чтобы она скорее прыгнула.
Well!	Ну что же!
That resembled her life.	Это было очень похоже на действительность.
It was no surprise if she was becoming slipshod.	Да, страшную она прошла школу, - нет ничего удивительного, что она так легко покатилась по наклонной плоскости.
The neighbors weren't fair in blaming her for the frightful habits she had fallen into.	И неправы были соседи, обвинявшие ее в том, что она сбилась с пути; не она была виновата в этом несчастье.
Sometimes a cold shiver ran through her, but things could have been worse, so she tried to make the best of it.	Когда Жервеза иной раз задумывалась об этом, мороз пробегал у нее по коже. Но потом она утешалась, говоря себе, что могло бы быть и еще хуже. Лучше иметь двух мужей, чем, например, лишиться обеих рук. Жервеза находила свое положение вполне естественным, даже заурядным, и пыталась извлечь из него хоть крупицу счастья. Она не питала ненависти ни к Купо, ни к Лантье, и уже одно это могло бы служить лучшим доказательством ее добродушия и покладистости.
Once she had seen a play in which the wife detested her husband and poisoned him for the sake of her lover.	Раз ей пришлось видеть в театре Гетэ пьесу, в которой развратная жена отравляет мужа ради любовника.
Wasn't it more sensible for the three of them to live together in peace?	Жервеза страшно возмутилась: подобным чувствам не было места в ее сердце. Разве не благоразумнее жить всем троим в добром согласии? Нет, нет, не надо этих глупостей! Зачем окончательно портить жизнь, в которой и так мало веселого?
In spite of her debts and poverty she thought she was quite happy and could live in peace if only Coupeau and Lantier would stop yelling at her so much.	Словом, несмотря на долги, несмотря на грозящую нищету, Жервеза была бы довольна и спокойна, если бы кровельщик и шапочник не изводили и не допекали ее.
Towards the autumn, unfortunately, things became worse.	К осени дела пошли еще хуже.
Lantier pretended he was getting thinner, and pulled a longer face over the matter every day.	Лантье повесил нос и жаловался, что худеет.
He grumbled at everything, sniffed at the dishes of potatoes - a mess he could not eat, he would say, without having the colic.	Он придирался решительно ко всему, фыркал на картофельную похлебку, говорил, что от этого месива у него живот болит.

The least jangling now turned to quarrels, in which they accused one another of being the cause of all their troubles, and it was a devil of a job to restore harmony before they all retired for the night.	Малейшие нелады переходили теперь в ожесточенные схватки; швыряли друг в друга чем попало, учиняя настоящий разгром в прачечной, и, обессиленные, заваливались спать. Когда ослам не хватает корма, они начинают лягать друг друга.
Lantier sensed a crisis coming and it exasperated him to realise that this place was already so thoroughly cleaned out that he could see the day coming when he'd have to take his hat and seek elsewhere for his bed and board.	Лантье, чуя надвигающуюся нищету, просто из себя выходил при мысли, что все съедено дочиста, что близок час, когда ему придется надеть шляпу и отправиться искать себе новый стол и дом.
He had become accustomed to this little paradise where he was nicely treated by everybody.	А ему так хорошо жилось здесь! Он создал себе тысячи мелких привычек. Его так баловали! Не житье, а масленица! Никогда ему не найти такого уютного уголка.
He should have blamed himself for eating himself out of house and home, but instead he blamed the Coupeaus for letting themselves be ruined in less than two years.	Но ведь нельзя же нажираться до отвала, чтобы куски не убывали на тарелке. Лантье в сущности следовало бы винить свое собственное брюхо: где же, как не в его брюхе, исчезла прачечная Купо! Но ему, разумеется, это и в голову не приходило; наоборот, он злился на других, попрекал их тем, что они ухитрились прогореть в какие-нибудь два года.
He thought Gervaise was too extravagant.	Экие разгильдяи! Лантье кричал, что Жервеза совсем не умеет экономить.
What was going to happen to them now?	Черт побери, что же теперь будет? Как его подвели! Ведь у него совсем было наклевывалось одно великолепное дело и вот теперь из-за них у него все срывается. Роскошная фирма, шесть тысяч франков жалованья. Он мог бы облагодетельствовать все семейство!
One evening in December they had no dinner at all.	Как-то раз, в декабре, выдался денек, когда все остались без обеда.
There was not a radish left.	В доме не было ни крошки.
Lantier, who was very glum, went out early, wandering about in search of some other den where the smell of the kitchen would bring a smile to one's face.	Лантье ходил мрачный; он теперь часто исчезал из дома с раннего утра, иногда пропадал целый день в поисках нового приюта, где запах сытой еды делал людей благодушными.
He would now remain for hours beside the stove wrapt in thought.	Иной раз он часами просиживал возле печки и о чем-то размышлял.
Then, suddenly, he began to evince a great friendship for the Poissons.	Потом вдруг он воспылал внезапной нежностью к Пуассонам.
He no longer teased the policeman and even went so far as to concede that the Emperor might not be such a bad fellow after all.	Он уже не подсмеивался над полицейским, не называл его Баденгэ и готов был согласиться с ним, что в сущности император - славный малый.
He seemed to especially admire Virginie.	С большим уважением отзывался он о Виржини; вот женщина с головой, говорил он, вот у такой женщины может получиться толк, если у нее будет свое дело. Он явно обхаживал Пуассонов.

No doubt he was hoping to board with them.	Можно было подумать, что он метит к ним в нахлебники.
Virginie having acquainted him with her desire to set up in some sort of business, he agreed with everything she said, and declared that her idea was a most brilliant one.	В действительности же у него было нечто совсем другое на уме: он придумал куда более сложную и хитрую комбинацию. Виржини как-то сказала ему, что ей хочется завести какую-нибудь торговлю, и Лантье с тех пор не отходил от нее, всячески поощряя ее затею.
She was just the person for trade - tall, engaging and active.	Да Виржини прямо создана для торговли - такая приветливая, представительная, энергичная.
Oh! she would make as much as she liked.	Она будет выручать уйму деньжищ.
The capital had been available for some time, thanks to an inheritance from an aunt.	А раз у нее на это и деньги отложены -наследство, доставшееся ей после смерти тетки, -разумеется, ей надо бросить починку платьев и заняться настоящим делом.
Lantier told her of all the shopkeepers who were making fortunes.	И Лантье называл ей владельцев торговых заведений, которые продавали свои лавочки. Хозяйка зеленной лавки на углу, хозяйка посудной лавки на внешнем бульваре.
The time was right for it; you could sell anything these days.	Надо только не упустить момент, и можно купить дело на ходу, с выручкой.
Virginie, however, hesitated; she was looking for a shop that was to be let, she did not wish to leave the neighborhood.	Но Виржини колебалась: она предпочитала снять торговое помещение, и чтобы это было где-нибудь здесь же, по соседству.
Then Lantier would take her into corners and converse with her in an undertone for ten minutes at a time.	Тогда Лантье, как-то придя к Пуассонам, отвел Виржини в сторонку, и они минут десять о чем-то шептались между собой. Это повторялось несколько раз.
He seemed to be urging her to do something in spite of herself; and she no longer said "no," but appeared to authorize him to act.	Казалось, он в чем-то настойчиво убеждал ее, и она, видно, соглашалась и как будто что-то поручала ему.
It was as a secret between them, with winks and words rapidly exchanged, some mysterious understanding which betrayed itself even in their handshakings.	У них завелась какая-то тайна, они перемигивались, встречаясь на людях, разговаривали между собой недомолвками, прощаясь, многозначительно трясли друг другу руку, как будто замыслили некое темное дело.
From this moment the hatter would covertly watch the Coupeaus whilst eating their dry bread, and becoming very talkative again, would deafen them with his continual jeremiads.	И как раз с этих пор шапочник дома снова стал необычайно разговорчивым. Сидя за скудной трапезой и поглядывая исподлобья на супругов Купо, он глодал черствую корку хлеба и не переставал жаловаться.
All day long Gervaise moved in the midst of that poverty which he so obligingly spread out.	С утра до вечера он донимал Жервезу бесконечными разговорами о нищете.
Mon Dieu! he wasn't thinking of himself; he would go on starving with his friends as long as they liked.	О, он не о себе думает, сохрани боже! Наплевать ему на себя. Он готов подохнуть с голода, лишь бы не расставаться с друзьями.

But look at it with common sense.	Но хотя бы просто из благоразумия надо же отдать себе отчет, представить себе ясно, до чего они дошли.
They owed at least five hundred francs in the neighborhood.	Одним только лавочникам - булочнику, угольщику, бакалейщику и прочим - они задолжали не меньше пятисот франков.
Besides which, they were two quarters rent behind with the rent, which meant another two hundred and fifty francs; the landlord, Monsieur Marescot, even spoke of having them evicted if they did not pay him by the first of January.	За аренду помещения не уплачено за два срока -это еще двести пятьдесят франков. Домовладелец, г-н Мареско, грозится выгнать их, если не будет уплачено до первого января.
Finally the pawn-place had absorbed everything, one could not have got together three francs' worth of odds and ends, the clearance had been so complete; the nails remained in the walls and that was all and perhaps there were two pounds of them at three sous the pound.	Наконец все, что можно было сплавить в ломбард, уже сплавлено, и даже если собрать последние остатки тряпья, за них не дадут и трех франков. По стенам только гвозди торчат, да и тех всего фунта два по три су.
Gervaise, thoroughly entangled in it all, her nerves quite upset by this calculation, would fly into a passion and bang her fists down upon the table or else she would end by bursting into tears like a fool.	Жервеза, оглушенная этими подсчетами, была совершенно обезоружена, ей нечего было возразить, она сердилась, стучала кулаком по столу или принималась плакать, как малое дитя.
One night she exclaimed:	Однажды вечером она вышла из себя и закричала:
"I'll be off to-morrow!	- Завтра же ухожу отсюда!..
I prefer to put the key under the door and to sleep on the pavement rather than continue to live in such frights."	Лучше валяться где-нибудь под забором, чем жить в таком аду!
"It would be wiser," said Lantier slyly, "to get rid of the lease if you could find someone to take it. When you are both decided to give up the shop - "	- Гораздо разумнее будет, - лукаво заметил Лантье, - передать кому-нибудь аренду... Конечно, если найдется желающий... Если вы оба решили покончить с прачечной...
She interrupted him more violently:	Жервеза в бешенстве перебила его:
"At once, at once!	- Да хоть сейчас, хоть сию минуту!..
Ah! it'll be a good riddance!"	Очень рада развязаться!
Then the hatter became very practical.	Тогда шапочник выказал большую практичность.
On giving up the lease one would no doubt get the new tenant to be responsible for the two overdue quarters.	Он полагал, что при передаче аренды можно будет выговорить с новых жильцов уплату за два последних срока.
And he ventured to mention the Poissons, he reminded them that Virginie was looking for a shop; theirs would perhaps suit her.	Лантье даже рискнул прямо заговорить о Пуассонах - кажется, он припоминает, будто Виржини подыскивала себе лавку. Может быть, ей подойдет это помещение.
He remembered that he had heard her say she longed for one just like it.	Да, да, он теперь вспомнил: она как-то при нем говорила, что ей очень хотелось бы найти точно такое помещение.
But when Virginie's name was mentioned the laundress suddenly regained her composure.	Но, услышав имя Виржини, Жервеза сразу перестала кипятиться.

We'll see how things go along.	Там видно будет.
When you're angry you always talk of quitting, but it isn't so easy when you just stop to think about it.	Сгоряча-то легко наплевать на свое хозяйство, а как подумаешь, видишь, что все это не так-то просто.
During the following days it was in vain that Lantier harped upon the subject. Gervaise replied that she had seen herself worse off and had pulled through.	И с этих пор, всякий раз как Лантье начинал причитать над нею, Жервеза спокойно возражала ему: у нее в жизни бывали минуты и похуже, а все-таки она всегда выпутывалась.
How would she be better off when she no longer had her shop?	Ну что она станет делать, когда у нее не будет прачечной?
That would not put bread into their mouths.	Ведь она от этого не разбогатеет!
She would, on the contrary, engage some fresh workwomen and work up a fresh connection.	Нет, нет, ей надо снова нанять работниц, раздобыть себе заказчиков. Жервеза говорила все это только для того, чтобы заставить замолчать шапочника, который все старался доказать ей, что у нее нет выхода, что для нее нет никакой надежды распутаться с долгами, никакой возможности выкарабкаться.
Lantier made the mistake of mentioning Virginie again. This stirred Gervaise into furious obstinacy.	Но Лантье позволил себе неосторожность снова заговорить о Виржини, и тут уж Жервеза совсем вышла из себя.
No! Never!	Нет, нет, ни за что!
She had always had her suspicions of what was in Virginie's heart. Virginie only wanted to humiliate her.	Она давно раскусила Виржини: если Виржини добивается этой лавочки, то только для того, чтобы унизить ее, Жервезу.
She would rather turn it over to the first woman to come in from the street than to that hypocrite who had been waiting for years to see her fail.	Скорее она уступит прачечную первой встречной женщине, чем этой подлой притворщице, которая только и ждет ее разорения. Да, да, теперь ей все понятно! Понятно, почему вспыхивали желтыми огоньками кошачьи глаза этой обманщицы.
Yes, Virginie still had in mind that fight in the wash-house.	Нет, Виржини не забыла порки в прачечной, она затаила злобу в сердце.
Well, she'd be wiser to forget about it, unless she wanted another one now. In the face of this flow of angry retorts, Lantier began by attacking Gervaise. He called her stupid and stuck-up. He even went so far as to abuse Coupeau, accusing him of not knowing how to make his wife respect his friend.	Ну, так пусть лучше не суется, а то как бы ей не попало еще раз! Да, да, она скоро дождется трепки! Не мешает ей обзавестись заслонкой для своего толстого зада... Ошеломленный этим потоком брани, Лантье накинулся на Жервезу, обозвал ее колодой, сплетницей, паскудой и до того разошелся, что обругал даже Купо за то, что тот позволяет жене оскорблять друга.
Then, realising that passion would compromise everything, he swore that he would never again interest himself in the affairs of other people, for one always got more kicks than thanks; and indeed he appeared to have given up all idea of talking them into parting with the lease, but he was really watching for a favorable opportunity of broaching the subject again and of bringing the laundress round to his views.	Но потом спохватившись, что так он только испортит все дело, Лантье поклялся, что никогда больше не будет соваться в чужие дела -благодарности за это все равно не дождешься. И действительно, Лантье больше не заговаривал о передаче аренды. Он выжидал удобного случая, когда можно будет снова поднять этот вопрос и заставить прачку согласиться.

January had now arrived; the weather was wretched, both damp and cold.	Наступил январь - отвратительное время, сырое и холодное.
Mother Coupeau, who had coughed and choked all through December, was obliged to take to her bed after Twelfth-night.	Матушка Купо кашляла и задыхалась весь декабрь, а после крещения слегла окончательно.
It was her annuity, which she expected every winter.	Это случалось аккуратно каждую зиму, и старуха заранее знала, что заболеет.
This winter though, those around her said she'd never come out of her bedroom except feet first.	Но на этот раз все окружающие говорили, что если она и выйдет из комнаты, то только ногами вперед.
Indeed, her gaspings sounded like a death rattle. She was still fat, but one eye was blind and one side of her face was twisted.	И действительно, хотя матушка Купо была еще жирной и тучной, ей, видимо, оставалось жить недолго. Она страшно хрипела; один глаз ее совсем остановился, половина лица отнялась. Конечно, у детей ее и в мыслях не было разделаться с нею, но старуха уже так давно дышала на ладан, так мешала всем, что в глубине души родные ждали ее смерти, как желанного избавления. Да ей и самой будет лучше: ведь она уже отжила свой век. А когда человек отжил свой век, жалеть не о чем.
The doctor made one call and didn't return again.	Доктора пригласили всего один раз, и больше он не появлялся. Чтобы не оставлять матушку Купо вовсе заброшенной, ей давали морс, - только и всего.
They kept giving her tisanes and going to check on her every hour.	Да еще заходили по нескольку раз в день посмотреть, не умерла ли она.
She could no longer speak because her breathing was so difficult.	Старуха так задыхалась, что уже не могла говорить; но своим единственным глазом, который оставался живым и ясным, она пристально глядела на всех входящих. Многое можно было прочесть в этом взгляде: сожаление о минувшей жизни, горькое сознание, что родные только рады будут избавиться от нее, негодование на эту испорченную девчонку Нана, которая теперь, уже не стесняясь, вставала среди ночи в одной рубашонке и подглядывала через стеклянную дверь.
One Monday evening, Coupeau came home totally drunk.	В понедельник вечером Купо вернулся сильно выпивши.
Ever since his mother was in danger, he had lived in a continual state of deep emotion.	С тех пор, как его мать была опасно больна, он все время находился в умиленном состоянии духа.
When he was in bed, snoring soundly, Gervaise walked about the place for a while.	Когда, он улегся и захрапел, Жервеза повернулась на кровати, не зная, что делать.
She was in the habit of watching over mother Coupeau during a part of the night. Nana had showed herself very brave, always sleeping beside the old woman, and saying that if she heard her dying, she would wake everyone.	- Обыкновенно она проводила часть ночи около матушки Купо, Впрочем, Нана вела себя молодцом, по-прежнему продолжала спать в одной комнате со старухой и уверяла, что разбудит всех, как только бабушка начнет умирать.

Since the invalid seemed to be sleeping peacefully this night, Gervaise finally yielded to the appeals of Lantier to come into his room for a little rest.	В эту ночь девочка спала крепко, больная, казалось, тоже задремала, и Жервеза сдалась на просьбу Лантье, который звал ее в свою комнату и уговаривал отдохнуть.
They only kept a candle alight, standing on the ground behind the wardrobe.	Но все-таки они поставили на полу зажженную свечу.
But towards three o'clock Gervaise abruptly jumped out of bed, shivering and oppressed with anguish.	В третьем часу ночи Жервеза внезапно проснулась и соскочила с кровати, охваченная беспричинной тоской.
She thought she had felt a cold breath pass over her body.	Ей показалось, что на нее повеяло холодом.
The morsel of candle had burnt out; she tied on her petticoats in the dark, all bewildered, and with feverish hands.	Свеча догорела, в комнате было темно. Жервеза трясущимися руками завязала на себе юбку.
It was not till she got into the little room, after knocking up against the furniture, that she was able to light a small lamp.	Ощупью, спотыкаясь о мебель, пробралась она в комнату больной. Там ей удалось зажечь ночничок.
In the midst of the oppressive silence of night, the zinc-worker's snores alone sounded as two grave notes.	В глубокой тишине раздавался только громкий храп кровельщика, на двух нотах.
Nana, stretched on her back, was breathing gently between her pouting lips.	Нана, растянувшись на спине, мерно дышала, чуть шевеля пухлыми губками.
And Gervaise, holding down the lamp which caused big shadows to dance about the room, cast the light on mother Coupeau's face, and beheld it all white, the head lying on the shoulder, the eyes wide open.	Огромные тени задвигались по стенам, когда Жервеза подняла ночник и осветила лицо матушки Купо. Лицо старухи было совсем белое, голова свесилась на плечо, глаза были открыты.
Mother Coupeau was dead.	Матушка Купо умерла.
Gently, without uttering a cry, icy cold yet prudent, the laundress returned to Lantier's room.	Тихонько, не вскрикнув, вся дрожа от ужаса, но не забывая об осторожности, Жервеза вернулась в комнату Лантье.
He had gone to sleep again.	Он уже успел заснуть.
She bent over him and murmured:	Она наклонилась к нему и прошептала:
"Listen, it's all over, she's dead."	- Послушай, она скончалась...
Heavy with sleep, only half awake, he grunted at first:	Лантье с трудом открыл глаза и сонно пробормотал:
"Leave me alone, get into bed. We can't do her any good if she's dead."	-Отстань, ложись спать... Если она умерла, так мы ей не поможем.
Then he raised himself on his elbow and asked:	Потом он приподнялся на локте и спросил:
"What's the time?"	- Который час?
"Three o'clock."	- Три.
"Only three o'clock!	- Только три часа!
Get into bed quick. You'll catch cold. When it's daylight, we'll see what's to be done."	Ложись-ка ты спать, а то простудишься... Утром видно будет.

But she did not listen to him, she dressed herself completely.	Но Жервеза не послушалась его и стала одеваться.
Bundling himself in the blankets, Lantier muttered about how stubborn women were.	Тогда Лантье повернулся носом к стене и поплотнее закутался в одеяло, ворча на проклятое женское упрямство.
What was the hurry to announce a death in the house?	Очень нужно оповещать всех, что в квартире покойник! Веселого в этом мало, особенно ночью.
He was irritated at having his sleep spoiled by such gloomy matters.	Лантье бесился, что мрачные мысли не дадут ему заснуть как следует.
Meanwhile, Gervaise had moved her things back into her own room. Then she felt free to sit down and cry, no longer fearful of being caught in Lantier's room.	Между тем Жервеза собрала свои вещи, перенесла все, вплоть до шпилек, к себе в комнату и, уже не боясь, что ее застанут с шапочником, громко зарыдала.
She had been fond of mother Coupeau and felt a deep sorrow at her loss.	По правде сказать, она очень любила матушку Купо, и ей теперь было жаль ее, хотя в первую минуту она не почувствовала ничего, кроме испуга и досады, что старуха выбрала столь неудачное время для смерти.
She sat, crying by herself, her sobs loud in the silence, but Coupeau never stirred.	Одинокие рыдания Жервезы громко раздавались в глубокой тишине; кровельщик продолжал храпеть как ни в чем не бывало.
She had spoken to him and even shaken him and finally decided to let him sleep. He would be more of a nuisance if he woke up.	Сначала она пыталась разбудить его, трясла, но потом решила оставить в покое, сообразив, что если он проснется, то с ним не оберешься хлопот.
On returning to the body, she found Nana sitting up in bed rubbing her eyes.	Когда она вернулась к покойнице, Нана уже сидела на кровати, протирая глаза.
The child understood, and with her vicious urchin's curiosity, stretched out her neck to get a better view of her grandmother; she said nothing but she trembled slightly, surprised and satisfied in the presence of this death which she had been promising herself for two days past, like some nasty thing hidden away and forbidden to children; and her young cat-like eyes dilated before that white face all emaciated at the last gasp by the passion of life, she felt that tingling in her back which she felt behind the glass door when she crept there to spy on what was no concern of chits like her.	Девчонка поняла все и с нездоровым любопытством вытягивала шею, стараясь получше рассмотреть бабушку. Она не говорила ни слова, слегка дрожала всем телом, была удивлена и в то же время довольна, что видит, наконец, смерть, - Она мечтала об этом уже два дня, как о какой-то запретной, дурной вещи, на которую нельзя смотреть детям. При виде неподвижного белого лица, заострившегося в предсмертной муке, ее словно обдавало жаром, как в те минуты, когда она, прильнув к дверному стеклу, подглядывала за взрослыми и видела такие вещи, которые маленьким знать не полагается.
"Come, get up," said her mother in a low voice.	- Ну, вставай, - тихо сказала ей мать.
"You can't remain here."	- Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась.
She regretfully slid out of bed, turning her head round and not taking her eyes off the corpse.	Нана нехотя сползла с кровати, оборачиваясь и не спуская глаз с покойницы.
Gervaise was much worried about her, not knowing where to put her till day-time.	Жервеза находилась в большом затруднении: она не знала, куда девать девчонку до утра.

She was about to tell her to dress herself, when Lantier, in his trousers and slippers, rejoined her.	Она уже решила было одеть ее, как вдруг вошел Лантье в брюках и в туфлях на босу ногу.
He could not get to sleep again, and was rather ashamed of his behavior.	Он не мог заснуть и немного стыдился своего поведения.
Then everything was arranged.	Лантье живо уладил дело.
"She can sleep in my bed," murmured he.	- Пусть ляжет в мою постель, - сказал он.
"She'll have plenty of room."	- Места хватит.
Nana looked at her mother and Lantier with her big, clear eyes and put on her stupid air, the same as on New Year's day when anyone made her a present of a box of chocolate candy.	Нана подняла на мать и на Лантье свои большие чистые глаза и сделала такое же невинное лицо, какое бывало у нее в день Нового года, когда ей дарили шоколадные конфеты.
And there was certainly no need for them to hurry her.	Разумеется, упрашивать ее не пришлось.
She trotted off in her night-gown, her bare feet scarcely touching the tiled floor; she glided like a snake into the bed, which was still quite warm, and she lay stretched out and buried in it, her slim body scarcely raising the counterpane.	Она побежала в одной рубашке, еле касаясь пола голыми ножками, скользнула, как змейка, в еще теплую постель, забилась под одеяло и вытянулась. Ее тонкое тельце чуть очерчивалось под одеялом.
Each time her mother entered the room she beheld her with her eyes sparkling in her motionless face - not sleeping, not moving, very red with excitement, and appearing to reflect on her own affairs.	Каждый раз, как Жервеза входила в комнату, она встречала блестящий немой взгляд дочери. Нана не засыпала, она лежала очень красная, тихо, не шевелясь, и, казалось, о чем-то думала.
Lantier assisted Gervaise in dressing mother Coupeau - and it was not an easy matter, for the body was heavy.	Между тем Лантье помог Жервезе обрядить матушку Купо. Это оказалось не так-то просто: покойница была нелегка.
One would never have thought that that old woman was so fat and so white.	Никто бы не подумал, что у этой старухи такое жирное и белое тело.
They put on her stockings, a white petticoat, a short linen jacket and a white cap - in short, the best of her linen.	На нее надели чулки, белую юбку, кофточку, чепчик - все самое лучшее из ее вещей.
Coupeau continued snoring, a high note and a low one, the one sharp, the other flat.	Купо продолжал храпеть; он издавал все те же две ноты: густую, понижавшуюся, и резкую, забиравшуюся вверх.
One could almost have imagined it to be church music accompanying the Good Friday ceremonies.	Это было похоже на церковную музыку во время службы в страстную пятницу.
When the corpse was dressed and properly laid out on the bed, Lantier poured himself out a glass of wine, for he felt quite upset.	Когда тело матушки Купо было, наконец, обряжено, приведено в порядок и уложено на кровати, Лантье, чтобы подкрепиться, выпил стакан вина, - у него сердце было не на месте.
Gervaise searched the chest of drawers to find a little brass crucifix which she had brought from Plassans, but she recollected that mother Coupeau had, in all probability, sold it herself.	Жервеза рылась в комоде, отыскивая маленькое медное распятие, привезенное ею из Плассана, но потом вспомнила, что матушка Купо сама же и продала его.

They had lighted the stove, and they passed the rest of the night half asleep on chairs, finishing the bottle of wine that had been opened, worried and sulking, as though it was their own fault.	Жервеза и Лантье затопили печку, прикончили остатки вина в бутылке; оба чуть не засыпали сидя, были недовольны друг другом, обоим было не по себе, словно они чувствовали себя виноватыми.
Towards seven o'clock, before daylight, Coupeau at length awoke.	Незадолго до рассвета, часов около семи, Купо наконец проснулся.
When he learnt his loss he at first stood still with dry eyes, stuttering and vaguely thinking that they were playing him some joke.	Когда ему сообщили печальную новость, он сначала было не поверил и, подозревая, что его дурачат, пробормотал что-то себе под нос.
Then he threw himself on the ground and went and knelt beside the corpse. His kissed it and wept like a child, with such a copious flow of tears that he quite wetted the sheet with wiping his cheeks.	Потом он повалился на пол, вскочил, бросился к покойнице, упал перед нею на колени, стал обнимать ее и заревел, как теленок. Он так рыдал, припав к груди матери, что простыня, которой он вытирал глаза, вымокла насквозь.
Gervaise had recommenced sobbing, deeply affected by her husband's grief, and the best of friends with him again. Yes, he was better at heart than she thought he was.	Глядя на мужа, заплакала и Жервеза; она была очень растрогана его горем, оно примирило ее с ним: да, сердце у него добрее, чем можно подумать.
Coupeau's despair mingled with a violent pain in his head.	Страдание Купо еще более увеличивалось отчаянной головной болью.
He passed his fingers through his hair. His mouth was dry, like on the morrow of a booze, and he was still a little drunk in spite of his ten hours of sleep.	Несмотря на десятичасовой сон, вчерашний хмель еще не совсем сошел с него, язык одеревенел, во рту была горечь, в глотке все пересохло.
And, clenching his fist, he complained aloud.	Он хватался за голову, стискивал ее кулаками и причитал.
Mon Dieu! she was gone now, his poor mother, whom he loved so much!	Господи боже мой! Бедная мамаша! Он ведь так любил ее, и вот она померла!
Ah! what a headache he had; it would settle him!	Ох, у него, верно, голова лопнет, виски так и сверлит!
It was like a wig of fire! And now they were tearing out his heart!	Горит вся голова, а тут еще сердце разрывается!
No, it was not just of fate thus to set itself against one man!	Ах, до чего же судьба несправедлива! Какие жестокие напасти на человека!
"Come, cheer up, old fellow," said Lantier, raising him from the ground; "you must pull yourself together."	- Полно, дружище, мужайся, - сказал Лантье, поднимая его. - Надо крепиться.
He poured him out a glass of wine, but Coupeau refused to drink.	Он налил ему стакан вина, но Купо отказался пить.
"What's the matter with me?	- Не знаю, что со мной.
I've got copper in my throat. It's mamma. When I saw her I got a taste of copper in my mouth. Mamma!	У меня какой-то медный вкус во рту... Это все матушка: как только я ее увидел, так и почувствовал вкус меди... Мамаша!
Mon Dieu! mamma, mamma!"	Боже мой! Мамаша!
And he recommenced crying like a child.	И Купо снова заплакал, как ребенок.

Then he drank the glass of wine, hoping to put out the flame searing his breast.	Но вино он все-таки выпил: чтобы залить огонь, который горел у него в груди.
Lantier soon left, using the excuse of informing the family and filing the necessary declaration at the town hall.	Лантье скоро ушел под предлогом, что нужно уведомить родных и заявить о смерти в мэрию.
Really though, he felt the need of fresh air, and so he took his time, smoking cigarettes and enjoying the morning air.	Ему хотелось подышать свежим воздухом. Он шел, не торопясь, покуривая папироску и с наслаждением вдыхая морозный утренний воздух.
When he left Madame Lerat's house, he went into a dairy place on Les Batignolles for a cup of hot coffee and remained there an hour, thinking things over.	Выйдя от г-жи Лера, он даже зашел в кондитерскую, заказал чашку горячего кофе и просидел там целый час, размышляя о чем-то.
Towards nine o'clock the family were all united in the shop, the shutters of which were kept up.	К девяти часам собрались родные. Ставни в прачечной так и не открывали.
Lorilleux did not cry. Moreover he had some pressing work to attend to, and he returned almost directly to his room, after having stalked about with a face put on for the occasion.	Лорилле не плакал; впрочем, он заглянул только на минутку, потоптался немножко с приличествующей случаю физиономией и тотчас же ушел к себе: у него была спешная работа.
Madame Lorilleux and Madame Lerat embraced the Coupeaus and wiped their eyes, from which a few tears were falling.	Г-жа Лорилле и г-жа Лера обнимали Купо и Жервезу, прикладывая платочки к глазам и утирая слезинки.
But Madame Lorilleux, after giving a hasty glance round the death chamber, suddenly raised her voice to say that it was unheard of, that one never left a lighted lamp beside a corpse; there should be a candle, and Nana was sent to purchase a packet of tall ones.	Потом г-жа Лорилле, окинув взором комнату, в которой лежала покойница, внезапно возвысила голос и заявила, что так не годится, нельзя ставить лампу возле покойника, - нужно, чтобы горели свечи. И Нана послали купить пачку больших свечей.
Ah, well! It made one long to die at Clump-clump's, she laid one out in such a fine fashion!	Да, вот и умирай после этого у Хромуши! Она тебя так обрядит, что глядеть стыдно!
What a fool, not even to know what to do with a corpse!	Экая дурища, не знает, как обращаться с покойниками!
Had she then never buried anyone in her life?	Неужели ей ни разу в жизни не приходилось хоронить кого-нибудь?
Madame Lerat had to go to the neighbors and borrow a crucifix; she brought one back which was too big, a cross of black wood with a Christ in painted cardboard fastened to it, which covered the whole of mother Coupeau's chest, and seemed to crush her under its weight.	Г-жа Лера сама пошла к соседям за распятием; но вместо маленького распятия принесла огромный крест черного дерева, с картонным раскрашенным Христом. Этот крест покрыл всю грудь матушки Купо и, казалось, совсем придавил ее своей тяжестью.
Then they tried to obtain some holy water, but no one had any, and it was again Nana who was sent to the church to bring some back in a bottle.	Потом начали искать святой воды, но ее ни у кого не было, и Нана побежала с бутылкой в церковь.
In practically no time the tiny room presented quite another appearance; on a little table a candle was burning beside a glass full of holy water into which a sprig of boxwood was dipped.	Комната сразу приняла другой вид: на маленьком столике горела свеча, рядом с нею стоял стакан со святой водой, в котором торчала буксовая веточка.
Now, if anyone came, it would at least look decent.	Теперь по крайней мере если кто и придет, так увидит покойницу в полном порядке.

And they arranged the chairs in a circle in the shop for receiving people.	В ожидании посетителей стулья в прачечной расставили кружком.
Lantier only returned at eleven o'clock.	Лантье вернулся только к одиннадцати часам.
He had been to the undertaker's for information.	Он успел побывать в бюро похоронных процессий, справиться об условиях.
"The coffin is twelve francs," said he.	- Гробы от двенадцати франков, - сказал он.
"If you desire a mass, it will be ten francs more.	- Если хотите заупокойную мессу, то это стоит еще десять.
Then there's the hearse, which is charged for according to the ornaments."	Катафалк в зависимости от разряда...
"Oh! it's quite unnecessary to be fancy," murmured Madame Lorilleux, raising her head in a surprised and anxious manner.	- Но это совершенно не нужно, - прошептала г-жа Лорилле, поднимая голову с изумленным и беспокойным видом.
"We can't bring mamma to life again, can we?	- Ведь мамашу этим не воскресишь.
One must do according to one's means."	Надо же считаться с нашими средствами.
"Of course, that's just what I think," resumed the hatter.	- Ну, конечно. Я сам того же мнения, - подхватил шапочник.
"I merely asked the prices to guide you. Tell me what you desire; and after lunch I will give the orders."	- Я узнал цены только на всякий случай, чтобы вы могли распорядиться... Скажите мне, что вы хотите заказать. Я схожу после завтрака.
They were talking in lowered voices.	Говорили вполголоса.
Only a dim light came into the room through the cracks in the shutters.	Сквозь щели закрытых ставней в комнату проникал слабый свет.
The door to the little room stood half open, and from it came the deep silence of death.	Дверь в комнату мамаши Купо была распахнута, и оттуда зияла мертвая могильная тишина.
Children's laughter echoed in the courtyard.	Во дворе раздавался детский смех. Ребятишки водили хоровод под бледными лучами зимнего солнца.
Suddenly they heard the voice of Nana, who had escaped from the Boches to whom she had been sent.	Вдруг послышался голос Нана. Очевидно, она удрала от Бошей, к которым ее отправили.
She was giving commands in her shrill voice and the children were singing a song about a donkey.	Она командовала детьми, кричала что-то тоненьким голоском, потом запела, отбивая на мостовой такт каблуком, и слова песенки разносились словно звонкое чириканье птичек. У нашего ослика Заболела ножка. Ему сшила барыня Славный наколенничек И синие башмачки, чки-чки, И синие башмачки.
Gervaise waited until it was quiet to say:	Жервеза подождала немного и сказала:
"We're not rich certainly; but all the same we wish to act decently. If mother Coupeau has left us nothing, it's no reason for pitching her into the ground like a dog. No; we must have a mass, and a hearse with a few ornaments."	- Конечно, мы не богаты, но все-таки надо вести себя прилично... Матушка Купо ничего не оставила, но из этого не следует, что ее нужно зарыть в землю, как собаку... Нет, мы должны заказать мессу и приличный катафалк...
"And who will pay for them?" violently inquired Madame Lorilleux.	- А кто за это платить будет? - сердито спросила г-жа Лорилле.

"Not we, who lost some money last week; and you either, as you're stumped. Ah! you ought, however, to see where it has led you, this trying to impress people!"	- Мы не можем, мы и так потерпели убытки на той неделе; а вы и тем. более - вы совсем прогорели... Кажется, вам-то уж пора бы знать, до чего доводит привычка пускать пыль в глаза!
Coupeau, when consulted, mumbled something with a gesture of profound indifference, and then fell asleep again on his chair.	Когда спросили мнение Купо, дремавшего на стуле, он равнодушно махнул рукой, пробормотал что-то непонятное и снова заснул.
Madame Lerat said that she would pay her share.	Г-жа Лера сказала, что внесет свою долю.
She was of Gervaise's opinion, they should do things decently.	Она соглашалась с Жервезой: надо все устроить прилично.
Then the two of them fell to making calculations on a piece of paper: in all, it would amount to about ninety francs, because they decided, after a long discussion, to have a hearse ornamented with a narrow scallop.	После долгого обсуждения было решено заказать катафалк с узким ламбрекеном. Стали высчитывать расходы на клочке бумаги. Получилось, что похороны должны стоить около девяноста франков.
"We're three," concluded the laundress.	- Нас трое, - сказала прачка в заключение.
"We'll give thirty francs each.	- На каждого придется по тридцати франков.
It won't ruin us."	Ну что ж, не разоримся.
But Madame Lorilleux broke out in a fury.	Но г-жа Лорилле пришла в бешенство:
"Well! I refuse, yes, I refuse!	-А я не дам ни гроша, не дам!
It's not for the thirty francs.	И дело вовсе не в тридцати франках!
I'd give a hundred thousand, if I had them, and if it would bring mamma to life again.	Да будь у меня хоть сто тысяч, я бы все отдала, если бы это могло воскресить маму!
Only, I don't like vain people.	Но я терпеть не могу чваниться!
You've got a shop, you only dream of showing off before the neighborhood.	У вас прачечная, вы хотите задать форсу перед соседями.
We don't fall in with it, we don't. We don't try to make ourselves out what we are not.	Ну, а нам до этого дела нет!
Oh! you can manage it to please yourself.	Устраивайте, что хотите!
Put plumes on the hearse if it amuses you."	Заказывайте, если вам угодно, хоть балдахин с перьями!
"No one asks you for anything," Gervaise ended by answering.	- Да не надо мне от вас ничего, - сказала наконец Жериеза.
"Even though I should have to sell myself, I'll not have anything to reproach myself with.	- Но я скорее пойду собой торговать, чем буду мучиться угрызениями совести.
I've fed mother Coupeau without your help, and I can certainly bury her without your help also. I already once before gave you a bit of my mind; I pick up stray cats, I'm not likely to leave your mother in the mire."	Ведь кормила же я матушку Купо без вашей помощи, ну, так и похороню ее без вас... Я ведь вам когда-то правду сказала: подбираю же я голодных кошек, подберу и вашу мать.
Then Madame Lorilleux burst into tears and Lantier had to prevent her from leaving.	Г-жа Лорилле заплакала и ушла бы домой, если бы Лантье не удержал ее.

The argument became so noisy that Madame Lerat felt she had to go quietly into the little room and glance tearfully at her dead mother, as though fearing to find her awake and listening.	Ссорившиеся подняли такой шум, что г-жа Лера, сердито шикнув на них, тихонько прошла в комнату матушки Купо и беспокойно поглядела на покойницу, точно боясь, что та проснулась и слушает ссору.
Just at this moment the girls playing in the courtyard, led by Nana, began singing again.	В эту минуту хоровод ребятишек снова запел во дворе. Звонкий голосок Нана покрывал все остальные. У нашего ослика Заболел животик. Ему сшила барыня Славненький набрюшничек И синие башмачки, чки-чки, И синие башмачки.
"Mon Dieu! how those children grate on one's nerves with their singing!" said Gervaise, all upset and on the point of sobbing with impatience and sadness.	-Господи, что за несносные ребятишки! Просто душу выматывают своим пением, - сказала Жервеза Лантье, вздрагивая и чуть не плача с досады и горя.
Turning to the hatter, she said: "Do please make them leave off, and send Nana back to the concierge's with a kick."	- Уймите их ради бога, отведите Нана в дворницкую. Нашлепайте ее.
Madame Lerat and Madame Lorilleux went away to eat lunch, promising to return.	Г-жа Лера и г-жа Лорилле ушли завтракать, пообещав вернуться.
The Coupeaus sat down to eat a bite without much appetite, feeling hesitant about even raising a fork.	Купо тоже сели за стол и поели колбасы, но без всякого аппетита, молча и стараясь даже не стучать вилками. Чувствовали они себя отвратительно. Бедная матушка Купо совершенно пришибла их, свалилась им на плечи, наполняла собою все комнаты. Они были выбиты из колеи. Они метались из комнаты в комнату, не зная, за что взяться, и чувствовали себя разбитыми, точно после попойки.
After lunch Lantier went to the undertaker's again with the ninety francs. Thirty had come from Madame Lerat and Gervaise had run, with her hair all loose, to borrow sixty francs from Goujet.	Жервеза с непокрытой головой, не помня себя, бросилась, как сумасшедшая, к Гуже и заняла у него шестьдесят франков. Лантье присоединил эти деньги к тридцати франкам, взятым у г-жи Лера, и немедленно отправился в бюро похоронных процессий.
Several of the neighbors called in the afternoon, mainly out of curiosity. They went into the little room to make the sign of the cross and sprinkle some holy water with the boxwood sprig.	После завтрака стали появляться подстрекаемые любопытством соседки; они заходили в комнату матушки Купо, оглядывали покойницу, крестились, дотрагивались до буксовой веточки в стакане со святой водой, притворно вздыхали, закатывали глаза, отирали слезы.
Then they sat in the shop and talked endlessly about the departed.	Потом переходили в прачечную, усаживались там и начинали бесконечные разговоры о "дорогой покойнице", часами повторяя одни и те же фразы.
Mademoiselle Remanjou had noticed that her right eye was still open. Madame Gaudron maintained that she had a fine complexion for her age.	Мадемуазель Реманжу твердила, что правый глаз у матушки Купо остался приоткрытым; г-жа Годрон не переставая восхищалась, какая свежая кожа у покойницы, в эти-то годы!

Madame Fauconnier kept repeating that she had seen her having coffee only three days earlier.	А г-жа Фоконье никак не могла опомниться от удивления - старуха только три дня тому назад на ее глазах пила кофе. Да, недолго помереть! Каждый должен быть готов к дальнему пути.
Towards evening the Coupeaus were beginning to have had enough of it.	К вечеру хозяевам стало уже невтерпеж.
It was too great an affliction for a family to have to keep a corpse so long a time.	Ужасно тяжело, когда тело так долго остается в доме.
The government ought to have made a new law on the subject.	Правительству следовало бы издать на этот счет какой-нибудь закон.
All through another evening, another night, and another morning - no! it would never come to an end.	А еще впереди целый вечер, целая ночь и все утро - нет, этому конца не будет!
When one no longer weeps, grief turns to irritation; is it not so? One would end by misbehaving oneself.	Когда перестаешь плакать, горе переходит в раздражение, того и гляди выйдешь из себя.
Mother Coupeau, dumb and stiff in the depths of the narrow chamber, was spreading more and more over the lodging and becoming heavy enough to crush the people in it.	Немое, застывшее тело матушки Купо, лежавшее в задней комнатке, начинало положительно давить всех; казалось, оно занимало в квартире все больше и больше места.
And the family, in spite of itself, gradually fell into the ordinary mode of life, and lost some portion of its respect.	И семья, забывая уважение к покойнице, поневоле вернулась к своим обычным делишкам.
"You must have a mouthful with us," said Gervaise to Madame Lerat and Madame Lorilleux, when they returned.	- Вы с нами покушаете, - сказала Жервеза г-же Лорилле и г-же Лера, когда они вернулись.
"We're too sad; we must keep together."	- Не будем расходиться: очень тяжко.
They laid the cloth on the work-table.	Накрыли на гладильном столе.
Each one, on seeing the plates, thought of the feastings they had had on it.	Глядя на тарелки, все вспоминали о пирушках, которые здесь когда-то устраивались.
Lantier had returned.	Вернулся Лантье.
Lorilleux came down.	Пришел и Лорилле.
A pastry-cook had just brought a meat pie, for the laundress was too upset to attend to any cooking.	Принесли паштет от булочника: Жервезе было не до стряпни.
As they were taking their seats, Boche came to say that Monsieur Marescot asked to be admitted, and the landlord appeared, looking very grave, and wearing a broad decoration on his frock-coat.	Едва уселись за стол, как явился Бош и объявил, что г-н Мареско просит разрешения войти. И действительно, вслед за ним серьезно и важно вошел домохозяин в сюртуке и с большим орденом в петличке.
He bowed in silence and went straight to the little room, where he knelt down.	Он молча поклонился присутствующим, прошел прямо в заднюю комнатку и стал на колени перед покойницей. Г-н Мареско был очень набожен; он помолился, благочестиво и сосредоточенно, как священник, потом окропил тело святой водой с буксовой веточки и свершил над ним крестное знамение в воздухе.

All the family, leaving the table, stood up, greatly impressed. Monsieur Marescot, having finished his devotions, passed into the shop and said to the Coupeaus:	Это произвело на всех очень сильное впечатление. Все встали из-за стола и стояли, пока г-н Мареско не окончил своих благочестивых действий. Вернувшись в прачечную, домохозяин сказал Купо:
"I have come for the two quarters' rent that's overdue.	- Я пришел получить с вас за два последние срока.
Are you prepared to pay?"	Вы приготовили деньги?
"No, sir, not quite," stammered Gervaise, greatly put out at hearing this mentioned before the Lorilleuxs.	- Нет, сударь, еще не успели, - пробормотала Жервеза, крайне смущенная тем, что этот разговор происходит при Лорилле.
"You see, with the misfortune which has fallen upon us - "	- Вы понимаете, такое несчастье...
"No doubt, but everyone has their troubles," resumed the landlord, spreading out his immense fingers, which indicated the former workman.	-Конечно, конечно... Но ведь у каждого свои неприятности, - ответил хозяин, растопыривая огромные заскорузлые пальцы - пальцы бывшего рабочего.
"I am very sorry, but I cannot wait any longer. If I am not paid by the morning after to-morrow, I shall be obliged to have you put out."	- Мне очень жаль, но больше я ждать не могу... Если вы не уплатите послезавтра утром, я вынужден буду прибегнуть к выселению.
Gervaise, struck dumb, imploringly clasped her hands, her eyes full of tears.	Жервеза сложила руки в немой мольбе. На глазах у нее показались слезы.
With an energetic shake of his big bony head, he gave her to understand that supplications were useless.	Но домохозяин резко тряхнул огромной головой, давая понять, что все ее мольбы бесполезны.
Besides, the respect due to the dead forbade all discussion.	К тому же почтение к покойнице не допускало никаких препирательств.
He discreetly retired, walking backwards.	Он вышел потихоньку, пятясь задом.
"A thousand pardons for having disturbed you," murmured he.	- Тысячу извинений, что побеспокоил вас, -бормотал он.
"The morning after to-morrow; do not forget."	- Так послезавтра утром, не забудьте.
And as on withdrawing he again passed before the little room, he saluted the corpse a last time through the wide open door by devoutly bending his knee.	И проходя мимо комнатки матушки Купо, г-н Мареско вторично, перед открытой дверью, почтил покойницу набожным коленопреклонением.
They began eating and gobbled the food down very quickly, so as not to seem to be enjoying it, only slowing down when they reached the dessert.	Сначала все ели наспех и кое-как, чтобы и вида не показать, что еда доставляет удовольствие. Но когда подали сладкое, стали жевать медленнее, хотелось посмаковать его, спокойно, не торопясь.
Occasionally Gervaise or one of the sisters would get up, still holding her napkin, to look into the small room.	Время от времени Жервеза или одна из сестер вставала с набитым ртом и, не выпуская салфетки из рук, отправлялась взглянуть на покойницу. И когда та, что уходила, возвращалась, дожевывая на ходу кусок, и садилась за стол, все прочие глядели на нее, как бы спрашивая, все ли там в порядке. Потом женщины стали беспокоиться реже. Матушка Купо была забыта.
They made plenty of strong coffee to keep them awake through the night.	Заварили кофе, и очень крепкий, потому что собирались не спать всю ночь.

The Poissons arrived about eight and were invited for coffee.	В восемь часов пришли Пуассоны. Им предложили по стакану кофе.
Then Lantier, who had been watching Gervaise's face, seemed to seize an opportunity that he had been waiting for ever since the morning.	Тогда Лантье, все время наблюдавший за Жервезой, нашел своевременным воспользоваться случаем, которого ожидал с самого утра.
In speaking of the indecency of landlords who entered houses of mourning to demand their money, he said:	Заговорили о гнусности домохозяев, которые являются за деньгами, когда в доме лежит покойник. И тут Лантье сказал:
"He's a Jesuit, the beast, with his air of officiating at a mass! But in your place, I'd just chuck up the shop altogether."	- Ведь эдакий ханжа, сущий негодяй, такую рожу состроил, точно обедню служит... Будь я на вашем месте, я плюнул бы на его лавочку.
Gervaise, quite worn out and feeling weak and nervous, gave way and replied:	Издерганная, измученная, разбитая Жервеза не поняла его хитрости и ответила:
"Yes, I shall certainly not wait for the bailiffs. Ah! it's more than I can bear - more than I can bear."	- Да, разумеется, ждать полиции я не стану... Нет, с меня довольно!..
The Lorilleuxs, delighted at the idea that Clump-clump would no longer have a shop, approved the plan immensely.	Супруги Лорилле, обрадовавшись, что у Хромуши уже не будет своего заведения, начали горячо поощрять ее намерение.
One could hardly conceive the great cost a shop was.	Разумеется, прачечная стоит ей очень дорого.
If she only earned three francs working for others she at least had no expenses; she did not risk losing large sums of money.	Правда, работая по найму, она будет получать не больше трех франков, но ведь зато сократятся и расходы, и не будешь вечно дрожать, что прогоришь.
They repeated this argument to Coupeau, urging him on; he drank a great deal and remained in a continuous fit of sensibility, weeping all day by himself in his plate.	Они приставали к Купо, подталкивая его, заставляя согласиться с их доводами. Купо много пил, пребывал в полном расстройстве чувств и один из всех присутствующих плакал, уткнувшись носом в тарелку.
As the laundress seemed to be allowing herself to be convinced, Lantier looked at the Poissons and winked.	Видя, что прачка как будто начинает сдаваться, Лантье подмигнул Пуассонам.
And tall Virginie intervened, making herself most amiable.	И дылда Виржини с необыкновенной готовностью, сочувственно подхватила:
"You know, we might arrange the matter between us.	- А знаете, мы с вами могли бы договориться.
I would relieve you of the rest of the lease and settle your matter with the landlord. In short, you would not be worried nearly so much."	Я бы могла взять на себя аренду и как-нибудь уладила бы ваши дела с хозяином... Все-таки вам было бы спокойнее.
"No thanks," declared Gervaise, shaking herself as though she felt a shudder pass over her.	- Нет, спасибо, - сказала Жервеза, которую так и передернуло, точно на нее напал озноб.
"I'll work; I've got my two arms, thank heaven! to help me out of my difficulties."	- Уж я как-нибудь постараюсь расплатиться, сумею раздобыть денег. Буду работать; слава богу, руки у меня еще не отнялись. Выпутаюсь как-нибудь.
"We can talk about it some other time," the hatter hastened to put in.	- Обо всем этом можно поговорить в другой раз, -поспешно вмешался шапочник.
"It's scarcely the thing to do so this evening.	- Право, как-то неудобно сегодня.

Some other time - in the morning for instance."	Успеете поговорить, ну хоть завтра...
At this moment, Madame Lerat, who had gone into the little room, uttered a faint cry.	Но тут г-жа Лера, которая вышла к покойнице, испуганно вскрикнула.
She had had a fright because she had found the candle burnt out.	Оказалось, догорела свеча.
They all busied themselves in lighting another; they shook their heads, saying that it was not a good sign when the light went out beside a corpse.	Все засуетились, торопясь зажечь другую, покачивая головами и повторяя, что это дурной знак; нехорошо, когда около покойника гаснут свечи.
The wake commenced.	Началось бдение.
Coupeau had gone to lie down, not to sleep, said he, but to think; and five minutes afterwards he was snoring.	Купо прилег, - не для того, чтобы спать, сказал он, а чтобы подумать обо всем. Но уже через пять минут он захрапел.
When they sent Nana off to sleep at the Boches' she cried; she had been looking forward ever since the morning to being nice and warm in her good friend Lantier's big bed.	Нана увели к Бошам, причем она расплакалась: девочка с самого утра мечтала о том, как она снова уляжется в просторной кровати своего взрослого друга - Лантье.
The Poissons stayed till midnight.	Пуассоны просидели до двенадцати часов.
Some hot wine had been made in a salad-bowl because the coffee affected the ladies' nerves too much.	В конце концов соорудили какую-то смесь в салатнике, что-то вроде глинтвейна, потому что кофе слишком действовало дамам на нервы.
The conversation became tenderly effusive.	Пошли всякие чувствительные разговоры.
Virginie talked of the country: she would like to be buried at the corner of a wood with wild flowers on her grave.	Виржини заговорила о деревне: хорошо, если бы ее похоронили где-нибудь в лесу, чтобы на могиле у нее росли полевые цветы.
Madame Lerat had already put by in her wardrobe the sheet for her shroud, and she kept it perfumed with a bunch of lavender; she wished always to have a nice smell under her nose when she would be eating the dandelions by the roots.	Г-жа Лера, оказывается, уже приготовила себе саван и держала его у себя в шкафу, посыпав лавандой: ей хотелось, чтобы у нее в гробу хорошо пахло.
Then, with no sort of transition, the policeman related that he had arrested a fine girl that morning who had been stealing from a pork-butcher's shop; on undressing her at the commissary of police's they had found ten sausages hanging round her body.	Затем полицейский, неожиданно вступив в разговор, сообщил, что сегодня утром он задержал девушку, которая совершила кражу в колбасной. Ее обыскали у комиссара и, когда раздели, нашли десять колбас, подвешенных вокруг тела, спереди и сзади.
And Madame Lorilleux having remarked, with a look of disgust, that she would not eat any of those sausages, the party burst into a gentle laugh.	Г-жа Лорилле сделала брезгливую гримасу и заявила, что этих колбас она никогда не стала бы есть. Все захихикали.
The wake became livelier, though not ceasing to preserve appearances.	Бдение незаметно приобретало оживленный характер, но приличия все же соблюдались.
But just as they were finishing the hot wine a peculiar noise, a dull trickling sound, issued from the little room.	Когда кончали глинтвейн, из задней комнаты донесся какой-то странный звук, какое-то глухое журчанье.
All raised their heads and looked at each other.	Все подняли головы и переглянулись.

"It's nothing," said Lantier quietly, lowering his voice.	- Ничего особенного, - спокойно, вполголоса сказал Лантье.
"She's emptying."	- Из нее вытекает.
The explanation caused the others to nod their heads in a reassured way, and they replaced their glasses on the table.	Это объяснение успокоило общество. Все покачали головами и поставили стаканы.
When the Poissons left for home, Lantier left also, saying he would sleep with a friend and leave his bed for the ladies in case they wanted to take turns napping.	Наконец Пуассоны ушли. Лантье отправился вместе с ними, сказав, что идет ночевать к приятелю и оставляет свою кровать дамам: они могут по очереди отдыхать на ней.
Lorilleux went upstairs to bed.	Лорилле ушел один, говоря, что впервые после женитьбы будет спать в одиночестве.
Gervaise and the two sisters arranged themselves by the stove where they huddled together close to the warmth, talking quietly. Coupeau was still snoring.	Купо спал. Обе его сестры остались с Жервезой. Они устроились подле печки, на которой все время стоял горячий кофе.
Madame Lorilleux was complaining that she didn't have a black dress and asked Gervaise about the black skirt they had given mother Coupeau on her saint's day.	Женщины сидели, скорчившись, пригнувшись к огоньку, засунув руки под передники, и тихо разговаривали в глубокой ночной тишине. Г-жа Лорилле жаловалась, что у нее нет черного платья для похорон, а покупать ей не хочется, потому что им с мужем и так приходится очень туго, - да, очень туго. Она спросила Жервезу, не осталось ли от матушки Купо черной юбки, вот той, что ей подарили ко дню рождения.
Gervaise went to look for it.	Жервезе пришлось пойти поискать юбку.
Madame Lorilleux then wanted some of the old linen and mentioned the bed, the wardrobe, and the two chairs as she looked around for other odds and ends.	Ее еще можно будет носить, нужно только сузить в талии. Но г-жа Лорилле заявила претензию и на белье, заговорила о кровати, о шкафе, о стульях -словом, решила заняться разделом.
Madame Lerat had to serve as peace maker when a quarrel nearly broke out. She pointed out that as the Coupeaus had cared for their mother, they deserved to keep the few things she had left.	Чуть было не вспыхнула ссора. Но г-жа Лера была справедливее сестры и водворила мир: она заявила, что раз Купо заботились о матери, то им по праву принадлежат и ее пожитки.
Soon they were all dozing around the stove.	Затем все три снова стали клевать носом перед печкой, поддерживая бесконечный, однообразный разговор.
The night seemed terribly long to them.	Ночь казалась им невыносимо долгой.
Now and again they shook themselves, drank some coffee and stretched their necks in the direction of the little room, where the candle, which was not to be snuffed, was burning with a dull red flame, flickering the more because of the black soot on the wick.	Время от времени женщины встряхивались, пили кофе, заглядывали в комнату покойницы, где тусклым красноватым огоньком горела оплывшая свеча: с нее не полагалось снимать нагар.
Towards morning, they shivered, in spite of the great heat of the stove.	К утру женщины совсем продрогли, несмотря на жарко натопленную печь.
Anguish, and the fatigue of having talked too much was stifling them, whilst their mouths were parched, and their eyes ached.	Они истомились, устали от бесконечных разговоров, во рту у них пересохло, глаза были воспаленные, красные.

Madame Lerat threw herself on Lantier's bed, and snored as loud as a man; whilst the other two, their heads falling forward, and almost touching their knees, slept before the fire.	Г-жа Лера бросилась на кровать Лантье и захрапела, как солдат. Жервеза и г-жа Лорилле задремали у печки, уткнувшись головами в колени.
At daybreak, a shudder awoke them.	На рассвете холод разбудил их.
Mother Coupeau's candle had again gone out; and as, in the obscurity, the dull trickling sound recommenced, Madame Lorilleux gave the explanation of it anew in a loud voice, so as to reassure herself:	Свеча мамаши Купо опять погасла. И в полутьме снова, как ночью, послышалось глухое журчанье. Г-жа Лорилле, успокаивая самое себя, громко объясняла, откуда это журчанье.
"She's emptying," repeated she, lighting another candle.	- Из нее вытекает, - повторяла она, зажигая новую свечу.
The funeral was to take place at half-past ten.	Вынос тела был назначен на половину одиннадцатого.
A nice morning to add to the night and the day before!	Нечего сказать, веселое предстояло утро! И это после такой ночи и такого дня накануне!
Gervaise, though without a sou, said she would have given a hundred francs to anybody who would have come and taken mother Coupeau away three hours sooner.	У Жервезы ни гроша не было, но, несмотря на это, она не пожалела бы дать сто франков тому, кто унес бы матушку Купо тремя часами раньше.
No, one may love people, but they are too great a weight when they are dead; and the more one has loved them, the sooner one would like to be rid of their bodies.	Нет, можно любить человека как угодно, но, мертвый, он становится тяжелой обузой, и чем сильнее его любишь, тем больше хочешь поскорее избавиться от него.
The morning of a funeral is, fortunately, full of diversions.	К счастью, утром перед похоронами скучать некогда.
One has all sorts of preparations to make.	Хлопот не оберешься.
To begin with, they lunched.	Прежде всего позавтракали.
Then it happened to be old Bazouge, the undertaker's helper, who lived on the sixth floor, who brought the coffin and the sack of bran.	Затем явился факельщик с седьмого этажа, дядя Базуж: он принес гроб и мешок отрубей.
He was never sober, the worthy fellow.	Этот добрый человек никогда не протрезвлялся.
At eight o'clock that day, he was still lively from the booze of the day before.	В восемь часов утра в нем еще бродил вчерашний хмель.
"This is for here, isn't it?" asked he.	- Сюда, что ли? - спросил дядя Базуж.
And he laid down the coffin, which creaked like a new box.	И он поставил гроб, который затрещал, как трещат все новые ящики.
But as he was throwing the sack of bran on one side, he stood with a look of amazement in his eyes, his mouth opened wide, on beholding Gervaise before him.	Но, отбросив в сторону мешок с отрубями, он вдруг увидел Жервезу и застыл на месте, разинув рот и выпучив глаза.
"Beg pardon, excuse me. I've made a mistake," stammered he.	- Простите, виноват, ошибся, - забормотал он.
"I was told it was for you."	- Мне сказали, что это для вас.

He had already taken up the sack again, and the laundress was obliged to call to him:	Факельщик схватил мешок, но Жервеза остановила его:
"Leave it alone, it's for here."	- Да положите же! Это у нас покойник, у нас.
"Ah! Mon Dieu! Now I understand!" resumed he, slapping his thigh.	- Ах, так вот оно что! - воскликнул дядя Базуж, хлопая себя по ляжкам.
"It's for the old lady."	- Черт побери! Это для старухи! Ну, теперь понятно...
Gervaise had turned quite pale. Old Bazouge had brought the coffin for her.	Жервеза побледнела: дядя Базуж принес гроб для нее.
By way of apology, he tried to be gallant, and continued:	А тот из вежливости продолжал извиняться:
"I'm not to blame, am I? It was said yesterday that someone on the ground floor had passed away.	- Понимаете, мне вчера сказали, что тут, в первом этаже, кто-то умер.
Then I thought - you know, in our business, these things enter by one ear and go out by the other. All the same, my compliments to you.	Ну вот я и подумал... Знаете, ведь в нашем ремесле это штука пустяшная. В одно ухо входит, в другое выходит... Ну, во всяком случае рад за вас и приношу всяческие поздравления.
As late as possible, eh?	Все-таки чем позже, тем лучше. А?..
That's best, though life isn't always amusing; ah! no, by no means."	Хотя жить-то оно невесело, нет, далеко не всегда!
As Gervaise listened to him, she draw back, afraid he would grab her and take her away in the box.	Жервеза слушала его, а сама пятилась, точно боялась, что он схватит ее своими грязными ручищами, втиснет в гроб и унесет.
She remembered the time before, when he had told her he knew of women who would thank him to come and get them.	Ведь говорил же он ей однажды, в самый день ее свадьбы, что знает женщин, которые были бы благодарны ему, если бы он пришел за ними.
Well, she wasn't ready yet. Mon Dieu! The thought sent chills down her spine.	Ну, нет! Она не из таких: у нее при одной мысли об этом мурашки бегают по спине.
Her life may have been bitter, but she wasn't ready to give it up yet.	Хоть и тяжкая у нее жизнь, но не хочется расставаться с нею так скоро.
No, she would starve for years first.	Нет, лучше околевать с голоду, постепенно, из года в год, чем умереть сразу, внезапно.
"He's abominably drunk," murmured she, with an air of disgust mingled with dread.	- Он пьян, - прошептала Жервеза со смешанным чувством омерзения и ужаса.
"They at least oughtn't to send us tipplers.	- Могли бы, кажется, не присылать пьяниц.
We pay dear enough."	Дерут недешево.
Then he became insolent, and jeered:	Тогда факельщик начал дерзить и издеваться над нею:
"See here, little woman, it's only put off until another time.	- Ну что ж, матушка, значит, отложим до следующего раза?
I'm entirely at your service, remember!	Помните: я всегда к вашим услугам!
You've only to make me a sign.	Только мигните - и я тут как тут.

I'm the ladies' consoler. And don't spit on old Bazouge, because he's held in his arms finer ones than you, who let themselves be tucked in without a murmur, very pleased to continue their by-by in the dark."	Ведь я всегдашний дамский утешитель... А знаешь что? - Не плюй на дядю Базужа! Он держал в своих руках женщин куда пошикарнее тебя, и они не жаловались, когда он укладывал их. Да, они рады были, когда он укладывал их спать в землю.
"Hold your tongue, old Bazouge!" said Lorilleux severely, having hastened to the spot on hearing the noise, "such jokes are highly improper.	- Замолчите, дядя Базуж! - строго прикрикнул Лорилле, прибежавший на шум. - Что за неприличные шутки!
If we complained about you, you would get the sack. Come, be off, as you've no respect for principles."	Я пожалуюсь, и вас рассчитают... Ну, убирайтесь отсюда, если не желаете соблюдать правила.
Bazouge moved away, but one could hear him stuttering as he dragged along the pavement:	Факельщик ушел, но еще долго было слышно, как он ворчал по дороге:
"Well! What? Principles!	- Какие такие правила!
There's no such thing as principles, there's no such thing as principles - there's only common decency!"	Никаких правил нет... Нет тебе никаких правил... честность должна быть, и все тут.
At length ten o'clock struck.	Наконец пробило десять.
The hearse was late.	Катафалк запаздывал.
There were already several people in the shop, friends and neighbors - Monsieur Madinier, My-Boots, Madame Gaudron, Mademoiselle Remanjou; and every minute, a man's or a woman's head was thrust out of the gaping opening of the door between the closed shutters, to see if that creeping hearse was in sight.	В прачечной уже набралось много народа. Пришли все друзья и соседи: тут были и Мадинье, и Сапог, и г-жа Годрон, и мадемуазель Реманжу. То и дело в щель между закрытыми ставнями или в открытую дверь высовывалась мужская или женская голова - посмотреть, не едет ли этот проклятый катафалк.
The family, all together in the back room, was shaking hands.	Родня, собравшаяся в задней комнате, пожимала руки посетителям.
Short pauses occurred interrupted by rapid whisperings, a tiresome and feverish waiting with sudden rushes of skirts - Madame Lorilleux who had forgotten her handkerchief, or else Madame Lerat who was trying to borrow a prayer-book.	Минуты молчания прерывались торопливым шепотом; ждали напряженно, с раздражением; в тишине вдруг слышался шелест платья: г-жа Лорилле разыскивала носовой платок, или г-жа Лера металась по комнате и спрашивала, нет ли у кого молитвенника.
Everyone, on arriving, beheld the open coffin in the centre of the little room before the bed; and in spite of oneself, each stood covertly studying it, calculating that plump mother Coupeau would never fit into it.	Каждый входящий прежде всего замечал открытый гроб, стоявший посреди комнаты, напротив кровати; и каждый невольно косился на него, мысленно примерял и решал, что грузная матушка Купо ни за что не поместится в нем.
They all looked at each other with this thought in their eyes, though without communicating it.	Все переглядывались и читали в глазах друг у друга одну и ту же мысль, но никто не решался высказать ее вслух.
But there was a slight pushing at the front door.	Вдруг около двери на улице поднялась суматоха.
Monsieur Madinier, extending his arms, came and said in a low grave voice:	Вошел г-н Мадинье и с широким жестом провозгласил торжественным тоном:
"Here they are!"	- Идут!
It was not the hearse though.	Но это был еще не катафалк.

Four helpers entered hastily in single file, with their red faces, their hands all lumpy like persons in the habit of moving heavy things, and their rusty black clothes worn and frayed from constant rubbing against coffins.	Поспешными шагами вошли четыре факельщика в длинных черных сюртуках, лоснившихся и побелевших в тех местах, где они терлись о гробы. Факельщики шли гуськом, лица у них были красные, а руки грубые и тяжелые, как у ломовых.
Old Bazouge walked first, very drunk and very proper. As soon as he was at work he found his equilibrium.	Впереди всех шествовал совершенно пьяный, но вполне приличный дядя Базуж: за работой он всегда сохранял полное самообладание.
They did not utter a word, but slightly bowed their heads, already weighing mother Coupeau with a glance. And they did not dawdle; the poor old woman was packed in, in the time one takes to sneeze.	Не говоря ни слова, склонив головы, факельщики смерили взглядами матушку Купо и принялись за дело. Бедная старуха была упакована в мгновение ока.
A young fellow with a squint, the smallest of the men, poured the bran into the coffin and spread it out.	Младший из факельщиков, маленький, и косоглазый, высыпал в гроб отруби и разравнял их, уминая, точно хлеб месил.
The tall and thin one spread the winding sheet over the bran.	Другой, высокий и тощий, и, похоже, большой шутник, накрыл отруби простыней.
Then, two at the feet and two at the head, all four took hold of the body and lifted it. Mother Coupeau was in the box, but it was a tight fit. She touched on every side.	Затем все четверо разом взялись за тело - двое за ноги, двое за голову, подняли его, и - раз, два, три! - все было готово. Скорее, чем блин перевернуть на сковородке. Окружающие, пристально следившие за всеми движениями факельщиков, могли подумать, что матушка Купо сама вскочила в гроб.
The undertaker's helpers were now standing up and waiting; the little one with the squint took the coffin lid, by way of inviting the family to bid their last farewell, whilst Bazouge had filled his mouth with nails and was holding the hammer in readiness.	И она поместилась в нем отлично, гроб пришелся ей как раз впору, так что даже было слышно, как тело, входя, скользило боками о новые доски. Матушка Купо плотно вошла в гроб, точно картина в раму! Как ни туго, а все же вошла, и это крайне удивило присутствовавших; очевидно, она похудела со вчерашнего дня. Между тем факельщики выпрямились и ждали; косой взялся за крышку, как бы приглашая родственников проститься с покойной, а дядя Базуж набрал в рот гвоздей и приготовил молоток.
Then Coupeau, his two sisters and Gervaise threw themselves on their knees and kissed the mamma who was going away, weeping bitterly, the hot tears falling on and streaming down the stiff face now cold as ice.	Тогда Купо, его сестры, Жервеза и все прочие стали прощаться; они опускались на колени, целовали матушку Купо и плакали - их теплые слезы катились по неподвижному, холодному, как лед, лицу покойницы.
There was a prolonged sound of sobbing.	Долго раздавались всхлипывания.
The lid was placed on, and old Bazouge knocked the nails in with the style of a packer, two blows for each; and they none of them could hear any longer their own weeping in that din, which resembled the noise of furniture being repaired.	Крышка захлопнулась. Дядя Базуж стал заколачивать гвозди с мастерством упаковщика: каждый гвоздь он вбивал двумя ударами. Рыдания утонули в этом грохоте, напоминавшем столярную мастерскую.
It was over.	Все было кончено.
The time for starting had arrived.	Можно было отправляться.

"What a fuss to make at such a time!" said Madame Lorilleux to her husband as she caught sight of the hearse before the door.	- Ну, для чего это пускать пыль в глаза в такую минуту! - сказала мужу г-жа Лорилле, увидев катафалк перед дверью прачечной.
The hearse was creating quite a revolution in the neighborhood.	Катафалк произвел в квартале необычайное волнение.
The tripe-seller called to the grocer's men, the little clockmaker came out on to the pavement, the neighbors leant out of their windows; and all these people talked about the scallop with its white cotton fringe.	Хозяйка харчевни кликнула молодцов из бакалейной лавки, маленький часовщик выскочил на улицу, соседи высунулись из окон. Все указывали друг другу на отделку, на ламбрекены с белой бахромой.
Ah! the Coupeaus would have done better to have paid their debts.	Эх! Лучше бы Купо расплатились с долгами!
But as the Lorilleuxs said, when one is proud it shows itself everywhere and in spite of everything.	Но, когда люди чванятся, говорили супруги Лорилле, у них это всегда наружу лезет, несмотря ни на что.
"It's shameful!" Gervaise was saying at the same moment, speaking of the chainmaker and his wife.	- Просто стыд! - говорила в то же время Жервеза о цепочном мастере и его жене.
"To think that those skinflints have not even brought a bunch of violets for their mother!"	- Подумать только, что эти скареды даже букетика фиалок не принесли родной матери!
The Lorilleuxs, true enough, had come empty-handed.	В самом деле, Лорилле явились с пустыми руками.
Madame Lerat had given a wreath of artificial flowers.	Г-жа Лера принесла венок из искусственных цветов.
And a wreath of immortelles and a bouquet bought by the Coupeaus were also placed on the coffin.	Кроме того, на гроб возложили венок из иммортелей и букет, купленные супругами Купо.
The undertaker's helpers had to give a mighty heave to lift the coffin and carry it to the hearse.	Чтобы поднять и взвалить гроб на катафалк, факельщикам пришлось понатужиться.
It was some time before the procession was formed.	Затем медленно стали становиться в пары, образовалась процессия.
Coupeau and Lorilleux, in frock coats and with their hats in their hands, were chief mourners.	Купо и Лорилле, в сюртуках, со шляпами в руках, шли во главе траурного кортежа.
The first, in his emotion which two glasses of white wine early in the morning had helped to sustain, clung to his brother-in-law's arm, with no strength in his legs, and a violent headache.	Кровельщик совсем ослабел от горестных чувств, в значительной степени поддерживаемых двумя стаканами белого вина, выпитого утром; он опирался на руку зятя, так нак у него подкашивались ноги и отчаянно трещала голова.
Then followed the other men - Monsieur Madinier, very grave and all in black; My-Boots, wearing a great-coat over his blouse; Boche, whose yellow trousers produced the effect of a petard; Lantier, Gaudron, Bibi-the-Smoker, Poisson and others.	За Купо и Лорилле шли остальные мужчины: г-н Мадинье, весь в черном и очень внушительный; Сапог в пальто, надетом поверх блузы; Бош в желтых штанах, производивших странное впечатление в этом печальном шествии; Лантье, Годрон, Шкварка-Биби, Пуассон и прочие.

The ladies came next - in the first row Madame Lorilleux, dragging the deceased's skirt, which she had altered; Madame Lerat, hiding under a shawl her hastily got-up mourning, a gown with lilac trimmings; and following them, Virginie, Madame Gaudron, Madame Fauconnier, Mademoiselle Remanjou and the rest.	За мужчинами следовали дамы: в первой паре шли г-жа Лорилле, на которой была переделанная юбка покойной, и г-жа Лера, прикрывшая шалью свей наскоро сделанный траурный костюм -кофточку с лиловой отделкой; за ними шли Виржини, г-жа Годрон, г-жа Фоконье, мадемуазель Реманжу и остальные.
When the hearse started and slowly descended the Rue de la Goutte-d'Or, amidst signs of the cross and heads bared, the four helpers took the lead, two in front, the two others on the right and left.	Колесница тронулась, зрители поснимали шляпы и перекрестились, факельщики заняли свое место во главе процессии: двое перед колесницей и двое по бокам.
Gervaise had remained behind to close the shop.	Жервеза задержалась, - надо было запереть прачечную.
She left Nana with Madame Boche and ran to rejoin the procession, whilst the child, firmly held by the concierge under the porch, watched with a deeply interested gaze her grandmother disappear at the end of the street in that beautiful carriage.	Она поручила Нана г-же Бош и бегом нагнала кортеж. Привратница держала девочку за руку; они стояли под воротами. Нана с глубоким интересом следила за тем, как ее бабушка постепенно исчезала вдали в таком замечательно красивом экипаже.
At the moment when Gervaise caught up with the procession, Goujet arrived from another direction.	Как раз в ту самую минуту, когда запыхавшаяся прачка догнала шествие, к нему присоединился и Гуже.
He nodded to her so sympathetically that she was reminded of how unhappy she was, and began to cry again as Goujet took his place with the men.	Он пошел с мужчинами, но обернулся и так кротко кивнул Жервезе головой, что она почувствовала себя совсем несчастной и снова расплакалась. В эту минуту она оплакивала не только матушку Купо, она оплакивала другую, более страшную потерю, которую не могла бы выразить словами. Всю дорогу она прижимала платок к глазам. Г-жа Лорилле с сухими глазами и пылающими щеками искоса поглядывала на нее, как бы обвиняя ее в притворстве.
The ceremony at the church was soon got through.	Со всякими церемониями в церкви живо разделались.
The mass dragged a little, though, because the priest was very old.	Только месса немного затянулась, потому что священник был уж очень стар.
My-Boots and Bibi-the-Smoker preferred to remain outside on account of the collection.	Сапог и Шкварка-Биби предпочли остаться на улице, чтобы не подавать на бедных.
Monsieur Madinier studied the priests all the while, and communicated his observations to Lantier. Those jokers, though so glib with their Latin, did not even know a word of what they were saying.	Г-н Мадинье все время следил за священником и делился с Лантье своими наблюдениями: эти прохвосты так и чешут по-латыни, а ведь и не понимают, что говорят.

They buried a person just in the same way that they would have baptized or married him, without the least feeling in their heart.	Они вам похоронят человека так же, как окрестят или женят, - без малейшего чувства. Затем Мадинье обрушился на всю эту кучу церемоний, на свечи, на заунывное пение, на все эти эффекты, предназначенные специально для родственников. Выходит, что ты теряешь дорогого тебе человека дважды - сначала дома, а потом в церкви. Мужчины согласились с ним, потому что, когда кончилась месса, наступил очень печальный момент: все присутствующие, бормоча молитвы, проходили мимо гроба, кропя его святой водой.
Happily, the cemetery was not far off, the little cemetery of La Chapelle, a bit of a garden which opened on to the Rue Marcadet.	К счастью, кладбище было недалеко - маленькое кладбище предместья Шапель, кусочек сада, выходивший на улицу Маркадэ.
The procession arrived disbanded, with stampings of feet and everybody talking of his own affairs.	Процессия явилась сюда уже в беспорядке: все шли гурьбой, громко топотали ногами и разговаривали о своих делах.
The hard earth resounded, and many would have liked to have moved about to keep themselves warm.	Морозец стоял изрядный; хотелось постучать нога об ногу, чтобы согреться.
The gaping hole beside which the coffin was laid was already frozen over, and looked white and stony, like a plaster quarry; and the followers, grouped round little heaps of gravel, did not find it pleasant standing in such piercing cold, whilst looking at the hole likewise bored them.	Разверстая яма, около которой поставили гроб, совсем замерзла; беловатая, каменистая, она напоминала гипсовую ломку. Провожающие столпились вокруг куч земли. Не очень-то было весело стоять на этаком морозе и смотреть на пустую могилу!
At length a priest in a surplice came out of a little cottage.	Наконец из маленького домика появился священник в стихаре.
He shivered, and one could see his steaming breath at each de profundis that he uttered.	Он дрожал от холода, и при каждом "De profundis" белый пар клубами вырывался у него изо рта.
At the final sign of the cross he bolted off, without the least desire to go through the service again.	С последним крестным знамением он поспешно ушел. Видно было, что ему очень не хочется, чтобы его опять позвали, и опять начинать все сначала.
The sexton took his shovel, but on account of the frost, he was only able to detach large lumps of earth, which beat a fine tune down below, a regular bombardment of the coffin, an enfilade of artillery sufficient to make one think the wood was splitting.	Могильщик взялся за лопату, - но земля так промерзла, что отрывалась огромными комьями, которые с тяжким грохотом падали на крышку гроба и поднимали в могиле невообразимый шум. Это была настоящая бомбардировка, настоящая пушечная канонада; казалось, что гроб вот-вот разлетится вдребезги.
One may be a cynic; nevertheless that sort of music soon upsets one's stomach.	Такая адская музыка и бесчувственного эгоиста резнула бы ножом по сердцу!
The weeping recommenced.	Рыдания возобновились.
They moved off, they even got outside, but they still heard the detonations.	Провожавшие уже вышли на улицу, а грохот все еще доносился до них.
My-Boots, blowing on his fingers, uttered an observation aloud.	Сапог, дуя себе на пальцы, заметил вслух:

"Tonnerre de Dieu! poor mother Coupeau won't feel very warm!"	"Да, черт возьми! Бедной матушке Купо не жарко будет!"
"Ladies and gentlemen," said the zinc-worker to the few friends who remained in the street with the family, "will you permit us to offer you some refreshments?"	- Господа, - сказал Купо немногим друзьям, оставшимся с родными на улице, - позвольте предложить вам подкрепиться.
He led the way to a wine shop in the Rue Marcadet, the	И он первый вошел в кабачок, помещавшийся тут же на улице Маркадэ и носивший название
"Arrival at the Cemetery."	"Возвращение с кладбища".
Gervaise, remaining outside, called Goujet, who was moving off, after again nodding to her.	Жервеза задержалась на улице. Гуже поклонился и пошел было прочь, но она окликнула его.
Why didn't he accept a glass of wine?	Почему он не хочет выпить с ними стаканчик вина?
He was in a hurry; he was going back to the workshop.	Нельзя, он торопится в кузницу.
Then they looked at each other a moment without speaking.	С минуту они молча глядели друг на друга.
"I must ask your pardon for troubling you about the sixty francs," at length murmured the laundress.	- Простите меня за эти шестьдесят франков, -прошептала наконец прачка.
"I was half crazy, I thought of you - "	- Я совсем потеряла голову и вдруг вспомнила о вас...
"Oh! don't mention it; you're fully forgiven," interrupted the blacksmith.	- Пустяки, не стоит извиняться, - перебил ее кузнец.
"And you know, I am quite at your service if any misfortune should overtake you. But don't say anything to mamma, because she has her ideas, and I don't wish to cause her annoyance."	- И знайте, что если с вами случится беда, я всегда готов вам помочь... Только не говорите ничего маме; у нее на этот счет свои взгляды, а я не хочу спорить с нею.
She gazed at him.	Жервеза не отрываясь смотрела на него.
He seemed to her such a good man, and sad-looking, and so handsome. She was on the verge of accepting his former proposal, to go away with him and find happiness together somewhere else.	И, глядя на это доброе и такое печальное лицо, окаймленное густой русой бородой, она вспомнила давнишнее предложение Гуже. С какой радостью она теперь согласилась бы на него! Уйти с ним, жить где-нибудь далеко, быть счастливой!
Then an evil thought came to her. It was the idea of borrowing the six months' back rent from him.	Но тут ей пришла в голову другая, дурная мысль: занять у него денег какой угодно ценой, чтобы расплатиться за квартиру.
She trembled and resumed in a caressing tone of voice:	Жервеза задрожала, голос ее сделался ласковым.
"We're still friends, aren't we?"	- Ведь мы не поссорились, правда?
He shook his head as he answered:	Он покачал головой и ответил:
"Yes, we'll always be friends. It's just that, you know, all is over between us."	- Нет, конечно, мы не поссорились и никогда не поссоримся... Только, вы понимаете, все кончено.

And he went off with long strides, leaving Gervaise bewildered, listening to his last words which rang in her ears with the clang of a big bell.	И Гуже ушел крупными шагами. Жервеза была ошеломлена. Его последние слова гудели и отдавались в ее ушах, как звон колокола.
On entering the wine shop, she seemed to hear a hollow voice within her which said,	И когда она входила в кабачок, какой-то внутренний голос глухо шептал ей:
"All is over, well!	"Все кончено. Ну и ладно!
All is over; there is nothing more for me to do if all is over!"	Все кончено. Значит, мне больше нечего делать. Все кончено".
Sitting down, she swallowed a mouthful of bread and cheese, and emptied a glass full of wine which she found before her.	Жервеза уселась, съела кусок хлеба с сыром и выпила уже дожидавшийся ее стакан вина.
The wine shop was a single, long room with a low ceiling occupied by two large tables on which loaves of bread, large chunks of Brie cheese and bottles of wine were set out.	Кабачок помещался в первом этаже. В длинном низком зале стояло два больших стола. Бутылки, краюхи хлеба, широкие треугольники сыра на трех тарелках стояли в ряд.
They ate informally, without a tablecloth.	Компания закусывала на скорую руку, без скатерти, без приборов.
Near the stove at the back the undertaker's helpers were finishing their lunch.	Подальше, около гудящей печки, завтракали факельщики.
"Mon Dieu!" exclaimed Monsieur Madinier, "we each have our time.	- Боже мой! - сказал Мадинье. - Всякому свой черед.
The old folks make room for the young ones. Your lodging will seem very empty to you now when you go home."	Старики уступают место молодым... Конечно, когда вы вернетесь домой, квартира покажется вам опустевшей.
"Oh! my brother is going to give notice," said Madame Lorilleux quickly.	- О, мой брат отказывается от квартиры, -поспешно подхватила г-жа Лорилле.
"That shop's ruined."	- Эта прачечная чистый разор.
They had been working upon Coupeau.	Очевидно, здесь обрабатывали Купо.
Everyone was urging him to give up the lease.	Все уговаривали его передать аренду.
Madame Lerat herself, who had been on very good terms with Lantier and Virginie for some time past, and who was tickled with the idea that they were a trifle smitten with each other, talked of bankruptcy and prison, putting on the most terrified airs.	Даже г-жа Лера с испуганным видом говорила о банкротстве и тюрьме. В последнее время она подружилась с Лантье и Виржини, и, кроме того, ее подзадоривала мысль, что у них, видимо, завелись шашни.
And suddenly, the zinc-worker, already overdosed with liquor, flew into a passion, his emotion turned to fury.	И вдруг кровельщик рассердился; его умиление, чрезмерно подогретое выпитым вином, внезапно перешло в бешенство.
"Listen," cried he, poking his nose in his wife's face; "I intend that you shall listen to me!	- Слушай, - заорал он жене в лицо, - слушай, когда я говорю!
Your confounded head will always have its own way.	Ты со своей дурацкой башкой всегда хочешь делать по-своему!
But, this time, I intend to have mine, I warn you!"	Но предупреждаю тебя - на этот раз я поступлю так, как я желаю! Поняла?

"Ah! well," said Lantier, "one never yet brought her to reason by fair words; it wants a mallet to drive it into her head."	-Да, как же! - сказал Лантье. - Убедишь ее словами! Ей надо молотом вколачивать в голову -тогда поймет.
For a time they both went on at her.	И оба стали колотить Жервезу по голове.
Meanwhile, the Brie was quickly disappearing and the wine bottles were pouring like fountains.	Это не мешало челюстям работать. Сыр исчезал, бутылки пустели.
Gervaise began to weaken under this persistent pounding.	Жервеза под их ударами обмякла.
She answered nothing, but hurried herself, her mouth ever full, as though she had been very hungry.	Она ничего не отвечала, торопливо набивала рот и жевала, точно была очень голодна.
When they got tired, she gently raised her head and said,	Когда Купо и Лантье, наконец, устали, она тихонько подняла голову и сказала:
"That's enough, isn't it?	- Довольно, что ли?
I don't care a straw for the shop!	Хватит. Плевать мне на эту прачечную.
I want no more of it. Do you understand?	Не нужна мне она... Понимаете?
It can go to the deuce!	Плевать мне на нее!
All is over!"	Все кончено...
Then they ordered some more bread and cheese and talked business.	Тогда потребовали еще сыра и хлеба и стали говорить о деле серьезно.
The Poissons took the rest of the lease and agreed to be answerable for the two quarters' rent overdue.	Пуассоны соглашались перевести на себя контракт с поручительством за два пропущенных платежа.
Boche, moreover, pompously agreed to the arrangement in the landlord's name.	Бош с важным видом согласился от имени домохозяина на эту сделку.
He even then and there let a lodging to the Coupeaus - the vacant one on the sixth floor, in the same passage as the Lorilleuxs' apartment.	И тут же, за столом, он сдал семье Купо новую квартиру - свободную квартиру в седьмом этаже, в одном коридоре с Лорилле.
As for Lantier, well! He would like to keep his room, if it did not inconvenience the Poissons.	Что до Лантье, то он хотел бы сохранить комнату за собою, если только это не стеснит Пуассонов.
The policeman bowed; it did not inconvenience him at all; friends always get on together, in spite of any difference in their political ideas.	Полицейский кивнул головой: конечно, это их не стеснит. Ведь они друзья, несмотря на различие политических убеждений.
And Lantier, without mixing himself up any more in the matter, like a man who has at length settled his little business, helped himself to an enormous slice of bread and cheese; he leant back in his chair and ate devoutly, his blood tingling beneath his skin, his whole body burning with a sly joy, and he blinked his eyes to peep first at Gervaise, and then at Virginie.	После этого Лантье уже не вмешивался в разговор. С удовлетворенным видом человека, уладившего, наконец, свое дельце, он намазал огромный ломоть хлеба мягким сыром и принялся уписывать его, откинувшись на спинку стула. Кровь прилила к его щекам, глаза горели скрытой радостью; плотоядно прищурившись, он поглядывал то на Жервезу, то на Виржини.
"Hi! Old Bazouge!" called Coupeau, "come and have a drink.	- Эй, дядя Базуж! - крикнул Купо. -Подсаживайтесь, выпейте стаканчик.
We're not proud; we're all workers."	Мы люди не чванные - мы рабочие.

The four undertaker's helpers, who had started to leave, came back to raise glasses with the group.	Факельщики, собравшиеся было уходить, вернулись и тоже чокнулись с компанией.
They thought that the lady had weighed quite a bit and they had certainly earned a glass of wine.	Не в обиду будь сказано, покойница-то была тяжеленька и вполне стоила стаканчика.
Old Bazouge gazed steadily at Gervaise without saying a word.	Дядя Базуж пристально глядел на Жервезу, но удерживался от неуместных замечаний.
It made her feel uneasy though and she got up and left the men who were beginning to show signs of being drunk.	Она почувствовала себя нехорошо, встала и ушла, оставив мужчин за стаканами.
Coupeau began to sob again, saying he was feeling very sad.	Купо, уже напившийся вдрызг, снова начал реветь, говоря, что он пьет с горя.
That evening when Gervaise found herself at home again, she remained in a stupefied state on a chair.	Вечером, вернувшись домой, Жервеза в каком-то оцепенении, упала на стул.
It seemed to her that the rooms were immense and deserted.	Комнаты показались ей огромными и пустыми.
Really, it would be a good riddance.	Да, большая обуза с плеч долой!
But it was certainly not only mother Coupeau that she had left at the bottom of the hole in the little garden of the Rue Marcadet.	Но не одну матушку Купо оставила она на дне ямы, в маленьком садике, выходившем на улицу Маркадэ.
She missed too many things, most likely a part of her life, and her shop, and her pride of being an employer, and other feelings besides, which she had buried on that day.	Она многого лишилась в этот день: ее прачечная, ее чувство хозяйской гордости и целый кусок жизни - еще много, много другого - все было похоронено сегодня.
Yes, the walls were bare, and her heart also; it was a complete clear out, a tumble into the pit.	Да, не только квартира опустела, опустело сердце. Это было полное опустошение, полный развал, все пошло прахом.
And she felt too tired; she would pick herself up again later on if she could.	Когда-нибудь, возможно, она и оправится, а сейчас, - сейчас, - сейчас она слишком устала.
At ten o'clock, when undressing, Nana cried and stamped.	В десять часов, раздеваясь, Нана стала капризничать, плакать и топать ногами.
She wanted to sleep in mother Coupeau's bed.	Она непременно хотела лечь в кровать бабушки Купо.
Her mother tried to frighten her; but the child was too precocious.	Жервеза попробовала напугать ее, но девочка была развита не по летам, и мертвецы внушали ей не страх, а только острое любопытство.
Corpses only filled her with a great curiosity; so that, for the sake of peace, she was allowed to lie down in mother Coupeau's place.	В конце концов, чтобы отвязаться, ей позволили лечь на место матушки Купо.
She liked big beds, the chit; she spread herself out and rolled about.	Девчонка любила большие кровати, на которых можно было вытягиваться, перекатываться с боку на бок.
She slept uncommonly well that night in the warm and pleasant feather bed.	И в эту ночь она отлично выспалась на теплой, мягкой, щекочущей пуховой перине.
CHAPTER X	X

The Coupeaus' new lodging was on the sixth floor, staircase B.	Новая квартира Купо находилась на седьмом этаже, по лестнице В.
After passing Mademoiselle Remanjou's door, you took the corridor to the left, and then turned again further along.	Миновав комнатку мадемуазель Реманжу, надо было свернуть по коридору налево. Потом, был еще один поворот.
The first door was for the apartment of the Bijards.	Первая дверь вела в комнату Бижаров.
Almost opposite, in an airless corner under a small staircase leading to the roof, was where Pere Bru slept.	Почти напротив, в маленькой темной конурке под чердачной лестницей, ютился дядя Брю.
Two doors further was Bazouge's room and the Coupeaus were opposite him, overlooking the court, with one room and a closet.	Двумя дверями дальше помещался Базуж. А рядом с Базужем находилась и квартира Купо: комната и чуланчик окнами во двор.
There were only two more doors along the corridor before reaching that of the Lorilleuxs at the far end.	Дальше по коридору помещалось еще два семейства, а в самом конце - Лорилле.
A room and a closet, no more.	Комната и чуланчик - не больше.
The Coupeaus perched there now.	В них приютились теперь Купо.
And the room was scarcely larger than one's hand.	Да и комната-то была такая, что повернуться негде.
And they had to do everything in there - eat, sleep, and all the rest.	Тут приходилось и есть, и спать, и все дела делать.
Nana's bed just squeezed into the closet; she had to dress in her father and mother's room, and her door was kept open at night-time so that she should not be suffocated.	В чуланчике еле-еле уместилась кровать Нана, так что девочка должна была раздеваться в комнате родителей, а чтобы она не задохнулась ночью, дверь оставляли открытой.
There was so little space that Gervaise had left many things in the shop for the Poissons.	Места было так мало, что Жервезе волей-неволей пришлось при переезде уступить часть мебели Пуассонам: все равно не поместилась бы.
A bed, a table, and four chairs completely filled their new apartment but she didn't have the courage to part with her old bureau and so it blocked off half the window. This made the room dark and gloomy, especially since one shutter was stuck shut.	Кровать, стол, четыре стула - и комната была полным-полна. Но у Жервезы не хватило духа расстаться с комодом; при одной мысли об этом у нее сердце разрывалось. Комод загромоздил всю комнату и закрыл половину окна, так что одна из створок вовсе не отворялась. От этого комната стала еще темнее и мрачнее.
Gervaise was now so fat that there wasn't room for her in the limited window space and she had to lean sideways and crane her neck if she wanted to see the courtyard.	Когда Жервезе хотелось выглянуть во двор, то ей, при ее полноте, приходилось пролезать к окну боком и вытягивать шею.
During the first few days, the laundress would continually sit down and cry.	Первое время прачка целыми днями сидела и плакала.
It seemed to her too hard, not being able to move about in her home, after having been used to so much room.	Она уже привыкла к простору, ей было слишком тяжело жить в такой тесноте.
She felt stifled; she remained at the window for hours, squeezed between the wall and the drawers and getting a stiff neck.	Она задыхалась и целые часы проводила у окна, протиснувшись в щель между комодом и стеной, так что под конец у нее начинало ломить шею.

It was only there that she could breathe freely.	Тут только ей дышалось свободнее.
However, the courtyard inspired rather melancholy thoughts.	Впрочем, двор нагонял на нее тоску.
Opposite her, on the sunny side, she would see that same window she had dreamed about long ago where the spring brought scarlet vines.	Напротив, на солнечной стороне, на шестом этаже находилось то окно, о котором она когда-то мечтала, - окно с душистым горошком, каждую весну завивавшимся тонкими усиками вокруг натянутых веревочек.
Her own room was on the shady side where pots of mignonette died within a week.	А комната Жервезы была на теневой стороне: кустики резеды в горшочках погибли в одну неделю.
Oh, this wasn't at all the sort of life she had dreamed of.	Ах, как плохо сложилась ее жизнь! Не об этом она мечтала!
She had to wallow in filth instead of having flowers all about her.	Она мечтала, что под старость вся комната у нее будет уставлена цветами, и вот теперь ей приходится жить в такой грязи.
On leaning out one day, Gervaise experienced a peculiar sensation: she fancied she beheld herself down below, near the concierge's room under the porch, her nose in the air, and examining the house for the first time; and this leap thirteen years backwards caused her heart to throb.	Однажды, выглянув во двор, Жервеза испытала странное ощущение: ей показалось, что она видит самое себя, что вот она стоит там, под воротами, около дворницкой, и, задрав голову, впервые осматривает дом. Этот прыжок на тринадцать лет назад был тяжелым ударом в самое сердце.
The courtyard was a little dingier and the walls more stained, otherwise it hadn't changed much. But she herself felt terribly changed and worn. To begin with, she was no longer below, her face raised to heaven, feeling content and courageous and aspiring to a handsome lodging. She was right up under the roof, among the most wretched, in the dirtiest hole, the part that never received a ray of sunshine. And that explained her tears; she could scarcely feel enchanted with her fate.	Двор не изменился: голые фасады чуть почернели и, пожалуй, только немножко больше потрескались, вое то же зловоние подымалось от изъеденных ржавчиной мусорных ящиков; на веревках перед окнами все так же сушилось белье и проветривались испачканные детские пеленки; избитая мостовая была по-прежнему усыпана угольной пылью из слесарной и стружками из столярной; даже лужа в сыром углу, около водоразборной колонки, лужа, натекшая из красильни, была того же нежно-голубого цвета, что я тогда. Но сама Жервеза сильно изменилась, и изменилась к худшему - она отлично понимала это. Теперь она не стояла под воротами, запрокинув голову, веселая и смелая, не выбирала себе хорошенькой квартирки. Она сидела под крышей, в самом мерзком углу, в самой грязной дыре, в каморке, куда никогда не заглядывает солнечный луч. Как же ей не плакать? Как же не жаловаться на судьбу?
However, when Gervaise had grown somewhat used to it, the early days of the little family in their new home did not pass off so badly.	Впрочем, когда Жервеза немного попривыкла к новому жилищу, дела семьи сначала пошли недурно.
The winter was almost over, and the trifle of money received for the furniture sold to Virginie helped to make things comfortable.	Зима уже подходила к концу. Кое-какие деньжонки, полученные от Виржини за мебель, помогли устроиться на первых порах.

Then with the fine weather came a piece of luck, Coupeau was engaged to work in the country at Etampes; and he was there for nearly three months without once getting drunk, cured for a time by the fresh air.	А затем весною подвернулся счастливый случай: Купо получил работу в провинции, в Этампе. Он провел там три месяца и все это время совсем не пил: деревенский воздух исцелил его.
One has no idea what a quench it is to the tippler's thirst to leave Paris where the very streets are full of the fumes of wine and brandy.	Трудно даже поверить, до чего он благодетельно действует на пьяниц, когда они расстаются с парижской атмосферой, со всеми этими улицами, насквозь пропитанными водочным и винным духом.
On his return he was as fresh as a rose, and he brought back in his pocket four hundred francs with which they paid the two overdue quarters' rent at the shop that the Poissons had become answerable for, and also the most pressing of their little debts in the neighborhood.	Купо вернулся свежий, как розан, и привез четыреста франков; они помогли Жервезе расплатиться с домохозяином по двум просроченным платежам, за которые поручились Пуассоны, и рассчитаться с самыми неотложными долгами в квартале.
Gervaise thus opened two or three streets through which she had not passed for a long time.	Теперь она могла спокойно ходить по тем улицам, где ей до сих пор нельзя было показаться.
She had naturally become an ironer again.	Само собой разумеется, она снова работала поденно.
Madame Fauconnier was quite good-hearted if you flattered her a bit, and she was happy to take Gervaise back, even paying her the same three francs a day as her best worker.	Г-жа Фоконье, женщина очень добрая, особенно если ей немножко польстить, охотно приняла Жервезу к себе и даже из уважения к ее бывшему хозяйскому званию назначила ее старшей работницей с платой по три франка в день.
This was out of respect for her former status as an employer.	Словом, дела семьи, казалось, понемногу налаживались.
The household seemed to be getting on well and Gervaise looked forward to the day when all the debts would be paid. Hard work and economy would solve all their money troubles.	Жервеза даже рассчитывала, что, трудясь и экономя, она сможет со временем разделаться со всеми долгами и устроиться совсем сносно.
Unfortunately, she dreamed of this in the warm satisfaction of the large sum earned by her husband.	Впрочем, она размечталась об этом только сгоряча, на радостях, что муж привез такую кучу денег.
Soon, she said that the good things never lasted and took things as they came.	Охладев, она сказала себе, что хорошие времена никогда не тянутся долго, нужно просто жить сегодняшним днем.
What the Coupeaus most suffered from at that time was seeing the Poissons installing themselves at their former shop. They were not naturally of a particularly jealous disposition, but people aggravated them by purposely expressing amazement in their presence at the embellishments of their successors.	Тяжелее всего было то, что в ее бывшей мастерской воцарились Пуассоны. Купо не были завистливы, но их постоянно изводили соседи, восхищавшиеся при них всякими улучшениями, которые ввели у себя их преемники.
The Boches and the Lorilleuxs especially, never tired.	Боши и особенно Лорилле были неистощимы в этом отношении.
According to them, no one had ever seen so beautiful a shop.	Послушать их, то такой чудесной лавки еще и на свете не бывало.

They were also continually mentioning the filthy state in which the Poissons had found the premises, saying that it had cost thirty francs for the cleaning alone.	При этом они не забывали упомянуть, что Пуассоны въехали в страшно грязное помещение и что одна чистка его обошлась им в тридцать франков.
After much deliberation, Virginie had decided to open a shop specializing in candies, chocolate, coffee and tea.	После долгих колебаний Виржини решила открыть торговлю кондитерскими и колониальными товарами: конфеты, шоколад, чай, кофе.
Lantier had advised this, saying there was much money to be made from such delicacies.	Лантье настойчиво советовал ей выбрать именно этот вид торговли; он утверждал, что на сластях можно нажить огромные деньги.
The shop was stylishly painted black with yellow stripes.	Лавка была теперь выкрашена в черный цвет с желтыми полосками - самые приличные цвета.
Three carpenters worked for eight days on the interior, putting up shelves, display cases and counters.	Три столяра целую неделю работали над ящиками, витринами и прилавком со стойками для ваз, как в кондитерских.
Poisson's small inheritance must have been almost completely used, but Virginie was ecstatic. The Lorilleuxs and the Boches made sure that Gervaise did not miss a single improvement and chuckled to themselves while watching her expression.	Должно быть, Пуассоны изрядно порастрясли свое маленькое наследство. Зато Виржини торжествовала, а Лорилле, вкупе с Бошами, аккуратно сообщали Жервезе о каждой новой полоске, каждом украшении в витрине, каждой новой вазе и со злорадством наблюдали, как у нее при этом меняется лицо. Вовсе не надо быть завистливым, чтобы беситься, когда люди наденут ваши башмаки да вас же ими и топчут.
There was also a question of a man beneath all this.	Но тут были замешаны еще и любовные дела.
It was reported that Lantier had broken off with Gervaise.	Соседи утверждали, что Лантье бросил Жервезу.
The neighborhood declared that it was quite right. In short, it gave a moral tone to the street.	Весь квартал одобрял этот поступок; это в известной мере значило, что на улице Гут-д'Ор все же восторжествовала нравственность.
And all the honor of the separation was accorded to the crafty hatter on whom all the ladies continued to dote.	Пройдоха-шапочник по-прежнему был любимцем женщин, и, разумеется, вся честь в происшедшем разрыве приписывалась ему одному.
Some said that she was still crazy about him and he had to slap her to make her leave him alone.	Рассказывали даже подробности, говорили, что прачка до того рассвирепела, что он принужден был надавать ей оплеух и только тем и успокоил ее.
Of course, no one told the actual truth. It was too simple and not interesting enough.	Разумеется, никто не рассказывал того, что было на самом деле, и даже тем, кто мог бы знать правду, она казалась слишком простой и мало интересной.
Actually Lantier climbed to the sixth floor to see her whenever he felt the impulse.	Если хотите, Лантье и в самом деле бросил Жервезу, но только в том смысле, что она не находилась с утра до вечера в его распоряжении; когда же ему приходило желание обладать ею, он отправлялся на седьмой этаж.

Mademoiselle Remanjou had often seen him coming out of the Coupeaus' at odd hours.	Во всяком случае мадемуазель Реманжу часто видела, как Лантье выходил из двери Купо в самое неподходящее для визитов время.
The situation was even more complicated by neighborhood gossip linking Lantier and Virginie. The neighbors were a bit too hasty in this also; he had not even reached the stage of buttock-pinching with her.	Да, связь еще тянулась, скрипела кое-как, но в сущности любовники уже не испытывали от нее никакого удовольствия; они не прерывали своих отношений просто по привычке, просто из взаимной любезности, не более. Впрочем, положение осложнялось тем обстоятельством, что теперь соседи судачили о связи Лантье с Виржини. Квартал и на этот раз опережал события. Конечно, шапочник точил зубы на Виржини; да это было и понятно: в бывшей квартире Купо она во всем заменяла Жервезу. Рассказывали даже забавную историю: будто однажды Лантье отправился, по старой привычке, к хозяйской кровати за Жервезой. притащил к себе Виржини, не узнав ее в темноте, и обнаружил свою ошибку только на рассвете. Над этой историей много потешались, но на самом деле до этого еще не дошло; Лантье едва осмеливался пощипывать Виржини.
Still, the Lorilleuxs delighted in talking sympathetically to Gervaise about the affair between Lantier and Virginie.	Тем не менее супруги Лорилле, надеясь вызвать в Жервезе ревность, с чувством рассказывали ей о любви Лантье и Виржини.
The Boches maintained they had never seen a more handsome couple.	Боши тоже постоянно твердили, что никогда еще не видали такой славной парочки!
The odd thing in all this was that the Rue de la Goutte-d'Or seemed to have no objection to this new arrangement which everyone thought was progressing nicely. Those who had been so harsh to Gervaise were now quite lenient toward Virginie.	И, странное дело, улица Гут-д'Ор, по-видимому, ничуть не возмущалась этим новым супружеским сожительством втроем. Мораль, столь строгая по отношению к Жервезе, оказалась очень снисходительной к Виржини. Быть может, эта доброжелательная снисходительность объяснялась и тем, что ее муж был полицейским. К счастью, Жервеза не была ревнива, к изменам Лантье она относилась вполне равнодушно, потому что сердце ее давно уже не участвовало в этой связи.

Gervaise had previously heard numerous reports about Lantier's affairs with all sorts of girls on the street and they had bothered her so little that she hadn't even felt enough resentment to break off the affair. However, this new intrigue with Virginie wasn't quite so easy to accept because she was sure that the two of them were just out to spite her. She hid her resentment though to avoid giving any satisfaction to her enemies.	Она давно знала, хоть вовсе и не интересовалась этим, о грязных похождениях шапочника, о его мимолетных связях со всякими бульварными девками и относилась к этому с полным безразличием, не возмущалась, не порывала с ним. Однако к новой связи своего любовника она не могла относиться с таким же спокойствием. Виржини - это совсем другое дело. Они только для того и сошлись, чтобы бесить ее, Жервезу! И если она прощала Лантье мелкие шашни, то эту связь она ему попомнит! И когда г-жа Лорилле или еще какая-нибудь другая злыдня нарочно распространялись в присутствии Жервезы о рогах Пуассона (они говорили, что полицейский уже не пролезает под воротами Сен-Дени), - Жервеза бледнела и задыхалась. У нее захватывало дыхание, она чувствовала, как у нее подымается какое-то жжение в груди, и она кусала губы, стараясь сдержаться, не выдать себя, чтобы не доставить удовольствия врагам.
Mademoiselle Remanjou thought that Gervaise had words with Lantier over this because one afternoon she heard the sound of a slap. There was certainly a quarrel because Lantier stopped speaking to Gervaise for a couple of weeks, but then he was the first one to make up and things seemed to go along the same as before.	Но, по-видимому, у нее произошла стычка с Лантье: как-то под вечер мадемуазель Реманжу услышала даже звук пощечины. Во всяком случае они рассорились, и Лантье две недели не разговаривал с Жервезой; но потом первый пришел мириться, и отношения их возобновились как ни в чем не бывало. Прачка и на этот раз поступила так, как поступала всегда: она не хотела новых потасовок, не хотела отравлять себе жизнь и уступила. Что ж, ей не двадцать лет, она уже не способна любить так, чтобы драться из-за мужчин, рисковать собой ради их прекрасных глаз. Но только все это накапливалось в ней постепенно.
Coupeau found all this most amusing.	Купо зубоскалил.
The complacent husband who had been blind to his own situation laughed heartily at Poisson's predicament.	Покладистый муж, не желавший замечать рогов на своей голове, измывался над рогами Пуассона. На то, что творилось в его собственном доме, он не обращал внимания, но вот в чужом это казалось ему крайне забавным. Он из кожи лез вон, чтобы разнюхать все подробности, расспрашивал соседок, подглядывавших за Пуассонами. Ну и простофиля этот Пуассон! А еще носит шпагу, позволяет себе толкать встречных на улице!
Then Coupeau even teased Gervaise.	Купо дошел до того, что стал, наконец, поддразнивать Жервезу.
Her lovers always dropped her.	Что? Любовничек-то улыбнулся?
First the blacksmith and now the hatmaker.	Эх, не везет ей: и с кузнецом ничего не вышло, а теперь и шапочник натянул ей нос.
The trouble was that she got involved with undependable trades.	А все потому, что это народ несерьезный.

She should take up with a mason, a good solid man.	Почему бы ей не взять какого-нибудь каменщика? Каменщики люди солидные, они кладут кирпичи надолго.
He said such things as if he were joking, but they upset Gervaise because his small grey eyes seemed to be boring right into her.	Разумеется, Купо говорил все это в шутку, но тем не менее Жервеза зеленела, потому что он так и пронизывал ее своими серыми глазками, точно хотел просверлить насквозь. Когда он заводил эти мерзкие разговоры, Жервеза никак не могла понять, шутит он или говорит всерьез. Когда человек пьянствует из года в год, то немудрено, если он в конце концов и вовсе потеряет голову. Иной муж в двадцать лет ревнив, как черт, а к тридцати до того спивается, что супружеская верность вовсе перестает интересовать его. Стоило посмотреть, как Купо фанфаронил на улице Гут-д'Ор! Он называл Пуассона рогачом. Да, это заткнет глотку всем сплетницам! Теперь уже не он рогоносец. О, его не проведешь! Если в свое время он делал вид, будто ничего не замечает, то только потому, что не любит сплетен. Каждый живет по-своему и чешется там, где у него зудит. У него от этого не зудело, а чесаться для удовольствия соседей он не желал! А что, черт возьми, думает на этот счет полицейский? Ведь теперь это уже не пустые сплетни: любовников видели за делом! Купо сердился и кричал, что не понимает, как может мужчина, должностное лицо, представитель власти, терпеть у себя в доме такой срам. Очевидно, полицейский просто любит чужие объедки - вот и все!
On evenings when Coupeau became bored being alone with his wife up in their tiny hole under the roof, he would go down for Lantier and invite him up. He thought their dump was too dreary without Lantier's company so he patched things up between Gervaise and Lantier whenever they had a falling out.	Тем не менее по вечерам, когда кровельщику становилось скучно сидеть вдвоем с женой в своей жалкой конуре под самой крышей, он отправлялся вниз за Лантье и насильно приводил его к себе в комнату. Он скучал без приятеля и мирил его с Жервезой, если они были не в ладах. Черт возьми, да наплевать им на целый свет! Разве запрещено человеку забавляться так, как ему хочется? Купо посмеивался, и в его блуждающих глазах, глазах пьяницы, светилась какая-то странная мысль. Казалось, для того чтобы скрасить жизнь, он готов был делить с шапочником решительно все. И в такие вечера Жервеза совсем уже не понимала, шутит он или говорит серьезно...
In the midst of all this Lantier put on the most consequential airs.	Лантье среди всех этих пересудов держался необыкновенно важно.
He showed himself both paternal and dignified.	Он принимал покровительственный и почтенный вид.
On three successive occasions he had prevented a quarrel between the Coupeaus and the Poissons.	Три раза предотвратил он ссору Купо с Пуассонами.
The good understanding between the two families formed a part of his contentment.	Хорошие отношения между двумя семействами входили в его расчеты.

Thanks to the tender though firm glances with which he watched over Gervaise and Virginie, they always pretended to entertain a great friendship for each other.	Благодаря его попечениям, его твердой и в то же время нежной заботливости Жервеза и Вйржини притворялись, что питают друг к другу самые дружеские чувства.
He reigned over both blonde and brunette with the tranquillity of a pasha, and fattened on his cunning.	А Лантье со спокойствием паши властвовал над обеими - и над блондинкой и над брюнеткой - и все жирел, как настоящий паук.
The rogue was still digesting the Coupeaus when he already began to devour the Poissons.	Наглец еще не успел переварить как следует Купо, а уже начал заглатывать Пуассонов.
Oh, it did not inconvenience him much!	О, он ничуть не церемонился!
As soon as one shop was swallowed, he started on a second.	Сожрав одно заведение, он принимался за другое.
It was only men of his sort who ever have any luck.	В конце концов, только люди такой породы и преуспевают в жизни.
It was in June of that year that Nana was confirmed.	В июле этого года Нана должна была причащаться в первый раз.
She was then nearly thirteen years old, as tall as an asparagus shoot run to seed, and had a bold, impudent air about her.	Ей шел тринадцатый год, но она была длинная, как жердь, и совсем бесстыжая девчонка.
The year before she had been sent away from the catechism class on account of her bad behavior; and the priest had only allowed her to join it this time through fear of losing her altogether, and of casting one more heathen onto the street.	В прошлом году ее не допустили к причастию за дурное поведение, и если на этот раз священник смилостивился, то только из опасения, что она больше не явится в церковь и так и останется язычницей.
Nana danced for joy as she thought of the white dress.	Нана плясала от радости в ожидании белого платья.
The Lorilleuxs, being godfather and godmother, had promised to provide it, and took care to let everyone in the house know of their present. Madame Lerat was to give the veil and the cap, Virginie the purse, and Lantier the prayer-book; so that the Coupeaus looked forward to the ceremony without any great anxiety.	Лорилле, крестные отец и мать, обещали подарить девочке платье и растрезвонили об этом подарке по всему дому; г-жа Лера пообещала шляпку и вуаль, Виржини - сумочку, Лантье -молитвенник, - так что супругам Купо нечего было готовиться к событию.
Even the Poissons, wishing to give a house-warming, chose this occasion, no doubt on the hatter's advice.	Пуассоны даже решили воспользоваться этим случаем, чтобы отпраздновать новоселье, - без сомнения, тут не обошлось без совета шапочника.
They invited the Coupeaus and the Boches, whose little girl was also going to be confirmed.	Они пригласили Купо и Бошей, дочка которых тоже конфирмовалась в этот день.
They provided a leg of mutton and trimmings for the evening in question.	Вечерком соберутся, поедят, будет окорок и еще кое-какое угощение.
It so happened that on the evening before, Coupeau returned home in a most abominable condition, just as Nana was lost in admiration before the presents spread out on the top of the chest of drawers.	Как раз накануне причастия, когда Нана любовалась разложенными на комоде подарками, Купо вернулся домой в ужасном состоянии.

The Paris atmosphere was getting the better of him again; and he fell foul of his wife and child with drunken arguments and disgusting language which no one should have uttered at such a time.	Парижская атмосфера уже оказывала на него свое влияние. Он ни с того ни с сего накинулся на жену и дочь и начал поносить их, отнюдь не стесняясь в выражениях.
Nana herself was beginning to get hold of some very bad expressions in the midst of the filthy conversations she was continually hearing.	Впрочем, Нана, слыша изо дня в день непристойные ругательства, и сама была не сдержанна на язык.
On the days when there was a row, she would often call her mother an old camel and a cow.	Во время ссор она преисправно честила мать коровой и сволочью.
"Where's my food?" yelled the zinc-worker.	-Где обед? - орал кровельщик.
"I want my soup, you couple of jades!	- Подайте обед, клячи!..
There's females for you, always thinking of finery!	Что вы тут с тряпками возитесь, потаскухи.
I'll sit on the gee-gaws, you know, if I don't get my soup!"	Если сию минуту не будет обеда, так я вас...
"He's unbearable when he's drunk," murmured Gervaise, out of patience; and turning towards him, she exclaimed: "It's warming up, don't bother us."	- Какой он несносный, когда налижется! -раздраженно пробормотала Жервеза и, обернувшись к мужу, прибавила: - Разогревается, отвяжись.
Nana was being modest, because she thought it nice on such a day.	Нана разыгрывала скромницу: сегодня это казалось ей очень милым.
She continued to look at the presents on the chest of drawers, affectedly lowering her eyelids and pretending not to understand her father's naughty words.	Она продолжала рассматривать разложенные на комоде подарки, застенчиво опускала глаза и делала вид, что не понимает грязных отцовских ругательств.
But the zinc-worker was an awful plague on the nights when he had had too much.	Но кровельщик в пьяном виде не знал удержу.
Poking his face right against her neck, he said:	Он заорал в самое ухо дочери:
"I'll give you white dresses!	- Я тебе покажу белые платья!
So the finery tickles your fancy. They excite your imagination. Just you cut away from there, you ugly little brat! Move your hands about, bundle them all into a drawer!"	Что? Опять будешь набивать себе груди? Опять будешь напихивать в лифчик бумагу, как в прошлое воскресенье?.. Погоди ты у меня! Ты, я знаю, любишь вертеть хвостом! Эти тряпки вскружили тебе голову! Ну, убери лапы, паскудница! Спрячь сию же минуту свое тряпье в ящик, а то я тебе задам трепку!
Nana, with bowed head, did not answer a word.	Нана стояла, потупив голову, и ничего не отвечала.
She had taken up the little tulle cap and was asking her mother how much it cost.	Она держала тюлевый чепчик, о цене которого только что спрашивала у матери.
And as Coupeau thrust out his hand to seize hold of the cap, it was Gervaise who pushed him aside exclaiming:	Купо протянул руку, чтобы вырвать у нее чепчик, но Жервеза оттолкнула его и закричала:
"Do leave the child alone!	- Да оставь ты девчонку в покое!
She's very good, she's doing no harm."	Она умница, не делает ничего плохого.

Then the zinc-worker let out in real earnest.	Тогда кровельщик разом выпустил весь свой заряд:
"Ah! the viragos!	- Ах вы, стервы!
The mother and daughter, they make the pair.	Обе хороши - что мать, что дочь!.. Два сапога пара!
It's a nice thing to go to church just to leer at the men.	Она и причащаться-то идет только для того, чтобы пялиться на мужчин!
Dare to say it isn't true, little slattern!	Что, будешь отпираться, шлюха!
I'll dress you in a sack, just to disgust you, you and your priests.	Вот одену тебя в мешок, - пусть поцарапает тебе шкуру! Да, в мешок! Это отобьет у тебя охоту распутничать, и у тебя и у твоих попов!
I don't want you to be taught anything worse than you know already.	Я не хочу, чтобы тебя развращали!
Mon Dieu!	Да черт вас побери!
Just listen to me, both of you!"	Будете вы меня слушаться или нет?
At this Nana turned round in a fury, whilst Gervaise had to spread out her arms to protect the things which Coupeau talked of tearing. The child looked her father straight in the face; then, forgetting the modest bearing inculcated by her confessor, she said, clinching her teeth:	Жервеза, растопырив руки, заслоняла подарки от Купо, грозившего разорвать их; Нана в бешенстве обернулась, пристально посмотрела на отца и, позабыв скромность, которую внушал ей священник, процедила сквозь стиснутые зубы:
"Pig!"	- Свинья!
As soon as the zinc-worker had had his soup he went off to sleep.	После обеда кровельщик завалился спать.
On the morrow he awoke in a very good humor.	Наутро он проснулся в благодушнейшем настроении.
He still felt a little of the booze of the day before but only just sufficient to make him amiable.	У него еще не совсем прошел вчерашний хмель, и он был чуть навеселе, - как раз настолько, чтобы быть очень любезным.
He assisted at the dressing of the child, deeply affected by the white dress and finding that a mere nothing gave the little vermin quite the look of a young lady.	Купо присутствовал при одевании дочери, растрогался при виде белого платья и нашел, что девчонка выглядит в нем совсем барышней. В такой день, говорил он, - отцу естественно гордиться дочерью. И надо было посмотреть, с каким изяществом держалась Нана в своем чересчур коротком платьице, как она все время смущенно улыбалась, точно новобрачная! Спустившись вниз и увидев на пороге дворницкой разряженную Полину, она остановилась, окинула ее светлым взглядом и, убедившись, что подруга одета хуже ее, что платье сидит на ней неуклюже, стала необыкновенно приветлива.
The two families started off together for the church.	Оба семейства вместе отправились в церковь.

Nana and Pauline walked first, their prayer-books in their hands and holding down their veils on account of the wind; they did not speak but were bursting with delight at seeing people come to their shop-doors, and they smiled primly and devoutly every time they heard anyone say as they passed that they looked very nice.	Нана и Полина шли впереди с молитвенниками в руках и все время придерживали вздувавшиеся от ветра вуали. Они шли молча, скромно, сложив губки бантиком, чтобы прохожие говорили: "Какие милочки!" Они готовы были чуть не визжать от восхищения, когда люди выходили из лавочек, чтобы поглядеть на них.
Madame Boche and Madame Lorilleux lagged behind, because they were interchanging their ideas about Clump-clump, a gobble-all, whose daughter would never have been confirmed if the relations had not found everything for her; yes, everything, even a new chemise, out of respect for the holy altar.	Г-жа Бош и г-жа Лорилле все время отставали, так как то и дело обменивались замечаниями относительно Хромуши: ведь если бы не родственники, которые из уважения к святому алтарю подарили ей решительно все, - да, все, вплоть до новой рубашки, - так дочь этой мотовки не могла бы даже пойти к причастию.
Madame Lorilleux was rather concerned about the dress, calling Nana a dirty thing every time the child got dust on her skirt by brushing against the store fronts.	Г-жа Лорилле особенно волновалась из-за подаренного ею платья, честила Нана на все корки и всякий раз, когда девочка слишком близко подходила к витринам магазинов и задевала их юбкой, обзывала ее грязнухой.
At church Coupeau wept all the time.	В церкви Купо все время плакал.
It was stupid but he could not help it.	Это было глупо, но он не мог удержаться.
It affected him to see the priest holding out his arms and all the little girls, looking like angels, pass before him, clasping their hands; and the music of the organ stirred up his stomach and the pleasant smell of the incense forced him to sniff, the same as though someone had thrust a bouquet of flowers into his face.	Его до слез пронял священник, воздевавший руки горе, и все эти похожие на ангелочков девочки, проходившие с молитвенно сложенными ручками. Звуки органа отдавались и урчали у него в животе, а прекрасный запах ладана заставлял его втягивать воздух носом, точно ему совали в лицо букет цветов.
In short he saw everything cerulean, his heart was touched.	Словом, Купо совсем размяк. Особенно подействовал на него гимн, который пели в то время, как девочки принимали тело господне. Он казался Купо таким сладостным, он так и лился в душу, прямо дрожь по спине пробегала.
Anyway, other sensitive souls around him were wetting their handkerchiefs.	Впрочем, расчувствовался не только кровельщик, - многие из присутствовавших, люди солидные, трезвые, тоже повытаскивали платки.
This was a beautiful day, the most beautiful of his life.	Да, это был прекрасный день, лучший в жизни.
After leaving the church, Coupeau went for a drink with Lorilleux, who had remained dry-eyed.	Но выйдя из церкви и отправившись распить по стаканчику с Лорилле, который не плакал в церкви и посмеивался над слезами кровельщика, Купо вдруг рассердился и начал доказывать, что это воронье, попы, нарочно жгут чертову траву, чтобы одурманивать людей. Ну, да, он и не скрывает: конечно, он ревел! Но это доказывает только, что у него в груди сердце, а не камень. И Купо приказал подать еще по стаканчику.
That evening the Poissons' house-warming was very lively.	Вечером у Пуассонов очень весело отпраздновали новоселье.

Friendship reigned without a hitch from one end of the feast to the other.	Вся пирушка от начала до конца прошла в добром согласии, безо всяких раздоров.
When bad times arrive one thus comes in for some pleasant evenings, hours during which sworn enemies love each other.	Бывает так, что именно в самые плохие времена выпадают какие-то особенно счастливые минуты, когда люди, ненавидящие один другого, проникаются друг к другу любовью.
Lantier, with Gervaise on his left and Virginie on his right, was most amiable to both of them, lavishing little tender caresses like a cock who desires peace in his poultry-yard.	Лантье сидел между Жервезой и Виржини и любезничал с обеими; он щедро распределял между ними знаки внимания, как петух, которому хочется сохранить мир в своем курятнике. Напротив него сидел Пуассон; он смотрел прямо перед собой неподвижным, затуманенным взором, храня спокойный и сурово мечтательный вид полицейского, привыкшего не думать ни о чем в долгие часы пребывания на посту.
But the queens of the feast were the two little ones, Nana and Pauline, who had been allowed to keep on their things; they sat bolt upright through fear of spilling anything on their white dresses and at every mouthful they were told to hold up their chins so as to swallow cleanly.	Но царицами праздника были две девочки, Нана и Полина, которым позволили остаться в праздничных нарядах. Они сидели чинно, чтобы не запачкать своих белых платьев; при каждом глотке взрослые кричали им, чтобы они держали подбородок выше и кушали аккуратнее.
Nana, greatly bored by all this fuss, ended by slobbering her wine over the body of her dress, so it was taken off and the stains were at once washed out in a glass of water.	Но скоро это надоело Нана, и она опрокинула себе на корсаж стакан вина. Поднялась суматоха, девчонку тут же раздели и немедленно замыли корсаж водой.
Then at dessert the children's future careers were gravely discussed.	За сладким стали серьезно обсуждать будущность девочек.
Madame Boche had decided that Pauline would enter a shop to learn how to punch designs on gold and silver. That paid five or six francs a day.	Г-жа Бош уже сделала выбор: Полина должна была поступить в золотошвейную мастерскую; на этом можно зарабатывать по пяти-шести франков в день.
Gervaise didn't know yet because Nana had never indicated any preference.	Жервеза не знала, на чем остановиться: Нана ни к чему не выказывала особой склонности. Одна у нее склонность - бить баклуши, а кроме этого, она ничего не любила делать, всякая работа валилась у нее из рук.
"In your place," said Madame Lerat, "I would bring Nana up as an artificial flower-maker.	- На вашем месте, - сказала г-жа Лера, - я сделала бы из нее цветочницу.
It is a pleasant and clean employment."	Это приятная и чистая работа.
"Flower-makers?" muttered Lorilleux.	-Гм, цветочницы... - пробормотал Лорилле.
"Every one of them might as well walk the streets."	- Все цветочницы потаскушки, сегодня с одним, завтра с другим.
"Well, what about me?" objected Madame Lerat, pursing her lips.	- Как? А я? - возразила вдова, кусая губы.
"You're certainly not very polite.	- Очень любезно с вашей стороны!
I assure you that I don't lie down for anyone who whistles."	Что же, я сука какая-нибудь, ложусь, как только мне свистнут?

Then all the rest joined together in hushing her.	Но тут вся компания хором прервала ее:
"Madame Lerat!	-Госпожа Лера!
Oh, Madame Lerat!"	Ах, госпожа Лера!
By side glances they reminded her of the two girls, fresh from communion, who were burying their noses in their glasses to keep from laughing out loud.	И ей глазами указали на обеих причастниц, уткнувшихся в стаканы, чтобы не фыркать со смеху.
The men had been very careful, for propriety's sake, to use only suitable language, but Madame Lerat refused to follow their example.	До сих пор даже мужчины соблюдали благопристойность и тщательно выбирали выражения. Но г-жа Лера пропустила это замечание мимо ушей.
She flattered herself on her command of language, as she had often been complimented on the way she could say anything before children, without any offence to decency.	То, что она сказала, говорится в самом лучшем обществе, - она сама слышала! Уж будьте уверены, она знает, как надо выражаться, да. Ей даже частенько делают комплименты на этот счет, потому что она может говорить решительно обо всем даже в присутствии детей, никогда не нарушая благопристойности.
"Just you listen, there are some very fine women among the flower-makers!" she insisted.	- Между цветочницами попадаются очень порядочные, поверьте мне, - кричала г-жа Лера.
"They're just like other women and they show good taste when they choose to commit a sin."	- Конечно, они сделаны из того же теста, что и все прочие женщины! Но они умеют себя сдерживать, а если уж им приходится согрешить, то они по крайней мере выбирают со вкусом. Да, цветы развивают вкус. Оттого-то я и соблюла себя.
"Mon Dieu!" interrupted Gervaise,	- Боже мой! - прервала ее Жервеза.
"I've no dislike for artificial flower-making.	- Да я ничего не имею против цветов.
Only it must please Nana, that's all I care about; one should never thwart children on the question of a vocation. Come Nana, don't be stupid; tell me now, would you like to make flowers?"	Надо только, чтобы это ремесло нравилось Нана; нельзя ребенка принудить к чему-либо силком, против его желания... Ну, не ломайся, Нана, отвечай. Хочешь быть цветочницей?
The child was leaning over her plate gathering up the cake crumbs with her wet finger, which she afterwards sucked.	Наклонившись над тарелкой, девочка подбирала крошки от пирожного мокрым пальцем и тут же обсасывала его.
She did not hurry herself. She grinned in her vicious way.	Она не торопилась отвечать и сидела молча, посмеиваясь своим порочным смехом.
"Why yes, mamma, I should like to," she ended by declaring.	- Да, мама, хочу, - объявила она наконец.
Then the matter was at once settled.	Дело было улажено тут же.
Coupeau was quite willing that Madame Lerat should take the child with her on the morrow to the place where she worked in the Rue du Caire.	Купо попросил г-жу Лера завтра же отвести девочку в мастерскую, где она работала, на улицу Кэр.
And they all talked very gravely of the duties of life.	Все стали серьезно толковать о житейских обязанностях.
Boche said that Nana and Pauline were women now that they had partaken of communion.	Бош сказал, что теперь, после причастия, Нана и Полина стали взрослыми женщинами.

Poisson added that for the future they ought to know how to cook, mend socks and look after a house.	Пуассон прибавил, что отныне они должны уметь стряпать, штопать носки и вести хозяйство.
Something was even said of their marrying, and of the children they would some day have.	Заговорили даже об их будущем замужестве, о детях, которые со временем будут у них.
The youngsters listened, laughing to themselves, elated by the thought of being women.	Девчонки слушали, прижавшись друг к другу, и хихикали между собой. Им нравилось, что они уже взрослые, они смущались и краснели, оправляя свои беленькие платьица.
What pleased them the most was when Lantier teased them, asking if they didn't already have little husbands.	Но больше всего льстили им шутки Лантье, который спрашивал, не завели ли они уже себе муженьков.
Nana eventually admitted that she cared a great deal for Victor Fauconnier, son of her mother's employer.	В конце концов Нана все-таки заставили признаться, что она влюблена в Виктора Фоконье, сына хозяйки ее матери.
"Ah well," said Madame Lorilleux to the Boches, as they were all leaving, "she's our goddaughter, but as they're going to put her into artificial flower-making, we don't wish to have anything more to do with her.	- Отлично! - сказала г-жа Лорилле Бошам, когда все расходились по домам. - Нана наша крестница, но, раз они делают ее цветочницей, мы больше ее и знать не хотим.
Just one more for the boulevards. She'll be leading them a merry chase before six months are over."	Еще одна бульварная потаскушка... Не пройдет и полугода, как она пустится во все тяжкие.
On going up to bed, the Coupeaus agreed that everything had passed off well and that the Poissons were not at all bad people.	Поднимаясь к себе наверх, Купо порешили, что пирушка была славная и что Пуассоны в сущности вовсе не плохие люди.
Gervaise even considered the shop was nicely got up.	Жервеза даже похвалила лавочку.
She was surprised to discover that it hadn't pained her at all to spend an evening there.	Она думала, что ей будет тяжело провести вечер в своей бывшей прачечной и смотреть на теперешних хозяев, но, к своему удивлению, она ни разу не разозлилась.
While Nana was getting ready for bed she contemplated her white dress and asked her mother if the young lady on the third floor had had one like it when she was married last month.	Раздеваясь, Нана спросила у матери, какое было платье у той барышни с третьего этажа, которая в прошлом месяце вышла замуж, тоже кисейное, как у нее?
This was their last happy day.	Это был последний счастливый день семейства Купо.
Two years passed by, during which they sank deeper and deeper.	В течение следующих двух лет они все глубже и глубже погружались в нищету.
The winters were especially hard for them.	Особенно ужасны были зимы.
If they had bread to eat during the fine weather, the rain and cold came accompanied by famine, by drubbings before the empty cupboard, and by dinner-hours with nothing to eat in the little Siberia of their larder.	Летом Купо еще добывали себе кусок хлеба, но с наступлением дождей и холодов наступал и голод; в доме не оставалось ни корки, вся семья щелкала зубами и дрожала в своей холодной, как Сибирь, конуре.
Villainous December brought numbing freezing spells and the black misery of cold and dampness.	Проклятый декабрь пробирался сквозь все щели и приносил с собою всевозможные бедствия -безработицу, мрачную нищету, вялое безделье, промозглую сырость и холод.

The first winter they occasionally had a fire, choosing to keep warm rather than to eat.	В первую зиму Купо еще время от времени топили печку и грелись у огня; они соглашались лучше голодать, чем мерзнуть.
But the second winter, the stove stood mute with its rust, adding a chill to the room, standing there like a cast-iron gravestone.	Но во вторую зиму печка уже только ржавела; она стояла замерзшим и мрачным чугунным столбом и, казалось, только усиливала холод.
And what took the life out of their limbs, what above all utterly crushed them was the rent.	Но больше всего их изводила, больше всего им досаждала квартирная плата.
Oh! the January quarter, when there was not a radish in the house and old Boche came up with the bill!	О, этот январский платеж, когда Бош приходит со счетом, а в доме сухой корки нет.
It was like a bitter storm, a regular tempest from the north.	Он пронизывает вас холодом хуже, чем северный ветер.
Monsieur Marescot then arrived the following Saturday, wrapped up in a good warm overcoat, his big hands hidden in woolen gloves; and he was for ever talking of turning them out, whilst the snow continued to fall outside, as though it were preparing a bed for them on the pavement with white sheets.	А в следующую субботу является г-н Мареско, - в хорошем пальто, в толстых шерстяных перчатках на огромных лапищах. Через каждое слово он грозит выселением, а за окошком все падает снег и как будто стелет им на улице белоснежную постель.
To have paid the quarter's rent they would have sold their very flesh.	Чтобы уплатить за квартиру, Купо готовы были продать самих себя.
It was the rent which emptied the larder and the stove.	Квартира пожирала их обеды, квартира вытаскивала у них дрова из печки. Впрочем, в дни платежа стонал весь дом. По всем этажам люди плакали, как на похоронах. Стон стоял по всем коридорам и лестницам. Если бы в каждой семье было по покойнику, и то не было бы такого ужасного воя. Воистину, то был день страшного суда, светопреставление, немыслимое отчаяние, смерть для бедняков. Одна женщина с четвертого этажа пошла торговать собой на улице Бельом. Каменщик с шестого этажа обокрал своего хозяина.
No doubt the Coupeaus had only themselves to blame.	Конечно, Купо никого не могли винить, кроме самих себя.
Life may be a hard fight, but one always pulls through when one is orderly and economical - witness the Lorilleuxs, who paid their rent to the day, the money folded up in bits of dirty paper.	Как бы туго ни приходилось порой, но, соблюдая порядок и экономию, всегда можно выкрутиться, -свидетельство тому Лорилле; они всегда аккуратно вносят квартирную плату, завернув деньги в клочок грязной бумаги.
But they, it is true, led a life of starved spiders, which would disgust one with hard work.	Правда, зато они и живут, как голодные пауки. Глядя на них, можно проникнуться полным отвращением к труду.
Nana as yet earned nothing at flower-making; she even cost a good deal for her keep.	Нана еще ничего не зарабатывала своими цветами, а содержание ее стоило недешево.
At Madame Fauconnier's Gervaise was beginning to be looked down upon.	Жервеза была теперь у г-жи Фоконье на дурном счету.