Чеки серии «Д»

— Это понятно, что закон природы. Но почему природа так сделала? Вот бы взяла и устроила, чтобы все были хорошими. Тогда бы не было ни ябед, ни всей шпаны этой… Зачем они в природе нужны?

— Видно, для чего-то нужны, — задумался Ленька. — Вот ведь, волк. Вроде, хищник, а его ещё «санитаром леса» называют. И там, где всех волков истребляли — там, случалось, и зайцы плодились так, что съедали все посевы, спасения от них не было, и эпидемии начинались среди лесных животных, потому что некому было вовремя отсекать слабых и больных, и на домашних животных эти эпидемии перекидывались, и даже на людей… Все в природе взаимосвязано.

Ленька в то время уже увлекся биологией и много книг читал, поэтому мог говорить со знанием дела.

— Так все эти гады — тоже вроде «санитаров леса», хочешь сказать? Ну, и как они санитарят? Зачем нужно было на Юрку нападать, грабить его? Или взять нашу Ирку Павленко — вот фыря, сколько всего о себе воображает, а чуть что — с ябедой к Маргарите Васильевне летит, и, если пронюхает про что-нибудь, тут же заложит! Так и шпионит: у кого с собой трубочка, из которой пластилином пуляются, кто в «морской бой» на уроке играет, кто ругается неположенными словами, кто в туалете дрался — и с докладом к Маргарите или к завучу! Я тебе ещё скажу, Маргарита — хорошая тетка, и доносчиков не очень любит, поэтому часто спускает дело на тормозах, а то бы никому житья не было, сплошные выговоры в дневниках пестрели! Ты представляешь, что из такой Ирки вырастет? Такая же скотина, как Мумия, «Мумией» в школе прозвали «литераторшу», которую все ненавидели за въедливость и фальшиво дружелюбную манеру общения, — если не похуже! Если и они санитары — то для чего нужны? Это не просто закон природы, я тебе скажу, это какая-то тайна! И эту тайну не раскусишь на раз.

(Возможно, именно с этого момента берет начало увлечение Димки философией; и уж наверное ему суждено было набрести на философию Канта, учившего, что вся наша жизнь заквашена на непознаваемых тайнах, будто блины на дрожжах — сравнение моего отца; и они с Богатиковым ещё немного поржали насчет «гнилого агностицизма» и «философии капитуляции», но тут мы с Ванькой не очень врубились, что они имеют в виду, а вот мама тоже смеялась.)

— Ну… — начал Ленька.

Ему было, что сказать. Неожиданные мысли пришли ему в голову: что как делают прививки, чтобы люди потом не заболели всерьез, так и неприятности вроде той, которая случилась с ними у валютного магазина — это своего рода прививки на будущее. Раз обжегшись, человек уже не полезет в огонь. В конце концов, можно пережить и разбитый нос, и потерю ранца, а ведь есть потери, которых не переживешь. Да, такие инциденты можно сравнить с вакциной, которую делают из сильно ослабленного вируса: в крайнем случае, на несколько часов занеможется, зато потом не умрешь. Столкнувшись с людьми, подобными этому спекулянту, в более серьезных и опасных обстоятельствах, уже не станешь их слушать и, образно говоря, не побежишь вслед за ними за угол. Да, говорят, что волк — санитар леса. Но ведь есть ещё и пословица: «На то и волк, чтобы пастух не дремал». Однажды столкнувшись с волками, уже на всю жизнь перестанешь быть раззявой и не позволишь им загрызть ни одну овцу. Так что, все правильно. За одного битого двух небитых дают.

(Тут Богатиков опять начал смеяться: «Ну и ну!.. „Неприятность, случившаяся с нами!.. Подумаешь, разбитый нос!.. Подумаешь, украденный ранец!.. Мы это переживем!..“ Это, выходит, „мы пахали“, не у меня лично нос разбили, а у нас, и мы мужественно решили, что все правильно, так нам и надо!.. Помнишь одно из определений философии? „Философия — это наука стойко переносить чужие несчастья“. Так вот, ты оказался философом похлеще Димки!» — «Да ну тебя! — шутливо отмахивался отец. — Я, можно сказать, боль друга переживал как свою!..» Нашутившись на эту тему, они продолжили рассказ.)

И насчет Ирки Павленко Леньке приходили в голову интересные мысли. Да, конечно, не должно быть таких людей, но ведь она сама себя наказывает, с ней дружить никто не хочет, и когда видишь человека, с которым никто не хочет дружить, то уж поневоле постараешься не быть похожим на него…

Словом, Ленька искал объяснения всему с биологической точки зрения, как их Дарвин искал бы. И, возможно, набрел бы и на другие занятные мысли, но он и надуманного высказать не успел, потому что за время их разговора лифт успел прийти, они успели сесть в него и подняться на Юркин этаж, и теперь вышли. Вот она, лесенка, и люк над ней, и этот люк предстояло открыть, а все остальное — побоку.

Поднявшись по лесенке и упершись в люк руками, они обнаружили, что люк заперт. Дневной свет почти не проникал в этот закуток, и глаза не сразу привыкали к полутьме. Димка пошарил рукой — и нашарил на люке большой висячий замок!

— Замок повесили, гады! — расстроено проговорил он. — И когда успели? Ведь только вчера, по-моему, его не было.

— Так этот техник, который следит за подъездами, давно грозился повесить замки на все люки, если школьники — то есть, мы — по крыше не перестанут шастать! — напомнил Ленька. — Вот, видно, и привел свою угрозу в исполнение.

— Да, наверно, — кивнул Димка. — Но что теперь делать? Если поступать как герои фильмов, которые дужку амбарного замка перестреливали из ружья или нагана, то можно было бы и попробовать. Мой заряд возьмет такую дужку. Но представляешь, какой грохот поднимется? Весь подъезд из квартир повыскакивает, а то и милицию вызовут. Мы и смыться не успеем, а засада тогда точно плакала… И потом, патронов жалко. Я на каждый столько труда положил, что расходовать их буду очень экономно, только по настоящей необходимости. Я и за тот переживаю, который на испытания ушел.

— И ничего у тебя с собой нет, чтобы замок подковырнуть? — спросил Ленька.

— Даже не знаю. Надо в портфеле пошарить. Сейчас, поищу…

Димка стал рыться в своем портфеле, Ленька сказал.

— В конце концов, и здесь можно посидеть. В полутьме мы не очень заметны.

— Придется здесь сидеть, если ничего не придумаем, — кивнул Димка. Но все равно стремно. Кто-нибудь слишком глазастый может нас заметить, и плакала наша засада, — он поглядел на бесполезный кирпич, который, снимая ранец, пристроил на ступеньку рядом. — Нет, кирпичом этот замок не перешибешь… — и продолжил рыться в портфеле. — А вот…

— Что? — жадно спросил Ленька.

— Шило! У таких больших замков довольно простой механизм, поэтому, если поковырять шилом в замочной скважине, то вполне можно подцепить эту запирающую фиговину, и замок отомкнется. Какой же я молодец, что шило в портфеле оставил! Ведь ещё вчера хотел вынуть! Сейчас попробую.

Он стал ковыряться в замочной скважине, а Ленька, затаив дыхание, ждал.

Минуты через две он восторженно присвистнул:

— Есть!

И тут же разочарованно выдохнул:

— Тьфу, черт, опять сорвалось!

— Тихо!.. — сказал Ленька, прислушиваясь. — Кажется… Да, кажется, лифт идет на наш этаж! Он все ближе и ближе!

— Понял! — и, спрятав шило в карман, Димка вытащил из-под пиджака свое грозное огнестрельное оружие. Потом из бокового кармашка ранца он вытащил коробку с патронами и вогнал один патрон в казенную часть.

— Держи коробку открытой, рядом со мной, — попросил он Леньку. — Если придется стрелять, то мне потребуется очень быстро перезаряжать мой винчестер.

Ленька осторожно взял в руки такую увесистую, несмотря на малый размер, коробку.

Лифт все поднимался и поднимался. И — точно — остановился на последнем этаже!

— Ну?! — прошептал Димка, вскидывая «винчестер». — Сейчас посмотрим, наши «друзья» это пожаловали или нет!

Кажется, руки у него слегка дрожали. Да и Леньке, несмотря на то, что они были вооружены, и несмотря на то, что не больше двух минут понадобится, чтобы — если это и правда грабители — на шум выскочили соседи, сделалось муторно и страшно. Он впервые пожалел, что они с Димкой затеяли эту авантюру. Теперь ему казалось, что, вплоть до нынешнего момента, они на самом деле не верили в возможность появления грабителей. Все логические выкладки и все догадки были для них игрой, позволяющей прогулять школу, только и всего. А теперь, если Ленька был прав… Что им делать? Все, представлявшееся таким простым — шум, выстрел в стену или в потолок, вызов милиции от соседей — теперь представлялось неимоверно сложным, почти невыполнимым. Разве опытные грабители испугаются бабахалки в дрожащих руках мальчишки? Да они вырвут «винчестер» у Димки из рук, не успеет Димка глазом моргнуть! А если у Димки дернется рука, когда грабитель на него прыгнет, и он всадит весь убойный заряд в живот грабителю? Еще хуже получится! Ведь Димка убьет его — и не просто убьет, весь живот разворотит. Леньку затошнило и в глазах поплыли круги, едва он представил себе это зрелище, распростертого в луже крови человека, у которого… Нет, лучше тихо сбежать на этаж ниже, позвонить в дверь ко всем соседям — уж кто-то окажется дома! — и вызвать милицию. Вот только успеет ли милиция приехать вовремя? Наверно, успеет. Ведь грабители, считая, что времени у них навалом, будут обыскивать квартиру тщательно и досконально, в поисках всего ценного…

Все эти мысли промелькнули у Леньки за доли секунды, пока двери лифта открывались и кто-то выходил на лестничную клетку.

Этот кто-то повернул от лифта направо, в сторону Юркиной квартиры. Послышалось легкое звяканье…

— Отмычку достают! — прошептал Димка. — То есть, достает, там всего один человек… Пошли, с одним мы справимся!

Он бесшумно спустился по лестнице, держа «винчестер» наперевес, и выглянул из-за стенки, проходившей между лесенкой на крышу и шахтой лифта…

— Фью!.. — вырвалось у него. — Так это ж сам Юрка!

Послышался шорох, будто кто-то резко развернулся, потом шаги в сторону лестницы на крышу. Через несколько секунд друзья увидели Юрку.

— Эй!.. — изумленно сказал он. — Вы-то что тут делаете? А я вас везде искал!

— Мы-то сидим в засаде на грабителей! — вырвалось у Димки. — А вот ты…

— На грабителей? — у Юрки округлились глаза. — Вы о чем?

Ленька встал со ступенек.

— Вот что, раз ты тут, давай перенесем засаду прямо в квартиру. Так оно будет удобней и надежней. Мы не хотели тебя во все посвящать, но, если так случилось…

Юрка кивнул — будто смутно начал что-то понимать.

— Пошли.

Ленька подхватил оба ранца, а кирпич оставил на ступеньке — чего его было брать, какой в нем прок?.. Юрка тем временем созерцал фиговину в руках у Димки.

— Она что, стреляет?

— Еще как! — заверил Димка.

— Тогда опусти её стволом вниз, а то, неровен час, в меня случайно выпалишь.

— Да, конечно, — смутился Димка, опуская свой «винчестер».

Юрка отпер дверь квартиры.

— Заходите, ребята. И объясняйте толком, что происходит.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

СТРАЖА НА БАШНЯХ

— Ну и ну! — сказал Юрка, когда друзья поделились с ним своей версией и рассказали про свой замысел. — И вы посмели все это скрывать от меня?

— Мы ж говорим, мы решили, что с тебя хватит встрясок на один день, ответил Ленька. — Представляешь, как бы ты задымился, если б услышал про наши догадки?

Юрка подумал немного и кивнул.

— Представляю. Задымился бы. Я и сейчас дымлюсь. Ведь если этот мужик и вправду выяснял, где я живу, чтоб квартиру ограбить, и если действительно ситуация с этими шпаненками была его подставой, то я такого дурака свалял, дав ему телефон, что все мои предыдущие глупости, из-за которых я чеки и ранец потерял, это тьфу! А за последнюю меня вообще пороть надо. Сам бы мог заподозрить!..

— Подожди, ещё ничего не подтвердилось, — сказал Ленька. — И не такого уж дурака ты свалял. Все мы время от времени в такую лужу вляпываемся, что потом в собственную глупость не веришь. Вспомни, как я лопухнулся тогда на уроке географии…

Юрка только рукой махнул.

— Так почему ты домой вернулся? — спросил Димка.

— Из-за ранца, — ответил Юрка. — У меня ж с собой ничего не было, вообще ничего. Скажем, во время уроков можно пользоваться учебниками соседа по парте, и линейки одалживать. А тетрадки? А ручки? Взять из дому тетрадки и ручки в отдельном пакете я не мог — тогда родители догадались бы, что я не оставил ранец в школе, что стряслось что-то неладное. А вчера вечером я не сообразил попросить вас прихватить несколько чистых тетрадок и хотя бы одну ручку. Да, и ещё дневник!.. Ведь на входе заставляют показывать, взял ли ты с собой дневник, и, если не взял, то отправляют домой за дневником и пишут прогул урока, — проверка дневников дежурными на входе была нововведением, появившимся в середине последней четверти: директриса решила, что эта мера будет способствовать укреплению дисциплины, и, главное, никто не сможет скрыть от родителей двойку или запись о плохом поведении, отговариваясь тем, что дневник забыл и ставить некуда. — Ладно, с дневником мы проблему решили бы, ведь в толчее на входе никто к ни особо не приглядывается и, скажем, вы могли бы пройти, а потом один из вас передал бы мне свой дневник — в окно, например, выкинул бы — и я бы по нему проскочил. Но для этого надо было, чтобы вы появились возле школы! А вас все не было и не было. Когда после предупредительного звонка дали звонок на уроки, я понял, что ловить мне нечего. У меня был выбор: пошататься по улицам и пожрать мороженого или потопать домой. Я решил пойти домой, потому что настроения шататься у меня не было, хоть денек и чудесный. Думал, музыку послушаю, книжку почитаю, и, вообще, о жизни подумаю и о том, что мне делать дальше. А тут — вы… вот и все.

— Да, — сказал Ленька после паузы. — Дневник — это ещё одна проблема.

Учитывая трепетное, почти благоговейное отношение руководства школы к дневникам и к их сохранности, Юрку из-за пропавшего дневника могли ждать новые неприятности, из которых снижение отметки за поведение оказалась бы наименьшей.

— Проблема… — согласился Юрка. И вдруг, махнув рукой, рассмеялся.

— Ты что? — настороженно спросили его друзья. Они решили, что Юрка, после всех передряг, малость поехал.

— А разве вы сами не видите? — откликнулся Юрка. — Мы лезем в очередь к валютному магазину — в самое, так сказать, пекло, где влипнуть легче легкого, мы затеваем засаду на грабителей — понимай, на прожженных уголовников, если подозрения оправдаются, так? — и не боимся их появления, и готовы стрелять в них из самодельного обреза, и при этом у нас поджилки трясутся от одной мысли, что можно накликать на себя гнев директрисы из-за пропавшего дневника или забытой сменной обуви! Почему директриса для нас страшнее настоящих опасностей? Потому что мы привыкли её бояться, да? Но разве это не смешно?

— И правда, смешно… — пробормотал Димка, и Ленька согласился. С подачи Юрки друзья впервые увидели комическую сторону всей ситуации.

— В общем, дневник — проблема серьезная, но мы сумеем её решить, в свое время, — подытожил Юрка. — Сейчас другое важно: появятся воры или нет? А если появятся, то как их лучше всего встретить? Эх, жалко, что заперли выход на крышу!..

— Ты считаешь, что лучше было бы подстерегать их у выхода на крышу, чем в квартире? — спросил Ленька.

— Нет, я имею в виду совсем не это. У нас есть довольно мощный бинокль. С крыши мы могли бы следить за подъездом и подходами к нему и, увидев, как в подъезд входят подозрительные люди — а может, и сам этот мужик появится, в бинокль мы все его опознаем! — заранее приготовиться.

— Да вскрою я этот замок на крышу! — сказал Димка. — Я его почти вскрыл, когда ты появился.

— Я только не понимаю, зачем нам на крышу лезть, — сказал Ленька. — У тебя ведь и окно кухни, и лоджия выходят на сторону подъезда. Мы могли бы вести наблюдение и оттуда.

— Не уверен, — сказал Юрка. — Мы ведь получимся на виду. А ты представь себе, если грабители опытные, то они наверняка вычислят окна квартиры и приглядятся на всякий случай, не видно ли жизни за окнами. А тут мы торчим, с биноклем!.. Естественно, они смоются.

— Так, может, и лучше, чтобы они смылись, — сказал Ленька.

— А как мы тогда узнаем, прав ты или нет?

— Ну, не будем этого знать, и слава Богу.

— Ошибаешься! Если ты прав, и если при этом мы их сейчас спугнем, то они могут заявиться в любой день, хоть через неделю, хоть через две, не угадаешь, и спокойно обчистят всю квартиру. Если ты прав, то сегодня для них — лучший шанс! Ведь сегодня пятница, а завтра выходные наступят, то есть, два дня все время кто-то будет дома. Конечно, они не захотят ждать до понедельника… Хотя и в понедельник не мешало бы подежурить. В общем, я к чему… если сегодня они не пожалуют, то наши подозрения — неправильные. А если пожалуют — мы встретим их во всеоружии. Но для этого нам нельзя засвечиваться, никак нельзя показывать, будто кто-то есть дома.

— В общем, я пошел открывать замок люка, — вмешался Димка в спор друзей. — Кстати, у вас нет ножовки для металла? Дужка замка довольно фиговая, её перепилить — одна минута.

— Должна быть, — сказал Юрка. — Пойдем, поглядим в инструментах.

Ножовка нашлась, и Димка отправился пилить замок, бросив друзьям:

— Вы на стреме стойте, смотрите в оба! Ведь могут появиться не только грабители, но и техник-смотритель, или сосед какой дотошный. От них не отстреляешься, и накостыляют нам тогда!

Но все обошлось. Замок был перепилен очень быстро — не за минуту, правда, а за пять, да и то потому лишь, что Димка периодически останавливался и прислушивался к движению лифта, готовый смыться, когда казалось, что лифт идет на последний этаж.

— Вот и порядок! — Димка приподнял крышку люка. — Ой, а как на крыше здорово! Чур, я дежурю!

— Тебе нельзя, — сказал Ленька. — Ведь тебе нельзя выпускать оружие из рук, ты единственный умеешь с ним обращаться.

— Мы можем побыть на крыше все вместе, — предложил Юрка. — А если увидим в бинокль, что в подъезд входят подозрительные личности, то разделимся: кто-то будет встречать их в квартире, а кто-то побежит к соседям вызывать милицию.

— По-моему, никому в квартире оставаться не обязательно, — пробормотал Ленька. — Что, в перестрелку с ними вступать? Можно так: один из нас отправится к соседям, а двое других будут стеречь на лестничной клетке. И вмешаются только в том случае, если грабители станут уходить до приезда милиции.

— Верно мыслишь, — согласился Ленька. — Ну, поднимай люк!

Ребята подняли люк и поднялись наверх, навстречу ясному майскому небу, ослепительно голубому, и сияющему солнцу.

От развернувшейся перед ними панорамы у них захватило дух.

С одной стороны была смутно различима бледновато золотистая дымка: это бензиновый зной висел над Садовым кольцом, над той его частью, которая в те времена называлась улицей Чкалова, а теперь вновь называется Земляным Валом. В другую сторону виднелись шпили Курского вокзала и, чуть в стороне, шпили Трех Вокзалов: Ярославского, Ленинградского и Казанского, а огромная сталинская «высотка» на Лермонтовской площади будто собирала эти шпили вокруг себя, как генерал своих солдат. Если повернуться на сто восемьдесят градусов — над неровными линиями городского пейзажа возносилась такая же «высотка» на Таганке, у Яузских ворот. Между этими двумя высотками угадывалась сама Яуза с её набережными, и, по соседству с двумя мостами, обычным и железнодорожным, на крутом высоком холме поднимал свои главы Андроников монастырь, свежая, тонкая еще, зелень деревьев вокруг его стен и башен казалась зелеными облаками, и оттого возникало впечатление, будто монастырь не на твердой земле стоит, а парит на этих облаках, и ещё больше он казался похожим на волшебное видение, на сказочный терем. И — дома, дома, крыши домов и гаражей, крохотные человечки, быстро бегущие машины, похожие с такой высоты на разноцветных букашек, и скверы, и парки, и аллеи…

Ребятам и раньше доводилось подниматься на крышу, но ни разу Москва не открывалась перед ними с такой беспримесной ясностью, как в то утро, никогда воздух не был так прозрачен, и не только прозрачен, а ещё и устойчив — да, именно устойчив — он не вибрировал, не дрожал, он словно в согнутой ковшиком ладони держал весь город, другой ладонью бережно промывая все краски, чтобы все мельчайшие детали сделались видны выпукло и четко, и чтобы такими же четкими были заостренные силуэты высотных зданий на фоне неба. Так в воде оживает листочек с переводной — или, как порой её называют, волшебной — картинкой: блеклое невнятное пятно превращается в яркий привлекательный рисунок.

— Ух ты! — сказал Димка. — Это ж, ребята…

Он замолк, не находя нужных слов.

— Как будто мы… — Ленька тоже искал нужные слова. Точно такие ясные и четкие шпили — не высоток, правда, а церквей и колоколен — точно такие ясные и четкие краски и точно такое высокое небо были у английских городов на иллюстрациях к «Плывет, плывет кораблик… Английские детские песенки в переводе Маршака», одной из главных детских книг шестидесятых годов, в чудесной книге огромного формата и с плотными листами, которые так приятно было перелистывать; в книге, которую все дошколята того времени знали наизусть и которую взрослые читали не меньше, чем положенных им «взрослых» поэтов; «Плывет, плывет кораблик, Кораблик золотой…» «Не было гвоздя подкова пропала…» «Много-много птичек Запекли в пирог…» «Из чего только сделаны мальчики…» Ленька на всю жизнь сохранил воспоминание, как от восторга перехватывало дух, когда в пять или шесть лет он открывал эту книгу и разглядывал кузницы и колокольни, мосты и замки, золотые короны и алые мантии, разноцветные камзолы «храбрых портных» и королевских солдат… А ещё там были гуляки, пьющие густого, почти малинового цвета вино из огромных кубков на пирах у славного короля Артура и веселого короля Коля, и мальчишки, тайком удирающие из окон спален погулять при луне, и неряшливые феечки, которых близко нельзя подпускать к булочкам с маслицем… И кого ещё там только не было — целая страна, густо заселенная, удивительный мир, только в котором и хотелось жить, несмотря не то, что и в этом мире не все было безоблачно. «Враг вступает в город, Пленных не щадя…» Страшные вороны нападали на Твидлдума и Твидлди… И страшен почему-то был обжора Робин Бобин. Уже много позже Ленька Болдин узнал, что «Робин Бобин» сначала был сатирическими стишками, сложенными про короля Генриха VIII, который казнил всех своих жен, направо и налево казнил подданных, отбирал в пользу королевской казны и церкви, и монастыри, и кузницы, и дома — то есть, «съедал» своих поданных и их имущество, и все диву давались его ненасытности; прошло сто лет, жестокий король давно умер, а строки, за которые в его время можно было и голову на плахе потерять, стали безобидной детской потешкой. Но остался ледяной холодок, которым тянет от этой потешки, от её хлесткого ритма — холодок, по которому шестым чувством угадывалось, что на эту потешку в свое время падала тень палача в остроконечном красном колпаке-маске с прорезями для глаз… И совсем много-много позже, покупая переиздание этой книги для своих сыновей, Ленька Болдин — то есть, бывший Ленька Болдин, а теперь Болдин Леонид Семенович с изумлением и радостью обнаружил, что книга не потеряла для него своего очарования, что он всматривается и вчитывается в нее, вместе с сыновьями, так же жадно, как и тридцать лет назад. То ли, как он сказал сыновьям, «первая любовь не ржавеет», то ли и вправду Маршак и художник Конашевич (теперь-то он поглядел, как зовут художника) сумели прошить всю книгу той золотой ниткой особого волшебства, называемого вдохновением, которое не истлевает и не развеивается от времени…

А тогда Ленька Болдин, глядя на великолепную Москву, почему-то зацепившись взглядом не за один из главных и самых высоких шпилей, а за небольшой и скромный, но такой изящный шпиль таможни возле Ярославского вокзала, вспомнил иллюстрации в этой книге, и слова нашлись, совершенно неожиданные слова, но показавшиеся Леньке самыми правильными.

И он сказал:

— Как будто мы в городе, где правит король, в столице волшебного королевства. А сами мы — стража на башнях, и стережем город от врага.

Да, согласились с ним его друзья, такое чувство, будто стоишь на одной из самых высоких дозорных крепостных башен, а не на крыше современного многоэтажного дома. И так здорово было стоять, щурясь на солнце, чувствуя себя древними богатырями, зорко следящими, не появится ли облачко пыли на горизонте — предвестник приближения врага. Димка встал, широко расставив ноги, вскинув свой самопал у бедра — опять-таки, на манер бьющих с лета метких стрелков, на сей раз то ли из гэдээровских вестернов с участием Гойко Митича, то ли из исторических фильмов прибалтийского производства всяких там «Слуг дьявола» и «Последней реликвии».

— Эй! — сказал он. — Где там вражеская рать?