Темный рассвет

— Так любите, что обрекаете ее на жизнь с оглядкой, сплетни и косые взгляды?

Брови Винсента сошлись, снова прочертив на переносице глубокую складку. Глаза Анри похолодели — насколько можно назвать холодным расплавленное золото. Но сейчас в него медленно вливали лед, оставляя застывать на ветру.

— Я сделаю все, чтобы она была счастлива.

— Вы уже достаточно всего наделали. Я политик, де Ларне, и в отличие от вас привык смотреть вперед, а не только себе под ноги.

— Так поднимите голову и подумайте о чувствах Терезы.

— С каких это пор вас интересуют ее чувства? — В голосе Винсента звучала смазанная ядом сталь. — С того дня, как вы обманом стали ее мужем? Я поклялся защищать сестру, а вместо этого отдал вам. Но вы даже с этим не справились, позволили ее силе прогреметь на весь мир. Настоящий мужчина не создает женщине проблемы, а решает их. В ваших же интересах решить эту проблему как можно скорее. Тереза подаст на развод, вы подпишете бумаги. И сделаете заявление в прессе, что она ни о чем не знала, соглашаясь на этот брак.

— И не подумаю! — рявкнула я. — Я обо всем знала с той самой минуты, как переступила порог нашего дома в Лигенбурге.

— Что ж, в таком случае вы просто глупая девица.

Анри поднялся, его яростью меня полоснуло наотмашь.

— Позвольте напомнить, де Мортен, что вы говорите с моей женой и о моей жене. Так что извольте выбирать выражения, или я выкину вас в окно.

— Не советую со мной играть, де Ларне, — брат сцепил руки за спиной, словно опасался пустить их в ход. — Однажды вам уже удалось обвести меня вокруг пальца, но повторить не получится. Подпишите бумаги о разводе, и я оставлю вас в покое. Откажетесь — и я разберу ваше прошлое на кусочки. Найду то, что позволит мне от вас избавиться. Так или иначе.

Слова брата били с опозданием, но точно и в самое сердце. Наверное, так же чувствуется боль от удара шиинхэ — когда расходится рана, а не когда наносишь удар. Сколько раз за последние дни Анри задавался теми же вопросами? Сколько раз вспоминал о том, как от меня отказался и думал, что так было бы лучше для нас обоих? Сколько раз ненавидел себя за то, что бессилен перед любой магией, хотя за спиной маячит тень Эльгера? И сумеем ли мы справиться с этим? Даже вместе.

— Тереза. — Анри предупреждающе сжал мои пальцы, но смотрела я только на Винсента.

Меня колотило от ярости.

— Вы… — голос сорвался. — Вы просто недалекий, зацикленный на себе монстр!

Брат медленно, угрожающе медленно повернулся ко мне, позволяя костру в темных глазах разгореться адовым пламенем. Но опомниться я ему не позволила.

— Вы говорите о моем муже. Он спас мне жизнь, когда моя сила впервые вырвалась из-под контроля! А вы с папочкой только и делали, что прятали меня от всего мира! Заставляли стесняться собственной силы. Вместо того, чтобы показать, на что я на самом деле способна, твердили, что никто не должен об этом знать! Даже сейчас говорите так, словно меня уличили в чем-то постыдном. Всю мою сознательную жизнь я слышала, что некромагия — не для женщин, что это ужас и кошмар, проклятие, с которым я родилась! Что я сама — проклятие!

— Де Мортен, — резкость Анри почему-то ударила и по мне: из легких словно весь воздух выпустили. — Вернемся к этому разговору позже. Терезе нужно отдохнуть.

— С вами мне больше не о чем говорить. Я хочу побеседовать с сестрой.

— О чем? — ядовито переспросила я. — О сплетнях, которые могут повредить вашей репутации в парламенте? Вот только когда вы женились на Луизе, об этом почему-то не подумали.

Теперь Винсент дернулся, словно от удара. В глазах его промелькнула боль, но лишь на миг, сменившись привычной обжигающей твердыней.

— Вам придется выбрать, Тереза. Либо вы возвращаетесь со мной в Мортенхэйм, либо можете забыть о том, что вы мне сестра.

Я вздрогнула и тут же хлопнула дверь, как пощечина — наотмашь. Отскочила от косяка и жалобно приоткрылась, словно поманила за собой чтобы отменить случившееся. Но я осталась на месте, замерла в объятиях Анри. Он укачивал меня, как ребенка, гладил по спине, но даже от прикосновений его ладони сейчас не становилось теплее. Последний раз мы так поссорились из-за Луизы, из-за вскрытого письма, но тогда я была виновата и просила прощения. Да, я тоже была не в восторге от Луизы, но когда поняла, как сильно они любят друг друга, приняла ее как сестру. Сейчас же не чувствовала ничего, кроме обиды — едкой, жгучей, что затопила грудь и мешала дышать.

— Не хочу его видеть, — прошептала мужу в плечо. — Никогда больше!

— Не говори того, о чем потом пожалеешь, Тереза.

— Не пожалею, — буркнула я.

— Обязательно пожалеешь. Вы, Биго, как гренуэрские скорпионы. Когда начинаете жалить, остановиться уже не можете. И почему-то рядом с самыми близкими ваши жала острее всего.

— Как вы можете его защищать? — вскинулась я. — После всего, что он наговорил, после…

— Если ты заметила, я сказал «вы», — Анри поцеловал меня в кончик носа. Он казался расслабленным, но обмануть мог кого угодно, кроме меня: холод покалывал запястье тонкими иглами, растекаясь по руке и подбираясь к сердцу. — А пока кое-кому стоит отдохнуть. Обещаешь сегодня больше не падать?

Я потянулась за уцелевшей подушкой, чтобы напомнить кое-кому о том, как опасно злить обиженных женщин, но он перехватил мои пальцы. Сжал руку в кулак и поднес к губам. И я сама не поняла, как утонула в его объятиях.

2

— Почему твой брат хочет, чтобы ты уехала?

Я засмотрелась в окно, поэтому вопрос застал меня врасплох. Перевела взгляд на Софи: она сидела на стуле и болтала ногами. Недавно Мэри уложила ей волосы и аккуратно перевязала бантами, которые почему-то снова съехали. Не представляю, как она это делает.

— Подслушивала?

Я попыталась возмутиться, но получилось плохо: весь запал ушел в ссору с Винсентом. Сейчас я напоминала ароматический мешочек с травами, который неожиданно развязался. Вроде и можно смести засушенные цветочки веником и запихнуть обратно, но толку от этого ноль.

— Вот еще! Вы так кричали, что на другом конце Лавуа было слышно.

Да. Про полог безмолвия никто из нас в тот момент не вспомнил.

— На самом деле я не слушала, — поспешила заверить девочка. — Просто у меня теперь есть это!

Софи открыла ящик туалетного столика и выудила на свет видавшие виды гадальные карты. Я могла бы предположить, что она нашла их в антикварном магазинчике в Ларне или в какой-нибудь лавке мистика, но выглядели они так, словно ими пользовались постоянно. И почему-то я сомневалась, что эти мохры с выцветшими картинками принял бы в коллекцию даже самый упертый в своей страсти антиквар.

— Откуда они у тебя?

— Пока вас не было, мы с Мэри и Жеромом ездили в Ларне. А рядом с городом, за лесом, как раз остановился мой народ… Мы немного посидели со всеми у костра, а еще потанцевали… — Софи бросила карты на столик, от чего они раскрылись корявым веером, и закружилась по комнате, вскидывая руки и прихлопывая в такт слышимой только ей одной музыке. — Мэри так смешно прыгала…. И Лайза подарила мне карты, сказала, что они меня выбрали. А еще, что они заговоренные и всегда расскажут только правду. Ну, или промолчат.

Она танцевала так, словно всю жизнь этим занималась — природная грация, необузданные обнаженные чувства. Так только дети умеют, без опаски ошибиться или сделать неправильный шаг, не думая о том, как выглядят со стороны. А выглядела она маленькой дикаркой: раскрасневшаяся, волны волос вспарывают воздух и платье кружится вместе с ней. Отчетливо представилось, как взлетает в такт свободной песне нонаэрянская расписная юбка. Какой Софи станет, когда вырастет? Захочет ли жить в нашем мире, или вернется в свой?

Девочка поймала мой взгляд, сделала еще несколько шагов и замерла.

— Что? — спросила немного смущенно. — Я снова веду себя не как положено мадмуазель?

Марисса, которая не теряла надежды в самом ближайшем будущем найти Софи гувернантку, добровольно взяла на себя обязанности воспитательницы. Получалось у нее через раз, но что-то все-таки получалось. Например, «положено мадмуазель». Мне вдруг стало смешно.

— Нет, — сказала я. — Просто ты очень красиво танцуешь.

— Правда?

Глаза Софи засияли, она подскочила и порывисто меня обняла.

— Спасибо, Тереза!

Наверное, это и есть ответ на мой вопрос. Несмотря ни на что, она продолжала называть нас «Тереза» и «Анри». Впрочем, наверное, так будет правильно — ведь Анри все равно не сможет передать ей свой титул. А если попытается перевести опекунство в отцовство, это спровоцирует очередной скандал. Одним больше, одним меньше… Вот только для меня она стала дочерью в тот самый миг, когда я ее увидела. И вряд ли это что-то изменит.