Шесть дней Ямады Рин

Я и не заметила, что дядюшка приказал всем замолчать и обратил взор на мою скромную персону:

— Ребенок, а ты что думаешь по этому поводу?

Когда глава клана спрашивает, надо отвечать.

— Я-то? Думаю брат Фу убрал брата Ян Чэня, — говорю я и упиваюсь немой сценой и видом вытянувшихся рож главарей. — По моим прикидкам, брат Фу утаил примерно шестьсот семьдесят семь тысяч «десятины», причитающейся в общак, из суммы, что он наварил на сделке с земельными посредниками. Верно я подсчитала, братец Фу?

Тот как вскочит с места — весь белый, с выпученными глазами. Ручонки трясутся, ноздри раздуваются. Опаньки! У нас тут не только братоубийца, но и нарушитель главной заповеди «Никакого оружия в доме Отца». Точнее сказать, первый и самый дерзкий из нарушителей, потому что у остальных братьев тоже в руке по пушке вдруг оказывается.

У-у-у-у, как всё запущено. Похоже только я одна и блюду эту традицию. Ну, кроме самого дядюшки.

В этот момент дверь в залу распахивается настежь. Это прибыла кавалерия… то бишь, Мин Джун получил мой виртуальный зов о помощи. Я ведь почему не ношу орудия? У меня есть Мелкий, он лучше пистолета, штурмовой винтовки и ритуального меча вместе взятых. И сейчас он собирается порвать брата Фу примерно на сто сорок девять кусочков.

Но тут на авансцену выскакивает крайне возмущенный нарушением всех приличий Боко. «Кто посмел войти без разрешения в святая святых?» — как бы говорит он, с яростным лаем впиваясь в штанину Мелкого. Мой телохранитель от неожиданности делает резкое движение ногой, посылая псину в короткий полет. Преодолевая звуковой барьер собственного визга Боко впечатывается в широкую грудь брата Фу, отскакивает от неё, как мячик, и падает на середину стола. От такого обращения собачка обижается на весь свет в моем лице. Кто же еще виноват, что бедненький старенький Боко отбил жирную задницу? Злодейка Рин, естественно. Он стартует всеми четырьмя конечностями и с боевым кличем бросается на меня, целясь в горло. Навстречу ему устремляется ками, которая уже тысячу лет мечтала покататься верхом на живой собачке. Вместе они сваливаются на пол, где уже ничего не стоит между духом старой ивы и её заветной мечтой. Тем более, что людям сейчас не до проблем Боко. В зал тем временем врываются другие телохранители, вместе они метелят брата Фу, дядя Кента орет и грозится распустить клан к демонам, остальные братья нехотя прячут пушки и ругаются между собой, а вокруг носится обезумевший Боко с ликующей ками на загривке. Где, вы спросите, в этот судьбоносный момент нахожусь и что делаю я? А я стою на стуле, чтобы Боко случайно за лодыжку не цапнул, и записываю видео специально для Красавчика. Не могу же я лишить своего лучшего друга такого чудесного зрелища, верно?

Усталые и довольные мы с Мелким возвращаемся в офис примерно через три часа. Поднимаемся на наш 99 этаж.

— Э… — говорит телохранитель, показывая на пластиковый шар.

— Я тут подумала. Тридцать тысяч все-таки, — поясняю я. — Шедевр авангардного искусства.

Он, в смысле шедевр, теперь располагается на специальной подставке, а господин Юто бережно протирает его поверхность тряпочкой. Мисс Ван сияет белозубой улыбкой, как бы говоря: «На всё воля хозяйки: приказала выкинуть — выкинем, сказала вернуть — вернем».

— Красиво же? В нашем стиле, — твердит Жмот. — Заодно и реклама отличная. Я уже слил в сеть нужную информацию. Все ж завидовать будут.

— Не сомневаюсь. Наведешь блеск — зайди ко мне.

Боги, как же я люблю свой кабинет и вид, который открывается из панорамного окна. Лучший из видов — на огромный, залитый солнцем город, на частый гребень из небоскребов, изумрудную ленту реки и залив. Вид на миллион!

— Кхм…

Я поворачиваюсь в кресле и бросаю в руки Юто папку:

— Теперь мне принадлежит доля покойного Чэня. Вся целиком.

— Но как? — пучит глаза Жмот.

Дядюшка Кента, если уж благодарит, то по-взрослому. Когда я предоставила ему доказательства, а братец Фу, не без помощи Мелкого, всё подтвердил, как на духу, Отец «Трилистников» не стал мелочиться — дал, что попросила его очень умная племянница. А хотела я всего ничего — долю Чэня и всех его людей в придачу. А чо такого?

Но в подробности я не вдаюсь, а просто развожу руками в стороны:

— Взяла Судьбу за шары… В смысле, за Шар. Ну, ты понял…

— Рад за тебя, — хихикает Жмот.

А я — нет. Чему радоваться, если Боко до сих пор жив?

День второй

Суета вокруг Шара продолжается 24 часа кряду. Уже трижды его предложили перекупить. Один раз какие-то лопухи в очках с роговой оправой и без стекол. И дважды — приличные арт-галереи. Примерно полсотни офисных бездельников с других этажей «по ошибке» вышли на нашем 99-ом. Мисс Ван дала интервью дрожащей от ужаса и восторга журналистке из крупного телеканала. Оператор, что вертелся при ней, всё никак не мог определиться, что снимать: пресловутый шедевр или татухи Мелкого. Весело нам, короче. Но мое терпение уже истощилось.

— Юто, или этот балаган прекратится прямо сейчас, или произведение искусства полетит с 99 этажа, — говорю я очень серьезно.

— Такова цена популярности, — парирует он. — Она приносит прибыль.

— О! Очень надеюсь, что я увижу эту прекрасную тенденцию в финансовом отчете за месяц.

— А то!

Жмот всегда так самоуверен, что сразу хочется двинуть его в челюсть. Даже не знаю, почему Мелкий до сих пор его ни разу не избил. Меня это неженственное желание охватывает трижды на дню. А во время ПМС еще чаще.

— А давай покрасим его в цвета клана, — предлагает Красавчик, заходя в приемную с дымящейся сигарой в руке.

Красавчику Тану можно в моем офисе всё: пить, курить, класть ноги на журнальный столик, чесать яйца рукоятью пистолета (оружие тоже можно приносить ему и Мелкому) и незаметно вытирать козявки об ножки стульев. Потому что это именно он пришел за мной в сиротский приют, сунул в одну руку пучеглазую куклу, в другую — мороженое, а потом отвез в огромной черной машине к дядюшке Кенте. А затем научил всему на свете. И незаметно вытирать козявки тоже.

Он облокачивается на Шар и глядит на него взглядом утомленного всемирной славой гения.

— Это в какие? — спрашивает Мелкий.

— В зеленые.

— Нет! Нет-нет! Ни в коем случае! — верещит Жмот. — Вы ничего не понимаете. Это сразу превратит уникальный арт-объект в банальный пластиковый шар, покрашенный зеленой краской, который не может стоить 30 тысяч!

— Ладно. — я сегодня добрая. — Сойдемся на компромиссе. Шар остается белым…

Красавчик недовольно морщится.

— …Только, если сюда перестанут таскаться зеваки со всей Башни и окрестностей.

Жмот мрачнеет. А ему так хотелось увидеть свою физиономию на обложке таблоида. Да, я сурова, но справедлива.

Я возвращаюсь в кабинет, оставляя раздосадованного господина Юто на попечение волшебницы серых офисных будней, на невозмутимую мисс Ван.

— Давай, рассказывай, — небрежно бросает Красавчик между затяжкой и глотком первоклассного виски. — Как тебе удалось уделать братца Фу?

А что тут рассказывать? Просто повезло. Ну-у-у… Или судьба.

Сказительница из меня хреновая, но Красавчик умеет вытянуть историю даже из каменного божка в деревенской кумирне. И ржет он так заразительно, что мне тоже хочется смеяться, толкаться локтями, хлопать себя по бедрам и прикладываться к бутылке. И делить на двоих дорогую сигару.

— Я слишком стар, чтобы разбираться в этой вашей хитрой виртуальности, — философски замечает Тан. — Но тот, кто всё это придумал, был ушлый малый, явно из наших. Это ж надо, народишко сам всё о себе выкладывает. Да еще фотками иллюстрирует! Сплошная экономия на наводчиках.

— Ты не старый, ты — ленивый, — ласково говорю я, заботливо поправляя его пестрый галстук.

По моим подсчетам Тану чуть больше шестидесяти, не такой он уж и старый. Возраст элегантности для мужчины, как говорят. Жаль только, что у Красавчика вкус пятилетки и воображение попугая. Эти синие, золотистые и бордовые пиджаки с неизменным блеском, эти шелковые рубашки с узорами, вызывающими у неподготовленного зрителя эпилептический припадок, а уж туфли… Они — моя вечная головная боль. Каждая пара, как выстрел в затылок. И почему дядюшка Кента до сих пор удивляется, что я ношу исключительно темные мужские костюмы и белые рубашки?

— Хозяйка Рин, пришли люди покойного брата Ян Чэня, — сообщает мисс Ван. — Вы ведь еще заняты, да? Тогда они подождут.

— Кончай дымить, — приказываю я Красавчику и включаю вытяжку на полную мощность.

Все мои ребята — от стажера до главаря поголовно — знают о важности здорового образа жизни, а новенькие, они же дикие. Их еще придется приучать к порядку.

Когда в кабинете воздух уже искрится от озона, входят эти пятеро. Мое последнее приобретение. А следом — Мелкий (без пиджака, чтобы и тату было хорошо видно, и кобуру с пистолетом) и Жмот (с толстой папкой-сегрегатором, и обложка у неё очень кстати из кевлара сделана). Мда-а-а… Лучше бы я купила еще один пластиковый шар, честное слово.

Смотрю я на великолепную пятерку и словно возвращаюсь на двадцать два года назад… Маленькая девочка стоит на веранде старинного дома и мрачно исподлобья смотрит на мужчин, склонившихся в поясном поклоне. Все они в ярких костюмах и рубашках, с толстыми золотыми цепями на татуированных шеях. Все они — отморозки и завсегдатаи тюрем, каждый третий — убийца, каждый второй — мошенник. Так говорит человек, назвавшийся её родным дядей, старшим братом её отца. И отныне эти страшные люди — её единственная семья. «Ладно. Семья — это хорошо, — думает та девочка. — С остальным разберусь потом».

Примерно то же самое думаю я и сейчас. Только сейчас я уже не та восьмилетняя сиротка с длинной челкой, комкающая в кулаке подол платья.

Мы с братцами играем в гляделки. Минуту, две, три, пять… Мелкий начинает ритмично дышать — готовится к началу неизбежного месилова. Жмот… Вот, кого всегда недооценивают. Худой очкарик с маникюром — что с него возьмешь, кроме девчачьего визга? Примерно так думают всякие-разные придурки, прежде чем отправиться в реанимацию. И только Красавчик Тан спокоен, как священная гора: размазывает козявку из носа по замшевой обивке кресла. Тьфу! Ну, сто раз его просила!

И тут… Нет! Только не это! Сейчас он её съест! Выковырял, полюбовался и уже рот открыл…

Меня передергивает, как от удара током, тошнота к горлу подступает. Видят боги, я сейчас блевану. Вскакиваю с места…

— Позаботься о нас, Старшая Сестра! — вразнобой кричат главари и начинают кланяться. Низко, по всем правилам, даже дядюшке Кенте не к чему придраться.

Вдыхаю-выдыхаю, глубоко и размеренно, дожидаюсь, когда утихнут спазмы в пищеводе.

— Взаимно, братья. Надеюсь, вы, сильные и храбрые мужчины, позаботитесь о своей сестре.

Мисс Ван появляется с подносом очень вовремя. Она, собственно, иначе и не появляется. Шесть крошечных чарочек с вином, выпитых совместно — это такая же священная традиция, как тавро кланового знака на левом плече.

— Эт самое… от нас тут подарочек… типа, — гнусавит самый страшный — с рожей, по которой пару раз туда-сюда танк проехал, не иначе. — В знак этой… кхм… уважухи. От братвы… типа, на цветочки. Ага?

И двумя руками протягивает красный толстенький конвертик, перевязанный золотистой ленточкой. Навскидку там тысяч пятьдесят. У Жмота при виде денег глаза горят, как противотуманные фары, а руки сами тянутся.

— Премного благодарна, дорогие братья, — говорю я, принимая увесистую «уважуху». — Но через десять дней я жду отчеты по каждой точке на вашей территории. Я хочу знать всё о каждом игорном доме, зале с автоматами, букмекерской конторе или шашечной. Напрягите своих бухгалтеров, уж постарайтесь, милые мои братцы.

Недюжинная работа мысли отражается на их физиономиях. «Как? — написано там. — И это всё? Мы так легко отделались? Или тут какой-то хитрый подвох?» Да, подвох будет обязательно. Но потом.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы внесли коррективы в свой внешний вид, — говорю я ласково.

— Ась?

Не вопрос. Сейчас объясню доступнее.

— По своим грязным норам, можете хоть в стрингах, хоть в перьях бегать, а в офис ко мне должны являться в нормальной одежде. Усекли? Темный костюм, белая рубашка, галстук синий или черный.

Нельзя с ним без конкретики. Скажешь просто «костюм», явятся в фиолетовом. На шелковой подкладке, из самой дорогой ткани, но фиолетового цвета и с пуговицами из платины. Я не для того три месяца шантажировала хозяина «Жемчужной Башни», выбивая из него помещение под офис, чтобы какой-то недоумок напугал в лифте своим откровенно бандитским видом мирных обывателей.

— Красавчику Тану — можно! Остальным — нельзя! Это, надеюсь, всем понятно?

— Слушаюсь, Хозяйка! — хором горланят мои бандиты-разбойники-негодяи.

Ой, кажется, последние слова я вслух сказала. Так, мне надо перевести дух. Вдох-выдох.

— Убирайтесь, — шипит Мелкий. — Быстренько.

Братцы тут же выметаются прочь, бесстыдник Тан допивает виски, а Жмотова лапка цапает воздух в том месте, где только что лежал пухлый конвертик. У Мелкого быстрота реакции все же получше будет.

— Это еще почему? — обижается господин Юто.

— Мы сделаем подношение Отцу, вот почему, — вздыхаю я.

Дядюшка Кента оценит этот жест по достоинству. Долги надо отдавать сразу, не дожидаясь пока нарастут проценты. Лучше, конечно, вообще их не делать.

А теперь я разберусь с Красавчиком. Делаю жест, чтобы нас оставили наедине.

— Что за представление ты устроил, а? — спрашиваю я.

— А что я такого сделал? — кривляется Тан. — Сидел тихо как мышка, даже словечка никому не сказал. Это ты страху на парней напустила. Их, поди, бойцы провожали сюда, как на казнь.

И глаза закатывает, и руки заламывает, и щеки надувает. Актер погорелого театра!

— Я в толк взять не могу, как ты могла вырасти такой снобкой и чистоплюйкой? Твой дядя по молодости на спор пригоршню опарышей сожрал и не поморщился. А твой дед, говорят ложкой…

— Хватит по ушам чесать! Избавь меня от дурацких баек, ага?

Да, я — потомственная бандитка. В девятом поколении, если быть точной. И подозреваю, что от безбашенных, но на редкость живучих предков мне перепало немало редких сочетаний генов. Вопрос в другом — как туда затесалось то, что Красавчик называет «чистоплюйством»? Может быть, от матери? Обычно у всех людей есть матери, даже если они присутствуют в жизни лишь в виде имени в свидетельстве о рождении. Но это не мой случай. Ни имени, ни фотографии, ни вообще каких-то упоминаний об этой, несомненно, отчаянной женщине до сих пор найти не удалось.

Первое мое осознанное воспоминание связано с Красавчиком, когда он приехал за мной в приют. И в детстве я верила, что именно он и есть мой настоящий папа. Теперь я склоняюсь к версии, что Тан, отправленный боссом за нежданной племянницей, из полусотни сироток просто выбрал ту, которая меньше всех пищала.

— Не дуйся, ребенок. Я помню, что ты пытаешься всех нас немного… это… цивилизовать, типа, — примирительно мурлыкает Красавчик, подкрадываясь ко мне с грацией помойного котяры. — Это всё чертов колледж, там тебе мозги чуток промыли. С мылом.

Как-нибудь, когда настроение будет подходящее, я расскажу, как училась в частном колледже для очень богатых девочек. Я же богатая и к тому же девочка.

— Миримся, ребенок?

А что с тобой еще делать, старый ты… поганец? Но бутылку я у него отнимаю, и заказываю обед в ресторане с сотого этажа, пока старичка на развезло от виски. А мне еще надо поработать.

Думаете, мне кто-то дал это сделать?

Мелкий просовывает голову в открытую дверь и говорит:

— Хозяйка Рин, тут к тебе тот парень пришел извиняться.

«Тот парень» — это очень исчерпывающе, правда?

— Какой еще парень?

— Вчерашний. Которого ты погнала. Ну, этот… в спортивном костюме.

Мой телохранитель молниеносен лишь в момент опасности. Однако, выдавить из него связную фразу в расслабленном состоянии задача порой непосильная. Тем более, что Мелкий уже счел посетителя безобидным, если спросил моего разрешения.

— Пусть войдет.

В мой кабинет просачивается «тот самый» парень — наперсточник в спортивном костюме. Лохматый-нечесаный, как бродяжка, бандана вокруг шеи намотана, но лыбится, подлец, так солнечно, и отлично понимает, что выглядит сейчас настоящим милахой. И ни растянутые на коленках треники, ни голубиное перышко в волосах впечатлению не мешают. В руках у него корзинка доверху наполненная мандаринами. Моими любимыми — мелкими, красными, с тоненькой корочкой и удивительно стойким ароматом.