Бесы - английский и русский параллельные тексты

Fyodor DOSTOEVSKY	Федор Михайлович Достоевский
The Devils	Бесы
"Strike me dead, the track has vanished, Well, what now? We've lost the way,	Хоть убей, следа не видно, □□ Сбились мы, что делать нам?
Demons have bewitched our horses, Led us in the wilds astray.	В поле бес нас водит, видно, □ □ Да кружит по сторонам.
"What a number! Whither drift they? What's the mournful dirge they sing?	Сколько их, куда их гонят, □ □Что так жалобно поют?
Do they hail a witch's marriage Or a goblin's burying?"	Домового ли хоронят, □ □Ведьму ль замуж выдают?
A.	А.
Pushkin.	Пушкин
"And there was one herd of many swine feeding on this mountain; and they besought him that he would suffer them to enter into them.	Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них.
And he suffered them.	Он позволил им.
"Then went the devils out of the man and entered into the swine; and the herd ran violently down a steep place into the lake and were choked.	Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло.
"When they that fed them saw what was done, they fled, and went and told it in the city and in the country.	Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням.
"Then they went out to see what was done; and came to Jesus and found the man, out of whom the devils were departed, sitting at the feet of Jesus, clothed and in his right mind; and they were afraid."	И вышли жителисмотреть случившееся и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся.
Luke, ch. viii.	Евангелие от Луки.
32-37.	Глава VIII, 32-36.
PART I	Часть первая
CHAPTER I. INTRODUCTORY	Глава первая
SOME DETAILS OF THE BIOGRAPHY OF THAT HIGHLY RESPECTED GENTLEMAN STEPAN TROFIMOVITCH VERHOVENSKY.	Вместо введения: несколько подробностей из биографии многочтимого Степана Трофимовича Верховенского
IN UNDERTAKING to describe the recent and strange incidents in our town, till lately wrapped in uneventful obscurity, I find myself forced in absence of literary skill to begin my story rather far back, that is to say, with certain biographical details concerning that talented and highly-esteemed gentleman, Stepan Trofimovitch Verhovensky.	Приступая к описанию недавних и столь странных событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе, я принужден, по неумению моему, начать несколько издалека, а именно некоторыми биографическими подробностями о талантливом и многочтимом Степане Трофимовиче Верховенском.
I trust that these details may at least serve as an introduction, while my projected story itself will come later.	Пусть эти подробности послужат лишь введением к предлагаемой хронике, а самая история, которую я намерен описывать, еще впереди.

I will say at once that Stepan Trofimovitch had always filled a particular r?le among us, that of the progressive patriot, so to say, and he was passionately fond of playing the part-so much so that I really believe he could not have existed without it.	Скажу прямо: Степан Трофимович постоянно играл между нами некоторую особую и, так сказать, гражданскую роль и любил эту роль до страсти, - так даже, что, мне кажется, без нее и прожить не мог.
Not that I would put him on a level with an actor at a theatre, God forbid, for I really have a respect for him.	Не то чтоб уж я его приравнивал к актеру на театре: сохрани боже, тем более что сам его уважаю.
This may all have been the effect of habit, or rather, more exactly of a generous propensity he had from his earliest years for indulging in an agreeable day-dream in which he figured as a picturesque public character.	Тут всё могло быть делом привычки, или, лучше сказать, беспрерывной и благородной склонности, с детских лет, к приятной мечте о красивой гражданской своей постановке.
He fondly loved, for instance, his position as a "persecuted" man and, so to speak, an "exile."	Он, например, чрезвычайно любил свое положение "гонимого" и, так сказать, "ссыльного".
There is a sort of traditional glamour about those two little words that fascinated him once for all and, exalting him gradually in his own opinion, raised him in the course of years to a lofty pedestal very gratifying to vanity.	В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала.
In an English satire of the last century, Gulliver, returning from the land of the Lilliputians where the people were only three or four inches high, had grown so accustomed to consider himself a giant among them, that as he walked along the streets of London he could not help crying out to carriages and passers-by to be careful and get out of his way for fear he should crush them, imagining that they were little and he was still a giant.	В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
He was laughed at and abused for it, and rough coachmen even lashed at the giant with their whips. But was that just?	За это смеялись над ним и бранили его, а грубые кучера даже стегали великана кнутьями; но справедливо ли?
What may not be done by habit?	Чего не может сделать привычка?
Habit had brought Stepan Trofimovitch almost to the same position, but in a more innocent and inoffensive form, if one may use such expressions, for he was a most excellent man.	Привычка привела почти к тому же и Степана Трофимовича, но еще в более невинном и безобидном виде, если можно так выразиться, потому что прекраснейший был человек.
I am even inclined to suppose that towards the end he had been entirely forgotten everywhere; but still it cannot be said that his name had never been known.	Я даже так думаю, что под конец его все и везде позабыли; но уже никак ведь нельзя сказать, что и прежде совсем не знали.

It is beyond question that he had at one time belonged to a certain distinguished constellation of celebrated leaders of the last generation, and at one time-though only for the briefest moment-his name was pronounced by many hasty persons of that day almost as though it were on a level with the names of Tchaadaev, of Byelinsky, of Granovsky, and of Herzen, who had only just begun to write abroad.	Бесспорно, что и он некоторое время принадлежал к знаменитой плеяде иных прославленных деятелей нашего прошедшего поколения, и одно время, - впрочем, всего только одну самую маленькую минуточку, - его имя многими тогдашними торопившимися людьми произносилось чуть не наряду с именами Чаадаева, Белинского, Грановского и только что начинавшего тогда за границей Герцена.
But Stepan Trofimovitch's activity ceased almost at the moment it began, owing, so to say, to a "vortex of combined circumstances."	Но деятельность Степана Трофимовича окончилась почти в ту же минуту, как и началась, - так сказать, от "вихря сошедшихся обстоятельств".
And would you believe it?	И что же?
It turned out afterwards that there had been no "vortex" and even no "circumstances," at least in that connection.	Не только "вихря", но даже и "обстоятельств" совсем потом не оказалось, по крайней мере в этом случае.
I only learned the other day to my intense amazement, though on the most unimpeachable authority, that Stepan Trofimovitch had lived among us in our province not as an "exile" as we were accustomed to believe, and had never even been under police supervision at all.	Я только теперь, на днях, узнал, к величайшему моему удивлению, но зато уже в совершенной достоверности, что Степан Трофимович проживал между нами, в нашей губернии, не только не в ссылке, как принято было у нас думать, но даже и под присмотром никогда не находился.
Such is the force of imagination!	Какова же после этого сила собственного воображения!
All his life he sincerely believed that in certain spheres he was a constant cause of apprehension, that every step he took was watched and noted, and that each one of the three governors who succeeded one another during twenty years in our province came with special and uneasy ideas concerning him, which had, by higher powers, been impressed upon each before everything else, on receiving the appointment.	Он искренно сам верил всю свою жизнь, что в некоторых сферах его постоянно опасаются, что шаги его беспрерывно известны и сочтены и что каждый из трех сменившихся у нас в последние двадцать лет губернаторов, въезжая править губернией, уже привозил с собою некоторую особую и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему свыше и прежде всего, при сдаче губернии.
Had anyone assured the honest man on the most irrefutable grounds that he had nothing to be afraid of, he would certainly have been offended.	Уверь кто-нибудь тогда честнейшего Степана Трофимовича неопровержимыми доказательствами, что ему вовсе нечего опасаться, и он бы непременно обиделся.
Yet Stepan Trofimovitch was a most intelligent and gifted man, even, so to say, a man of science, though indeed, in science... well, in fact he had not done such great things in science. I believe indeed he had done nothing at all.	А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке... ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего.
But that's very often the case, of course, with men of science among us in Russia.	Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается.
He came back from abroad and was brilliant in the capacity of lecturer at the university, towards the end of the forties.	Он воротился из-за границы и блеснул в виде лектора на кафедре университета уже в самом конце сороковых годов.

He only had time to deliver a few lectures, I believe they were about the Arabs; he maintained, too, a brilliant thesis on the political and Hanseatic importance of the German town Hanau, of which there was promise in the epoch between 1413 and 1428, and on the special and obscure reasons why that promise was never fulfilled.	Успел же прочесть всего только несколько лекций, и, кажется, об аравитянах; успел тоже защитить блестящую диссертацию о возникавшем было гражданском и ганзеатическом значении немецкого городка Ганау, в эпоху между 1413 и 1428 годами, а вместе с тем и о тех особенных и неясных причинах, почему значение это вовсе не состоялось.
This dissertation was a cruel and skilful thrust at the Slavophils of the day, and at once made him numerous and irreconcilable enemies among them.	Диссертация эта ловко и больно уколола тогдашних славянофилов и разом доставила ему между ними многочисленных и разъяренных врагов.
Later on-after he had lost his post as lecturer, however-he published (by way of revenge, so to say, and to show them what a man they had lost) in a progressive monthly review, which translated Dickens and advocated the views of George Sand, the beginning of a very profound investigation into the causes, I believe, of the extraordinary moral nobility of certain knights at a certain epoch or something of that nature.	Потом - впрочем, уже после потери кафедры - он успел напечатать (так сказать, в виде отместки и чтоб указать, кого они потеряли) в ежемесячном и прогрессивном журнале, переводившем из Диккенса и проповедовавшем Жорж Занда, начало одного глубочайшего исследования -кажется, о причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху или что-то в этом роде.
Some lofty and exceptionally noble idea was maintained in it, anyway.	По крайней мере проводилась какая-то высшая и необыкновенно благородная мысль.
It was said afterwards that the continuation was hurriedly forbidden and even that the progressive review had to suffer for having printed the first part.	Говорили потом, что продолжение исследования было поспешно запрещено и что даже прогрессивный журнал пострадал за напечатанную первую половину.
That may very well have been so, for what was not possible in those days?	Очень могло это быть, потому что чего тогда не было?
Though, in this case, it is more likely that there was nothing of the kind, and that the author himself was too lazy to conclude his essay.	Но в данном случае вероятнее, что ничего не было и что автор сам поленился докончить исследование.
He cut short his lectures on the Arabs because, somehow and by someone (probably one of his reactionary enemies) a letter had been seized giving an account of certain circumstances, in consequence of which someone had demanded an explanation from him.	Прекратил же он свои лекции об аравитянах потому, что перехвачено было как-то и кем-то (очевидно, из ретроградных врагов его) письмо к кому-то с изложением каких-то "обстоятельств", вследствие чего кто-то потребовал от него каких-то объяснений.
I don't know whether the story is true, but it was asserted that at the same time there was discovered in Petersburg a vast, unnatural, and illegal conspiracy of thirty people which almost shook society to its foundations.	Не знаю, верно ли, но утверждали еще, что в Петербурге было отыскано в то же самое время какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание.
It was said that they were positively on the point of translating Fourier.	Г оворили, что будто бы они собирались переводить самого Фурье.

As though of design a poem of Stepan Trofimovitch's was seized in Moscow at that very time, though it had been written six years before in Berlin in his earliest youth, and manuscript copies had been passed round a circle consisting of two poetical amateurs and one student.	Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена была и поэма Степана Трофимовича, написанная им еще лет шесть до сего, в Берлине, в самой первой его молодости, и ходившая по рукам, в списках, между двумя любителями и у одного студента.
This poem is lying now on my table. No longer ago than last year I received a recent copy in his own handwriting from Stepan Trofimovitch himself, signed by him, and bound in a splendid red leather binding.	Эта поэма лежит теперь и у меня в столе; я получил ее, не далее как прошлого года, в собственноручном, весьма недавнем списке, от самого Степана Трофимовича, с его надписью и в великолепном красном сафьянном переплете.
It is not without poetic merit, however, and even a certain talent. It's strange, but in those days (or to be more exact, in the thirties) people were constantly composing in that style.	Впрочем, она не без поэзии и даже не без некоторого таланта; странная, но тогда (то есть, вернее, в тридцатых годах) в этом роде часто пописывали.
I find it difficult to describe the subject, for I really do not understand it.	Рассказать же сюжет затрудняюсь, ибо, по правде, ничего в нем не понимаю.
It is some sort of an allegory in lyrical-dramatic form, recalling the second part of Faust.	Это какая-то аллегория, в лирико-драматической форме и напоминающая вторую часть "Фауста".
The scene opens with a chorus of women, followed by a chorus of men, then a chorus of incorporeal powers of some sort, and at the end of all a chorus of spirits not yet living but very eager to come to life.	Сцена открывается хором женщин, потом хором мужчин, потом каких-то сил, и в конце всего хором душ, еще не живших, но которым очень бы хотелось пожить.
All these choruses sing about something very indefinite, for the most part about somebody's curse, but with a tinge of the higher humour.	Все эти хоры поют о чем-то очень неопределенном, большею частию о чьем-то проклятии, но с оттенком высшего юмора.
But the scene is suddenly changed.	Но сцена вдруг переменяется, и наступает какой-то
There begins a sort of "festival of life" at which even insects sing, a tortoise comes on the scene with certain sacramental Latin words, and even, if I remember aright, a mineral sings about something that is a quite inanimate object.	"Праздник жизни", на котором поют даже насекомые, является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если припомню, пропел о чем-то один минерал, то есть предмет уже вовсе неодушевленный.
In fact, they all sing continually, or if they converse, it is simply to abuse one another vaguely, but again with a tinge of higher meaning.	Вообще же все поют беспрерывно, а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения.
At last the scene is changed again; a wilderness appears, and among the rocks there wanders a civilized young man who picks and sucks certain herbs. Asked by a fairy why he sucks these herbs, he answers that, conscious of a superfluity of life in himself, he seeks forgetfulness, and finds it in the juice of these herbs, but that his great desire is to lose his reason at once (a desire possibly superfluous).	Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утесами бродит один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? - ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его - поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее).
Then a youth of indescribable beauty rides in on a black steed, and an immense multitude of all nations follow him.	Затем вдруг въезжает неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное множество всех народов.

The youth represents death, for whom all the peoples are yearning.	Юноша изображает собою смерть, а все народы ее жаждут.
And finally, in the last scene we are suddenly shown the Tower of Babel, and certain athletes at last finish building it with a song of new hope, and when at length they complete the topmost pinnacle, the lord (of Olympia, let us say) takes flight in a comic fashion, and man, grasping the situation and seizing his place, at once begins a new life with new insight into things.	И, наконец, уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонская башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа, убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев его местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей.
Well, this poem was thought at that time to be dangerous.	Ну, вот эту-то поэму и нашли тогда опасною.
Last year I proposed to Stepan Trofimovitch to publish it, on the ground of its perfect harmlessness nowadays, but he declined the suggestion with evident dissatisfaction.	Я в прошлом году предлагал Степану Трофимовичу ее напечатать, за совершенною ее, в наше время, невинностью, но он отклонил предложение с видимым неудовольствием.
My view of its complete harmlessness evidently displeased him, and I even ascribe to it a certain coldness on his part, which lasted two whole months.	Мнение о совершенной невинности ему не понравилось, и я даже приписываю тому некоторую холодность его со мной, продолжавшуюся целых два месяца.
And what do you think?	И что же?
Suddenly, almost at the time I proposed printing it here, our poem was published abroad in a collection of revolutionary verse, without the knowledge of Stepan Trofimovitch.	Вдруг, и почти тогда же, как я предлагал напечатать здесь, - печатают нашу поэму там, то есть за границей, в одном из революционных сборников, и совершенно без ведома Степана Трофимовича.
He was at first alarmed, rushed to the governor, and wrote a noble letter in self-defence to Petersburg. He read it to me twice, but did not send it, not knowing to whom to address it.	Он был сначала испуган, бросился к губернатору и написал благороднейшее оправдательное письмо в Петербург, читал мне его два раза, но не отправил, не зная, кому адресовать.
In fact he was in a state of agitation for a whole month, but I am convinced that in the secret recesses of his heart he was enormously flattered.	Одним словом, волновался целый месяц; но я убежден, что в таинственных изгибах своего сердца был польщен необыкновенно.
He almost took the copy of the collection to bed with him, and kept it hidden under his mattress in the daytime; he positively would not allow the women to turn his bed, and although he expected every day a telegram, he held his head high.	Он чуть не спал с экземпляром доставленного ему сборника, а днем прятал его под тюфяк и даже не пускал женщину перестилать постель, и хоть ждал каждый день откуда-то какой-то телеграммы, но смотрел свысока.
No telegram came.	Телеграммы никакой не пришло.
Then he made friends with me again, which is a proof of the extreme kindness of his gentle and unresentful heart.	Тогда же он и со мной примирился, что и свидетельствует о чрезвычайной доброте его тихого и незлопамятного сердца.
II	II
Of course I don't assert that he had never suffered for his convictions at all, but I am fully convinced that he might have gone on lecturing on his Arabs as long as he liked, if he had only given the necessary explanations.	Я ведь не утверждаю, что он совсем нисколько не пострадал; я лишь убедился теперь вполне, что он мог бы продолжать о своих аравитянах сколько ему угодно, дав только нужные объяснения.

But he was too lofty, and he proceeded with peculiar haste to assure himself that his career was ruined forever "by the vortex of circumstance."	Но он тогда самбициозничал и с особенною поспешностью распорядился уверить себя раз навсегда, что карьера его разбита на всю его жизнь "вихрем обстоятельств".
And if the whole truth is to be told the real cause of the change in his career was the very delicate proposition which had been made before and was then renewed by Varvara Petrovna Stavrogin, a lady of great wealth, the wife of a lieutenant-general, that he should undertake the education and the whole intellectual development of her only son in the capacity of a superior sort of teacher and friend, to say nothing of a magnificent salary.	А если говорить всю правду, то настоящею причиной перемены карьеры было еще прежнее и снова возобновившееся деликатнейшее предложение ему от Варвары Петровны Ставрогиной, супруги генерал-лейтенанта и значительной богачки, принять на себя воспитание и всё умственное развитие ее единственного сына, в качестве высшего педагога и друга, не говоря уже о блистательном вознаграждении.
This proposal had been made to him the first time in Berlin, at the moment when he was first left a widower.	Предложение это было сделано ему в первый раз еще в Берлине, и именно в то самое время, когда он в первый раз овдовел.
His first wife was a frivolous girl from our province, whom he married in his early and unthinking youth, and apparently he had had a great deal of trouble with this young person, charming as she was, owing to the lack of means for her support; and also from other, more delicate, reasons.	Первою супругой его была одна легкомысленная девица из нашей губернии, на которой он женился в самой первой и еще безрассудной своей молодости, и, кажется, вынес с этою, привлекательною впрочем, особой много горя, за недостатком средств к ее содержанию и, сверх того, по другим, отчасти уже деликатным причинам.
She died in Paris after three years' separation from him, leaving him a son of five years old; "the fruit of our first, joyous, and unclouded love," were the words the sorrowing father once let fall in my presence.	Она скончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке и оставив ему пятилетнего сына, "плод первой, радостной и еще не омраченной любви", как вырвалось раз при мне у грустившего Степана Трофимовича.
The child had, from the first, been sent back to Russia, where he was brought up in the charge of distant cousins in some remote region.	Птенца еще с самого начала переслали в Россию, где он и воспитывался всё время на руках каких-то отдаленных теток, где-то в глуши.
Stepan Trofimovitch had declined Varvara Petrovna's proposal on that occasion and had quickly married again, before the year was over, a taciturn Berlin girl, and, what makes it more strange, there was no particular necessity for him to do so.	Степан Трофимович отклонил тогдашнее предложение Варвары Петровны и быстро женился опять, даже раньше году, на одной неразговорчивой берлинской немочке и, главное, без всякой особенной надобности.
But apart from his marriage there were, it appears, other reasons for his declining the situation. He was tempted by the resounding fame of a professor, celebrated at that time, and he, in his turn, hastened to the lecturer's chair for which he had been preparing himself, to try his eagle wings in flight.	Но, кроме этой, оказались и другие причины отказа от места воспитателя: его соблазняла гремевшая в то время слава одного незабвенного профессора, и он, в свою очередь, полетел на кафедру, к которой готовился, чтобы испробовать и свои орлиные крылья.
But now with singed wings he naturally remembered the proposition which even then had made him hesitate.	И вот теперь, уже с опаленными крыльями, он, естественно, вспомнил о предложении, которое еще и прежде колебало его решение.
The sudden death of his second wife, who did not live a year with him, settled the matter decisively.	Внезапная же смерть и второй супруги, не прожившей с ним и году, устроила всё окончательно.

To put it plainly it was all brought about by the passionate sympathy and priceless, so to speak, classic friendship of Varvara Petrovna, if one may use such an expression of friendship.	Скажу прямо: всё разрешилось пламенным участием и драгоценною, так сказать классическою, дружбой к нему Варвары Петровны, если только так можно о дружбе выразиться.
He flung himself into the arms of this friendship, and his position was settled for more than twenty years.	Он бросился в объятия этой дружбы, и дело закрепилось с лишком на двадцать лет.
I use the expression "flung himself into the arms of," but God forbid that anyone should fly to idle and superfluous conclusions. These embraces must be understood only in the most loftily moral sense.	Я употребил выражение "бросился в объятия", но сохрани бог кого-нибудь подумать о чем-нибудь лишнем и праздном; эти объятия надо разуметь в одном лишь самом высоконравственном смысле.
The most refined and delicate tie united these two beings, both so remarkable, forever.	Самая тонкая и самая деликатнейшая связь соединила эти два столь замечательные существа навеки.
The post of tutor was the more readily accepted too, as the property-a very small one-left to Stepan Trofimovitch by his first wife was close to Skvoreshniki, the Stavrogins' magnificent estate on the outskirts of our provincial town.	Место воспитателя было принято еще и потому, что и именьице, оставшееся после первой супруги Степана Трофимовича, - очень маленькое, -приходилось совершенно рядом со Скворешниками, великолепным подгородным имением Ставрогиных в нашей губернии.
Besides, in the stillness of his study, far from the immense burden of university work, it was always possible to devote himself to the service of science, and to enrich the literature of his country with erudite studies.	К тому же всегда возможно было, в тиши кабинета и уже не отвлекаясь огромностью университетских занятий, посвятить себя делу науки и обогатить отечественную словесность глубочайшими исследованиями.
These works did not appear. But on the other hand it did appear possible to spend the rest of his life, more than twenty years, "a reproach incarnate," so to speak, to his native country, in the words of a popular poet:	Исследований не оказалось; но зато оказалось возможным простоять всю остальную жизнь, более двадцати лет, так сказать, "воплощенной укоризной" пред отчизной, по выражению народного поэта:
Reproach incarnate thou didst stand Erect before thy Fatherland, O Liberal idealist!	Воплощенной укоризною............................................. □ □Ты стоял перед
	отчизною, □□Либерал-идеалист.
But the person to whom the popular poet referred may perhaps have had the right to adopt that pose for the rest of his life if he had wished to do so, though it must have been tedious.	Но то лицо, о котором выразился народный поэт, может быть, и имело право всю жизнь позировать в этом смысле, если бы того захотело, хотя это и скучно.
Our Stepan Trofimovitch was, to tell the truth, only an imitator compared with such people; moreover, he had grown weary of standing erect and often lay down for a while.	Наш же Степан Трофимович, по правде, был только подражателем сравнительно с подобными лицами, да и стоять уставал и частенько полеживал на боку.
But, to do him justice, the "incarnation of reproach" was preserved even in the recumbent attitude, the more so as that was quite sufficient for the province.	Но хотя и на боку, а воплощенность укоризны сохранялась и в лежачем положении, - надо отдать справедливость, тем более что для губернии было и того достаточно.
You should have seen him at our club when he sat down to cards.	Посмотрели бы вы на него у нас в клубе, когда он садился за карты.
His whole figure seemed to exclaim	Весь вид его говорил:

"Cards!	"Карты!
Me sit down to whist with you!	Я сажусь с вами в ералаш!
Is it consistent?	Разве это совместно?
Who is responsible for it?	Кто ж отвечает за это?
Who has shattered my energies and turned them to whist?	Кто разбил мою деятельность и обратил ее в ералаш?
Ah, perish, Russia!" and he would majestically trump with a heart.	Э, погибай Россия!" - и он осанисто козырял с червей.
And to tell the truth he dearly loved a game of cards, which led him, especially in later years, into frequent and unpleasant skirmishes with Varvara Petrovna, particularly as he was always losing.	А по правде, ужасно любил сразиться в карточки, за что, и особенно в последнее время, имел частые и неприятные стычки с Варварой Петровной, тем более что постоянно проигрывал.
But of that later.	Но об этом после.
I will only observe that he was a man of tender conscience (that is, sometimes) and so was often depressed.	Замечу лишь, что это был человек даже совестливый (то есть иногда), а потому часто грустил.
In the course of his twenty years' friendship with Varvara Petrovna he used regularly, three or four times a year, to sink into a state of "patriotic grief," as it was called among us, or rather really into an attack of spleen, but our estimable Varvara Petrovna preferred the former phrase.	В продолжение всей двадцатилетней дружбы с Варварой Петровной он раза по три и по четыре в год регулярно впадал в так называемую между нами "гражданскую скорбь", то есть просто в хандру, но словечко это нравилось многоуважаемой Варваре Петровне.
Of late years his grief had begun to be not only patriotic, but at times alcoholic too; but Varvara Petrovna's alertness succeeded in keeping him all his life from trivial inclinations.	Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское; но чуткая Варвара Петровна всю жизнь охраняла его от всех тривиальных наклонностей.
And he needed someone to look after him indeed, for he sometimes behaved very oddly: in the midst of his exalted sorrow he would begin laughing like any simple peasant.	Да он и нуждался в няньке, потому что становился иногда очень странен: в средине самой возвышенной скорби он вдруг зачинал смеяться самым простонароднейшим образом.
There were moments when he began to take a humorous tone even about himself.	Находили минуты, что даже о самом себе начинал выражаться в юмористическом смысле.
But there was nothing Varvara Petrovna dreaded so much as a humorous tone.	Но ничего так не боялась Варвара Петровна, как юмористического смысла.
She was a woman of the classic type, a female Maecenas, invariably guided only by the highest considerations.	Это была женщина-классик, женщина-меценатка, действовавшая в видах одних лишь высших соображений.
The influence of this exalted lady over her poor friend for twenty years is a fact of the first importance.	Капитально было двадцатилетнее влияние этой высшей дамы на ее бедного друга.
I shall need to speak of her more particularly, which I now proceed to do.	О ней надо бы поговорить особенно, что я и сделаю.
III	III
There are strange friendships. The two friends are always ready to fly at one another, and go on like that all their lives, and yet they cannot separate.	Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут.

Parting, in fact, is utterly impossible. The one who has begun the quarrel and separated will be the first to fall ill and even die, perhaps, if the separation comes off.	Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится.
I know for a positive fact that several times Stepan Trofimovitch has jumped up from the sofa and beaten the wall with his fists after the most intimate and emotional t?te-?-t?te with Varvara Petrovna.	Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить кулаками в стену.
This proceeding was by no means an empty symbol; indeed, on one occasion, he broke some plaster off the wall.	Происходило это без малейшей аллегории, так даже, что однажды отбил от стены штукатурку.
It may be asked how I come to know such delicate details.	Может быть, спросят: как мог я узнать такую тонкую подробность?
What if I were myself a witness of it?	А что, если я сам бывал свидетелем?
What if Stepan Trofimovitch himself has, on more than one occasion, sobbed on my shoulder while he described to me in lurid colours all his most secret feelings. (And what was there he did not say at such times!) But what almost always happened after these tearful outbreaks was that next day he was ready to crucify himself for his ingratitude. He would send for me in a hurry or run over to see me simply to assure me that Varvara Petrovna was "an angel of honour and delicacy, while he was very much the opposite."	Что, если сам Степан Трофимович неоднократно рыдал на моем плече, в ярких красках рисуя предо мной всю свою подноготную? (И уж чего-чего при этом не говорил!) Но вот что случалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов был распять самого себя за неблагодарность; поспешно призывал меня к себе или прибегал ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что Варвара Петровна "ангел чести и деликатности, а он совершенно противоположное".
He did not only run to confide in me, but, on more than one occasion, described it all to her in the most eloquent letter, and wrote a full signed confession that no longer ago than the day before he had told an outsider that she kept him out of vanity, that she was envious of his talents and erudition, that she hated him and was only afraid to express her hatred openly, dreading that he would leave her and so damage her literary reputation, that this drove him to self-contempt, and he was resolved to die a violent death, and that he was waiting for the final word from her which would decide everything, and so on and so on in the same style.	Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде.
You can fancy after this what an hysterical pitch the nervous outbreaks of this most innocent of all fifty-year-old infants sometimes reached!	Можно представить после этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывы этого невиннейшего из всех пятидесятилетних младенцев!
I once read one of these letters after some quarrel between them, arising from a trivial matter, but growing venomous as it went on.	Я сам однажды читал одно из таковых его писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но ядовитой по выполнению.
I was horrified and besought him not to send it.	Я ужаснулся и умолял не посылать письма.
"I must... more honourable... duty... I shall die if I don't confess everything, everything!" he answered almost in delirium, and he did send the letter.	-Нельзя... честнее... долг... я умру, если не признаюсь ей во всем, во всем! - отвечал он чуть не в горячке и послал-таки письмо.

That was the difference between them, that Varvara Petrovna never would have sent such a letter.	В том-то и была разница между ними, что Варвара Петровна никогда бы не послала такого письма.
It is true that he was passionately fond of writing, he wrote to her though he lived in the same house, and during hysterical interludes he would write two letters a day.	Правда, он писать любил без памяти, писал к ней, даже живя в одном с нею доме, а в истерических случаях и по два письма в день.
I know for a fact that she always read these letters with the greatest attention, even when she received two a day, and after reading them she put them away in a special drawer, sorted and annotated; moreover, she pondered them in her heart.	Я знаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти письма прочитывала, даже в случае и двух писем в день, и, прочитав, складывала в особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того, слагала их в сердце своем.
But she kept her friend all day without an answer, met him as though there were nothing the matter, exactly as though nothing special had happened the day before.	Затем, выдержав своего друга весь день без ответа, встречалась с ним как ни в чем не бывало, будто ровно ничего вчера особенного не случилось.
By degrees she broke him in so completely that at last he did not himself dare to allude to what had happened the day before, and only glanced into her eyes at times.	Мало-помалу она так его вымуштровала, что он уже и сам не смел напоминать о вчерашнем, а только заглядывал ей некоторое время в глаза.
But she never forgot anything, while he sometimes forgot too quickly, and encouraged by her composure he would not infrequently, if friends came in, laugh and make jokes over the champagne the very same day.	Но она ничего не забывала, а он забывал иногда слишком уж скоро и, ободренный ее же спокойствием, нередко в тот же день смеялся и школьничал за шампанским, если приходили приятели.
With what malignancy she must have looked at him at such moments, while he noticed nothing!	С каким, должно быть, ядом она смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал!
Perhaps in a week's time, a month's time, or even six months later, chancing to recall some phrase in such a letter, and then the whole letter with all its attendant circumstances, he would suddenly grow hot with shame, and be so upset that he fell ill with one of his attacks of "summer cholera."	Разве через неделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую минуту, нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого письма, а затем и всё письмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до того, бывало, мучился, что заболевал своими припадками холерины.
These attacks of a sort of "summer cholera" were, in some cases, the regular consequence of his nervous agitations and were an interesting peculiarity of his physical constitution.	Эти особенные с ним припадки, вроде холерины, бывали в некоторых случаях обыкновенным исходом его нервных потрясений и представляли собою некоторый любопытный в своем роде курьез в его телосложении.
No doubt Varvara Petrovna did very often hate him. But there was one thing he had not discerned up to the end: that was that he had become for her a son, her creation, even, one may say, her invention; he had become flesh of her flesh, and she kept and supported him not simply from "envy of his talents."	Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но он одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной только "зависти к его талантам".
And how wounded she must have been by such suppositions!	И как, должно быть, она была оскорбляема такими предположениями!

An inexhaustible love for him lay concealed in her heart in the midst of continual hatred, jealousy, and contempt.	В ней таилась какая-то нестерпимая любовь к нему, среди беспрерывной ненависти, ревности и презрения.
She would not let a speck of dust fall upon him, coddled him up for twenty-two years, would not have slept for nights together if there were the faintest breath against his reputation as a poet, a learned man, and a public character.	Она охраняла его от каждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночей от заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого, гражданского деятеля.
She had invented him, and had been the first to believe in her own invention.	Она его выдумала и в свою выдумку сама же первая и уверовала.
He was, after a fashion, her day-dream.... But in return she exacted a great deal from him, sometimes even slavishness.	Он был нечто вроде какой-то ее мечты... Но она требовала от него за это действительно многого, иногда даже рабства.
It was incredible how long she harboured resentment.	Злопамятна же была до невероятности.
I have two anecdotes to tell about that.	Кстати уж расскажу два анекдота.
IV	IV
On one occasion, just at the time when the first rumours of the emancipation of the serfs were in the air, when all Russia was exulting and making ready for a complete regeneration, Varvara Petrovna was visited by a baron from Petersburg, a man of the highest connections, and very closely associated with the new reform.	Однажды, еще при первых слухах об освобождении крестьян, когда вся Россия вдруг взликовала и готовилась вся возродиться, посетил Варвару Петровну один проезжий петербургский барон, человек с самыми высокими связями и стоявший весьма близко у дела.
Varvara Petrovna prized such visits highly, as her connections in higher circles had grown weaker and weaker since the death of her husband, and had at last ceased altogether.	Варвара Петровна чрезвычайно ценила подобные посещения, потому что связи ее в обществе высшем, по смерти ее супруга, всё более и более ослабевали, под конец и совсем прекратились.
The baron spent an hour drinking tea with her.	Барон просидел у нее час и кушал чай.
There was no one else present but Stepan Trofimovitch, whom Varvara Petrovna invited and exhibited.	Никого других не было, но Степана Трофимовича Варвара Петровна пригласила и выставила.
The baron had heard something about him before or affected to have done so, but paid little attention to him at tea.	Барон о нем кое-что даже слышал и прежде или сделал вид, что слышал, но за чаем мало к нему обращался.
Stepan Trofimovitch of course was incapable of making a social blunder, and his manners were most elegant.	Разумеется, Степан Трофимович в грязь себя ударить не мог, да и манеры его были самые изящные.
Though I believe he was by no means of exalted origin, yet it happened that he had from earliest childhood been brought up in a Moscow household-of high rank, and consequently was well bred. He spoke French like a Parisian.	Хотя происхождения он был, кажется, невысокого, но случилось так, что воспитан был с самого малолетства в одном знатном доме в Москве и, стало быть, прилично; по-французски говорил, как парижанин.
Thus the baron was to have seen from the first glance the sort of people with whom Varvara Petrovna surrounded herself, even in provincial seclusion.	Таким образом, барон с первого взгляда должен был понять, какими людьми Варвара Петровна окружает себя, хотя бы и в губернском уединении.
But things did not fall out like this.	Вышло, однако, не так.

When the baron positively asserted the absolute truth of the rumours of the great reform, which were then only just beginning to be heard, Stepan Trofimovitch could not contain himself, and suddenly shouted "Hurrah!" and even made some gesticulation indicative of delight.	Когда барон подтвердил положительно совершенную достоверность только что разнесшихся тогда первых слухов о великой реформе, Степан Трофимович вдруг не вытерпел и крикнул ура! и даже сделал рукой какой-то жест, изображавший восторг.
His ejaculation was not over-loud and quite polite, his delight was even perhaps premeditated, and his gesture purposely studied before the looking-glass half an hour before tea. But something must have been amiss with it, for the baron permitted himself a faint smile, though he, at once, with extraordinary courtesy, put in a phrase concerning the universal and befitting emotion of all Russian hearts in view of the great event.	Крикнул он негромко и даже изящно; даже, может быть, восторг был преднамеренный, а жест нарочно заучен пред зеркалом, за полчаса пред чаем; но, должно быть, у него что-нибудь тут не вышло, так что барон позволил себе чуть-чуть улыбнуться, хотя тотчас же необыкновенно вежливо ввернул фразу о всеобщем и надлежащем умилении всех русских сердец ввиду великого события.
Shortly afterwards he took his leave and at parting did not forget to hold out two fingers to Stepan Trofimovitch.	Затем скоро уехал и, уезжая, не забыл протянуть и Степану Трофимовичу два пальца.
On returning to the drawing-room Varvara Petrovna was at first silent for two or three minutes, and seemed to be looking for something on the table. Then she turned to Stepan Trofimovitch, and with pale face and flashing eyes she hissed in a whisper:	Возвратясь в гостиную, Варвара Петровна сначала молчала минуты три, что-то как бы отыскивая на столе; но вдруг обернулась к Степану Трофимовичу и, бледная, со сверкающими глазами, процедила шепотом:
"I shall never forgive you for that!"	- Я вам этого никогда не забуду!
Next day she met her friend as though nothing had happened, she never referred to the incident, but thirteen years afterwards, at a tragic moment, she recalled it and reproached him with it, and she turned pale, just as she had done thirteen years before.	На другой день она встретилась со своим другом как ни в чем не бывало; о случившемся никогда не поминала. Но тринадцать лет спустя, в одну трагическую минуту, припомнила и попрекнула его, и так же точно побледнела, как и тринадцать лет назад, когда в первый раз попрекала.
Only twice in the course of her life did she say to him:	Только два раза во всю свою жизнь сказала она ему:
"I shall never forgive you for that!"	"Я вам этого никогда не забуду!"
The incident with the baron was the second time, but the first incident was so characteristic and had so much influence on the fate of Stepan Trofimovitch that I venture to refer to that too.	Случай с бароном был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь так характерен и, кажется, так много означал в судьбе Степана Трофимовича, что я решаюсь и о нем упомянуть.
It was in 1855, in spring-time, in May, just after the news had reached Skvoreshniki of the death of Lieutenant-General Stavrogin, a frivolous old gentleman who died of a stomach ailment on the way to the Crimea, where he was hastening to join the army on active service.	Это было в пятьдесят пятом году, весной, в мае месяце, именно после того как в Скворешниках получилось известие о кончине генерал-лейтенанта Ставрогина, старца легкомысленного, скончавшегося от расстройства в желудке, по дороге в Крым, куда он спешил по назначению в действующую армию.
Varvara Petrovna was left a widow and put on deep mourning.	Варвара Петровна осталась вдовой и облеклась в полный траур.

She could not, it is true, deplore his death very deeply, since, for the last four years, she had been completely separated from him owing to incompatibility of temper, and was giving him an allowance. (The Lieutenant-General himself had nothing but one hundred and fifty serfs and his pay, besides his position and his connections. All the money and Skvoreshniki belonged to Varvara Petrovna, the only daughter of a very rich contractor.) Yet she was shocked by the suddenness of the news, and retired into complete solitude.	Правда, не могла она горевать очень много, ибо в последние четыре года жила с мужем в совершенной разлуке, по несходству характеров, и производила ему пенсион. (У самого генерал-лейтенанта было всего только полтораста душ и жалованье, кроме того знатность и связи; а всё богатство и Скворешники принадлежали Варваре Петровне, единственной дочери одного очень богатого откупщика.) Тем не менее она была потрясена неожиданностию известия и удалилась в полное уединение.
Stepan Trofimovitch, of course, was always at her side.	Разумеется, Степан Трофимович находился при ней безотлучно.
May was in its full beauty. The evenings were exquisite.	Май был в полном расцвете; вечера стояли удивительные.
The wild cherry was in flower.	Зацвела черемуха.
The two friends walked every evening in the garden and used to sit till nightfall in the arbour, and pour out their thoughts and feelings to one another.	Оба друга сходились каждый вечер в саду и просиживали до ночи в беседке, изливая друг пред другом свои чувства и мысли.
They had poetic moments.	Минуты бывали поэтические.
Under the influence of the change in her position Varvara Petrovna talked more than usual.	Варвара Петровна под впечатлением перемены в судьбе своей говорила больше обыкновенного.
She, as it were, clung to the heart of her friend, and this continued for several evenings.	Она как бы льнула к сердцу своего друга, и так продолжалось несколько вечеров.
A strange idea suddenly came over Stepan Trofimovitch:	Одна странная мысль вдруг осенила Степана Трофимовича:
"Was not the inconsolable widow reckoning upon him, and expecting from him, when her mourning was over, the offer of his hand?"	"Не рассчитывает ли неутешная вдова на него и не ждет ли, в конце траурного года, предложения с его стороны?"
A cynical idea, but the very loftiness of a man's nature sometimes increases a disposition to cynical ideas if only from the many-sidedness of his culture.	Мысль циническая; но ведь возвышенность организации даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития.
He began to look more deeply into it, and thought it seemed like it.	Он стал вникать и нашел, что походило на то.
He pondered:	Он задумался:
"Her fortune is immense, of course, but..." Varvara Petrovna certainly could not be called a beauty. She was a tall, yellow, bony woman with an extremely long face, suggestive of a horse.	"Состояние огромное, правда, но..." Действительно, Варвара Петровна не совсем походила на красавицу: это была высокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным лицом, напоминавшим что-то лошадиное.
Stepan Trofimovitch hesitated more and more, he was tortured by doubts, he positively shed tears of indecision once or twice (he wept not infrequently).	Всё более и более колебался Степан Трофимович, мучился сомнениями, даже всплакнул раза два от нерешимости (плакал он довольно часто).

In the evenings, that is to say in the arbour, his countenance involuntarily began to express something capricious and ironical, something coquettish and at the same time condescending.	По вечерам же, то есть в беседке, лицо его как-то невольно стало выражать нечто капризное и насмешливое, нечто кокетливое и в то же время высокомерное.
This is apt to happen as it were by accident, and the more gentlemanly the man the more noticeable it is.	Это как-то нечаянно, невольно делается, и даже чем благороднее человек, тем оно и заметнее.
Goodness only knows what one is to think about it, but it's most likely that nothing had begun working in her heart that could have fully justified Stepan Trofimovitch's suspicions.	Бог знает как тут судить, но вероятнее, что ничего и не начиналось в сердце Варвары Петровны такого, что могло бы оправдать вполне подозрения Степана Трофимовича.
Moreover, she would not have changed her name, Stavrogin, for his name, famous as it was.	Да и не променяла бы она своего имени Ставрогиной на его имя, хотя бы и столь славное.
Perhaps there was nothing in it but the play of femininity on her side; the manifestation of an unconscious feminine yearning so natural in some extremely feminine types.	Может быть, была всего только одна лишь женственная игра с ее стороны, проявление бессознательной женской потребности, столь натуральной в иных чрезвычайных женских случаях.
However, I won't answer for it; the depths of the female heart have not been explored to this day.	Впрочем, не поручусь; неисследима глубина женского сердца даже и до сегодня!
But I must continue.	Но продолжаю.
It is to be supposed that she soon inwardly guessed the significance of her friend's strange expression; she was quick and observant, and he was sometimes extremely guileless.	Надо думать, что она скоро про себя разгадала странное выражение лица своего друга; она была чутка и приглядчива, он же слишком иногда невинен.
But the evenings went on as before, and their conversations were just as poetic and interesting.	Но вечера шли по-прежнему, и разговоры были так же поэтичны и интересны.
And behold on one occasion at nightfall, after the most lively and poetical conversation, they parted affectionately, warmly pressing each other's hands at the steps of the lodge where Stepan Trofimovitch slept.	И вот однажды, с наступлением ночи, после самого оживленного и поэтического разговора, они дружески расстались, горячо пожав друг другу руки у крыльца флигеля, в котором квартировал Степан Трофимович.
Every summer he used to move into this little lodge which stood adjoining the huge seignorial house of Skvoreshniki, almost in the garden.	Каждое лето он перебирался в этот флигелек, стоявший почти в саду, из огромного барского дома Скворешников.
He had only just gone in, and in restless hesitation taken a cigar, and not having yet lighted it, was standing weary and motionless before the open window, gazing at the light feathery white clouds gliding around the bright moon, when suddenly a faint rustle made him start and turn round.	Только что он вошел к себе и, в хлопотливом раздумье, взяв сигару и еще не успев ее закурить, остановился, усталый, неподвижно пред раскрытым окном, приглядываясь к легким, как пух, белым облачкам, скользившим вокруг ясного месяца, как вдруг легкий шорох заставил его вздрогнуть и обернуться.
Varvara Petrovna, whom he had left only four minutes earlier, was standing before him again.	Пред ним опять стояла Варвара Петровна, которую он оставил всего только четыре минуты назад.
Her yellow face was almost blue. Her lips were pressed tightly together and twitching at the corners.	Желтое лицо ее почти посинело, губы были сжаты и вздрагивали по краям.

For ten full seconds she looked him in the eyes in silence with a firm relentless gaze, and suddenly whispered rapidly:	Секунд десять полных смотрела она ему в глаза молча, твердым, неумолимым взглядом и вдруг прошептала скороговоркой:
"I shall never forgive you for this!"	- Я никогда вам этого не забуду!
When, ten years later, Stepan Trofimovitch, after closing the doors, told me this melancholy tale in a whisper, he vowed that he had been so petrified on the spot that he had not seen or heard how Varvara Petrovna had disappeared.	Когда Степан Трофимович, уже десять лет спустя, передавал мне эту грустную повесть шепотом, заперев сначала двери, то клялся мне, что он до того остолбенел тогда на месте, что не слышал и не видел, как Варвара Петровна исчезла.
As she never once afterwards alluded to the incident and everything went on as though nothing had happened, he was all his life inclined to the idea that it was all an hallucination, a symptom of illness, the more so as he was actually taken ill that very night and was indisposed for a fortnight, which, by the way, cut short the interviews in the arbour.	Так как она никогда ни разу потом не намекала ему на происшедшее и всё пошло как ни в чем не бывало, то он всю жизнь наклонен был к мысли, что всё это была одна галлюцинация пред болезнию, тем более что в ту же ночь он и вправду заболел на целых две недели, что, кстати, прекратило и свидания в беседке.
But in spite of his vague theory of hallucination he seemed every day, all his life, to be expecting the continuation, and, so to say, the d?nouement of this affair.	Но, несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и, так сказать, развязки этого события.
He could not believe that that was the end of it!	Он не верил, что оно так и кончилось!
And if so he must have looked strangely sometimes at his friend.	А если так, то странно же он должен был иногда поглядывать на своего друга.
V	V
She had herself designed the costume for him which he wore for the rest of his life.	Она сама сочинила ему даже костюм, в котором он и проходил всю свою жизнь.
It was elegant and characteristic; a long black frock-coat, buttoned almost to the top, but stylishly cut; a soft hat (in summer a straw hat) with a wide brim, a white batiste cravat with a full bow and hanging ends, a cane with a silver knob; his hair flowed on to his shoulders.	Костюм был изящен и характерен: длиннополый черный сюртук, почти доверху застегнутый, но щегольски сидевший; мягкая шляпа (летом соломенная) с широкими полями; галстук белый, батистовый, с большим узлом и висячими концами; трость с серебряным набалдашником, при этом волосы до плеч.
It was dark brown, and only lately had begun to get a little grey.	Он был темно-рус, и волосы его только в последнее время начали немного седеть.
He was clean-shaven.	Усы и бороду он брил.
He was said to have been very handsome in his youth.	Г оворят, в молодости он был чрезвычайно красив собой.
And, to my mind, he was still an exceptionally impressive figure even in old age.	Но, по-моему, и в старости был необыкновенно внушителен.
Besides, who can talk of old age at fifty-three?	Да и какая же старость в пятьдесят три года?

From his special pose as a patriot, however, he did not try to appear younger, but seemed rather to pride himself on the solidity of his age, and, dressed as described, tall and thin with flowing hair, he looked almost like a patriarch, or even more like the portrait of the poet Kukolnik, engraved in the edition of his works published in 1830 or thereabouts. This resemblance was especially striking when he sat in the garden in summertime, on a seat under a bush of flowering lilac, with both hands propped on his cane and an open book beside him, musing poetically over the setting sun.	Но, по некоторому гражданскому кокетству, он не только не молодился, но как бы и щеголял солидностию лет своих, и в костюме своем, высокий, сухощавый, с волосами до плеч, походил как бы на патриарха или, еще вернее, на портрет поэта Кукольника, литографированный в тридцатых годах при каком-то издании, особенно когда сидел летом в саду, на лавке, под кустом расцветшей сирени, опершись обеими руками на трость, с раскрытою книгой подле и поэтически задумавшись над закатом солнца.
In regard to books I may remark that he came in later years rather to avoid reading.	Насчет книг замечу, что под конец он стал как-то удаляться от чтения.
But that was only quite towards the end.	Впрочем, это уж под самый конец.
The papers and magazines ordered in great profusion by Varvara Petrovna he was continually reading.	Газеты и журналы, выписываемые Варварой Петровной во множестве, он читал постоянно.
He never lost interest in the successes of Russian literature either, though he always maintained a dignified attitude with regard to them.	Успехами русской литературы тоже постоянно интересовался, хотя и нисколько не теряя своего достоинства.
He was at one time engrossed in the study of our home and foreign politics, but he soon gave up the undertaking with a gesture of despair.	Увлекся было когда-то изучением высшей современной политики наших внутренних и внешних дел, но вскоре, махнув рукой, оставил предприятие.
It sometimes happened that he would take De Tocqueville with him into the garden while he had a Paul de Kock in his pocket.	Бывало и то: возьмет с собою в сад Токевиля, а в кармашке несет спрятанного Поль де Кока.
But these are trivial matters.	Но, впрочем, это пустяки.
I must observe in parenthesis about the portrait of Kukolnik; the engraving had first come into the hands of Varvara Petrovna when she was a girl in a high-class boarding-school in Moscow.	Замечу в скобках и о портрете Кукольника: попалась эта картинка Варваре Петровне в первый раз, когда она находилась, еще девочкой, в благородном пансионе в Москве.
She fell in love with the portrait at once, after the habit of all girls at school who fall in love with anything they come across, as well as with their teachers, especially the drawing and writing masters.	Она тотчас же влюбилась в портрет, по обыкновению всех девочек в пансионах, влюбляющихся во что ни попало, а вместе и в своих учителей, преимущественно чистописания и рисования.
What is interesting in this, though, is not the characteristics of girls but the fact that even at fifty Varvara Petrovna kept the engraving among her most intimate and treasured possessions, so that perhaps it was only on this account that she had designed for Stepan Trofimovitch a costume somewhat like the poet's in the engraving.	Но любопытны в этом не свойства девочки, а то, что даже и в пятьдесят лет Варвара Петровна сохраняла эту картинку в числе самых интимных своих драгоценностей, так что и Степану Трофимовичу, может быть, только поэтому сочинила несколько похожий на изображенный на картинке костюм.
But that, of course, is a trifling matter too.	Но и это, конечно, мелочь.

For the first years or, more accurately, for the first half of the time he spent with Varvara Petrovna, Stepan Trofimovitch was still planning a book and every day seriously prepared to write it.	В первые годы, или, точнее, в первую половину пребывания у Варвары Петровны, Степан Трофимович всё еще помышлял о каком-то сочинении и каждый день серьезно собирался его писать.
But during the later period he must have forgotten even what he had done.	Но во вторую половину он, должно быть, и зады позабыл.
More and more frequently he used to say to us:	Всё чаще и чаще он говаривал нам:
"I seem to be ready for work, my materials are collected, yet the work doesn't get done!	"Кажется, готов к труду, материалы собраны, и вот не работается!
Nothing is done!" And he would bow his head dejectedly.	Ничего не делается!" - и опускал голову в унынии.
No doubt this was calculated to increase his prestige in our eyes as a martyr to science, but he himself was longing for something else.	Без сомнения, это-то и должно было придать ему еще больше величия в наших глазах, как страдальцу науки; но самому ему хотелось чего-то другого.
"They have forgotten me! I'm no use to anyone!" broke from him more than once.	"Забыли меня, никому я не нужен!" - вырывалось у него не раз.
This intensified depression took special hold of him towards the end of the fifties.	Эта усиленная хандра особенно овладела им в самом конце пятидесятых годов.
Varvara Petrovna realised at last that it was a serious matter.	Варвара Петровна поняла наконец, что дело серьезное.
Besides, she could not endure the idea that her friend was forgotten and useless.	Да и не могла она перенести мысли о том, что друг ее забыт и не нужен.
To distract him and at the same time to renew his fame she carried him off to Moscow, where she had fashionable acquaintances in the literary and scientific world; but it appeared that Moscow too was unsatisfactory.	Чтобы развлечь его, а вместе для подновления славы, она свозила его тогда в Москву, где у ней было несколько изящных литературных и ученых знакомств; но оказалось, что и Москва неудовлетворительна.
It was a peculiar time; something new was beginning, quite unlike the stagnation of the past, something very strange too, though it was felt everywhere, even at Skvoreshniki.	Тогда было время особенное; наступило что-то новое, очень уж непохожее на прежнюю тишину, и что-то очень уж странное, но везде ощущаемое, даже в Скворешниках.
Rumours of all sorts reached us.	Доходили разные слухи.
The facts were generally more or less well known, but it was evident that in addition to the facts there were certain ideas accompanying them, and what's more, a great number of them.	Факты были вообще известны более или менее, но очевидно было, что кроме фактов явились и какие-то сопровождавшие их идеи, и, главное, в чрезмерном количестве.
And this was perplexing. It was impossible to estimate and find out exactly what was the drift of these ideas.	А это-то и смущало: никак невозможно было примениться и в точности узнать, что именно означали эти идеи?
Varvara Petrovna was prompted by the feminine composition of her character to a compelling desire to penetrate the secret of them.	Варвара Петровна, вследствие женского устройства натуры своей, непременно хотела подразумевать в них секрет.

She took to reading newspapers and magazines, prohibited publications printed abroad and even the revolutionary manifestoes which were just beginning to appear at the time (she was able to procure them all); but this only set her head in a whirl.	Она принялась было сама читать газеты и журналы, заграничные запрещенные издания и даже начавшиеся тогда прокламации (всё это ей доставлялось); но у ней только голова закружилась.
She fell to writing letters; she got few answers, and they grew more incomprehensible as time went on.	Принялась она писать письма: отвечали ей мало, и чем далее, тем непонятнее.
Stepan Trofimovitch was solemnly called upon to explain "these ideas" to her once for all, but she remained distinctly dissatisfied with his explanations.	Степан Трофимович торжественно приглашен был объяснить ей "все эти идеи" раз навсегда; но объяснениями его она осталась положительно недовольна.
Stepan Trofimovitch's view of the general movement was supercilious in the extreme. In his eyes all it amounted to was that he was forgotten and of no use.	Взгляд Степана Трофимовича на всеобщее движение был в высшей степени высокомерный; у него всё сводилось на то, что он сам забыт и никому не нужен.
At last his name was mentioned, at first in periodicals published abroad as that of an exiled martyr, and immediately afterwards in Petersburg as that of a former star in a celebrated constellation. He was even for some reason compared with Radishtchev.	Наконец и о нем вспомянули, сначала в заграничных изданиях, как о ссыльном страдальце, и потом тотчас же в Петербурге, как о бывшей звезде в известном созвездии; даже сравнивали его почему-то с Радищевым.
Then someone printed the statement that he was dead and promised an obituary notice of him.	Затем кто-то напечатал, что он уже умер, и обещал его некролог.
Stepan Trofimovitch instantly perked up and assumed an air of immense dignity.	Степан Трофимович мигом воскрес и сильно приосанился.
All his disdain for his contemporaries evaporated and he began to cherish the dream of joining the movement and showing his powers.	Всё высокомерие его взгляда на современников разом соскочило, и в нем загорелась мечта: примкнуть к движению и показать свои силы.
Varvara Petrovna's faith in everything instantly revived and she was thrown into a violent ferment.	Варвара Петровна тотчас же вновь и во всё уверовала и ужасно засуетилась.
It was decided to go to Petersburg without a moment's delay, to find out everything on the spot, to go into everything personally, and, if possible, to throw themselves heart and soul into the new movement.	Решено было ехать в Петербург без малейшего отлагательства, разузнать всё на деле, вникнуть лично и, если возможно, войти в новую деятельность всецело и нераздельно.
Among other things she announced that she was prepared to found a magazine of her own, and henceforward to devote her whole life to it.	Между прочим, она объявила, что готова основать свой журнал и посвятить ему отныне всю свою жизнь.
Seeing what it had come to, Stepan Trofimovitch became more condescending than ever, and on the journey began to behave almost patronisingly to Varvara Petrovna-which she at once laid up in her heart against him.	Увидав, что дошло даже до этого, Степан Трофимович стал еще высокомернее, в дороге же начал относиться к Варваре Петровне почти покровительственно, что она тотчас же сложила в сердце своем.
She had, however, another very important reason for the trip, which was to renew her connections in higher spheres.	Впрочем, у ней была и другая весьма важная причина к поездке, именно возобновление высших связей.
It was necessary, as far as she could, to remind the world of her existence, or at any rate to make an attempt to do so.	Надо было по возможности напомнить о себе в свете, по крайней мере попытаться.

The ostensible object of the journey was to see her only son, who was just finishing his studies at a Petersburg lyceum.	Гласным же предлогом к путешествию было свидание с единственным сыном, оканчивавшим тогда курс наук в петербургском лицее.
VI	VI
They spent almost the whole winter season in Petersburg.	Они съездили и прожили в Петербурге почти весь зимний сезон.
But by Lent everything burst like a rainbow-coloured soap-bubble.	Всё, однако, к великому посту лопнуло, как радужный мыльный пузырь.
Their dreams were dissipated, and the muddle, far from being cleared up, had become even more revoltingly incomprehensible.	Мечты разлетелись, а сумбур не только не выяснился, но стал еще отвратительнее.
To begin with, connections with the higher spheres were not established, or only on a microscopic scale, and by humiliating exertions.	Во-первых, высшие связи почти не удались, разве в самом микроскопическом виде и с унизительными натяжками.
In her mortification Varvara Petrovna threw herself heart and soul into the "new ideas," and began giving evening receptions.	Оскорбленная Варвара Петровна бросилась было всецело в "новые идеи" и открыла у себя вечера.
She invited literary people, and they were brought to her at once in multitudes.	Она позвала литераторов, и к ней их тотчас же привели во множестве.
Afterwards they came of themselves without invitation, one brought another.	Потом уже приходили и сами, без приглашения; один приводил другого.
Never had she seen such literary men.	Никогда еще она не видывала таких литераторов.
They were incredibly vain, but quite open in their vanity, as though they were performing a duty by the display of it.	Они были тщеславны до невозможности, но совершенно открыто, как бы тем исполняя обязанность.
Some (but by no means all) of them even turned up intoxicated, seeming, however, to detect in this a peculiar, only recently discovered, merit.	Иные (хотя и далеко не все) являлись даже пьяные, но как бы сознавая в этом особенную, вчера только открытую красоту.
They were all strangely proud of something.	Все они чем-то гордились до странности.
On every face was written that they had only just discovered some extremely important secret.	На всех лицах было написано, что они сейчас только открыли какой-то чрезвычайно важный секрет.
They abused one another, and took credit to themselves for it.	Они бранились, вменяя себе это в честь.
It was rather difficult to find out what they had written exactly, but among them there were critics, novelists, dramatists, satirists, and exposers of abuses.	Довольно трудно было узнать, что именно они написали; но тут были критики, романисты, драматурги, сатирики, обличители.
Stepan Trofimovitch penetrated into their very highest circle from which the movement was directed.	Степан Трофимович проник даже в самый высший их круг, туда, откуда управляли движением.
Incredible heights had to be scaled to reach this group; but they gave him a cordial welcome, though, of course, no one of them had ever heard of him or knew anything about him except that he "represented an idea."	До управляющих было до невероятности высоко, но его они встретили радушно, хотя, конечно, никто из них ничего о нем не знал и не слыхивал кроме того, что он "представляет идею".

His manoeuvres among them were so successful that he got them twice to Varvara Petrovna's salon in spite of their Olympian grandeur.	Он до того маневрировал около них, что и их зазвал раза два в салон Варвары Петровны, несмотря на всё их олимпийство.
These people were very serious and very polite; they behaved nicely; the others were evidently afraid of them; but it was obvious that they had no time to spare.	Эти были очень серьезны и очень вежливы; держали себя хорошо; остальные видимо их боялись; но очевидно было, что им некогда.
Two or three former literary celebrities who happened to be in Petersburg, and with whom Varvara Petrovna had long maintained a most refined correspondence, came also.	Явились и две-три прежние литературные знаменитости, случившиеся тогда в Петербурге и с которыми Варвара Петровна давно уже поддерживала самые изящные отношения.
But to her surprise these genuine and quite indubitable celebrities were stiller than water, humbler than the grass, and some of them simply hung on to this new rabble, and were shamefully cringing before them.	Но, к удивлению ее, эти действительные и уже несомненные знаменитости были тише воды, ниже травы, а иные из них просто льнули ко всему этому новому сброду и позорно у него заискивали.
At first Stepan Trofimovitch was a success. People caught at him and began to exhibit him at public literary gatherings.	Сначала Степану Трофимовичу повезло; за него ухватились и стали его выставлять на публичных литературных собраниях.
The first time he came on to the platform at some public reading in which he was to take part, he was received with enthusiastic clapping which lasted for five minutes.	Когда он вышел в первый раз на эстраду, в одном из публичных литературных чтений, в числе читавших, раздались неистовые рукоплескания, не умолкавшие минут пять.
He recalled this with tears nine years afterwards, though rather from his natural artistic sensibility than from gratitude.	Он со слезами вспоминал об этом девять лет спустя, - впрочем, скорее по художественности своей натуры, чем из благодарности.
"I swear, and I'm ready to bet," he declared (but only to me, and in secret), "that not one of that audience knew anything whatever about me."	"Клянусь же вам и пари держу, - говорил он мне сам (но только мне и по секрету), - что никто-то изо всей этой публики знать не знал о мне ровнешенько ничего!"
A noteworthy admission. He must have had a keen intelligence since he was capable of grasping his position so clearly even on the platform, even in such a state of exaltation; it also follows that he had not a keen intelligence if, nine years afterwards, he could not recall it without mortification, he was made to sign two or three collective protests (against what he did not know); he signed them.	Признание замечательное: стало быть, был же в нем острый ум, если он тогда же, на эстраде, мог так ясно понять свое положение, несмотря на всё свое упоение; и, стало быть, не было в нем острого ума, если он даже девять лет спустя не мог вспомнить о том без ощущения обиды. Его заставили подписаться под двумя или тремя коллективными протестами (против чего - он и сам не знал); он подписался.
Varvara Petrovna too was made to protest against some "disgraceful action" and she signed too.	Варвару Петровну тоже заставили подписаться под каким-то "безобразным поступком", и та подписалась.
The majority of these new people, however, though they visited Varvara Petrovna, felt themselves for some reason called upon to regard her with contempt, and with undisguised irony.	Впрочем, большинство этих новых людей хоть и посещали Варвару Петровну, но считали себя почему-то обязанными смотреть на нее с презрением и с нескрываемою насмешкой.
Stepan Trofimovitch hinted to me at bitter moments afterwards that it was from that time she had been envious of him.	Степан Трофимович намекал мне потом, в горькие минуты, что она с тех-то пор ему и позавидовала.

She saw, of course, that she could not get on with these people, yet she received them eagerly, with all the hysterical impatience of her sex, and, what is more, she expected something.	Она, конечно, понимала, что ей нельзя водиться с этими людьми, но все-таки принимала их с жадностию, со всем женским истерическим нетерпением и, главное, всё чего-то ждала.
At her parties she talked little, although she could talk, but she listened the more.	На вечерах она говорила мало, хотя и могла бы говорить; но она больше вслушивалась.
They talked of the abolition of the censorship, and of phonetic spelling, of the substitution of the Latin characters for the Russian alphabet, of someone's having been sent into exile the day before, of some scandal, of the advantage of splitting Russia into nationalities united in a free federation, of the abolition of the army and the navy, of the restoration of Poland as far as the Dnieper, of the peasant reforms, and of the manifestoes, of the abolition of the hereditary principle, of the family, of children, and of priests, of women's rights, of Kraevsky's house, for which no one ever seemed able to forgive Mr. Kraevsky, and so on, and so on.	Г оворили об уничтожении цензуры и буквы ъ, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале в Пассаже, о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины, о доме Краевского, которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр., и пр.
It was evident that in this mob of new people there were many impostors, but undoubtedly there were also many honest and very attractive people, in spite of some surprising characteristics in them.	Ясно было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но несомненно было, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки.
The honest ones were far more difficult to understand than the coarse and dishonest, but it was impossible to tell which was being made a tool of by the other.	Честные были гораздо непонятнее бесчестных и грубых; но неизвестно было, кто у кого в руках.
When Varvara Petrovna announced her idea of founding a magazine, people flocked to her in even larger numbers, but charges of being a capitalist and an exploiter of labour were showered upon her to her face.	Когда Варвара Петровна объявила свою мысль об издании журнала, то к ней хлынуло еще больше народу, но тотчас же посыпались в глаза обвинения, что она капиталистка и эксплуатирует труд.
The rudeness of these accusations was only equalled by their unexpectedness.	Бесцеремонность обвинений равнялась только их неожиданности.
The aged General Ivan Ivanovitch Drozdov, an old friend and comrade of the late General Stavrogin's, known to us all here as an extremely stubborn and irritable, though very estimable, man (in his own way, of course), who ate a great deal, and was dreadfully afraid of atheism, quarrelled at one of Varvara Petrovna's parties with a distinguished young man.	Престарелый генерал Иван Иванович Дроздов, прежний друг и сослуживец покойного генерала Ставрогина, человек достойнейший (но в своем роде) и которого все мы здесь знаем, до крайности строптивый и раздражительный, ужасно много евший и ужасно боявшийся атеизма, заспорил на одном из вечеров Варвары Петровны с одним знаменитым юношей.
The latter at the first word exclaimed,	Тот ему первым словом:
"You must be a general if you talk like that," meaning that he could find no word of abuse worse than "general."	"Вы, стало быть, генерал, если так говорите", то есть в том смысле, что уже хуже генерала он и брани не мог найти.
Ivan Ivanovitch flew into a terrible passion:	Иван Иванович вспылил чрезвычайно:
"Yes, sir, I am a general, and a lieutenant-general, and I have served my Tsar, and you, sir, are a puppy and an infidel!"	"Да, сударь, я генерал, и генерал-лейтенант, и служил государю моему, а ты, сударь, мальчишка и безбожник!"

An outrageous scene followed.	Произошел скандал непозволительный.
Next day the incident was exposed in print, and they began getting up a collective protest against Varvara Petrovna's disgraceful conduct in not having immediately turned the general out.	На другой день случай был обличен в печати, и начала собираться коллективная подписка против "безобразного поступка" Варвары Петровны, не захотевшей тотчас же прогнать генерала.
In an illustrated paper there appeared a malignant caricature in which Varvara Petrovna, Stepan Trofimovitch, and General Drozdov were depicted as three reactionary friends. There were verses attached to this caricature written by a popular poet especially for the occasion.	В иллюстрированном журнале явилась карикатура, в которой язвительно скопировали Варвару Петровну, генерала и Степана Трофимовича на одной картинке, в виде трех ретроградных друзей; к картинке приложены были и стихи, написанные народным поэтом единственно для этого случая.
I may observe, for my own part, that many persons of general's rank certainly have an absurd habit of saying,	Замечу от себя, что действительно у многих особ в генеральских чинах есть привычка смешно говорить:
"I have served my Tsar"...just as though they had not the same Tsar as all the rest of us, their simple fellow-subjects, but had a special Tsar of their own.	"Я служил государю моему...", то есть точно у них не тот же государь, как и у нас, простых государевых подданных, а особенный, ихний.
It was impossible, of course, to remain any longer in Petersburg, all the more so as Stepan Trofimovitch was overtaken by a complete fiasco.	Оставаться долее в Петербурге было, разумеется, невозможно, тем более что и Степана Трофимовича постигло окончательное fiasco.
He could not resist talking of the claims of art, and they laughed at him more loudly as time went on.	Он не выдержал и стал заявлять о правах искусства, а над ним стали еще громче смеяться.
At his last lecture he thought to impress them with patriotic eloquence, hoping to touch their hearts, and reckoning on the respect inspired by his "persecution."	На последнем чтении своем он задумал подействовать гражданским красноречием, воображая тронуть сердца и рассчитывая на почтение к своему "изгнанию".
He did not attempt to dispute the uselessness and absurdity of the word "fatherland," acknowledged the pernicious influence of religion, but firmly and loudly declared that boots were of less consequence than Pushkin; of much less, indeed.	Он бесспорно согласился в бесполезности и комичности слова "отечество"; согласился и с мыслию о вреде религии, но громко и твердо заявил, что сапоги ниже Пушкина, и даже гораздо.
He was hissed so mercilessly that he burst into tears, there and then, on the platform.	Его безжалостно освистали, так что он тут же, публично, не сойдя с эстрады, расплакался.
Varvara Petrovna took him home more dead than alive.	Варвара Петровна привезла его домой едва живого.
"On m'a trait? comme un vieux bonnet de coton," he babbled senselessly.	"On m'a trait? comme un vieux bonnet de coton!" -лепетал он бессмысленно.
She was looking after him all night, giving him laurel-drops and repeating to him till daybreak,	Она ходила за ним всю ночь, давала ему лавровишневых капель и до рассвета повторяла ему:
"You will still be of use; you will still make your mark; you will be appreciated ... in another place."	"Вы еще полезны; вы еще явитесь; вас оценят... в другом месте".
Early next morning five literary men called on Varvara Petrovna, three of them complete strangers, whom she had never set eyes on before.	На другой же день, рано утром, явились к Варваре Петровне пять литераторов, из них трое совсем незнакомых, которых она никогда и не видывала.

With a stern air they informed her that they had looked into the question of her magazine, and had brought her their decision on the subject.	Со строгим видом они объявили ей, что рассмотрели дело о ее журнале и принесли по этому делу решение.
Varvara Petrovna had never authorised anyone to look into or decide anything concerning her magazine.	Варвара Петровна решительно никогда и никому не поручала рассматривать и решать что-нибудь о ее журнале.
Their decision was that, having founded the magazine, she should at once hand it over to them with the capital to run it, on the basis of a co-operative society. She herself was to go back to Skvoreshniki, not forgetting to take with her Stepan Trofimovitch, who was "out of date."	Решение состояло в том, чтоб она, основав журнал, тотчас же передала его им вместе с капиталами, на правах свободной ассоциации; сама же чтоб уезжала в Скворешники, не забыв захватить с собою Степана Трофимовича, "который устарел".
From delicacy they agreed to recognise the right of property in her case, and to send her every year a sixth part of the net profits.	Из деликатности они соглашались признавать за нею права собственности и высылать ей ежегодно одну шестую чистого барыша.
What was most touching about it was that of these five men, four certainly were not actuated by any mercenary motive, and were simply acting in the interests of the "cause."	Всего трогательнее было то, что из этих пяти человек наверное четверо не имели при этом никакой стяжательной цели, а хлопотали только во имя "общего дела".
"We came away utterly at a loss," Stepan Trofimovitch used to say afterwards. "I couldn't make head or tail of it, and kept muttering, I remember, to the rumble of the train:	"Мы выехали как одурелые, - рассказывал Степан Трофимович, - я ничего не мог сообразить и, помню, все лепетал под стук вагона:
'Vyek, and vyek, and Lyov Kambek, Lyov Kambek and vyek, and vyek.'	Век и Век и Лев Камбек , □ ПЛев Камбек и Век и Век...
and goodness knows what, all the way to Moscow.	и черт знает что еще такое, вплоть до самой Москвы.
It was only in Moscow that I came to myself-as though we really might find something different there."	Только в Москве опомнился - как будто и в самом деле что-нибудь другое в ней мог найти?
"Oh, my friends!" he would exclaim to us sometimes with fervour, "you cannot imagine what wrath and sadness overcome your whole soul when a great idea, which you have long cherished as holy, is caught up by the ignorant and dragged forth before fools like themselves into the street, and you suddenly meet it in the market unrecognisable, in the mud, absurdly set up, without proportion, without harmony, the plaything of foolish louts!	О друзья мои! - иногда восклицал он нам во вдохновении, - вы представить не можете, какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят!
No!	Нет!
In our day it was not so, and it was not this for which we strove.	В наше время было не так, и мы не к тому стремились.
No, no, not this at all.	Нет, нет, совсем не к тому.
I don't recognise it.... Our day will come again and will turn all the tottering fabric of to-day into a true path.	Я не узнаю ничего... Наше время настанет опять и опять направит на твердый путь всё шатающееся, теперешнее.
If not, what will happen?..."	Иначе что же будет?.."

VII	VII
Immediately on their return from Petersburg Varvara Petrovna sent her friend abroad to "recruit"; and, indeed, it was necessary for them to part for a time, she felt that.	Тотчас же по возвращении из Петербурга Варвара Петровна отправила друга своего за границу: "отдохнуть"; да и надо было им расстаться на время, она это чувствовала.
Stepan Trofimovitch was delighted to go.	Степан Трофимович поехал с восторгом.
"There I shall revive!" he exclaimed.	"Там я воскресну! - восклицал он.
"There, at last, I shall set to work!"	- Там наконец примусь за науку!"
But in the first of his letters from Berlin he struck his usual note:	Но с первых же писем из Берлина он затянул свою всегдашнюю ноту.
"My heart is broken!" he wrote to Varvara Petrovna. "I can forget nothing!	"Сердце разбито, - писал он Варваре Петровне, -не могу забыть ничего!
Here, in Berlin, everything brings back to me my old past, my first raptures and my first agonies.	Здесь, в Берлине, всё напомнило мне мое старое, прошлое, первые восторги и первые муки.
Where is she?	Где она?
Where are they both?	Где теперь они обе?
Where are you two angels of whom I was never worthy?	Где вы, два ангела, которых я никогда не стоил?
Where is my son, my beloved son?	Где сын мой, возлюбленный сын мой?
And last of all, where am I, where is my old self, strong as steel, firm as a rock, when now some Andreev, our orthodox clown with a beard, peut briser mon existence en deux"-and so on.	Где, наконец, я, я сам, прежний я, стальной по силе и непоколебимый, как утес, когда теперь какой-нибудь Andrejeff, un православный шут с бородой, peut briser mon existence en deux " и т. д., и т. д.
As for Stepan Trofimovitch's son, he had only seen him twice in his life, the first time when he was born and the second time lately in Petersburg, where the young man was preparing to enter the university.	Что касается до сына Степана Трофимовича, то он видел его всего два раза в своей жизни, в первый раз, когда тот родился, и во второй - недавно в Петербурге, где молодой человек готовился поступить в университет.
The boy had been all his life, as we have said already, brought up by his aunts (at Varvara Petrovna's expense) in a remote province, nearly six hundred miles from Skvoreshniki.	Всю же свою жизнь мальчик, как уже и сказано было, воспитывался у теток в О - ской губернии (на иждивении Варвары Петровны), за семьсот верст от Скворешников.
As for Andreev, he was nothing more or less than our local shopkeeper, a very eccentric fellow, a self-taught archaeologist who had a passion for collecting Russian antiquities and sometimes tried to outshine Stepan Trofimovitch in erudition and in the progressiveness of his opinions.	Что же касается до Andrejeff, то есть Андреева, то это был просто-запросто наш здешний купец, лавочник, большой чудак, археолог-самоучка, страстный собиратель русских древностей, иногда пикировавшийся со Степаном Трофимовичем познаниями, а главное, в направлении.
This worthy shopkeeper, with a grey beard and silver-rimmed spectacles, still owed Stepan Trofimovitch four hundred roubles for some acres of timber he had bought on the latter's little estate (near Skvoreshniki).	Этот почтенный купец, с седою бородой и в больших серебряных очках, не доплатил Степану Трофимовичу четырехсот рублей за купленные в его именьице (рядом со Скворешниками) несколько десятин лесу на сруб.

Though Varvara Petrovna had liberally provided her friend with funds when she sent him to Berlin, yet Stepan Trofimovitch had, before starting, particularly reckoned on getting that four hundred roubles, probably for his secret expenditure, and was ready to cry when Andreev asked leave to defer payment for a month, which he had a right to do, since he had brought the first installments of the money almost six months in advance to meet Stepan Trofimovitch's special need at the time.	Хотя Варвара Петровна и роскошно наделила своего друга средствами, отправляя его в Берлин, но на эти четыреста рублей Степан Трофимович, пред поездкой, особо рассчитывал, вероятно на секретные свои расходы, и чуть не заплакал, когда Andrejeff попросил повременить один месяц, имея, впрочем, и право на такую отсрочку, ибо первые взносы денег произвел все вперед чуть не за полгода, по особенной тогдашней нужде Степана Трофимовича.
Varvara Petrovna read this first letter greedily, and underlining in pencil the exclamation:	Варвара Петровна с жадностию прочла это первое письмо и, подчеркнув карандашом восклицание:
"Where are they both?" numbered it and put it away in a drawer.	"Где вы обе?", пометила числом и заперла в шкатулку.
He had, of course, referred to his two deceased wives.	Он, конечно, вспоминал о своих обеих покойницах женах.
The second letter she received from Berlin was in a different strain:	Во втором полученном из Берлина письме песня варьировалась:
"I am working twelve hours out of the twenty-four." ("Eleven would be enough," muttered Varvara Petrovna.) "I'm rummaging in the libraries, collating, copying, rushing about. I've visited the professors.	"Работаю по двенадцати часов в сутки ("хоть бы по одиннадцати", - проворчала Варвара Петровна), роюсь в библиотеках, сверяюсь, выписываю, бегаю; был у профессоров.
I have renewed my acquaintance with the delightful Dundasov family.	Возобновил знакомство с превосходным семейством Дундасовых.
What a charming creature Lizaveta Nikolaevna is even now!	Какая прелесть Надежда Николаевна даже до сих пор!
She sends you her greetings.	Вам кланяется.
Her young husband and three nephews are all in Berlin.	Молодой ее муж и все три племянника в Берлине.
I sit up talking till daybreak with the young people and we have almost Athenian evenings, Athenian, I mean, only in their intellectual subtlety and refinement. Everything is in noble style; a great deal of music, Spanish airs, dreams of the regeneration of all humanity, ideas of eternal beauty, of the Sistine Madonna, light interspersed with darkness, but there are spots even on the sun!	По вечерам с молодежью беседуем до рассвета, и у нас чуть не афинские вечера, но единственно по тонкости и изяществу; всё благородное: много музыки, испанские мотивы, мечты всечеловеческого обновления, идея вечной красоты, Сикстинская Мадонна, свет с прорезами тьмы, но и в солнце пятна!
Oh, my friend, my noble, faithful friend!	О друг мой, благородный, верный друг!
In heart I am with you and am yours; with you alone, always, en tout pays, even in le pays de Makar et de ses veaux, of which we often used to talk in agitation in Petersburg, do you remember, before we came away.	Я сердцем с вами и ваш, с одной всегда, en tout pays и хотя бы даже dans le pays de Makar et de ses veaux, о котором, помните, так часто мы, трепеща, говорили в Петербурге пред отъездом.
I think of it with a smile.	Вспоминаю с улыбкой.
Crossing the frontier I felt myself in safety, a sensation, strange and new, for the first time after so many years"-and so on and so on.	Переехав границу, ощутил себя безопасным, ощущение странное, новое, впервые после столь долгих лет..." и т. д., и т. д.

"Come, it's all nonsense!" Varvara Petrovna commented, folding up that letter too.	"Ну, всё вздор! - решила Варвара Петровна, складывая и это письмо.
"If he's up till daybreak with his Athenian nights, he isn't at his books for twelve hours a day.	- Коль до рассвета афинские вечера, так не сидит же по двенадцати часов за книгами.
Was he drunk when he wrote it?	Спьяну, что ль, написал?
That Dundasov woman dares to send me greetings!	Эта Дундасова как смеет мне посылать поклоны?
But there, let him amuse himself!"	Впрочем, пусть его погуляет..."
The phrase "dans le pays de Makar et de ses veaux" meant: "wherever Makar may drive his calves."	Фраза "dans le pays de Makar et de ses veaux" означала: "куда Макар телят не гонял".
Stepan Trofimovitch sometimes purposely translated Russian proverbs and traditional sayings into French in the most stupid way, though no doubt he was able to understand and translate them better. But he did it from a feeling that it was chic, and thought it witty. But he did not amuse himself for long.	Степан Трофимович нарочно глупейшим образом переводил иногда русские пословицы и коренные поговорки на французский язык, без сомнения умея и понять и перевести лучше; но это он делывал из особого рода шику и находил его остроумным.
He could not hold out for four months, and was soon flying back to Skvoreshniki.	Но погулял он немного, четырех месяцев не выдержал и примчался в Скворешники.
His last letters consisted of nothing but outpourings of the most sentimental love for his absent friend, and were literally wet with tears.	Последние письма его состояли из одних лишь излияний самой чувствительной любви к своему отсутствующему другу и буквально были смочены слезами разлуки.
There are natures extremely attached to home like lap-dogs.	Есть натуры, чрезвычайно приживающиеся к дому, точно комнатные собачки.
The meeting of the friends was enthusiastic.	Свидание друзей было восторженное.
Within two days everything was as before and even duller than before.	Через два дня всё пошло по-старому и даже скучнее старого.
"My friend," Stepan Trofimovitch said to me a fortnight after, in dead secret, "I have discovered something awful for me... something new: je suis un simple dependent, et rien de plus! Mais r-r-rien de plus."	"Друг мой, - говорил мне Степан Трофимович через две недели, под величайшим секретом, -друг мой, я открыл ужасную для меня... новость: je suis un простой приживальщик, et rien de plusl Mais r-r-rien de plus!"
VIII	VIII
After this we had a period of stagnation which lasted nine years.	Затем у нас наступило затишье и тянулось почти сплошь все эти девять лет.
The hysterical outbreaks and sobbings on my shoulder that recurred at regular intervals did not in the least mar our prosperity.	Истерические взрывы и рыдания на моем плече, продолжавшиеся регулярно, нисколько не мешали нашему благоденствию.
I wonder that Stepan Trofimovitch did not grow stout during this period.	Удивляюсь, как Степан Трофимович не растолстел за это время.
His nose was a little redder, and his manner had gained in urbanity, that was all.	Покраснел лишь немного его нос и прибавилось благодушия.
By degrees a circle of friends had formed around him, although it was never a very large one.	Мало-помалу около него утвердился кружок приятелей, впрочем постоянно небольшой.
Though Varvara Petrovna had little to do with the circle, yet we all recognised her as our patroness.	Варвара Петровна хоть и мало касалась кружка, но все мы признавали ее нашею патронессой.

After the lesson she had received in Petersburg, she settled down in our town for good. In winter she lived in her town house and spent the summer on her estate in the neighbourhood.	После петербургского урока она поселилась в нашем городе окончательно; зимой жила в городском своем доме, а летом в подгородном своем имении.
She had never enjoyed so much consequence and prestige in our provincial society as during the last seven years of this period, that is up to the time of the appointment of our present governor.	Никогда она не имела столько значения и влияния, как в последние семь лет, в нашем губернском обществе, то есть вплоть до назначения к нам нашего теперешнего губернатора.
Our former governor, the mild Ivan Ossipovitch, who will never be forgotten among us, was a near relation of Varvara Petrovna's, and had at one time been under obligations to her.	Прежний губернатор наш, незабвенный и мягкий Иван Осипович, приходился ей близким родственником и был когда-то ею облагодетельствован.
His wife trembled at the very thought of displeasing her, while the homage paid her by provincial society was carried almost to a pitch that suggested idolatry.	Супруга его трепетала при одной мысли не угодить Варваре Петровне, а поклонение губернского общества дошло до того, что напоминало даже нечто греховное.
So Stepan Trofimovitch, too, had a good time.	Было, стало быть, хорошо и Степану Трофимовичу.
He was a member of the club, lost at cards majestically, and was everywhere treated with respect, though many people regarded him only as a "learned man."	Он был членом клуба, осанисто проигрывал и заслужил почет, хотя многие смотрели на него только как на "ученого".
Later on, when Varvara Petrovna allowed him to live in a separate house, we enjoyed greater freedom than before.	Впоследствии, когда Варвара Петровна позволила ему жить в другом доме, нам стало еще свободнее.
Twice a week we used to meet at his house. We were a merry party, especially when he was not sparing of the champagne.	Мы собирались у него раза по два в неделю; бывало весело, особенно когда он не жалел шампанского.
The wine came from the shop of the same Andreev.	Вино забиралось в лавке того же Андреева.
The bill was paid twice a year by Varvara Petrovna, and on the day it was paid Stepan Trofimovitch almost invariably suffered from an attack of his "summer cholera."	Расплачивалась по счету Варвара Петровна каждые полгода, и день расплаты почти всегда бывал днем холерины.
One of the first members of our circle was Liputin, an elderly provincial official, and a great liberal, who was reputed in the town to be an atheist.	Стариннейшим членом кружка был Липутин, губернский чиновник, человек уже немолодой, большой либерал и в городе слывший атеистом.
He had married for the second time a young and pretty wife with a dowry, and had, besides, three grown-up daughters.	Женат он был во второй раз на молоденькой и хорошенькой, взял за ней приданое и, кроме того, имел трех подросших дочерей.
He brought up his family in the fear of God, and kept a tight hand over them. He was extremely stingy, and out of his salary had bought himself a house and amassed a fortune.	Всю семью держал в страхе божием и взаперти, был чрезмерно скуп и службой скопил себе домик и капитал.
He was an uncomfortable sort of man, and had not been in the service. He was not much respected in the town, and was not received in the best circles.	Человек был беспокойный, притом в маленьком чине; в городе его мало уважали, а в высшем круге не принимали.

Moreover, he was a scandal-monger, and had more than once had to smart for his back-biting, for which he had been badly punished by an officer, and again by a country gentleman, the respectable head of a family.	К тому же он был явный и не раз уже наказанный сплетник, и наказанный больно, раз одним офицером, а в другой раз почтенным отцом семейства, помещиком.
But we liked his wit, his inquiring mind, his peculiar, malicious liveliness.	Но мы любили его острый ум, любознательность, его особенную злую веселость.
Varvara Petrovna disliked him, but he always knew how to make up to her.	Варвара Петровна не любила его, но он всегда как-то умел к ней подделаться.
Nor did she care for Shatov, who became one of our circle during the last years of this period.	Не любила она и Шатова, всего только в последний год ставшего членом кружка.
Shatov had been a student and had been expelled from the university after some disturbance. In his childhood he had been a student of Stepan Trofimovitch's and was by birth a serf of Varvara Petrovna's, the son of a former valet of hers, Pavel Fyodoritch, and was greatly indebted to her bounty.	Шатов был прежде студентом и был исключен после одной студентской истории из университета; в детстве же был учеником Степана Трофимовича, а родился крепостным Варвары Петровны, от покойного камердинера ее Павла Федорова, и был ею облагодетельствован.
She disliked him for his pride and ingratitude and could never forgive him for not having come straight to her on his expulsion from the university. On the contrary he had not even answered the letter she had expressly sent him at the time, and preferred to be a drudge in the family of a merchant of the new style, with whom he went abroad, looking after his children more in the position of a nurse than of a tutor. He was very eager to travel at the time.	Не любила она его за гордость и неблагодарность и никак не могла простить ему, что он по изгнании из университета не приехал к ней тотчас же; напротив, даже на тогдашнее нарочное письмо ее к нему ничего не ответил и предпочел закабалиться к какому-то цивилизованному купцу учить детей. Вместе с семьей этого купца он выехал за границу, скорее в качестве дядьки, чем гувернера; но уж очень хотелось ему тогда за границу.
The children had a governess too, a lively young Russian lady, who also became one of the household on the eve of their departure, and had been engaged chiefly because she was so cheap.	При детях находилась еще и гувернантка, бойкая русская барышня, поступившая в дом тоже пред самым выездом и принятая более за дешевизну.
Two months later the merchant turned her out of the house for "free thinking."	Месяца через два купец ее выгнал "за вольные мысли".
Shatov took himself off after her and soon afterwards married her in Geneva.	Поплелся за нею и Шатов и вскорости обвенчался с нею в Женеве.
They lived together about three weeks, and then parted as free people recognising no bonds, though, no doubt, also through poverty.	Прожили они вдвоем недели с три, а потом расстались, как вольные и ничем не связанные люди; конечно, тоже и по бедности.
He wandered about Europe alone for a long time afterwards, living God knows how; he is said to have blacked boots in the street, and to have been a porter in some dockyard.	Долго потом скитался он один по Европе, жил бог знает чем; говорят, чистил на улицах сапоги и в каком-то порте был носильщиком.
At last, a year before, he had returned to his native place among us and settled with an old aunt, whom he buried a month later.	Наконец, с год тому назад вернулся к нам в родное гнездо и поселился со старухой теткой, которую и схоронил через месяц.

His sister Dasha, who had also been brought up by Varvara Petrovna, was a favourite of hers, and treated with respect and consideration in her house. He saw his sister rarely and was not on intimate terms with her.	С сестрой своею Дашей, тоже воспитанницей Варвары Петровны, жившею у ней фавориткой на самой благородной ноге, он имел самые редкие и отдаленные сношения.
In our circle he was always sullen, and never talkative; but from time to time, when his convictions were touched upon, he became morbidly irritable and very unrestrained in his language.	Между нами был постоянно угрюм и неразговорчив; но изредка, когда затрогивали его убеждения, раздражался болезненно и был очень невоздержан на язык.
"One has to tie Shatov up and then argue with him," Stepan Trofimovitch would sometimes say in joke, but he liked him.	"Шатова надо сначала связать, а потом уж с ним рассуждать", - шутил иногда Степан Трофимович; но он любил его.
Shatov had radically changed some of his former socialistic convictions abroad and had rushed to the opposite extreme.	За границей Шатов радикально изменил некоторые из прежних социалистических своих убеждений и перескочил в противоположную крайность.
He was one of those idealistic beings common in Russia, who are suddenly struck by some overmastering idea which seems, as it were, to crush them at once, and sometimes forever.	Это было одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки.
They are never equal to coping with it, but put passionate faith in it, and their whole life passes afterwards, as it were, in the last agonies under the weight of the stone that has fallen upon them and half crushed them.	Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем.
In appearance Shatov was in complete harmony with his convictions: he was short, awkward, had a shock of flaxen hair, broad shoulders, thick lips, very thick overhanging white eyebrows, a wrinkled forehead, and a hostile, obstinately downcast, as it were shamefaced, expression in his eyes.	Наружностью Шатов вполне соответствовал своим убеждениям: он был неуклюж, белокур, космат, низкого роста, с широкими плечами, толстыми губами, с очень густыми, нависшими белобрысыми бровями, с нахмуренным лбом, с неприветливым, упорно потупленным и как бы чего-то стыдящимся взглядом.
His hair was always in a wild tangle and stood up in a shock which nothing could smooth.	На волосах его вечно оставался один такой вихор, который ни за что не хотел пригладиться и стоял торчком.
He was seven- or eight-and-twenty.	Лет ему было двадцать семь или двадцать восемь.
"I no longer wonder that his wife ran away from him," Varvara Petrovna enunciated on one occasion after gazing intently at him.	"Я не удивляюсь более, что жена от него сбежала", - отнеслась Варвара Петровна однажды, пристально к нему приглядевшись.
He tried to be neat in his dress, in spite of his extreme poverty.	Старался он одеваться чистенько, несмотря на чрезвычайную свою бедность.
He refrained again from appealing to Varvara Petrovna, and struggled along as best he could, doing various jobs for tradespeople.	К Варваре Петровне опять не обратился за помощию, а пробивался чем бог пошлет; занимался и у купцов.
At one time he served in a shop, at another he was on the point of going as an assistant clerk on a freight steamer, but he fell ill just at the time of sailing.	Раз сидел в лавке, потом совсем было уехал на пароходе с товаром, приказчичьим помощником, но заболел пред самою отправкой.

It is hard to imagine what poverty he was capable of enduring without thinking about it at all.	Трудно представить себе, какую нищету способен он был переносить, даже и не думая о ней вовсе.
After his illness Varvara Petrovna sent him a hundred roubles, anonymously and in secret.	Варвара Петровна после его болезни переслала ему секретно и анонимно сто рублей.
He found out the secret, however, and after some reflection took the money and went to Varvara Petrovna to thank her.	Он разузнал, однако же, секрет, подумал, деньги принял и пришел к Варваре Петровне поблагодарить.
She received him with warmth, but on this occasion, too, he shamefully disappointed her. He only stayed five minutes, staring blankly at the ground and smiling stupidly in profound silence, and suddenly, at the most interesting point, without listening to what she was saying, he got up, made an uncouth sideways bow, helpless with confusion, caught against the lady's expensive inlaid work-table, upsetting it on the floor and smashing it to atoms, and walked out nearly dead with shame.	Та с жаром приняла его, но он и тут постыдно обманул ее ожидания: просидел всего пять минут, молча, тупо уставившись в землю и глупо улыбаясь, и вдруг, не дослушав ее и на самом интересном месте разговора, встал, поклонился как-то боком, косолапо, застыдился в прах, кстати уж задел и грохнул об пол ее дорогой наборный рабочий столик, разбил его и вышел, едва живой от позора.
Liputin blamed him severely afterwards for having accepted the hundred roubles and having even gone to thank Varvara Petrovna for them, instead of having returned the money with contempt, because it had come from his former despotic mistress.	Липутин очень укорял его потом за то, что он не отвергнул тогда с презрением эти сто рублей, как от бывшей его деспотки помещицы, и не только принял, а еще благодарить потащился.
He lived in solitude on the outskirts of the town, and did not like any of us to go and see him.	Жил он уединенно, на краю города, и не любил, если кто-нибудь даже из нас заходил к нему.
He used to turn up invariably at Stepan Trofimovitch's evenings, and borrowed newspapers and books from him.	На вечера к Степану Трофимовичу являлся постоянно и брал у него читать газеты и книги.
There was another young man who always came, one Virginsky, a clerk in the service here, who had something in common with Shatov, though on the surface he seemed his complete opposite in every respect. He was a "family man" too.	Являлся на вечера и еще один молодой человек, некто Виргинский, здешний чиновник, имевший некоторое сходство с Шатовым, хотя, по-видимому, и совершенно противоположный ему во всех отношениях; но это тоже был "семьянин".
He was a pathetic and very quiet young man though he was thirty; he had considerable education though he was chiefly self-taught.	Жалкий и чрезвычайно тихий молодой человек, впрочем лет уже тридцати, с значительным образованием, но больше самоучка.
He was poor, married, and in the service, and supported the aunt and sister of his wife.	Он был беден, женат, служил и содержал тетку и сестру своей жены.
His wife and all the ladies of his family professed the very latest convictions, but in rather a crude form. It was a case of "an idea dragged forth into the street," as Stepan Trofimovitch had expressed it upon a former occasion.	Супруга его да и все дамы были самых последних убеждений, но всё это выходило у них несколько грубовато, именно - тут была "идея, попавшая на улицу", как выразился когда-то Степан Трофимович по другому поводу.
They got it all out of books, and at the first hint coming from any of our little progressive corners in Petersburg they were prepared to throw anything overboard, so soon as they were advised to do so, Madame Virginsky practised as a midwife in the town. She had lived a long while in Petersburg as a girl.	Они всё брали из книжек и, по первому даже слуху из столичных прогрессивных уголков наших, готовы были выбросить за окно всё что угодно, лишь бы только советовали выбрасывать. Madame Виргинская занималась у нас в городе повивальною профессией; в девицах она долго жила в Петербурге.

Virginsky himself was a man of rare single-heartedness, and I have seldom met more honest fervour.	Сам Виргинский был человек редкой чистоты сердца, и редко я встречал более честный душевный огонь.
"I will never, never, abandon these bright hopes," he used to say to me with shining eyes.	"Я никогда, никогда не отстану от этих светлых надежд", - говаривал он мне с сияющими глазами.
Of these "bright hopes" he always spoke quietly, in a blissful half-whisper, as it were secretly.	О "светлых надеждах" он говорил всегда тихо, с сладостию, полушепотом, как бы секретно.
He was rather tall, but extremely thin and narrow-shouldered, and had extraordinarily lank hair of a reddish hue.	Он был довольно высокого роста, но чрезвычайно тонок и узок в плечах, с необыкновенно жиденькими, рыжеватого оттенка волосиками.
All Stepan Trofimovitch's condescending gibes at some of his opinions he accepted mildly, answered him sometimes very seriously, and often nonplussed him.	Все высокомерные насмешки Степана Трофимовича над некоторыми из его мнений он принимал кротко, возражал же ему иногда очень серьезно и во многом ставил его в тупик.
Stepan Trofimovitch treated him very kindly, and indeed he behaved like a father to all of us.	Степан Трофимович обращался с ним ласково, да и вообще ко всем нам относился отечески.
"You are all half-hearted chickens," he observed to Virginsky in joke. "All who are like you, though in you, Virginsky, I have not observed that narrow-mindedness I found in Petersburg, chez ces s?minaristes. But you're a half-hatched chicken all the same.	- Все вы из "недосиженных", - шутливо замечал он Виргинскому, - все подобные вам, хотя в вас, Виргинский, я и не замечал той огра-ни-чен-ности, какую встречал в Петербурге chez ces s?minaristes, но все-таки вы "недосиженные".
Shatov would give anything to hatch out, but he's half-hatched too."	Шатову очень хотелось бы высидеться, но и он недосиженный.
"And I?" Liputin inquired.	-А я? - спрашивал Липутин.
"You're simply the golden mean which will get on anywhere in its own way."	- А вы просто золотая средина, которая везде уживется... по-своему.
Liputin was offended.	Липутин обижался.
The story was told of Virginsky, and it was unhappily only too true, that before his wife had spent a year in lawful wedlock with him she announced that he was superseded and that she preferred Lebyadkin.	Рассказывали про Виргинского, и, к сожалению, весьма достоверно, что супруга его, не пробыв с ним и году в законном браке, вдруг объявила ему, что он отставлен и что она предпочитает Лебядкина.
This Lebyadkin, a stranger to the town, turned out afterwards to be a very dubious character, and not a retired captain as he represented himself to be.	Этот Лебядкин, какой-то заезжий, оказался потом лицом весьма подозрительным и вовсе даже не был отставным штабс-капитаном, как сам титуловал себя.
He could do nothing but twist his moustache, drink, and chatter the most inept nonsense that can possibly be imagined.	Он только умел крутить усы, пить и болтать самый неловкий вздор, какой только можно вообразить себе.
This fellow, who was utterly lacking in delicacy, at once settled in his house, glad to live at another man's expense, ate and slept there and came, in the end, to treating the master of the house with condescension.	Этот человек пренеделикатно тотчас же к ним переехал, обрадовавшись чужому хлебу, ел и спал у них и стал, наконец, третировать хозяина свысока.
It was asserted that when Virginsky's wife had announced to him that he was superseded he said to her:	Уверяли, что Виргинский, при объявлении ему женой отставки, сказал ей:

"My dear, hitherto I have only loved you, but now I respect you," but I doubt whether this renunciation, worthy of ancient Rome, was ever really uttered. On the contrary they say that he wept violently.	"Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь уважаю", но вряд ли в самом деле произнесено было такое древнеримское изречение; напротив, говорят, навзрыд плакал.
A fortnight after he was superseded, all of them, in a "family party," went one day for a picnic to a wood outside the town to drink tea with their friends.	Однажды, недели две после отставки, все они, всем "семейством", отправились за город, в рощу, кушать чай вместе с знакомыми.
Virginsky was in a feverishly lively mood and took part in the dances. But suddenly, without any preliminary quarrel, he seized the giant Lebyadkin with both hands, by the hair, just as the latter was dancing a can-can solo, pushed him down, and began dragging him along with shrieks, shouts, and tears.	Виргинский был как-то лихорадочно-весело настроен и участвовал в танцах; но вдруг и без всякой предварительной ссоры схватил гиганта Лебядкина, канканировавшего соло, обеими руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками и слезами.
The giant was so panic-stricken that he did not attempt to defend himself, and hardly uttered a sound all the time he was being dragged along. But afterwards he resented it with all the heat of an honourable man.	Г игант до того струсил, что даже не защищался и всё время, как его таскали, почти не прерывал молчания; но после таски обиделся со всем пылом благородного человека.
Virginsky spent a whole night on his knees begging his wife's forgiveness. But this forgiveness was not granted, as he refused to apologise to Lebyadkin; moreover, he was upbraided for the meanness of his ideas and his foolishness, the latter charge based on the fact that he knelt down in the interview with his wife.	Виргинский всю ночь на коленях умолял жену о прощении; но прощения не вымолил, потому что все-таки не согласился пойти извиниться пред Лебядкиным; кроме того, был обличен в скудости убеждений и в глупости; последнее потому, что, объясняясь с женщиной, стоял на коленях.
The captain soon disappeared and did not reappear in our town till quite lately, when he came with his sister, and with entirely different aims; but of him later.	Штабс-капитан вскоре скрылся и явился опять в нашем городе только в самое последнее время, с своею сестрой и с новыми целями; но о нем впереди.
It was no wonder that the poor young husband sought our society and found comfort in it.	Не мудрено, что бедный "семьянин" отводил у нас душу и нуждался в нашем обществе.
But he never spoke of his home-life to us.	О домашних делах своих он никогда, впрочем, у нас не высказывался.
On one occasion only, returning with me from Stepan Trofimovitch's, he made a remote allusion to his position, but clutching my hand at once he cried ardently:	Однажды только, возвращаясь со мною от Степана Трофимовича, заговорил было отдаленно о своем положении, но тут же, схватив меня за руку, пламенно воскликнул:
"It's of no consequence. It's only a personal incident. It's no hindrance to the 'cause,' not the slightest!"	- Это ничего; это только частный случай; это нисколько, нисколько не помешает "общему делу"!
Stray guests visited our circle too; a Jew, called Lyamshin, and a Captain Kartusov came.	Являлись к нам в кружок и случайные гости; ходил жидок Лямшин, ходил капитан Картузов.
An old gentleman of inquiring mind used to come at one time, but he died.	Бывал некоторое время один любознательный старичок, но помер.
Liputin brought an exiled Polish priest called Slontsevsky, and for a time we received him on principle, but afterwards we didn't keep it up.	Привел было Липутин ссыльного ксендза Слоньцевского, и некоторое время его принимали по принципу, но потом и принимать не стали.
IX	IX

At one time it was reported about the town that our little circle was a hotbed of nihilism, profligacy, and godlessness, and the rumour gained more and more strength.	Одно время в городе передавали о нас, что кружок наш рассадник вольнодумства, разврата и безбожия; да и всегда крепился этот слух.
And yet we did nothing but indulge in the most harmless, agreeable, typically Russian, light-hearted liberal chatter.	А между тем у нас была одна самая невинная, милая, вполне русская веселенькая либеральная болтовня.
"The higher liberalism" and the "higher liberal," that is, a liberal without any definite aim, is only possible in Russia.	"Высший либерализм" и "высший либерал", то есть либерал без всякой цели, возможны только в одной России.
Stepan Trofimovitch, like every witty man, needed a listener, and, besides that, he needed the consciousness that he was fulfilling the lofty duty of disseminating ideas.	Степану Трофимовичу, как и всякому остроумному человеку, необходим был слушатель, и, кроме того, необходимо было сознание о том, что он исполняет высший долг пропаганды идей.
And finally he had to have someone to drink champagne with, and over the wine to exchange light-hearted views of a certain sort, about Russia and the "Russian spirit," about God in general, and the "Russian God" in particular, to repeat for the hundredth time the same Russian scandalous stories that every one knew and every one repeated.	А наконец, надобно же было с кем-нибудь выпить шампанского и обменяться за вином известного сорта веселенькими мыслями о России и "русском духе", о боге вообще и о "русском боге" в особенности; повторить в сотый раз всем известные и всеми натверженные русские скандалезные анекдотцы.
We had no distaste for the gossip of the town which often, indeed, led us to the most severe and loftily moral verdicts.	Не прочь мы были и от городских сплетен, причем доходили иногда до строгих высоконравственных приговоров.
We fell into generalising about humanity, made stern reflections on the future of Europe and mankind in general, authoritatively predicted that after Caesarism France would at once sink into the position of a second-rate power, and were firmly convinced that this might terribly easily and quickly come to pass.	Впадали и в общечеловеческое, строго рассуждали о будущей судьбе Европы и человечества; докторально предсказывали, что Франция после цезаризма разом ниспадет на степень второстепенного государства, и совершенно были уверены, что это ужасно скоро и легко может сделаться.
We had long ago predicted that the Pope would play the part of a simple archbishop in a united Italy, and were firmly convinced that this thousand-year-old question had, in our age of humanitarianism, industry, and railways, become a trifling matter.	Папе давным-давно предсказали мы роль простого митрополита в объединенной Италии и были совершенно убеждены, что весь этот тысячелетний вопрос, в наш век гуманности, промышленности и железных дорог, одно только плевое дело.
But, of course, "Russian higher liberalism" could not look at the question in any other way.	Но ведь "высший русский либерализм" иначе и не относится к делу.
Stepan Trofimovitch sometimes talked of art, and very well, though rather abstractly.	Степан Трофимович говаривал иногда об искусстве, и весьма хорошо, но несколько отвлеченно.
He sometimes spoke of the friends of his youth-all names noteworthy in the history of Russian progress. He talked of them with emotion and reverence, though sometimes with envy.	Вспоминал иногда о друзьях своей молодости, -всё о лицах, намеченных в истории нашего развития, - вспоминал с умилением и благоговением, но несколько как бы с завистью.

If we were very much bored, the Jew, Lyamshin (a little post-office clerk), a wonderful performer on the piano, sat down to play, and in the intervals would imitate a pig, a thunderstorm, a confinement with the first cry of the baby, and so on, and so on; it was only for this that he was invited, indeed.	Если уж очень становилось скучно, то жидок Лямшин (маленький почтамтский чиновник), мастер на фортепиано, садился играть, а в антрактах представлял свинью, грозу, роды с первым криком ребенка и пр., и пр.; для того только и приглашался.
If we had drunk a great deal-and that did happen sometimes, though not often-we flew into raptures, and even on one occasion sang the "Marseillaise" in chorus to the accompaniment of Lyamshin, though I don't know how it went off.	Если уж очень подпивали, - а это случалось, хотя и не часто, - то приходили в восторг, и даже раз хором, под аккомпанемент Лямшина, пропели "Марсельезу", только не знаю, хорошо ли вышло.
The great day, the nineteenth of February, we welcomed enthusiastically, and for a long time beforehand drank toasts in its honour.	Великий день девятнадцатого февраля мы встретили восторженно и задолго еще начали осушать в честь его тосты.
But that was long ago, before the advent of Shatov or Virginsky, when Stepan Trofimovitch was still living in the same house with Varvara Petrovna.	Это было еще давно-давно, тогда еще не было ни Шатова, ни Виргинского, и Степан Трофимович еще жил в одном доме с Варварой Петровной.
For some time before the great day Stepan Trofimovitch fell into the habit of muttering to himself well-known, though rather far-fetched, lines which must have been written by some liberal landowner of the past:	За несколько времени до великого дня Степан Трофимович повадился было бормотать про себя известные, хотя несколько неестественные стихи, должно быть сочиненные каким-нибудь прежним либеральным помещиком:
"The peasant with his axe is coming, Something terrible will happen."	Идут мужики и несут топоры, □ □ Что-то страшное будет.
Something of that sort, I don't remember the exact words.	Кажется, что-то в этом роде, буквально не помню.
Varvara Petrovna overheard him on one occasion, and crying,	Варвара Петровна раз подслушала и крикнула ему:
"Nonsense, nonsense!" she went out of the room in a rage.	"Вздор, вздор!" - и вышла во гневе.
Liputin, who happened to be present, observed malignantly to Stepan Trofimovitch:	Липутин, при этом случившийся, язвительно заметил Степану Трофимовичу:
"It'll be a pity if their former serfs really do some mischief to messieurs les landowners to celebrate the occasion," and he drew his forefinger round his throat.	- А жаль, если господам помещикам бывшие их крепостные и в самом деле нанесут на радостях некоторую неприятность. И он черкнул указательным пальцем вокруг своей шеи.
"Cher ami," Stepan Trofimovitch observed, "believe me that-this (he repeated the gesture) will never be of any use to our landowners nor to any of us in general.	- Cher ami, - благодушно заметил ему Степан Трофимович, - поверьте, что это(он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще.
We shall never be capable of organising anything even without our heads, though our heads hinder our understanding more than anything."	Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на то что наши головы всего более и мешают нам понимать.

I may observe that many people among us anticipated that something extraordinary, such as Liputin predicted, would take place on the day of the emancipation, and those who held this view were the so-called "authorities" on the peasantry and the government.	Замечу, что у нас многие полагали, что в день манифеста будет нечто необычайное, в том роде, как предсказывал Липутин, и всё ведь так называемые знатоки народа и государства.
I believe Stepan Trofimovitch shared this idea, so much so that almost on the eve of the great day he began asking Varvara Petrovna's leave to go abroad; in fact he began to be uneasy.	Кажется, и Степан Трофимович разделял эти мысли, и до того даже, что почти накануне великого дня стал вдруг проситься у Варвары Петровны за границу; одним словом, стал беспокоиться.
But the great day passed, and some time passed after it, and the condescending smile reappeared on Stepan Trofimovitch's lips.	Но прошел великий день, прошло и еще некоторое время, и высокомерная улыбка появилась опять на устах Степана Трофимовича.
In our presence he delivered himself of some noteworthy thoughts on the character of the Russian in general, and the Russian peasant in particular.	Он высказал пред нами несколько замечательных мыслей о характере русского человека вообще и русского мужичка в особенности.
"Like hasty people we have been in too great a hurry with our peasants," he said in conclusion of a series of remarkable utterances. "We have made them the fashion, and a whole section of writers have for several years treated them as though they were newly discovered curiosities.	- Мы, как торопливые люди, слишком поспешили с нашими мужичками, - заключил он свой ряд замечательных мыслей, - мы их ввели в моду, и целый отдел литературы, несколько лет сряду, носился с ними как с новооткрытою драгоценностью.
We have put laurel-wreaths on lousy heads.	Мы надевали лавровые венки на вшивые головы.
The Russian village has given us only 'Kamarinsky' in a thousand years.	Русская деревня, за всю тысячу лет, дала нам лишь одного комаринского.
A remarkable Russian poet who was also something of a wit, seeing the great Rachel on the stage for the first time cried in ecstasy,	Замечательный русский поэт, не лишенный притом остроумия, увидев в первый раз на сцене великую Рашель, воскликнул в восторге:
' I wouldn't exchange Rachel for a peasant!'	"Не променяю Рашель на мужика!"
I am prepared to go further. I would give all the peasants in Russia for one Rachel.	Я готов пойти дальше: я и всех русских мужичков отдам в обмен за одну Рашель.
It's high time to look things in the face more soberly, and not to mix up our national rustic pitch with bouquet de l'Imp?ratrice."	Пора взглянуть трезвее и не смешивать нашего родного сиволапого дегтя с bouquet de l'imp?ratrice.
Liputin agreed at once, but remarked that one had to perjure oneself and praise the peasant all the same for the sake of being progressive, that even ladies in good society shed tears reading	Липутин тотчас же согласился, но заметил, что покривить душой и похвалить мужичков все-таки было тогда необходимо для направления; что даже дамы высшего общества заливались слезами, читая
"Poor Anton," and that some of them even wrote from Paris to their bailiffs that they were, henceforward, to treat the peasants as humanely as possible.	"Антона Горемыку", а некоторые из них так даже из Парижа написали в Россию своим управляющим, чтоб от сей поры обращаться с крестьянами как можно гуманнее.

It happened, and as ill-luck would have it just after the rumours of the Anton Petrov affair had reached us, that there was some disturbance in our province too, only about ten miles from Skvoreshniki, so that a detachment of soldiers was sent down in a hurry.	Случилось, и как нарочно сейчас после слухов об Антоне Петрове, что и в нашей губернии, и всего-то в пятнадцати верстах от Скворешников, произошло некоторое недоразумение, так что сгоряча послали команду.
This time Stepan Trofimovitch was so much upset that he even frightened us.	В этот раз Степан Трофимович до того взволновался, что даже и нас напугал.
He cried out at the club that more troops were needed, that they ought to be telegraphed for from another province; he rushed off to the governor to protest that he had no hand in it, begged him not to allow his name on account of old associations to be brought into it, and offered to write about his protest to the proper quarter in Petersburg.	Он кричал в клубе, что войска надо больше, чтобы призвали из другого уезда по телеграфу; бегал к губернатору и уверял его, что он тут ни при чем; просил, чтобы не замешали его как-нибудь, по старой памяти, в дело, и предлагал немедленно написать о его заявлении в Петербург, кому следует.
Fortunately it all passed over quickly and ended in nothing, but I was surprised at Stepan Trofimovitch at the time.	Хорошо, что всё это скоро прошло и разрешилось ничем; но только я подивился тогда на Степана Трофимовича.
Three years later, as every one knows, people were beginning to talk of nationalism, and "public opinion" first came upon the scene.	Г ода через три, как известно, заговорили о национальности и зародилось "общественное мнение".
Stepan Trofimovitch laughed a great deal.	Степан Трофимович очень смеялся.
"My friends," he instructed us, "if our nationalism has 'dawned' as they keep repeating in the papers-it's still at school, at some German 'Peterschule,' sitting over a German book and repeating its everlasting German lesson, and its German teacher will make it go down on its knees when he thinks fit.	- Друзья мои, - учил он нас, - наша национальность, если и в самом деле "зародилась", как они там теперь уверяют в газетах, - то сидит еще в школе, в немецкой какой-нибудь петершуле, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель ставит ее на колени, когда понадобится.
I think highly of the German teacher. But nothing has happened and nothing of the kind has dawned and everything is going on in the old way, that is, as ordained by God.	За учителя-немца хвалю; но вероятнее всего, что ничего не случилось и ничего такого не зародилось, а идет всё как прежде шло, то есть под покровительством божиим.
To my thinking that should be enough for Russia, pour notre Sainte Russie.	По-моему, и довольно бы для России, pour notre sainte Russie.
Besides, all this Slavism and nationalism is too old to be new.	Притом же все эти всеславянства и национальности - всё это слишком старо, чтобы быть новым.
Nationalism, if you like, has never existed among us except as a distraction for gentlemen's clubs, and Moscow ones at that.	Национальность, если хотите, никогда и не являлась у нас иначе как в виде клубной барской затеи, и вдобавок еще московской.
I'm not talking of the days of Igor, of course.	Я, разумеется, не про Игорево время говорю.
And besides it all comes of idleness.	И, наконец, всё от праздности.
Everything in Russia comes of idleness, everything good and fine even.	У нас всё от праздности, и доброе и хорошее.
It all springs from the charming, cultured, whimsical idleness of our gentry!	Всё от нашей барской, милой, образованной, прихотливой праздности!

I'm ready to repeat it for thirty thousand years.	Я тридцать тысяч лет про это твержу.
We don't know how to live by our own labour.	Мы своим трудом жить не умеем.
And as for the fuss they're making now about the 'dawn' of some sort of public opinion, has it so suddenly dropped from heaven without any warning?	И что они там развозились теперь с каким-то "зародившимся" у нас общественным мнением, -так вдруг, ни с того ни с сего, с неба соскочило?
How is it they don't understand that before we can have an opinion of our own we must have work, our own work, our own initiative in things, our own experience.	Неужто не понимают, что для приобретения мнения первее всего надобен труд, собственный труд, собственный почин в деле, собственная практика!
Nothing is to be gained for nothing.	Даром никогда ничего не достанется.
If we work we shall have an opinion of our own.	Будем трудиться, будем и свое мнение иметь.
But as we never shall work, our opinions will be formed for us by those who have hitherto done the work instead of us, that is, as always, Europe, the everlasting Germans-our teachers for the last two centuries.	А так как мы никогда не будем трудиться, то и мнение иметь за нас будут те, кто вместо нас до сих пор работал, то есть всё та же Европа, все те же немцы - двухсотлетние учителя наши.
Moreover, Russia is too big a tangle for us to unravel alone without the Germans, and without hard work.	К тому же Россия есть слишком великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить, без немцев и без труда.
For the last twenty years I've been sounding the alarm, and the summons to work.	Вот уже двадцать лет, как я бью в набат и зову к труду!
I've given up my life to that appeal, and, in my folly I put faith in it.	Я отдал жизнь на этот призыв и, безумец, веровал!
Now I have lost faith in it, but I sound the alarm still, and shall sound it to the tomb. I will pull at the bell-ropes until they toll for my own requiem!"	Теперь уже не верую, но звоню и буду звонить до конца, до могилы; буду дергать веревку, пока не зазвонят к моей панихиде!
"Alas! We could do nothing but assent.	Увы! мы только поддакивали.
We applauded our teacher and with what warmth, indeed!	Мы аплодировали учителю нашему, да с каким еще жаром!
And, after all, my friends, don't we still hear to-day, every hour, at every step, the same "charming," "clever," "liberal," old Russian nonsense?	А что, господа, не раздается ли и теперь, подчас сплошь да рядом, такого же "милого", "умного", "либерального" старого русского вздора?
Our teacher believed in God.	В бога учитель наш веровал.
"I can't understand why they make me out an infidel here," he used to say sometimes. "I believe in God, mais distinguons, I believe in Him as a Being who is conscious of Himself in me only.	"Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? - говаривал он иногда, - я в бога верую, mais distinguons, я верую, как в существо, себя лишь во мне сознающее.
I cannot believe as my Nastasya (the servant) or like some country gentleman who believes 'to be on the safe side,' or like our dear Shatov-but no, Shatov doesn't come into it. Shatov believes 'on principle,' like a Moscow Slavophil.	Не могу же я веровать, как моя Настасья (служанка) или как какой-нибудь барин, верующий "на "всякий случай", - или как наш милый Шатов, - впрочем, нет, Шатов не в счет, Шатов верует насильно, как московский славянофил.
As for Christianity, for all my genuine respect for it, I'm not a Christian.	Что же касается до христианства, то, при всем моем искреннем к нему уважении, я - не христианин.

I am more of an antique pagan, like the great Goethe, or like an ancient Greek.	Я скорее древний язычник, как великий Гете или как древний грек.
The very fact that Christianity has failed to understand woman is enough, as George Sand has so splendidly shown in one of her great novels.	И одно уже то, что христианство не поняло женщину, - что так великолепно развила Жорж Занд в одном из своих гениальных романов.
As for the bowings, fasting and all the rest of it, I don't understand what they have to do with me.	Насчет же поклонений, постов и всего прочего, то не понимаю, кому какое до меня дело?
However busy the informers may be here, I don't care to become a Jesuit.	Как бы ни хлопотали здесь наши доносчики, а иезуитом я быть не желаю.
In the year 1847 Byelinsky, who was abroad, sent his famous letter to Gogol, and warmly reproached him for believing in some sort of God.	В сорок седьмом году Белинский, будучи за границей, послал к Г оголю известное свое письмо и в нем горячо укорял того, что тот верует ""в какого-то бога".
Entre nous soit dit, I can imagine nothing more comic than the moment when Gogol (the Gogol of that period!) read that phrase, and... the whole letter!	Entre nous soit dit, ничего не могу вообразить себе комичнее того мгновения, когда Г оголь (тогдашний Гоголь!) прочел это выражение и... всё письмо!
But dismissing the humorous aspect, and, as I am fundamentally in agreement, I point to them and say-these were men!	Но, откинув смешное, и так как я все-таки с сущностию дела согласен, то скажу и укажу: вот были люди!
They knew how to love their people, they knew how to suffer for them, they knew how to sacrifice everything for them, yet they knew how to differ from them when they ought, and did not filch certain ideas from them.	Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях.
Could Byelinsky have sought salvation in Lenten oil, or peas with radish!..."	Не мог же в самом деле Белинский искать спасения в постном масле или в редьке с горохом!.."
But at this point Shatov interposed.	Но тут вступался Шатов.
"Those men of yours never loved the people, they didn't suffer for them, and didn't sacrifice anything for them, though they may have amused themselves by imagining it!" he growled sullenly, looking down, and moving impatiently in his chair.	- Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! - угрюмо проворчал он, потупившись и нетерпеливо повернувшись на стуле.
"They didn't love the people!" yelled Stepan Trofimovitch.	- Это они-то не любили народа! - завопил Степан Трофимович.
"Oh, how they loved Russia!"	- О, как они любили Россию!
"Neither Russia nor the people!" Shatov yelled too, with flashing eyes.	- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами.
"You can't love what you don't know and they had no conception of the Russian people.	- Нельзя любить то, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили!
All of them peered at the Russian people through their fingers, and you do too; Byelinsky especially: from that very letter to Gogol one can see it.	Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Г оголю это видно.

Byelinsky, like the Inquisitive Man in Krylov's fable, did not notice the elephant in the museum of curiosities, but concentrated his whole attention on the French Socialist beetles; he did not get beyond them.	Белинский, точь-в-точь как Крылова Любопытный, не приметил слона в кунсткамере, а всё внимание свое устремил на французских социальных букашек; так и покончил на них.
And yet perhaps he was cleverer than any of you.	А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был!
You've not only overlooked the people, you've taken up an attitude of disgusting contempt for them, if only because you could not imagine any but the French people, the Parisians indeed, and were ashamed that the Russians were not like them.	Вы мало того что просмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков.
That's the naked truth.	И это голая правда!
And he who has no people has no God.	А у кого нет народа, у того нет и бога!
You may be sure that all who cease to understand their own people and lose their connection with them at once lose to the same extent the faith of their fathers, and become atheistic or indifferent.	Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют с ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами, или равнодушными.
I'm speaking the truth!	Верно говорю!
This is a fact which will be realised.	Это факт, который оправдается.
That's why all of you and all of us now are either beastly atheists or careless, dissolute imbeciles, and nothing more.	Вот почему и вы все и мы все теперь - или гнусные атеисты, или равнодушная, развратная дрянь, и ничего больше!
And you too, Stepan Trofimovitch, I don't make an exception of you at all! In fact, it is on your account I am speaking, let me tell you that!"	И вы тоже, Степан Трофимович, я вас нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайте это!
As a rule, after uttering such monologues (which happened to him pretty frequently) Shatov snatched up his cap and rushed to the door, in the full conviction that everything was now over, and that he had cut short all friendly relations with Stepan Trofimovitch forever.	Обыкновенно, проговорив подобный монолог (а с ним это часто случалось), Шатов схватывал свой картуз и бросался к дверям, в полной уверенности, что уж теперь всё кончено и что он совершенно и навеки порвал свои дружеские отношения к Степану Трофимовичу.
But the latter always succeeded in stopping him in time.	Но тот всегда успевал остановить его вовремя.
"Hadn't we better make it up, Shatov, after all these endearments," he would say, benignly holding out his hand to him from his arm-chair.	- А не помириться ль нам, Шатов, после всех этих милых словечек? - говаривал он, благодушно протягивая ему с кресел руку.
Shatov, clumsy and bashful, disliked sentimentality.	Неуклюжий, но стыдливый Шатов нежностей не любил.
Externally he was rough, but inwardly, I believe, he had great delicacy.	Снаружи человек был грубый, но про себя, кажется, деликатнейший.
Although he often went too far, he was the first to suffer for it.	Хоть и терял часто меру, но первый страдал от того сам.

Muttering something between his teeth in response to Stepan Trofimovitch's appeal, and shuffling with his feet like a bear, he gave a sudden and unexpected smile, put down his cap, and sat down in the same chair as before, with his eyes stubbornly fixed on the ground.	Проворчав что-нибудь под нос на призывные слова Степана Трофимовича и потоптавшись, как медведь, на месте, он вдруг неожиданно ухмылялся, откладывал свой картуз и садился на прежний стул, упорно смотря в землю.
Wine was, of course, brought in, and Stepan Trofimovitch proposed some suitable toast, for instance the memory of some leading man of the past.	Разумеется, приносилось вино, и Степан Трофимович провозглашал какой-нибудь подходящий тост, например хоть в память которого-нибудь из прошедших деятелей.
CHAPTER II. PRINCE HARRY. MATCHMAKING.	Глава вторая Принц Гарри. Сватовство I
THERE WAS ANOTHER being in the world to whom Varvara Petrovna was as much attached as she was to Stepan Trofimovitch, her only son, Nikolay Vsyevolodovitch Stavrogin.	На земле существовало еще одно лицо, к которому Варвара Петровна была привязана не менее как к Степану Трофимовичу, -единственный сын ее, Николай Всеволодович Ставрогин.
It was to undertake his education that Stepan Trofimovitch had been engaged.	Для него-то и приглашен был Степан Трофимович в воспитатели.
The boy was at that time eight years old, and his frivolous father, General Stavrogin, was already living apart from Varvara Petrovna, so that the child grew up entirely in his mother's care.	Мальчику было тогда лет восемь, а легкомысленный генерал Ставрогин, отец его, жил в то время уже в разлуке с его мамашей, так что ребенок возрос под одним только ее попечением.
To do Stepan Trofimovitch justice, he knew how to win his pupil's heart.	Надо отдать справедливость Степану Трофимовичу, он умел привязать к себе своего воспитанника.
The whole secret of this lay in the fact that he was a child himself.	Весь секрет его заключался в том, что он и сам был ребенок.
I was not there in those days, and he continually felt the want of a real friend.	Меня тогда еще не было, а в истинном друге он постоянно нуждался.
He did not hesitate to make a friend of this little creature as soon as he had grown a little older.	Он не задумался сделать своим другом такое маленькое существо, едва лишь оно капельку подросло.
It somehow came to pass quite naturally that there seemed to be no discrepancy of age between them.	Как-то так естественно сошлось, что между ними не оказалось ни малейшего расстояния.
More than once he awaked his ten- or eleven-year-old friend at night, simply to pour out his wounded feelings and weep before him, or to tell him some family secret, without realising that this was an outrageous proceeding.	Он не раз пробуждал своего десяти- или одиннадцатилетнего друга ночью, единственно чтоб излить пред ним в слезах свои оскорбленные чувства или открыть ему какой-нибудь домашний секрет, не замечая, что это совсем уже непозволительно.
They threw themselves into each other's arms and wept.	Они бросались друг другу в объятия и плакали.
The boy knew that his mother loved him very much, but I doubt whether he cared much for her.	Мальчик знал про свою мать, что она его очень любит, но вряд ли очень любил ее сам.

She talked little to him and did not often interfere with him, but he was always morbidly conscious of her intent, searching eyes fixed upon him.	Она мало с ним говорила, редко в чем его очень стесняла, но пристально следящий за ним ее взгляд он всегда как-то болезненно ощущал на себе.
Yet the mother confided his whole instruction and moral education to Stepan Trofimovitch.	Впрочем, во всем деле обучения и нравственного развития мать вполне доверяла Степану Трофимовичу.
At that time her faith in him was unshaken.	Тогда еще она вполне в него веровала.
One can't help believing that the tutor had rather a bad influence on his pupil's nerves.	Надо думать, что педагог несколько расстроил нервы своего воспитанника.
When at sixteen he was taken to a lyceum he was fragile-looking and pale, strangely quiet and dreamy. (Later on he was distinguished by great physical strength.) One must assume too that the friends went on weeping at night, throwing themselves in each other's arms, though their tears were not always due to domestic difficulties.	Когда его, по шестнадцатому году, повезли в лицей, то он был тщедушен и бледен, странно тих и задумчив. (Впоследствии он отличался чрезвычайною физическою силой.) Надо полагать тоже, что друзья плакали, бросаясь ночью взаимно в объятия, не всё об одних каких-нибудь домашних анекдотцах.
Stepan Trofimovitch succeeded in reaching the deepest chords in his pupil's heart, and had aroused in him a vague sensation of that eternal, sacred yearning which some elect souls can never give up for cheap gratification when once they have tasted and known it. (There are some connoisseurs who prize this yearning more than the most complete satisfaction of it, if such were possible.) But in any case it was just as well that the pupil and the preceptor were, though none too soon, parted.	Степан Трофимович сумел дотронуться в сердце своего друга до глубочайших струн и вызвать в нем первое, еще неопределенное ощущение той вековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз вкусив и познав, уже не променяет потом никогда на дешевое удовлетворение. (Есть и такие любители, которые тоской этой дорожат более самого радикального удовлетворения, если б даже таковое и было возможно.) Но во всяком случае хорошо было, что птенца и наставника, хоть и поздно, а развели в разные стороны.
For the first two years the lad used to come home from the lyceum for the holidays.	Из лицея молодой человек в первые два года приезжал на вакацию.
While Varvara Petrovna and Stepan Trofimovitch were staying in Petersburg he was sometimes present at the literary evenings at his mother's, he listened and looked on.	Во время поездки в Петербург Варвары Петровны и Степана Трофимовича он присутствовал иногда на литературных вечерах, бывавших у мамаши, слушал и наблюдал.
He spoke little, and was quiet and shy as before.	Говорил мало и всё по-прежнему был тих и застенчив.
His manner to Stepan Trofimovitch was as affectionately attentive as ever, but there was a shade of reserve in it. He unmistakably avoided distressing, lofty subjects or reminiscences of the past.	К Степану Трофимовичу относился с прежним нежным вниманием, но уже как-то сдержаннее: о высоких предметах и о воспоминаниях прошлого видимо удалялся с ним заговаривать.
By his mother's wish he entered the army on completing the school course, and soon received a commission in one of the most brilliant regiments of the Horse Guards.	Кончив курс, он, по желанию мамаши, поступил в военную службу и вскоре был зачислен в один из самых видных гвардейских кавалерийских полков.
He did not come to show himself to his mother in his uniform, and his letters from Petersburg began to be infrequent.	Показаться мамаше в мундире он не приехал и редко стал писать из Петербурга.

Varvara Petrovna sent him money without stint, though after the emancipation the revenue from her estate was so diminished that at first her income was less than half what it had been before.	Денег Варвара Петровна посылала ему не жалея, несмотря на то что после реформы доход с ее имений упал до того, что в первое время она и половины прежнего дохода не получала.
She had, however, a considerable sum laid by through years of economy.	У ней, впрочем, накоплен был долгою экономией некоторый, не совсем маленький капитал.
She took great interest in her son's success in the highest Petersburg society.	Ее очень интересовали успехи сына в высшем петербургском обществе.
Where she had failed, the wealthy young officer with expectations succeeded.	Что не удалось ей, то удалось молодому офицеру, богатому и с надеждами.
He renewed acquaintances which she had hardly dared to dream of, and was welcomed everywhere with pleasure.	Он возобновил такие знакомства, о которых она и мечтать уже не могла, и везде был принят с большим удовольствием.
But very soon rather strange rumours reached Varvara Petrovna. The young man had suddenly taken to riotous living with a sort of frenzy.	Но очень скоро начали доходить к Варваре Петровне довольно странные слухи: молодой человек как-то безумно и вдруг закутил.
Not that he gambled or drank too much; there was only talk of savage recklessness, of running over people in the street with his horses, of brutal conduct to a lady of good society with whom he had a liaison and whom he afterwards publicly insulted.	Не то чтоб он играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикой разнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одною дамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил ее публично.
There was a callous nastiness about this affair.	Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле.
It was added, too, that he had developed into a regular bully, insulting people for the mere pleasure of insulting them.	Прибавляли сверх того, что он какой-то бретер, привязывается и оскорбляет из удовольствия оскорбить.
Varvara Petrovna was greatly agitated and distressed.	Варвара Петровна волновалась и тосковала.
Stepan Trofimovitch assured her that this was only the first riotous effervescence of a too richly endowed nature, that the storm would subside and that this was only like the youth of Prince Harry, who caroused with Falstaff, Poins, and Mrs. Quickly, as described by Shakespeare.	Степан Трофимович уверял ее, что это только первые, буйные порывы слишком богатой организации, что море уляжется и что всё это похоже на юность принца Гарри, кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у Шекспира.
This time Varvara Petrovna did not cry out,	Варвара Петровна на этот раз не крикнула:
"Nonsense, nonsense!" as she was very apt to do in later years in response to Stepan Trofimovitch. On the contrary she listened very eagerly, asked him to explain this theory more exactly, took up Shakespeare herself and with great attention read the immortal chronicle.	"Вздор, вздор!", как повадилась в последнее время покрикивать очень часто на Степана Трофимовича, а, напротив, очень прислушалась, велела растолковать себе подробнее, сама взяла Шекспира и с чрезвычайным вниманием прочла бессмертную хронику.
But it did not comfort her, and indeed she did not find the resemblance very striking.	Но хроника ее не успокоила, да и сходства она не так много нашла.
With feverish impatience she awaited answers to some of her letters.	Она лихорадочно ждала ответов на несколько своих писем.

She had not long to wait for them. The fatal news soon reached her that "Prince Harry" had been involved in two duels almost at once, was entirely to blame for both of them, had killed one of his adversaries on the spot and had maimed the other and was awaiting his trial in consequence.	Ответы не замедлили; скоро было получено роковое известие, что принц Гарри имел почти разом две дуэли, кругом был виноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другого искалечил и вследствие таковых деяний был отдан под суд.
The case ended in his being degraded to the ranks, deprived of the rights of a nobleman, and transferred to an infantry line regiment, and he only escaped worse punishment by special favour.	Дело кончилось разжалованием в солдаты, с лишением прав и ссылкой на службу в один из пехотных армейских полков, да и то еще по особенной милости.
In 1863 he somehow succeeded in distinguishing himself; he received a cross, was promoted to be a non-commissioned officer, and rose rapidly to the rank of an officer.	В шестьдесят третьем году ему как-то удалось отличиться; ему дали крестик и произвели в унтер-офицеры, а затем как-то уж скоро и в офицеры.
During this period Varvara Petrovna despatched perhaps hundreds of letters to the capital, full of prayers and supplications.	Во всё это время Варвара Петровна отправила, может быть, до сотни писем в столицу с просьбами и мольбами.
She even stooped to some humiliation in this extremity.	Она позволила себе несколько унизиться в таком необычайном случае.
After his promotion the young man suddenly resigned his commission, but he did not come back to Skvoreshniki again, and gave up writing to his mother altogether.	После производства молодой человек вдруг вышел в отставку, в Скворешники опять не приехал, а к матери совсем уже перестал писать.
They learned by roundabout means that he was back in Petersburg, but that he was not to be met in the same society as before; he seemed to be in hiding.	Узнали наконец, посторонними путями, что он опять в Петербурге, но что в прежнем обществе его уже не встречали вовсе; он куда-то как бы спрятался.
They found out that he was living in strange company, associating with the dregs of the population of Petersburg, with slip-shod government clerks, discharged military men, beggars of the higher class, and drunkards of all sorts-that he visited their filthy families, spent days and nights in dark slums and all sorts of low haunts, that he had sunk very low, that he was in rags, and that apparently he liked it.	Доискались, что он живет в какой-то странной компании, связался с каким-то отребьем петербургского населения, с какими-то бессапожными чиновниками, отставными военными, благородно просящими милостыню, пьяницами, посещает их грязные семейства, дни и ночи проводит в темных трущобах и бог знает в каких закоулках, опустился, оборвался и что, стало быть, это ему нравится.
He did not ask his mother for money, he had his own little estate-once the property of his father, General Stavrogin, which yielded at least some revenue, and which, it was reported, he had let to a German from Saxony.	Денег у матери он не просил; у него было свое именьице - бывшая деревенька генерала Ставрогина, которое хоть что-нибудь да давало же доходу и которое, по слухам, он сдал в аренду одному саксонскому немцу.
At last his mother besought him to come to her, and "Prince Harry" made his appearance in our town.	Наконец мать умолила его к ней приехать, и принц Гарри появился в нашем городе.
I had never set eyes him before, but now I got a very distinct impression of him.	Тут-то я в первый раз и разглядел его, а дотоле никогда не видывал.
He was a very handsome young man of five-and-twenty, and I must own I was impressed by him.	Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати пяти, и, признаюсь, поразил меня.

I had expected to see a dirty ragamuffin, sodden with drink and debauchery.	Я ждал встретить какого-нибудь грязного оборванца, испитого от разврата и отдающего водкой.
He was on the contrary, the most elegant gentleman I had ever met, extremely well dressed, with an air and manner only to be found in a man accustomed to culture and refinement.	Напротив, это был самый изящный джентльмен из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорошо одетый, державший себя так, как мог держать себя только господин, привыкший к самому утонченному благообразию.
I was not the only person surprised. It was a surprise to all the townspeople to whom, of course, young Stavrogin's whole biography was well known in its minutest details, though one could not imagine how they had got hold of them, and, what was still more surprising, half of their stories about him turned out to be true.	Не я один был удивлен: удивлялся и весь город, которому, конечно, была уже известна вся биография господина Ставрогина, и даже с такими подробностями, что невозможно было представить, откуда они могли получиться, и, что всего удивительнее, из которых половина оказалась верною.
All our ladies were wild over the new visitor.	Все наши дамы были без ума от нового гостя.
They were sharply divided into two parties, one of which adored him while the other half regarded him with a hatred that was almost blood-thirsty: but both were crazy about him.	Они резко разделились на две стороны - в одной обожали его, а в другой ненавидели до кровомщения; но без ума были и те и другие.
Some of them were particularly fascinated by the idea that he had perhaps a fateful secret hidden in his soul; others were positively delighted at the fact that he was a murderer.	Одних особенно прельщало, что на душе его есть, может быть, какая-нибудь роковая тайна; другим положительно нравилось, что он убийца.
It appeared too that he had had a very good education and was indeed a man of considerable culture.	Оказалось тоже, что он был весьма порядочно образован; даже с некоторыми познаниями.
No great acquirements were needed, of course, to astonish us. But he could judge also of very interesting everyday affairs, and, what was of the utmost value, he judged of them with remarkable good sense.	Познаний, конечно, не много требовалось, чтобы нас удивить; но он мог судить и о насущных, весьма интересных темах, и, что всего драгоценнее, с замечательною рассудительностию.
I must mention as a peculiar fact that almost from the first day we all of us thought him a very sensible fellow.	Упомяну как странность: все у нас, чуть не с первого дня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком.
He was not very talkative, he was elegant without exaggeration, surprisingly modest, and at the same time bold and self-reliant, as none of us were.	Он был не очень разговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто.
Our dandies gazed at him with envy, and were completely eclipsed by him.	Наши франты смотрели на него с завистью и совершенно пред ним стушевывались.
His face, too, impressed me. His hair was of a peculiarly intense black, his light-coloured eyes were peculiarly light and calm, his complexion was peculiarly soft and white, the red in his cheeks was too bright and clear, his teeth were like pearls, and his lips like coral-one would have thought that he must be a paragon of beauty, yet at the same time there seemed something repellent about him.	Поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, - казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен.

It was said that his face suggested a mask; so much was said though, among other things they talked of his extraordinary physical strength.	Говорили, что лицо его напоминает маску; впрочем, многое говорили, между прочим, и о чрезвычайной телесной его силе.
He was rather tall.	Росту он был почти высокого.
Varvara Petrovna looked at him with pride, yet with continual uneasiness.	Варвара Петровна смотрела на него с гордостию, но постоянно с беспокойством.
He spent about six months among us-listless, quiet, rather morose. He made his appearance in society, and with unfailing propriety performed all the duties demanded by our provincial etiquette.	Он прожил у нас с полгода - вяло, тихо, довольно угрюмо; являлся в обществе и с неуклонным вниманием исполнял весь наш губернский этикет.
He was related, on his father's side, to the governor, and was received by the latter as a near kinsman.	Губернатору, по отцу, он был сродни и в доме его принят как близкий родственник.
But a few months passed and the wild beast showed his claws.	Но прошло несколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти.
I may observe by the way, in parenthesis, that Ivan Ossipovitch, our dear mild governor, was rather like an old woman, though he was of good family and highly connected-which explains the fact that he remained so long among us, though he steadily avoided all the duties of his office.	Кстати замечу в скобках, что милый, мягкий наш Иван Осипович, бывший наш губернатор, был несколько похож на бабу, но хорошей фамилии и со связями, - чем и объясняется то, что он просидел у нас столько лет, постоянно отмахиваясь руками от всякого дела.
From his munificence and hospitality he ought rather to have been a marshal of nobility of the good old days than a governor in such busy times as ours.	По хлебосольству его и гостеприимству ему бы следовало быть предводителем дворянства старого доброго времени, а не губернатором в такое хлопотливое время, как наше.
It was always said in the town that it was not he, but Varvara Petrovna who governed the province.	В городе постоянно говорили, что управляет губернией не он, а Варвара Петровна.
Of course this was said sarcastically; however, it was certainly a falsehood.	Конечно, это было едко сказано, но, однако же, -решительная ложь.
And, indeed, much wit was wasted on the subject among us.	Да и мало ли было на этот счет потрачено у нас остроумия.
On the contrary, in later years, Varvara Petrovna purposely and consciously withdrew from anything like a position of authority, and, in spite of the extraordinary respect in which she was held by the whole province, voluntarily confined her influence within strict limits set up by herself.	Напротив, Варвара Петровна, в последние годы, особенно и сознательно устранила себя от всякого высшего назначения, несмотря на чрезвычайное уважение к ней всего общества, и добровольно заключилась в строгие пределы, ею самою себе поставленные.
Instead of these higher responsibilities she suddenly took up the management of her estate, and, within two or three years, raised the revenue from it almost to what it had yielded in the past.	Вместо высших назначений она вдруг начала заниматься хозяйством и в два-три года подняла доходность своего имения чуть не на прежнюю степень.
Giving up her former romantic impulses (trips to Petersburg, plans for founding a magazine, and so on) she began to be careful and to save money.	Вместо прежних поэтических порывов (поездки в Петербург, намерения издавать журнал и пр.) она стала копить и скупиться.
She kept even Stepan Trofimovitch at a distance, allowing him to take lodgings in another house (a change for which he had long been worrying her under various pretexts).	Даже Степана Трофимовича отдалила от себя, позволив ему нанимать квартиру в другом доме (о чем тот давно уже приставал к ней сам под разными предлогами).

Little by little Stepan Trofimovitch began to call her a prosaic woman, or more jestingly, "My prosaic friend."	Мало-помалу Степан Трофимович стал называть ее прозаическою женщиной или еще шутливее: "своим прозаическим другом".
I need hardly say he only ventured on such jests in an extremely respectful form, and on rare, and carefully chosen, occasions.	Разумеется, эти шутки он позволял себе не иначе как в чрезвычайно почтительном виде и долго выбирая удобную минуту.
All of us in her intimate circle felt-Stepan Trofimovitch more acutely than any of us-that her son had come to her almost, as it were, as a new hope, and even as a sort of new aspiration.	Все мы, близкие, понимали, - а Степан Трофимович чувствительнее всех нас, - что сын явился пред нею теперь как бы в виде новой надежды и даже в виде какой-то новой мечты.
Her passion for her son dated from the time of his successes in Petersburg society, and grew more intense from the moment that he was degraded in the army.	Страсть ее к сыну началась со времени удач его в петербургском обществе и особенно усилилась с той минуты, когда получено было известие о разжаловании его в солдаты.
Yet she was evidently afraid of him, and seemed like a slave in his presence.	А между тем она очевидно боялась его и казалась пред ним словно рабой.
It could be seen that she was afraid of something vague and mysterious which she could not have put into words, and she often stole searching glances at "Nicolas," scrutinising him reflectively... and behold-the wild beast suddenly showed his claws.	Заметно было, что она боялась чего-то неопределенного, таинственного, чего и сама не могла бы высказать, и много раз неприметно и пристально приглядывалась к Nicolas, что-то соображая и разгадывая... и вот - зверь вдруг выпустил свои когти.
II	II
Suddenly, apropos of nothing, our prince was guilty of incredible outrages upon various persons and, what was most striking these outrages were utterly unheard of, quite inconceivable, unlike anything commonly done, utterly silly and mischievous, quite unprovoked and objectless.	Наш принц вдруг, ни с того ни с сего, сделал две-три невозможные дерзости разным лицам, то есть главное именно в том состояло, что дерзости эти совсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не такие, какие в обыкновенном употреблении, совсем дрянные и мальчишнические, и черт знает для чего, совершенно без всякого повода.
One of the most respected of our club members, on our committee of management, Pyotr Pavlovitch Gaganov, an elderly man of high rank in the service, had formed the innocent habit of declaring vehemently on all sorts of occasions:	Один из почтеннейших старшин нашего клуба, Павел Павлович Г аганов, человек пожилой и даже заслуженный, взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать:
"No, you can't lead me by the nose!"	"Нет-с, меня не проведут за нос!"
Well, there is no harm in that.	Оно и пусть бы.
But one day at the club, when he brought out this phrase in connection with some heated discussion in the midst of a little group of members (all persons of some consequence) Nikolay Vsyevolodovitch, who was standing on one side, alone and unnoticed, suddenly went up to Pyotr Pavlovitch, took him unexpectedly and firmly with two fingers by the nose, and succeeded in leading him two or three steps across the room.	Но однажды в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу, проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей (и всё людей не последних), Николай Всеволодович, стоявший в стороне один и к которому никто и не обращался, вдруг подошел к Павлу Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собою по зале два-три шага.
He could have had no grudge against Mr. Gaganov.	Злобы он не мог иметь никакой на господина Гаганова.

It might be thought to be a mere schoolboy prank, though, of course, a most unpardonable one. Yet, describing it afterwards, people said that he looked almost dreamy at the very instant of the operation, "as though he had gone out of his mind," but that was recalled and reflected upon long afterwards.	Можно было подумать, что это чистое школьничество, разумеется непростительнейшее; и, однако же, рассказывали потом, что он в самое мгновение операции был почти задумчив, "точно как бы с ума сошел"; но это уже долго спустя припомнили и сообразили.
In the excitement of the moment all they recalled was the minute after, when he certainly saw it all as it really was, and far from being confused smiled gaily and maliciously "without the slightest regret."	Сгоряча все сначала запомнили только второе мгновение, когда он уже наверно всё понимал в настоящем виде и не только не смутился, но, напротив, улыбался злобно и весело, "без малейшего раскаяния".
There was a terrific outcry; he was surrounded.	Шум поднялся ужаснейший; его окружили.
Nikolay Vsyevolodovitch kept turning round, looking about him, answering nobody, and glancing curiously at the persons exclaiming around him.	Николай Всеволодович повертывался и посматривал кругом, не отвечая никому и с любопытством приглядываясь к восклицавшим лицам.
At last he seemed suddenly, as it were, to sink into thought again-so at least it was reported-frowned, went firmly up to the affronted Pyotr Pavlovitch, and with evident vexation said in a rapid mutter:	Наконец, вдруг как будто задумался опять, - так по крайней мере передавали, - нахмурился, твердо подошел к оскорбленному Павлу Павловичу и скороговоркой, с видимою досадой, пробормотал:
"You must forgive me, of course... I really don't know what suddenly came over me... it's silly."	-Вы, конечно, извините... Я, право, не знаю, как мне вдруг захотелось... глупость...
The carelessness of his apology was almost equivalent to a fresh insult.	Небрежность извинения равнялась новому оскорблению.
The outcry was greater than ever.	Крик поднялся еще пуще.
Nikolay Vsyevolodovitch shrugged his shoulders and went away.	Николай Всеволодович пожал плечами ц вышел.
All this was very stupid, to say nothing of its gross indecency- A calculated and premeditated indecency as it seemed at first sight-and therefore a premeditated and utterly brutal insult to our whole society.	Всё это было очень глупо, не говоря уже о безобразии - безобразии рассчитанном и умышленном, как казалось с первого взгляда, а стало быть, составлявшем умышленное, до последней степени наглое оскорбление всему нашему обществу.
So it was taken to be by every one.	Так и было это всеми понято.
We began by promptly and unanimously striking young Stavrogin's name off the list of club members. Then it was decided to send an appeal in the name of the whole club to the governor, begging him at once (without waiting for the case to be formally tried in court) to use "the administrative power entrusted to him" to restrain this dangerous ruffian, "this duelling bully from the capital, and so protect the tranquillity of all the gentry of our town from injurious encroachments."	Начали с того, что немедленно и единодушно исключили господина Ставрогина из числа членов клуба; затем порешили от лица всего клуба обратиться к губернатору и просить его немедленно (не дожидаясь, пока дело начнется формально судом) обуздать вредного буяна, столичного "бретера, вверенною ему административною властию, и тем оградить спокойствие всего порядочного круга нашего города от вредных посягновений".
It was added with angry resentment that "a law might be found to control even Mr. Stavrogin."	С злобною невинностию прибавляли при этом, что, "может быть, и на господина Ставрогина найдется какой-нибудь закон".

This phrase was prepared by way of a thrust at the governor on account of Varvara Petrovna.	Именно эту фразу приготовляли губернатору, чтоб уколоть его за Варвару Петровну.
They elaborated it with relish.	Размазывали с наслаждением.
As ill luck would have it, the governor was not in the town at the time. He had gone to a little distance to stand godfather to the child of a very charming lady, recently left a widow in an interesting condition. But it was known that he would soon be back.	Губернатора, как нарочно, не случилось тогда в городе; он уехал неподалеку крестить ребенка у одной интересной и недавней вдовы, оставшейся после мужа в интересном положении; но знали, что он скоро воротится.
In the meanwhile they got up a regular ovation for the respected and insulted gentleman; people embraced and kissed him; the whole town called upon him.	В ожидании же устроили почтенному и обиженному Павлу Павловичу целую овацию: обнимали и целовали его; весь город перебывал у него с визитом.
It was even proposed to give a subscription dinner in his honour, and they only gave up the idea at his earnest request-reflecting possibly at last that the man had, after all, been pulled by the nose and that that was really nothing to congratulate him upon.	Проектировали даже в честь его по подписке обед, и только по усиленной его же просьбе оставили эту мысль, - может быть, смекнув наконец, что человека все-таки протащили за нос и что, стало быть, очень-то уж торжествовать нечего.
Yet, how had it happened?	И, однако, как же это случилось?
How could it have happened?	Как могло это случиться?
It is remarkable that no one in the whole town put down this savage act to madness.	Замечательно именно то обстоятельство, что никто у нас, в целом городе, не приписал этого дикого поступка сумасшествию.
They must have been predisposed to expect such actions from Nikolay Vsyevolodovitch, even when he was sane.	Значит, от Николая Всеволодовича, и от умного, наклонны были ожидать таких же поступков.
For my part I don't know to this day how to explain it, in spite of the event that quickly followed and apparently explained everything, and conciliated every one.	С своей стороны, я даже до сих пор не знаю, как объяснить, несмотря даже на вскоре последовавшее событие, казалось бы всё объяснившее и всех, по-видимому, умиротворившее.
I will add also that, four years later, in reply to a discreet question from me about the incident at the club, Nikolay Vsyevolodovitch answered, frowning:	Прибавлю тоже, что четыре года спустя Николай Всеволодович на мой осторожный вопрос насчет этого прошедшего случая в клубе ответил нахмурившись:
"I wasn't quite well at the time."	"Да, я был тогда не совсем здоров".
But there is no need to anticipate events.	Но забегать вперед нечего.
The general outburst of hatred with which every one fell upon the "ruffian and duelling bully from the capital" also struck me as curious.	Любопытен был для меня и тот взрыв всеобщей ненависти, с которою все у нас накинулись тогда на "буяна и столичного бретера".
They insisted on seeing an insolent design and deliberate intention to insult our whole society at once.	Непременно хотели видеть наглый умысел и рассчитанное намерение разом оскорбить всё общество.
The truth was no one liked the fellow, but, on the contrary, he had set every one against him-and one wonders how.	Подлинно не угодил человек никому и, напротив, всех вооружил, - а чем бы, кажется?

Up to the last incident he had never quarrelled with anyone, nor insulted anyone, but was as courteous as a gentleman in a fashion-plate, if only the latter were able to speak.	До последнего случая он ни разу ни с кем не поссорился и никого не оскорбил, а уж вежлив был так, как кавалер с модной картинки, если бы только тот мог заговорить.
I imagine that he was hated for his pride.	Полагаю, что за гордость его ненавидели.
Even our ladies, who had begun by adoring him, railed against him now, more loudly than the men.	Даже наши дамы, начавшие обожанием, вопили теперь против него еще пуще мужчин.
Varvara Petrovna was dreadfully overwhelmed.	Варвара Петровна была ужасно поражена.
She confessed afterwards to Stepan Trofimovitch that she had had a foreboding of all this long before, that every day for the last six months she had been expecting "just something of that sort," a remarkable admission on the part of his own mother.	Она призналась потом Степану Трофимовичу, что всё это она давно предугадывала, все эти полгода каждый день, и даже именно в "этом самом роде" - признание замечательное со стороны родной матери.
"It's begun!" she thought to herself with a shudder.	"Началось!" - подумала она содрогаясь.
The morning after the incident at the club she cautiously but firmly approached the subject with her son, but the poor woman was trembling all over in spite of her firmness.	На другое утро после рокового вечера в клубе она приступила, осторожно, но решительно, к объяснению с сыном, а между тем вся так и трепетала, бедная, несмотря на решимость.
She had not slept all night and even went out early to Stepan Trofimovitch's lodgings to ask his advice, and shed tears there, a thing which she had never been known to do before anyone.	Она всю ночь не спала и даже ходила рано утром совещаться к Степану Трофимовичу и у него заплакала, чего никогда еще с нею при людях не случалось.
She longed for "Nicolas" to say something to her, to deign to give some explanation.	Ей хотелось, чтобы Nicolas по крайней мере хоть что-нибудь ей сказал, хоть объясниться бы удостоил.
Nikolay, who was always so polite and respectful to his mother, listened to her for some time scowling, but very seriously. He suddenly got up without saying a word, kissed her hand and went away.	Nicolas, всегда столь вежливый и почтительный с матерью, слушал ее некоторое время насупившись, но очень серьезно; вдруг встал, не ответив ни слова, поцеловал у ней ручку и вышел.
That very evening, as though by design, he perpetrated another scandal. It was of a more harmless and ordinary character than the first. Yet, owing to the state of the public mind, it increased the outcry in the town.	А в тот же день, вечером, как нарочно, подоспел и другой скандал, хотя и гораздо послабее и пообыкновеннее первого, но тем не менее, благодаря всеобщему настроению, весьма усиливший городские вопли.
Our friend Liputin turned up and called on Nikolay Vsyevolodovitch immediately after the latter's interview with his mother, and earnestly begged for the honour of his company at a little party he was giving for his wife's birthday that evening.	Именно подвернулся наш приятель Липутин. Он явился к Николаю Всеволодовичу тотчас после объяснения того с мамашей и убедительно просил его сделать честь пожаловать к нему в тот же день на вечеринку по поводу дня рождения его жены.
Varvara Petrovna had long watched with a pang at her heart her son's taste for such low company, but she had not dared to speak of it to him.	Варвара Петровна уже давно с содроганием смотрела на такое низкое направление знакомств Николая Всеволодовича, но заметить ему ничего не смела на этот счет.
He had made several acquaintances besides Liputin in the third rank of our society, and even in lower depths-he had a propensity for making such friends.	Он уже и кроме того завел несколько знакомств в этом третьестепенном слое нашего общества и даже еще ниже, - но уж такую имел наклонность.
He had never been in Liputin's house before, though he had met the man himself.	У Липутина же в доме до сих пор еще не был, хотя с ним самим и встречался.

He guessed that Liputin's invitation now was the consequence of the previous day's scandal, and that as a local liberal he was delighted at the scandal, genuinely believing that that was the proper way to treat stewards at the club, and that it was very well done.	Он угадал, что Липутин зовет его теперь вследствие вчерашнего скандала в клубе и что он, как местный либерал, от этого скандала в восторге, искренно думает, что так и надо поступать с клубными старшинами и что это очень хорошо.
Nikolay Vsyevolodovitch smiled and promised to come.	Николай Всеволодович рассмеялся и обещал приехать.
A great number of guests had assembled. The company was not very presentable, but very sprightly.	Г остей набралось множество; народ был неказистый, но разбитной.
Liputin, vain and envious, only entertained visitors twice a year, but on those occasions he did it without stint.	Самолюбивый и завистливый Липутин всего только два раза в год созывал гостей, но уж в эти разы не скупился.
The most honoured of the invited guests, Stepan Trofimovitch, was prevented by illness from being present.	Самый почетнейший гость, Степан Трофимович, по болезни не приехал.
Tea was handed, and there were refreshments and vodka in plenty. Cards were played at three tables, and while waiting for supper the young people got up a dance.	Подавали чай, стояла обильная закуска и водка; играли на трех столах, а молодежь в ожидании ужина затеяла под фортепиано танцы.
Nikolay Vsyevolodovitch led out Madame Liputin-a very pretty little woman who was dreadfully shy of him-took two turns round the room with her, sat down beside her, drew her into conversation and made her laugh.	Николай Всеволодович поднял мадам Липутину -чрезвычайно хорошенькую дамочку, ужасно пред ним робевшую, - сделал с нею два тура, уселся подле, разговорил, рассмешил ее.
Noticing at last how pretty she was when she laughed, he suddenly, before all the company, seized her round the waist and kissed her on the lips two or three times with great relish.	Заметив наконец, какая она хорошенькая, когда смеется, он вдруг, при всех гостях, обхватил ее за талию и поцеловал в губы, раза три сряду, в полную сласть.
The poor frightened lady fainted.	Испуганная бедная женщина упала в обморок.
Nikolay Vsyevolodovitch took his hat and went up to the husband, who stood petrified in the middle of the general excitement. Looking at him he, too, became confused and muttering hurriedly	Николай Всеволодович взял шляпу, подошел к оторопевшему среди всеобщего смятения супругу, глядя на него сконфузился и сам и, пробормотав ему наскоро:
"Don't be angry," went away.	"Не сердитесь", вышел.
Liputin ran after him in the entry, gave him his fur-coat with his own hands, and saw him down the stairs, bowing.	Липутин побежал за ним в переднюю, собственноручно подал ему шубу и с поклонами проводил с лестницы.
But next day a rather amusing sequel followed this comparatively harmless prank-a sequel from which Liputin gained some credit, and of which he took the fullest possible advantage.	Но завтра же как раз подоспело довольно забавное прибавление к этой, в сущности невинной, истории, говоря сравнительно, -прибавление, доставившее с тех пор Липутину некоторый даже почет, которым он и сумел воспользоваться в полную свою выгоду.

At ten o'clock in the morning Liputin's servant Agafya, an easy-mannered, lively, rosy-cheeked peasant woman of thirty, made her appearance at Stavrogin's house, with a message for Nikolay Vsyevolodovitch. She insisted on seeing "his honour himself."	Часов в десять утра в доме госпожи Ставрогиной явилась работница Липутина, Агафья, развязная, бойкая и румяная бабенка, лет тридцати, посланная им с поручением к Николаю Всеволодовичу и непременно желавшая "повидать их самих-с".
He had a very bad headache, but he went out.	У него очень болела голова, но он вышел.
Varvara Petrovna succeeded in being present when the message was given.	Варваре Петровне удалось присутствовать при передаче поручения.
"Sergay Vassilyevitch" (Liputin's name), Agafya rattled off briskly, "bade me first of all give you his respectful greetings and ask after your health, what sort of night your honour spent after yesterday's doings, and how your honour feels now after yesterday's doings?"	- Сергей Васильич (то есть Липутин), - бойко затараторила Агафья, - перво-наперво приказали вам очень кланяться и о здоровье спросить-с, как после вчерашнего изволили почивать и как изволите теперь себя чувствовать, после вчерашнего-c?
Nikolay Vsyevolodovitch smiled.	Николай Всеволодович усмехнулся.
"Give him my greetings and thank him, and tell your master from me, Agafya, that he's the most sensible man in the town."	- Кланяйся и благодари, да скажи ты своему барину от меня, Агафья, что он самый умный человек во всем городе.
"And he told me to answer that," Agafya caught him up still more briskly, "that he knows that without your telling him, and wishes you the same."	- А они против этого приказали вам отвечать-с, -еще бойчее подхватила Агафья, - что они и без вас про то знают и вам того же желают.
"Really! But how could he tell what I should say to you?"	- Вот! да как он мог узнать про то, что я тебе скажу?
"I can't say in what way he could tell, but when I had set off and had gone right down the street, I heard something, and there he was, running after me without his cap.	-Уж не знаю, каким это манером узнали-с, а когда я вышла и уж весь проулок прошла, слышу, они меня догоняют без картуза-с:
'I say, Agafya, if by any chance he says to you,	"Ты, говорят, Агафьюшка, если, по отчаянии, прикажут тебе:
"Tell your master that he has more sense than all the town," you tell him at once, don't forget,	"Скажи, дескать, своему барину, что он умней во всем городе", так ты им тотчас на то не забудь:
"The master himself knows that very well, and wishes you the same......	"Сами оченно хорошо про то знаем-с и вам того же самого желаем-с...""
III	III
At last the interview with the governor took place too.	Наконец произошло объяснение и с губернатором.
Our dear, mild, Ivan Ossipovitch had only just returned and only just had time to hear the angry complaint from the club.	Милый, мягкий наш Иван Осипович только что воротился и только что успел выслушать горячую клубную жалобу.
There was no doubt that something must be done, but he was troubled.	Без сомнения, надо было что-нибудь сделать, но он смутился.
The hospitable old man seemed also rather afraid of his young kinsman.	Гостеприимный наш старичок тоже как будто побаивался своего молодого родственника.

He made up his mind, however, to induce him to apologise to the club and to his victim in satisfactory form, and, if required, by letter, and then to persuade him to leave us for a time, travelling, for instance, to improve his mind, in Italy, or in fact anywhere abroad.	Он решился, однако, склонить его извиниться пред клубом и пред обиженным, но в удовлетворительном виде, и если потребуется, то и письменно; а затем мягко уговорить его нас оставить, уехав, например, для любознательности в Италию и вообще куда-нибудь за границу.
In the waiting-room in which on this occasion he received Nikolay Vsyevolodovitch (who had been at other times privileged as a relation to wander all over the house unchecked), Alyosha Telyatnikov, a clerk of refined manners, who was also a member of the governor's household, was sitting in a corner opening envelopes at a table, and in the next room, at the window nearest to the door, a stout and sturdy colonel, a former friend and colleague of the governor, was sitting alone reading the Golos, paying no attention, of course, to what was taking place in the waiting-room; in fact, he had his back turned.	В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал "Голос", разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
Ivan Ossipovitch approached the subject in a roundabout way, almost in a whisper, but kept getting a little muddled.	Иван Осипович заговорил отдаленно, почти шепотом, но всё несколько путался.
Nikolay looked anything but cordial, not at all as a relation should. He was pale and sat looking down and continually moving his eyebrows as though trying to control acute pain.	Nicolas смотрел очень нелюбезно, совсем не по-родственному, был бледен, сидел потупившись и слушал сдвинув брови, как будто преодолевая сильную боль.
"You have a kind heart and a generous one, Nicolas," the old man put in among other things, "you're a man of great culture, you've grown up in the highest circles, and here too your behaviour has hitherto been a model, which has been a great consolation to your mother, who is so precious to all of us.... And now again everything has appeared in such an unaccountable light, so detrimental to all!	- Сердце у вас доброе, Nicolas, и благородное, -включил, между прочим, старичок, - человек вы образованнейший, вращались в кругу высшем, да и здесь доселе держали себя образцом и тем успокоили сердце дорогой нам всем матушки вашей... И вот теперь всё опять является в таком загадочном и опасном для всех колорите!
I speak as a friend of your family, as an old man who loves you sincerely and a relation, at whose words you cannot take offence.... Tell me, what drives you to such reckless proceedings so contrary to all accepted rules and habits?	Говорю как друг вашего дома, как искренно любящий вас пожилой и вам родной человек, от которого нельзя обижаться... Скажите, что побуждает вас к таким необузданным поступкам, вне всяких принятых условий и мер?
What can be the meaning of such acts which seem almost like outbreaks of delirium?"	Что могут означать такие выходки, подобно как в бреду?
Nikolay listened with vexation and impatience.	Nicolas слушал с досадой и с нетерпением.
All at once there was a gleam of something sly and mocking in his eyes.	Вдруг как бы что-то хитрое и насмешливое промелькнуло в его взгляде.
"I'll tell you what drives me to it," he said sullenly, and looking round him he bent down to Ivan Ossipovitch's ear.	- Я вам, пожалуй, скажу, что побуждает, - угрюмо проговорил он и, оглядевшись, наклонился к уху Ивана Осиповича.
The refined Alyosha Telyatnikov moved three steps farther away towards the window, and the colonel coughed over the Golos.	Воспитанный Алеша Телятников отдалился еще шага на три к окну, а полковник кашлянул за "Голосом".

Poor Ivan Ossipovitch hurriedly and trustfully inclined his ear; he was exceedingly curious.	Бедный Иван Осипович поспешно и доверчиво протянул свое ухо; он до крайности был любопытен.
And then something utterly incredible, though on the other side only too unmistakable, took place.	И вот тут-то и произошло нечто совершенно невозможное, а с другой стороны, и слишком ясное в одном отношении.
The old man suddenly felt that, instead of telling him some interesting secret, Nikolay had seized the upper part of his ear between his teeth and was nipping it rather hard.	Старичок вдруг почувствовал, что Nicolas, вместо того чтобы прошептать ему какой-нибудь интересный секрет, вдруг прихватил зубами и довольно крепко стиснул в них верхнюю часть его уха.
He shuddered, and breath failed him.	Он задрожал, и дух его прервался.
"Nicolas, this is beyond a joke!" he moaned mechanically in a voice not his own.	- Nicolas, что за шутки! - простонал он машинально, не своим голосом.
Alyosha and the colonel had not yet grasped the situation, besides they couldn't see, and fancied up to the end that the two were whispering together; and yet the old man's desperate face alarmed them.	Алеша и полковник еще не успели ничего понять, да им и не видно было и до конца казалось, что те шепчутся; а между тем отчаянное лицо старика их тревожило.
They looked at one another with wide-open eyes, not knowing whether to rush to his assistance as agreed or to wait.	Они смотрели выпуча глаза друг на друга, не зная, броситься ли им на помощь, как было условлено, или еще подождать.
Nikolay noticed this perhaps, and bit the harder.	Nicolas заметил, может быть, это и притиснул ухо побольнее.
"Nicolas! Nicolas!" his victim moaned again, "come... you've had your joke, that's enough!"	-Nicolas, Nicolas! - простонала опять жертва,-ну... пошутил и довольно...
In another moment the poor governor would certainly have died of terror; but the monster had mercy on him, and let go his ear.	Еще мгновение, и, конечно, бедный умер бы от испуга; но изверг помиловал и выпустил ухо.
The old man's deadly terror lasted for a full minute, and it was followed by a sort of fit.	Весь этот смертный страх продолжался с полную минуту, и со стариком после того приключился какой-то припадок.
Within half an hour Nikolay was arrested and removed for the time to the guard-room, where he was confined in a special cell, with a special sentinel at the door.	Но через полчаса Nicolas был арестован и отведен, покамест, на гауптвахту, где и заперт в особую каморку, с особым часовым у дверей.
This decision was a harsh one, but our mild governor was so angry that he was prepared to take the responsibility even if he had to face Varvara Petrovna.	Решение было резкое, но наш мягкий начальник до того рассердился, что решился взять на себя ответственность даже пред самой Варварой Петровной.
To the general amazement, when this lady arrived at the governor's in haste and in nervous irritation to discuss the matter with him at once, she was refused admittance, whereupon, without getting out of the carriage, she returned home, unable to believe her senses.	Ко всеобщему изумлению, этой даме, поспешно и в раздражении прибывшей к губернатору для немедленных объяснений, было отказано у крыльца в приеме; с тем она и отправилась, не выходя из кареты, обратно домой, не веря самой себе.
And at last everything was explained!	И наконец-то всё объяснилось!

At two o'clock in the morning the prisoner, who had till then been calm and had even slept, suddenly became noisy, began furiously beating on the door with his fists,-with unnatural strength wrenched the iron grating off the door, broke the window, and cut his hands all over.	В два часа пополуночи арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественною силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло и изрезал себе руки.
When the officer on duty ran with a detachment of men and the keys and ordered the cell to be opened that they might rush in and bind the maniac, it appeared that he was suffering from acute brain fever. He was taken home to his mother.	Когда караульный офицер прибежал с командой и ключами и велел отпереть каземат, чтобы броситься на взбесившегося и связать его, то оказалось, что тот был в сильнейшей белой горячке; его перевезли домой к мамаше.
Everything was explained at once.	Всё разом объяснилось.
All our three doctors gave it as their opinion that the patient might well have been in a delirious state for three days before, and that though he might have apparently been in possession of full consciousness and cunning, yet he might have been deprived of common sense and will, which was indeed borne out by the facts.	Все три наши доктора дали мнение, что и за три дня пред сим больной мог уже быть как в бреду и хотя и владел, по-видимому, сознанием и хитростию, но уже не здравым рассудком и волей, что, впрочем, подтверждалось и фактами.
So it turned out that Liputin had guessed the truth sooner than any one.	Выходило таким образом, что Липутин раньше всех догадался.
Ivan Ossipovitch, who was a man of delicacy and feeling, was completely abashed. But what was striking was that he, too, had considered Nikolay Vsyevolodovitch capable of any mad action even when in the full possession of his faculties.	Иван Осипович, человек деликатный и чувствительный, очень сконфузился; но любопытно, что и он считал, стало быть, Николая Всеволодовича способным на всякий сумасшедший поступок в полном рассудке.
At the club, too, people were ashamed and wondered how it was they had failed to "see the elephant" and had missed the only explanation of all these marvels: there were, of course, sceptics among them, but they could not long maintain their position.	В клубе тоже устыдились и недоумевали, как это они все слона не приметили и упустили единственное возможное объяснение всем чудесам. Явились, разумеется, и скептики, но продержались не долго.
Nikolay was in bed for more than two months.	Nicolas пролежал с лишком два месяца.
A famous doctor was summoned from Moscow for a consultation; the whole town called on Varvara Petrovna.	Из Москвы был выписан известный врач для консилиума; весь город посетил Варвару Петровну.
She forgave them.	Она простила.
When in the spring Nikolay had completely recovered and assented without discussion to his mother's proposal that he should go for a tour to Italy, she begged him further to pay visits of farewell to all the neighbours, and so far as possible to apologise where necessary.	Когда, к весне, Nicolas совсем уже выздоровел и, без всякого возражения, согласился на предложение мамаши съездить в Италию, то она же и упросила его сделать всем у нас прощальные визиты и при этом, сколько возможно и где надо, извиниться.
Nikolay agreed with great alacrity.	Nicolas согласился с большою охотой.
It became known at the club that he had had a most delicate explanation with Pyotr Pavlovitch Gaganov, at the house of the latter, who had been completely satisfied with his apology.	В клубе известно было, что он имел с Павлом Павловичем Г агановым деликатнейшее объяснение у того в доме, которым тот остался совершенно доволен.

As he went round to pay these calls Nikolay was very grave and even gloomy.	Разъезжая по визитам, Nicolas был очень серьезен и несколько даже мрачен.
Every one appeared to receive him sympathetically, but everybody seemed embarrassed and glad that he was going to Italy.	Все приняли его, по-видимому, с полным участием, но все почему-то конфузились и рады были тому, что он уезжает в Италию.
Ivan Ossipovitch was positively tearful, but was, for some reason, unable to bring himself to embrace him, even at the final leave-taking.	Иван Осипович даже прослезился, но почему-то не решился обнять его даже и при последнем прощании.
It is true that some of us retained the conviction that the scamp had simply been making fun of us, and that the illness was neither here nor there.	Право, некоторые у нас так и остались в уверенности, что негодяй просто насмеялся над всеми, а болезнь - это что-нибудь так.
He went to see Liputin too.	Заехал он и к Липутину.
"Tell me," he said, "how could you guess beforehand what I should say about your sense and prime Agafya with an answer to it?"	- Скажите, - спросил он его, - каким образом вы могли заране угадать то, что я скажу о вашем уме, и снабдить Агафью ответом?
"Why," laughed Liputin, "it was because I recognised that you were a clever man, and so I foresaw what your answer would be."	- А таким образом, - засмеялся Липутин, - что ведь и я вас за умного человека почитаю, а потому и ответ ваш заране мог предузнать.
"Anyway, it was a remarkable coincidence.	- Все-таки замечательное совпадение.
But, excuse me, did you consider me a sensible man and not insane when you sent Agafya?"	Но, однако, позвольте: вы, стало быть, за умного же человека меня почитали, когда присылали Агафью, а не за сумасшедшего?
"For the cleverest and most rational, and I only pretended to believe that you were insane.... And you guessed at once what was in my mind, and sent a testimonial to my wit through Agafya."	- За умнейшего и за рассудительнейшего, а только вид такой подал, будто верю про то, что вы не в рассудке... Да и сами вы о моих мыслях немедленно тогда догадались и мне, чрез Агафью, патент на остроумие выслали.
"Well, there you're a little mistaken. I really was... unwell..." muttered Nikolay Vsyevolodovitch, frowning.	- Ну, тут вы немного ошибаетесь; я в самом деле... был нездоров... - пробормотал Николай Всеволодович нахмурившись.
"Bah!" he cried, "do you suppose I'm capable of attacking people when I'm in my senses?	- Ба! - вскричал он, - да неужели вы и в самом деле думаете, что я способен бросаться на людей в полном рассудке?
What object would there be in it?"	Да для чего же бы это?
Liputin shrank together and didn't know what to answer.	Липутин скрючился и не сумел ответить.
Nikolay turned pale or, at least, so it seemed to Liputin.	Nicolas несколько побледнел или так только показалось Липутину.
"You have a very peculiar way of looking at things, anyhow," Nikolay went on, "but as for Agafya, I understand, of course, that you simply sent her to be rude to me."	- Во всяком случае, у вас очень забавное настроение мыслей, - продолжал Nicolas, - а про Агафью я, разумеется, понимаю, что вы ее обругать меня присылали.
"I couldn't challenge you to a duel, could I?"	- Не на дуэль же было вас вызывать-с?
"Oh, no, of course!	- Ах да, бишь!
I seem to have heard that you're not fond of duels...."	Я ведь слышал что-то, что вы дуэли не любите...

"Why borrow from the French?" said Liputin, doubling up again.	- Что с французского-то переводить! - опять скрючился Липутин.
"You're for nationalism, then?"	- Народности придерживаетесь?
Liputin shrank into himself more than ever.	Липутин еще более скрючился.
"Bah, bah! What do I see?" cried Nicolas, noticing a volume of Consid?rant in the most conspicuous place on the table.	- Ба, ба! что я вижу! - вскричал Nicolas, вдруг заметив на самом видном месте, на столе, том Консидерана.
"You don't mean to say you're a Fourierist!	- Да уж не фурьерист ли вы?
I'm afraid you must be!	Ведь чего доброго!
And isn't this too borrowing from the French?" he laughed, tapping the book with his finger.	Так разве это не тот же перевод с французского? -засмеялся он, стуча пальцами в книгу.
"No, that's not taken from the French," Liputin cried with positive fury, jumping up from his chair. "That is taken from the universal language of humanity, not simply from the French.	- Нет, это не с французского перевод! - с какою-то даже злобой привскочил Липутин, - это со всемирно-человеческого языка будет перевод-с, а не с одного только французского!
From the language of the universal social republic and harmony of mankind, let me tell you!	С языка всемирно-человеческой социальной республики и гармонии, вот что-с!
Not simply from the French!"	А не с французского одного!..
"Foo! hang it all! There's no such language!" laughed Nikolay.	- Фу, черт, да такого и языка совсем нет! -продолжал смеяться Nicolas.
Sometimes a trifle will catch the attention and exclusively absorb it for a time.	Иногда даже мелочь поражает исключительно и надолго внимание.
Most of what I have to tell of young Stavrogin will come later. But I will note now as a curious fact that of all the impressions made on him by his stay in our town, the one most sharply imprinted on his memory was the unsightly and almost abject figure of the little provincial official, the coarse and jealous family despot, the miserly money-lender who picked up the candle-ends and scraps left from dinner, and was at the same time a passionate believer in some visionary future "social harmony," who at night gloated in ecstasies over fantastic pictures of a future phalanstery, in the approaching realisation of which, in Russia, and in our province, he believed as firmly as in his own existence.	О господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора бог знает какой будущей "социальной гармонии", упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в свое собственное существование.
And that in the very place where he had saved up to buy himself a "little home," where he had married for the second time, getting a dowry with his bride, where perhaps, for a hundred miles round there was not one man, himself included, who was the very least like a future member "of the universal human republic and social harmony."	И это там, где сам же он скопил себе "домишко", где во второй раз женился и взял за женой деньжонки, где, может быть, на сто верст кругом не было ни одного человека, начиная с него первого, хоть бы с виду только похожего на будущего члена "всемирно-общечеловеческой социальной республики и гармонии".
"God knows how these people come to exist!" Nikolay wondered, recalling sometimes the unlooked-for Fourierist.	"Бог знает как эти люди делаются!" - думал Nicolas в недоумении, припоминая иногда неожиданного фурьериста.

IV	IV
Our prince travelled for over three years, so that he was almost forgotten in the town.	Наш принц путешествовал три года с лишком, так что в городе почти о нем позабыли.
We learned from Stepan Trofimovitch that he had travelled all over Europe, that he had even been in Egypt and had visited Jerusalem, and then had joined some scientific expedition to Iceland, and he actually did go to Iceland.	Нам же известно было чрез Степана Трофимовича, что он изъездил всю Европу, был даже в Египте и заезжал в Иерусалим; потом примазался где-то к какой-то ученой экспедиции в Исландию и действительно побывал в Исландии.
It was reported too that he had spent one winter attending lectures in a German university.	Передавали тоже, что он одну зиму слушал лекции в одном немецком университете.
He did not write often to his mother, twice a year, or even less, but Varvara Petrovna was not angry or offended at this.	Он мало писал к матери - раз в полгода и даже реже; но Варвара Петровна не сердилась и не обижалась.
She accepted submissively and without repining the relations that had been established once for all between her son and herself. She fretted for her "Nicolas" and dreamed of him continually.	Раз установившиеся отношения с сыном она приняла безропотно и с покорностию, но, уж конечно, каждый день во все эти три года беспокоилась, тосковала и мечтала о своем Nicolas непрерывно.
She kept her dreams and lamentations to herself.	Ни мечтаний, ни жалоб своих не сообщала никому.
She seemed to have become less intimate even with Stepan Trofimovitch.	Даже от Степана Трофимовича, по-видимому, несколько отдалилась.
She was forming secret projects, and seemed to have become more careful about money than ever. She was more than ever given to saving money and being angry at Stepan Trofimovitch's losses at cards.	Она создавала какие-то планы про себя и, кажется, сделалась еще скупее, чем прежде, и еще пуще стала копить и сердиться за карточные проигрыши Степана Трофимовича.
At last, in the April of this year, she received a letter from Paris from Praskovya Ivanovna Drozdov, the widow of the general and the friend of Varvara Petrovna's childhood.	Наконец, в апреле нынешнего года она получила письмо из Парижа, от генеральши Прасковьи Ивановны Дроздовой, подруги своего детства.
Praskovya Ivanovna, whom Varvara Petrovna had not seen or corresponded with for eight years, wrote, informing her that Nikolay Vsyevolodovitch had become very intimate with them and a great friend of her only daughter, Liza, and that he was intending to accompany them to Switzerland, to Verney-Montreux, though in the household of Count K. (a very influential personage in Petersburg), who was now staying in Paris. He was received like a son of the family, so that he almost lived at the count's.	В письме своем Прасковья Ивановна, - с которою Варвара Петровна не видалась и не переписывалась лет уже восемь, - уведомляла ее, что Николай Всеволодович коротко сошелся с их домом и подружился с Лизой (единственною ее дочерью) и намерен сопровождать их летом в Швейцарию, в Vernex-Montreux, несмотря на то что в семействе графа К... (весьма влиятельного в Петербурге лица), пребывающего теперь в Париже, принят как родной сын, так что почти живет у графа.
The letter was brief, and the object of it was perfectly clear, though it contained only a plain statement of the above-mentioned facts without drawing any inferences from them.	Письмо было краткое и обнаруживало ясно свою цель, хотя кроме вышеозначенных фактов никаких выводов не заключало.

Varvara Petrovna did not pause long to consider; she made up her mind instantly, made her preparations, and taking with her her prot?g?e, Dasha (Shatov's sister), she set off in the middle of April for Paris, and from there went on to Switzerland.	Варвара Петровна долго не думала, мигом решилась и собралась, захватила с собою свою воспитанницу Дашу (сестру Шатова) и в половине апреля покатила в Париж и потом в Швейцарию.
She returned in July, alone, leaving Dasha with the Drozdovs. She brought us the news that the Drozdovs themselves had promised to arrive among us by the end of August.	Воротилась она в июле одна, оставив Дашу у Дроздовых; сами же Дроздовы, по привезенному ею известию, обещали явиться к нам в конце августа.
The Drozdovs, too, were landowners of our province, but the official duties of General Ivan Ivanovitch Drozdov (who had been a friend of Varvara Petrovna's and a colleague of her husband's) had always prevented them from visiting their magnificent estate.	Дроздовы были тоже помещики нашей губернии, но служба генерала Ивана Ивановича (бывшего приятеля Варвары Петровны и сослуживца ее мужа) постоянно мешала им навестить когда-нибудь их великолепное поместье.
On the death of the general, which had taken place the year before, the inconsolable widow had gone abroad with her daughter, partly in order to try the grape-cure which she proposed to carry out at Verney-Montreux during the latter half of the summer.	По смерти же генерала, приключившейся в прошлом году, неутешная Прасковья Ивановна отправилась с дочерью за границу, между прочим и с намерением употребить виноградное лечение, которое и располагала совершить в Vernex-Montreux во вторую половину лета.
On their return to Russia they intended to settle in our province for good.	По возвращении же в отечество намеревалась поселиться в нашей губернии навсегда.
She had a large house in the town which had stood empty for many years with the windows nailed up.	В городе у нее был большой дом, много уже лет стоявший пустым, с заколоченными окнами.
They were wealthy people.	Люди были богатые.
Praskovya Ivanovna had been, in her first marriage, a Madame Tushin, and like her school-friend, Varvara Petrovna, was the daughter of a government contractor of the old school, and she too had been an heiress at her marriage.	Прасковья Ивановна, в первом супружестве госпожа Тушина, была, как и пансионская подруга ее Варвара Петровна, тоже дочерью откупщика прошедшего времени и тоже вышла замуж с большим приданым.
Tushin, a retired cavalry captain, was also a man of means, and of some ability.	Отставной штаб-ротмистр Тушин и сам был человек со средствами и с некоторыми способностями.
At his death he left a snug fortune to his only daughter Liza, a child of seven.	Умирая, он завещал своей семилетней и единственной дочери Лизе хороший капитал.
Now that Lizaveta Nikolaevna was twenty-two her private fortune might confidently be reckoned at 200,000 roubles, to say nothing of the property-which was bound to come to her at the death of her mother, who had no children by her second marriage.	Теперь, когда Лизавете Николаевне было уже около двадцати двух лет, за нею смело можно было считать до двухсот тысяч рублей одних ее собственных денег, не говоря уже о состоянии, которое должно было ей достаться со временем после матери, не имевшей детей во втором супружестве.
Varvara Petrovna seemed to be very well satisfied with her expedition.	Варвара Петровна была, по-видимому, весьма довольна своею поездкой.

In her own opinion she had succeeded in coming to a satisfactory understanding with Praskovya Ivanovna, and immediately on her arrival she confided everything to Stepan Trofimovitch. She was positively effusive with him as she had not been for a very long time.	По ее мнению, она успела сговориться с Прасковьей Ивановной удовлетворительно и тотчас же по приезде сообщила всё Степану Трофимовичу; даже была с ним весьма экспансивна, что давно уже с нею не случалось.
"Hurrah!" cried Stepan Trofimovitch, and snapped his fingers.	- Ура! - вскричал Степан Трофимович и прищелкнул пальцами.
He was in a perfect rapture, especially as he had spent the whole time of his friend's absence in extreme dejection.	Он был в полном восторге, тем более что все время разлуки с своим другом провел в крайнем унынии.
On setting off she had not even taken leave of him properly, and had said nothing of her plan to "that old woman," dreading, perhaps, that he might chatter about it.	Уезжая за границу, она даже с ним не простилась как следует и ничего не сообщила из своих планов "этой бабе", опасаясь, может быть, чтоб он чего не разболтал.
She was cross with him at the time on account of a considerable gambling debt which she had suddenly discovered.	Она сердилась на него тогда за значительный карточный проигрыш, внезапно обнаружившийся.
But before she left Switzerland she had felt that on her return she must make up for it to her forsaken friend, especially as she had treated him very curtly for a long time past.	Но еще в Швейцарии почувствовала сердцем своим, что брошенного друга надо по возвращении вознаградить, тем более что давно уже сурово с ним обходилась.
Her abrupt and mysterious departure had made a profound and poignant impression on the timid heart of Stepan Trofimovitch, and to make matters worse he was beset with other difficulties at the same time.	Быстрая и таинственная разлука поразила и истерзала робкое сердце Степана Трофимовича, и, как нарочно, разом подошли и другие недоумения.
He was worried by a very considerable money obligation, which had weighed upon him for a long time and which he could never hope to meet without Varvara Petrovna's assistance.	Его мучило одно весьма значительное и давнишнее денежное обязательство, которое без помощи Варвары Петровны никак не могло быть удовлетворено.
Moreover, in the May of this year, the term of office of our mild and gentle Ivan Ossipovitch came to an end. He was superseded under rather unpleasant circumstances.	Кроме того, в мае нынешнего года окончилось наконец губернаторствование нашего доброго, мягкого Ивана Осиповича; его сменили, и даже с неприятностями.
Then, while Varvara Petrovna was still away, there followed the arrival of our new governor, Andrey Antonovitch von Lembke, and with that a change began at once to be perceptible in the attitude of almost the whole of our provincial society towards Varvara Petrovna, and consequently towards Stepan Trofimovitch.	Затем, в отсутствие Варвары Петровны, произошел и въезд нашего нового начальника, Андрея Антоновича фон Лембке; вместе с тем тотчас же началось и заметное изменение в отношениях почти всего нашего губернского общества к Варваре Петровне, а стало быть, и к Степану Трофимовичу.
He had already had time anyway to make some disagreeable though valuable observations, and seemed very apprehensive alone without Varvara Petrovna.	По крайней мере он уже успел собрать несколько неприятных, хотя и драгоценных наблюдений и, кажется, очень оробел один без Варвары Петровны.
He had an agitating suspicion that he had already been mentioned to the governor as a dangerous man.	Он с волнением подозревал, что о нем уже донесли новому губернатору, как о человеке опасном.

He knew for a fact that some of our ladies meant to give up calling on Varvara Petrovna.	Он узнал положительно, что некоторые из наших дам намеревались прекратить к Варваре Петровне визиты.
Of our governor's wife (who was only expected to arrive in the autumn) it was reported that though she was, so it was heard, proud, she was a real aristocrat, and "not like that poor Varvara Petrovna."	О будущей губернаторше (которую ждали у нас только к осени) повторяли, что она хотя, слышно, и гордячка, но зато уже настоящая аристократка, а не то что "какая-нибудь наша несчастная Варвара Петровна".
Everybody seemed to know for a fact, and in the greatest detail, that our governor's wife and Varvara Petrovna had met already in society and had parted enemies, so that the mere mention of Madame von Lembke's name would, it was said, make a painful impression on Varvara Petrovna.	Всем откудова-то было достоверно известно с подробностями, что новая губернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в свете и расстались враждебно, так что одно уже напоминание о госпоже фон Лембке производит будто бы на Варвару Петровну впечатление болезненное.
The confident and triumphant air of Varvara Petrovna, the contemptuous indifference with which she heard of the opinions of our provincial ladies and the agitation in local society, revived the flagging spirits of Stepan Trofimovitch and cheered him up at once.	Бодрый и победоносный вид Варвары Петровны, презрительное равнодушие, с которым она выслушала о мнениях наших дам и о волнении общества, воскресили упавший дух робевшего Степана Трофимовича и мигом развеселили его.
With peculiar, gleefully-obsequious humour, he was beginning to describe the new governor's arrival.	С особенным, радостно-угодливым юмором стал было он ей расписывать про въезд нового губернатора.
"You are no doubt aware, excellente amie," he said, jauntily and coquettishly drawling his words, "what is meant by a Russian administrator, speaking generally, and what is meant by a new Russian administrator, that is the newly-baked, newly-established...ces interminables mots Russes!	- Вам, excellente amie, без всякого сомнения известно, - говорил он, кокетничая и щегольски растягивая слова, - что такое значит русский администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове, то есть нововыпеченный, новопоставленный... Ces interminables mots russes!..
But I don't think you can know in practice what is meant by administrative ardour, and what sort of thing that is."	Но вряд ли могли вы узнать практически, что такое значит административный восторг и какая именно это штука?
"Administrative ardour?	- Административный восторг?
I don't know what that is."	Не знаю, что такое.
"Well... Vous savez chez nous... En un mot, set the most insignificant nonentity to sell miserable tickets at a railway station, and the nonentity will at once feel privileged to look down on you like a Jupiter, pour montrer son pouvoir when you go to take a ticket.	-То есть... Vous savez, chez nous... En un mot, поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя вправе смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, pour vous montrer son pouvoir.

'Now then,' he says, 'I shall show you my power'... and in them it comes to a genuine, administrative ardour. En un mot, I've read that some verger in one of our Russian churches abroad-mais c'est tr?s curieux-drove, literally drove a distinguished English family, les dames charmantes, out of the church before the beginning of the Lenten service... vous savez ces chants et le livre de Job... on the simple pretext that 'foreigners are not allowed to loaf about a Russian church, and that they must come at the time fixed....' And he sent them into fainting fits.... That verger was suffering from an attack of administrative ardour, et il a montr? son pouvoir."	"Дай-ка, дескать, я покажу над тобою мою власть..." И это в них до административного восторга доходит... En un mot, я вот прочел, что какой-то дьячок в одной из наших заграничных церквей, - mais c'est tr?s curieux, - выгнал, то есть выгнал буквально, из церкви одно замечательное английское семейство, les dames charmantes, пред самым началом великопостного богослужения, -vous savez ces chants et le livre de Job... -единственно под тем предлогом, что "шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок и чтобы приходили в показанное время...", и довел до обморока... Этот дьячок был в припадке административного восторга, et il a montr? son pouvoir...
"Cut it short if you can, Stepan Trofimovitch."	- Сократите, если можете, Степан Трофимович.
"Mr. von Lembke is making a tour of the province now.	- Господин фон Лембке поехал теперь по губернии.
En un mot, this Andrey Antonovitch, though he is a russified German and of the Orthodox persuasion, and even-I will say that for him-a remarkably handsome man of about forty..."	En un mot, этот Андрей Антонович, хотя и русский немец православного исповедания и даже - уступлю ему это - замечательно красивый мужчина, из сорокалетних...
"What makes you think he's a handsome man?	- С чего вы взяли, что красивый мужчина?
He has eyes like a sheep's."	У него бараньи глаза.
"Precisely so.	- В высшей степени.
But in this I yield, of course, to the opinion of our ladies."	Но уж я уступаю, так и быть, мнению наших дам...
"Let's get on, Stepan Trofimovitch, I beg you!	- Перейдемте, Степан Трофимович, прошу вас!
By the way, you're wearing a red neck-tie. Is it long since you've taken to it?"	Кстати, вы носите красные галстуки, давно ли?
"I've... I've only put it on to-day."	- Это я... я только сегодня...
"And do you take your constitutional?	- А делаете ли вы ваш моцион?
Do you go for a four-mile walk every day as the doctor told you to?"	Ходите ли ежедневно по шести верст прогуливаться, как вам предписано доктором?
"N-not... always."	- Не... не всегда.
"I knew you didn't!	- Так я и знала!
I felt sure of that when I was in Switzerland!" she cried irritably.	Я в Швейцарии еще это предчувствовала! -раздражительно вскричала она.
"Now you must go not four but six miles a day!	- Теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить!
You've grown terribly slack, terribly, terribly!	Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно!
You're not simply getting old, you're getting decrepit.... You shocked me when I first saw you just now, in spite of your red tie, quelle idee rouge!	Вы не то что постарели, вы одряхлели... вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук... quelle id?e rouge!

Go on about Von Lembke if you've really something to tell me, and do finish some time, I entreat you, I'm tired."	Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
"En un mot, I only wanted to say that he is one of those administrators who begin to have power at forty, who, till they're forty, have been stagnating in insignificance and then suddenly come to the front through suddenly acquiring a wife, or some other equally desperate means.... That is, he has gone away now... that is, I mean to say, it was at once whispered in both his ears that I am a corrupter of youth, and a hot-bed of provincial atheism.... He began making inquiries at once."	- En un mot, я только ведь хотел сказать, что это один из тех начинающих в сорок лет администраторов, которые до сорока лет прозябают в ничтожестве и потом вдруг выходят в люди посредством внезапно приобретенной супруги или каким-нибудь другим, не менее отчаянным средством... То есть он теперь уехал... то есть я хочу сказать, что про меня тотчас же нашептали в оба уха, что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма... Он тотчас же начал справляться.
"Is that true?"	- Да правда ли?
"I took steps about it, in fact.	- Я даже меры принял.
When he was 'informed' that you 'ruled the province,' vous savez, he allowed himself to use the expression that 'there shall be nothing of that sort in the future.'"	Когда про вас "до-ло-жили", что вы "управляли губернией", vous savez, - он позволил себе выразиться, что "подобного более не будет".
"Did he say that?"	-Так и сказал?
"That 'there shall be nothing of the sort in future,' and, avec cette morgue.... His wife, Yulia Mihailovna, we shall behold at the end of August, she's coming straight from Petersburg."	- Что "подобного более не будет", и avec cette morgue ... Супругу, Юлию Михайловну, мы узрим здесь в конце августа, прямо из Петербурга.
"From abroad.	- Из-за границы.
We met there."	Мы там встретились.
"Vraiment?"	- Vraiment?
"In Paris and in Switzerland.	- В Париже и в Швейцарии.
She's related to the Drozdovs."	Она Дроздовым родня.
"Related!	- Родня?
What an extraordinary coincidence!	Какое замечательное совпадение!
They say she is ambitious and... supposed to have great connections."	Говорят, честолюбива и... с большими будто бы связями?
"Nonsense! Connections indeed!	- Вздор, связишки!
She was an old maid without a farthing till she was five-and-forty. But now she's hooked her Von Lembke, and, of course, her whole object is to push him forward.	До сорока пяти лет просидела в девках без копейки, а теперь выскочила за своего фон Лембке, и, конечно, вся ее цель теперь его в люди вытащить.
They're both intriguers."	Оба интриганы.
"And they say she's two years older than he is?"	- И, говорят, двумя годами старше его?
"Five.	- Пятью.

Her mother used to wear out her skirts on my doorsteps in Moscow; she used to beg for an invitation to our balls as a favour when my husband was living.	Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне, при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась.
And this creature used to sit all night alone in a corner without dancing, with her turquoise fly on her forehead, so that simply from pity I used to have to send her her first partner at two o'clock in the morning.	А эта, бывало, всю ночь одна в углу сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу, так что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю.
She was five-and-twenty then, and they used to rig her out in short skirts like a little girl.	Ей тогда двадцать пять лет уже было, а ее всё как девчонку в коротеньком платьице вывозили.
It was improper to have them about at last."	Их пускать к себе стало неприлично.
"I seem to see that fly."	- Эту муху я точно вижу.
"I tell you, as soon as I arrived I was in the thick of an intrigue. You read Madame Drozdov's letter, of course. What could be clearer?	- Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась, Вы ведь читали сейчас письмо Дроздовой, что могло быть яснее?
What did I find?	Что же застаю?
That fool Praskovya herself-she always was a fool-looked at me as much as to ask why I'd come.	Сама же эта дура Дроздова, - она всегда только дурой была, - вдруг смотрит вопросительно: зачем, дескать, я приехала?
You can fancy how surprised I was.	Можете представить, как я была удивлена!
I looked round, and there was that Lembke woman at her tricks, and that cousin of hers-old Drozdov's nephew-it was all clear.	Гляжу, а тут финтит эта Лембке и при ней этот кузен, старика Дроздова племянник, - всё ясно!
You may be sure I changed all that in a twinkling, and Praskovya is on my side again, but what an intrigue!"	Разумеется, я мигом всё переделала и Прасковья опять на моей стороне, но интрига, интрига!
"In which you came off victor, however.	- Которую вы, однако же, победили.
Bismarck!"	О, вы Бисмарк!
"Without being a Bismarck I'm equal to falseness and stupidity wherever I meet it, falseness, and Praskovya's folly.	- Не будучи Бисмарком, я способна, однако же, рассмотреть фальшь и глупость, где встречу. Лембке - это фальшь, а Прасковья - глупость.
I don't know when I've met such a flabby woman, and what's more her legs are swollen, and she's a good-natured simpleton, too.	Редко я встречала более раскисшую женщину, и вдобавок ноги распухли, и вдобавок добра.
What can be more foolish than a good-natured simpleton?"	Что может быть глупее глупого добряка?
"A spiteful fool, ma bonne amie, a spiteful fool is still more foolish," Stepan Trofimovitch protested magnanimously.	- Злой дурак, ma bonne amie, злой дурак еще глупее, - благородно оппонировал Степан Трофимович.
"You're right, perhaps. Do you remember Liza?"	- Вы, может быть, и правы, вы ведь Лизу помните?
"Charmante enfant!"	- Charmante enfant!
"But she's not an enfant now, but a woman, and a woman of character.	- Но теперь уже не enfant, а женщина, и женщина с характером.

She's a generous, passionate creature, and what I like about her, she stands up to that confiding fool, her mother.	Благородная и пылкая, и люблю в ней, что матери не спускает, доверчивой дуре.
There was almost a row over that cousin."	Тут из-за этого кузена чуть не вышла история.
"Bah, and of course he's no relation of Lizaveta Nikolaevna's at all.... Has he designs on her?"	- Ба, да ведь и в самом деле он Лизавете Николаевне совсем не родня... Виды, что ли, имеет?
"You see, he's a young officer, not by any means talkative, modest in fact.	- Видите, это молодой офицер, очень неразговорчивый, даже скромный.
I always want to be just.	Я всегда желаю быть справедливою.
I fancy he is opposed to the intrigue himself, and isn't aiming at anything, and it was only the Von Lembke's tricks.	Мне кажется, он сам против всей этой интриги и ничего не желает, а финтила только Лембке.
He had a great respect for Nicolas.	Очень уважал Nicolas.
You understand, it all depends on Liza. But I left her on the best of terms with Nicolas, and he promised he would come to us in November.	Вы понимаете, всё дело зависит от Лизы, но я ее в превосходных отношениях к Nicolas оставила, и он сам обещался мне непременно приехать к нам в ноябре.
So it's only the Von Lembke who is intriguing, and Praskovya is a blind woman.	Стало быть, интригует тут одна Лембке, а Прасковья только слепая женщина.
She suddenly tells me that all my suspicions are fancy. I told her to her face she was a fool.	Вдруг говорит мне, что все мои подозрения -фантазия; я в глаза ей отвечаю, что она дура.
I am ready to repeat it at the day of judgment.	Я на Страшном суде готова подтвердить.
And if it hadn't been for Nicolas begging me to leave it for a time, I wouldn't have come away without unmasking that false woman.	И если бы не просьбы Nicolas, чтоб я оставила до времени, то я бы не уехала оттуда, не обнаружив эту фальшивую женщину.
She's been trying to ingratiate herself with Count K. through Nicolas. She wants to come between mother and son.	Она у графа К. чрез Nicolas заискивала, она сына с матерью хотела разделить.
But Liza's on our side, and I came to an understanding with Praskovya.	Но Лиза на нашей стороне, а с Прасковьей я сговорилась.
Do you know that Karmazinov is a relation of hers?"	Вы знаете, ей Кармазинов родственник?
"What?	-Как?
A relation of Madame von Lembke?"	Родственник мадам фон Лембке?
"Yes, of hers.	- Ну да, ей.
Distant."	Дальний.
"Karmazinov, the novelist?"	- Кармазинов, нувеллист?
"Yes, the writer. Why does it surprise you?	- Ну да, писатель, чего вы удивляетесь?
Of course he considers himself a great man.	Конечно, он сам себя почитает великим.
Stuck-up creature!	Надутая тварь!
She's coming here with him. Now she's making a fuss of him out there.	Она с ним вместе приедет, а теперь там с ним носится.

She's got a notion of setting up a sort of literary society here.	Она намерена что-то завести здесь, литературные собрания какие-то.
He's coming for a month, he wants to sell his last piece of property here.	Он на месяц приедет, последнее имение продавать здесь хочет.
I very nearly met him in Switzerland, and was very anxious not to.	Я чуть было не встретилась с ним в Швейцарии и очень того не желала.
Though I hope he will deign to recognise me.	Впрочем, надеюсь, что меня-то он удостоит узнать.
He wrote letters to me in the old days, he has been in my house.	В старину ко мне письма писал, в доме бывал.
I should like you to dress better, Stepan Trofimovitch; you're growing more slovenly every day.... Oh, how you torment me!	Я бы желала, чтобы вы получше одевались, Степан Трофимович; вы с каждым днем становитесь так неряшливы... О, как вы меня мучаете!
What are you reading now?"	Что вы теперь читаете?
"I... I..."	-Я... я...
"I understand.	- Понимаю.
The same as ever, friends and drinking, the club and cards, and the reputation of an atheist.	По-прежнему приятели, по-прежнему попойки, клуб и карты, и репутация атеиста.
I don't like that reputation, Stepan Trofimovitch; I don't care for you to be called an atheist, particularly now.	Мне эта репутация не нравится, Степан Трофимович. Я бы не желала, чтобы вас называли атеистом, особенно теперь не желала бы.
I didn't care for it in old days, for it's all nothing but empty chatter.	Я и прежде не желала, потому что ведь всё это одна только пустая болтовня.
It must be said at last."	Надо же наконец сказать.
"Mais, ma ch?re..."	- Mais, ma ch?re...
"Listen, Stepan Trofimovitch, of course I'm ignorant compared with you on all learned subjects, but as I was travelling here I thought a great deal about you.	- Слушайте, Степан Трофимович, во всем ученом я, конечно, пред вами невежда, но я ехала сюда и много о вас думала.
I've come to one conclusion."	Я пришла к одному убеждению.
"What conclusion?"	- К какому же?
"That you and I are not the wisest people in the world, but that there are people wiser than we are."	- К такому, что не мы одни с вами умнее всех на свете, а есть и умнее нас.
"Witty and apt.	- И остроумно и метко.
If there are people wiser than we are, then there are people more right than we are, and we may be mistaken, you mean?	Есть умнее, значит, есть и правее нас, стало быть, и мы можем ошибаться, не так ли?
Mais, ma bonne amie, granted that I may make a mistake, yet have I not the common, human, eternal, supreme right of freedom of conscience?	Mais, ma bonne amie, положим, я ошибусь, но ведь имею же я мое всечеловеческое, всегдашнее, верховное право свободной совести?

I have the right not to be bigoted or superstitious if I don't wish to, and for that I shall naturally be hated by certain persons to the end of time.	Имею же я право не быть ханжой и изувером, если того хочу, а за это, естественно, буду разными господами ненавидим до скончания века.
Et puis, comme on trouve toujours plus de moines que de raison, and as I thoroughly agree with that..."	Et puis, comme on trouve toujours plus de moines que de raison, и так как я совершенно с этим согласен...
"What, what did you say?"	- Как, как вы сказали?
"I said, on trouve toujours plus de moines que de raison, and as I thoroughly..."	- Я сказал: on trouve toujours plus de moines que de raison, и так как я с этим...
"I'm sure that's not your saying. You must have taken it from somewhere."	- Это, верно, не ваше; вы, верно, откудова-нибудь взяли?
"It was Pascal said that."	- Это Паскаль сказал.
"Just as I thought...it's not your own.	-Так я и думала... что не вы!
Why don't you ever say anything like that yourself, so shortly and to the point, instead of dragging things out to such a length?	Почему вы сами никогда так не скажете, так коротко и метко, а всегда так длинно тянете?
That's much better than what you said just now about administrative ardour..."	Это гораздо лучше, чем давеча про административный восторг...
"Ma foi, ch?re..." why?	- Ma foi, ch?re ... почему?
In the first place probably because I'm not a Pascal after all, et puis... secondly, we Russians never can say anything in our own language.... We never have said anything hitherto, at any rate...."	Во-первых, потому, вероятно, что я все-таки не Паскаль, et puis ... во-вторых, мы, русские, ничего не умеем на своем языке сказать... По крайней мере до сих пор ничего еще не сказали...
"H'm! That's not true, perhaps.	-Гм! Это, может быть, и неправда.
Anyway, you'd better make a note of such phrases, and remember them, you know, in case you have to talk.... Ach, Stephan Trofimovitch. I have come to talk to you seriously, quite seriously."	По крайней мере вы бы записывали и запоминали такие слова, знаете, в случае разговора... Ах, Степан Трофимович, я с вами серьезно, серьезно ехала говорить!
"Ch?re, ch?re amie!"	- Ch?re, ch?re amie!
"Now that all these Von Lembkes and Karmazinovs.... Oh, my goodness, how you have deteriorated!...	- Теперь, когда все эти Лембки, все эти Кармазиновы... О боже, как вы опустились!
Oh, my goodness, how you do torment me!...	О, как вы меня мучаете!..
I should have liked these people to feel a respect for you, for they're not worth your little finger-but the way you behave!...	Я бы желала, чтоб эти люди чувствовали к вам уважение, потому что они пальца вашего, вашего мизинца не стоят, а вы как себя держите?
What will they see?	Что они увидят?
What shall I have to show them?	Что я им покажу?

Instead of nobly standing as an example, keeping up the tradition of the past, you surround yourself with a wretched rabble, you have picked up impossible habits, you've grown feeble, you can't do without wine and cards, you read nothing but Paul de Kock, and write nothing, while all of them write; all your time's wasted in gossip.	Вместо того чтобы благородно стоять свидетельством, продолжать собою пример, вы окружаете себя какою-то сволочью, вы приобрели какие-то невозможные привычки, вы одряхлели, вы не можете обойтись без вина и без карт, вы читаете одного только Поль де Кока и ничего не пишете, тогда как все они там пишут; всё ваше время уходит на болтовню.
How can you bring yourself to be friends with a wretched creature like your inseparable Liputin?	Можно ли, позволительно ли дружиться с такою сволочью, как ваш неразлучный Липутин?
"Why is he mine and inseparable?" Stepan Trofimovitch protested timidly.	- Почему же он мойи неразлучный? - робко протестовал Степан Трофимович.
"Where is he now?" Varvara Petrovna went on, sharply and sternly.	- Где он теперь? - строго и резко продолжала Варвара Петровна.
"He... he has an infinite respect for you, and he's gone to S--k, to receive an inheritance left him by his mother."	- Он... он вас беспредельно уважает и уехал в С -к, после матери получить наследство.
"He seems to do nothing but get money.	- Он, кажется, только и делает что деньги получает.
And how's Shatov?	Что Шатов?
Is he just the same?"	Всё то же?
"Irascible, mais bon."	- Irascible, mais bon.
"I can't endure your Shatov. He's spiteful and he thinks too much of himself."	- Терпеть не могу вашего Шатова; и зол, и о себе много думает!
"How is Darya Pavlovna?"	- Как здоровье Дарьи Павловны?
"You mean Dasha?	- Вы это про Дашу?
What made you think of her?" Varvara Petrovna looked at him inquisitively.	Что это вам вздумалось? - любопытно поглядела на него Варвара Петровна.
"She's quite well. I left her with the Drozdovs. I heard something about your son in Switzerland. Nothing good."	- Здорова, у Дроздовых оставила... Я в Швейцарии что-то про вашего сына слышала, дурное, а не хорошее.
"Oh, c'est un histoire bien b?te!	- Oh, c'est une histoire bien b?te!
Je vous attendais, ma bonne amie, pour vous raconter..."	Je vous attendais, ma bonne amie, pour vous raconter...
"Enough, Stepan Trofimovitch. Leave me in peace. I'm worn out.	- Довольно, Степан Трофимович, дайте покой; измучилась.
We shall have time to talk to our heart's content, especially of what's unpleasant.	Успеем наговориться, особенно про дурное.
You've begun to splutter when you laugh, it's a sign of senility!	Вы начинаете брызгаться, когда засмеетесь, это уже дряхлость какая-то!
And what a strange way of laughing you've taken to!... Good Heavens, what a lot of bad habits you've fallen into!	И как странно вы теперь стали смеяться... Боже, сколько у вас накопилось дурных привычек!
Karmazinov won't come and see you!	Кармазинов к вам не поедет!

And people are only too glad to make the most of anything as it is.... You've betrayed yourself completely now.	А тут и без того всему рады... Вы всего себя теперь обнаружили.
Well, come, that's enough, that's enough, I'm tired.	Ну довольно, довольно, устала!
You really might have mercy upon one!"	Можно же, наконец, пощадить человека!
Stepan Trofimovitch "had mercy," but he withdrew in great perturbation.	Степан Трофимович "пощадил человека", но удалился в смущении.
V	V
Our friend certainly had fallen into not a few bad habits, especially of late.	Дурных привычек действительно завелось у нашего друга немало, особенно в самое последнее время.
He had obviously and rapidly deteriorated; and it was true that he had become slovenly.	Он видимо и быстро опустился, и это правда, что он стал неряшлив.
He drank more and had become more tearful and nervous; and had grown too impressionable on the artistic side.	Пил больше, стал слезливее и слабее нервами; стал уж слишком чуток к изящному.
His face had acquired a strange facility for changing with extraordinary quickness, from the most solemn expression, for instance, to the most absurd, and even foolish.	Лицо его получило странную способность изменяться необыкновенно быстро, с самого, например, торжественного выражения на самое смешное и даже глупое.
He could not endure solitude, and was always craving for amusement.	Не выносил одиночества и беспрерывно жаждал, чтоб его поскорее развлекли.
One had always to repeat to him some gossip, some local anecdote, and every day a new one.	Надо было непременно рассказать ему какую-нибудь сплетню, городской анекдот, и притом ежедневно новое.
If no one came to see him for a long time he wandered disconsolately about the rooms, walked to the window, puckering up his lips, heaved deep sighs, and almost fell to whimpering at last.	Если же долго никто не приходил, то он тоскливо бродил по комнатам, подходил к окну, в задумчивости жевал губами, вздыхал глубоко, а под конец чуть не хныкал.
He was always full of forebodings, was afraid of something unexpected and inevitable; he had become timorous; he began to pay great attention to his dreams.	Он всё что-то предчувствовал, боялся чего-то, неожиданного, неминуемого; стал пуглив; стал большое внимание обращать на сны.
He spent all that day and evening in great depression, he sent for me, was very much agitated, talked a long while, gave me a long account of things, but all rather disconnected.	Весь день этот и вечер провел он чрезвычайно грустно, послал за мной, очень волновался, долго говорил, долго рассказывал, но всё довольно бессвязно.
Varvara Petrovna had known for a long time that he concealed nothing from me.	Варвара Петровна давно уже знала, что он от меня ничего не скрывает.
It seemed to me at last that he was worried about something particular, and was perhaps unable to form a definite idea of it himself.	Мне показалось, наконец, что его заботит что-то особенное и такое, чего, пожалуй, он и сам не может представить себе.
As a rule when we met t?te-?-t?te and he began making long complaints to me, a bottle was almost always brought in after a little time, and things became much more comfortable.	Обыкновенно прежде, когда мы сходились наедине и он начинал мне жаловаться, то всегда почти, после некоторого времени, приносилась бутылочка и становилось гораздо утешнее.

This time there was no wine, and he was evidently struggling all the while against the desire to send for it.	В этот раз вина не было, и он видимо подавлял в себе неоднократное желание послать за ним.
"And why is she always so cross?" he complained every minute, like a child.	- И чего она всё сердится! - жаловался он поминутно, как ребенок.
"Tous les hommes de g?nie et de progr?s en Russie ?taient, sont, et seront toujours des gamblers et des drunkards qui boivent in outbreaks... and I'm not such a gambler after all, and I'm not such a drunkard. She reproaches me for not writing anything.	- Tous les hommes de g?nie et de progr?s en Russie ?taient, sont et seront toujours des картежники et des пьяницы, qui boivent en zapo? ... а я еще вовсе не такой картежник и не такой пьяница... Укоряет, зачем я ничего не пишу?
Strange idea!...	Странная мысль!..
She asks why I lie down?	Зачем я лежу?
She says I ought to stand, 'an example and reproach.'	Вы, говорит, должны стоять "примером и укоризной".
Mais, entre nous soit dit, what is a man to do who is destined to stand as a 'reproach,' if not to lie down? Does she understand that?"	Mais, entre nous soit dit, что же и делать человеку, которому предназначено стоять "укоризной", как не лежать, - знает ли она это?
And at last it became clear to me what was the chief particular trouble which was worrying him so persistently at this time.	И, наконец, разъяснилась мне та главная, особенная тоска, которая так неотвязчиво в этот раз его мучила.
Many times that evening he went to the looking-glass, and stood a long while before it.	Много раз в этот вечер подходил он к зеркалу и подолгу пред ним останавливался.
At last he turned from the looking-glass to me, and with a sort of strange despair, said:	Наконец повернулся от зеркала ко мне и с каким-то странным отчаянием проговорил:
"Mon cher, je suis un broken-down man."	- Mon cher, je suis un опустившийся человек!
Yes, certainly, up to that time, up to that very day there was one thing only of which he had always felt confident in spite of the "new views," and of the "change in Varvara Petrovna's ideas," that was, the conviction that still he had a fascination for her feminine heart, not simply as an exile or a celebrated man of learning, but as a handsome man.	Да, действительно, до сих пор, до самого этого дня, он в одном только оставался постоянно уверенным, несмотря на все "новые взгляды" и на все "перемены идей" Варвары Петровны, именно в том, что он всё еще обворожителен для ее женского сердца, то есть не только как изгнанник или как славный ученый, но и как красивый мужчина.
For twenty years this soothing and flattering opinion had been rooted in his mind, and perhaps of all his convictions this was the hardest to part with.	Двадцать лет коренилось в нем это льстивое и успокоительное убеждение, и, может быть, из всех его убеждений ему всего тяжелее было бы расстаться с этим.
Had he any presentiment that evening of the colossal ordeal which was preparing for him in the immediate future?	Предчувствовал ли он в тот вечер, какое колоссальное испытание готовилось ему в таком близком будущем?
VI	VI
I will now enter upon the description of that almost forgotten incident with which my story properly speaking begins.	Приступлю теперь к описанию того отчасти забавного случая, с которого, по-настоящему, и начинается моя хроника.
At last at the very end of August the Drozdovs returned.	В самом конце августа возвратились наконец и Дроздовы.

Their arrival made a considerable sensation in local society, and took place shortly before their relation, our new governor's wife, made her long-expected appearance.	Появление их немногим предшествовало приезду давно ожидаемой всем городом родственницы их, нашей новой губернаторши, и вообще произвело замечательное впечатление в обществе.
But of all these interesting events I will speak later. For the present I will confine myself to saying that Praskovya Ivanovna brought Varvara Petrovna, who was expecting her so impatiently, a most perplexing problem: Nikolay had parted from them in July, and, meeting Count K. on the Rhine, had set off with him and his family for Petersburg. (N.B.-The Count's three daughters were all of marriageable age.)	Но обо всех этих любопытных событиях скажу после; теперь же ограничусь лишь тем, что Прасковья Ивановна привезла так нетерпеливо ожидавшей ее Варваре Петровне одну самую хлопотливую загадку: Nicolas расстался с ними еще в июле и, встретив на Рейне графа К., отправился с ним и с семейством его в Петербург. (NB. У графа все три дочери невесты.)
"Lizaveta is so proud and obstinate that I could get nothing out of her," Praskovya Ivanovna said in conclusion. "But I saw for myself that something had happened between her and Nikolay Vsyevolodovitch.	- От Лизаветы, по гордости и по строптивости ее, я ничего не добилась, - заключила Прасковья Ивановна, - но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло.
I don't know the reasons, but I fancy, my dear Varvara Petrovna, that you will have to ask your Darya Pavlovna for them.	Не знаю причин, но, кажется, придется вам, друг мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну.
To my thinking Liza was offended.	По-моему, так Лиза была обижена.
I'm glad. I can tell you that I've brought you back your favourite at last and handed her over to you; it's a weight off my mind."	Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку и сдаю с рук на руки: с плеч долой.
These venomous words were uttered with remarkable irritability.	Произнесены были эти ядовитые слова с замечательным раздражением.
It was evident that the "flabby" woman had prepared them and gloated beforehand over the effect they would produce.	Видно было, что "раскисшая женщина" заранее их приготовила и вперед наслаждалась их эффектом.
But Varvara Petrovna was not the woman to be disconcerted by sentimental effects and enigmas.	Но не Варвару Петровну можно было озадачивать сентиментальными эффектами и загадками.
She sternly demanded the most precise and satisfactory explanations.	Она строго потребовала самых точных и удовлетворительных объяснений.
Praskovya Ivanovna immediately lowered her tone and even ended by dissolving into tears and expressions of the warmest friendship.	Прасковья Ивановна немедленно понизила тон и даже кончила тем, что расплакалась и пустилась в самые дружеские излияния.
This irritable but sentimental lady, like Stepan Trofimovitch, was forever yearning for true friendship, and her chief complaint against her daughter Lizaveta Nikolaevna was just that "her daughter was not a friend to her."	Эта раздражительная, но сентиментальная дама, тоже как и Степан Трофимович, беспрерывно нуждалась в истинной дружбе, и главнейшая ее жалоба на дочь ее, Лизавету Николаевну, состояла именно в том, что "дочь ей не друг".
But from all her explanations and outpourings nothing certain could be gathered but that there actually had been some sort of quarrel between Liza and Nikolay, but of the nature of the quarrel Praskovya Ivanovna was obviously unable to form a definite idea.	Но из всех ее объяснений и излияний оказалось точным лишь одно то, что действительно между Лизой и Nicolas произошла какая-то размолвка, но какого рода была эта размолвка, - о том Прасковья Ивановна, очевидно, не сумела составить себе определенного понятия.

As for her imputations against Darya Pavlovna, she not only withdrew them completely in the end, but even particularly begged Varvara Petrovna to pay no attention to her words, because "they had been said in irritation."	От обвинений же, взводимых на Дарью Павловну, она не только совсем под конец отказалась, но даже особенно просила не давать давешним словам ее никакого значения, потому что сказала она их "в раздражении".
In fact, it had all been left very far from clear-suspicious, indeed.	Одним словом, всё выходило очень неясно, даже подозрительно.
According to her account the quarrel had arisen from Liza's "obstinate and ironical character." "Nikolay Vsyevolodovitch is proud, too, and though he was very much in love, yet he could not endure sarcasm, and began to be sarcastic himself.	По рассказам ее, размолвка началась от "строптивого и насмешливого" характера Лизы; "гордый же Николай Всеволодович, хоть и сильно был влюблен, но не мог насмешек перенести и сам стал насмешлив".
Soon afterwards we made the acquaintance of a young man, the nephew, I believe, of your 'Professor' and, indeed, the surname's the same."	- Вскоре затем познакомились мы с одним молодым человеком, кажется, вашего "профессора" племянник, да и фамилия та же...
"The son, not the nephew," Varvara Petrovna corrected her.	- Сын, а не племянник, - поправила Варвара Петровна.
Even in old days Praskovya Ivanovna had been always unable to recall Stepan Trofimovitch's name, and had always called him the "Professor."	Прасковья Ивановна и прежде никогда не могла упомнить фамилии Степана Трофимовича и всегда называла его "профессором".
"Well, his son, then; so much the better. Of course, it's all the same to me.	- Ну, сын так сын, тем лучше, а мне ведь и всё равно.
An ordinary young man, very lively and free in his manners, but nothing special in him.	Обыкновенный молодой человек, очень живой и свободный, но ничего такого в нем нет.
Well, then, Liza herself did wrong, she made friends with the young man with the idea of making Nikolay Vsyevolodovitch jealous.	Ну, тут уж сама Лиза поступила нехорошо, молодого человека к себе приблизила из видов, чтобы в Николае Всеволодовиче ревность возбудить.
I don't see much harm in that; it's the way of girls, quite usual, even charming in them.	Не осуждаю я этого очень-то: дело девичье, обыкновенное, даже милое.
Only instead of being jealous Nikolay Vsyevolodovitch made friends with the young man himself, just as though he saw nothing and didn't care.	Только Николай Всеволодович, вместо того чтобы приревновать, напротив, сам с молодым человеком подружился, точно и не видит ничего, али как будто ему всё равно.
This made Liza furious.	Лизу-то это и взорвало.
The young man soon went away (he was in a great hurry to get somewhere) and Liza took to picking quarrels with Nikolay Vsyevolodovitch at every opportunity.	Молодой человек вскорости уехал (спешил очень куда-то), а Лиза стала при всяком удобном случае к Николаю Всеволодовичу придираться.
She noticed that he used sometimes to talk to Dasha; and, well, she got in such a frantic state that even my life wasn't worth living, my dear.	Заметила она, что тот с Дашей иногда говорит, ну и стала беситься, тут уж и мне, матушка, житья не стало.
The doctors have forbidden my being irritated, and I was so sick of their lake they make such a fuss about, it simply gave me toothache, I had such rheumatism.	Раздражаться мне доктора запретили, и так это хваленое озеро ихнее мне надоело, только зубы от него разболелись, такой ревматизм получила.
It's stated in print that the Lake of Geneva does give people the toothache. It's a feature of the place.	Печатают даже про то, что от Женевского озера зубы болят: свойство такое.

Then Nikolay Vsyevolodovitch suddenly got a letter from the countess and he left us at once. He packed up in one day.	А тут Николай Всеволодович вдруг от графини письмо получил и тотчас же от нас и уехал, в один день собрался.
They parted in a friendly way, and Liza became very cheerful and frivolous, and laughed a great deal seeing him off; only that was all put on.	Простились-то они по-дружески, да и Лиза, провожая его, стала очень весела и легкомысленна и много хохотала. Только напускное всё это.
When he had gone she became very thoughtful, and she gave up speaking of him altogether and wouldn't let me mention his name.	Уехал он, - стала очень задумчива, да и поминать о нем совсем перестала и мне не давала.
And I should advise you, dear Varvara Petrovna, not to approach the subject with Liza, you'll only do harm.	Да и вам бы я советовала, милая Варвара Петровна, ничего теперь с Лизой насчет этого предмета не начинать, только делу повредите.
But if you hold your tongue she'll begin to talk of it herself, and then you'll learn more.	А будете молчать, она первая сама с вами заговорит; тогда более узнаете.
I believe they'll come together again, if only Nikolay Vsyevolodovitch doesn't put off coming, as he promised."	По-моему, опять сойдутся, если только Николай Всеволодович не замедлит приехать, как обещал.
"I'll write to him at once.	- Напишу ему тотчас же.
If that's how it was, there was nothing in the quarrel; all nonsense!	Коли всё было так, то пустая размолвка; всё вздор!
And I know Darya too well. It's nonsense!"	Да и Дарью я слишком знаю; вздор.
"I'm sorry for what I said about Dashenka, I did wrong.	- Про Дашеньку я, покаюсь, - согрешила.
Their conversations were quite ordinary and they talked out loud, too.	Одни только обыкновенные были разговоры, да и то вслух.
But it all upset me so much at the time, my dear.	Да уж очень меня, матушка, всё это тогда расстроило.
And Liza, I saw, got on with her again as affectionately as before...."	Да и Лиза, видела я, сама же с нею опять сошлась с прежнею лаской...
That very day Varvara Petrovna wrote to Nikolay, and begged him to come, if only one month, earlier than the date he had fixed.	Варвара Петровна в тот же день написала к Nicolas и умоляла его хоть одним месяцем приехать раньше положенного им срока.
But yet she still felt that there was something unexplained and obscure in the matter.	Но все-таки оставалось тут для нее нечто неясное и неизвестное.
She pondered over it all the evening and all night.	Она продумала весь вечер и всю ночь.
Praskovya's opinion seemed to her too innocent and sentimental.	Мнение "Прасковьи" казалось ей слишком невинным и сентиментальным.
"Praskovya has always been too sentimental from the old schooldays upwards," she reflected. "Nicolas is not the man to run away from a girl's taunts.	"Прасковья всю жизнь была слишком чувствительна, с самого еще пансиона, - думала она, - не таков Nicolas, чтоб убежать из-за насмешек девчонки.
There's some other reason for it, if there really has been a breach between them.	Тут другая причина, если точно размолвка была.

That officer's here though, they've brought him with them. As a relation he lives in their house.	Офицер этот, однако, здесь, с собой привезли, и в доме у них как родственник поселился.
And, as for Darya, Praskovya was in too much haste to apologise. She must have kept something to herself, which she wouldn't tell me."	Да и насчет Дарьи Прасковья слишком уж скоро повинилась: верно, что-нибудь про себя оставила, чего не хотела сказать..."
By the morning Varvara Petrovna had matured a project for putting a stop once for all to one misunderstanding at least; a project amazing in its unexpectedness.	К утру у Варвары Петровны созрел проект разом покончить по крайней мере хоть с одним недоумением - проект замечательный по своей неожиданности.
What was in her heart when she conceived it? It would be hard to decide and I will not undertake to explain beforehand all the incongruities of which it was made up.	Что было в сердце ее, когда она создала его? -трудно решить, да и не возьмусь я растолковывать заранее все противоречия, из которых он состоял.
I simply confine myself as chronicler to recording events precisely as they happened, and it is not my fault if they seem incredible.	Как хроникер, я ограничиваюсь лишь тем, что представляю события в точном виде, точно так, как они произошли, и не виноват, если они покажутся невероятными.
Yet I must once more testify that by the morning there was not the least suspicion of Dasha left in Varvara Petrovna's mind, though in reality there never had been any-she had too much confidence in her.	Но, однако, должен еще раз засвидетельствовать, что подозрений на Дашу у ней к утру никаких не осталось, а по правде, никогда и не начиналось; слишком она была в ней уверена.
Besides, she could not admit the idea that "Nicolas" could be attracted by her Darya.	Да и мысли она не могла допустить, чтоб ее Nicolas мог увлечься ее... "Дарьей".
Next morning when Darya Pavlovna was pouring out tea at the table Varvara Petrovna looked for a long while intently at her and, perhaps for the twentieth time since the previous day, repeated to herself:	Утром, когда Дарья Павловна за чайным столиком разливала чай, Варвара Петровна долго и пристально в нее всматривалась и, может быть в двадцатый раз со вчерашнего дня, с уверенностию произнесла про себя:
"It's all nonsense!"	- Всё вздор!
All she noticed was that Dasha looked rather tired, and that she was even quieter and more apathetic than she used to be.	Заметила только, что у Даши какой-то усталый вид и что она еще тише прежнего, еще апатичнее.
After their morning tea, according to their invariable custom, they sat down to needlework.	После чаю, по заведенному раз навсегда обычаю, обе сели за рукоделье.
Varvara Petrovna demanded from her a full account of her impressions abroad, especially of nature, of the inhabitants, of the towns, the customs, their arts and commerce-of everything she had time to observe.	Варвара Петровна велела ей дать себе полный отчет о ее заграничных впечатлениях, преимущественно о природе, жителях, городах, обычаях, их искусстве, промышленности, - обо всем, что успела заметить.
She asked no questions about the Drozdovs or how she had got on with them.	Ни одного вопроса о Дроздовых и о жизни с Дроздовыми.
Dasha, sitting beside her at the work-table helping her with the embroidery, talked for half an hour in her even, monotonous, but rather weak voice.	Даша, сидевшая подле нее за рабочим столиком и помогавшая ей вышивать, рассказывала уже с полчаса своим ровным, однообразным, но несколько слабым голосом.
"Darya!" Varvara Petrovna interrupted suddenly, "is there nothing special you want to tell me?"	- Дарья, - прервала ее вдруг Варвара Петровна, -ничего у тебя нет такого особенного, о чем хотела бы ты сообщить?

"No, nothing," said Dasha, after a moment's thought, and she glanced at Varvara Petrovna with her light-coloured eyes.	- Нет, ничего, - капельку подумала Даша и взглянула на Варвару Петровну своими светлыми глазами.
"Nothing on your soul, on your heart, or your conscience?"	- На душе, на сердце, на совести?
"Nothing," Dasha repeated, quietly, but with a sort of sullen firmness.	- Ничего, - тихо, но с какою-то угрюмою твердостию повторила Даша.
"I knew there wasn't!	- Так я и знала!
Believe me, Darya, I shall never doubt you.	Знай, Дарья, что я никогда не усомнюсь в тебе.
Now sit still and listen.	Теперь сиди и слушай.
In front of me, on that chair. I want to see the whole of you.	Перейди на этот стул, садись напротив, я хочу всю тебя видеть.
That's right.	Вот так.
Listen, do you want to be married?"	Слушай, - хочешь замуж?
Dasha responded with a long, inquiring, but not greatly astonished look.	Даша отвечала вопросительным длинным взглядом, не слишком, впрочем, удивленным.
"Stay, hold your tongue.	- Стой, молчи.
In the first place there is a very great difference in age, but of course you know better than anyone what nonsense that is.	Во-первых, есть разница в летах, большая очень; но ведь ты лучше всех знаешь, какой это вздор.
You're a sensible girl, and there must be no mistakes in your life.	Ты рассудительна, и в твоей жизни не должно быть ошибок.
Besides, he's still a handsome man... In short, Stepan Trofimovitch, for whom you have always had such a respect.	Впрочем, он еще красивый мужчина... Одним словом, Степан Трофимович, которого ты всегда уважала.
Well?"	Ну?
Dasha looked at her still more inquiringly, and this time not simply with surprise; she blushed perceptibly.	Даша посмотрела еще вопросительнее и на этот раз не только с удивлением, но и заметно покраснела.
"Stay, hold your tongue, don't be in a hurry!	- Стой, молчи; не спеши!
Though you will have money under my will, yet when I die, what will become of you, even if you have money?	Хоть у тебя и есть деньги, по моему завещанию, но умри я, что с тобой будет, хотя бы и с деньгами?
You'll be deceived and robbed of your money, you'll be lost in fact.	Тебя обманут и деньги отнимут, ну и погибла.
But married to him you're the wife of a distinguished man.	А за ним ты жена известного человека.
Look at him on the other hand. Though I've provided for him, if I die what will become of him?	Смотри теперь с другой стороны: умри я сейчас, -хоть я и обеспечу его, - что с ним будет?
But I could trust him to you.	А на тебя-то уж я понадеюсь.

Stay, I've not finished. He's frivolous, shilly-shally, cruel, egoistic, he has low habits. But mind you think highly of him, in the first place because there are many worse.	Стой, я не договорила: он легкомыслен, мямля, жесток, эгоист, низкие привычки, но ты его цени, во-первых, уж потому, что есть и гораздо хуже.
I don't want to get you off my hands by marrying you to a rascal, you don't imagine anything of that sort, do you?	Ведь не за мерзавца же какого я тебя сбыть с рук хочу, ты уж не подумала ли чего?
And, above all, because I ask you, you'll think highly of him,"- She broke off suddenly and irritably. "Do you hear?	А главное, потому что я прошу, потому и будешь ценить, - оборвала она вдруг раздражительно, -слышишь?
Why won't you say something?"	Что же ты уперлась?
Dasha still listened and did not speak.	Даша всё молчала и слушала.
"Stay, wait a little.	- Стой, подожди еще.
He's an old woman, but you know, that's all the better for you.	Он баба - но ведь тебе же лучше.
Besides, he's a pathetic old woman.	Жалкая, впрочем, баба; его совсем не стоило бы любить женщине.
He doesn't deserve to be loved by a woman at all, but he deserves to be loved for his helplessness, and you must love him for his helplessness.	Но его стоит за беззащитность его любить, и ты люби его за беззащитность.
You understand me, don't you?	Ты ведь меня понимаешь?
Do you understand me?"	Понимаешь?
Dasha nodded her head affirmatively.	Даша кивнула головой утвердительно.
"I knew you would. I expected as much of you.	- Я так и знала, меньше не ждала от тебя.
He will love you because he ought, he ought; he ought to adore you." Varvara Petrovna almost shrieked with peculiar exasperation.	Он тебя любить будет, потому что должен, должен; он обожать тебя должен! - как-то особенно раздражительно взвизгнула Варвара Петровна.
"Besides, he will be in love with you without any ought about it. I know him.	- А впрочем, он и без долгу в тебя влюбится, я ведь знаю его.
And another thing, I shall always be here.	К тому же я сама буду тут.
You may be sure I shall always be here.	Не беспокойся, я всегда буду тут.
He will complain of you, he'll begin to say things against you behind your back, he'll whisper things against you to any stray person he meets, he'll be for ever whining and whining; he'll write you letters from one room to another, two a day, but he won't be able to get on without you all the same, and that's the chief thing.	Он станет на тебя жаловаться, он клеветать на тебя начнет, шептаться будет о тебе с первым встречным, будет ныть, вечно ныть; письма тебе будет писать из одной комнаты в другую, в день по два письма, но без тебя все-таки не проживет, а в этом и главное.
Make him obey you. If you can't make him you'll be a fool.	Заставь слушаться; не сумеешь заставить - дура будешь.
He'll want to hang himself and threaten, to-don't you believe it. It's nothing but nonsense.	Повеситься захочет, грозить будет - не верь; один только вздор!

Don't believe it; but still keep a sharp look-out, you never can tell, and one day he may hang himself. It does happen with people like that. It's not through strength of will but through weakness that people hang themselves, and so never drive him to an extreme, that's the first rule in married life.	Не верь, а все-таки держи ухо востро, неровен час и повесится: с этакими-то и бывает; не от силы, а от слабости вешаются; а потому никогда не доводи до последней черты, - и это первое правило в супружестве.
Remember, too, that he's a poet.	Помни тоже, что он поэт.
Listen, Dasha, there's no greater happiness than self-sacrifice.	Слушай, Дарья: нет выше счастья, как собою пожертвовать.
And besides, you'll be giving me great satisfaction and that's the chief thing.	И к тому же ты мне сделаешь большое удовольствие, а это главное.
Don't think I've been talking nonsense. I understand what I'm saying.	Ты не думай, что я по глупости сейчас сбрендила; я понимаю, что говорю.
I'm an egoist, you be an egoist, too.	Я эгоистка, будь и ты эгоисткой.
Of course I'm not forcing you. It's entirely for you to decide. As you say, so it shall be.	Я ведь не неволю; всё в твоей воле, как скажешь, так и будет.
Well, what's the good of sitting like this. Speak!"	Ну, что ж уселась, говори что-нибудь!
"I don't mind, Varvara Petrovna, if I really must be married," said Dasha firmly.	- Мне ведь всё равно, Варвара Петровна, если уж непременно надобно замуж выйти, - твердо проговорила Даша.
"Must?	- Непременно?
What are you hinting at?" Varvara Petrovna looked sternly and intently at her.	Ты на что это намекаешь? - строго и пристально посмотрела на нее Варвара Петровна.
Dasha was silent, picking at her embroidery canvas with her needle.	Даша молчала, ковыряя в пяльцах иголкой.
"Though you're a clever girl, you're talking nonsense; though it is true that I have certainly set my heart on marrying you, yet it's not because it's necessary, but simply because the idea has occurred to me, and only to Stepan Trofimovitch.	- Ты хоть и умна, но ты сбрендила. Это хоть и правда, что я непременно теперь тебя вздумала замуж выдать, но это не по необходимости, а потому только, что мне так придумалось, и за одного только Степана Трофимовича.
If it had not been for Stepan Trofimovitch, I should not have thought of marrying you yet, though you are twenty.... Well?"	Не будь Степана Трофимовича, я бы и не подумала тебя сейчас выдавать, хоть тебе уж и двадцать лет... Ну?
"I'll do as you wish, Varvara Petrovna."	- Я как вам угодно, Варвара Петровна.
"Then you consent!	- Значит, согласна!
Stay, be quiet. Why are you in such a hurry? I haven't finished. In my will I've left you fifteen thousand roubles.	Стой, молчи, куда торопишься, я не договорила: по завещанию тебе от меня пятнадцать тысяч рублей положено.
I'll give you that at once, on your wedding-day.	Я их теперь же тебе выдам, после венца.
You will give eight thousand of it to him; that is, not to him but to me.	Из них восемь тысяч ты ему отдашь, то есть не ему, а мне.
He has a debt of eight thousand. I'll pay it, but he must know that it is done with your money.	У него есть долг в восемь тысяч; я и уплачу, но надо, чтоб он знал, что твоими деньгами.

You'll have seven thousand left in your hands. Never let him touch a farthing of it.	Семь тысяч останутся у тебя в руках, отнюдь ему не давай ни рубля никогда.
Don't pay his debts ever.	Долгов его не плати никогда.
If once you pay them, you'll never be free of them.	Раз заплатишь - потом не оберешься.
Besides, I shall always be here.	Впрочем, я всегда буду тут.
You shall have twelve hundred roubles a year from me, with extras, fifteen hundred, besides board and lodging, which shall be at my expense, just as he has it now.	Вы будете получать от меня ежегодно по тысяче двести рублей содержания, а с экстренными тысячу пятьсот, кроме квартиры и стола, которые тоже от меня будут, точно так, как и теперь он пользуется.
Only you must set up your own servants.	Прислугу только свою заведите.
Your yearly allowance shall be paid to you all at once straight into your hands.	Годовые деньги я тебе буду все разом выдавать, прямо тебе на руки.
But be kind, and sometimes give him something, and let his friends come to see him once a week, but if they come more often, turn them out.	Но будь и добра: иногда выдай и ему что-нибудь, и приятелям ходить позволяй, раз в неделю, а если чаще, то гони.
But I shall be here, too.	Но я сама буду тут.
And if I die, your pension will go on till his death, do you hear, till his death, for it's his pension, not yours.	А коли умру, пенсион ваш не прекратится до самой его смерти, слышишь, до еготолько смерти, потому что это его пенсион, а не твой.
And besides the seven thousand you'll have now, which you ought to keep untouched if you're not foolish, I'll leave you another eight thousand in my will.	А тебе, кроме теперешних семи тысяч, которые у тебя останутся в целости, если не будешь сама глупа, еще восемь тысяч в завещании оставлю.
And you'll get nothing more than that from me, it's right that you should know it.	И больше тебе от меня ничего не будет; надо, чтобы ты знала.
Come, you consent, eh?	Ну, согласна, что ли?
Will you say something at last?"	Скажешь ли, наконец, что-нибудь?
"I have told you already, Varvara Petrovna."	- Я уже сказала, Варвара Петровна.
"Remember that you're free to decide. As you like, so it shall be."	- Вспомни, что твоя полная воля, как захочешь, так и будет.
"Then, may I ask, Varvara Petrovna, has Stepan Trofimovitch said anything yet?"	- Только позвольте, Варвара Петровна, разве Степан Трофимович вам уже говорил что-нибудь?
"No, he hasn't said anything, he doesn't know... but he will speak directly."	-Нет, он ничего не говорил и не знает, но... он сейчас заговорит!
She jumped up at once and threw on a black shawl.	Она мигом вскочила и набросила на себя свою черную шаль.
Dasha flushed a little again, and watched her with questioning eyes.	Даша опять немного покраснела и вопросительным взглядом следила за нею.
Varvara Petrovna turned suddenly to her with a face flaming with anger.	Варвара Петровна вдруг обернулась к ней с пылающим от гнева лицом.
"You're a fool!" She swooped down on her like a hawk. "An ungrateful fool!	- Дура ты! - накинулась она на нее, как ястреб, -дура неблагодарная!

What's in your mind?	Что у тебя на уме?
Can you imagine that I'd compromise you, in any way, in the smallest degree.	Неужто ты думаешь, что я скомпрометирую тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот!
Why, he shall crawl on his knees to ask you, he must be dying of happiness, that's how it shall be arranged.	Да он сам на коленках будет ползать просить, он должен от счастья умереть, вот как это будет устроено!
Why, you know that I'd never let you suffer.	Ты ведь знаешь же, что я тебя в обиду не дам!
Or do you suppose he'll take you for the sake of that eight thousand, and that I'm hurrying off to sell you?	Или ты думаешь, что он тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я бегу теперь тебя продавать?
You're a fool, a fool! You're all ungrateful fools.	Дура, дура, все вы дуры неблагодарные!
Give me my umbrella!"	Подай зонтик!
And she flew off to walk by the wet brick pavements and the wooden planks to Stepan Trofimovitch's.	И она полетела пешком по мокрым кирпичным тротуарам и по деревянным мосткам к Степану Трофимовичу.
VII	VII
It was true that she would never have let Dasha suffer; on the contrary, she considered now that she was acting as her benefactress.	Это правда, что "Дарью" она не дала бы в обиду; напротив, теперь-то и считала себя ее благодетельницей.
The most generous and legitimate indignation was glowing in her soul, when, as she put on her shawl, she caught fixed upon her the embarrassed and mistrustful eyes of her prot?g?e.	Самое благородное и безупречное негодование загорелось в душе ее, когда, надевая шаль, она поймала на себе смущенный и недоверчивый взгляд своей воспитанницы.
She had genuinely loved the girl from her childhood upwards.	Она искренно любила ее с самого ее детства.
Praskovya Ivanovna had with justice called Darya Pavlovna her favourite.	Прасковья Ивановна справедливо назвала Дарью Павловну ее фавориткой.
Long ago Varvara Petrovna had made up her mind once for all that	Давно уже Варвара Петровна решила раз навсегда, что
"Darya's disposition was not like her brother's" (not, that is, like Ivan Shatov's), that she was quiet and gentle, and capable of great self-sacrifice; that she was distinguished by a power of devotion, unusual modesty, rare reasonableness, and, above all, by gratitude.	"Дарьин характер не похож на братнин" (то есть на характер брата ее, Ивана Шатова), что она тиха и кротка, способна к большому самопожертвованию, отличается преданностию, необыкновенною скромностию, редкою рассудительностию и, главное, благодарностию.
Till that time Dasha had, to all appearances, completely justified her expectations.	До сих пор, по-видимому, Даша оправдывала все ее ожидания.
"In that life there will be no mistakes," said Varvara Petrovna when the girl was only twelve years old, and as it was characteristic of her to attach herself doggedly and passionately to any dream that fascinated her, any new design, any idea that struck her as noble, she made up her mind at once to educate Dasha as though she were her own daughter.	"В этой жизни не будет ошибок", - сказала Варвара Петровна, когда девочке было еще двенадцать лет, и так как она имела свойство привязываться упрямо и страстно к каждой пленившей ее мечте, к каждому своему новому предначертанию, к каждой мысли своей, показавшейся ей светлою, то тотчас же и решила воспитывать Дашу как родную дочь.

She at once set aside a sum of money for her, and sent for a governess, Miss Criggs, who lived with them until the girl was sixteen, but she was for some reason suddenly dismissed.	Она немедленно отложила ей капитал и пригласила в дом гувернантку, мисс Кригс, которая и прожила у них до шестнадцатилетнего возраста воспитанницы, но ей вдруг почему-то было отказано.
Teachers came for her from the High School, among them a real Frenchman, who taught Dasha French.	Ходили учителя из гимназии, между ними один настоящий француз, который и обучил Дашу по-французски.
He, too, was suddenly dismissed, almost turned out of the house.	Этому тоже было отказано вдруг, точно прогнали.
A poor lady, a widow of good family, taught her to play the piano.	Одна бедная заезжая дама, вдова из благородных, обучала на фортепиано.
Yet her chief tutor was Stepan Trofimovitch.	Но главным педагогом был все-таки Степан Трофимович.
In reality he first discovered Dasha. He began teaching the quiet child even before Varvara Petrovna had begun to think about her.	По-настоящему, он первый и открыл Дашу: он стал обучать тихого ребенка еще тогда, когда Варвара Петровна о ней и не думала.
I repeat again, it was wonderful how children took to him.	Опять повторю: удивительно, как к нему привязывались дети!
Lizaveta Nikolaevna Tushin had been taught by him from the age of eight till eleven (Stepan Trofimovitch took no fees, of course, for his lessons, and would not on any account have taken payment from the Drozdovs).	Лизавета Николаевна Тушина училась у него с восьми лет до одиннадцати (разумеется, Степан Трофимович учил ее без вознаграждения и ни за что бы не взял его от Дроздовых).
But he fell in love with the charming child and used to tell her poems of a sort about the creation of the world, about the earth, and the history of humanity.	Но он сам влюбился в прелестного ребенка и рассказывал ей какие-то поэмы об устройстве мира, земли, об истории человечества.
His lectures about the primitive peoples and primitive man were more interesting than the Arabian Nights.	Лекции о первобытных народах и о первобытном человеке были занимательнее арабских сказок.
Liza, who was ecstatic over these stories, used to mimic Stepan Trofimovitch very funnily at home.	Лиза, которая млела за этими рассказами, чрезвычайно смешно передразнивала у себя дома Степана Трофимовича.
He heard of this and once peeped in on her unawares.	Тот узнал про это и раз подглядел ее врасплох.
Liza, overcome with confusion, flung herself into his arms and shed tears; Stepan Trofimovitch wept too with delight.	Сконфуженная Лиза бросилась к нему в объятия и заплакала. Степан Трофимович тоже, от восторга.
But Liza soon after went away, and only Dasha was left.	Но Лиза скоро уехала, и осталась одна Даша.
When Dasha began to have other teachers, Stepan Trofimovitch gave up his lessons with her, and by degrees left off noticing her.	Когда к Даше стали ходить учителя, то Степан Трофимович оставил с нею свои занятия и мало-помалу совсем перестал обращать на нее внимание.
Things went on like this for a long time.	Так продолжалось долгое время.
Once when she was seventeen he was struck by her prettiness.	Раз, когда уже ей было семнадцать лет, он был вдруг поражен ее миловидностию.
It happened at Varvara Petrovna's table.	Это случилось за столом у Варвары Петровны.

He began to talk to the young girl, was much pleased with her answers, and ended by offering to give her a serious and comprehensive course of lessons on the history of Russian literature.	Он заговорил с молодою девушкой, был очень доволен ее ответами и кончил предложением прочесть ей серьезный и обширный курс истории русской литературы.
Varvara Petrovna approved, and thanked him for his excellent idea, and Dasha was delighted.	Варвара Петровна похвалила и поблагодарила его за прекрасную мысль, а Даша была в восторге.
Stepan Trofimovitch proceeded to make special preparations for the lectures, and at last they began.	Степан Трофимович стал особенно приготовляться к лекциям, и наконец они наступили.
They began with the most ancient period. The first lecture went off enchantingly. Varvara Petrovna was present.	Начали с древнейшего периода; первая лекция прошла увлекательно; Варвара Петровна присутствовала.
When Stepan Trofimovitch had finished, and as he was going informed his pupil that the next time he would deal with	Когда Степан Трофимович кончил и, уходя, объявил ученице, что в следующий раз приступит к разбору
"The Story of the Expedition of Igor," Varvara Petrovna suddenly got up and announced that there would be no more lessons.	"Слова о полку Игореве", Варвара Петровна вдруг встала и объявила, что лекций больше не будет.
Stepan Trofimovitch winced, but said nothing, and Dasha flushed crimson. It put a stop to the scheme, however.	Степан Трофимович покоробился, но смолчал, Даша вспыхнула; тем и кончилась, однако же, затея.
This had happened just three years before Varvara Petrovna's unexpected fancy.	Произошло это ровно за три года до теперешней неожиданной фантазии Варвары Петровны.
Poor Stepan Trofimovitch was sitting alone free from all misgivings.	Бедный Степан Трофимович сидел один и ничего не предчувствовал.
Plunged in mournful reveries he had for some time been looking out of the window to see whether any of his friends were coming.	В грустном раздумье давно уже поглядывал он в окно, не подойдет ли кто из знакомых.
But nobody would come.	Но никто не хотел подходить.
It was drizzling. It was turning cold, he would have to have the stove heated. He sighed.	На дворе моросило, становилось холодно; надо было протопить печку; он вздохнул.
Suddenly a terrible apparition flashed upon his eyes: Varvara Petrovna in such weather and at such an unexpected hour to see him!	Вдруг страшное видение предстало его очам: Варвара Петровна в такую погоду и в такой неурочный час к нему!
And on foot!	И пешком!
He was so astounded that he forgot to put on his coat, and received her as he was, in his everlasting pink-wadded dressing-jacket.	Он до того был поражен, что забыл переменить костюм и принял ее как был, в своей всегдашней розовой ватной фуфайке.
"Ma bonne amie!" he cried faintly, to greet her.	- Ma bonne amie!..- слабо крикнул он ей навстречу.
"You're alone; I'm glad; I can't endure your friends.	- Вы одни, я рада: терпеть не могу ваших друзей!
How you do smoke! Heavens, what an atmosphere!	Как вы всегда накурите; господи, что за воздух!
You haven't finished your morning tea and it's nearly twelve o'clock.	Вы и чай не допили, а на дворе двенадцатый час!
It's your idea of bliss-disorder!	Ваше блаженство - беспорядок!

You take pleasure in dirt.	Ваше наслаждение - сор!
What's that torn paper on the floor?	Что это за разорванные бумажки на полу?
Nastasya, Nastasya!	Настасья, Настасья!
What is your Nastasya about?	Что делает ваша Настасья?
Open the window, the casement, the doors, fling everything wide open.	Отвори, матушка, окна, форточки, двери, всё настежь.
And we'll go into the drawing-room. I've come to you on a matter of importance.	А мы в залу пойдемте; я к вам за делом.
And you sweep up, my good woman, for once in your life."	Да подмети ты хоть раз в жизни, матушка!
"They make such a muck!" Nastasya whined in a voice of plaintive exasperation.	- Сорят-с! - раздражительно-жалобным голоском пропищала Настасья.
"Well, you must sweep, sweep it up fifteen times a day!	- А ты мети, пятнадцать раз в день мети!
You've a wretched drawing-room" (when they had gone into the drawing-room).	Дрянная у вас зала (когда вышли в залу).
"Shut the door properly. She'll be listening.	Затворите крепче двери, она станет подслушивать.
You must have it repapered.	Непременно надо обои переменить.
Didn't I send a paperhanger to you with patterns? Why didn't you choose one?	Я ведь вам присылала обойщика с образчиками, что же вы не выбрали?
Sit down, and listen.	Садитесь и слушайте.
Do sit down, I beg you.	Садитесь же, наконец, прошу вас.
Where are you off to?	Куда же вы?
Where are you off to?	Куда же вы?
Where are you off to?	Куда же вы!
"I'll be back directly," Stepan Trofimovitch cried from the next room. "Here I am again."	- Я... сейчас, - крикнул из другой комнаты Степан Трофимович, - вот я и опять!
"Ah,-you've changed your coat." She scanned him mockingly. (He had flung his coat on over the dressing-jacket.) "Well, certainly that's more suited to our subject.	- А, вы переменили костюм! - насмешливо оглядела она его. (Он накинул сюртук сверх фуфайки.) Этак действительно будет более подходить... к нашей речи.
Do sit down, I entreat you."	Садитесь же, наконец, прошу вас.
She told him everything at once, abruptly and impressively.	Она объяснила ему всё сразу, резко и убедительно.
She hinted at the eight thousand of which he stood in such terrible need.	Намекнула и о восьми тысячах, которые были ему дозарезу нужны.
She told him in detail of the dowry.	Подробно рассказала о приданом.
Stepan Trofimovitch sat trembling, opening his eyes wider and wider.	Степан Трофимович таращил глаза и трепетал.
He heard it all, but he could not realise it clearly.	Слышал всё, но ясно не мог сообразить.

He tried to speak, but his voice kept breaking.	Хотел заговорить, но всё обрывался голос.
All he knew was that everything would be as she said, that to protest and refuse to agree would be useless, and that he was a married man irrevocably.	Знал только, что всё так и будет, как она говорит, что возражать и не соглашаться дело пустое, а он женатый человек безвозвратно.
"Mais, ma bonne amie!...for the third time, and at my age...and to such a child." He brought out at last,	- Mais, ma bonne amie, в третий раз и в моих летах... и с таким ребенком! - проговорил он наконец.
"Mais, c'est une enfant!"	- Mais c'est une enfant!
"A child who is twenty years old, thank God.	- Ребенок, которому двадцать лет, слава богу!
Please don't roll your eyes, I entreat you, you're not on the stage.	Не вертите, пожалуйста, зрачками, прошу вас, вы не на театре.
You're very clever and learned, but you know nothing at all about life. You will always want a nurse to look after you.	Вы очень умны и учены, но ничего не понимаете в жизни, за вами постоянно должна нянька ходить.
I shall die, and what will become of you?	Я умру, и что с вами будет?
She will be a good nurse to you; she's a modest girl, strong-willed, reasonable; besides, I shall be here too, I shan't die directly.	А она будет вам хорошею нянькой; это девушка скромная, твердая, рассудительная; к тому же я сама буду тут, не сейчас же умру.
She's fond of home, she's an angel of gentleness.	Она домоседка, она ангел кротости.
This happy thought came to me in Switzerland.	Эта счастливая мысль мне еще в Швейцарии приходила.
Do you understand if I tell you myself that she is an angel of gentleness!" she screamed with sudden fury.	Понимаете ли вы, если я сама вам говорю, что она ангел кротости! - вдруг яростно вскричала она.
"Your house is dirty, she will bring in order, cleanliness. Everything will shine like a mirror. Good gracious, do you expect me to go on my knees to you with such a treasure, to enumerate all the advantages, to court you!	- У вас сор, она заведет чистоту, порядок, все будет как зеркало... Э, да неужто же вы мечтаете, что я еще кланяться вам должна с таким сокровищем, исчислять все выгоды, сватать!
Why, you ought to be on your knees.... Oh, you shallow, shallow, faint-hearted man!"	Да вы должны бы на коленях... О, пустой, пустой, малодушный человек!
"But... I'm an old man!"	- Но... я уже старик!
"What do your fifty-three years matter!	- Что значат ваши пятьдесят три года!
Fifty is the middle of life, not the end of it.	Пятьдесят лет не конец, а половина жизни.
You are a handsome man and you know it yourself.	Вы красивый мужчина, и сами это знаете.
You know, too, what a respect she has for you.	Вы знаете тоже, как она вас уважает.
If I die, what will become of her?	Умри я, что с нею будет?
But married to you she'll be at peace, and I shall be at peace.	А за вами она спокойна, и я спокойна.
You have renown, a name, a loving heart. You receive a pension which I look upon as an obligation.	У вас значение, имя, любящее сердце; вы получаете пенсион, который я считаю своею обязанностию.
You will save her perhaps, you will save her!	Вы, может быть, спасете ее, спасете!

In any case you will be doing her an honour.	Во всяком случае, честь доставите.
You will form her for life, you will develop her heart, you will direct her ideas.	Вы сформируете ее к жизни, разовьете ее сердце, направите мысли.
How many people come to grief nowadays because their ideas are wrongly directed.	Нынче сколько погибают оттого, что дурно направлены мысли!
By that time your book will be ready, and you will at once set people talking about you again."	К тому времени поспеет ваше сочинение, и вы разом о себе напомните.
"I am, in fact," he muttered, at once flattered by Varvara Petrovna's adroit insinuations. "I was just preparing to sit down to my	- Я именно, - пробормотал он, уже польщенный ловкою лестью Варвары Петровны, - я именно собираюсь теперь присесть за мои
' Tales from Spanish History.'"	"Рассказы из испанской истории"...
"Well, there you are. It's just come right."	- Ну, вот видите, как раз и сошлось.
"But... she?	- Но... она?
Have you spoken to her?"	Вы ей говорили?
"Don't worry about her. And there's no need for you to be inquisitive.	- О ней не беспокойтесь, да и нечего вам любопытствовать.
Of course, you must ask her yourself, entreat her to do you the honour, you understand?	Конечно, вы должны ее сами просить, умолять сделать вам честь, понимаете?
But don't be uneasy. I shall be here.	Но не беспокойтесь, я сама буду тут.
Besides, you love her."	К тому же вы ее любите...
Stepan Trofimovitch felt giddy. The walls were going round.	У Степана Трофимовича закружилась голова; стены пошли кругом.
There was one terrible idea underlying this to which he could not reconcile himself.	Тут была одна страшная идея, с которою он никак не мог сладить.
"Excellente amie," his voice quivered suddenly. "I could never have conceived that you would make up your mind to give me in marriage to another... woman."	- Excellente amie! - задрожал вдруг его голос, - я... я никогда не мог вообразить, что вы решитесь выдать меня... за другую... женщину!
"You're not a girl, Stepan Trofimovitch. Only girls are given in marriage. You are taking a wife," Varvara Petrovna hissed malignantly.	- Вы не девица, Степан Трофимович; только девиц выдают, а вы сами женитесь, - ядовито прошипела Варвара Петровна.
"Oui, j'ai pris un mot pour un autre.	- Oui, j'ai pris un mot ponr un autre.
Mais c'est ?gal." He gazed at her with a hopeless air.	Mais... c'est ?gal, - уставился он на нее с потерянным видом.
"I see that c'est ?gal," she muttered contemptuously through her teeth. "Good heavens! Why he's going to faint.	- Вижу, что c'est ?gal, - презрительно процедила она, - господи! да с ним обморок!
Nastasya, Nastasya, water!"	Настасья, Настасья! воды!
But water was not needed.	Но до воды не дошло.
He came to himself.	Он очнулся.
Varvara Petrovna took up her umbrella.	Варвара Петровна взяла свой зонтик.
"I see it's no use talking to you now...."	- Я вижу, что с вами теперь нечего говорить...

"Oui, oui, je suis incapable."	- Oui, oui, je suis incapable.
"But by to-morrow you'll have rested and thought it over.	- Но к завтраму вы отдохнете и обдумаете.
Stay at home. If anything happens let me know, even if it's at night.	Сидите дома, если что случится, дайте знать, хотя бы ночью.
Don't write letters, I shan't read them.	Писем не пишите, и читать не буду.
To-morrow I'll come again at this time alone, for a final answer, and I trust it will be satisfactory.	Завтра же в это время приду сама, одна, за окончательным ответом, и надеюсь, что он будет удовлетворителен.
Try to have nobody here and no untidiness, for the place isn't fit to be seen.	Постарайтесь, чтобы никого не было и чтобы сору не было, а это на что похоже?
Nastasya, Nastasya!"	Настасья, Настасья!
The next day, of course, he consented, and, indeed, he could do nothing else.	Разумеется, назавтра он согласился; да и не мог не согласиться.
There was one circumstance...	Тут было одно особое обстоятельство...
VIII	VIII
Stepan Trofimovitch's estate, as we used to call it (which consisted of fifty souls, reckoning in the old fashion, and bordered on Skvoreshniki), was not really his at all, but his first wife's, and so belonged now to his son Pyotr Stepanovitch Verhovensky.	Так называемое у нас имение Степана Трофимовича (душ пятьдесят по старинному счету, и смежное со Скворешниками) было вовсе не его, а принадлежало первой его супруге, а стало быть, теперь их сыну, Петру Степановичу Верховенскому.
Stepan Trofimovitch was simply his trustee, and so, when the nestling was full-fledged, he had given his father a formal authorisation to manage the estate.	Степан Трофимович только опекунствовал, а потому, когда птенец оперился, действовал по формальной от него доверенности на управление имением.
This transaction was a profitable one for the young man. He received as much as a thousand roubles a year by way of revenue from the estate, though under the new regime it could not have yielded more than five hundred, and possibly not that.	Сделка для молодого человека была выгодная: он получал с отца в год до тысячи рублей в виде дохода с имения, тогда как оно при новых порядках не давало и пятисот (а может быть, и того менее).
God knows how such an arrangement had arisen.	Бог знает как установились подобные отношения.
The whole sum, however, was sent the young man by Varvara Petrovna, and Stepan Trofimovitch had nothing to do with a single rouble of it.	Впрочем, всю эту тысячу целиком высылала Варвара Петровна, а Степан Трофимович ни единым рублем в ней не участвовал.
On the other hand, the whole revenue from the land remained in his pocket, and he had, besides, completely ruined the estate, letting it to a mercenary rogue, and without the knowledge of Varvara Petrovna selling the timber which gave the estate its chief value.	Напротив, весь доход с землицы оставлял у себя в кармане и, кроме того, разорил ее вконец, сдав ее в аренду какому-то промышленнику и, тихонько от Варвары Петровны, продав на сруб рощу, то есть главную ее ценность.
He had some time before sold the woods bit by bit.	Эту рощицу он уже давно продавал урывками.
It was worth at least eight thousand, yet he had only received five thousand for it.	Вся она стоила по крайней мере тысяч восемь, а он взял за нее только пять.

But he sometimes lost too much at the club, and was afraid to ask Varvara Petrovna for the money.	Но он иногда слишком много проигрывал в клубе, а просить у Варвары Петровны боялся.
She clenched her teeth when she heard at last of everything.	Она скрежетала зубами, когда наконец обо всем узнала.
And now, all at once, his son announced that he was coming himself to sell his property for what he could get for it, and commissioned his father to take steps promptly to arrange the sale.	И вдруг теперь сынок извещал, что приедет сам продать свои владения во что бы ни стало, а отцу поручал неотлагательно позаботиться о продаже.
It was clear that Stepan Trofimovitch, being a generous and disinterested man, felt ashamed of his treatment of ce cher enfant (whom he had seen for the last time nine years before as a student in Petersburg).	Ясное дело, что при благородстве и бескорыстии Степана Трофимовича ему стало совестно пред се cher enfant (которого он в последний раз видел целых девять лет тому назад, в Петербурге, студентом).
The estate might originally have been worth thirteen or fourteen thousand. Now it was doubtful whether anyone would give five for it.	Первоначально все имение могло стоить тысяч тринадцать или четырнадцать, теперь вряд ли кто бы дал за него и пять.
No doubt Stepan Trofimovitch was fully entitled by the terms of the trust to sell the wood, and taking into account the incredibly large yearly revenue of a thousand roubles which had been sent punctually for so many years, he could have put up a good defence of his management.	Без сомнения, Степан Трофимович имел полное право, по смыслу формальной доверенности, продать лес и, поставив в счет тысячерублевый невозможный ежегодный доход, столько лет высылавшийся аккуратно, сильно оградить себя при расчете.
But Stepan Trofimovitch was a generous man of exalted impulses.	Но Степан Трофимович был благороден, со стремлениями высшими.
A wonderfully fine inspiration occurred to his mind: when Petrusha returned, to lay on the table before him the maximum price of fifteen thousand roubles without a hint at the sums that had been sent him hitherto, and warmly and with tears to press ce cher fils to his heart, and so to make an end of all accounts between them.	В голове его мелькнула одна удивительно красивая мысль: когда приедет Петруша, вдруг благородно выложить на стол самый высший maximum цены, то есть даже пятнадцать тысяч, без малейшего намека на высылавшиеся до сих пор суммы, и крепко-крепко, со слезами, прижать к груди се cher fils, чем и покончить все счеты.
He began cautiously and indirectly unfolding this picture before Varvara Petrovna.	Отдаленно и осторожно начал он развертывать эту картинку пред Варварой Петровной.
He hinted that this would add a peculiarly noble note to their friendship... to their "idea."	Он намекал, что это даже придаст какой-то особый, благородный оттенок их дружеской связи... их "идее".
This would set the parents of the last generation-and people of the last generation generally-in such a disinterested and magnanimous light in comparison with the new frivolous and socialistic younger generation.	Это выставило бы в таком бескорыстном и великодушном виде прежних отцов и вообще прежних людей сравнительно с новою легкомысленною и социальною молодежью.
He said a great deal more, but Varvara Petrovna was obstinately silent.	Много еще он говорил, но Варвара Петровна всё отмалчивалась.
At last she informed him airily that she was prepared to buy their estate, and to pay for it the maximum price, that is, six or seven thousand (though four would have been a fair price for it).	Наконец сухо объявила ему, что согласна купить их землю и даст за нее maximum цены, то есть тысяч шесть, семь (и за четыре можно было купить).

Of the remaining eight thousand which had vanished with the woods she said not a word.	Об остальных же восьми тысячах, улетевших с рощей, не сказала ни слова.
This conversation took place a month before the match was proposed to him.	Это случилось за месяц до сватовства.
Stepan Trofimovitch was overwhelmed, and began to ponder.	Степан Трофимович был поражен и начал задумываться.
There might in the past have been a hope that his son would not come, after all-an outsider, that is to say, might have hoped so.	Прежде еще могла быть надежда, что сынок, пожалуй, и совсем не приедет, - то есть надежда, судя со стороны, по мнению кого-нибудь постороннего.
Stepan Trofimovitch as a father would have indignantly rejected the insinuation that he could entertain such a hope.	Степан же Трофимович, как отец, с негодованием отверг бы самую мысль о подобной надежде.
Anyway queer rumours had hitherto been reaching us about Petrusha.	Как бы там ни было, но до сих пор о Петруше доходили к нам всё такие странные слухи.
To begin with, on completing his studies at the university six years before, he had hung about in Petersburg without getting work.	Сначала, кончив курс в университете, лет шесть тому назад, он слонялся в Петербурге без дела.
Suddenly we got the news that he had taken part in issuing some anonymous manifesto and that he was implicated in the affair.	Вдруг получилось у нас известие, что он участвовал в составлении какой-то подметной прокламации и притянут к делу.
Then he suddenly turned up abroad in Switzerland at Geneva-he had escaped, very likely.	Потом, что он очутился вдруг за границей, в Швейцарии, в Женеве, - бежал чего доброго.
"It's surprising to me," Stepan Trofimovitch commented, greatly disconcerted. "Petrusha, c'est une si pauvre t?te!	- Удивительно мне это, - проповедовал нам тогда Степан Трофимович, сильно сконфузившийся, -Петруша c'est une si pauvre t?te!
He's good, noble-hearted, very sensitive, and I was so delighted with him in Petersburg, comparing him with the young people of to-day. But c'est un pauvre sire, tout de m?me.... And you know it all comes from that same half-bakedness, that sentimentality.	Он добр, благороден, очень чувствителен, и я так тогда, в Петербурге, порадовался, сравнив его с современною молодежью, но c'est un pauvre sire tout de m?me ... И, знаете, всё от той же недосиженности, сентиментальности!
They are fascinated, not by realism, but by the emotional ideal side of socialism, by the religious note in it, so to say, by the poetry of it... second-hand, of course.	Их пленяет не реализм, а чувствительная, идеальная сторона социализма, так сказать, религиозный оттенок его, поэзия его... с чужого голоса, разумеется.
And for me, for me, think what it means!	И, однако, мне-то, мне каково!
I have so many enemies here and more still there, they'll put it down to the father's influence. Good God!	У меня здесь столько врагов, тамеще более, припишут влиянию отца... Боже!
Petrusha a revolutionist!	Петруша двигателем!
What times we live in!"	В какие времена мы живем!
Very soon, however, Petrusha sent his exact address from Switzerland for money to be sent him as usual; so he could not be exactly an exile.	Петруша выслал, впрочем, очень скоро свой точный адрес из Швейцарии для обычной ему высылки денег: стало быть, не совсем же был эмигрантом.

And now, after four years abroad, he was suddenly making his appearance again in his own country, and announced that he would arrive shortly, so there could be no charge against him.	И вот теперь, пробыв за границей года четыре, вдруг появляется опять в своем отечестве и извещает о скором своем прибытии: стало быть, ни в чем не обвинен.
What was more, someone seemed to be interested in him and protecting him.	Мало того, даже как будто кто-то принимал в нем участие и покровительствовал ему.
He wrote now from the south of Russia, where he was busily engaged in some private but important business.	Он писал теперь с юга России, где находился по чьему-то частному, но важному поручению и об чем-то там хлопотал.
All this was capital, but where was his father to get that other seven or eight thousand, to make up a suitable price for the estate?	Всё это было прекрасно, но, однако, где же взять остальные семь-восемь тысяч, чтобы составить приличный maximum цены за имение?
And what if there should be an outcry, and instead of that imposing picture it should come to a lawsuit?	А что, если подымется крик и вместо величественной картины дойдет до процесса?
Something told Stepan Trofimovitch that the sensitive Petrusha would not relinquish anything that was to his interest.	Что-то говорило Степану Трофимовичу, что чувствительный Петруша не отступится от своих интересов.
"Why is it-as I've noticed," Stepan Trofimovitch whispered to me once, "why is it that all these desperate socialists and communists are at the same time such incredible skinflints, so avaricious, so keen over property, and, in fact, the more socialistic, the more extreme they are, the keener they are over property... why is it?	"Почему это, я заметил, - шепнул мне раз тогда Степан Трофимович, - почему это все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимоверные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошел, тем сильнее и собственник... почему это?
Can that, too, come from sentimentalism?"	Неужели тоже от сентиментальности?"
I don't know whether there is any truth in this observation of Stepan Trofimovitch's. I only know that Petrusha had somehow got wind of the sale of the woods and the rest of it, and that Stepan Trofimovitch was aware of the fact.	Я не знаю, есть ли правда в этом замечании Степана Трофимовича; я знаю только, что Петруша имел некоторые сведения о продаже рощи и о прочем, а Степан Трофимович знал, что тот имеет эти сведения.
I happened, too, to read some of Petrusha's letters to his father. He wrote extremely rarely, once a year, or even less often.	Мне случалось тоже читать и Петрушины письма к отцу; писал он до крайности редко, раз в год и еще реже.
Only recently, to inform him of his approaching visit, he had sent two letters, one almost immediately after the other.	Только в последнее время, уведомляя о близком своем приезде, прислал два письма, почти одно за другим.
All his letters were short, dry, consisting only of instructions, and as the father and son had, since their meeting in Petersburg, adopted the fashionable "thou" and "thee," Petrusha's letters had a striking resemblance to the missives that used to be sent by landowners of the old school from the town to their serfs whom they had left in charge of their estates.	Все письма его были коротенькие, сухие, состояли из одних лишь распоряжений, и так как отец с сыном еще с самого Петербурга были, по-модному, на ты, то и письма Петруши решительно имели вид тех старинных предписаний прежних помещиков из столиц их дворовым людям, поставленным ими в управляющие их имений.
And now suddenly this eight thousand which would solve the difficulty would be wafted to him by Varvara Petrovna's proposition. And at the same time she made him distinctly feel that it never could be wafted to him from anywhere else.	И вдруг теперь эти восемь тысяч, разрешающие дело, вылетают из предложения Варвары Петровны, и при этом она дает ясно почувствовать, что они ниоткуда более и не могут вылететь.

Of course Stepan Trofimovitch consented.	Разумеется, Степан Трофимович согласился.
He sent for me directly she had gone and shut himself up for the whole day, admitting no one else.	Он тотчас же по ее уходе прислал за мной, а от всех других заперся на весь день.
He cried, of course, talked well and talked a great deal, contradicted himself continually, made a casual pun, and was much pleased with it. Then he had a slight attack of his "summer cholera"-everything in fact followed the usual course.	Конечно, поплакал, много и хорошо говорил, много и сильно сбивался, сказал случайно каламбур и остался им доволен, потом была легкая холерина, - одним словом, всё произошло в порядке.
Then he brought out the portrait of his German bride, now twenty years deceased, and began plaintively appealing to her:	После чего он вытащил портрет своей уже двадцать лет тому назад скончавшейся немочки и жалобно начал взывать:
"Will you forgive me?"	"Простишь ли ты меня?"
In fact he seemed somehow distracted.	Вообще он был как-то сбит с толку.
Our grief led us to get a little drunk.	С горя мы немножко и выпили.
He soon fell into a sweet sleep, however.	Впрочем, он скоро и сладко заснул.
Next morning he tied his cravat in masterly fashion, dressed with care, and went frequently to look at himself in the glass.	Наутро мастерски повязал себе галстук, тщательно оделся и часто подходил смотреться в зеркало.
He sprinkled his handkerchief with scent, only a slight dash of it, however, and as soon as he saw Varvara Petrovna out of the window he hurriedly took another handkerchief and hid the scented one under the pillow.	Платок спрыснул духами, впрочем лишь чуть-чуть, и, только завидел Варвару Петровну в окно, поскорей взял другой платок, а надушенный спрятал под подушку.
"Excellent!" Varvara Petrovna approved, on receiving his consent.	- И прекрасно! - похвалила Варвара Петровна, выслушав его согласие.
"In the first place you show a fine decision, and secondly you've listened to the voice of reason, to which you generally pay so little heed in your private affairs.	- Во-первых, благородная решимость, а во-вторых, вы вняли голосу рассудка, которому вы так редко внимаете в ваших частных делах.
There's no need of haste, however," she added, scanning the knot of his white tie, "for the present say nothing, and I will say nothing.	Спешить, впрочем, нечего, - прибавила она, разглядывая узел его белого галстука, - покамест молчите, и я буду молчать.
It will soon be your birthday; I will come to see you with her.	Скоро день вашего рождения; я буду у вас вместе с нею.
Give us tea in the evening, and please without wine or other refreshments, but I'll arrange it all myself.	Сделайте вечерний чай и, пожалуйста, без вина и без закусок; впрочем, я сама всё устрою.
Invite your friends, but we'll make the list together.	Пригласите ваших друзей, - впрочем, мы вместе сделаем выбор.
You can talk to her the day before, if necessary. And at your party we won't exactly announce it, or make an engagement of any sort, but only hint at it, and let people know without any sort of ceremony.	Накануне вы с нею переговорите, если надо будет; а на вашем вечере мы не то что объявим или там сговор какой-нибудь сделаем, а только так намекнем или дадим знать, безо всякой торжественности.

And then the wedding a fortnight later, as far as possible without any fuss.... You two might even go away for a time after the wedding, to Moscow, for instance.	А там недели через две и свадьба, по возможности без всякого шума... Даже обоим вам можно бы и уехать на время, тотчас из-под венца, хоть в Москву например.
I'll go with you, too, perhaps... The chief thing is, keep quiet till then."	Я тоже, может быть, с вами поеду... А главное, до тех пор молчите.
Stepan Trofimovitch was surprised.	Степан Трофимович был удивлен.
He tried to falter that he could not do like that, that he must talk it over with his bride. But Varvara Petrovna flew at him in exasperation.	Он заикнулся было, что невозможно же ему так, что надо же переговорить с невестой, но Варвара Петровна раздражительно на него накинулась:
"What for?	- Это зачем?
In the first place it may perhaps come to nothing."	Во-первых, ничего еще, может быть, и не будет...
"Come to nothing!" muttered the bridegroom, utterly dumbfoundered.	- Как не будет! - пробормотал жених, совсем уже ошеломленный.
"Yes.	- Так.
I'll see.... But everything shall be as I've told you, and don't be uneasy. I'll prepare her myself.	Я еще посмотрю... А впрочем, всё так будет, как я сказала, и не беспокойтесь, я сама ее приготовлю.
There's really no need for you.	Вам совсем незачем.
Everything necessary shall be said and done, and there's no need for you to meddle.	Всё нужное будет сказано и сделано, а вам туда незачем.
Why should you?	Для чего?
In what character?	Для какой роли?
Don't come and don't write letters.	И сами не ходите и писем не пишите.
And not a sight or sound of you, I beg.	И ни слуху ни духу, прошу вас.
I will be silent too."	Я тоже буду молчать.
She absolutely refused to explain herself, and went away, obviously upset.	Она решительно не хотела объясняться и ушла видимо расстроенная.
Stepan Trofimovitch's excessive readiness evidently impressed her.	Кажется, чрезмерная готовность Степана Трофимовича поразила ее.
Alas! he was utterly unable to grasp his position, and the question had not yet presented itself to him from certain other points of view.	Увы, он решительно не понимал своего положения, и вопрос еще не представился ему с некоторых других точек зрения.
On the contrary a new note was apparent in him, a sort of conquering and jaunty air.	Напротив, явился какой-то новый тон, что-то победоносное и легкомысленное.
He swaggered.	Он куражился.
"I do like that!" he exclaimed, standing before me, and flinging wide his arms.	- Это мне нравится! - восклицал он, останавливаясь предо мной и разводя руками.
"Did you hear?	- Вы слышали?
She wants to drive me to refusing at last.	Она хочет довести до того, чтоб я, наконец, не захотел.
Why, I may lose patience, too, and... refuse!	Ведь я тоже могу терпение потерять и... не захотеть!

'Sit still, there's no need for you to go to her.' But after all, why should I be married?	"Сидите, и нечего вам туда ходить", но почему я, наконец, непременно должен жениться?
Simply because she's taken an absurd fancy into her heart.	Потому только, что у ней явилась смешная фантазия?
But I'm a serious man, and I can refuse to submit to the idle whims of a giddy-woman!	Но я человек серьезный и могу не захотеть подчиняться праздным фантазиям взбалмошной женщины!
I have duties to my son and...and to myself!	У меня есть обязанности к моему сыну и... и к самому себе!
I'm making a sacrifice. Does she realise that?	Я жертву приношу - понимает ли она это?
I have agreed, perhaps, because I am weary of life and nothing matters to me.	Я, может быть, потому согласился, что мне наскучила жизнь и мне всё равно.
But she may exasperate me, and then it will matter. I shall resent it and refuse.	Но она может меня раздражить, и тогда мне будет уже не всё равно; я обижусь и откажусь.
Et enfin, le ridicule...what will they say at the club?	Et enfin, le ridicule... Что скажут в клубе?
What will... what will... Laputin say?	Что скажет... Липутин?
' Perhaps nothing will come of it'-what a thing to say!	"Может, ничего еще и не будет" - каково!
That beats everything.	Но ведь это верх!
That's really... what is one to say to that?...	Это уж... это что же такое?
Je suis un for?at, un Badinguet, un man pushed to the wall...."	- Je suis un for?at, un Badinguet, un припертый к стене человек!..
And at the same time a sort of capricious complacency, something frivolous and playful, could be seen in the midst of all these plaintive exclamations.	И в то же время какое-то капризное самодовольствие, что-то легкомысленно-игривое проглядывало среди всех этих жалобных восклицаний.
In the evening we drank too much again.	Вечером мы опять выпили.
CHAPTER III. THE SINS OF OTHERS	Глава третья Чужие грехи I
ABOUT A WEEK had passed, and the position had begun to grow more complicated.	Прошло с неделю, и дело начало несколько раздвигаться.
I may mention in passing that I suffered a great deal during that unhappy week, as I scarcely left the side of my affianced friend, in the capacity of his most intimate confidant.	Замечу вскользь, что в эту несчастную неделю я вынес много тоски, оставаясь почти безотлучно подле бедного сосватанного друга моего в качестве ближайшего его конфидента.
What weighed upon him most was the feeling of shame, though we saw no one all that week, and sat indoors alone. But he was even ashamed before me, and so much so that the more he confided to me the more vexed he was with me for it.	Тяготил его, главное, стыд, хотя мы в эту неделю никого не видали и всё сидели одни; но он стыдился даже и меня, и до того, что чем более сам открывал мне, тем более и досадовал на меня за это.
He was so morbidly apprehensive that he expected that every one knew about it already, the whole town, and was afraid to show himself, not only at the club, but even in his circle of friends.	По мнительности же подозревал, что всё уже всем известно, всему городу, и не только в клубе, но даже в своем кружке боялся показаться.

He positively would not go out to take his constitutional till well after dusk, when it was quite dark.	Даже гулять выходил, для необходимого моциону, только в полные сумерки, когда уже совершенно темнело.
A week passed and he still did not know whether he were betrothed or not, and could not find out for a fact, however much he tried.	Прошла неделя, а он всё еще не знал, жених он или нет, и никак не мог узнать об этом наверно, как ни бился.
He had not yet seen his future bride, and did not know whether she was to be his bride or not; did not, in fact, know whether there was anything serious in it at all.	С невестой он еще не видался, даже не знал, невеста ли она ему; даже не знал, есть ли тут во всем этом хоть что-нибудь серьезное!
Varvara Petrovna, for some reason, resolutely refused to admit him to her presence.	К себе почему-то Варвара Петровна решительно не хотела его допустить.
In answer to one of his first letters to her (and he wrote a great number of them) she begged him plainly to spare her all communications with him for a time, because she was very busy, and having a great deal of the utmost importance to communicate to him she was waiting for a more free moment to do so, and that she would let him know in time when he could come to see her.	На одно из первоначальных писем его (а он написал их к ней множество) она прямо ответила ему просьбой избавить ее на время от всяких с ним сношений, потому что она занята, а имея и сама сообщить ему много очень важного, нарочно ждет для этого более свободной, чем теперь, минуты, и сама даст ему со временемзнать, когда к ней можно будет прийти.
She declared she would send back his letters unopened, as they were "simple self-indulgence."	Письма же обещала присылать обратно нераспечатанными, потому что это "одно только баловство".
I read that letter myself-he showed it me.	Эту записку я сам читал; он же мне и показывал.
Yet all this harshness and indefiniteness were nothing compared with his chief anxiety.	И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении с главною его заботой.
That anxiety tormented him to the utmost and without ceasing. He grew thin and dispirited through it.	Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и падал духом.
It was something of which he was more ashamed than of anything else, and of which he would not on any account speak, even to me; on the contrary, he lied on occasion, and shuffled before me like a little boy; and at the same time he sent for me himself every day, could not stay two hours without me, needing me as much as air or water.	Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и о чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как в воде или в воздухе.
Such conduct rather wounded my vanity.	Такое поведение оскорбляло несколько мое самолюбие.
I need hardly say that I had long ago privately guessed this great secret of his, and saw through it completely.	Само собою разумеется, что я давно уже угадал про себя эту главную тайну его и видел всё насквозь.
It was my firmest conviction at the time that the revelation of this secret, this chief anxiety of Stepan Trofimovitch's would not have redounded to his credit, and, therefore, as I was still young, I was rather indignant at the coarseness of his feelings and the ugliness of some of his suspicions.	По глубочайшему тогдашнему моему убеждению, обнаружение этой тайны, этой главной заботы Степана Трофимовича, не прибавило бы ему чести, и потому я, как человек еще молодой, несколько негодовал на грубость чувств его и на некрасивость некоторых его подозрений.

In my warmth-and, I must confess, in my weariness of being his confidant-I perhaps blamed him too much.	Сгоряча - и, признаюсь, от скуки быть конфидентом - я, может быть, слишком обвинял его.
I was so cruel as to try and force him to confess it all to me himself, though I did recognise that it might be difficult to confess some things.	По жестокости моей я добивался его собственного признания предо мною во всем, хотя, впрочем, и допускал, что признаваться в иных вещах, пожалуй, и затруднительно.
He, too, saw through me; that is, he clearly perceived that I saw through him, and that I was angry with him indeed, and he was angry with me too for being angry with him and seeing through him.	Он тоже меня насквозь понимал, то есть ясно видел, что я понимаю его насквозь и даже злюсь на него, и сам злился на меня за то, что я злюсь на него и понимаю его насквозь.
My irritation was perhaps petty and stupid; but the unrelieved solitude of two friends together is sometimes extremely prejudicial to true friendship.	Пожалуй, раздражение мое было мелко и глупо; но взаимное уединение чрезвычайно иногда вредит истинной дружбе.
From a certain point of view he had a very true understanding of some aspects of his position, and defined it, indeed, very subtly on those points about which he did not think it necessary to be secret.	С известной точки он верно понимал некоторые стороны своего положения и даже весьма тонко определял его в тех пунктах, в которых таиться не находил нужным.
"Oh, how different she was then!" he would sometimes say to me about Varvara Petrovna.	- О, такова ли она была тогда! - проговаривался он иногда мне о Варваре Петровне.
"How different she was in the old days when we used to talk together.... Do you know that she could talk in those days!	- Такова ли она была прежде, когда мы с нею говорили... Знаете ли вы, что тогда она умела еще говорить?
Can you believe that she had ideas in those days, original ideas!	Можете ли вы поверить, что у нее тогда были мысли, свои мысли.
Now, everything has changed!	Теперь всё переменилось!
She says all that's only old-fashioned twaddle.	Она говорит, что всё это одна только старинная болтовня!
She despises the past.... Now she's like some shopman or cashier, she has grown hard-hearted, and she's always cross...."	Она презирает прежнее... Теперь она какой-то приказчик, эконом, ожесточенный человек, и всё сердится...
"Why is she cross now if you are carrying out her orders?" I answered.	- За что же ей теперь сердиться, когда вы исполнили ее требование? - возразил я ему.
He looked at me subtly.	Он тонко посмотрел на меня.
"Cher ami; if I had not agreed she would have been dreadfully angry, dread-ful-ly! But yet less than now that I have consented."	- Cher ami, если б я не согласился, она бы рассердилась ужасно, ужа-а-сно! но все-таки менее, чем теперь, когда я согласился.
He was pleased with this saying of his, and we emptied a bottle between us that evening.	Этим словечком своим он остался доволен, и мы роспили в тот вечер бутылочку.
But that was only for a moment, next day he was worse and more ill-humoured than ever.	Но это было только мгновение; на другой день он был ужаснее и угрюмее, чем когда-либо.
But what I was most vexed with him for was that he could not bring himself to call on the Drozdovs, as he should have done on their arrival, to renew the acquaintance of which, so we heard they were themselves desirous, since they kept asking about him. It was a source of daily distress to him.	Но всего более досадовал я на него за то, что он не решался даже пойти сделать необходимый визит приехавшим Дроздовым, для возобновления знакомства, чего, как слышно, они и сами желали, так как спрашивали уже о нем, о чем и он тосковал каждодневно.

He talked of Lizaveta Nikolaevna with an ecstasy which I was at a loss to understand.	О Лизавете Николаевне он говорил с каким-то непонятным для меня восторгом.
No doubt he remembered in her the child whom he had once loved. But besides that, he imagined for some unknown reason that he would at once find in her company a solace for his present misery, and even the solution of his more serious doubts.	Без сомнения, он вспоминал в ней ребенка, которого так когда-то любил; но, кроме того, он, неизвестно почему, воображал, что тотчас же найдет подле нее облегчение всем своим настоящим мукам и даже разрешит свои важнейшие сомнения.
He expected to meet in Lizaveta Nikolaevna an extraordinary being.	В Лизавете Николаевне он предполагал встретить какое-то необычайное существо.
And yet he did not go to see her though he meant to do so every day.	И все-таки к ней не шел, хотя и каждый день собирался.
The worst of it was that I was desperately anxious to be presented to her and to make her acquaintance, and I could look to no one but Stepan Trofimovitch to effect this.	Главное было в том, что мне самому ужасно хотелось тогда быть ей представленным и отрекомендованным, в чем мог я рассчитывать единственно на одного лишь Степана Трофимовича.
I was frequently meeting her, in the street of course, when she was out riding, wearing a riding-habit and mounted on a fine horse, and accompanied by her cousin, so-called, a handsome officer, the nephew of the late General Drozdov-and these meetings made an extraordinary impression on me at the time.	Чрезвычайное впечатление производили на меня тогда частые встречи мои с нею, разумеется на улице, - когда она выезжала прогуливаться верхом, в амазонке и на прекрасном коне, в сопровождении так называемого родственника ее, красивого офицера, племянника покойного генерала Дроздова.
My infatuation lasted only a moment, and I very soon afterwards recognised the impossibility of my dreams myself-but though it was a fleeting impression it was a very real one, and so it may well be imagined how indignant I was at the time with my poor friend for keeping so obstinately secluded.	Ослепление мое продолжалось одно лишь мгновение, и я сам очень скоро потом сознал всю невозможность моей мечты, - но хоть мгновение, а оно существовало действительно, а потому можно себе представить, как негодовал я иногда в то время на бедного друга моего за его упорное затворничество.
All the members of our circle had been officially informed from the beginning that Stepan Trofimovitch would see nobody for a time, and begged them to leave him quite alone.	Все наши еще с самого начала были официально предуведомлены о том, что Степан Трофимович некоторое время принимать не будет и просит оставить его в совершенном покое.
He insisted on sending round a circular notice to this effect, though I tried to dissuade him.	Он настоял на циркулярном предуведомлении, хотя я и отсоветовал.
I went round to every one at his request and told everybody that Varvara Petrovna had given "our old man" (as we all used to call Stepan Trofimovitch among ourselves) a special job, to arrange in order some correspondence lasting over many years; that he had shut himself up to do it and I was helping him.	Я же и обошел всех, по его просьбе, и всем наговорил, что Варвара Петровна поручила нашему "старику" (так все мы между собою звали Степана Трофимовича) какую-то экстренную работу, привести в порядок какую-то переписку за несколько лет; что он заперся, а я ему помогаю, и пр., и пр.
Liputin was the only one I did not have time to visit, and I kept putting it off-to tell the real truth I was afraid to go to him.	К одному только Липутину я не успел зайти и всё откладывал, - а вернее сказать, я боялся зайти.

I knew beforehand that he would not believe one word of my story, that he would certainly imagine that there was some secret at the bottom of it, which they were trying to hide from him alone, and as soon as I left him he would set to work to make inquiries and gossip all over the town.	Я знал вперед, что он ни одному слову моему не поверит, непременно вообразит себе, что тут секрет, который, собственно, от него одного хотят скрыть, и только что я выйду от него, тотчас же пустится по всему городу разузнавать и сплетничать.
While I was picturing all this to myself I happened to run across him in the street.	Пока я всё это себе представлял, случилось так, что я нечаянно столкнулся с ним на улице.
It turned out that he had heard all about it from our friends, whom I had only just informed.	Оказалось, что он уже обо всем узнал от наших, мною только что предуведомленных.
But, strange to say, instead of being inquisitive and asking questions about Stepan Trofimovitch, he interrupted me, when I began apologising for not having come to him before, and at once passed to other subjects.	Но, странное дело, он не только не любопытствовал и не расспрашивал о Степане Трофимовиче, а, напротив, сам еще прервал меня, когда я стал было извиняться, что не зашел к нему раньше, и тотчас же перескочил на другой предмет.
It is true that he had a great deal stored up to tell me. He was in a state of great excitement, and was delighted to have got hold of me for a listener.	Правда, у него накопилось, что рассказать; он был в чрезвычайно возбужденном состоянии духа и обрадовался тому, что поймал во мне слушателя.
He began talking of the news of the town, of the arrival of the governor's wife, "with new topics of conversation," of an opposition party already formed in the club, of how they were all in a hubbub over the new ideas, and how charmingly this suited him, and so on.	Он стал говорить о городских новостях, о приезде губернаторши "с новыми разговорами", об образовавшейся уже в клубе оппозиции, о том, что все кричат о новых идеях и как это ко всем пристало, и пр., и пр.
He talked for a quarter of an hour and so amusingly that I could not tear myself away.	Он проговорил с четверть часа, и так забавно, что я не мог оторваться.
Though I could not endure him, yet I must admit he had the gift of making one listen to him, especially when he was very angry at something.	Хотя я терпеть его не мог, но сознаюсь, что у него был дар заставить себя слушать, и особенно когда он очень на что-нибудь злился.
This man was, in my opinion, a regular spy from his very nature.	Человек этот, по-моему, был настоящий и прирожденный шпион.
At every moment he knew the very latest gossip and all the trifling incidents of our town, especially the unpleasant ones, and it was surprising to me how he took things to heart that were sometimes absolutely no concern of his.	Он знал во всякую минуту все самые последние новости и всю подноготную нашего города, преимущественно по части мерзостей, и дивиться надо было, до какой степени он принимал к сердцу вещи, иногда совершенно до него не касавшиеся.
It always seemed to me that the leading feature of his character was envy.	Мне всегда казалось, что главною чертой его характера была зависть.
When I told Stepan Trofimovitch the same evening of my meeting Liputin that morning and our conversation, the latter to my amazement became greatly agitated, and asked me the wild question:	Когда я, в тот же вечер, передал Степану Трофимовичу о встрече утром с Липутиным и о нашем разговоре, - тот, к удивлению моему, чрезвычайно взволновался и задал мне дикий вопрос:
"Does Liputin know or not?"	"Знает Липутин или нет?"

I began trying to prove that there was no possibility of his finding it out so soon, and that there was nobody from whom he could hear it. But Stepan Trofimovitch was not to be shaken.	Я стал ему доказывать, что возможности не было узнать так скоро, да и не от кого; но Степан Трофимович стоял на своем.
"Well, you may believe it or not," he concluded unexpectedly at last, "but I'm convinced that he not only knows every detail of 'our' position, but that he knows something else besides, something neither you nor I know yet, and perhaps never shall, or shall only know when it's too late, when there's no turning back!..."	- Вот верьте или нет, - заключил он под конец неожиданно, - а я убежден, что ему не только уже известно всё со всеми подробностями о нашемположении, но что он и еще что-нибудь сверх того знает, что-нибудь такое, чего ни вы, ни я еще не знаем, а может быть, никогда и не узнаем, или узнаем, когда уже будет поздно, когда уже нет возврата!..
I said nothing, but these words suggested a great deal.	Я промолчал, но слова эти на многое намекали.
For five whole days after that we did not say one word about Liputin; it was clear to me that Stepan Trofimovitch greatly regretted having let his tongue run away with him, and having revealed such suspicions before me.	После того целых пять дней мы ни слова не упоминали о Липутине; мне ясно было, что Степан Трофимович очень жалел о том, что обнаружил предо мною такие подозрения и проговорился.
II	II
One morning, on the seventh or eighth day after Stepan Trofimovitch had consented to become "engaged," about eleven o'clock, when I was hurrying as usual to my afflicted friend, I had an adventure on the way.	Однажды поутру, - то есть на седьмой или восьмой день после того как Степан Трофимович согласился стать женихом, - часов около одиннадцати, когда я спешил, по обыкновению, к моему скорбному другу, дорогой произошло со мной приключение.
I met Karmazinov, "the great writer," as Liputin called him.	Я встретил Кармазинова, "великого писателя", как величал его Липутин.
I had read Karmazinov from a child.	Кармазинова я читал с детства.
His novels and tales were well known to the past and even to the present generation. I revelled in them; they were the great enjoyment of my childhood and youth.	Его повести и рассказы известны всему прошлому и даже нашему поколению; я же упивался ими; они были наслаждением моего отрочества и моей молодости.
Afterwards I grew rather less enthusiastic over his work. I did not care so much for the novels with a purpose which he had been writing of late as for his first, early works, which were so full of spontaneous poetry, and his latest publications I had not liked at all.	Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он всё писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились.
Speaking generally, if I may venture to express my opinion on so delicate a subject, all these talented gentlemen of the middling sort who are sometimes in their lifetime accepted almost as geniuses, pass out of memory quite suddenly and without a trace when they die, and what's more, it often happens that even during their lifetime, as soon as a new generation grows up and takes the place of the one in which they have flourished, they are forgotten and neglected by every one in an incredibly short time.	Вообще говоря, если осмелюсь выразить и мое мнение в таком щекотливом деле, все эти наши господа таланты средней руки, принимаемые, по обыкновению, при жизни их чуть не за гениев, -не только исчезают чуть не бесследно и как-то вдруг из памяти людей, когда умирают, но случается, что даже и при жизни их, чуть лишь подрастет новое поколение, сменяющее то, при котором они действовали, - забываются и пренебрегаются всеми непостижимо скоро.

This somehow happens among us quite suddenly, like the shifting of the scenes on the stage.	Как-то это вдруг у нас происходит, точно перемена декорации на театре.
Oh, it's not at all the same as with Pushkin, Gogol, Moli?re, Voltaire, all those great men who really had a new original word to say!	О, тут совсем не то, что с Пушкиными, Г оголями, Мольерами, Вольтерами, со всеми этими деятелями, приходившими сказать свое новое слово!
It's true, too, that these talented gentlemen of the middling sort in the decline of their venerable years usually write themselves out in the most pitiful way, though they don't observe the fact themselves.	Правда и то, что и сами эти господа таланты средней руки, на склоне почтенных лет своих, обыкновенно самым жалким образом у нас исписываются, совсем даже и не замечая того.
It happens not infrequently that a writer who has been for a long time credited with extraordinary profundity and expected to exercise a great and serious influence on the progress of society, betrays in the end such poverty, such insipidity in his fundamental ideas that no one regrets that he succeeded in writing himself out so soon.	Нередко оказывается, что писатель, которому долго приписывали чрезвычайную глубину идей и от которого ждали чрезвычайного и серьезного влияния на движение общества, обнаруживает под конец такую жидкость и такую крохотность своей основной идейки, что никто даже и не жалеет о том, что он так скоро умел исписаться.
But the old grey-beards don't notice this, and are angry.	Но седые старички не замечают того и сердятся.
Their vanity sometimes, especially towards the end of their career, reaches proportions that may well provoke wonder.	Самолюбие их, именно под конец их поприща, принимает иногда размеры, достойные удивления.
God knows what they begin to take themselves for-for gods at least!	Бог знает за кого они начинают принимать себя, -по крайней мере за богов.
People used to say about Karmazinov that his connections with aristocratic society and powerful personages were dearer to him than his own soul, people used to say that on meeting you he would be cordial, that he would fascinate and enchant you with his open-heartedness, especially if you were of use to him in some way, and if you came to him with some preliminary recommendation.	Про Кармазинова рассказывали, что он дорожит связями своими с сильными людьми и с обществом высшим чуть не больше души своей. Рассказывали, что он вас встретит, обласкает, прельстит, обворожит своим простодушием, особенно если вы ему почему-нибудь нужны и, уж разумеется, если вы предварительно были ему зарекомендованы.
But that before any stray prince, any stray countess, anyone that he was afraid of, he would regard it as his sacred duty to forget your existence with the most insulting carelessness, like a chip of wood, like a fly, before you had even time to get out of his sight; he seriously considered this the best and most aristocratic style.	Но при первом князе, при первой графине, при первом человеке, которого он боится, он почтет священнейшим долгом забыть вас с самым оскорбительным пренебрежением, как щепку, как муху, тут же, когда вы еще не успели от него выйти; он серьезно считает это самым высоким и прекрасным тоном.
In spite of the best of breeding and perfect knowledge of good manners he is, they say, vain to such an hysterical pitch that he cannot conceal his irritability as an author even in those circles of society where little interest is taken in literature.	Несмотря на полную выдержку и совершенное знание хороших манер, он до того, говорят, самолюбив, до такой истерики, что никак не может скрыть своей авторской раздражительности даже и в тех кругах общества, где мало интересуются литературой.
If anyone were to surprise him by being indifferent, he would be morbidly chagrined, and try to revenge himself.	Если же случайно кто-нибудь озадачивал его своим равнодушием, то он обижался болезненно и старался отмстить.

A year before, I had read an article of his in a review, written with an immense affectation of na?ve poetry, and psychology too.	С год тому назад я читал в журнале статью его, написанную с страшною претензией на самую наивную поэзию, и при этом на психологию.
He described the wreck of some steamer on the English coast, of which he had been the witness, and how he had seen the drowning people saved, and the dead bodies brought ashore.	Он описывал гибель одного парохода где-то у английского берега, чему сам был свидетелем, и видел, как спасали погибавших и вытаскивали утопленников.
All this rather long and verbose article was written solely with the object of self-display.	Вся статья эта, довольно длинная и многоречивая, написана была единственно с целию выставить себя самого.
One seemed to read between the lines:	Так и читалось между строками:
"Concentrate yourselves on me. Behold what I was like at those moments.	"Интересуйтесь мною, смотрите, каков я был в эти минуты.
What are the sea, the storm, the rocks, the splinters of wrecked ships to you?	Зачем вам это море, буря, скалы, разбитые щепки корабля?
I have described all that sufficiently to you with my mighty pen.	Я ведь достаточно описал вам всё это моим могучим пером.
Why look at that drowned woman with the dead child in her dead arms?	Чего вы смотрите на эту утопленницу с мертвым ребенком в мертвых руках?
Look rather at me, see how I was unable to bear that sight and turned away from it.	Смотрите лучше на меня, как я не вынес этого зрелища и от него отвернулся.
Here I stood with my back to it; here I was horrified and could not bring myself to look; I blinked my eyes-isn't that interesting?"	Вот я стал спиной; вот я в ужасе и не в силах оглянуться назад; я жмурю глаза - не правда ли, как это интересно?"
When I told Stepan Trofimovitch my opinion of Karmazinov's article he quite agreed with me.	Когда я передал мое мнение о статье Кармазинова Степану Трофимовичу, он со мной согласился.
When rumours had reached us of late that Karmazinov was coming to the neighbourhood I was, of course, very eager to see him, and, if possible, to make his acquaintance.	Когда пошли у нас недавние слухи, что приедет Кармазинов, я, разумеется, ужасно пожелал его увидать и, если возможно, с ним познакомиться.
I knew that this might be done through Stepan Trofimovitch, they had once been friends.	Я знал, что мог бы это сделать чрез Степана Трофимовича; они когда-то были друзьями.
And now I suddenly met him at the cross-roads.	И вот вдруг я встречаюсь с ним на перекрестке.
I knew him at once. He had been pointed out to me two or three days before when he drove past with the governor's wife.	Я тотчас узнал его; мне уже его показали дня три тому назад, когда он проезжал в коляске с губернаторшей.
He was a short, stiff-looking old man, though not over fifty-five, with a rather red little face, with thick grey locks of hair clustering under his chimney-pot hat, and curling round his clean little pink ears.	Это был очень невысокий, чопорный старичок, лет, впрочем, не более пятидесяти пяти, с довольно румяным личиком, с густыми седенькими локончиками, выбившимися из-под круглой цилиндрической шляпы и завивавшимися около чистеньких, розовеньких, маленьких ушков его.
His clean little face was not altogether handsome with its thin, long, crafty-looking lips, with its rather fleshy nose, and its sharp, shrewd little eyes.	Чистенькое личико его было не совсем красиво, с тонкими, длинными, хитро сложенными губами, с несколько мясистым носом и с востренькими, умными, маленькими глазками.

He was dressed somewhat shabbily in a sort of cape such as would be worn in Switzerland or North Italy at that time of year.	Он был одет как-то ветхо, в каком-то плаще внакидку, какой, например, носили бы в этот сезон где-нибудь в Швейцарии или в Северной Италии.
But, at any rate, all the minor details of his costume, the little studs, and collar, the buttons, the tortoise-shell lorgnette on a narrow black ribbon, the signet-ring, were all such as are worn by persons of the most irreproachable good form.	Но по крайней мере все мелкие вещицы его костюма: запоночки, воротнички, пуговки, черепаховый лорнет на черной тоненькой ленточке, перстенек непременно были такие же, как и у людей безукоризненно хорошего тона.
I am certain that in summer he must have worn light prunella shoes with mother-of-pearl buttons at the side.	Я уверен, что летом он ходит непременно в каких-нибудь цветных прюнелевых ботиночках с перламутровыми пуговками сбоку.
When we met he was standing still at the turning and looking about him, attentively.	Когда мы столкнулись, он приостановился на повороте улицы и осматривался со вниманием.
Noticing that I was looking at him with interest, he asked me in a sugary, though rather shrill voice:	Заметив, что я любопытно смотрю на него, он медовым, хотя несколько крикливым голоском спросил меня:
"Allow me to ask, which is my nearest way to Bykovy Street?"	- Позвольте узнать, как мне ближе выйти на Быкову улицу?
"To Bykovy Street?	- На Быкову улицу?
Oh, that's here, close by," I cried in great excitement.	Да это здесь, сейчас же, - вскричал я в необыкновенном волнении.
"Straight on along this street and the second turning to the left."	- Всё прямо по этой улице и потом второй поворот налево.
"Very much obliged to you."	- Очень вам благодарен.
A curse on that minute! I fancy I was shy, and looked cringing.	Проклятие на эту минуту: я, кажется, оробел и смотрел подобострастно!
He instantly noticed all that, and of course realised it all at once; that is, realised that I knew who he was, that I had read him and revered him from a child, and that I was shy and looked at him cringingly.	Он мигом всё это заметил и, конечно, тотчас же всё узнал, то есть узнал, что мне уже известно, кто он такой, что я его читал и благоговел пред ним с самого детства, что я теперь оробел и смотрю подобострастно.
He smiled, nodded again, and walked on as I had directed him.	Он улыбнулся, кивнул еще раз головой и пошел прямо, как я указал ему.
I don't know why I turned back to follow him; I don't know why I ran for ten paces beside him.	Не знаю, для чего я поворотил за ним назад; не знаю, для чего я пробежал подле него десять шагов.
He suddenly stood still again.	Он вдруг опять остановился.
"And could you tell me where is the nearest cab-stand?" he shouted out to me again.	- А не могли бы вы мне указать, где здесь всего ближе стоят извозчики? - прокричал он мне опять.
It was a horrid shout! A horrid voice!	Скверный крик; скверный голос!
"A cab-stand? The nearest cab-stand is... by the Cathedral; there are always cabs standing there," and I almost turned to run for a cab for him.	- Извозчики? извозчики всего ближе отсюда... у собора стоят, там всегда стоят, - и вот я чуть было не повернулся бежать за извозчиком.

I almost believe that that was what he expected me to do.	Я подозреваю, что он именно этого и ждал от меня.
Of course I checked myself at once, and stood still, but he had noticed my movement and was still watching me with the same horrid smile.	Разумеется, я тотчас же опомнился и остановился, но движение мое он заметил очень хорошо и следил за мною всё с тою же скверною улыбкой.
Then something happened which I shall never forget.	Тут случилось то, чего я никогда не забуду.
He suddenly dropped a tiny bag, which he was holding in his left hand; though indeed it was not a bag, but rather a little box, or more probably some part of a pocket-book, or to be more accurate a little reticule, rather like an old-fashioned lady's reticule, though I really don't know what it was. I only know that I flew to pick it up.	Он вдруг уронил крошечный сак, который держал в своей левой руке. Впрочем, это был не сак, а какая-то коробочка, или, вернее, какой-то портфельчик, или, еще лучше, ридикюльчик, вроде старинных дамских ридикюлей, впрочем не знаю, что это было, но знаю только, что я, кажется, бросился его поднимать.
I am convinced that I did not really pick it up, but my first motion was unmistakable. I could not conceal it, and, like a fool, I turned crimson.	Я совершенно убежден, что я его не поднял, но первое движение, сделанное мною, было неоспоримо; скрыть его я уже не мог и покраснел как дурак.
The cunning fellow at once got all that could be got out of the circumstance.	Хитрец тотчас же извлек из обстоятельства всё, что ему можно было извлечь.
"Don't trouble, I'll pick it up," he pronounced charmingly; that is, when he was quite sure that I was not going to pick up the reticule, he picked it up as though forestalling me, nodded once more, and went his way, leaving me to look like a fool.	- Не беспокойтесь, я сам, - очаровательно проговорил он, то есть когда уже вполне заметил, что я не подниму ему ридикюль, поднял его, как будто предупреждая меня, кивнул еще раз головой и отправился своею дорогой, оставив меня в дураках.
It was as good as though I had picked it up myself.	Было всё равно, как бы я сам поднял.
For five minutes I considered myself utterly disgraced forever, but as I reached Stepan Trofimovitch's house I suddenly burst out laughing; the meeting struck me as so amusing that I immediately resolved to entertain Stepan Trofimovitch with an account of it, and even to act the whole scene to him.	Минут с пять я считал себя вполне и навеки опозоренным; но, подойдя к дому Степана Трофимовича, вдруг расхохотался. Встреча показалась мне так забавною, что я немедленно решил потешить рассказом Степана Трофимовича и изобразить ему всю сцену даже в лицах.
III	III
But this time to my surprise I found an extraordinary change in him.	Но на этот раз, к удивлению моему, я застал его в чрезвычайной перемене.
He pounced on me with a sort of avidity, it is true, as soon as I went in, and began listening to me, but with such a distracted air that at first he evidently did not take in my words.	Он, правда, с какой-то жадностию набросился на меня, только что я вошел, и стал меня слушать, но с таким растерянным видом, что сначала, видимо, не понимал моих слов.
But as soon as I pronounced the name of Karmazinov he suddenly flew into a frenzy.	Но только что я произнес имя Кармазинова, он совершенно вдруг вышел из себя.
"Don't speak of him! Don't pronounce that name!" he exclaimed, almost in a fury. "Here, look, read it! Read it!"	- Не говорите мне, не произносите! - воскликнул он чуть не в бешенстве, - вот, вот смотрите, читайте! читайте!
He opened the drawer and threw on the table three small sheets of paper, covered with a hurried pencil scrawl, all from Varvara Petrovna.	Он выдвинул ящик и выбросил на стол три небольшие клочка бумаги, писанные наскоро карандашом, все от Варвары Петровны.