Разрыв во времени

Да. Когда у тебя много денег и ты можешь купить что угодно, ты приходишь к тому, о чем знали Христос и Будда: земные сокровища не стоят вообще ничего. Его забавляла сама мысль о том, что подобное знание обретается на пути, прямо противоположном великим духовным традициям мира.

Он спросил:

– Можно ли по-настоящему узнать другого человека?

– Нельзя разделять наблюдателя и наблюдаемое, – сказал доктор Вартц.

Почему нельзя? Можно! – подумал Лео, когда вернулся к себе в кабинет. – Для этого и придумали камеры слежения.

Вскоре Лео сообразил, что ему вовсе незачем платить пятьсот фунтов в неделю за два сеанса по пятьдесят минут, чтобы понять, что его недолюбили в детстве. И что он заполнил свою пустоту «чрезмерными барышами», как сформулировал это доктор.

– Мы все занимаемся самолечением, – сказал Лео доктору Вартцу. – Мое чудо-снадобье – деньги. Алкоголь – просто стрессовая реакция. Теперь с ним покончено.

Лео бросил психотерапию, завязал с выпивкой и создал собственный хедж-фонд. Он занялся скупкой – разумеется, с кредитным плечом – недооцененных компаний, из которых можно было вывести все ценные активы и потом загрузить по горло долгами. Фонд принес неплохие барыши инвесторам и, конечно, своему создателю. Лео назвал его «Сицилия». Звучно. С легким намеком на мафию. Его мать была итальянкой.

Очень скоро портфель «Сицилии» оценивался в шестьсот миллионов фунтов, и Лео всерьез нацелился на миллиард. Кризис ликвидности в реальном секторе – идеальная возможность делать деньги из воздуха.

Там, у себя в кабинете с видом на аэропорт, Лео увидел, что его замечание смутило Мило. Мило был задумчивым и мечтательным мальчиком – в этом смысле он пошел не в отца, а в мать. Общение Лео с сыном ограничивалось простыми, приземленными вещами, и рассуждения о жизни и смерти к ним не относились. Лео возил Мило на футбол и в бассейн. Он не делал с сыном домашних заданий и не читал ему книжек – этим занималась Мими.

– Мама скоро придет, – проговорил Лео, не зная, что еще сказать.

– Я, наверное, сяду писать сочинение? – спросил Мило.

Лео кивнул.

– Садись в кухне. Возьми там молока и печенья, да?

Мило нравилось приходить на работу к папе. Там всегда были люди, которые с ним возились и угощали чем-нибудь вкусным, и самое главное – там были самолеты.

Лео обнял Мило. Они любили друг друга. По-настоящему.

– Жил-был человек, и жил он в аэропорту, – сказал Мило, выходя из кабинета.

Лео уселся за стол, сделанный из русской березы, отполированной до зеркального блеска. В его кабинете все было белым: снежные стены, полярный кожаный диван, сахарный ковер. На стене висела огромная, увеличенная до размеров плаката черно-белая фотография жены. Цифровой вариант той же самой фотографии стоял у Лео обоями на экране айфона. Единственное пятно цвета – красный неоновый знак на стене. Дизайн Трейси Эмин.

Знак состоял из двух слов: «РИСК = ЦЕННОСТЬ». Это была переделанная цитата, которую Лео однажды увидел на демонстрации антикапиталистических «оккупантов»: «То, чем ты рискуешь, показывает, что ты ценишь». Этот лозунг беспокоил его до тех пор, пока он его не переделал. Когда Лео основал свою новую компанию, он заказал и неоновый знак.

Лео склонился над селектором:

– Веб-Камерон! Зайдите ко мне!

Когда Камерон вошел, Лео еще не успел отсмеяться над собственной шуткой. Камерон – бывший военный. Он знает, как выполнять приказы.

– Камерон. Я хочу, чтобы вы установили веб-камеру в спальне моей жены.

Камерон услышал распоряжение, но не понял услышанное.

– Вы хотите установить камеру визуального наблюдения в спальне вашей жены?

Лео раздраженно поморщился.

– Вы отвечаете за безопасность и транспорт в «Сицилии». Это деликатный вопрос. Я не хочу привлекать никого со стороны. Я хочу, чтобы картинка с камеры выводилась сюда, на мой рабочий компьютер.

Камерон явно чувствовал себя неловко.

– Я видел подобные штуки на порносайтах, но…

– Я не собираюсь дрочить на оцифрованные сиськи моей жены, если вас это тревожит. И мы не будем выкладывать ее видео в Интернет по двадцать фунтов за каждые семь минут для какого-нибудь прораба, запустившего руку себе в штаны. Это чисто семейное дело. Развод.

– Вы собираетесь развестись с миссис… женой?

– Странный вопрос. У вас в Шотландии все так говорят? Что значит «миссис жена»? Просто жена. У меня нет «мистера жены».

И тут Лео подумал о Ксено. Эта мысль взорвала ему мозг.

– На самом деле, Камерон, я подозреваю, что Мими мне изменяет. И хочу поймать ее с поличным. Вы же знаете, почему веб-камера так называется?

– Это камера, подключенная к Интернету, – медленно проговорил Камерон.

– К мировой паутине. Это ловчая сеть, Камерон. Чтобы ловить насекомых. Я не могу спать по ночам, потому что у меня в постели копошатся насекомые.

– Ваша жена ждет ребенка, – сказал Камерон.

– Вы считаете, что свиноматка не может визжать от удовольствия, если у нее в утробе зреют поросята?

Камерона бросило в жар. Галстук как будто сдавил горло.

– Вы говорите о вашей жене и ребенке.

– О моем ребенке? О чьем-то ублюдке. – Лео сломал карандаш, который вертел в руках.

– У вас есть основания подозревать, что Мими вам изменяет?

– В смысле, видел ли я ее с кем-нибудь? Нет. Сумел ли частный детектив, который следит за ней третий месяц, узнать что-то такое, чего я не знаю сам: куда она ходит, с кем встречается, с кем ведет переписку по почте и эсэмэс? Нет.

– Вы говорите, что ни с кем ее не видели…

– Не видел.

– Но тогда это просто безумие.

– Вы называете меня безумцем, Камерон? Вы называете меня безумцем?

Лео швырнул на стол две половинки карандаша, резко поднялся и подошел к Камерону. Камерон замер, расслабил колени и напряг мышцы живота. Он знал, как держаться. И знал о крутом нраве Лео. Лео подошел так близко, что Камерон видел поры у него на лице. Он старательно избегал зрительного контакта.

Лео сделал шаг назад и отвернулся к окну.

– Амстердам, – сказал он, глядя на взлетающий самолет. Потом добавил, не оборачиваясь: – Она может видеться с ним каждый день, и никто ничего не заподозрит. Никто, кроме меня. Я постоянно об этом думаю.

– Лео, я не понимаю, о чем вы, – сказал Камерон.

– Это Ксено.

Камерон помедлил, переваривая услышанное.

– Ксено ваш близкий друг. И деловой партнер.

– Держи друзей близко, а врагов еще ближе, да, Камерон?

– Но вы сами сказали, что у вас нет оснований для подозрений.

Лео резко обернулся.

– Интуиция есть не только у женщин, Камерон. Я знаю Ксено всю жизнь.

Знаю Ксено всю жизнь.

С тринадцати лет. Они познакомились в школе-интернате, куда их обоих определили отцы, отсудившие родительские права у никчемных матерей. Мать Лео ушла от отца к другой женщине. Мать Ксено была психически неуравновешенной алкоголичкой. Интернат был самым обычным, не особо престижным, без каких-то специальных учебных программ, зато отцы тешили себя мыслью, что воспитывают сыновей как должно, хотя сыновья почти никогда не бывали дома.

На выходных в интернате было тихо и скучно – большинство воспитанников разъезжались по домам. Лео с Ксено выдумывали миры, где им хотелось бы жить.

– Я живу в лесу, – говорил Ксено. – У меня свой деревянный дом. Приходят кролики, я в них стреляю. Пиф-паф.

– Я живу на Луне, – говорил Лео. – Она сделана из моцареллы.

– Как же ты будешь ходить по комку сыра? – спрашивал Ксено.

– Там не надо ходить, – отвечал Лео. – На Луне нет силы тяжести.

Они слушали Дэвида Боуи, певшего про майора Тома, а Ксено прибился к музыке кантри. Иногда он представлял себя в образе Эммилу Харрис[3].

Они не стремились к тому, чтобы быть как все, и это устраивало их обоих, потому что они и не были такими, как все остальные мальчишки.

К пятнадцати годам они стали неразлучны. Они вступили в школьный стрелковый клуб и состязались друг с другом в тире. Ксено чаще попадал в цель, потому что не торопился и всегда сохранял спокойствие. Лео стрелял быстрее и иной раз выигрывал просто за счет того, что делал больше выстрелов. Они придумали игру: РУЖЬЕ – ПУЛЯ – МИШЕНЬ. Выигрываешь два тура подряд – ты ружье. Один тур проиграешь – ты пуля. Проиграешь два тура подряд – ты мишень. Потом Ксено добавил ДВИЖУЩУЮСЯ МИШЕНЬ и сказал, что так чувствует себя свободнее. Лео этого не понимал. Ему просто хотелось всегда быть ружьем.

Однажды вечером после тира они занялись сексом. Все было банально. Душ. Эрекция. Трехминутное взаимное дрочилово. Никаких поцелуев. Но на следующий день Лео поцеловал Ксено на велосипедной стоянке. Поцеловал и погладил Ксено по лицу. Лео попытался что-то сказать, но не знал, что говорить. Ксено тоже ничего не сказал. Он вообще был молчаливым. Все равно Ксено немного похож на девчонку, подумал Лео. Ксено, с его огромными серыми глазами и мягкими, темными волосами, падавшими на лицо.

Лео был крепче, выше и сильнее. По комплекции – настоящий регбист. Его уверенные движения лишены всяческого изящества. Зато у Ксено изящества – хоть отбавляй, и это тоже нравилось Лео.

Однажды они пошли купаться. Вода была теплой, небо – хмурым и низким. Чайки носились над мелководьем, высматривая рыбешек. Лео плыл шумно и быстро, явно рисуясь, и быстро устал. Ксено не торопился, но в итоге заплыл дальше.

Лео вышел на берег, оставляя глубокие следы во влажном песке. Он обернулся, уперев руки в боки, и что-то крикнул Ксено. Солнце светило в глаза. Он не увидел Ксено, и на секунду его пронзил страх.

Но Ксено, конечно, никуда не делся. Вот он, уже плывет к берегу, легко и грациозно, словно дельфин. Лео казалось, что Ксено движется, как волна над водой.

Ксено накатил на берег вместе с прибоем. Лео обнял его за талию и вытащил на песок.

– Ты думаешь о девчонках, когда мы занимаемся этим самым? – спросил Ксено.

– Да, – солгал Лео.

Ксено уже стал тревожиться за себя, что он гей.

Позже, уже у себя в комнате, которую они делили на двоих, они валялись в кровати, сплетясь ногами, и смотрели «Бунтаря без причины»[4]. Обоим хотелось быть Джеймсом Дином, но Ксено хотелось еще и спать с Джеймсом Дином.

– Джеймс Дин был геем, – сказал Ксено.

– А Элвис тоже был геем?

– Нет, он сношался с чизбургером.

– Лично мне не хотелось бы вымазать член в майонезе.

– Даже если я его оближу?

У Лео тут же случилась эрекция. Он расстегнул штаны. Ксено встал на колени и облизал его яйца. Лео погладил Ксено по голове. А потом вдруг рассмеялся. Ксено поднял глаза.

– Я в детстве трахал арбуз, – сказал Лео. – Проковырял ножом дырку и засандалил. Это было волшебно. Потом я всегда просил маму купить арбузы, но никогда их не ел. И вот однажды мама заходит в кухню, и я там стою со спущенными штанами и с насаженным на член арбузом.

– Ну, ты извращенец! Она тебе всыпала?

– Еще как! И заставила папу прочитать мне лекцию о недопустимых объектах желания.

– Это ты обо мне? – спросил Ксено.

– Продолжай, – сказал Лео.

Интернат располагался на побережье, и после обеда в субботу, когда остальные мальчишки разъезжались по домам, Лео с Ксено садились на велосипеды и ехали к скалам.

Однажды Лео предложил:

– Давай, кто быстрее доедет до края. Как в той гонке из «Бунтаря».

Ксено не хотел затевать гонку. Но Лео стал над ним насмехаться.

Они сорвались с места. Оба крутили педали стоя, выкладываясь в полную силу. Лео был ближе к краю. Он въехал в рытвину и чуть замедлился. Ксено вырвался вперед. Лео пригнулся к рулю и поднажал. Он сравнялся с Ксено и пошел на обгон. Его заднее колесо задело переднее колесо Ксено.