Сказания вьетнамских гор

— Кого же ты хочешь в мужья, если тебе не по нраву воин, одетый в панцирь из стали?

— Я Дам Шана возьму в мужья, бабка мне так велела, и дед нарек Дам Шана моим женихом, но бабка моя, Хэклу, умерла, и отдали меня в жены моему деду — И Кла. Дед сажал меня на колени, а Дам Шана брал на спину. Принес дед в жертву небесным духам буйвола и сотворил молитву. А потом сказал: «Не долго быть тебе моей женою. Я уже стар, я как чахлое поле в горах, как сухое трухлявое дерево».

Когда еще была жива моя бабка, дед ей говорил: «Пусть женою и мужем станут Хэни и Дам Шан. А если Дам Шан возьмет себе в жены девушку из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть он будет тогда пастухом, пасет табуны для Хэни, пусть он будет погонщиком, пусть стережет слонов для Хэни, пусть подметает за слонами навоз, убирает навоз за лошадьми. А если Дам Шан возьмет в жены Хэни, станет он могучим вождем, будет владеть множеством гонгов. Если Хэни пойдет за парня из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть пасет у Дам Шана свиней, пусть стережет у Дам Шана кур, пусть задает корм его свиньям и гнезда для кур готовит».

Так говорил мой дед. Если Дам Шан возьмет меня в жены, он станет могучим вождем и будет владеть множеством бронзовых гонгов.

Пойди, о брат, спроси у Дам Шана, чтит ли он заветы, нашего деда, помнит ли, что дед говорил? Или забыл его слова?

Отвечает И Зин:

— Какого же буйвола выбрать и в жертву богам принести в честь сватовства? Какого нам выбрать быка? Какого взять борова? Надобно устроить праздник, забить кур и принести вина. Эй, в доме! Кто лучше всех умеет привязать к столбу кувшин с вином, пусть привяжет! Кто искусен жарить курицу, пусть жарит курицу! Кто горазд вешать гонги, пусть развесит гонги!

Вскричали слуги:

— О госпожа, в какой гонг ударить?

И отвечала госпожа:

— Ударьте в самые громкоголосые гонги, ударьте в самые звонкоголосые гонги! Бейте, пусть их звон дойдет до всех краев! Бейте, пусть услышат в каждом доме этот звон! Пусть он в землю уйдет сквозь настил! Бейте, пусть его небеса услышат! Пусть обезьяны от страха свалятся с ветвей на землю! Бейте, пусть злые духи его услышат и не причиняют зла людям. Пусть мыши и кроты перестанут рыть свои норы! Пусть змеи в испуге выползут из всех расселин! Пусть лани и олени застынут на месте, уши навострят, пусть зайцы навострят уши, выронят травинки изо рта. Пусть все сущее слушает Хэни и Хэбхи!

Вот окончено пиршество. И Зин, И Лин, И Лан, И Сух, И Сах поднялись с циновок и ушли. Вскочили они на коней, а у коней округлы спины, как у белок-летяг. Вскочили они на коней, а у коней коротки спины, как у белок-летяг. И понеслись кони.

Взвились — миновали гору, подпрыгнули — водопад позади остался! Быстрее ветра долетели они до селенья. Или так скажем: прилетели, будто ветром подхваченные.

И увидели братья селенье на вершине горы, горбатой, как черепаха. На склонах горы поля раскинулись. Как муравьи, кишат стада быков. А тропа меж полей до того широка, что если встанут на ней два воина, один протянет копье, другой протянет меч, меч и копье не коснутся друг друга. Разворотили тропу конские копыта, посмотришь издали — похожа тропа на старую лохматую веревку. В селенье ходят юные рабыни — сосок к соску, толпятся юные рабы — плечом к плечу.

Лучше места не сыщешь в целом свете!

Куда ни взглянешь, везде следы копыт — их так много, как следов тысяченожек. От ног слоновьих в земле остались вмятины, огромные, как ступа. А медных котлов в селенье столько, сколько улиток в лесу. Дома там длинные, как звон гонга. Террасы широкие — птице не облететь. Возле каждого дома и на каждом крыльце скачут дрозды, резвятся золотые иволги. Узорные платки сушатся на шестах, им счету нет.

Два брата оставили коней на привязи, одолели двумя прыжками лестницу, потом дважды топнули ногою, и закачался дом — семь раз качнулся вправо и семь влево.

И Зин вонзил нож в стену, И Лин вонзил нож в стену. Потом они уселись, руки положили на колени, тонкие оба, как нити, гибкие, как пламя. Славные гости, доброго обхожденья достойные.

Родные сестры храброго Дам Шана, Хэли и Хэанг, сидели в этот час за плетеной стеной.

Говорят они:

— Надобно гостей приветить! Эй, кто циновки стелет — несите-ка циновки побыстрее, кто стелет одеяла — несите одеяла! И изголовье приготовьте! Кто бетель подает, пусть несет бетель. Табак мелко нарежьте и положите в медную чашу. Бетель приготовьте искусно, в блюдо медное положите! О мужи! — сказали они затем. — Что привело сюда столь уважаемых и чтимых вождей? Что привело вас к нам, ничтожным?

— Мы пришли, сестра, не для того, чтобы валить плетни или ломать изгородь. Нет, мы полны смиренья. Мы лишь хотим одно дело с тобою рассудить.

Слуги постелили белые циновки, а сверху постелили красные циновки.

Направилась Хэли в Дамшановы покои, плывет Хэли, как пава, — стан у нее стройный, гибкий. Распахнула она две створки двери. В покоях — две скамьи и две подушки. Дам Шан в гамаке лежит, рассыпались по гонгу волосы.

И говорит Хэли:

— О брат мой! В дом нагрянули чужеземцы-тьямы, выйди приветить гостей. Старший из них посредине сидит, тебя дожидается.

Отвечает Дам Шан:

— Не стану привечать гостей! А вы зажарьте курицу и принесите кувшинчик вина. Молодого вина, пятидневного.

Холи все сделала, как брат велел. Положила в огонь курицу, — мало ей показалось одной курицы, еще одну зажарила. Рис очистила, и засиял он, как цветок эпанг, засверкал, будто солнце. Варить его стала. Быстро сварила: не успела изжевать листок бетеля, а рис уже и подавать можно. Разложила она яства на блюда чеканной меди, перед гостями поставила:

— Отведайте, гости.

И Зин пододвинулся к блюду, И Лин пододвинулся к блюду.

Говорит Хэанг:

— Отведайте моего риса, который плесенью пахнет, поганой похлебкой моей не погнушайтесь, курицу ястреб задрал, да жрать не стал. А стряпал для вас попугай, тот самый, которого ястреб трепал.

И Зин и И Лин съели самую малость и отодвинули блюдо.

Говорит Хэанг:

— Почему, о мужи, вы едва прикоснулись к рису, отчего погнушались моим угощеньем? Неужто напрасны наши труды?

Отвечает И Зин:

— Так сытно я никогда еще не ел. Дома один огурец грызу три года. А одного арбуза мне на три жизни хватило бы.

Кликнула слуг Хэанг:

— Эй, слуги! Бегите скорей за вином!

— Какой кувшин достать, о госпожа?

— Тот, что с черным-пречерным вином, тот, что восемь лет в земле простоял. Тот, который с натугой поднимают пять пар рабов с шестами, а трое снизу поддерживают.

И закричали слуги:

— Несите мотыги, несите скорее, будем кувшин откапывать!

И обратились они к кувшину с такими словами:

— Не сетуй, господин, на судьбу! Пусть сладким будет твое вино, а не кислым. Пусть выпьют его за доброе дело, а не за злое. Эй, братцы! Дружно возьмемся и взвалим на спину!

И вносят слуги кувшин в дом.

— Кто лучше всех умеет привязать к столбу кувшин с вином, пусть привяжет. Кто горазд вешать гонги, пусть живо развесит гонги.

— А в какой из гонгов ударить, о госпожа? — спросили слуги.

— Ударьте в самые громкоголосые гонги, ударьте в самые звонкоголосые гонги! Бейте! Пусть их звон дойдет до всех краев! Бейте! Пусть услышат в каждом доме этот звон! Пусть он в землю уйдет сквозь настил! Бейте! Пусть его небеса услышат! Бейте, бейте! Пусть обезьяны от страха свалятся с ветвей на землю! Пусть нас духи его услышат и не причиняют зла людям! Пусть перестанут рыть свои норы мыши и кроты! Пусть змеи застынут в изумленье, пусть вздрогнут зайцы. Пусть поднимут уши лани и олени, позабудут о траве. Пусть все сущее слушает гонги Дам Шана!

И говорит Хэанг:

— Пейте вино. Оно будто ягоды в джунглях. Сварено всего три дня назад.

И Зин подошел к кувшину и стал пить. Вино было крепкое — еще не успело по глотке разлиться, а уж в голову ударило и уши у И Зина вниз опустились. Стал тянуть И Зин через тростинку вино. Сделал первый глоток — кувшин на треть опустел. Сделал второй глоток — кувшин опустел наполовину. Сделал третий глоток — в кувшине ничего не осталось.

Говорит И Зин:

— Я кувшин до дна осушил.

— Теперь воды налейте в кувшин, — велела Хэанг.

Тотчас наполнили кувшин водой, и Хэанг опустила в кувшин тростинку, стала пить. А пока она пила, И Зин говорил:

— Не станем скрывать, зачем мы к тебе пришли. Когда идут на рыбную ловлю, совет держат, как ловить рыбу. А у нас к Дам Шану дело, с ним совет хотим держать. Где же он, куда запропастился?

Отвечает Хэанг:

— Дам Шан дома, он в дальних покоях.

— Отчего же он не выйдет гостей приветить? Как льнет юноша к девушке, как ищет пчела цветок, так ожидали мы встречи с вами. А разговор у нас будет особый, без табака и бетеля не обойтись.

Услышала это Хэанг, поднялась и пошла к Дам Шану:

— О брат! Выходи! В дом нагрянули чужеземцы-тьямы. Старший из них ждет тебя не дождется.

— Что же им надобно?

— Сватать пришли тебя, брат. Сватать в мужья Хэни и Хэбхи.

— Нет, сестра! Не нужны мне в жены ни Хэни, ни Хэбхи. Устрой им пированье, вели забить буйвола, пусть и живого буйвола с собой уведут. Мало им покажется — бронзовый гонг прибавь, слона отдай, раба подари!

Вернулась из дальних покоев Хэанг, плавно станом покачивает. И говорит Хэанг гостям:

— Кто от рисовых полей птиц отгоняет, получает в награду бананы и сахарный тростник. В знак добрых чувств вы привезли нам медный браслет. Но не захотел брат принять его — он не сможет верши плести для Хэни, привязывать цепями слона, седлать коней, стеречь добро.

И Зин отвечал:

— Не беда, что он не сможет верши плести, не беда, что он не сможет цепями слона привязывать. Пусть воссядет он на циновке, пусть повторяет заветы, которые оставили нам предки — прабабки наши и пращуры. А если не согласится, пусть узнает тогда, как мы чтим заветы предков. Хочет Дам Шан получить от нас медные гонги в подарок, привезем ему гонги. Хочет слонов или хочет рабов, приведем ему рабов и слонов. Только мы непременно должны его сосватать.

Говорит Хэанг:

— Как из безмозглой черепашьей головы не достанешь мозга, как с увядшего цветка не соберешь меду, как не заставишь благоухать камень, так не прикажешь сыну вождя сделать то, что ему не по нраву. Но он хочет отдариться. Возьмите же эти звонкоголосые гонги.

И Зин удивился:

— На что нам надобны ваши гонги? Разве мы малые дети, разве не можем сосватать мужа сестрам своим? Эй, И Лин, эй, И Лан! Что вы стоите там, во дворе? Найдите веревку, изловите быка из стада, которым владеют хозяева этого дома, мяса покушаем вволю. Пусть не думают, будто мы глупые малые дети, которые не могут сестрам мужа сосватать.

Надела тогда Хэли безрукавку, шпильку воткнула в волосы, как делают женщины из племени бих и из племени мнонг, вошла в покои к Дам Шану, за левое ухо до крови его ущипнула, за правое дернула — кровь потекла. Потом принялась бить его по спине. Скрючился от боли Дам Шан и говорит:

— За что бьешь ты меня, сестра?

Отвечает Хэли:

— За что бью тебя? А ты пойди погляди, что в доме творится. В нем полно чужеземцев. Тесно стало в доме от чужаков. Старший из них посредине сидит, тебя ищет. Теперь что ни день будут братья Хэни съедать по быку, что ни день станут съедать по буйволу. Рассердились они, что ты не хочешь их приветить.

И вскричал тут Дам Шан:

— Эй, слуги! Несите котел с водой, я вымою руки, несите чашу с водой, я омою лицо.

Плащ, что был под рукою, Дам Шан отбросил — он старым ему показался, и другой плащ взял взамен. Рубаху покрасивее надел и набедренную повязку поярче. Вышел из покоев Дам Шан, за ним — пятеро слуг.

Спросил Дам Шан у слуг:

— Хорош ли мой наряд?

— О господин, — отвечали слуги, — отменный наряд! О господин, красивейший наряд!

Но снял Дам Шан набедренную повязку и повязал другую, еще красивее, надел рубаху еще краше. Повязка засверкала, будто цветок кэу. Рубаху ему пожаловало само Небо. Сияла шапка, как цветок эме. Поистине молодой вождь и богатырь отважный. К гостям вышел Дам Шан: впереди сто слуг и тысяча позади, а в середине выступает сам Дам Шан.

Воссел он на скамью, под ноги ему циновки постелили, вниз белые, а сверху алые. Яркий румянец играет на щеках, будто от гнева или от вина. Смеются губы, как спелый арбуз красные, будто побеги чеснока тонкие. Шея гладкая — баклажан созревший. Борода густая, как лиана, извивается. Посмотришь на Дам Шана — глаз не отведешь.

А в это время к дому Хэни, опираясь на посох, пожаловало само Небо, чтобы сватовство уладить.

Спрашивает Небо:

— О дети мои, неужто все еще нету в вашем доме жениха?

Хэни отвечала:

— О том я не знаю. Я даже не ведаю, согласен он или не согласен. Может быть, и не согласен. Братья еще не вернулись.

И молвило Небо:

— Добром вы не кончите дело, если будете полагаться на братьев. Самим вам надобно ехать к Дам Шану и брак с ним заключить.

— Эй, слуги! — крикнула Хэни. — Поймайте завтра на заре слонов и приведите их сюда.

— О госпожа, каких слонов пригнать? — спросили слуги.

— Самцов поймайте длиннохвостых, тех слонов, у которых бивни прямые, а не гнутые. Эти слоны наводят страх на людей и днем и ночью.

Пригнали слуги слонов, седла, плетенные из индийского тростника, укрепили на спинах самцов, на спинах самок — седла чуть помягче. К тому слону, который с одним бивнем, звонкие колокольца привязали. Дважды меняли наряд Хэни и Хэбхи — и один другого был лучше. Сверкали юбки, словно цветок кэу, сияли кофты, как цветок эме. Этот наряд им подарило само Небо.

— Хорош ли наш наряд? — Хэни спросила слуг.

— О госпожа, отменный наряд! О госпожа, красивейший наряд!

На левой руке — золотой браслет, на правой руке — двойное запястье. Точно стальной щит, блестит тело; волосы уложены на затылке в пучок, как у женщин из племени мнонг, как у женщин эдэ перевязаны спереди. Одна только прядь ниспадает свободно, развевается, как перья у павы. Волосы гладко причесаны, блестящий пучок — как шишак на огромном гонге. Что ни шаг — надувается юбка от ветра, будто наседка, которая хочет цыплят защитить, распушив свои перья, что ни шаг, то мерещится хлопанье крыльев взлетающей птицы меланг, что ни шаг — налетает ветра порыв, унося шелуху и мякину от рисовых зерен.