Помоги проекту - поделись книгой:
И все же в работе Дарр демонстрировал настоящий талант. В переговорах с клиентами он умел быть твердым как никто другой; он всегда требовал для Josephthal самых высоких вознаграждений и самых выгодных условий. Он препирался с инициаторами сделок даже по поводу комиссионных брокерам фирмы, добиваясь, чтобы те платили по самым высоким ставкам. Всякий раз, заслышав, как Дарр давит на очередного клиента, его сотрудники ехидно ухмылялись — уж им ли было не знать, что бонус самого Дарра зависит от общего объема комиссионных, которые заработает отдел.
Правда, чувство юмора и тогда не изменяло Дарру, однако в его шутках теперь ощущался привкус горечи. Однажды, идя по улице за каким-то бездомным бродягой, он в шутку спросил шедшего с ним коллегу, узнает ли он этого человека. Его спутник в недоумении пожал плечами.
«Так это ж тот бедолага, который несколько лет назад управлял отделом налоговой защиты».
В остроте Дарра имелось свое зерно: судьба каждого, кто работал в этом бизнесе, в любое мгновение могла круто поменяться.
Норман Гершман, занимавший в Josephthal пост менеджера по общенациональным продажам, вскоре пожалел, что вообще взял на работу Джима Дарра. Гершман и раньше не любил Дарра за эгоизм и наглость, но в конце весны 1979 г. у него появились серьезные основания усомниться в честности начальника отдела налоговой защиты.
Началось с того, что самые уважаемые клиенты фирмы один за другим начали отказываться работать с Дарром. Один из друзей Гершмана позвонил даже ему лично, чтобы пожаловаться.
«Я не хочу больше иметь дела с этим малым, — заявил клиент Josephthal, — он нечист на руку».
Этого было достаточно, чтобы такой выдержанный человек, как Гершман, представитель старой гвардии Уолл-стрит, окончательно настроился против своего нахрапистого и заносчивого сотрудника. Позже Гершман при случае напомнил Дарру о весьма состоятельном потенциальном клиенте, заинтересованном в приобретении налогового укрытия. В ответ Дарр придвинулся совсем близко к Гершману и, понизив голос, произнес: «Есть у меня на примете кое-что, что заинтересовало бы того парня, только эта сделка проходит не через Josephthal. Да и мы с вами неплохо бы подзаработали на этом на стороне».
«
Вслух он ничего не сказал и пристально смотрел на Дарра, пока тот не развернулся и не вышел прочь. «Да-а-а, — подумал Гершман, — если это была всего лишь проверка, то я рад, что не прошел ее».
Однако пока Гершман решал, что делать со своими подозрениями относительно Дарра, его позвал в свой кабинет глава Josephthal ДеМарко. Плотно закрыв дверь, ДеМарко спросил у Гершмана, известно ли ему, что Дарр берет с клиентов деньги.
Даже зная о нечистоплотности Дарра, Гершман был буквально сражен этим новым обвинением в его адрес. «Невозможно вообразить, чтобы профессионал мог сделать нечто подобное», — ответил он.
Но чем дольше длился разговор, тем больше росло удивление Гершмана. ДеМарко показал ему копии чеков, выписанных на имя Дарра. Их раздобыл Нейл Синклер из отдела налоговой защиты, работавший по сделкам с недвижимостью. Каким-то образом ему удалось снять копии с этих документов, хранившихся в запертом столе Дарра. И Гершману, и ДеМарко было известно, что Дарр недавно купил новый дом в Коннектикуте и что он разъезжает на дорогом автомобиле. А между тем того, что Дарр получал в Josephthal, никак не могло бы хватить на такие дорогостоящие приобретения. До сего момента считалось, что у Дарра имеются семейные капиталы, теперь же стало ясно, что все глубоко заблуждаются на сей счет.
Расследование тянулось неделями.
Официально Дарр продолжал числиться в штате Josephthal начальником отдела налоговой защиты, на деле же он почти не появлялся на работе — его сотрудники не представляли, где он пропадает неделями. А когда Дарр появлялся, они замечали на его лице следы постоянно снедавших его тревог и страхов. Кроме того, за последние пару месяцев Дарр начал стремительно худеть. Его подчиненные заметили, что с начала расследования он похудел более чем на 20 фунтов. В общем, Дарр выглядел ужасающе.
В один из дней ДеМарко снова пригласил Гершмана в свой кабинет. «Послушай, Норман, — начал ДеМарко, — мы тут кое-что предпринимаем по делу Дарра. Мой тебе совет — держись от всего этого подальше». Гершман последовал дружескому совету и больше никогда не имел с Дарром никаких дел.
И даже юрисконсульту из First Eastern Джейкоби было очевидно, что Дарр идет ко дну. Однажды Дарр позвонил в офис Джейкоби, назвавшись вымышленным именем, и спросил номер его домашнего телефона. С тех пор он чуть ли не каждую ночь названивал Джейкоби домой, иногда явно в слезах, и умолял подсказать, как выбраться из передряги. «Помоги мне, Герб, пожалуйста», — как заклинание твердил Дарр.
Сам Джейкоби не мог бы толком объяснить, почему он в конце концов сделал это. Дарр ему не нравился. Джейкоби считал, что Дарр донимал его ночными звонками лишь потому, что надеялся бесплатно получить консультацию юриста. Но вот слезные мольбы Дарра возымели свое действие, и Джейкоби подсказал ему, как решить его проблему: на следующий же день Дарр должен отправиться в кассу Josephthal и выписать на имя фирмы чек на некоторую сумму, сообщив, что передает комиссионные, которые уплатила First Eastern. При этом следует обязательно указать на чеке, что это именно вознаграждение за предоставленные услуги. Благодаря этому Josephthal впоследствии сможет объяснить на суде происхождение тех чеков, а кроме того, это послужит гарантией, что сама Josephthal никогда не начнет преследовать Дарра. Как теперь Josephthal заявит, что те деньги получены Дарром в качестве отката, если часть их поступила на счет фирмы?
17 июля Дарр сделал в точности то, что посоветовал Джейкоби. Он выписал чек на 30 тыс. долл. на имя Josephthal, указав, что это вознаграждение за услуги. А потом, поскольку «заработал» для фирмы эти деньги, Дарр потребовал назад 15 тыс. долл. в качестве комиссионных себе за посредничество. Он получил эти деньги. Таким образом удалось в корне устранить почву для грандиозных судебных исков, которые грозили как Дарру, так и Josephthal.
Однако совет Джейкоби решал лишь проблемы с законом. Что же до карьеры Дарра, то здесь все еще оставалась полная неопределенность. Дарр рыскал по городу в поисках новых заработков. Однако он подыскивал не столько место в какой-нибудь компании на Уолл-стрит, сколько покупателей на свои собственные налоговые схемы. Он обращался ко всем, кого знал в деловых кругах, вынюхивая, нельзя ли сколотить какую-нибудь стоящую сделку по нефти. Так, он позвонил давнему коллеге по работе в Merrill Джерри Личу, который теперь управлял отделом налоговой защиты в Smith Barney, Harris Upham & Company.
Они встретились за ланчем в ресторане поблизости от Уолл-стрит. После взаимных любезностей Дарр сообщил Личу, что договорился с группой партнеров из сектора энергетики, поручивших ему организовать для них схему оптимизации налогов. Предполагается, добавил Дарр, что в намечающейся сделке он сам станет одним из полных партнеров. Как, по мнению Лича, может ли Smith Barney заинтересовать продажа этой сделки?
В ответ Лич вежливо улыбнулся. «Нет, — ответил он, — Smith Barney не будет работать с такого рода сделками». «
Джерри Лич уже знал, что Дарра поймали на получении денег от клиентов. Приятель из Merrill рассказывал Личу, что Josephthal по сути уже уволила Дарра и официально держит его в штате лишь до тех пор, пока тот не найдет новую работу. Одного этого было достаточно, чтобы Дарр в глазах Лича стал неприкасаемым. Он хотел, чтобы полные партнеры в сделках его фирмы имели безупречную репутацию, и потому ни при каких обстоятельствах не стал бы иметь дела с Дарром. Ланч окончился на дружественной ноте, но оказался совершенно бесполезен для Дарра.
Не больше проку принесла и встреча с другим выпускником курсов Merrill Энтоном Райсом. Райс, которого все называли просто Тони, добился успеха вне Уолл-стрит. Оставив работу в Merrill, он с головой ушел в энергетику и теперь занимал должность старшего специалиста в луизианской нефтяной компании Graham Resources. Как и Дарр, Тони на своей шкуре испытал, что значит быть обвиненным в ненадлежащих действиях. После того как он ушел из Merrill, компания начала расследование в отношении Райса — возникли подозрения, что он имел личный финансовый интерес в некоторых земельных участках, которые помогал продавать учрежденным Merrill товариществам. Иными словами, сделки в интересах публичных инвесторов могли быть выгодны лично Тони. Однако после опроса ряда сотрудников Merrill прекратила расследование.
Пригласив Райса на ланч, Дарр поведал ему, что на пару со своим другом они готовы взять на себя продвижение всех товариществ, которые организует Graham в сфере энергетики. Они будут разъезжать по стране — естественно, компания Райса будет покрывать их дорожные расходы, — убеждая брокеров всевозможных фирм продавать товарищества Graham. Битых два часа Дарр обрабатывал Райса, но успеха не добился. Райс отклонил предложение, заявив, что его компания вряд ли сможет позволить себе такие траты. Слишком высокую цену заломил Дарр.
Казалось, былая удача совсем отвернулась от Дарра. Но вдруг осенью 1979 г. наметились сдвиги к лучшему. Ему позвонил Джон Холмс, в прошлом инвестиционный банкир Oppenheimer & Company, который теперь держал инвестиционно-консалтинговую фирму. В отделе налоговой защиты фирмы Bache намечаются изменения, сообщил Холмс. Несколько месяцев назад они уволили Стива Бланка, долгие годы стоявшего во главе отдела, и теперь ищут человека с опытом управления подразделением налоговой защиты. Может быть, эта информация заинтересует Дарра?
Некоторое время спустя Дарр успешно прошел ряд интервью с руководителями Bache и сумел им понравиться. Особенно хорошее впечатление он произвел на директора по маркетингу Bache Ли Пэтона, временно принявшего на себя ответственность за отдел. Он решил, что Дарр — именно то, что нужно, поскольку правильно понимает главную задачу начальника отдела — продавать как можно больше. Оставалось навести справки у прежних работодателей. И если не обнаружится каких-нибудь сюрпризов, должность Дарру гарантирована.
Звонок от сотрудника Fidelifacts, занимавшейся по поручению Bache проверкой прошлого потенциального кандидата, поступил в Josephthal в ноябре 1979 г. Проверяющего соединили с исполнительным вице-президентом Реймондом Мэндо. Как руководитель службы административного обеспечения Josephthal, в том числе и кадрового, Мэндо почти не сталкивался по работе с отделом налоговой защиты. Случилось так, что ему вообще ничего не сообщили о расследовании в отношении Дарра.
Конкурирующая фирма намеревается взять на работу Джима Дарра, сообщил сотрудник Fidelifacts. Что Мэндо может рассказать об этом человеке?
На это Мэндо ответил, что знает Дарра как заслуживающего доверия, надежного и открытого к сотрудничеству руководителя, который демонстрировал превосходные результаты. «Прекрасно, — ответил человек из Fidelifacts, — а как насчет его честности?»
«У компании никогда не было причин ставить под сомнение его честность», — уверенно произнес Мэндо.
«Мы с удовлетворением объявляем, что Джеймс Дарр, первый вице-президент, присоединился к нам, чтобы занять пост руководителя отдела налоговой защиты».
Так было написано в крошечном, заключенном в рамку объявлении Bache — из тех, что в индустрии ценных бумаг зовутся «эпитафиями» — в газете
Герб Джейкоби был поражен не менее остальных. Расследование делишек Дарра доставило First Eastern массу неприятностей. Дело в том, что продажей ее налоговых схем занималась только Josephthal. Узнав, что First Eastern давала Дарру взятки, Josephthal отказалась впредь сотрудничать с Энтеллом. И теперь Джейкоби работал юрисконсультом региональной брокерской фирмы. Прочитав объявление о новом назначении Дарра, Джейкоби решил, что ему крупно повезло. В самом деле, разве он не помог Дарру избежать неприятностей? Джейкоби нисколько не сомневался, что тот при случае отблагодарит его. Ведь теперь Дарр, так многим ему обязанный, вошел в руководство одной из ведущих брокерских фирм. «Определенно, это счастливый денек для меня», — подумал Джейкоби.
Джейкоби набрал основной номер Bache, и его звонок перевели на персональную линию Дарра. По всей видимости, тот еще не обзавелся секретарем, потому что сам снял трубку.
«Привет, только что видел в газете новость о тебе, — начал Джейкоби, — похоже, ты заполучил шикарную должность. Мои поздравления!»
Дарр не спешил отвечать, и в трубке повисла гнетущая неловкая тишина. Выдержав внушительную паузу, Дарр твердым и решительным тоном произнес: «Она далеко не такая уж хорошая, как тебе кажется. Боюсь, ничем не смогу быть полезен твоим клиентам».
Не прибавив больше ни слова, Дарр отключился.
После долгих месяцев отчаяния и мучений Дарр решил, что Джейкоби ему больше не нужен — теперь, когда он утвердился в таком месте, как Bache. Когда за его спиной такая крупная фирма, у него достаточно власти, чтобы по своему усмотрению проворачивать дела.
Глава 2
Председатель совета директоров Bache Group Гарри Джейкобс был во всеоружии, чтобы лицом к лицу встретиться с врагом, которому он обязан своими долгими терзаниями. Сейчас он увидит этого треклятого канадца, в отличие от него, Джейкобса, так и не сумевшего сделать достойной карьеры на Уолл-стрит. И теперь этот Сэм Бельцберг наверняка спит и видит, как бы прибрать к рукам его фирму, и только ради того, чтобы выкинуть на улицу его, Джейкобса.
В последний раз заглянув в свои заметки, Джейкобс покинул лимузин, который привез его в нью-йоркский аэропорт La Guardia. Его сейчас же припорошил легкий снежок, плавно круживший в бодрящем морозном воздухе. Джейкобс направился к дверям терминала авиакомпании American Airlines. Этот 59-летний мужчина не отличался красотой. Маленького роста, тщедушный и лысый, Джейкобс больше смахивал на добродушного торговца обувью, чем на человека, который заправляет одной из ведущих брокерских фирм.
Это было во вторник, 16 декабря 1980 г. в четыре часа пополудни. Борьба Bache с Сэмом Бельцбергом, предпринимателем с железной хваткой и самым крупным акционером компании, день ото дня делалась все более жесткой. Вот уже несколько лет Бельцберг скупал акции Bache и откровенно презирал ее руководство. Эти посредственности умудрились превратить Bache, одну из самых уважаемых компаний на Уолл-стрит, во всеобщее посмешище, считал Бельцберг. В прошлые времена Bache считалась серьезным соперником могущественной Merrill Lynch и едва не поколебала ее позиций как самой крупного игрока Уолл-стрит. Однако менее чем за десяток лет из второй по величине в брокерском бизнесе она скатилась на восьмое место. Благодаря прошлым успехам Bache пользовалась огромным влиянием среди индивидуальных инвесторов, однако ее конкуренты по Уолл-стрит в насмешку окрестили ее «барахолкой», намекая, что ее удел — впаривать простакам второразрядную дешевку. Бельцберг же утверждал, что сумеет вернуть Bache былую славу, и требовал мест в совете директоров.
Джейкобс же упорно противился этому. Конечно, он признавал, что репутация у Bache здорово подмочена. Однако теперь, когда у него за плечами 34 года работы в фирме, Джейкобс был убежден, что сумеет переломить ситуацию. На пост председателя его назначили лишь в прошлом году, после того как более десяти лет он терпеливо и спокойно сидел в засаде, карауля свой шанс. У него было достаточно времени, чтобы досконально изучить сложнейшие потайные механизмы Bache, все тонкости ее внутренних интриг и политических игр. Прирожденное обаяние и профессионализм завоевали Джейкобсу массу почитателей среди сотрудников фирмы. Он не собирался теперь так запросто уступать все это какому-то аутсайдеру. А это значит, что он будет бороться до последнего, привлекая все средства, какие только найдутся в арсенале интриганских подлостей Bache.
Пройдя мимо стойки регистрации American Airlines, Джейкобс взял курс на вестибюль Admiral’s Club — комфортабельный зал ожидания с баром, предназначенный для VIP-пассажиров авиакомпании. Это место было выбрано для встречи с Бельцбергом один на один, без обычной свиты юристов и советников, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку добиться компромисса.
Два джентльмена обменялись рукопожатием и разместились на удобном диване. Бельцберг выразил сожаление, что раньше они не встречались с глазу на глаз для обсуждения своих общих дел.
Немного помедлив, Бельцберг произнес: «Мистер Джейкобс, неловко спрашивать об этом, но мой адвокат категорически настаивал… Скажите, нет ли при вас записывающего или прослушивающего устройства?»
«Простите?» — отрывисто и резко спросил Джейкобс.
Бельцберг жестом остановил его: «Отлично, этого мне вполне достаточно, — сказал он. — Позвольте заверить, что и у меня нет при себе
Следующие полтора часа они обсуждали состояние дел в Bache, ее текущие проблемы и предложения Бельцберга по их решению. Убеждая Джейкобса согласиться на его условия, Бельцберг отметил, что помимо его знаний и связей Bache сможет получить немалые выгоды от участия в трейдинге и инвестиционно-банковской деятельности принадлежащих ему канадских компаний. Если им двоим удастся на время забыть о взаимной вражде, обе стороны будут только в выигрыше. Конфликт между ними зашел так далеко лишь по той причине, что Bache не выполняла своих обещаний и использовала против него грязные приемы.
«Медленно, но верно вы, господа, загоняете себя в угол, где возможна только конфронтация, — продолжал Бельцберг. — Чтобы покончить с этим, достаточно предоставить мне два места в правлении. Я уже располагаю более чем 15 %-ным пакетом акций фирмы, так что имею на то полное право».
Бельцберг пристально посмотрел на Джейкобса «Ваш отказ вынудит меня прибегнуть к иным средствам, имеющимся в моем распоряжении», — произнес он угрожающе. Бельцберг четко давал понять Джейкобсу, что если не получит двух мест в совете директоров, то при поддержке других крупных инвесторов постарается завладеть фирмой.
Все это время Джейкобс вежливо слушал. Затем встал и протянул Бельцбергу руку. «Хорошо, Сэм, скоро я дам знать о своем решении». Бельцберг пожал протянутую руку и проводил глазами удаляющуюся фигуру Джейкобса, уверенный, что доходчиво разъяснил свою позицию и теперь получит от Bache то, на что имел все права.
Как же он ошибался! Эта встреча в аэропорту послужила началом беспрецедентной борьбы за контроль над фирмой. И лишь по ее окончании Бельцберг, получивший кое-какие секретные сведения от одного из руководителей Bache, понял, что его уверенность в успехе, которую вселила в него встреча с Джейкобсом, на самом деле была самообманом. С самого начала у него не было ни единого шанса договориться с Джейкобсом. Компромиссы, как известно, требуют определенной степени взаимного доверия, а в тот день, как позже узнал Бельцберг, у Джейкобса
Будь Бельцберг лучше осведомлен о царящих в Bache интригах, он вряд ли был бы так удивлен.
Традиция политических интриг, тайно направлявших судьбу Bache, неофициально родилась в 0 часов 10 минут 24 марта 1944 г., всего за несколько месяцев до 65-летней годовщины фирмы. В этот момент 82-летний Джулес Семон Бэйч, патриарх семейства, радениями которого скромная семейная фирма стала солидной брокерской компанией, занимавшей видное место в иерархии Уолл-стрит, во сне тихо отошел в мир иной в своей зимней резиденции в Палм-Бич, штат Флорида. Последние недели перед кончиной старик Бэйч был прикован к постели. Все это время его домочадцы по очереди дежурили у его одра в ожидании неизбежного конца. В последние минуты подле него находились его дочь Хэйзел Бекмен и внучка Мюриэл Першинг. Они стояли по обе стороны от постели умирающего, каждая бережно держала в своих руках холодеющую старческую руку.
Несмотря на долгое ожидание прискорбного события, мирная кончина Джулеса Бэйча произвела большой переполох в J. S. Bache, которой он бессменно управлял, начиная с 1892 г. Хотя в последние годы дряхлеющий патриарх отошел от управления фирмой и время от времени грозил вовсе прикрыть ее, никто и никогда всерьез не задумывался о преемственности. Теперь же претенденты на его место ревниво следили друг за другом. Борьба за власть над фирмой взяла старт.
По большому счету любому было бы трудновато стать достойным преемником Джулеса Бэйча. Он сумел создать своему детищу небывалую репутацию. Он оказался достаточно прозорлив и начал строить свой бизнес на обслуживании мелких второразрядных инвесторов — вроде принадлежавших еврейским семействам европейских швейных компаний, — на которые крупные инвестиционные дома Уолл-стрит поглядывали свысока. Когда же Бэйч добился настоящего успеха, его клиентура сделалась куда более солидной — настолько, что могла похвастаться несколькими финансовыми магнатами первого эшелона вроде Рокфеллеров. Бэйч занял достойное место в деловом бомонде Нью-Йорка, снискав известность и уважение как страстный любитель живописи.
А вот среди претендентов на роль преемника почившего патриарха не наблюдалось никого, кто мог бы стать ему достойной заменой. В их числе был только один кровный родственник патриарха, который работал в Bache, — его племянник Гарольд Бэйч. Однако он был слишком непривлекательным, чтобы олицетворять собой Bache, о чем старик Бэйч не раз говорил. Гарольду не хватало царственной осанки его дяди. Небольшого роста, крепко сбитый, щекастый, с большими ушами, Гарольд нисколько не удовлетворял образу преемника, которого желал бы Бэйч.
Отношение старика Бэйча к своему племяннику стало совершенно очевидно буквально через несколько дней, когда было вскрыто завещание. Имя Гарольда даже не упоминалось; последней волей Бэйч поровну разделил свое имущество, оцениваемое в 10,6 млн долл., между тремя своими дочерями и их семьями. Более того, Джулес еще и обошел Гарольда, распорядившись судьбой Bache. Честь возглавить фирму он оказал четверым своим зятьям и внучатым зятьям, среди которых был партнер фирмы Клиффорд Мичел. Инструкции Джулеса были однозначны: ликвидировать все его инвестиции в фирму, чтобы трансформировать J. S. Bache в не имеющую собственных активов номинальную компанию.
Сраженный этим последним унижением, флегматичный трудяга Гарольд пробудился к действиям. Почти все в фирме знали, что у него мало собственных денег, однако Гарольд не собирался сложа руки наблюдать, как злобная проделка дядюшки рушит семейный бизнес. Ему удалось сколотить группу клиентов и знакомых, которые согласились вложить в фирму по нескольку сотен тысяч долларов в обмен на статус партнеров. В итоге Гарольду удалось успешно обезвредить посмертную попытку дяди «убить» фирму. За год с небольшим он привлек капиталов на сумму более 4 млн долл., и теперь фирма обзавелась семерыми главными партнерами и еще шестерыми с ограниченной ответственностью.
В конце концов, Гарольду удалось изжить в своей фирме практически все напоминания о ее основателе, человеке, который так оскорбительно обошелся с ним. В качестве последнего штриха Гарольд перерегистрировал фирму, дав ей новое название: вместо J. S. Bache она именовалась теперь Bache & Company. В последующие годы единственным, что еще будет напоминать о Джулесе, будут лишь письма, адресованные на старое имя фирмы. Всякий раз, когда такое письмо ложилось на стол Гарольда, он немедленно брал авторучку и жирно перечеркивал ненавистные инициалы «J. S.».
Вопреки ожиданиям Гарольд зарекомендовал себя отличным руководителем. В последующие 20 лет фирма приобрела значительно больше влияния, чем под руководством самого Джулеса. Гарольд исповедовал философию неуклонного непрерывного развития. С близкими друзьями и коллегами он любил делиться своей заветной мечтой — как в будущем его фирма побьет размерами признанного гиганта Уолл-стрит Merrill Lynch. Увы, мечте так и не суждено было сбыться, но к чести Гарольда нельзя не заметить, что за два с небольшим десятка лет число его служащих с 1800 приблизилось к 6000 чел.
Каждый день Гарольд поднимался в 6 утра в своих двухэтажных апартаментах на Парк-авеню, чтобы через три четверти часа сесть в такси и отправиться в даунтаун. В 7.15 он был уже в офисе, хотя биржевой рынок открывался только в 9.30. Благодаря многолетней привычке рано приступать к работе газеты дали Гарольду прозвище «человека, который будит Уолл-стрит». Из кабинета, располагавшегося вблизи главного входа в Bache, Гарольд зорко следил, как толпа служащих вливается каждое утро в офис фирмы, и приветствовал каждого, пока они следовали по устланному красной ковровой дорожкой коридору на свои места. Он часто обходил офис, то и дело останавливаясь поговорить с кем-нибудь из своих подчиненных. Временами он пускался в воспоминания о далеких днях, когда служил в ВМС. И тогда он закатывал рукава, чтобы продемонстрировать приемы ближнего боя, или в компании других ветеранов рассказывал истории из своей военной биографии.
На поверку такая стратегия как нельзя лучше подошла для управления Bache, обстановка в которой со временем делалась все более нездоровой. Во многом это было закономерно: решение Гарольда привлечь новых партнеров фактически спасло фирму, но одновременно сформировало благоприятную среду для разного рода интриг, которым не было конца. После вливания нового капитала доля самого Гарольда в Bache едва достигала 10 %. Любой из его новых партнеров мог поставить на фирме крест, пожелай он вывести из ее капитала свою долю. А поскольку большинство партнеров сделали взносы из своих личных средств, каждый желал обладать в Bache влиянием не меньшим, чем у Гарольда.
В такой ситуации Гарольду приходилось заботиться о внутреннем равновесии в фирме, чтобы партнеры не переругались. Он разделил сферы ответственности таким хитрым образом, что ни один из них не обладал правом решающего голоса. И это было правильно, поскольку едва одному партнеру доставалась малая толика влияния, как остальные начинали воспринимать его как угрозу и делали все возможное, чтобы оттереть счастливчика от власти. Каждый партнер цепко держался за «свой край одеяла», не желая уступить даже малую часть другим, и в то же время, оставаясь под ревнивым пристальным наблюдением остальных, был лишен возможности урвать себе кусок побольше. В итоге Гарольд в совершенстве освоил науку манипулирования самолюбием партнеров Bache, от которых зависела ее судьба. Понятно, что царившие в Bache атмосфера раздоров и напряженная борьба мешали создать эффективную управленческую команду и постепенно Bache превращалась в прибежище для бездарей и посредственностей.
Названия должностей со временем утратили свое прямое значение, подразумевающее определенный круг обязанностей, и служили лишь для услаждения самолюбия их обладателей. К началу 1960-х гг. по коридорам Bache важно фланировали более 70 вице-президентов, и каждый пекся лишь о том, чтобы не уступить ни пяди своих полномочий, пусть даже самых незначительных, конкурентам. Разросшаяся бюрократическая надстройка лишала фирму гибкости и отпугивала менеджеров.
К 1968 г. Bache практически вернулась к той форме управления, какая существовала на момент смерти Джулеса: контроль за деятельностью сосредоточивался в руках одного человека при полном отсутствии официально назначенного преемника. Наконец, уступив давлению со стороны старейших партнеров, 73-летний Гарольд решился назвать того, кто станет новым президентом Bache. Он остановил свой выбор на Гарри Джейкобсе, на тот момент возглавлявшем отдел синдицирования, и сообщил партнерам, что в апреле официально объявит о новом назначении.
Однако нового назначения так и не последовало. Никогда. 15 марта 1968 г. водитель такси, который всегда возил Гарольда, прибыл, как было заведено, на Парк-авеню к дому главы Bache, чтобы отвезти его в офис. Не застав Гарольда, который всегда в это время поджидал машину, шофер удивился. Он постучался в дверь, и ему открыла жена Гарольда Элис. Однако она не могла сказать, почему супруг задерживается, — по многолетней привычке они с мужем спали в отдельных комнатах. Вместе с водителем встревоженная Элис прошла к спальне Гарольда. Когда на стук в дверь он не отозвался, они вошли и застали его в постели мертвым — он скончался во сне от сердечного приступа.
Во второй раз в истории Bache смерть ее главы ввергла фирму в хаос. Высшее руководство проводило бесконечные совещания, абсолютно бесплодные. Непрекращающиеся свары в Bache тянулись почти месяц. Наконец 11 апреля фирма сделала официальное заявление: отныне в руководстве не будет лица, облеченного высшей корпоративной властью. У руля встанут три главных соперника, претендующие на власть. Полномочия были поделены следующим образом: на Гарри Джейкобса возложили функции президента, Джон Лесли, бухгалтер и юрист фирмы, становился исполнительным директором, а казначей Bache Роберт Холл — финансовым директором.
Новая структура разделения власти сложилась в результате сложной интриги, инициированной Лесли — наименее вероятным преемником Гарольда. У Лесли практически отсутствовал опыт в главном бизнесе Bache, так как со дня поступления в фирму в 1955 г. он занимался лишь правовыми и бухгалтерскими проблемами и финансовым учетом. Фондовый рынок меньше всего интересовал Лесли — многие годы сотрудники фирмы перешептывались за его спиной, что у него сроду не было ни одной акции. Зато Лесли страстно жаждал власти и престижного положения главы фондовой компании.
Лесли был родом из Вены. Он привык держаться отчужденно, и многие считали его напыщенным индюком. В отличие от открытого и общительного Гарольда, Лесли почти не удостаивал коллег вниманием, те же, в свою очередь, утверждали, что со своими ледяными липкими лапками тот больше смахивает на покойника, чем на живого человека. Превыше всего Лесли ценил формальности: он никогда никого не называл по имени и всегда требовал, чтобы к нему обращались только официально, «мистер Лесли». Он не упускал случая лишний раз упомянуть, что удостоился титула почетного генерального консула Австрии, и на всех официальных мероприятиях фирмы неизменно появлялся с соответствующими знаками отличия и медалями.
В последующие после назначения новой команды месяцы Лесли активно набирал очки в фирме, давая понять, что возьмет на заметку всякого, кто не поддержал его, и еще припомнит им этот факт. Тактика Лесли принесла плоды, и в апреле 1969 г. он получил пост председателя совета директоров. И надо заметить, у него не оказалось ни одного реального конкурента.
С тех пор тон в фирме задавали присущие Лесли косность и формализм, они распространились во все сферы. И даже в мужской уборной по указке Лесли вывесили табличку, призывающую «сливать за собой воду». Дабы еще больше усилить свои позиции, Лесли опутал деятельность Bache замысловатой паутиной всевозможных комитетов, способных раздробить полномочия любого, кто дерзнул бы претендовать на его пост, а ему самому позволяли ловко манипулировать интересами высших руководителей фирмы, натравливая их друг на друга. Интриги и политиканство в Bache приняли облик форменной партизанской войны, когда продвижение по карьерной лестнице определялось способностью устранить со своего пути конкурентов. Руководители то и дело затевали друг против друга расследования, призванные вскрыть махинации с отчетностью по расходам, и ревностно выискивали у противной стороны малейшие нарушения. Если это не срабатывало, в ход пускали ту же тактику, только в отношении подчиненных «противника». Жизнь в Bache делалась день ото дня все гаже.
Но, как ни странно, сама жизнь подтвердила правильность назначения Лесли. Спустя какие-то месяцы со дня его назначения Уолл-стрит рухнула в финансовую пропасть, и биржевое сообщество охватила паника. На смену благоденствию 1960-х гг., когда промышленный индекс Доу-Джонса способствовал головокружительному росту фондового рынка, пришли времена, когда он начал неумолимо падать. Bache потеряла миллионы, и ей следовало поставить крест на мечтах о развитии, чтобы выжить.
И тут Лесли выступил поборником программы безжалостного сокращения расходов. Он урезал штат фирмы почти втрое, с 7,2 тыс. до 2,5 тыс. сотрудников. Он пачками распродавал офисы региональных отделений фирмы, а то и попросту закрывал их. Он сумел привлечь 40 млн долл. нового капитала, выпустив в 1971 г. акции фирмы на свободный рынок. Однако когда в середине 1971 г. фондовый рынок вновь ожил и конкуренты принялись наращивать мускулы, Bache все еще плелась прежним курсом жесткой экономии, из-за чего стремительно сдавала свои позиции на Уолл-стрит.
Однажды почти достигшая вершин, Bache теперь скатилась в разряд посредственностей, заняв место среди третьесортных компаний. Почти символично выглядел переезд Bache из престижных офисов на Уолл-стрит в форменную дыру, вдалеке от финансового района, на Голд-стрит, 100, в самой близи от Бруклинского моста. В новых помещениях царили убогость и теснота. Прежние блеск и роскошь, когда-то непременные спутники Bache, остались в истории.
К середине 1970-х гг. у топ-менеджеров Bache лопнуло терпение; они были сыты по горло нескончаемыми программами сокращения расходов, которые навязывал им Лесли, к тому же их всерьез беспокоило, что фирма катится под гору и теряет репутацию. Они начали давить на Лесли, принуждая отказаться от единоличной власти и назначить преемника. Но, как и во времена Гарольда Бэйча, стоило кому-то из менеджеров хоть немного выдвинуться, как Лесли пускал в ход свою власть, чтобы закрыть восходящей звезде путь наверх. Так что когда вопрос о преемнике обострился, у Лесли не оказалось подходящей кандидатуры, разве что Джейкобс. В период «царствования» Лесли с его системой комитетов тот почти утратил влияние в фирме. И вот в 1976 г. после десяти лет ожидания Джейкобсу все же удалось занять вожделенный пост генерального директора Bache.
Про Гарри Джейкобса можно без преувеличения сказать, что он в прямом смысле прилетел на Уолл-стрит на самолете. Он родился в семье архитекторов и в молодости не проявлял никакого интереса к биржевым операциям — больше всего ему хотелось стать летчиком. Он даже получил лицензию частного пилота 2 декабря 1940 г., еще в пору обучения на одном из младших курсов Дартмута. Случилось так, что уже следующим летом увлечение пилотированием сыграло решающую роль в судьбе юного Джейкобса, навсегда связав его с Bache. Он тогда записался на курсы высшего пилотажа и летал на учебно-тренировочном биплане Waco UPF (Уэйко). Самолетик был старенький, да и сама летная школа довольно убогой, но Джейкобса это не смущало. Во время одного из тренировочных полетов, когда он пошел на посадку, левая стойка шасси переломилась, самолет ударился о землю, и его перевернуло. Не сообразив с ходу, что произошло, Джейкобс отстегнул ремень безопасности и рухнул вниз, потеряв сознание. Топливо заливало раскаленный двигатель; еще несколько секунд, и прогремел бы взрыв.
Но вдруг откуда ни возьмись появился какой-то человек, он кинулся к перевернутому биплану и одним рывком выдернул бесчувственного Джейкобса из-под обломков. Это был Джимми Исраэль, брат старшего партнера Bache Эйса Исраэля. Джимми тоже был начинающим пилотом и обучался летному мастерству в соседней авиашколе. Заметив, что биплан Джейкобса потерпел крушение, Джимми поспешил на помощь коллеге-пилоту. Так между ними завязалась дружба. Когда же США вступили во Вторую мировую войну, оба поступили на службу летчиками бомбардировочной авиации. Джейкобс прошел всю войну, летая на среднем бомбардировщике B-25. А Джимми Исраэлю не повезло: его машина B-24 взорвалась на самом краю взлетно-посадочной полосы и весь экипаж погиб.
После войны Джейкобс пытался устроиться пилотом на коммерческие авиалинии, но потерпел неудачу. В январе 1946 г. он решил кардинально сменить род занятий. Как-то за ланчем с Эйсом Исраэлем Джейкобс начал рассказывать ему о своих намерениях и планах поиска новой работы, и Эйс направил его в Bache. Джейкобса приняли в отдел надзора за инвестициями. Сначала он был мальчиком на побегушках и целыми днями выполнял множество мелких поручений других сотрудников, вроде того что отслеживал размер дивидендов по акциям, которые ему указывали. Но ему удалось быстро пробиться, и к началу 1950-х он уже состоял в группе Sandbox Set, объединявшей начинающих агентов по продажам и трейдеров из разных фирм. Свое название — Sandbox Set, детская песочница — группа как раз и получила из-за молодости ее участников. В следующие несколько десятилетий фирма Bache стала для Джейкобса вторым домом.
Когда он заступил на пост генерального директора, от былой репутации Bache остались одни крохи. Титаны фондового рынка Merrill Lynch и Hutton уже укрепились в новых сегментах и вовсю наращивали штат торгового персонала, а Bache все еще цеплялась за политику ограничения расходов. Новые времена требовали напористости и решительных действий, а Джейкобс все колебался. Он наотрез отказывался демонтировать унаследованную от Лесли управленческую систему, которая и так загнала Bache в прокрустово ложе бюрократической косности. Иными словами, при новом руководстве присущие Bache нерешительность, топтание на месте и активные подковерные игры продолжали цвести пышным цветом.
Однако в акционерной компании открытого типа, какой стала Bache, подобное положение дел могло обернуться серьезными последствиями. С момента выхода на свободный рынок акции фирмы обесценились вдвое, что, естественно, вызывало недовольство ее инвесторов. В сложившейся ситуации любой человек, имей он деньги и желание, мог бы купить фирму с потрохами и выгнать негодных управленцев, которые довели ее до такого жалкого состояния. Эта перспектива была лишь вопросом времени.
Такое время пришло в 1978 г., и угроза для фирмы возникла со стороны ее старинного друга. 17 мая того года Джеральд Цай посадил свой вертолет на поле в графстве Вестчестер, чтобы взять Джейкобса на борт. Сам Дж. Цай, уроженец Шанхая, слыл ловким скупщиком акций, и его недюжинные таланты в этом деле немало обогатили Fidelity Capital Fund, на который он в ту пору работал, вопреки безумным потрясениям 1960-х гг. на рынке взаимных фондов. Когда же Цай порвал с Fidelity, именно Bache он поручил привлечение капитала для своего нового финансового детища. Это укрепило многолетнюю дружбу Цая с Джейкобсом и прочими топ-менеджерами фирмы.
Итак, Джейкобс разместился в салоне вертолета, за штурвалом которого сидел Цай. Однако вопреки ожиданиям Джейкобса, решившего, что они летят развлечься в Вест-Пойнт, Цай направил маленький вертолетик в сторону Нью-Джерси, где и приземлился на посадочной площадке. Вот тогда-то, обернувшись к своему приятелю, Цай озвучил истинную цель их вылазки на природу. «После смерти Гарольда Брейди, который был крупным инвестором и заядлым критиком руководства Bache, открываются новые возможности», — начал Цай. Учитывая, что крупный пакет акций фирмы, которым владел Брейди, может поступить в продажу, положение Bache становится шатким. Пока не случилось еще чего-нибудь непредвиденного, Цай скупил на свободном рынке 70 тыс. акций фирмы и уже начал переговоры об объединении с двумя другими крупными инвесторами Bache. На данный момент они располагают восьмипроцентным пакетом акций фирмы. У них большие планы, продолжал Цай, и их цель — поглощение Bache.
Джейкобс едва не задохнулся от ужаса и возмущения: «Я требую, чтобы ты немедленно, слышишь,
Разговор резко оборвался; Цай вывел вертолет на обратный курс, прорываясь сквозь дождевые тучи, и не проронил ни слова, пока не приземлился на лужайке перед домом Джейкобса. Тот поспешил к входу, понесся на кухню, где был ближайший телефонный аппарат, и сейчас же набрал номер Джона Лесли. Вдвоем они решили, что следует, не откладывая, обратиться к Мартину Липтону, партнеру-основателю юридической компании Wachtell, Lipton, Rosen & Katz, который считался самым крупным специалистом в области противодействия поглощениям.
Лучшим выходом в этой ситуации, считал Липтон, было бы выкупить пакет акций у Цая и примкнувших к нему инвесторов, предложив достаточно привлекательную цену, чтобы они отступились от своего замысла. Так и было сделано: Bache предложила по 10,25 долл. за акцию, что на 2 долл. превышало цену рынка. Против 1,2 млн наличными Цай и остальные инвесторы устоять не смогли, они взяли деньги и отказались от дальнейших попыток поглощения. Джейкобс вздохнул с облегчением. Ему удалось отвести угрозу, причем спасение фирмы обошлось ему в относительно небольшую сумму. Теперь он мог посвятить все свое внимание делам Bache и наконец залечить раны, которые оставили по себе годы непрекращающихся интриг и политиканства.
Но судьба распорядилась так, что этой возможности ему так и не представилось.
Новая угроза исходила от канадского инвестора Сэма Бельцберга; тучи над Bache постепенно сгущались с того момента, когда некий молодой брокер из Торонто, работавший на свой страх и риск, наткнулся на кое-что интересное.
Весной 1978 г. брокер Джон Кларк раз за разом пристально изучал баланс Bache. Что-то здесь не вязалось, что-то в этих цифрах смущало его. Кларку было поручено управлять кое-какими инвестициями семейства Бельцбергов, и потому он знал, что акции Bache значительно упали в цене и торговались на фондовом рынке по 8 долл. за штуку. Однако активы фирмы, судя по всему, стоили куда как больше. В частности, возникали вопросы по международному подразделению — у Bache имелись многочисленные зарубежные филиалы по всему миру и широкие деловые связи. Однако в балансе не было отражено никакой денежной стоимости за этим подразделением. «Ясно, — подумал Кларк, — это недооцененные активы, и причина тому — сложившееся на рынке мнение о плохом управлении фирмой». Обнаружить такое было равносильно тому, чтобы напасть на золотую жилу.
Как человек, на которого возложено управление Bel-Fran Investments, инвестиционной компанией Бельцбергов, Кларк имел полномочия совершать на фондовом рынке операции на сумму до 1 млн долл. без согласования со своими хозяевами. И в один из дней 1978 г. он по собственной инициативе приобрел для Бельцбергов внушительный пакет акций Bache — более 100 тыс. штук.
Имя Бельцбергов долгое время было неизвестным, за пределами Канады о них мало кто слышал. Это было семейство ортодоксальных евреев, проживавшее в Ванкувере. Они эмигрировали в Канаду в 1919 г. из Польши, где патриарх семейства Авраам Бельцберг держал торговлю рыбой. На новом месте он открыл магазин подержанной мебели — на этом фундаменте и было впоследствии построено здание финансового процветания Бельцбергов, в основе которого лежали инвестиции, в том числе в недвижимость. В 1976 г. Авраам скончался, и трое его сыновей, Сэм, Хаймен и Уильям, основали свою собственную инвестиционную компанию Bel-Fran.
В инвестиционной компании Бельцбергов было заведено, чтобы Кларк раз в три месяца отчитывался перед Сэмом о состоянии активов. На одной из таких отчетных встреч в тот год Кларк и сообщил ему о приобретенных акциях Bache, испрашивая разрешения купить еще. Он добавил, что инвесторы имеют зуб на эту фирму, в том числе и по причине многолетнего дурного управления. Однако это не умаляет поистине фантастических активов Bache. Со временем, продолжал Кларк, в руководстве могут наметиться сдвиги к лучшему, и тогда цена акций Bache пойдет вверх. Но даже если Bache не сумеет преодолеть своих проблем, Бельцбергам не грозят особенно уж большие потери. Акции и так почти у плинтуса, еще ниже падать некуда.
Гай Уайзер-Пратт всегда одним из первых в Bache улавливал последние слухи о фондовом рынке. Как глава отдела арбитражных операций он держал руку на пульсе фондового рынка — бессменно дежуря возле тиккера, он прочитывал все поступающие с него биржевые сводки и аккуратно собирал циркулирующие на рынке слухи о потенциальных поглощениях. Едва сводки сообщали о такого рода предложении, как он отдавал распоряжение на покупку крупного пакета акций компании, которая становилась потенциальным объектом поглощения, и принимал на себя риск того, что сделка по поглощению может все-таки состояться. Он был мастер своего дела, и его отдел неизменно приносил фирме огромные прибыли. Поскольку Уайзер-Пратт неизменно держал ухо востро, от его внимания не ускользнуло, что в 1978 г. кто-то начал активно скупать акции Bache. По слухам, скупщиками были Бельцберги.
Едва весть о массовой покупке акций достигла Bache, там забили тревогу. Первым делом связались с Джейкобсом, который в то время находился в Мюнхене на совещании с региональными коммерческими директорами. Еще со времен попытки захвата фирмы группой Цая Джейкобс все время опасался повторения подобного. Вскоре на заседании совета директоров он спросил Уайзер-Пратта, что тому известно об этих канадцах. «Самое интересное, что, по сути, это банда рейдеров», — таков был ответ Уайзер-Пратта.
Джейкобс побледнел. «Ужас, — пробормотал он, — какой ужас!»
В последующие недели Джейкобса не оставляли мысли о Бельцбергах. Его беспокойство еще больше усилилось, когда 21 марта Бельцберги подали в Комиссию по ценным бумагам и биржам (SEC) Форму 13-D, где указали, что владеют 5,1 % акций Bache. Его коллеги были глубоко шокированы, когда на совещании Джейкобс, всегда корректный в высказываниях и никогда не позволявший себе ругательств и нецензурных выражений, обозвал Бельцбергов «эта банда». Раньше такого не случалось. В надежде снова прибегнуть к спасительному решению, которого помогло отразить атаку Цая, Джейкобс бросился за консультацией к Марти Липтону. Но на сей раз Липтон вежливо отклонил его просьбу, потому что Бельцберги числились среди его клиентов.
Бедный Джейкобс ломал голову, как защититься от Бельцбергов. Он не мог ни говорить, ни думать ни о чем другом. Уайзер-Пратт, повидавший на своем веку достаточно топ-менеджеров в ситуации, когда их корпорациям грозило враждебное поглощение, отлично понимал, что творится в душе Джейкобса. Тот явно ударился в панику и готов был цепляться за соломинку.
Поделиться книгой: