Облако Пустоты. Жизнеописание и наставления великого чаньского учителя Сюй-юня

Поскольку я не ответил, он спросил: «Чего вы добиваетесь, совершая паломничество в знаменитые горы Утай?»[16]

Я ответил: «Я потерял мать при рождении и хочу воздать ей должное за милость моего рождения».

Он сказал: «Как вы сможете преодолеть такое расстояние до Утая со своим мешком на спине в такой холод? Я советую вам отменить паломничество».

Я ответил: «Я дал обет и исполню его, сколько бы времени на это ни потребовалось и какие бы расстояния мне ни пришлось преодолеть».

Он сказал: «Ваш обет трудно исполнить. Сегодня погода улучшилась, но дороги все еще непроходимы из-за снега. Вы можете продолжить свой путь, идя по моим следам. Примерно в двадцати ли отсюда есть храм, в котором можно остановиться».

На этом мы расстались. Из-за глубокого снега я не мог совершать низкие поклоны, как раньше, лишь смотрел на следы с чувством уважения. Я добрался до монастыря Малый Цзиньшань и переночевал в нем. На следующее утро с благовонными палочками в руках я продолжил свое паломничество, пройдя через Мэнсянь. На пути из Мэнсяня в Хуайцин мне повстречался старый настоятель по имени Дэ-линь. Увидев, что я совершаю низкие поклоны на дороге, он подошел ко мне, взял мою скамеечку, благовонные палочки и сказал: «Достопочтенный господин приглашен в мой монастырь». Затем он позвал своих учеников и они отнесли мой багаж в храм, где мне оказали радушный прием.

После того как в храме была подана еда и чай, хозяин спросил меня, откуда я начал свое паломничество с поклонами. Я рассказал ему, что, отправившись в паломничество из Путо два года назад, начал исполнять обет своего сыновнего долга благодарности родителям. Из нашей беседы настоятель узнал о том, что я получил посвящение на горе Гушань. По его щекам катились слезы, когда он рассказывал: «У меня было два чаньских спутника: один из Хэнъяна, а другой из Фучжоу. Мы втроем совершили паломничество в горы Утай. Пробыв со мной в этом монастыре тридцать лет, они покинули меня, и больше я ничего о них не слышал. Теперь, когда я слышу ваш хунаньский акцент и знаю, что вы ученик с горы Гушань, я словно снова общаюсь со своими старыми спутниками, и это меня глубоко трогает. Сейчас мне 85 лет. Поначалу источник годовых доходов монастыря был приличным, но в последние годы он уменьшился вследствие плохих урожаев. Этот сильный снегопад предвещает хороший урожай в будущем году, так что вы можете остаться здесь, достопочтенный господин». Со всей серьезностью и искренностью он стал уговаривать меня остаться на зиму и уговорил.

Мой 45-й год (1884–1885)

Во второй лунный месяц нового года я отправился из монастыря Хунфу в Хуайцин, совершая по пути воскурения. Потом снова вернулся в монастырь и пробыл там еще некоторое время, намереваясь вскоре его покинуть. На третий день я попрощался с настоятелем Дэ-линем. Он плакал, не желая расставаться со мной. Прощаясь, я пожелал ему всяческих благ и отбыл. В тот же день я вернулся в Хуайцин. В окружении его стен был Малый Наньхай, известный также как Малый Путо. Теснота не позволяла странствующим монахам даже развесить свои вещи, уж не говоря о том, чтобы переночевать. Я был вынужден покинуть город и провести ночь у дороги. В тот вечер я испытал острые приступы боли в животе. На четвертый день поутру я возобновил свое путешествие, но ночью меня трясла лихорадка. На пятый день я понял, что у меня дизентерия, но заставил себя идти дальше и совершать низкие поклоны и так продолжал в течение нескольких следующих дней. На тринадцатый день я добрался до горы Хуаншалин, на вершине которой стоял разрушенный храм, где с трудом можно было укрыться. Не в силах больше идти, я остановился там и ничего не ел. День и ночь десятки раз я бегал испражняться. В результате совершенно обессилел и не мог даже подняться и сделать несколько шагов. Поскольку храм находился на вершине безлюдной горы, я закрыл глаза и ждал своего конца без единой мысли сожаления.

На пятнадцатый день поздно ночью я увидел, что кто-то разводит костер у западной стены. Я подумал, что это вор, но когда пригляделся, увидел, что это нищий Вэнь Цзи. Я безумно обрадовался и окликнул: «Вэнь Цзи!» Он принес мне лучину, заменившую лампу, и сказал: «Почему это вы все еще здесь, достопочтенный господин?» Я рассказал ему о том, что со мной случилось. Он сел подле меня, чтобы успокоить, и дал выпить чашку воды. После встречи с Вэнь Цзи в ту ночь я чувствовал себя очищенным телом и духом.

На шестнадцатый день Вэнь Цзи выстирал мою грязную одежду и приготовил для меня лекарство. На следующий день я оправился от болезни и, съев две чашки жидкой желтой рисовой каши, обильно пропотел. После этого я почувствовал воодушевление и прилив сил.

На восемнадцатый день, полностью поправившись, я выразил благодарность Вэнь Цзи, сказав: «Дважды мне угрожала опасность и дважды вы спасали меня. Трудно подыскать слова, способные выразить мою благодарность».

Вэнь Цзи сказал: «Пустяки, не за что благодарить». Когда я спросил его, где он был, он сказал: «В Чанъани». На вопрос, куда он направляется, он ответил: «Я возвращаюсь в Утай».

Я сказал: «Я был болен, да и из-за поклонов, которые мне предстоит совершать в пути, я не смогу следовать за вами».

Он сказал: «Вам не удалось в этом году пройти много. Когда вы доберетесь до места назначения? Поскольку вы еще слабы, вам будет трудно продолжить путь. Низкие поклоны не обязательны, так же как и ваше паломничество».

Я ответил: «Я глубоко тронут вашими добрыми словами, но когда я родился, я не видел своей матери, умершей при родах. Я был единственным сыном у отца, но убежал от него, и из-за этого он ушел в отставку, что укоротило его жизнь. Мне нечем отплатить за как само небо безграничные благодеяния родителей и это не дает мне покоя уже много лет. Я дал обет отправиться в паломничество в горы Утай и молить бодхисаттву Манджушри защитить моих родителей и избавить их от страданий, чтобы у них появилась возможность как можно быстрей получить рождение в Чистой Земле. Несмотря на многие предстоящие трудности, я должен добраться до святого места. Уж лучше умереть, чем не исполнить данный обет».

Вэнь Цзи сказал: «Такая искренняя сыновняя почтительность, как ваша, поистине редка. Я сейчас возвращаюсь в горы и, поскольку не спешу, буду вас сопровождать и понесу ваши вещи. Таким образом, вы сможете совершать свои поклоны, освободившись от ноши, и достичь полной однонаправленной сосредоточенности сознания».

Я сказал: «Если так, то заслуги ваши будут по достоинству оценены. Если мне удастся продолжить свои поклоны на всем пути до гор Утай, я разделю свои заслуги на две части: одну преподнесу родителям, чтобы они смогли как можно быстрее достичь просветления (бодхи), а другую – вам, мой господин, за то, что спасли мне жизнь. Вы согласны?»

Он сказал: «Я этого не заслуживаю. Вы думаете о сыновней почтительности, тогда как мое участие – всего лишь счастливое совпадение, так что, пожалуйста, не благодарите меня».

Все четыре дня, пока я набирался сил, Вэнь Цзи заботился обо мне. Так как он вызвался нести мои вещи и готовить пищу, я продолжил свое паломничество и поклоны на девятнадцатый день, хотя все еще ощущал слабость. Все иллюзорные представления внезапно исчезли и я больше не был связан внешним, освободившись от ложных мыслей внутри. Мое здоровье постепенно восстанавливалось. Тело с каждым днем набирало силу. С рассвета до наступления темноты я продолжал идти, совершая низкие поклоны, покрывая в день расстояние в сорок пять ли и не чувствуя при этом усталости.

В конце третьего лунного месяца я добрался до монастыря Лисян в Тайгу, где от монаха, ответственного за прием гостей, узнал, что настоятель в данный момент наставляет своих подопечных или занят чем-то вроде этого. Он внимательно посмотрел на Вэнь Цзи и спросил меня: «Кто этот человек?» Когда я рассказал ему свою историю, он сделал резкое замечание: «Вы странствующий монах и понятия не имеете, что здесь творится. Последние годы в этих северных районах свирепствует страшный голод, а вы, тем не менее, все же намерены продолжить свое паломничество в Утай. Вы выглядите таким важным, даже слуга у вас есть! Если вы просто хотите доставить себе удовольствие, то зачем тут шляться? Кроме того, в каком, интересно знать, монастыре предлагают остановиться мирянам?»

Я не посмел ответить на такое замечание и, извинившись, собрался уходить. Гостевой управляющий сказал: «Нет таких правил, которые позволяли бы такое. Вам захотелось, и вы пришли, но кто вас сюда приглашал?!»

Видя, что его не урезонить, я сказал: «Этот господин остановится на постоялом дворе, но что касается меня, могу ли я побеспокоить вас просьбой о предоставлении мне ночлега?»

Гостевой управляющий сказал: «Это можно устроить». Вэнь Цзи сказал: «До гор Утай не так уж далеко. Я доберусь туда первым, а вы приходите туда в удобное для вас время. Что касается ваших вещей, то скоро объявится человек, который доставит их на место».

Хотя я сделал все возможное, чтобы удержать его, Вэнь Цзи не захотел оставаться. Я достал несколько мелких монет и предложил ему, но он, отказавшись их взять, отправился в путь.

После этого гостевой управляющий изменился в лице, которое стало приветливым, и любезно проводил меня в спальное помещение. Он вскипятил воду для чая и, приготовив немного лапши, разделил трапезу со мной. Удивленный перемене его отношения ко мне, я огляделся и, не обнаружив никого в поле зрения, спросил: «А сколько у вас здесь монахов?»

Он ответил: «Я провел много лет в других местах, но вернулся сюда руководить монастырем. На протяжении последних нескольких лет здесь свирепствовал страшный голод, остался один я, и, кроме лапши, вся еда закончилась. Я просто пошутил поначалу. Пожалуйста, не обижайтесь».

Услышав это, я был расстроен настолько, что не знал, как реагировать, и с трудом проглотил полчашки лапши. Потом я попрощался с этим монахом и, несмотря на то что он изо всех сил старался меня удержать, я не собирался оставаться.

Я покинул монастырь и бродил по городу, заходя на постоялые дворы в попытке найти Вэнь Цзи, но безуспешно. Все это было восемнадцатого дня четвертого месяца, и луна светила ярко. Решив догнать Вэнь Цзи, я ночью направился в Тайюань, совершая низкие поклоны на каждом третьем шагу. Я испытывал острое чувство нетерпения, и на следующий день вследствие моего возбуждения у меня пошла кровь из носа. На двадцатый день я добрался до монастыря Байюнь (Белые Облака) в Хуантугоу. Гостевой управляющий монастыря заметил на моих губах запекшуюся кровь, что было следствием кровотечения, и отказал мне в длительном приюте, но неохотно позволил остаться на ночь. Рано утром двадцать первого дня я прибыл в монастырь Цзилэ в Тайюане. Мне не разрешили там остановиться, зато всяческих оскорблений и упреков я наслушался вдоволь.

На двадцать второй день я покинул город ранним утром. За северными воротами я встретил молодого монаха по имени Вэнь-сянь. Он подошел ко мне, освободил от груза скамеечки и вещей и пригласил в свой храм, обращаясь со мной как с родным. Он проводил меня в комнату настоятеля. Мы вместе поели и выпили чаю. Во время нашей непринужденной беседы я спросил: «Достопочтенный господин, вам немногим более двадцати лет и вы не уроженец здешних мест, так кто дал вам должность настоятеля?»

Он ответил: «Мой отец был здешним чиновником в течение многих лет, но когда его перевели в уезд Пинъян, его убил один предатель министр. Моя мать предалась гневу и скорби, тогда как я, подавляя слезы, присоединился к сангхе. Знатные люди и чиновники, с которыми я был знаком, попросили меня позаботиться об этом монастыре, который я уже давно собираюсь покинуть. Теперь, когда я вижу сколь уважаемым человеком вы являетесь, я с великим удовольствием приглашаю вас здесь остаться с надеждой получить от вас наставления». Когда я рассказал настоятелю о своем обете совершить паломничество с низкими поклонами и воскурениями, он проявил ко мне большое уважение и стал настаивать на том, чтобы я остался хотя бы на десять дней. Он предложил мне одежду и оплату дорожных расходов, но я отказался от этого. Когда я покидал его, он, неся мою скамеечку, прошел за мной более десяти ли. Потом, расплакавшись, простился.

В первый день пятого месяца я отправился в Синьчжоу. Однажды во время моего очередного низкого поклона на дороге повозка, запряженная лошадьми, догнала меня, но замедлила движение и не стала обгонять. Я сошел на обочину, чтобы ее пропустить. Из повозки вышел чиновник и спросил: «Какую цель преследует достопочтенный господин, совершая низкие поклоны на дороге?» Я объяснил ему, для чего это делаю, и поскольку чиновник был также родом из провинции Хунань, мы с ним приятно побеседовали. Он сказал: «Если такова ваша цель, то, поскольку я в данный момент остановился в монастыре Байюнь в Экоу, который вам не миновать по дороге в горы Утай, позвольте мне взять ваш багаж и доставить его в монастырь». Я поблагодарил его. Он положил мои пожитки на повозку и поехал дальше. Я продолжил свой путь, совершая обычные поклоны и воскурения, без промедлений. В середине пятого месяца я добрался до монастыря Байюнь, где останавливался военный чиновник, взявший мой багаж. Он пригласил меня в свою штаб-квартиру на территории монастыря, где мне было оказано всяческое внимание. Там я провел три дня. Когда я расставался с ним, он предлагал мне деньги на дорожные расходы и прочие подарки, от коих я вежливо отказался. Тем не менее он послал сопровождающих, чтобы доставить мой багаж и некоторую сумму денег в монастырь Сяньтун[17].

С зажженными благовонными палочками я добрался до грота Бимо на горе Гуйфэн. Потом направился к Шицзыво (пещера Льва) и Лундуну (пещера Дракона). Все эти места неописуемо красивы. Но, совершая воскурения и низкие поклоны, я не мог в полной мере оценить эту красоту. На исходе пятого месяца я прибыл в монастырь Сяньтун, где получил свой багаж, доставленный туда солдатами. Сначала я отправился в окрестные храмы, где совершал воскурения и наводил справки о Вэнь Цзи. Его никто не знал, но позже, когда я упомянул об этом нищем в разговоре с одним пожилым монахом, тот, соединив ладони в знак почтения, сказал: «Это было явление бодхисаттвы Манджушри». Тогда я простерся ниц, воздавая хвалу бодхисаттве[18].

На 22-й день я начал совершать воскурения наряду с обычными поклонами на ходу и двумя днями позже добрался до восточной вершины. В ту ночь луна светила ярко, а звезды сверкали как бриллианты. Я вошел в каменный храм, совершил воскурение и стал произносить молитвы и читать сутры. Просидев там в медитации в течение семи дней, я спустился с вершины горы и отдал дань почтения пещере Нараяны. Находясь там, я обнаружил, что мои запасы еды кончаются. В первый день шестого лунного месяца я возвратился в монастырь Сяньтун. Во второй день начал восхождение на вершину Хуаянь (Аватамсака), совершая по пути воскурения. Я провел там ночь. На третий день с чувством благоговения посетил северную вершину, после чего провел ночь на центральной вершине. На четвертый день я совершил ритуальные обряды на западной вершине и снова провел ночь в горах. На пятый – возвратился в монастырь Сяньтун. На седьмой – отдал дань почтения южной вершине, где провел в чаньской медитации семь дней. На пятнадцатый день я спустился с южной вершины, возвращаясь в монастырь Сяньтун, чтобы посетить Великое Молитвенное Собрание, проводившееся в шестом лунном месяце. Таким образом, данный мною тремя годами раньше обет молиться о спасении моих родителей был полностью исполнен.

В течение всех этих лет, за исключением периодов болезни, шквальных ветров и снегопадов, мешавших совершать воскурения и поклоны, мое сознание пребывало в состоянии полной концентрации. Несмотря на трудности путешествия, сердце мое было преисполнено радостью. Каждый раз я имел возможность испытать силу духа в неблагоприятных условиях, и чем труднее мне было, тем спокойнее становилось на сердце. Таким образом, я постиг, что древние имели в виду, говоря: «Избавляясь от части старых привычек, становишься ближе к свету мудрости; перенося все тяготы, обретаешь часть бодхи».

Красивейшие пейзажи, представавшие перед моим взором во время путешествия из Путо в Чжэцзян, Чжунчжоу, Хуанхэ и Дайхан, были многочисленны и совершенно неописуемы. Детальные описания таких мест даны как в современных, так и в многочисленых древних записках о путешествиях, но по достоинству оценить их красоту нельзя, не очутившись там непосредственно. К примеру, чистое святое место, горы Утай, где воссиял Манджушри и где пред взором предстают бездонные холодные пропасти, покрытые вечными снегами с каменными мостами, пересекающими их, и павильонами, нависшими над пустотой, – такого больше нигде не увидишь. Поскольку я был занят совершением воскурений и поклонов, у меня практически не было времени наслаждаться этими видами. Когда я исполнил свой обет, который, собственно, и был причиной моего пребывания там, я не хотел дать повода горным богам посмеяться над моим глупым любопытством. В конце Великого Молитвенного Собрания я совершил восхождение на вершину горы Дало, где отдал дань почтения «светочам мудрости», появляющимся там, судя по рассказам. В первую ночь я ничего не увидел, но во вторую увидел большой светящийся шар, летящий от Северной вершины к Центральной вершине. Там он опустился и вскоре распался на шары разного размера, число которых превышало десять. В ту же ночь я увидел на центральной вершине три светящихся шара, летающих в воздухе вверх и вниз, а на северной вершине – четыре светящихся шара различного размера.

На десятый день седьмого месяца я, коленопреклоненный, отдал дань почтения бодхисаттве Манджушри, после чего спустился с горы. С вершины Хуаянь я направился на север и прибыл в Даин, к югу от Хуньюаня, где посетил северную вершину горы Хэншань, на которую совершил восхождение через перевал Хуфэн. Там я увидел каменную арку с надписью «Первая гора Севера». Прибыв в храм, я увидел лестничный пролет, такой высокий, что он казался уходящим в небо, и целый лес каменных стел. Я совершил воскурения и спустился с горы.

Вскоре после этого я добрался до уезда Пинъян (Линьфэнь), где посетил «Южную и Северную пещеры Бессмертных». К югу от города я обнаружил храм императора Яо (прав. 2357–2255 до н. э.). Храм был поистине грандиозен и впечатляющ. Продвигаясь на юг, я добрался до деревни Луцунь уезда Пучжоу (на юго-западе провинции Шаньси), где посетил расположенный поблизости храм Гуань Юя (династия Хань). Я пересек Хуанхэ и преодолел перевал Дунгуань, оказавшись в провинции Шаньси, где из Хуаиня совершил восхождение на гору Тайхуашань и нанес визит почтения в храм Западной Вершины Хуашань. Карабкаясь по крутой расщелине Цяньчичуан (Стяг в тысячу чи) и проходя через ущелье Байчися (Ущелье в сто чи) и по рву Лацзюнь Лигоу, я наблюдал красивейшие пейзажи. Я оставался там в общей сложности дней восемь и, поскольку всегда восхищался подвигами двух древних святых, Бо-и и Шу-ци, посетил гору Шоуян, чтобы почтить их память. Вскоре я достиг юго-западной части провинции Шэньси, где посетил храм Гуаньинь на горе Сяншань и гробницу Чжуан-вана. Оттуда направился в провинцию Ганьсу и добрался до горы Кунтун через Цзинчуань и Пинлян. Так как год уже был на исходе, я вернулся в храм Гуаньинь, где встретил Новый год.

Мой 46-й год (1885–1886)

Той весной я покинул монастырь Гуаньинь на горе Сяншань и пошел с запада через заставу Дацин дальше в провинцию Шэньси. Пройдя через Яочжоу и Саньюань, я в конце концов добрался до Сяньяна, где увидел историческое грушевое дерево, под которым некогда жил древний адепт Чжао-бай. Прибыв в Чанъань с его внушительной стеной, я обнаружил множество исторических развалин. К северо-востоку от города находился монастырь Цыэнь[19], внутри которого была Пагода диких гусей – семиэтажная ступа со знаменитыми каллиграфическими надписями, вырезанными на камне, некоторые из которых были созданы еще при династии Тан; также там были несторианские мемориальные стелы. Перед конфуцианской школой префектуры простирался лес из более чем семиста мемориальных стел. К востоку от города мост Бацяо с семидесятью двумя пролетами с павильоном в ивах. Преодолев тройные ворота заставы Янгуань, я пошел дальше и остановился у монастыря Хуаянь, где отдал дань почтения ступе учителя Ду-шуня[20] и имперского учителя Цин-ляна[21]. Затем я отправился в храм Нютоу и в монастырь Синго, в котором почтил ступу учителя дхармы Сюань-цзана (600–664).

Продолжая путешествие, я достиг восточной вершины гор Утай, Чжуннаньшань, а потом Сянгупо, монастыря Баоцзан и пристанища Байшуйлан, места, в котором некогда обитали двое святых отшельников-монахов. Я посетил бывшее пристанище Цзун-ми [22] в пещере Иньдун.

На восточной вершине гор Утай я посетил учителей Цзюэ-лана, Е-кайя, Фа-жэня, Ти-аня и Фа-сина, которые построили там хижины и предлагали мне остаться с ними. Фа-жэнь жил в Тигровом логове. Е-кай расположился под Благородным драконовым кедром, а Фа-син обосновался в пещере Сян-цзы вместе с Цзюэ-ланом и Ти-анем, тогда как я остановился в большой хижине. Рано утром на первый день третьего месяца я вдруг увидел за домом в небе дождь падающих звезд в небе и смотрел на них, пока он не начал заканчиваться. Не знаю, что это предвещало.

Мои 47-й и 48-й годы (1886–1887)

В эти годы я поначалу жил в хижине на южной вершине горы Утай и практиковал чань с моими упомянутыми выше друзьями, опытными духовными подвижниками, из общения с которыми я извлек очень большую пользу.

На второй месяц я спустился с этой горы и направился к горе Цуйвэй, где отдал дань почтения монастырю Хуанюй. Оттуда я направился к горам Цинхуа и монастырю Цзинъе на горе Аньшань, а по пути почтил ступу Дао-сюаня [23]. Вскоре я прибыл в монастырь Цаотан, где почтил святое место Кумарадживы [24]. Затем посетил гору Тайбай, высота которой составляла 108 ли (на самом деле 3078 м) и на которой даже в летнюю жару не тает снег. Оттуда я прибыл в монастыри Эрбань и Дабань и в конечном итоге добрался до вершины Далунчи (Пруд великого дракона), где воды этого пруда делятся на четыре горных потока. Пройдя через город Цзыу, я достиг округа Ханьчжун, где посетил много исторических мест, таких как терраса, на которой император династии Хань Гао-цзу отдавал дань уважения своим генералам, храм Чжугэ Ляна в Баочэне и вечный огонь в честь Чжан Фэя. Миновав Лундун и пройдя через заставу Тяньсюн, я достиг Малого Эмэйя, заставы Цзяньмэнь (Ворота меча), монастыря Боюй, заставы Байма и гробницы Пан-туна и наконец прибыл в храм Вэнь-чан в провинции Сычуань. Преодолевая препятствия на пути по этой местности, мне пришлось подняться на гору Цицюй (Семь изгибов) и пересечь поток Цзюцюй (Девять изгибов), не говоря уже о заставе Цзяньмэнь, которая на самом деле походила на лезвие меча, перекинувшегося мостом между двумя крутыми скалами, как бы в подтверждение древнего изречения, что здесь один воин отразит нападение армии из десяти тысяч солдат.

Наверху располагался город Цзянвэй, где Бо Юэ некогда командовал гарнизоном. Было трудно пройти по дощатому мосту, перекинутому через пропасть, недаром древние говорили, что «легче подняться в небо». Продолжая путь, я достиг округа Наньсинь к югу от Гуанханя, где остановился в монастыре Баогуан и встретил там Новый год. Я шел в одиночку, имея при себе лишь чашу и монашеское платье, не обремененный лишней ношей, шел по горам куда глаза глядят и пересекал реки, а красота природы помогала очистить сознание.

Мой 49-й год (1888–1889)

В первый месяц я покинул монастырь Баогуан и начал свое путешествие по направлению к столице провинции Сычуань, Чэнду. Там я почтил зал Манджушри в монастыре Чжаоцзюэ, а также монастырь Цаотан и храм Цинъян. Оттуда, пройдя через Хуаян и Шуанлю, я направился на юг и подошел к уездам Мэйшань и Хунъя и шел дальше до тех пор, пока не достиг подножия горы Эмэй. После посещения пещеры Цзюлао при храме Фуху (где некогда Чжао Гунмин практиковал даосизм) я взобрался на вершину Цзиньдин горы Эмэй, где совершил воскурения.

Ночью я увидел над головой нечто подобное созвездию – бесчисленные «огни Будды», красота которых была неописуема. Я навестил настоятеля Инчжэня в монастыре Баогуан, где остановился на десять дней. Из монастыря Ваньнянь, в котором почтил зал Вайрочаны, я спустился с горы и пошел дальше, пока не достиг Ячжоу. Пройдя через уезд Жунцзин, я достиг Лудина вблизи западной границы провинции Сычуань и на пятом месяце пересек реку Лу. Недалеко от города Яаня через реку Дафу перекинут подвесной мост Лудин на металлических цепях, в 300 чжанов длиной (103 м). Он раскачивался, когда по нему шли, что требовало большой осторожности и обычно пугало путников. Двигаясь на восток, я прошел через Дацзяньлу, Литан (также называемый Лихуа), Батан (также называемый Баань) и оттуда, пойдя на север, достиг Цамдо. Продолжая свое путешествие на запад, я прибыл в Шиду, в Аланьдо[25] и Лари, где обширная территория была скудно заселена ханьцами, тибетцами, монголами и дикими племенами, говорившими на отличных друг от друга языках, лишь немногие из которых говорили по-китайски. В Литане есть священная гора Гонгкар (7556 м), святое место для последователей тибетского буддизма. В Батане очень высокие горы, а город Цамдо расположен в месте слияния рек. Большинство людей в этом районе были приверженцами ламаизма. Из Лари я пошел на юг и добрался до Цзянда (вероятно, Гямда), за которой начиналась тибетская граница. Продолжая свое путешествие через границу в Тибет, я переправился через реку Усуцзян [26], а потом через реку Лхаса и вскоре прибыл в Лхасу, столицу и объединенный административно-религиозный центр всего Тибета.

К северо-западу от города возвышалась гора Потала, на которой расположился в 13 уровнях дворец Потала. Его здания сверкали золотом на фоне голубого неба во всем своем внушительном величии. Именно здесь «Живой Будда», Далай-Лама, восседал на своем троне в окружении 20 тысяч монахов. Поскольку я не понимал по-тибетски, я просто посетил монастыри, совершая воскурения и отдавая дань почтения «Живому Будде».

Из Лхасы я направился на запад и, пройдя через Гонгкар и Цзянцзы, достиг Шигацзэ, к западу от которого находился монастырь Ташилунпо. Это было большое и красивое сооружение, занимавшее площадь в несколько квадратных ли и являвшееся административным и религиозным центром Западного Тибета, где другой «Живой Будда», Панчен Лама, восседал на своем троне в окружении четырех или пяти тысяч монахов. Во время своего путешествия из провинции Сычуань в Тибет, на что ушел год, я передвигался днем и отдыхал ночью. Зачастую я не встречал ни одной живой души в течение нескольких дней, поднимаясь в горы или переправляясь через реки. Птицы и звери были не такими, как в Китае, и обычаи также отличались от наших обычаев. Их сангха не предусматривала соблюдения монашеских правил, и в большинстве своем монахи ели говядину и баранину. Они разделялись на секты, знаком различия которых были красные и желтые шапки. Я думал о днях Собрания Чжэтаваны и не мог сдержать слезы[27]. Так как год приближался к концу, я вернулся из Шигацзэ в Лхасу и встретил там Новый год.

Мой 50-й год (1889–1890)

Мне не хотелось оставаться в Тибете, и с наступлением весны я отправился на юг через Лага и Ядун (иначе называемый Маотунь), который был воротами в Индию из Тибета. Я прибыл в Бутан, перейдя через горные цепи, названия которых были мне неизвестны, хотя я однажды слышал, как их называли «Луковичным хребтом» или «Снежным хребтом» (Гималаи).

У меня в стихотворении об этом есть строки:

Что горизонт рассекает,Теряясь в ясности пустоты?В этом мире, словно из серебра,Не уступающем блеском нефриту.

Оказавшись в Индии, я добрался до города Янпу [28], где совершил паломничество в различные святые места. Позже я прибыл в великий бенгальский город Калькутту, откуда морем направился на Цейлон. Будучи там, я продолжал свое паломничество по святым местам, после чего снова морем добрался уже до Бирмы. Там я посетил великую Золотую Пагоду (в Рангуне). Вблизи Моламьяйна, в Цзидили [29] я увидел необычный валун, возложенный, по преданию, на скалистом выступе Маудгальяной в древние времена. Многие преданные ему последователи приходили туда, чтобы отдать дань почтения.

На седьмом месяце я возвратился в Китай. Продвигаясь из Лашио, я прошел через заставу Ханьлун и вступил на территорию провинции Юньнань. Пройдя через Няньнин, Лунлин, Цзиндун, Мэнхуа, Чжаочжоу и Сягуань, я достиг Дали. Там я посетил великое озеро Эрхай, шум водопадов которого был слышен на несколько ли вокруг. Это было самое замечательное зрелище.

Когда я вернулся в Китай, моим первым обетом было посещение горы Петушиная Ступня (Цзи цзу), где я хотел почтить Махакашьяпу, который считал гору священной и на которой, по преданию, находясь в пещере, он был погружен в самадхи и ожидал будущего будду, Майтрею. От озера Эрхай я направился на северо-восток и через Васэ, Байдань, Пинша, Шаньцзяо и храм Даван в Аньбане достиг арки архитектурного ансамбля Линшань (пик Стервятника) у подножия горы Петушиная Ступня. На полпути к вершине находилась терраса Мингэ, где, как говорят, в былые времена остановились восемь принцев, следовавших за Махакашьяпой. Они не могли заставить себя расстаться с ним и, по преданию, остались на этой горе и продолжали свою практику здесь, став божествами – защитниками дхармы (теперь им отдавали дань почтения в близлежащем храме Даван).

Я взобрался на гору, достигнув пещеры-святыни Махакашьяпы с его изображением внутри. Говорят, когда Ананда пришел туда, чтобы отдать дань почтения, каменная дверь пещеры открылась сама собой. Это была высокогорная пещера, закрытая каменной стеной, напоминающей двери, которые называются «Хуашоумэнь» (Врата распускающегося цветка)[30], и за ней, как гласит предание, сидел Махакашьяпа, погруженный в самадхи. Эти двери, закрывающие вход в пещеру, напоминают огромные городские ворота в несколько сотен футов высотой и более сотни футов толщиной. Обе части дверей были сомкнуты, но линия стыка между ними четко просматривалась.

В тот день было много посетителей, сопровождаемых местными проводниками. Когда я совершал воскурения и поклоны, трижды прозвучал большой колокол. Сердца местного люда преисполнились радостью и благоговением. Кто-то сказал, что «всякий раз, когда здесь появляется просветленный человек, слышится звон колокола, бьет барабан или играет музыкальный инструмент. Мы все слышали о барабане и музыкальном инструменте, которые раз или два отмечали такие знаменательные даты, но пока еще никогда не слышали звона большого колокола. Судя по тому, что вы пришли сюда сегодня отдать дань почтения и прозвучал большой колокол, не является ли это верным признаком того, что вы обрели Дао?» Я тут же стал отрицать, что достоин такого приветственного знака внимания со стороны колокола. Это был последний день седьмого месяца.

Затем я совершил восхождение на вершину Тяньчжу (Небесный столп). Это была самая высокая вершина этой горы и расстояние между ней и подножием составляло тридцать ли (приблизительно 15 км). На ней располагались бронзовая гробница и ступа Шурангамы. Согласно летописям горы Петушиная Ступня, там некогда было 360 отшельнических приютов и 72 храма, из которых теперь сохранилось не более десяти. В более поздние времена монахи стали походить на мирян, и храмы в качестве собственности стали переходить по наследству из поколения в поколение, причем каждая община присваивала себе какой-то храм и не позволяла посторонним монахам останавливаться в них даже на короткий срок. Я вспомнил о процветании древних центров дхармы, сравнивая их с нынешним упадком, и не мог удержаться от вздоха сожаления. Несмотря на сильное желание вернуть этим местам их прежнее величие, я не знал, представится ли такая возможность.

Я спустился с горы через вершины Лянван и Цзюфэн и наконец достиг Юньнани. Далее я перешел через горы Шуйму, Линцю и Цзыси и достиг округа Чусюн. Там я остановился в монастыре Гаодин к западу от него. Вскоре после моего прибытия в монастырь он наполнился ароматом орхидей. В храме настоятель монастыря поздравил меня в связи с таким редким событием. Настоятель подошел ко мне и сказал: «Это божественное благоухание присутствовало здесь всего несколько раз за всю историю. Согласно преданию, на этой горе растут божественные невидимые орхидеи, которые источают свой аромат только тогда, когда ее посещает просветленный. Поскольку вся гора сегодня благоухает, это, должно быть, связано с вашей высочайшей добродетелью». Он был предельно учтив и настаивал на том, чтобы я оставался как можно дольше. Поскольку я спешил вернуться в свою родную провинцию Хунань, я вежливо отклонил его настоятельную просьбу. На следующий день я покинул монастырь и через округа Куньмин и Цюйцзин добрался до Пинъи, на границе с провинцией Гуйчжоу. Я продолжал идти на восток через Гуйян и Чжэньюань и после долгого пути достиг Маяна и Чжицзяна на западе Хунани. Я продолжил свое путешествие через округ Баоцин и прибыл в Хэнъян. Там я нанес визит почтения учителю Хэн-чжи на горе Цишань. Пробыв там десять дней, я снова пошел на север.

Прибыв в Учан провинции Хубэй, я посетил монастырь Баотун и отдал дань уважения настоятелю Чжи-мо. Изучив метод «Покаяния великого сострадания» (Да бэй чань), предписываемый Гуаньинь, я направился в Цзюцзян, где совершил восхождение на гору Лушань и почтил настоятеля Чжи-шань в монастыре Хайхуй. Находясь там, я присоединился к церемонии воспевания имени Будды. Затем, прибыв в провинцию Анхой и посетив гору Хуаншань, я совершил восхождение на гору Цзюхуа[31] и почтил ступу бодхисаттвы Кшитигарбхи и храм Байсуй. Я также приветствовал низким поклоном настоятеля Бао-у, поборника строгой аскезы, которому не было равных по невозмутимости. Затем переправился через реку к горе Баохуа и засвидетельствовал свое почтение настоятелю Шэн-сину, который уговорил меня встретить с ним Новый год.

На протяжении этих двух лет я преодолел расстояние в десять тысяч ли. Я всегда шел пешком, за исключением тех случаев, когда приходилось пересекать моря. Я переходил вброд реки и взбирался на горы, не страшась дождей, ветров, морозов и снегопадов. Пейзажи сменялись каждый день, но мое сознание был чисто, одиноко сияя, как полная луна в небе. Здоровье мое крепло и поступь убыстрялась. Я не испытывал особых трудностей в пути. Наоборот, я осознал всю пагубность своего прежнего пропитанного эгоизмом существования. Древние верно говорили, что «прочитав десять тысяч книг, следует пройти десять тысяч ли».

Мой 51-й год (1890–1891)

Я прибыл в Исин (провинция Цзянсу), где засвидетельствовал свое почтение настоятелю Жэнь-чжи. Хотя в монастыре Сяньцинь (в котором Цзун-ми, пятый хуаяньский патриарх, присоединился к будийской сангхе) шел ремонт, я провел в нем лето. Затем я отправился в Цзюйжун, где нанес визит почтения настоятелю Фа-жэню. Я помогал ему производить ремонт монастыря Чишань и провел там зиму.

Мой 52-й год (1891–1892)

В Нанькине я остановился у настоятеля Сун-яня и помогал ему в ремонте монастыря Цзинчэн. Упасака Ян Жэньшань часто навещал меня и мы беседовали с ним о «Хетувидья шастре» [32] (Инь мин лунь) и о «Шастре Светоча праджни» (Божэ дэн лунь)[33]. Я оставался в монастыре Цзинчэн всю зиму.

Мой 53-й год (1892–1893)

Вместе с учителями Пу-чжао, Юэ-ся и Инь-лянем я совершил восхождение на гору Цзюхуа. Мы привели в порядок хижины на вершине Цуйфэн и расположились там. Учитель Пу-чжао дал разъяснение пяти направлениям школы хуаянь. Поскольку учение Сянь-шоу [34] уже давно было предано забвению, люди, услышавшие о том, что его опять проповедуют, толпами приходили послушать. С той поры учение Сянь-шоу снова ожило в этом регионе, к югу от Янцзы.

Мой 54-й год (1893–1894)

Я оставался на вершине Цуйфэн и изучал сутры. Приехал учитель дхармы Ди-сянь, и мы провели все лето в горах. Потом он направился в Цзиньшань на зиму. В следующем году я оставался на Цуйфэне и изучал сутры.

Мой 56-й год (1895–1896)

Настоятель Юэ-лан из монастыря Гаоминь в Янчжоу прибыл в Цзюхуа и сообщил нам, что один из его покровителей по имени Чжу обещал оказать финансовую поддержку в проведении двенадцатинедельной медитации, включая текущие четыре недели. Он также сказал, что старый учитель Фа-жэнь из Чишаня возвратился в свой монастырь с надеждой, что все мы прибудем туда и поможем ему в организации этого мероприятия. С приближением дня открытия меня попросили покинуть гору первым. Добравшись до порта Диган в Датуне, я пошел вдоль берега реки. Вода в реке поднималась. Я хотел переправиться через реку, но лодочник запросил шесть монет. Поскольку у меня не было ни гроша, лодка отплыла без меня. Продолжая идти, я неожиданно поскользнулся, упал в воду и меня понесло течение. Я плыл по воле волн целый день и ночь, пока не оказался у порогов Цайши, где какой-то рыбак случайно поймал меня сетью. Поскольку на мне была монашеская ряса, он позвал монаха из храма Баоцзи, который узнал меня потому, что мы раньше останавливались вместе в монастыре Цзиньшань. Он испугался, подумав, что моей жизни грозит опасность, и воскликнул: «Это учитель Дэ-цин!» (т. е. Сюй-юнь, ранее, когда становился монахом, получивший имя Дэ-цин). Потом меня отнесли в храм, где привели в чувство. Из-за того, что меня било и мотало туда-сюда в бурлящем потоке, у меня шла кровь изо рта, из носа, из ануса и гениталий. Проведя несколько дней в монастыре Баоцзи, я вернулся в монастырь Гаоминь. Когда я встретил распорядителя (кармадана), он заметил, что я был бледен и изможден, и спросил, не болен ли я. Я ответил «нет». Затем я навестил настоятеля Юэ-лана. Расспросив меня о посещении горы Цзюхуа, он тут же попросил занять временную должность в организации приближающихся недель медитации. Я вежливо отклонил его просьбу, ничего не сказав о своем падении в воду, и просто попросил разрешить мне посетить эти мероприятия. Согласно дисциплинарным правилам монастыря Гаоминь, отказ от должности, предложенной настоятелем, считался оскорблением всей монашеской общины. Таким образом, я был признан правонарушителем и должен был быть наказан ударами деревянной палкой. Я принял наказание без слов, но здоровье мое ухудшилось. У меня были постоянные кровотечения, кроме того, с мочой выходили капли семенной жидкости. В ожидании смерти я упорно сидел день и ночь в зале для медитации с все возрастающим рвением. Достигнув глубокой концентрации ума в своей медитации, я совершенно позабыл о своем теле и двадцатью днями позже моя болезнь совершенно прошла. Когда настоятель с порогов Цайши принес мне одежду для участия в собрании, он с восхищением убедился, что я излучал здоровье. Затем он рассказал о том, как я упал в воду, и все монахи начали относиться ко мне с большим уважением. Меня в силу этого пощадили, освободив от работы в зале, так что я смог продолжить свою медитацию.

С тех пор как все мои мысли внезапно остановились, моя практика стала одинаково продуктивной и днем и ночью. Я двигался так быстро, как будто летал по воздуху. Однажды вечером после выполнения намеченной медитации я открыл глаза и увидел яркий свет, будто днем, который позволял мне видеть все внутри монастыря и за его пределами. Через стену я видел, как ответственный за светильники и благовония монах справляет малую нужду во дворе, видел монаха-гостя в отхожем месте и где-то далеко – лодки, снующие по реке, вдоль обоих берегов которой росли деревья. Все это было отчетливо видно. Случилось это во время третьего ночного бдения. На следующее утро я спросил монаха, ответственного за благовония, и монаха-гостя, соответствуют ли действительности мои ночные видения, и они оба подтвердили это. Зная, что это переживание – всего лишь временное состояние, достигнутое мною, я не стал придавать большого значения его странности. В двенадцатый лунный месяц, на третью ночь практики пришел дежурный монах, чтобы наполнить наши чашки чаем после того, как мы закончили очередную медитацию. Горячая жидкость случайно выплеснулась мне на руку и я уронил чашку. Упав на пол, чашка разбилась вдребезги, и это отсекло корень сомнений, и я возрадовался при жизни, будуто очнулся ото сна. Я вспомнил о том, как покидал дом, и о том, как вел жизнь скитальца, о том, как заболел, живя в хижине на берегу Хуанхэ, и о трудных вопросах, заданных мне мирянином Вэнь Цзи, который спас меня.

Что бы сказал Вэнь Цзи, если бы я тогда опрокинул ударом ноги его котелок и печку?[35] Если бы я не упал в воду и не заболел бы серьезно, я бы не оставался равнодушным как к благоприятным, так и к враждебным жизненным ситуациям. Я бы прожил жизнь напрасно и не испытал бы сегодня такого переживания. Тогда я продекламировал следующую гатху:

Чашка упала на полС оглушительным дребезгом.Пустота разлетелась осколками,Бешеный ум утих.

Я сложил еще одну гатху:

Мне руку обожгло, разбилась чашка,Семья распалась, близких нет – о чем тут говорить.Весна [36] настала, аромат кругом – цветы повсюду,Горы и реки, вся земля суть Татхагата.

Мой 57-й год (1896–1897)

Летом того года я прибыл в монастырь Цзиньшань в Чжэньцзяне, где остановился, чтобы уделить время изучению дисциплинарных правил. Старый настоятель Да-дин позволил мне остаться там на зиму.

Мой 58-й год (1897–1898)

Возвратившись в монастырь Цзиньшань после совершенного мною паломничества на гору Ланшань в знак почтения бодхисаттве Махастхаме, я получил приглашение от настоятеля Дао-мина отправиться к нему в Янчжоу и стать его помощником в монастыре Чжуннин. В четвертом месяце года учитель дхармы Тун-чжи трактовал «Шурангама сутру» на горе Цзяошань. Присутствовало около тысячи человек. Он попросил меня помочь ему в толковании этой сутры, и после того, как я это сделал, я покинул собравшихся и спустился с горы.

Родившись, я потерял мать, которую мне не довелось увидеть. Я видел в доме только ее портрет, и каждый раз, когда я думал о ней, мое сердце надрывалось. Ранее я дал обет отправиться в монастырь Ашоки (Аюй-ван), почтить останки Будды и опалить огнем палец в качестве жертвоприношения Будде во имя спасения моей любимой матери. Теперь я намеревался исполнить свой обет и отправился в Нинбо (где находился монастырь Ашоки). В то время учитель дхармы Хуань-жэнь и чаньский учитель Цзи-чань (известный также под именем «Осьмипалый аскет») были во главе монастыря Тяньтун (вблизи Нинбо), а учитель Хай-ань составлял летопись горы Ашоки. Все они просили меня помочь им, но поскольку я прибыл туда с намерением исполнить свой обет, я вежливо им отказал. В монастыре Ашоки я почтил останки Будды, и каждый день, начиная с третьего ночного бдения вплоть до вечерней медитации, за исключением тех случаев, когда я находился в главном зале, я использовал только свою подстилку вместо монастырских подушечек, совершая три тысячи низких поклонов. Однажды ночью, совершая чаньскую медитацию – будто во сне, – я неожиданно увидел ослепительно яркого золотого дракона длиною во многие чи. Он спустился с неба, подлетев к бассейну у зала реликвий. Потом я вскарабкался на его спину и воспарил в небо. Мы прилетели туда, где горы, реки, деревья и цветы неописуемо красивы, а дворцы и их палаты изысканно грандиозны. В одной из комнат я увидел свою мать и крикнул: «Мама, пожалуйста, поезжай на этом драконе в Западный Рай (Будды Амитабхи)». Когда дракон снова опустился, я, потрясенный, очнулся. Мое тело и сознание были в полном порядке, и смысл видения был совершенно ясен. Так единственный раз в жизни я видел свою мать.

С тех пор каждый день, когда появлялись посетители, желающие увидеть останки Будды в этом зале, я всегда был сопровождающим. Впечатления посетителей относительно останков сильно различались. Я смотрел на них много раз. В первый раз они мне показались размером с зерно маша и темно-пурпурного цвета. В середине десятого месяца, после того как я отдал дань почтения хинаянским и махаянским трипитакам [37], я снова пришел посмотреть на них. Они были того же размера, но на этот раз представились в виде сверкающих красных жемчужин. Поскольку мне не терпелось посмотреть, каким трансформациям они подвергнутся дальше, я снова совершил ритуальные поклоны и почувствовал боль во всем теле. Теперь останки казались крупнее зеленой фасоли, наполовину желтыми и наполовину белыми. Тогда я понял, что их размер и цвет изменяются в зависимости от возможностей органов чувств посетителя. Желая поскорее увидеть дальнейшие трансформации, я увеличил число поклонов, но в начале одиннадцатого месяца серьезно заболел. Я не мог продолжать наблюдение, и поскольку мое заболевание обострилось, меня отправили лечиться, но лекарства не помогали. Я не мог даже сидеть и лежал все время.

Старший монах Сянь-цинь, смотритель Цзун-лян и девица Лу делали все, чтобы спасти меня, но безуспешно, и уже думали, что приближается конец моего кармического пребывания в этом мире. Хотя я был готов позволить болезни следовать своему курсу, я был очень озабочен тем, что не успел опалить палец (во исполнение своего обета). На шестнадцатый день мою хижину посетили восемь человек. Они думали, что болезнь моя была не серьезной, и пришли специально для того, чтобы помочь мне опалить палец. Я вспомнил, что эта церемония была назначена на следующий день, и настоял на том, чтобы они приняли участие согласно договоренности. Старший монах и все, кто был с ним, не одобрили это намерение в связи с возможным риском. Я разразился слезами и сказал: «Кто может избежать смерти? Я хотел искупить долг перед своей матерью и дал обет опалить палец. На что мне жизнь, если я должен теперь отменить свое решение? Я готов умереть…»

Смотритель Цзун-лян, которому был 21 год, услыхав мою мольбу, со слезами на глазах сказал: «Не волнуйтесь, я заплачу за завтрашнюю вегетарианскую пищу и все устрою для вас». Я соединил ладони в знак благодарности. Семнадцатого дня рано утром пришел Цзун-лян с братом по дхарме Цзун-синем, чтобы помочь мне опалить палец. Несколько человек помогли мне добраться до главного зала, где вместе с собравшимися я почтил Будду, исполнив ритуал и продекламировав обеты и правила, а также «Строфы покаяния» (Чань-хуй вэнь). Я сосредоточенно произносил имя Будды и молился, прося его даровать духовное освобождение моей любимой матери.

Я еще чувствовал боль в начале церемонии, но по мере того как сознание очищалось, мудрость проявлялась все яснее. Когда я дошел до предложения «Все дхармадхату содержатся в теле Будды Амитабхи», каждый волосок всех моих восьмидесяти четырех тысяч пор на теле встал дыбом. Я не просил посторонних поддерживать меня (как это было прежде) и совершенно забыл о своей болезни. Подойдя без посторонней помощи к собравшимся, чтобы их поблагодарить, я возвратился в хижину. Весь следующий день я держал свой палец в солевой ванне и не наблюдал никаких кровотечений. Через несколько дней я оправился от болезни и постепенно возобновил поклоны. Я оставался в монастыре Ашоки до наступления Нового года.

Примечание Цэнь Сюэлюя, издателя Сюй-юня

Этот монастырь первоначально назывался монастырем Аюй-вана (ван, или царь, Ашока), но позже был назван монастырем Гуанли. Он был построен на горе Маошань в сорока ли к югу от деревни Нансян уезда Иньсян в Нинбо. В прежние времена – через несколько сот лет после нирваны Будды – Центральной Индией правил царь Ашока (приблизительно 274–237 гг. до н. э.). Говорят, что он поместил 84 тысячи останков Будды в драгоценные ступы и повелел богам захоронить их в разных местах. На востоке эти ступы появлялись одна за одной в девятнадцати местностях Китая, среди них были горы Утай и монастырь Ашоки. На горах Утай реликвия была помещена в ступу и ее нельзя было увидеть. Что касается реликвии монастыря Ашоки, на третьем году правления У-ди под девизом Тай-кан (282–303) династии Цзинь, после того как Хуй-да помолился о ее появлении, реликвия извлекла себя из земли, и тогда был построен монастырь и она была помещена в каменную ступу, дверь которой закрывалась на ключ. Когда посетители хотели посмотреть на реликвию, страж ступы получал уведомление. Оказавшись в зале, посетители прежде всего отдавали дань почтения Будде и затем выходили наружу и, коленопреклоненные, выстраивались в очередь, чтобы посмотреть на реликвию. Страж вынимал ступу, которая была в один фут и четыре дюйма высотой и более фута шириной. Она была пустотелой, и в нее был вложен герметичный прозрачный шар с иглой внутри, на конце которой находилась реликвия. Когда на нее смотрели, реликвия казалась то большой, то маленькой, то одним целым, то несколькими частями, то неподвижным, то двигающимся – в соответствии с особенностями восприятия каждого посетителя. Некоторые видели только одну, тогда как другие видели три или четыре реликвии. Цвет также варьировался – он мог быть голубым, желтым, красным или белым. Тот, кто видел в ней цветок лотоса или изображение Будды, считался наделенным прекрасной кармической связью с дхармой.

При династии Мин в правление под девизом Вань-ли (1573–1619) Лу Гуанцзу, председатель комиссии по гражданским делам, прибыл со своими друзьями почтить ступу и ее реликвию. В первый раз реликвия показалась ему размером с крошечную фасоль, затем постепенно начала приобретать размеры крупной фасоли, потом финика, арбуза и в конечном итоге представилась большим сверкающим колесом. Это освежило его сознание в отношении восприятия. Лу дал указание произвести ремонт разрушающегося зала, который по сегодняшний день находится в весьма приличном состоянии. Татхагата из чувства сострадания оставил свое тело дхармы, чтобы живые существа грядущих поколений могли проявить в себе сознание, преисполненное праведности и веры.

Мой 59-й год (1898–1899)

В том году ранней весной, когда отлили большой колокол для монастыря Цита (Семь пагод) в Нинбо, старый настоятель Бэнь-лай пригласил учителя дхармы Мо-аня дать пояснения к «Лотосовой сутре» и прибыл в монастырь царя Ашоки (Гуанли), попросив меня помочь Мао-аню. По этой причине я отправился в монастырь Цита и, после данных мною комментариев к этой сутре, направился к горе Тунгуань, где построил хижину и встретил Новый год.

Мой 60-й год (1899–1900)

Учителя Цзе-сэнь и Бао-линь пригласили меня в Даньян помочь произвести ремонт в монастыре Сяньтай, где я провел лето. На седьмом месяце я отправился в Цзюйжун, где учитель Фа-жэнь с горы Чишань уступил мне свою хижину на зиму.

Мой 61-й год (1900–1901)

Около десяти лет я провел в провинциях Цзянсу и Чжэцзян и теперь хотел совершить дальнее путешествие в горы Утай, после чего намеревался предаться углубленной практике в уединении на горе Чжуннань. Сначала я покинул Чишань и отправился в Чжэньцзян и Янчжоу, потом совершил паломничество на гору Юньтай (Облачная терраса). Продвигаясь дальше, я пересек границу провинции Шаньдун и посетил гору Тайшань (1524 м), ее священную восточную вершину. Снова направившись на восток, я дошел до гор Лаошань, где посетил пещеру Льва недалеко от места, где учитель Хань-шань [38] при династии Мин восстановил монастырь Хайинь. Затем я отправился в Цюй, чтобы почтить могилу и храм Конфуция[39].

Затем я взял направление на запад и однажды ночью добрался до какого-то разрушенного храма и остановился в нем. Там был лишь прогнивший гроб с перевернутой крышкой. Поняв, что гроб бесхозный, я устроился спать на нем, но где-то в полночь почувствовал, как что-то шевелится в нем, и неожиданно услышал голос, сказавший: «Я хочу выбраться отсюда».

Я спросил: «Ты человек или привидение?»

«Человек», – ответил голос.

«Кто ты?» – спросил я.