Грань человечности

– Пистолет! – Трегубов требовательно протянул руку. Тарас молча щелкнул застежкой кобуры-кармана на разгрузке, извлек оттуда АПС и передал полковнику рукояткой вперед.

Трегубов передернул затвор и взглянул на Киреева. Под взглядом налившихся кровью глаз полковника Киреев невольно вздрогнул.

– Киреев! Кру-гом!

Сержант дернулся, но автоматически выполнил команду.

– По проходу вперед – марш!

Перепуганные бойцы расступились в стороны, освобождая дорогу своему недавнему предводителю. Сглотнув, сержант зашагал вперед. В самом конце коридора повторный окрик полковника остановил его.

– Нале-во! – последовала следующая команда.

Киреев резко и четко, как на плацу, выполнил команду и, вздрогнув, отпрянул.

Прямо перед его лицом к прутьям прижалась отталкивающая, огромная морда. Большой, грязный пятак протиснулся между прутьев клетки и с отвратительным звуком втягивал в себя воздух. Маленькие, злобные глазки не мигая уставились на Киреева.

Сержант сглотнул.

Эта клетка была одиночной. В ней держали огромного, трехсоткилограммового племенного кабана по кличке Вепрь. Вепрь достигал в холке полутора метров, а про его злобный нрав бойцы знали не понаслышке. В дурном настроении он уже как-то подрал бойца, убиравшего у него в клетке. Тому две недели пришлось проваляться в санчасти. Огромный вес и злоба делали кабана настоящим монстром, который, однако, тоже требовал ухода, и бойцы тянули между собой жребий, кому сегодня идти в клетку к Вепрю.

– Открывай! – последовал новый приказ.

Киреев побледнел и замотал головой. Кажется, он понял замысел полковника.

– Открывай, я сказал! – Сержант замер, парализованный страхом, не в силах пошевелиться.

– Кобыев! – новый возглас полковника заставил вздрогнуть всех. Лишь бойцы взвода охраны замерли, словно статуи, держа на прицеле срочников.

– Я! – севшим голосом отозвался рядовой, которому казалось, что про него благополучно забыли.

– Помоги товарищу, а то его что-то заклинило, – с усмешкой отдал приказ полковник.

– Но, товарищ полковник…

– Что?!!

– Так точно! Слушаюсь! – на негнущихся ногах Кобыев проследовал в конец коридора. Один из бойцов охраны тут же взял на мушку Киреева, опасаясь, что тот выкинет какой-нибудь фокус.

– Открывай!

Позеленевший Кобыев откинул массивный железный запор и завозился с дополнительным засовом.

– Быстрее! – новый окрик Трегубова подстегнул его, подобно плети.

– Готово! – выдохнул рядовой.

– Возвращайся на место.

– Есть! – видно было, что этот приказ он выполняет с невероятным облегчением.

Полковник направился вперед. Он шел по коридору неспешной расслабленной походкой, а по обе стороны от него жались спинами к прутьям клеток испуганные солдатики. Трегубов и впрямь напоминал сейчас доминирующего хищника, царя зверей, степенно шествующего к водопою среди своих перепуганных подданных. Напротив сержанта Трегубов остановился. Зрачок пистолета немигающим взглядом смотрел Кирееву в грудь.

Полковник, не отводя глаз от сержанта, протянул руку и распахнул дверь клетки. Вепрь непонимающе отступил вглубь, к кормушке.

– Заходи! – тихо, почти ласково, проговорил полковник, приглашающе качнув стволом пистолета в сторону клетки.

– Господин полковник! – попытался подать голос со своего места Воронов, но Трегубов метнул на родственника такой взгляд, что тот предпочел умолкнуть.

– Заходи, мразь! – рявкнул полковник и, не дожидаясь реакции сержанта, схватил того за грудки свободной рукой, сделал шаг вперед и что было сил толкнул Киреева внутрь клетки.

Споткнувшись, сержант упал на спину и завозился в неубранном свином дерьме, пытаясь подняться. В углу глухо заворчал Вепрь.

Обреченным взглядом сержант проследил, как Трегубов тщательно запирает клетку. С лязгом засова из его души испарилась последняя надежда на благоприятный исход.

– Я сказал вам, что жизни этих вонючих животных для меня намного важнее, чем ваши. Это так. Их жизни – это свет, тепло, воздух, вода и мясо. Ваши жизни – лишние рты. Любой, чье существование не будет подчинено обеспечению жизнедеятельности объекта – ненужный балласт, зря потребляющий кислород. Паразит. А паразиты мне здесь не нужны. Но и от балласта я буду избавляться так, чтобы он стал полезным хотя бы своей смертью. С сегодняшнего дня я начинаю экономить комбикорм!

Обведя взглядом испуганных солдат, вновь прибывших, ничего не понимающих бойцов охраны, замерших в дверях, полковник на миг встретился взглядом с Вороновым. Ему показалось, или он заметил в его взгляде неодобрение? Пожав плечами, полковник повернулся к клетке с Вепрем и точным выстрелом раздробил сержанту колено. От грохота, прокатившегося по бетонному коридору, многие вздрогнули, а вопль боли раненого Киреева потонул в свином визге. Вепрь также сначала отшатнулся, врезавшись своим многокилограммовым телом в стену. Но через мгновение он уже жадно втягивал ноздрями воздух, почуяв в нем запах свежей крови. Медленно и нерешительно он сделал несколько шагов к лежащему на грязном полу сержанту.

Полковник с интересом наблюдал за ним. Огромный кабан повернулся вполоборота и уставился на полковника, будто спрашивая у того разрешения. Усмехнувшись этой мысли, Трегубов шутливо кивнул, и в ту же секунду Вепрь сорвался с места. Киреев страшно закричал, когда одно из копыт монстра проломило ему грудную клетку, но кабан не обратил на это внимания. Утробно рыча, он впился отвратительными мелкими зубами в лицо сержанта. Киреев отбивался, но разве можно остановить локомотив. Кабан только раздраженно всхрюкивал, не в силах зацепить кусок вожделенной плоти. Наконец ему удалось надежно впиться зубами, и он нетерпеливо дернул рылом. Раздался дикий вопль, и самые впечатлительные из солдат отвернулись в сторону. Трегубову картина тоже удовольствия не доставляла, однако ему нужно было держать лицо, и потому он, не отрываясь, наблюдал за пиршеством. Свиньи вокруг, почуяв терпкий аромат крови, будто взбесились, но ни один из людей, смотрящих на кошмарную казнь, не издал ни звука.

Когда тело сержанта перестало дергаться, полковник перевел взгляд на своих подчиненных.

– Я сейчас, возможно, скажу сакраментальную фразу, – негромкий звук спокойного голоса Трегубова прозвучал в абсолютной, как по мановению волшебной палочки, наступившей тишине, – но так будет с каждым, кто осмелится меня ослушаться.

С этими словами полковник направился назад. Проходя мимо Воронова, полковник, не глядя, вернул ему пистолет и распорядился вполголоса:

– Остальных – как и сказал – в карцер. На три дня. Здесь оставишь Кобыева с одним из своих, пусть позаботятся о животных. Офицерский сбор у меня в кабинете через полчаса. Ты – ко мне, как только здесь закончишь. Поговорим до того, как соберутся остальные. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник! – глухим голосом, не глядя на дядю, отозвался Воронов.

Сейчас, спустя много лет, Трегубов ни секунды не жалел о принятом тогда решении. После решительного разговора племянник согласился, что иначе – не выжить. На собравшемся офицерском собрании его также поддержали. Кто – из страха (рассказ о происшествии на ферме уже облетел объект, успев обрасти леденящими кровь подробностями), а кто – и искренне. Уж сильно велико было желание прожить остаток жизни за чужой счет. Никому из офицеров не хотелось спускаться на ферму и заниматься свиньями, а рано или поздно это пришлось бы делать, оставайся все по-старому. После собрания перестали существовать солдаты и офицеры, зато появились три своеобразные касты.

Каста рабов, в число которых вошли все солдаты срочной службы, кроме бойцов взвода охраны – те образовали касту воинов. Офицеры же стали кастой «думающих», как назвал ее сам Трегубов. На рабов повесили всю работу на объекте, держали их на ферме и кормили чуть ли не хуже свиней. Каста воинов занималась охраной рабов и «обеспечением безопасности убежища». Проще говоря, пара бойцов с автоматами постоянно присматривала, чтобы рабы работали и не испортили случайно или намеренно генератор, без которого дальнейшее существование не представлялось возможным, один – охранял коридор, ведущий к хранилищу, а остальные бесцельно болтались по убежищу, либо дули разбавленный спирт у себя на этаже. Раздача спирта была мерой, на которую полковник согласился, скрепя сердце. Как ни крути, а бойцов охраны было больше, чем офицеров, и подготовлены они не в пример лучше. По этой же причине и питание у них было неплохим. Бунта вооруженных бойцов убежище не выдержало бы. Ну а каста «думающих» жила в свое удовольствие, питалась как, чем и когда захочется, и только иногда контролировала работы.

В общем и целом существование рабовладельческой общины, в которую превратился личный состав режимного объекта, было тихим, вялым и безмятежным. Единственное, чем пришлось пожертвовать, – это поверхностью. Трегубов наложил жесточайший запрет на любое упоминание о возможном выходе из убежища. Боясь, что, узнав о том, что вверху можно вполне сносно существовать, его подданные разбредутся в попытке добраться до родных мест, полковник пугал людей ужасными монстрами, что бродят на поверхности, жутчайшим радиационным фоном и вечной тьмой ядерной зимы, опустившейся на планету. По его словам, члены общины были едва ли не единственными выжившими на Земле. Никто не спорил, и сытая жизнь продолжалась.

Полковник часто с тоской думал о том, что будь у них женщины, то они смогли бы образовать вполне жизнеспособную колонию. Но женщин не было, и приходилось только принять все так, как есть. Криво усмехнувшись, полковник бросил взгляд на голую пятку, высунувшуюся из-под одеяла. Он дернул локтем, заставляя сопящее тело подвинуться, и Кобыев, замычав во сне, перевернулся на другой бок.

Глава 3. Кто с мечом к нам придет…

Тарас осторожно высунулся из-под раскидистых лап ели, и, немного поерзав, устраиваясь поудобнее, поднес к глазам бинокль. В принципе, расстояние позволяло вести наблюдение и невооруженным взглядом, но старшему лейтенанту нужны были все подробности.

Окуляры бинокля глухо стукнули о панорамное стекло противогаза. Тарас выругался про себя. Как неудобно, непривычно, жарко и противно! Толстая резина ОЗК стесняла движения, замедляла и невероятно раздражала. Тарасу захотелось сплюнуть, но в противогазе это выглядело бы несколько нелепо. Спасибо, что противогаз хоть нового образца! И обзор намного лучше, и дышится легче. Да уж! Поможет ли только все это? Полковник говорит, что фон на поверхности не позволяет находиться там больше трех часов, даже используя средства индивидуальной защиты. По прошествии же трех часов даже прием ударной дозы препаратов, нейтрализующих действие радионуклидов, не гарантирует, что ты сможешь вернуться в убежище. И бойцы, уходившие чинить вентиляцию, недавно начавшую ломаться с неприятной регулярностью, подтвердили этот факт своими жизнями.

Несмотря на ОЗК и противогазы, несмотря на целый комплекс противорадиационных препаратов, которыми были укомплектованы аптечки ремонтников, несмотря на все меры предосторожности – никто из них не вернулся в Убежище. Да, все они были из касты рабов, но, тем не менее, у Воронова каждый раз сжималось сердце, когда Трегубов сообщал ему об очередном не вернувшемся ремонтнике. А в последний выход на поверхность с ремонтниками отправился один из людей Воронова. Дело в том, что боец, отправленный на замену подшипников в последний раз, со своей задачей не справился. Вентилятор так и не заработал, боец так и не вернулся. Трегубов предположил, что раб мог подвергнуться нападению хищников, которых и так в тайге хватало, а за несколько лет отсутствия человека зверья расплодиться должно было еще больше. На ремонт отправили трех бойцов со свинофермы, и придали им в охранение Вороновского зама, в полной выкладке. А через несколько часов Тараса вызвал Трегубов.

– Проходи, присаживайся. – Полковник повел рукой в приглашающем жесте.

– Спасибо, Петр Николаевич. Что там, вернулись наши? – Хотя прецедентов успешного возвращения не было, каждый раз Тарас надеялся, что картина на поверхности не так страшна, как ее обрисовал полковник, и когда-нибудь ему удастся покинуть опостылевшие стены Убежища. Что он будет делать дальше – Воронов не задумывался, главным было именно вырваться из давящего на мозг подземелья.

– Не совсем. Поэтому я тебя и вызвал. Вернулся один из рабов. Облученный донельзя, без ОЗК, противогаза и всего остального. Прежде, чем умереть, он рассказал, что группа подверглась нападению. Окончив ремонт вентиляции и поняв, что доза облучения, полученная ими – смертельна, они решили послужить Убежищу еще хоть чем-нибудь. Уже ставшие героями, спасшие нас всех от медленной смерти от удушья, они решили провести разведку на местности, насколько хватит сил! – голос полковника театрально возвысился, зазвучав настолько пафосно, что Тарас даже поморщился. Уж очень наигранно это звучало. Хотя с чего полковнику играть? Парни действительно герои, и достойны уважения. Просто Трегубов действительно за них переживает. Наверное.

Здесь мысли Тараса споткнулись о всплывшую в памяти картину со страшной казнью сержанта Киреева, когда это все только началось. Тогда Воронов оправдал для себя поступок полковника жесткой необходимостью, ведь не наведи тогда Трегубов порядок железной рукой, выживание всех, населяющих Убежище, было бы поставлено под угрозу. Но что-то в глубине души говорило ему, что это не так. Разделение на касты ему тоже не совсем понравилось, но во время голосования он оказался в меньшинстве. Только он, да начмед проголосовали против рабства и различий в питании, большинство же офицеров поддержало полковника.

Во-первых, кому-то работать действительно было нужно, а во-вторых… если бы Тарас захотел, он бы придумал и во-вторых, и в-третьих, и в-четвертых… Лучше всего на свете человек умеет находить оправдания своим поступкам или же, наоборот, бездействию. Тарасу было не до этого. Первые двое суток после Удара прошли для него, как в горячке, потом же его, как мешком по голове, накрыло осознание масштаба произошедшей катастрофы. Осознание того, что больше никогда не увидит молодую жену и двухлетнего сына. Никогда больше не приедет в гости к родителям, не выгонит из гаража свою видавшую виды «ауди» и не отправится вместе с соседом на двух-трехдневную рыбалку, которая чаще всего заканчивалась жутким похмельем и потерей части снастей. Не пройдет по улицам родного города, не поднимет голову к синему, безоблачному небу, подставляя лицо ласковым весенним лучам солнца.

Осознание того, что на весь остаток жизни его домом станет подземная казарма, с прикрученным к полу железным столом и откидной койкой невыносимо давило на психику. Одно время Тарас даже подумывал последовать примеру майора Фесенко, однако что-то удержало его от этого поступка. Со временем старший лейтенант смирился с положением вещей, но все равно не мог сдержать гримасы отвращения, глядя на толстых, обрюзгших, с трудом передвигающихся представителей высшей касты. Хотя Тарас и сам принадлежал к ней, однако жить он продолжал на этаже охраны. Все время, не занятое игрой в шахматы с начмедом (с полковником играть Воронов больше не мог, по непонятным ему самому причинам) и немногими обязанностями по Убежищу, проводил в импровизированном спортзале, стараясь удержать в форме хотя бы тело. Однополые отношения, получившие популярность среди высшей касты, вызывали у старшего лейтенанта чувство отвращения, и он предпочитал выплескивать тестостерон, остервенело меся грушу, или в спарринге с кем-либо из своих подчиненных. Бойцы, бывшие матерые волки из спецназа внутренних войск, также деградировали. Отсутствие нагрузок, тренировок, общее моральное состояние, доступность алкоголя и безделье превратили тренированных спецназовцев в располневшие, безвольные куски мяса. Лишь пара-тройка человек, глядя на командира, не вылезали из спортзала и с радостью принимали приглашение на тренировочный бой. Один из этих бойцов, его зам, Андрей Степанов, и отправился в качестве охранника на поверхность вместе с ремонтниками. Назначил его сам Трегубов, чему Тарас немало удивился. Он считал, что полковник и в лицо-то его парней не знает, не говоря уже про имя-фамилию. Однако факт оставался фактом: вызвав Воронова к себе, Трегубов поставил того в известность, что, согласно его распоряжению, вместе с ремонтниками на поверхность идет Степанов. «Без вопросов», – согласился тогда Тарас. Он так и не узнал, что перед выходом на поверхность Степанов упорно пытался встретиться со своим командиром и о чем-то с ним поговорить, но ему не дали такой возможности.

– В общем, завалил кто-то твоего Степанова и свинарей тоже завалили. Более того! Завалили их, когда они нашли несколько трупов наших бойцов, в нескольких километрах от входа в Убежище, в лесу. Их всех убили. Понимаешь? Всех! И тех, кто уходил ранее! Тех, кто клал свои жизни за то, чтобы мы могли продолжать жить! Эта тварь мочила и грабила наших парней, в то время как мы считали, что они становились жертвами радиации и мутантов! Так этого оставлять нельзя! Берлога того, кто нападал на наших ребят, где-то неподалеку, не иначе. Ты должен найти его и уничтожить! Иначе… Иначе эта угроза для всего убежища!

– Но ведь… Петр Николаевич, на поверхности же жизнь невозможна! Как же тогда там живут те, кто убивает наших?

Полковник пристально взглянул на родственника. В полумраке кабинета его глаза хищно блеснули.

– А я разве утверждал, что это люди?

Глядя на племянника, неуютно съежившегося в кресле напротив, полковник внутренне усмехнулся. Все складывалось, как нельзя удачнее. От придурка Степанова отделаться удалось с гарантией. Кто ж знал, что спецназер окажется настолько пронырливым? Оказывается, Степанов сам по себе совсем не глупый малый, уже давно следил за полковником, ощущая нестыковки в версии Трегубова о смертельно опасной поверхности. Сразу с командиром он говорить не стал, надеясь сначала собрать побольше доказательств. Так случилось, что полковник утратил бдительность и боец застукал его во время ежедневного снятия показаний с наружных, якобы вышедших из строя, приборов. Внешние камеры действительно давным-давно пришли в негодность, но показания радиометра, барометра, термометра и анемометра полковник регулярно снимал и записывал в толстую тетрадь. В этой же тетради он вел календарь. Когда Вороновский подчиненный увидел практически нормальные значения, от изумления он распахнул пасть так, что чуть стол ему слюной не забрызгал. Хорошо, что насколько он пронырливым был, настолько же и наивным. Трегубов толкнул ему телегу, мол-де, последние несколько месяцев обстановка на поверхности стремительно налаживается, но он, полковник, не хочет раньше времени давать своим людям даже луч призрачной надежды, ведь разочарование в том случае, если полковник ошибается, может быть сокрушительным. И вот, мол, именно сейчас, само провидение послало полковнику Степанова. Именно сегодня он собирается отправить наверх людей, чтобы они подтвердили или опровергли версию о том, что наверху все стабилизировалось. Но показания приборов не могут сказать, имеются ли на поверхности враждебные человеку формы жизни, и поэтому рабов кому-то придется охранять. И эта великая честь выпала на долю самого подготовленного и опытного бойца Убежища – на Степанова.

Тот от изумления только еще сильнее выкатил глаза. Конечно, ему очень хотелось быть героем, и он клятвенно пообещал ни слова не говорить никому, включая собственного командира, вплоть до самого выхода, время которого полковник постарался назначить на как можно более ранний срок. Полковник предполагал, что Степанов изменит решение и попытается поговорить с Вороновым, поэтому, под предлогом лучшего отдыха для будущего героя, благоразумно поместил спецназовца в апартаментах верховной касты, поставив часового у двери. Степанов несколько раз порывался спуститься на этаж охраны, но ему не дали. Только когда за «избранными» закрылся тяжелый люк гермодвери и Трегубов лично заблокировал тугой запорный штурвал, только тогда полковник позволил себе вздохнуть с облегчением. Если бы до Воронова дошло, что поверхность практически безопасна, власти полковника пришел бы конец. Трегубов не раз обращал внимание на то, как сильно тоскует по поверхности старший лейтенант. При первой возможности он ушел бы сам и увел бы своих людей, а без защиты касты воинов «думающим» давно бы вспороли животы. Этого Трегубов допустить ну никак не мог. Полковник не мог отказаться от своей призрачной, эфемерной власти, вкус которой так сладок. И пусть власть эта была мала, в масштабах Убежища, но его это абсолютно устраивало.

Когда ему доложили, что кто-то бешено колотит в герму с наружной стороны, он лично отправился в выходной тамбур, чтобы исключить малейшую вероятность распространения ненужной ему информации. Выслушав испуганного бойца, лопочущего про нападение на группу, полковник хладнокровно выстрелил из пистолета ему в голову. Теперь многое становилось на свои места. Еще когда он отправлял наверх первых ремонтников, он четко решил для себя, что назад пускать их не будет, и приготовился прочитать личному составу несколько лекций на тему лучевой болезни и мутаций, вызываемых воздействием радиации. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь сжалился над бедным «облученным» и впустил того назад в Убежище, раскрыв тайну полковника. Однако, к его удивлению, никто не ломился в запертую гермодверь, не стонал и не плакал по ночам у вентиляционных отдушин. Ему это было только на руку, и Трегубов ни на секунду не задумался над тем, что же с ними случилось. Он даже закрывал глаза на то, что многие из них тащили с собой на поверхность усиленный паек и зажиленный спирт – пикники там устраивать собирались, что ли? Сегодня же в этом деле проявилась некоторая ясность.

Этот сумасшедший, которого видел боец. Скорее всего, именно он позаботился о солдатиках, бродивших по зимнему лесу. Почему полковник так думал? Да потому что до ближайшего населенного пункта было свыше восьмидесяти километров, и ни один человек, будь он даже трижды безумным, не пойдет в глухую тайгу, в сторону, прямо противоположную возможным остаткам цивилизации. Значит тот, кто здесь бродит, находится в лесу с самого Удара. У Трегубова была гипотеза, кто именно это мог быть. Не так далеко от запасного выхода, того самого, через который он и отправлял наружу свои «ремонтные партии», находилась заимка, где жил местный лесничий. Если лесник не полный идиот и имел хотя бы минимальные навыки выживания в лесу, у него были шансы прожить бирюком все эти годы. А солдат зачем мочил… Да от скуки! По крайней мере, Трегубов вполне допускал такое толкование поступков отшельника.

Но, как бы то ни было, от ретивого лесника не помешало бы избавиться. Если он с обычным ружьем умудрился спецназовца завалить, то что стукнет ему в голову сейчас, когда к нему перекочевало все вооружение Степанова – одному богу известно. Да и свои проблемы заодно порешать можно. Трегубов уже давно задумывался, как бы по тихой воде избавиться от не в меру впечатлительного родственничка, но удобный случай все никак не представлялся. Теперь же одним махом можно избавиться от всех проблем! Помимо Воронова, во всем убежище лишь два человека не признали нерушимую власть Трегубова. Ну, вернее, до этого их было трое, но Степанов уже кормит в лесу падальщиков. Два сержанта ВВ, презревшие сытую жизнь обеспеченной касты, практически живущие в спортзале и всячески вступающиеся за рабов – вот еще два персонажа, избавившись от которых Трегубов вздохнет намного свободнее. Весь остальной личный состав спецназа ВВ давно и прочно смирился с положением дел, обрюзг и растолстел от безмерной жрачки, а практически неистощимые запасы спирта сделали из них самых настоящих алкоголиков. И пусть только кто-то попробует лишить их этого рая! Да они ему глотку перегрызут!

Все, что нужно полковнику, – это отправить всех троих навести порядок вокруг базы. Даже если безумный лесник не справится с троицей отлично подготовленных бойцов, назад их никто пускать будет. Трегубов объявит их заговорщиками, планирующими погубить Убежище, – и все будет в ажуре. Осталось только подумать, под каким соусом подать это своим верноподданным, но этим он займется позже. Сейчас ему нужно правильно и красиво поставить задачу старшему лейтенанту.

– Значит так, парни. – Тарас собрал своих бойцов в спортзале этажа охраны. – Нам поставлена практически невыполнимая, но чертовски интересная задача. Кто-то убивает наших ремонтников на поверхности. Нам необходимо выяснить, кто это, и ликвидировать опасность.

– На поверхности? Но…

Удивлению сержантов не было границ. Андреев, обладатель огромных голубых глаз, из-за которых к нему сразу же прилип трогательный и абсолютно не воинственный позывной Бемби, пялился на своего командира, как будто тот сказал, что никакой войны не было, а все эти годы проходили секретные учения. Реакция второго сержанта, Рязанцева, была спокойней. Дима Рязанцев вообще славился своей невозмутимостью. На поверхность – так на поверхность, че там.

Андреев справился со своим удивлением, и смог наконец задать осмысленный вопрос.

– Но ведь на поверхности невозможно выжить! Там же такой уровень радиации, что и часа нельзя пробыть! И мороз – минус пятьдесят четыре! И темно! Мы сами… – Сержант поперхнулся и замолчал.

– Короче. За несколько последних месяцев на поверхности произошли внушительные изменения. В лучшую сторону. Но это – строго между нами. Ни одна живая душа об этом знать не должна. Полковник не хочет, чтобы об этом узнали раньше времени, не хочет обнадеживать людей. На сегодняшний день, наевшись антирада, в ОЗК можно пробыть на поверхности около трех часов без особого вреда для здоровья. За три часа мы должны выяснить, кто нам противостоит, и ликвидировать угрозу.

– А кто нам может противостоять, если ты говоришь, что больше трех часов там не протянуть? И это сейчас. Раньше же вообще было нос не высунуть…

– Ну, во-первых – три часа – это с нашим уровнем экипировки. И препараты бывают поинтереснее, и костюмы не только ОЗК существуют. Во-вторых, полковник выдвинул одну очень интересную гипотезу. Кто-то из обитавших неподалеку людей мог измениться под действием радиации и перестать ее бояться. Ведь наша часть – не единственное обитаемое место в здешних краях. Есть и ИТУ, и метеорологические станции, затерянные в тайге. Да тех же лесников взять – здесь несколько лесничеств имеется, и мы на границе с одним из них находимся. Есть подозрение, что изменившийся лесник и орудует. Как бы то ни было, исходим из худшего варианта: противник разумен, его вооружение – трофеи, снятые со Степанова.

Бойцы потупились. Весть о погибших быстро пронеслась по Убежищу, однако нигде не было такой реакции на печальное известие, как на этаже охраны. Особенно среди последних, не опустившихся бойцов.

– И, вполне возможно, из-за воздействия радиации он быстрее и сильнее нас. Выходим завтра с утра. Прочесываем окрестности, находим и зачищаем чужака. Или чужаков. Ни в коем случае не забываем, что их может быть несколько! Задача ясна?

– Так точно! – В две глотки зычно гаркнули сержанты.

– Отлично. Завтра, в шесть – сбор здесь же. Получаем оружие, экип, медикаменты – и выходим. Разойтись!

И вот сейчас Тарас в бинокль наблюдал место предстоящих боевых действий. Сомнений в том, что виновником гибели солдат Убежища являлся спятивший лесник, не оставалось. Найденная неподалеку яма с останками, среди которых валялись клочья окровавленного камуфляжа, и протоптанная тропинка, ведущая от ямы к заимке лесника, служили тому доказательствами. Единственное, что не понятно было Воронову, – для чего тому это нужно было. Ведь, окажись Тарас в подобной ситуации, и встреть он людей после двадцати лет одиночества – да он бы им на шею кинулся и расцеловал бы. Видимо, действительно мозг лесника претерпел значительные изменения под воздействием радиации и человеческого в нем осталось мало.

Старший лейтенант снова сосредоточился на предстоящем задании. Если честно, он ожидал, что все будет намного проще. Ну вот никак не думал он, что на месте хлипкого забора, который нарисовало ему воображение, окажется высоченный частокол. Толстые бревна высотой под четыре метра были плотно подогнаны одно к одному и заканчивались заостренными верхушками. И думать было нечего штурмовать такую преграду, будучи облаченными в стесняющую движения химзу. А снять ее – означало сократить и без того малое время нахождения на поверхности. Воронов еще раз с досадой вспомнил испорченные радиометры. Был бы у них на руках хоть один исправный счетчик! Но, к сожалению, вся партия, которой комплектовалось хранилище, оказалась безнадежно испорченной. Заводской брак или неосторожность доставлявших запасы – неизвестно, но факт оставался фактом. Разумеется, Тарасу и в голову не могло прийти, что это плод усилий властолюбивого полковника. Предусмотрительный Трегубов, опасаясь, что кто-либо узнает истинное положение дел на поверхности, долго и вдумчиво приводил приборы в негодность.

Андреев, отправленный на разведку, вернулся, и знаками показал, что заимка со всех сторон представляет собой сплошное укрепление. Бревна для забора предприимчивый лесник заготавливал здесь же, не отходя от кассы, так сказать, поэтому местность вокруг забора представляла собой отлично просматриваемое, а значит, и простреливаемое пространство, усеянное торчащими из земли пеньками. Единственным проходом являлись крепкие ворота, сложенные из все тех же бревен. В них еще виднелась калитка, сбитая из толстых досок. Ну, что же… Видимо, придется идти через парадный вход. Скорее всего, калитка на засове, но вся эта фортификация явно не от людей придумывалась, так что сбросить засов труда не составит.

Знаками Воронов разъяснил бойцам свой план. Как таковой, он отсутствовал. Тарас с Андреевым выдвигаются к воротам, Рязанцев остается их страховать. Вооружение Рязанцева легко позволяло это делать на расстоянии до четырехсот метров, поэтому Дима со своим «Винторезом» облюбовал себе рухнувшую сосну, наклонно лежащую на стволе соседнего дерева. С высоты снайперу открывался отличный вид на двор заимки. С трудом забравшись по скользкому стволу, Рязанцев расположился меж сучьев, поерзал, поудобнее устраиваясь в неуклюжем ОЗК, и приник к окуляру прицела. Воронов и Андреев, прикрывая друг друга, на полусогнутых двинулись к воротам.

* * *

Захар уже успел основательно продрогнуть, когда наконец услышал тихое поскрипывание снега. Поспешно засунув термос с травяным настоем обратно в рюкзак, лесник прижался к земле и затаил дыхание. По тропинке тихо, стараясь не шуметь, водя стволами по сторонам и контролируя сектора, двигались три фигуры. Необычное, незнакомое Захару вооружение, плащи ОЗК с натянутыми на свиные рыла противогазов капюшонами, небольшие рюкзаки-«суточники» за плечами. Движения плавные, отработанные. Видно, что спецы, да. Вот только какого хрена они в резине-то преют? Пожалуй, не будь на бойцах громоздкой «химзы», Захар бы не рискнул с ними связываться, тихонечко прополз бы в другую сторону, раскопал бы замаскированные в снегу салазки с припасами и дернул бы в сторону города. Нехай красавчики с оставленными сюрпризами ближе знакомятся, ага. Но сейчас, подметив пусть редкие, но лишние движения и неловкие позы, принимаемые бойцами время от времени, в нем крепла уверенность, что зачистить перед уходом тылы – не такая уж и непосильная задача. Да, перед ним, бесспорно – профессионалы, но! Во-первых – громоздкие костюмы ОЗК явно не были привычны для бойцов, а это уже минус к их боевым навыкам. Во-вторых – мужики ощутимо нервничают. Это ощущалось в каждом их движении. Казалось, что-то их тяготит, им невтерпеж закончить со своим делом и свалить. Даже те, что попадались Захару ранее, были пораскованнее. Эти же вели себя так, будто каждую секунду им угрожает смертельная опасность. Нервозность движений выдавала их с головой. Чего боятся – непонятно, однако их страх Захару был только на руку.

Подобравшись к началу вырубки, фигуры опустились в снег, будто совещаясь о чем-то, да, скорее всего, так оно и было. Один из «прорезиненных», видимо, старший, показал что-то жестами своим подчиненным, один из которых сразу же отвалил в сторону и по широкой дуге отправился в обход заимки. Захар напрягся было, но, глядя, как двое других по очереди разглядывают его дом в бинокль, успокоился. Третьего, видимо, отправили разведать, что там, с другой стороны дома, и пока он не вернется, активных действий не предвидится. Зевнув, Захар покопался в боковом кармане рюкзака, достал оттуда полоску вяленого мяса и, засунув ее в рот, со скучающим видом приготовился к длительному ожиданию.

Вчера он решил-таки уходить. Небольшой рюкзак, снятый с Рэмбы, как он окрестил для себя необычного бойца, набил всем необходимым. Термос с настоем трав, который вот уже несколько лет с успехом заменял ему чай, длинные полоски вяленой зайчатины, допотопный радиометр, «прихватизированный» в одну из былых вылазок в городок из кабинета ГО местной школы. Коробку с самолично переснаряженными когда-то патронами, тестовой, так сказать, партией, испробовать которую он так и не решился, а потом и вовсе забыл про них. А сейчас нашел – и порадовался. Вчера он долго думал, что делать с образовавшимися двумя единицами «длинноствола». Таскать и ружье, и «калаш» желания не возникало. Запутаешься еще в ремнях в критический момент, и – пишите письма. Поэтому после некоторых раздумий и колебаний «ТОЗ» лишился приклада и половины ствола и превратился в самый настоящий обрез. Идеальное оружие ближнего боя! И мощное, и особых снайперских навыков от стрелка не требует. Заряжай хоть дробь, хоть картечь – и пали, не целясь. После некоторой возни с ножом, иглой и частью ремней с разгрузки Рэмбы, Захар сваял не особо эстетичную, но очень даже функциональную кобуру для обреза. Выглядит страшновато, зато отлично крепится к ноге. И движению не мешает. И выпасть – не выпадет, а достать – дело одной секунды.

«Калашников», который выглядел незнакомым, при ближайшем рассмотрении оказался точно таким же, как тот, который Захар столько раз собирал и разбирал на уроках ДПЮ и позже – в армии. Норматив на скорость он сейчас, конечно не сдаст, но и запустить оружие не запустит. Это хорошо. Нож, снятый все с того же поставщика подарков, Захару глянулся тоже. Прямой, в меру длинный, обоюдоострый, с серрейторной заточкой ближе к рукояти, он ложился в руку идеальным орудием убийства. Даже не раздумывая, Захар сменил свой старый охотничий нож на это чудо. Бинокль, сверток с вяленым мясом, две фляги – одна со спиртом, другая с водой, импровизированная аптечка. Все. Больше в этот рюкзак класть что-либо смысла нет. Разве что… лесник с сомнением покосился на лежавший на столе пистолет. Раньше Захар таких не видел. Вроде и тот же «Макаров», но как-то поменьше размерами. Что означает надпись «ПБ» Захар дотумкал, только когда нашел в кармашке кобуры стальную трубу глушителя. Бесшумный, значит, ага. К пистолету было два магазина, помимо того, которым он уже был снаряжен. К автомату – целых четыре. Подумав, Захар решил, что столько железа таскать на себе – резона нет, и убрал пистолет, вместе с кобурой, глушителем и магазинами в рюкзак. Все. Теперь здесь точно все.

На очереди – припасы. Для них – большой туристический рюкзак. Тащить на себе его не придется, он на санках поедет. В него – все то, без чего не обойтись в дальнем походе. Почему в дальнем? Да потому, что в городке оставаться тоже бессмысленно, наверное. Город – да, однозначно, но только как промежуточная цель путешествия. Куда идти дальше, он решит. По дороге. Даже без предостережения, полученного во сне, Захара уже начинало захлестывать раздражение от сидения на одном месте. Сначала, когда была жива семья, он считал, что так будет лучше, потом ему было все равно. Сейчас же, когда жуткий рубец в душе ныл все тише, он начинал ловить себя на мысли, что сидеть посреди заснеженной тайги становится откровенно скучно. Опять же, что-то людно тут в последнее время становится. Припасы на исходе, в рейд за восемьдесят километров пешим строем не выдвинешься, а вот если с концами…

В большой рюкзак отправилась двухместная туристическая палатка, примус, спиртовка. Подумав, Захар решил не тащить ни порох, ни дробь, ни форму для отливки. Все необходимое наверняка сохранилось в городе, так что лучше запастись едой, бумагой для розжига костров, да теплыми вещами, еще не поеденными молью. Одежду он в городе тоже найдет, вот только туда еще дойти надо. Боеприпасов ему хватит точно, а вот мерзнуть – нехорошо.

Уже почти укомплектовав рюкзак, Захар вдруг в сердцах швырнул его на пол. Да какого хрена, в конце концов? Почему он должен бежать из собственного дома? Бежать, даже не попытавшись дать отпор? Да, он все равно собирался уйти, но одно дело – уйти добровольно и совсем другое – бежать, подобно загнанному животному! Да еще и оставить здесь все то, что он с таким трудом нажил! Относительно безопасный, уютный дом, припасы, приспособления для выживания. И кому-то все это достанется даром? Ну, нет! По крайней мере, несколько сюрпризов гостям он оставит, а там – поглядим. Может, еще и самих гостей потрепать получится! Взгляд упал на лежащий отдельно гранатный подсумок, снятый с трофейной разгрузки. Хищно оскалившись, Захар достал одну из гранат – ребристую «эфку» и ухмыльнулся, глядя на нее.

Под чулками ОЗК похрустывал снег. Сосредоточенно водя стволом «Вала» из стороны в сторону, Тарас старался контролировать сектора, изредка поглядывая на спину идущего впереди напарника, но, то и дело отвлекался на собственные мысли.

Кошмарная поверхность оказалась мифом. Перед выходом полковник отчасти открыл карты перед родственником, рассказал ему, что уже несколько месяцев фиксируются улучшения, что он подумывает о переселении из подземелья, и только ужасная радиация тому помехой. Сейчас Тарас сомневался в этих словах. Лес выглядел точно так же, как и восемь лет назад, деревья не казались искореженными радиацией, как ему представлялось. Так ли она велика? С другой стороны, полковнику нет смысла врать. Он точно так же, как и другие, тяготится подземным заключением. Вот только тяготится ли? Если здраво рассудить, то у Трегубова в Убежище вполне комфортная жизнь и абсолютная власть. Мог ли он кормить личный состав страшными историями, только для того, чтобы эту власть удержать? Ответ – мог. Ему это выгодно.

Тарас не сомневался ни минуты: окажись жизнь на поверхности возможной, весь его взвод покинул бы Убежище и отправился на поиски уцелевших. В конце концов, не так уж тут и далеко от цивилизации. В городке, что неподалеку, вполне можно привести в рабочее состояние какую-нибудь технику, те же снегоходы, и на них двинуть дальше. А без преданной охраны царствию Трегубова – конец. Его тем же свиньям и скормили бы. По крайней мере, несколько лет назад. Сейчас Воронов уже не был уверен, что его бойцы последовали бы за своим командиром. Слишком уж вольготную жизнь им предоставил полковник. Придется жестко поговорить с родственничком по возвращении. Но это потом, а сейчас…

В размышлениях Тарас и не заметил, как они добрались до ворот. Твою ж мать! А если бы опасность? Так и проморгал бы. Хорошо, спину Рязанцев страхует. Идущий впереди Бемби поднял вверх сжатый кулак: «Стоп!». Они вплотную подошли к калитке. Показав жестом, мол, страхуй, Андреев извлек нож и теперь старался поддеть засов. Через какое-то время ему это удалось, доска, запиравшая вход, выскользнула из креплений и мягко упала в снег. Взяв оружие наизготовку, Андреев ногой толкнул дверь, и они ввалились во двор.

Захар видел, как отправленный на разведку боец вернулся и жестами объяснял что-то своему командиру. Тот ответил такой же серией коротких, рубленых движений. После чего третий вояка, вооруженный, судя по массивной оптике, чем-то снайперским, полез на поваленное дерево. Дерево при этом качалось, с его веток ссыпался вниз снег. Захар аж покачал головой. Ну вот, как дети малые, ей-богу! Будь они без этих презервативов резиновых – их бы ни увидеть, ни услышать, а так – как медведи неуклюжие, чесслово! И чего они их понапяливали?