Помоги проекту - поделись книгой:
Они гуляли долго, и художница, в отличие от своего спутника, успела порядком замерзнуть. Вот, только желание возвращаться домой не появлялось, и прогулка продолжалась.
— Почему так?
— Понятия не имею, — пожал плечами Марк, — может, все дело в том, что ты умеешь видеть, что не замечают другие люди.
— Вроде, они смотрят, но не видят? — шутливо поинтересовалась та.
— Да. Вроде того.
Моника в задумчивости подняла голову, разглядывая свинцовое небо, потемневшее в преддверии наступающих сумерек. Снегопад стал сильнее. По щекам же стекали капельки влаги — растаявшие снежинки.
— Почему ты одна живешь? — внезапно последовал вопрос от ангела.
Он редко их задавал, обычно эту роль на себя брала Моника. Все-таки любопытство было ее неотъемлемой чертой. Такой же, как и вспыльчивость.
— У меня был любимый человек, но он ушел к другой.
— Он знает о твоей болезни?
— Да, — говоря, она подставила руки, ловя падающие хлопья, — он бросил меня, узнав о ней. Каково это быть посланником Смерти?
— Тяжело…
— ?
— Тебе отведено только место зрителя. Ты видишь все в человеческой жизни: ошибки, обманы, иллюзии и мечты, которым не суждено сбыться. Знаешь, это своего рода мое наказание: без возможности жить заново, я могу лишь наблюдать, получая от этого крохотные частички жизни… Я краду их у доверенных мне людей, живя с ними, делая тоже самое, что и они. Играю в жизнь.
Он замолчал.
Они прошли в молчании до конца парка, покинули его через арку и вышли на широкую улицу Армейскую, миновав которую ангел и девушка должны были попасть во дворы многоэтажек. А там и до дома недалеко.
— Ты замечательно рисуешь, — сказал Марк, когда они перебегали пустую дорогу.
— Спасибо.
— Нарисуй меня, — и заметив вопрос во взгляде девушки, пояснил. — Я хочу увидеть себя.
— В квартире есть зеркала… — начала было Моника, но ангел ее перебил.
— Я не могу видеть свое отражение… — спустя секунду Марк продолжил, — за прошедшие столетия и я забыл, как выгляжу… забыл, кем был.
— Для тебя это важно, и я нарисую твой портрет, — и без объяснений Моника понимала, как это значимо для Проводника.
— Спасибо, — и он улыбнулся.
Искренней и теплой улыбкой. Живой улыбкой, а не кривой язвительной усмешкой Темной Госпожи.
Марк расположился на диване: расслабленная поза, нога закинутая на ногу, одна рука на подлокотнике, другая лежит на колене. Моника же сидела напротив него, на стуле и пристально вглядывалась в его лицо.
Тонкие аристократические черты лица, слегка раскосые глаза, изящный нос и губы правильной формы, аккуратный подбородок — невероятно красив той возвышенной, непостижимой красотой, вызывающей желание любоваться ею издалека. Иначе можно обжечься холодом.
Марк сидел неподвижно, и иногда Монике, водившей пастелью по бумаге, казалось, что ангел на самом деле прекрасное изваяние, неведомым образом оказавшееся в квартире. Только когда Марк поворачивал голову и смотрел на нее, девушка с облегчением прогоняла прочь из головы это сравнение — вот, он, живой. И он здесь — рядом.
Стемнело быстро — зимой это обычное дело. Когда время приблизилось к восьми часам, Моника закончила работу.
Увидев, что она отложила в сторону кусочек мела и вытирает измазанные пальцы припасенной салфеткой, Марк поднялся. Подошел…
Она с замиранием сердца наблюдала за его реакцией, но вместо похвалы или критики в свой адрес, девушка не услышала ровным счетом ничего… Только взглянув на ангела, художница поняла, в каком шоке он находился — расширенные от изумления глаза жадно пожирали изображение, будто видели его впервые.
Молчание затягивалось, а напряжение внутри постепенно нарастало. Ей очень хотелось, чтобы работа понравилась Марку, но он не издал ни звука — просто стоял и рассматривал картину, изредка проводя в воздухе, в паре миллиметров от бумаги, пальцами, будто обводя черты лица.
— Тебе не нравится? — тихо спросила она.
Он наконец-то оторвался от портрета и взглянул на Монику. Проговорил приглушенным голосом:
— Нам говорили, что мы красивы. Я одновременно вижу здесь себя и чужака… Неужели во мне так много холода? — пальцы в воздухе повторили нарисованные линии.
Моника понимала, что сейчас лучше ничего не говорить. Плотину равнодушия ангела прорвало, и он открылся… первый раз за месяцы знакомства.
— Я помню голубые глаза, — продолжал он, снова глядя на портрет, — ясные, как чистое небо. А сейчас они полны темноты, той самой, которой так боятся люди после смерти.
— Я лишь передала то, что видела. Прости.
— Не надо извиняться. Мы посланники Смерти и не должны быть полны жизни. Я благодарен тебе за эту картину. Очень.
— Пусть тебе это будет моим подарком.
— Спасибо…
Моника взяла его за руку — ей это показалось необходимым в такой момент. И шестое чувство не обмануло — пальцы мужчины сжали узкую ладонь в ответ.
Белая, как снег, кожа была холодна, однако Моника чувствовала, как она постепенно согревается — её тепло передавалось ангелу.
— Тебе, наверное, неприятно, — он попытался убрать руку, но девушка только крепче стиснула пальцы.
— Прекрати. Ты не лед, как сам себя величаешь.
Он хмыкнул.
— Куда мне до вас, живых…
— Верно. Жаль, что только в конце понимаешь, как бесцельно свою жизнь потратила.
— Нет, — он мотнул головой и кивнул в сторону нарисованного портрета, — ты нашла себя в этом мире. А ведь многие люди теряются. И им очень сложно обрести себя вновь, потому что спохватились поздно.
Тридцать первое декабря — Новый Год. В небольшой гостиной был накрыт скоромный стол — пара салатов, жареная курица с картофелем и пирожные. Рядом с восковым дедом морозом, на макушке у которого горел язычок пламени, стояла бутылка шампанского и хрустальный графин с красным вином.
Моника щелкнула пультом — включился телевизор. Теперь кроме свечей в изящных серебряных подсвечниках, комнату освещал и синий свет экрана.
— Скоро будет речь президента, — рассеяно, в пустоту произнесла девушка.
— Ты поступила крайне глупо, не согласившись отпраздновать с родными, — и пустота ей ответила.
Повернув голову в сторону, Моника увидела замершего в дверном проеме ангела.
— Не хочу, чтобы они видели меня такой… — проговорила мрачно.
За последние два месяца она сильно похудела, вес резко прыгнул с шестидесяти килограмм на сорок восемь. Стала хуже кожа, волосы — цветущая красота молодости начала увядать под воздействием болезни.
— Они твои родственники…
— Поэтому пусть запомнят меня не ходячей грудой костей, а веселой и жизнерадостной Моникой, — оборвала ангела та, переключая с канала на канал. — Посмотри, какой стол лучше. Тебе нравится?
— Поиграем в праздник? — ехидно поинтересовался Марк.
— Да. Давай сегодня сделаем вид, что мы просто люди… Ты человек, я тоже: никакой смерти, никакого долга. Мы с тобой просто люди, мы просто празднуем такой простой праздник. Просто всё…
Глядя на сидящую на диване девушку, подобравшую к себе ноги, Марк кивнул, соглашаясь с идеей.
Когда Моника повернулась в его сторону — крыльев у ангела не было. Перед ней стоял парень, одного с ней возраста, одетый в джинсы и клетчатую рубашку, чей воротник небрежно расстегнут.
Заметив ее ошарашенный взгляд, Марк улыбнулся и взъерошил волосы.
— Мы просто люди. Забыла?
— Нет, — ее губы растянулись в ответной улыбке. — Прошу к столу.
Иногда игры нужны для выживания. Сладкие иллюзии — пилюли от горькой реальности.
Когда президент появился на экране, в бокалах весело шипело шампанское — пузырьки газа поднимались вверх, к белоснежному покрову пены.
Последние слова поздравительной речи, куранты бьют заветные двенадцать ударов…
Десять!
Они улыбаются друг другу.
Одиннадцать!
Поднимают бокалы, готовясь встретить новый две тысячи шестой год перезвоном хрусталя.
Двенадцать!
Сладкий вкус шампанского. Моника его почувствовала, когда ангел, притянув ее к себе, впился в пухлые губы девушки жадным поцелуем.
Желание разлилось по венам — девушка прижалась крепче к юноше, запустив пальчики в его жестковатые волосы. Его же руки скользнули вниз по талии.
Поцелуй прекратился также внезапно, как и начался — Марк в один момент оторвался от губ Моники, и когда та наконец открыла глаза, лукаво усмехнулся:
— Мы сегодня просто люди. Не забыла?
— Нет.
— Тогда может еще шампанского?
Танцующие в темных глазах бесенята подсказали девушке — это только начало игры.
— Давай.
Хмель кружил голову, но еще больше опьяняла страсть, жаром бегущая вместе с кровью по артериям. Она сладким туманом заволокла сознание, обнажила скрытые доселе желания, толкая к их исполнению.
Прикосновение прохладных пальцев к разгоряченному телу, то нежные, то страстные поцелуи, крепость мужского тела, прижимающего к себе женское, ее тонкие пальцы…
Она жадно хватала воздух, когда мужские пальцы сжали небольшую упругую грудь, и когда ангел слегка прикусил затвердевший сосок. Ногти сильнее впились в кожу на спине, оставляя после глубокие следы-полумесяцы, как только рука, еще недавно сжимавшая грудь, спустилась вниз: скользнула по животу, задержавшись и обводя пупок, затем игриво проводя прямую линию, спустились к лобку и, наконец, достигла заветной цели.
Приглушенный стон сорвался с ее губ, когда следом за пальцами, туда проник и язык Марка… Стеснение, вызванное ранее неизведанной лаской, почти сразу же было смещено наслаждением. Где только ангел этому научился, осталось для девушки загадкой, хотя она особо и не задавалась этим вопросом.
Она стонала, сжимая то и дело простыни, а он продолжал ее ласкать, обхватив узкие бедра.
Где-то там вдалеке лаяла собака, шумели машины, проезжая мимо дома, смех доносился из соседней квартиры, но это все доносилось лишь отголосками, будто комнату накрыл стеклянный купол.
Горячие дыхание партнера, сбивчивое и частое. Сердце, которое будто кувалда, билось в груди. И желание ощутить его, терзало изнывающее тело.
— Так, ведь нельзя да? — прижимаясь к нему крепче, прошептала Моника.
— Нельзя.
— Но…
— Забудь обо всем… Просто забудь…
И она забыла — не насовсем, на короткое время. Отпустила все то, что сдерживало ее… полностью отдалась ему и бурлившей внутри страсти.
Когда он вошел в нее, Моника сильнее прижала к себе мужчину, но вот короткая вспышка боли прошла, и её объятия стали расслабленней.
— Не уходи… — страх смерти и одиночества для нее сплелся в один тугой клубок, который то и дело давил в груди, напоминая о себе.
Вот, и сейчас настал этот момент, когда Моника испугалась потерять то единственное, что обрела, стоя почти у самого конца своего пути.
— Не уйду.
Просить смерть задержаться, потому что рядом больше никого нет. Она останется, потому что так же одинока…
Поделиться книгой: