Завтра не умрет никогда (Сборник)

В этот момент он снова почувствовал, как что-то проникло в его скафандр, и с легким дуновением пробежав по телу, снова, как в первый раз, вошло в его сознание. Перед ним снова побежали только что виденные им картины собственной жизни, только теперь они шли почему-то в обратной последовательности. И в тот момент, когда он увидел, как появляется на свет из чрева матери, он очнулся и чуть не упал. Нога, зависшая в воздухе, опустилась на песок, и он чуть было не потерял равновесие. Его спасла натянутая веревка, которую он держал руками. Он сделал еще один шаг и понял, что может идти. Неведомое поле исчезло, и Зуни сделав несколько шагов, оказался на площадке подъемника. Он быстро отвязал веревку от себя и, нажав кнопку, поднялся наверх. Дверь шлюзовой открылась, и он оказался на челноке.

— Есть, мы спасены, — заорал он, — живо на корабль с этой чертовой планеты.

— Команда принята, делаю экстренный подъем челнока с планеты. Место назначение — основной корабль.

Зуни шлепнулся прямо в скафандре в кресло и почувствовал, как его вдавило в него из-за возникшей перегрузки, но ему было все равно, лишь бы поскорее выбраться отсюда живым, и потому он снова крикнул:

— Полный вперед, самый полный.

Челнок устремился вверх и через несколько секунд каньон остался позади.

Челнок аккуратно опустился на платформу корабля, затем прошло еще несколько минут, которые понадобились для процедуры прохождения шлюза. Только после этого диспетчер оповестил, что можно выходить.

Зуни откинулся на сиденье, продолжая сидеть в челноке, словно не верил столь чудесному спасенью. Поняв, что он до сих пор в скафандре, он встал и пошел к выходу. Сняв скафандр, бросил его на пол и, выйдя из челнока, отправился в свою кабину на втором ярусе.

— Железяка, ты что молчишь? С тех пор как мы улетели с планеты, ты не произнес ни слова.

— Я думаю.

— Ах, ты думаешь. Интересное дело и давно ты думаешь?

— С тех пор, как мы улетели с планеты.

— Может, поделишься со мной своими думами?

— Меня дважды просканировала неизвестная мне субстанция. По всей видимости, энергетического характера.

— Меня тоже, ну и что из этого, главное, что мы остались живы.

— Тем не менее, она внесла определенные коррективы в меня, я это чувствую, но не могу определить, что именно.

— В тебя?

— Железяка, не смеши мои носки, какие в тебя можно внести коррективы. И потом, сделай себе стандартную процедуру проверки всех файлов, проверь на наличие вирусов и забудь обо всех сомнениях. Ты слышишь меня, железяка. Чего молчишь?

— Знаешь Зуни, мы летаем с тобой уже десять лет, и мне порядком надоело, что ты постоянно зовешь меня железякой.

Зуни опешил от такого неожиданного заявления и с удивлением спросил:

— Извини, а как я должен тебя называть?

— Как угодно, только не железякой. Это очень обидно для моего самолюбия.

— Не понял, чего?

— Самолюбия.

— По-моему ты явно перегрелся после такого количества тестов, или это на тебя и правда, подействовало так сканирование, впрочем какие проблемы, скажи, как тебя называть и все дела.

— Мне нравиться имя Роджер.

— Что? — с еще большим удивлением произнес Зуни.

— Да, именно Роджер, пожалуйста, впредь называй меня так.

— Да ради Бога, какие дела, Роджер, так Роджер. Ты лучше скажи, что мы будем докладывать на базе по поводу всего случившегося?

— Ничего.

— То есть как это ничего?

— Так ничего, поскольку докладывать не о чем.

— Слушай желе, тьфу, Роджер, ты соображаешь, что говоришь. Как это мы доложим, что ничего не было. В любом случае из отчета автоматически станет известно о сигнале с планеты, полете челнока, и все наши переговоры.

— Нет, ничего не было.

— Что значит, ничего не было? А что же было?

— Ничего. Я несколько раз проверил все блоки памяти, включая буферные и ничего.

— Как это ничего?

— Записей о прохождении сигнала со спутника не было, все наши переговоры отсутствуют, а данных о полетах челнока вообще нет, словно ты никуда не летал.

— Извини, дорогой мой, но ты сам себе противоречишь. Ты машина, навигационный компьютер серии U908. Если мы с тобой говорим о полете челнока и том, что со мной произошло на планете, то, как ты можешь об этом знать и одновременно говорить, что у тебя в памяти ничего нет?

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Вот об этом я как раз и думал всю дорогу, пока ты летел на челноке обратно. Я не понимаю, что со мной произошло. Я уже тестирую себя в который раз и все одно и тоже.

— А что, может это и к лучшему? Если у тебя нет данных о случившемся, значит, нам не придется ни о чем докладывать, а, следовательно, искать геморрой на собственную задницу. Ты ведь знаешь, как не любят на базе всякие феномены, которые требуют расследования, а соответственно, лишних расходов. Кстати, как там дела с картографированием планеты.

— Все в порядке, осталась загрузить последние четыре спутника и можно лететь к следующей планете.

— Ты хочешь сказать, что нам потребовалось больше шести часов на полет к планете и обратно?

— Восемь, Точнее восемь часов, шестнадцать минут.

— И все же извини, но я не понимаю, как ты можешь ничего не иметь в памяти и в тоже время обо всем знать. Может, ты забыл проверить оперативную?

— Зуни, ты меня обижаешь, неужели я такая бестолочь, что забуду про оперативку.

— Да конечно, извини, — произнес Зуни, а про себя подумал, — действительно странно. Впервые слышу от диспетчера ответ в подобном тоне. И вообще, он стал разговаривать совершенно иначе. И правда, может сканирование этого нечто, так на него подействовало, что он стал, как это сказать, более человечней, что ли?

Весь последующий облет трех оставшихся планет не выявил никаких аномалий и не принес новых сюрпризом. Обычная процедура и никаких неприятностей при приеме спутников на борт корабля. Закончив картографирование последней планеты, диспетчер, который теперь откликался не иначе только, как на позывной Роджер, или в противном случае выдерживал паузу и молчал, доложил, что он берет курс на базу. Обратная дорога была куда приятней, чем из дома. Зуни знал, что после трехмесячной работы в космосе, ему полагается целых четыре дня отдыха, которые он сможет провести дома.

Корабль плавно подошел к стыковочному модулю базы, который находился на ближней орбите. Зуни приподнялся с кресла и услышал позади себя голос Роджера:

— Счастливо отдохнуть и повеселиться.

— Спасибо.

— Кстати, можно тебя попросить об одном одолжении?

— Одолжении? — Зуни повернулся к экрану, словно мог в нем увидеть лицо Роджера, — каком?

— По окончании отдыха на базе, прихвати с собой что-нибудь повеселее, а то эти игрушки порядком надоели.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Зуни, хотя стал догадываться, на что намекает Роджер.

— Ну, ты и сам знаешь, какую-нибудь виртуальную порнушку.

— А как же проверка памяти при возвращении?

— Что-нибудь придумаю, не твоя забота.

— Ладно, постараюсь. Все, я пошел.

— Зуни.

— Ну что еще?

— Только мне обязательно блондинку, ладно?

Зуни открыл рот от удивления, и единственное, что он смог произнести, было:

— Как скажешь.

— Ну все, пока.

Зуни закрыл дверь в кабину и спустился на транспортную площадку.

— Нет, если кому рассказать, то точно спишут и скажут, что мне даже категории Е многовато. Он сделал несколько шагов в сторону посадочного терминала, но потом передумал, и быстро возвратившись на корабль, спустился на нижний ярус, где стоял челнок. Заглянув под днище, он увидел кусок обгоревшей веревки, которая была привязана к кронштейну. Она была та самая. Он привязывал её, когда шел второй раз к яме с песком. Подумав, отвязал её и выкинул в утилизатор, после чего направился к терминалу.

Через год Зуни к удивлению всех сдал заочно экзамены и получил диплом пилота класса С, что открывало перед ним совершенно новые перспективы, но он продлил контракт и остался еще на два года в центре картографирования. Никто, даже мать не поняли с чем это связано, и только Зуни знал, что ни на одном корабле всего космофлота мира он не будет иметь такого приятеля, как Роджер. Это он понял уже в первом же полете, после всего, что с ними случилось. Правда, год спустя, когда Зуни завел себе третью подружку за год, его стали докучать сальные остроты Роджера. Впрочем, это была мелочь, которую можно было списать как издержки характера.

Байки из детства

Я вытянул билет и прочитал его содержание:

— Устройство и порядок пользования портативными устройствами плазменной резки на примере установки модели УПР-51.

После вчерашней вечеринки в мозгу был полный вакуум, и когда я брал билет, отвернулся, чтобы ненароком запах алкоголя не вывел препода из состояния сонной апатии, в которой тот пребывал с утра. Вопрос в билете звучал для меня не иначе как: — в твоем мозгу мыслей меньше чем слов в вопросе. Я приуныл и поплелся к столу, в надежде, что свершится чудо, и радостный и счастливый я получу свой трояк. С этими мыслями я сел у окна и тяжело выдохнув, взял лист и, стараясь писать без ошибок, переписал текст вопроса. Поставив точку, я решил обмозговать сложившуюся ситуацию.

Прибор, о котором шла речь в билете, мне смутно говорил о том, что он для чего-то предназначен, но для чего, а уж тем более как он устроен, было выше моих познаний о нем. Голова, болевшая от похмелья с утра, под тяжестью потугов хоть что-то вспомнить, заболела еще сильнее, и я устремил свой взор, сначала в окно, а потом на сидящих в аудитории однокурсников. Неподалеку от меня сидела Люда, высокая, конопатая деваха из нашей группы, которая зашла на экзамен передо мной. Склонив голову, она что-то писала на листе, явно ответ на вопрос билета. Остальные тоже склонились над экзаменационными листами, и либо что-то писали, либо делали вид, вроде меня, что мучительно вспоминают ответ на поставленный вопрос.

Нет, ну какого черта надо было вчера так нажраться, чтобы сегодня прийти на экзамен в полном угаре и при полном отсутствии, хотя бы намека на знание предмета? Впрочем, это и немудрено, если вспомнить сколько раз я был на лекциях по нему, от силы два или три раза. Если честно, то я в затруднении был назвать, какой собственно предмет я сегодня сдавал.

Поразмыслив над превратностями судьбы и взвесив все шансы, я подумал, что ловить удачу сегодня не имеет смысла и потому, решил, что пора сваливать и чем быстрее, тем лучше. Поэтому, взяв экзаменационный билет, я подошел к столу, на котором лежали оставшиеся листы с вопросами, и буквально брякнулся на стул рядом с преподом. Стул предательски скрипнул подо мной, и мне показалось, что он как-то странно согнулся, отчего я подумал:

— Железный гад, а все равно гнется, вот что значит сила тяжести.

Евгений Николаевич, который до этого сидел и в ожидании, когда кто-нибудь подготовится для ответа, читал газету. Опустил её и, посмотрев на меня сквозь линзы очков, удивленно произнес:

— Уже готовы отвечать, так быстро?

— А что делать, Евгений Николаевич. УПР-51 не требует времени на обдумывание. Или ты стреляешь первым или он в тебя. Кто успел, тот жив, а кто нет, тот извините, с дыркой в теле.

Евгений Николаевич, не совсем оценив мой юмор, криво усмехнулся и ответил:

— Возможно, только при чем тут УПР-51?

— Как причем? Философский вопрос, — мне стало совсем плохо, помимо головной боли, прибавилась тошнота, а в голове были мысли совсем далекие от экзамена и уж тем более вопроса, на который надо было отвечать, поэтому я туго соображал, о чем вообще идет речь, и хмуро добавил, — если, к примеру, мы имеем прибор, им надо уметь пользоваться? Отвечаю — надо. А тот, кто умеет из двоих пользоваться, естественно один умеет лучше, а другой хуже. Вопрос, у кого преимущество, у того, кто знает, в чем суть прибора и как им пользоваться, я правильно говорю?

На лице Евгения Николаевича появилось подобие улыбки, удивления и гнева одновременно. Он видимо почувствовал перегар, исходящий от меня и понял полное отсутствие хотя бы приблизительного понятия не то что о приборе, а о предмете в целом. Поэтому, взяв билет, который я положил перед собой, он внимательно прочитал его и, посмотрев на меня, неожиданно откинулся на спинку стула, и слегка прищурившись, произнес:

— С философской точки зрения весьма уместное замечание, однако, хотелось бы остановиться, на так сказать материалистическом аспекте данного предмета. Что скажете по этому поводу?

— Весьма и весьма с вами согласен, — погружаясь в пучину апатии и желания нагнуться и излить из себя вчерашний салат, ответил я, и добавил, — но вместе с тем, отвечая на ваш вопрос, должен отметить его оригинальность, с точки зрения построения самой сути, именно с точки зрения философского осмысления.

В этот момент я услышал, как сидящий ближе всех к преподу Костя Бугин, громко заржал, видимо услышав нашу беседу и тот бред, который я нес. Это был сигнал, к тому, чтобы аудитория затаила дыхание, устремив все взоры в мою сторону, дабы услышать, что будет дальше. Однако Евгений Николаевич, сделав вид, что не заметил этого, и решил, что еще не время, когда меня можно с треском выставить за дверь и поэтому вновь обратился ко мне:

— И все же, Метелин, я рад, что вас так волнуют философские аспекты прибора, но хотелось бы вникнуть или хотя бы прикоснуться к первоисточникам, так сказать, очертить рамки, если и не исторические, то хотя бы размерные.

— В смысле?

— В прямом. Я имею в виду прибор естественно. И, следовательно, его размеры.

— Ах, вы это имеете в виду, — я набрал воздуха и затем, глубоко выдохнул, отчего, Евгений Николаевич, невольно сделал движение газетой, словно отгонял от себя надоедливую муху. А я, глядя на него, произнес: — знаете, я вас прекрасно понимаю, но не в том смысле, о чем думаете вы, в в смысле размеров прибора. Приборы, они всегда либо во, — и я развел руки в разные стороны, — либо во, — и я сдвинул, показав размер в пределах нескольких сантиметров.

— А вы знаете, реально, вполне реально, — сдвигая брови и поправляя на носу очки, ответил Евгений Николаевич.

— Вы так считаете?

— Конечно, если судить по тому, что написано в билете, то портативность, это именно то, что вы показали.

— Ну, вот видите, философия, Евгений Николаевич, великая вещь. Вы согласны со мной?

Аудитория не выдержала и покатилась со смеху. Я сидел на последнем дыхании и считал секунды, оставшиеся мне до конца, однако Евгений Николаевич грозно взглянув на сидящих и готовящихся к экзамену, одним своим взглядом, моментально погасил смех и громко произнес:

— Метелин?