Жития византийских Святых

(хронология точно не установлена, однако житие могло возникнуть не ранее IV и не позднее VII в.)

(Текст переведен по изданию: Revue de l'Orient Chretien, v. 10, 1905; Vies et recites d'anachoretes (IV—VII siec))

Этот святой отец наш Евфросин родился где-то в деревне от верных родителей. Воспитанный как поселянин, он не был обучен грамоте, но неукоснительно исполнял заповеди Божий. Вошедши в возраст, Евфросин отвергся мира и бежал в монастырь, а когда получил святую ангельскую одежду, [471] как никто другой исполнился смирения Христова, что видно по скончанию жития его. Ибо, будучи ненаученным, он ото всех был презираем, и ему была вверена забота о поварне; сокровенно [370] же он свершал всякую подвижническую добродетель — пост, бдение, молитву, спал на голой земле, но вперед к этому и вдобавок этого свершал добродетели любви ко всем, послушания, чистоты телесной и всегда плакал. Ибо, постоянно глядя на пылающий огонь, зрел он вечное пламя, и непрестанно слезы омывали щеки его. Покрытый копотью поварни, Евфросин всеми был презираем из-за этой нечистоты своего тела и платья.

Но Бог, ведающий скрытое, возвысил его более всех бывших в том монастыре. В этой же обители жил весьма богобоязненный пресвитер, [472] достигший всевозможного рода добродетели. Он положил себе три года подвизаться во всяком подвиге сколько имел сил и молить Бога, говоря так: “Господи, покажи мне блага, о которых святой апостол речет: „То, что Ты приготовил любящим Тебя"”. [473]

Этот пресвитер не только в мыслях своих так предуставил — та молитва его исполнилась, и, когда он спал на постеле своей, ум его был восхищен, и пресвитер очутился в саду, какого он никогда не зрел и никто другой не мог узреть. Ибо росло там множество дерев разновидных, прекрасных, высоких и не похожих на обычные. Все они были покрыты плодами изобильнее, чем листьями, а плоды имели такие благоцветные, большие и душистые, каких не зрели смертные. Под этими деревьями текли обильные студеные и чистые воды, и поднимались там всякого рода душистые травы, и оттуда струило всевозможными ароматами, так что [371] стоявшему чудилось, будто он вдруг попал в покой, где приготовляют благовония. И вот он стал раздумывать, говоря: “Чей же это удивительный и страшный сад и кто его охраняет?”. И чуть только он стал сам с собою так говорить, замечает, что посеред сада стоит тот Евфросин, о котором у нас речь. И, увидев его, пресвитер удивился и говорит ему: “Что ты здесь делаешь?”. Повар сказал: “Что ты делаешь, отец мой, то и я”. Иерей сказал: “Чей это сад?”. Евфросин говорит: “Божий”. И снова иерей спрашивает: “А кто привел тебя сюда?”. Тот ответил: “Тот же, кто приводил сюда твою святость”. Опять иерей говорит ему: “Я, как ты знаешь, брат мой, хотя и недостоин, все-таки иерей, и не просто иерей, а из числа преславных, кроме же того, сегодня как раз исполнился третий год, как я „не насыщал чрева своего ни хлебом, ни водой, не давал сна очам моим и веждам моим дремания", [474] по слову блаженного пророка, но без отдыха денно и нощно молил Бога, чтобы узреть мне хотя несколько от уготованного Господом для тех, кто любит Его; и вот я наконец пришел сюда и хотел спросить у кого-нибудь, это ли место уготовано возлюбившим Бога”. А Евфросин говорит иерею: “Я, как ты знаешь, честной отец, не умудрен в Писании и совершенно не научен, но от вас услышал слово апостольское: „Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его". [475] А так как мы этого ради потрудились, узрели несколько уготованного Богом для [372] возлюбивших Его, и Он укрепил нас и показал неложность слова апостольского. Ибо никто, будучи во плоти, не может увидеть более”. И пресвитер снова говорит ему: “Ты только в первый раз пришел сюда или бывал здесь ранее?”. Евфросин сказал: “По милости Божией я вечно тут”. Иерей: “А что ты здесь делаешь?”. Евфросин сказал: “Я — страж сада сего”. Иерей сказал: “А можешь ты дать мне, если я чего попрошу?”. Тот ответил: “Когда хочешь чего, проси, и я дам тебе”. Пресвитер говорит ему: “Дай мне вон те три яблока” — и показал на них пальцем. Евфросин тотчас сорвал яблоки и подал ему, положив их в складки его плаща. Яблоки были весьма крупны, хороши и источали дивный аромат: наклонивши голову свою, чтобы вдыхать этот аромат, пресвитер не мог вдосталь насладиться.

И в это время ударили в било, и, пробудившись, пресвитер подумал, что видел сон, но когда выпростал левую руку свою из плаща и в ней въяве лежали яблоки, восхитился ум его. Он бережно спрятал яблоки в постеле и, прикрыв дверь, вышел. Подойдя к обычному месту Евфросина, он застал его стоящим в ожидании, когда начнут молитвословие, и, пав пред ним, говорит: “Во имя Бога, которому ты, человек Божий, неустанно служишь, ответь мне, что я спрошу тебя”. Тот сказал ему: “Спрашивай, отец, что тебе угодно”. Иерей говорит: “Бога ради, скажи мне, где ты был этой ночью?”. Он ответил: “Там, отец, я был, где ты меня видел”. Опять иерей спрашивает: “А где я тебя видел, [373] скажи мне, раб Божий?”. Евфросин говорит: “В раю, который ты узрел”. Снова иерей обратился к нему: “Если говоришь не ложно, то что ты мне дал?”. Евфросин сказал: “То, что ты попросил”. Тут иерей, пав ему в ноги, стал настаивать, говоря: “Богом заклинаю, о чем я тебя попросил?”. Тот ответил: “Ты попросил три яблока, и я их тебе дал”. И иерей, поклонившись ему, отошел к своему месту, и всю всенощную дивился сердцем, и, обоняя страшное то благоухание, напитавшее одежду его, был сам не свой.

Евфросин же стоял и, как накануне, молился, а когда скончался третий день всенощной молитвы, пресвитер пошел за теми тремя яблоками и вернулся в храм, прежде чем братья успели разойтись, и говорит им: “Помолитесь, святые отцы, и простите меня: ведь имея в монастыре нашем бесценный перл, честного Евфросина, мы все презираем его как неученого, а он более всех нас удостоен благодати Божией”. И пресвитер поведал чутко внимавшим ему все то, о чем мы рассказали. А когда он показал им яблоки, слова его получили еще более веры. Ведь яблоки, как говорилось, по величине своей, цвету и запаху были не таковы, как растут здесь. Вдохнув аромат этих яблок, все восславили Господа и отломили от них, и дали больным, и тотчас болящие исцелели. Что осталось, они разделили на малые доли, и упомянутый пресвитер, который принес яблоки, положил их на святой дискос [476] и по общей просьбе всем дал вкусить, ибо братья уверовали, что болящие [374] исцелели потому, что яблоки те, как сказано, были сорваны в Господнем саду.

А тот повар Евфросин, когда пресвитер начал говорить и все, окружив его, внимали рассказу, как Евангелию Христову, открыл боковую дверь и вышел из церкви, чтобы избежать славы людской, и до сего дня более не показывался. Мы же, услышав это, весьма изумились, прославляя и благодаря Отца, Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Чудеса Святого Георгия

(VII—IX вв.)

(Время возникновения определяется последним издателем неопределенно: “века, когда христиане и сарацины оспаривали друг у друга господство в Палестине, Сирии и Малой Азии”.)

(Текст переведен по изданию: Miracula S. Georgii ed. J. B. Aufhauser. Lipsiae, 1913)

2.

Другое чудо великомученика о сарацинах [477]

В том самом городе, в котором, как мы сказали, святой явил предыдущее чудо, [478]некогда раскинули свой стан сарацины [479]: взяв в плен всех жителей, они разбили там шатры и отдыхали, предаваясь пирам и разгулу. Некоторые из них дошли до такой дерзости, что в пречудном том храме, где покоится тело святого, удостоенного мученического венца, они пировали, валялись пьяные, метали кости, а потом стреляли из лука в святые иконы. Один из пленников смело сказал им, что нельзя столь [392] дерзко ругаться над святым. “Ведь мученик,— говорил он,— во имя которого величается храм этот, был необоримым воином, он и сегодня сумеет отомстить врагам за поношение”. Сарацины с хохотом ответили ему: “Который из них таков? Покажи нам его”. Пленник указал пальцем на высоко стоявшую икону мученика, дивно составленную из камешков,— святой был облечен в панцирь воина и медные наголенники, в руках нес боевое копье и грозно взирал на тех, кто глядел на него.

И вот тотчас один сарацин, прицелившись в ту почитаемую икону, спустил тетиву. Но стрела уклонилась от своего пути и полетела вспять и, поразив стрелка прямо в сердце, вышла на спине. Он тут же рухнул и испустил дух, и все остальные враги видели, как святой на иконе вытянул руку. А увидев, в великом страхе обратились в бегство. И, словно поражаемые мечом, одни, пытаясь спастись, падали замертво, других растаптывали, и они так предавали несчастные свои души, третьи, бегством добыв себе жизнь, каждый на свою родину нес весть о чудесном могуществе святого. И вот с тех пор враги уже не смели дерзостно приближаться к тому святому храму, а когда им приходилось идти мимо, шли со всяческим трепетом, великим страхом и благоговением, рассказывая о чудесном могуществе обитающего его мученика.

Мы же, и в этом прославляя Бога, творящего через мученика Своего чудеса, поведаем, насколько в наших силах, о другом исполненном человеколюбия деянии славного мученика.

[393]

3.

Другое чудо о юноше, похищенном из Сирии

Однажды войска агарян [480] вторглись в пределы Пафлагонии, [481] и воины увели оттуда много пленных и захватили большую добычу. Среди пленников находился некий юноша, который нес службу при храме святого в деревне, называемой местными жителями Фатри. [482] И вот всех пленных привели к нечестивому военачальнику — одни стали жертвой мечей, других по его приказу сделали рабами. Юноша же тот, поскольку он показался краше остальных, попал в рабство к самому военачальнику. Господин юноши, придя в свой дом, пытался склонить пленника отречься от христианской веры. За то, что тот не соглашался, господин не предал его смерти, но не приставил к какому-нибудь более приличествующему ему занятию, а отослал на кухню носить воду и колоть дрова. А юноша тот, раздумывая, как после честного служения мученику он попал в позорное рабство к неверным, слезно молил святого сжалиться над его злосчастьем и простереть руку помощи просящему его заступничества.

И вот, когда вера в великого слугу Божиего крепла в сердце юноши и он неутешно плакал, поздним вечером, возвращаясь к себе спать и входя в дверь, ведущую со двора в дом, услышал, как кто-то снаружи зовет его по имени, и спросил: “Кто ты, господин?”. Тот назвался его знакомым и сказал, что хочет с ним побеседовать. Юноша без колебаний, но очень удивленный, как, стоя на улице, пришедший мог его увидеть через стену, [394] немного приоткрывает ворота и видит какого-то всадника, молодого годами и прекрасного лицом. Юноша приветствовал его и стал внимательно в него вглядываться, чтобы убедиться, знает ли он своего гостя. А тот, словно желая обнять юношу, наклонился и, подняв его с земли, перебросил через шею коня. Затем пустил коня вскачь и помчался вперед. Вскоре он снял юношу с коня и на руках внес в какой-то дом, затем обнял его и исчез. Юноша не понимал, что случилось, и от изумления так обессилел, что заснул, не зная ни того, что с ним произошло, ни страны и дома, куда попал.

На рассвете, когда кто-то вошел туда со светильником, юноша пришел в себя и встал ему навстречу. Едва вошедший увидел человека в платье, какое носят агаряне, как он испугался и, приняв юношу за вора, со страху стал кричать; юноша, увидев вошедшего христианина, одетого как клирик, в свою очередь закричал от удивления. Сбежавшиеся люди схватили юношу и стали его спрашивать, кто он и откуда и как при закрытых дверях сюда вошел. Объятый ужасом, юноша рассказал им все по порядку, а они прослезились, слыша это, и вспомнили его приметы: ведь это по большей части оказались люди, которые вместе с ним были при храме святого. А когда подлинно узнали юношу и громко восславили Бога, который через святого Своего мученика творит столь дивные чудеса, сказали: “Ты в храме святого мученика Георгия, из которого был уведен в плен”. Юноша пришел в себя и, уверовав, что приключившееся ему не сон, вместе со всеми ними воздавал слезную хвалу Господу. Потом он постоянно рассказывал о чудесах величайшего мученика.

[395]

5.

Другое чудо

Послушайте, братья мои, о другом удивительном чуде, которое явил великомученик Георгий в Каппадокии [483] во времена наших отцов при благочестивейшем нашем императоре Феодосии, [484] в предшествующее поколение.

Был в Каппадокии человек по имени Феопист. Жену его звали Евсевия, и она подлинно была благочестива. [485] Она жила в браке с ним семь лет, но детей у них не было.

Однажды Феопист пошел в поле пахать. Когда он работал вместе с рабами, случилось ему отпустить волов своих попастись, а люди легли на землю и заснули. Животные пощипали травы, отошли куда-то и пропали с глаз. Феопист проснулся и говорит своему рабу: “Куда девались наши волы?”. Раб говорит: “Жив наш Бог, не знаю, ведь я тоже спал”. А Феопист поднялся и напрасно проискал их до самого вечера. Вернувшись в дом свой, он говорит жене: “Мы потеряли своих волов”. Она говорит: “Как?”. Он говорит: “Мы отпустили их пастись, а сами легли и заснули; когда проснулись, волов не было”. Жена говорит: “Ты плохо искал”. Он сказал: “Право, жена, мы обыскали все кругом, но не могли их найти”. Она подняла глаза к небу и говорит: “Возблагодарим святого и милосердного Бога”. Назавтра Феопист говорит своему рабу: “Возьми других наших волов и иди пахать. Но хорошенько смотри за ними, а я стану искать пропавших волов”. Он пошел и, [396] напрасно проискав волов своих целую седмицу, вернулся в дом свой. Пришедшие соседи стали смеяться, говоря ему: “Какой из тебя хозяин, когда ты потерял своих волов”. Он же улыбался. Соседи говорят ему: “Призывал ты каких-нибудь святых, чтобы они смилостивились и помогли тебе найти волов?”. Он сказал: “Всех призывал, но ничего не нашел”. Один юноша сосед говорит ему: “Помолись святому Георгию Каппадокийцу — он скор на помощь и за малый сосуд елея вызволил одного человека из Сирии. [486]Так и ты, может быть, найдешь волов своих”. Феопист говорит: “Жив мой Бог, если найду своих волов, зарежу одного и позову Георгия. Но он, разумеется, не придет, потому что уже умер и не может угощаться”.

Но человеколюбивый и милосердный Бог хотел, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины, [487] желал открыть чудеса святого своего и обратить зломысленных еретиков, не верящих в воскресение, а также показать явление Георгия. И вот в ту ночь во сне Феописту предстает святой и говорит ему: “Феопист”. Тот сказал: “Вот я, господин”. [488] Святой говорит: “Ступай на дорогу и найдешь волов своих, но скорее исполни свое обещание, и позови меня, и я приду”. Пробудившись, Феопист говорит жене своей: “Мне приснилось то-то и то-то”. Она сказала: “Ступай и погляди, сбудется ли откровение святого”. Он пошел и увидел волов своих пасущимися при дороге. В великой радости, возблагодарив святого, Феопист пригнал волов в дом свой. И жена говорит ему, чтобы его испытать: “Может, ты не искал на той дороге?”. Он же сказал: “Право, я обошел все, но ничего не находил. [397] Ведь дорога эта длинная — не один стадий [489] хода”. Жена говорит ему: “Возблагодарим Бога и святого великомученика Георгия, и скорее исполни свое обещание”. Феопист сказал: “Давай заколем козленка, чтобы почтить память святого”, и они сделали так, думая, что святой этим удовольствуется.

Когда настала ночь, святой является Феописту во сне и говорит ему: “Феопист”. Тот сказал: “Что, господин мой?”. Святой говорит: “Ты собирался пригласить меня на этого козленка? Уверен ли ты, что мне довольно козленка? Быстро исполни, что пообещал, и зарежь быка, и я приду. А не сделаешь, пожалеешь”. Феопист проснулся и, опечалившись, говорит жене своей: “Я видел во сне то-то и то-то. Давай заколем овцу с ягненком, и святой примет этот дар”. Они сделали так и свершили память святого. И снова той ночью святой является Феописту во сне и говорит: “Феопист”. Тот сказал: “Вот я, господин”. Святой говорит: “Ты имел намерение пригласить меня на овцу и ягненка? Не знаешь разве, что я комит [490] и у меня большая свита? Не сам ли ты сказал: „Зарежу вола и позову святого". Недавно из сострадания к тебе я требовал одного вола, но ты вывел меня из терпения. Если теперь не зарежешь четырех волов, всех своих овец и свиней, я не приду к тебе пировать, но попрошу Господа дать мне сжечь тебя и дом твой”.

Феопист проснулся и в великом страхе закричал громким голосом: “Увы, что мне делать? Кто предстает мне во сне? Не пустой ли призрак это меня морочит, чтобы я разом лишился своего добра и вместе с женой впал в нищету? Святой не говорит так: „Зарежь весь свой скот, а я приду к тебе [398]пировать". И разве умерший может пировать? Нет, не сделаю так, чтобы лишиться всего своего достояния. Право, лучше б мне было вовсе не найти волов”. А жена его Евсевия увещевает мужа разумными словами, говоря: “Да простит тебе Бог, что святого ты принял за призрак. Ты боишься, что святой придет, а быть может, он собирается сделать нас богатыми, как сделал многих других”. [491] Феопист повеселел сердцем. И снова его жена Евсевия говорит: “Господин мой, может статься, мы лишимся своего скота, настанет лихая година, и наши двадцать овец и десять свиней пропадут, может, они уже пропали, так как святой попустит это”. Феопист лишился покоя и с горя перестал пить и есть.

А святой в ту ночь предстал ему на белом коне и с честным крестом, говоря: “Человече, ты одержим демонами, если считаешь меня призраком”. Указуя Феописту на честной крест, он говорит ему: “Клянусь силой Христовой, если ты не выполнишь мое желание, я нашлю огнь небесный и сожгу тебя и дом твой”. Святой увещевал Феописта, и грозил ему страшными карами, и говорил: “Пригласи многих богатых и бедных, чтобы прислуживали за столом”. Феопист проснулся и в сильном страхе закричал: “Я сделаю, что ты велишь, господин мой, и не только зарежу свою скотину, но отдам тебе и себя, и все мое достояние”.

Он приказал надежнейшим рабам своим, говоря им: “Зарежьте всю мою скотину. Я видел во сне то-то и то-то”. Они же говорили про себя: “Не лишился ли он рассудка, что хочет расточить все свое достояние”. Когда были зарезаны все овцы, свиньи и упряжные волы, слуги приготовили [399] достаточно кушаний и вина для пира. А Феопист созвал нищих, множество односельчан и иереев, с вечера и до утра распевавших каноны [492] святого. Служители большинства храмов святого Георгия тоже пришли на пир. Сотворив молитву, они сели, ожидая явления святого.

И в час этот раздался громкий топот и сильный шум. И тут же явилось более тридцати отроков на конях, и говорят: “Наш комит едет”. Чуть они это сказали, как еще большее число всадников прискакало с криком: “Феопист, иди встречать комита, он едет”. Феопист вышел и в великом страхе говорит: “Кто он, господа мои?”. Они говорят ему: “Новый комит, родом он каппадокиец и едет к тебе в гости”. И говорят ему еще: “Царь, ибо раб этот полезен ему, не только сделал его комитом, но вверил ему управление всем”. [493] А юноша в испуге говорит: “Может быть, у меня не хватит хлеба и вина, чтобы угостить их”.

В это время перед ним появляется верхом на белом коне святой; двое прекрасных юношей ехали по одну и по другую сторону его, и множество людей следовало за ним, кто верхами, кто пешком; некоторые деревенские жители всполошились, что приехал комит. Святой сказал: “Здравствуй ты, Феопист, и все друзья твои”. Они, поклонившись ему, говорят: “Ты пришел в добрый час, святой комит Божий”. А он спешился, чтобы угоститься у Феописта, и говорит ему: “Вот я, господин. Как я слышал, ты собирался пригласить святого Георгия, а вместо него пришел я, потому что зовусь Георгием Каппадокийцем. Но не горюй — труды твои не пропадут даром”. [400]

Феопист немного ободрился и говорит ему: “Пусть войдут и угощаются все пришедшие с тобой”. Святой говорит: “Нет, они пойдут пировать к другому воину”, и велел всем, кроме двух отроков, кому надлежало прислуживать за столом, сесть на коней, запретив им даже задать коням сена и ячменя, а потом сказал: “Феопист”. Тот говорит: “Вот я, господин”. Снова святой говорит: “Пусть сядут за стол все твои друзья, ты и жена твоя, а эти двое отроков будут прислуживать”. Феопист говорит отрокам: “Вот в сосудах вино; когда они опустеют, откройте пифос [494]”. А отроки взяли небольшие кувшины и сколько ни наливали, вино в них только приумножалось, а сосуды те не оскудевали, и не пришлось им открыть пифос, и поданный на стол хлеб не убывал, и все там ублаготворились.

А святой говорит собравшимся: “Ешьте мясо, а кости оставьте для свидетельства святого; если кто из вас бросит хоть одну, я его жестоко покараю”. Феопист шепотом говорит жене своей: “Не сказал ли я тебе, что они не только расточат добро мое, но еще жестоко покарают меня и моих друзей”. Она говорит ему: “Молчи. Этот человек не сделал нам ничего дурного”. И Феопист замолчал. Когда все ублаготворились, святой говорит им: “Воспойте песнь святому”. Они пропели “Взрощенный Богом” [495] и дальше и стали славить святого, и, прочитав: “Пресвятая Богородица, спаси нас”, встали с колен.

Святой вскочил на коня и говорит: “Несите мне сюда кости со стола”. Все говорили себе: “Может, он захмелел и не знает что говорит”. Феопист [401]говорит: “Может, он хочет оказать мне милость”. Все принесли кости и бросили их перед святым. Взглянув на небо, он говорит: “Господи Иисусе Христе, за коего я, раб Твой, состязался, да снизойдет благословение Твое на раба Твоего Феописта и на дом его, и, как Ты размножил звезды небесные и прах земли, [496]умножь милости Свои рабу Своему Феописту”. И тотчас сделалось трясение земли, так что все упали с ног, и в час этот приумноженной втрое восстала вся скотина Феописта. А святой сказал: “Храни вас Бог” — и исчез с глаз вместе со своим конем.

Толпа, увидев удивительное чудо, долго повторяла: “Господи, помилуй”. А Феопист и его жена начали плакать и говорить: “Почему мы не припали к честным стопам его?”. И стали взывать громким голосом: “Прости нам, владыка, безрассудное наше неведение”. Некоторые же, найдя на земле, где святой ступал, отпечаток его ног, собирали эту землю. Ибо истинно говорю вам, что он исцеляет слепых, хромых, бесноватых, одержимых трясовицей и прочих недужных.

Чудо это стало повсюду известно, так что услышал о нем и благочестивейший император наш Феодосий. И восславили Бога. Прославился по всей земле той и Феопист, так что даровано ему было семьдесят тысяч голов скота, а хлеба и вина столько, что не счесть. Он родил семерых сыновей и трех дочерей. После прихода к нему святого Феопист прожил двадцать два года и постригся, [497]прославляя Бога и святого Георгия, великомученика Христова, слава и сила которому вместе с его безначальным Отцом во веки веков. Аминь. [402]

6.

Правдивое, весьма назидательное и исполненное сладости

повествование Григория о видении, которое некогда было одному сарацину,

и он, обратившись после этого, приял мученичество за Господа нашего Иисуса Христа.

Благослови, отец

Стратиг Николай Иула рассказал мне, что в родной его город, который сарацины на своем наречии называют Ампелон, [498] амерумн[499] Сирии послал своего родича для устроения каких-то дел в упомянутом городе. А там есть большой древний и пречудный храм великомученика Георгия. Когда сарацин издали заметил храм этот, он приказал своим слугам перенести туда его поклажу, а также поставить верблюдов числом двенадцать, чтобы он мог видеть их, когда они кормятся.

Иереи святого того храма просили его, говоря: “Господин, не делай так, потому что это храм Божий, не оскверняй его и не вводи верблюдов туда, где стоит святой престол”. Сарацин же, как человек бесстыдный и своенравный, не пожелал внять просьбам пресвитеров [500] и сказал по-арабски рабам своим: “Почему вы не исполняете мое повеление?”. Тотчас рабы его сделали, как он приказал. И вот введенные в храм верблюды по воле Божией внезапно все рухнули на землю и испустили дух. Увидев несказанное чудо, сарацин удивился и приказал слугам своим вытащить [403] павших верблюдов и бросить подальше от храма. Так они и сделали.

День тот был праздничный, и подходило время божественной литургии, [501] и священник готовился совершить святую проскомидию, [502] но весьма опасался, как в присутствии сарацина он прикоснется к бескровной жертве. [503] Другой иерей, сослуживший ему, сказал, заметив, что он медлит приступить к священнодействию: “Будь спокоен. Разве ты не знаешь, что удивительное чудо свершится. Чего же ты боишься?”. Тогда упомянутый иерей бесстрашно приступил к святой проскомидии. А сарацину, глядевшему на это, хотелось узнать, что будет дальше. Когда же иерей, приступив к свершению святой проскомидии и взяв хлеб, собирался принести бескровную жертву, сарацину почудилось, будто тот руками своими заклал младенца, налил кровь его в потир,[504] а тело разъял на куски и положил на дискос. Увидев такое, сарацин пришел в изумление и, исполнившись на иерея гнева и ярости, хотел убить его. Когда же пришло время выхода, [505] сарацин снова еще явственнее увидел на дискосе младенца, разъятого начетверо, и кровь его в потире. И снова пришел в изумление и гнев. А божественная литургия близилась к скончанию, и некоторые христиане подошли, чтобы причаститься святых тайн, а иерей произнес: “Со страхом Божиим и верою приступайте”, и все в церкви набожно склонили головы, а иные подошли причаститься, а сарацину в третий раз почудилось, точно иерей из лавуды причащает их кровью и плотью младенца.

А так как, покаявшись во грехах, прихожане причастились плоти и крови младенца, сарацин и на [404] них исполнился гнева и ярости. После скончания божественной литургии иерей снял с себя священное облачение и, разделив между всеми христианами антидор, [506] дал от лучшего хлеба, который остался, также и сарацину. А тот спросил по-арабски: “Что это?”. Иерей ответил ему: “Господин, это остаток хлеба”. Сарацин с гневом сказал: “Разве хлебы брал ты, грязный пес, нечестивец и убийца?! Неужто я не видел, как заклал ты младенца, кровь его вылил в потир, а тело разъял и часть за частью положил на дискос? Что ли не видел я всего этого, убийца? Не видел, как ты ел от плоти и пил от крови младенца, и давал вкушать окружающим? Теперь во рту их кровавое мясо”. Иерей, услышав эти слова, в изумлении сказал: “Господин, я — грешник и не могу зреть подобных таинств. А раз твоя милость узрела, Бог свидетель, ты — великий муж”. Сарацин сказал: “Того, что я видел, значит, нет?”. И иерей ответил: “Есть, господин мой, но я — грешник, и потому не дано мне зреть подобное, но только хлеб и вино, и мы, христиане, веруем во хлеб этот и вино и почитаем их, и жертвуем как плоть и кровь Господа нашего Иисуса Христа. Великие и пречудные отцы, светочи и учители церкви, каков был святой и великий Василий, преславный Златоуст и Григорий Богослов [507], не видели страшного этого и ужасного таинства. Как же могло оно открыться мне?”.

Сарацин, услышав это, изумился и приказал рабам своим и всем стоявшим покинуть храм; он взял иерея за руку и сказал: “Как я вижу и убеждаюсь, вера христианская имеет великую силу. Если будет на то воля твоя, отец, окрести меня”. [405] Иерей говорит ему: “Господин, мы веруем и исповедуем Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир ради спасения нашего. Веруем во святую, единосущную и нераздельную Троицу, Отца, Сына и Святого Духа, единое божество, веруем в Приснодеву Марию, Матерь Света, родившую плод жизни, предреченного Господа нашего Иисуса Христа, деву до чадородия, в чадородии и после чадородия деву. Веруем во всех святых апостолов, пророков, мучеников, святых и праведников, ибо они — слуги Божий. Знаешь ли ты, господин мой, что нет веры истиннее, чем вера православных христиан?”. Снова сарацин говорит: “Прошу тебя, отец, окрести меня”. Иерей говорит: “Да не будет так, ибо я не могу сделать этого. Если сделаю, а родич твой, амерумн, о том прослышит, он убьет меня и разрушит храм. Но если ты задумал креститься, ступай на гору Синайскую, и тамошний архиерей тебя окрестит”.

Сарацин поклонился пресвитеру и вышел из храма. После первого часа ночи он снова пришел к иерею и, сняв золотые царские одежды, надел грубое вретище, и бежал, и скрылся без вести. Придя на гору Синай, он воспринял там от архиерея крещение.

Через три года сарацин этот на память знал Псалтирь и каждодневно говорил стихи ее. Однажды он сказал архиерею: “Скажи, владыка, что мне сделать, чтобы узреть Христа?”. А архиерей сказал: “Молись с истинной верой и в один из дней по желанию своему узришь Христа”. Вновь бывший некогда сарацином сказал: “Дозволь мне, владыка, пойти к иерею, наставившему меня, когда мне было страшное видение в храме преславного [406] мученика Георгия”. Архиерей сказал: “Иди с миром”. С его согласия сарацин пошел к иерею, пал в ноги ему, поклонился и сказал: “Узнаешь, отец, кто я?”. Иерей сказал: “Как я могу узнать человека, которого никогда не видел”. Снова бывший некогда сарацином говорит: “Разве я не тот сарацин, родич амерумна, введший во храм верблюдов, которые все пали, не тот, кому во время божественной литургии было страшное видение?”. Иерей взглянул на него, поразился и восславил Бога, увидев, что араб, прежде лютый волк, стал кроткой овцой в стаде Христовом, и приветствовал его с любовью, и пригласил его в келию свою подкрепиться хлебом.

Некогда бывший сарацином сказал: “Прости, отец, я желаю и жажду зреть Христа”. Иерей сказал: “Ступай к своему родичу, объяви ему веру Христову, хули и проклинай сарацинскую веру, лжепророка сарацинского Магомета и бесстрашно возвещай истинную христианскую веру — тогда узришь Христа”.

Сарацин, услышав это, с радостью отправился во дворец и ночью громко постучал в дверь родича своего сарацина. А стражи ворот и дома амерумна спросили: “Кто кричит и бьет в двери?”. Тот сказал: “Это я, родич амерумна, некогда бежавший и скрывшийся без вести. Теперь я хочу увидеть моего родича и поговорить с ним”. Стражи ворот этих тотчас сказали амерумну: “Господин, пришел родич твой, некогда бежавший и скрывшийся без вести”. Амерумн стал стенать, говоря: “Где он?”. Они сказали: “У дверей дворца”. Амерумн велел слугам своим с факелами и светильниками выйти [407] ему навстречу. И все они сделали по велению его, и взяли за руку монаха, бывшего некогда сарацином, и привели к амерумну, его родичу. А амерумн, увидев его, весьма возликовал и, обняв родича со слезами, говорит: “Что случилось? Где жил ты до сих пор? Нет, ты не мой родич?”. Монах сказал: “Ты не узнаешь своего родича? Ведь теперь, как видишь, я — христианин и милостью всевышнего Бога монах, и жил в пустынном месте, чтобы унаследовать Царствие Небесное, и, уповая на несказанное милосердие вседержателя Бога, унаследую царство его. Зачем ты медлишь — прими святое крещение православных христиан, дабы унаследовать жизнь вечную”. А амерумн, засмеявшись и покачав головой, сказал: “Что ты болтаешь, несчастный, что болтаешь? Что приключилось с тобой, несчастный, что с тобой приключилось? Увы тебе, увы тебе, жалкий! Как мог ты оставить прежнюю жизнь свою, и отказаться от власти, и ходить, подобно нищему, в зловонной овчине!”. Монах возразил, говоря: “Милостью Божией все, что я имел, когда был сарацином,— закон и наследие диавола, а то, во что облачен ныне,— слава, гордость и залог грядущей и вечной жизни. Я предаю проклятию веру сарацин и лжепророка их”. Тогда амерумн сказал: “Выведите его отсюда, ибо я не знаю, что он говорит”. Его вывели, и поместили где-то во дворце, и дали ему еду и питье, и там он пробыл три дня. Он не ел и не пил, но от души и с верой молился Богу и, преклонив колена, говорил: “На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек, да не восторжествуют надо мной враги мои”. [508] И еще: “Помилуй меня, Боже, по великой [408] милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои”. [509] И еще: “Просвети очи мои, Христос, Боже мой, да не усну я сном смертным, да не скажет враг мой: „Я одолел его". [510] Господи, укрепи сердце мое, чтобы я восстал на заблуждение сарацинское, чтобы не растоптал меня диавол и я не устрашился умереть во святое имя Твое”. И, сотворив крестное знамение, он сказал: “Господь свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?”. [511] И снова возвысил голос, говоря к амерумну: “Амерумн, прими святое крещение и обретешь вечное и славное Царствие Небесное”. А амерумн снова велел ему предстать перед собой, приготовил для него весьма красивые одеяния и сказал: “Радуйся, несчастный, радуйся и ликуй на царство свое и не губи своей жизни и цветущей молодости, по безумию своему не ходи в рубище, как последний нищий. Увы тебе, несчастный, каковы мысли твои?”. Монах рассмеялся и говорит амерумну: “Не печалься об этом. Ибо я думаю о том, как свершить дело Христа моего и пославшего меня отца, того иерея, который наставил меня. Одежды же, что ты приготовил мне, продай на подаяние нищим, откажись от бренного скипетра бренной своей власти, чтобы получить скипетр жизни вечной, оставь упование на нынешнее ради упования на грядущее, отрекись лжепророка Магомета, нечистого и презренного исчадия погибели, уверуй в распятого назарянина Иисуса Христа, уверуй в Отца и Сына и Святого Духа, единосущную и нераздельную Троицу, единое божество”. Амерумн опять рассмеялся и говорит собравшимся [409] во дворце вельможам: “Он безумен, как нам с ним поступить? Выведите его и прогоните отсюда!”. Восседавшие с амерумном сказали: “Намерение его — оскорбить и попрать сарацинскую веру. Разве ты не слышишь, как он хулит и проклинает великого пророка нашего?”. А монах, бывший некогда сарацином, громко вскричал: “Я скорблю о тебе, амерумн, ибо ты, несчастный, отвергаешь спасение. Уверуй в распятого Господа нашего Иисуса Христа и отвергнись, подобно мне, сарацинской веры и ее лжепророка”. Амерумн сказал: “Выведите его, как я вам приказал, ибо он безумен и не ведает, что говорит”. Восседавшие с амерумном сказали: “Он бесчестит веру сарацинскую и хулит великого пророка, а ты утверждаешь: „Он не ведает, что говорит". Если ты не предашь его казни, мы тоже станем христианами”. Амерумн говорит им: “Я не могу казнить его, потому что он мой родич, и мне жаль его. Сами сделайте с ним что желаете”. В сильном гневе схватив монаха, вельможи совлекли его из дворца и подвергли всяческим пыткам, чтобы обратился к прежней своей сарацинской вере. Он же не соглашался и поучал всех во имя назарянина Иисуса Христа, чтобы они уверовали и спаслись. Тогда сарацины повлекли его за город и там каменовали этого святого монаха, нареченного Пахомием.

В ту ночь звезда с небес пала ко стопам святого мученика, и все видели ее сорок дней лежащей перед ним, и многие обратились. По заступничеству святого мученика и Пречистой Богоматери приснодевы Марии и всех святых да отпустятся нам грехи наши. Аминь.

[410]

8.

Другое чудо великомученика Георгия о закланном мечом воине.

Господи, благослови

Некий военачальник [512] со всем императорским войском выступил в Сирию, ибо агаряне подняли оружие на ромеев. [513] Когда же императорское войско пришло и захватило тамошние города, ему досталась богатая ассирийская добыча. [514]Упомянутый военачальник дал одному своему воину много золотых и серебряных украшений и много денег и отослал его в дом свой, говоря: “Ступай в дом мой и отдай все это. Посмотри, как там дела, и скорее возвращайся обратно”. Воин взял подарки и пошел. На четвертый день он пришел к просмонарию [515]храма святого великомученика Георгия, так как решил заночевать. Упомянутый просмонарий увидел сокровища и деньги и, распаленный демоном, заколол мечом воина, когда тот лег спать. Золото он забрал, а тело воина рассек на куски и сложил их в глиняный сосуд, чтобы сварить и подать в своей корчемнице путникам.

А жена воина той ночью видит сон, будто мужа ее постигла ужасная беда и скорбь. Проснувшись, она решила, что видение было неложным, и начала плакать и говорить: “Увы, увы, мой горячо желанный супруг, какая тебя постигла беда, я не знаю! Увы, увы, мой сладчайший муж, в каком ты несчастье, а я его не ведаю! Увы, увы, мой возлюбленный воин, в какой ты опасности, а я ничем не могу помочь тебе! Я не знаю, что делать. Кому мне [411] доверить свой сон? С кем посоветоваться о моей тайне? Кто уврачует мою боль?! Кто наставит меня?!”. Всю ночь она так жаловалась, а наутро эта разумная женщина находит решение — она берет елею, ладана, свечей и другие приношения, подобно горюющей львице, бежит в храм святого великомученика Георгия и отдает дары свои просмонарию, а сама отходит к раке, где покоился святой. Став в изножье раки, она лобзала ее и говорила со слезами: “Божий святой, смилуйся над ним. Ты знаешь, в какой беде муж мой и твой раб. Ты знаешь, в каком он утеснении, а я не знаю. Поспеши же и спаси его. Ведь ты это можешь, если захочешь. Тебе ведомо, что в нем одном все мои надежды: нет ведь у меня ни отца, ни матери, ни брата, ни детей, а только он один, которому грозит злая смерть. Поторопись же, святой; где бы ты ни был, направляешь ли корабль плывущих по морю, сопутствуешь ли тем, кто в дороге, сражаешься ли вместе с воинами, избавляешь ли кого от опасности, поспеши к нему, святой, где бы он ни был, и спаси своего раба. Истинно, Божий святой, я уповаю только на твое заступничество. Где бы ни терпел утеснение твой раб, спеши к нему, ведь ты знаешь, тонет ли он в реке, попал ли в плен к неверным или в руки разбойников, или его обижают начальники, а я не знаю. Смилуйся, Божий святой, как смиловался над сыном вдовицы [516] и вернул его к жизни и спас девушку от ядовитой пасти змия. Как в дни мученичества своего заставил ты четырнадцать седалищ покрыться листвой, так, Божий святой, сжалься над рабом своим и спаси его от беды, которая ему приключилась”. И, пав на колени в изножье раки [412] святого, она сказала так: “Я не встану и не подниму головы, пока не узнаю, какая беда с мужем моим”. Божиего святого тронули ее слезы и мольбы, он, не медля, вскочил на своего коня и, свершив путь в пятьсот тысяч стадиев за малую долю часа, остановился перед келией просмонария, громко крича ему: “Выходи ко мне, просмонарий!”. Тот вышел и, видя святого, принял его за военачальника и поклонился ему. А святой говорит: “Где воин, который жил здесь?”. Просмонарий ему ответил: “Господин мой, уже шесть дней человек этот не приходил в мою корчемницу”. Святой говорит ему: “Где воин, посланный мной с мешком золота из Сирии к тебе в дом и остановившийся тут?”. Просмонарий сказал: “Клянусь могуществом моего святого Георгия, при котором я и ночью и днем, что воин тот пришел поздно, переночевал, был принят мной с великой честью, а наутро отправился к тебе в дом”. Святой в гневе сказал: “Ты не просмонарий, а убийца, не просмонарий, а разбойник и нечестивец, служитель не святого храма, а демонского. Подай мне деньги и украшения и неси сюда мясо, которое у тебя в глиняном сосуде”. Просмонарий испугался и, упав под копыта коня, на котором сидел святой, стал плакать. Святой спешился и, взойдя в келию просмонария, взял все, что тот похитил, и разрезанное на куски тело воина. Он разложил их в присутствии просмонария и многих других, которые там случились, и стал собирать куски эти член к члену и сустав к суставу подряд, как располагаются все части человеческого тела. И простер свои святые руки к небу, и, помолившись около трех часов, возложил длани на тело воина, и сказал: “Тебе говорю [413]именем Иисуса Христа, воскресшего из мертвых, восстань”. И тотчас суставы тела соединились, а плоть срослась, и снова во второй раз святой сказал: “Восстань, воин, скорее и скорее ступай своей дорогой”. И тотчас воин поднялся на ноги и, словно в восхищении, оглядывался и дивился мужественной осанке и исходившему от юного Георгия благовонию, а также красоте, крутым бедрам и статности его коня. И не знал, ни кто это перед ним, ни что сам претерпел, помнил только свою встречу с просмонарием. Святой, оживив воина, велел ему с миром идти своей дорогой.

А разумная жена воина, простертая на полу перед ракой, увидела во сне это предивное чудо. Она встала совершенно успокоенная и говорит просмонарию и всему народу: “По заступничеству святого муж мой спасен”. Воин возвратился и пришел в дом к своей жене. Отличнейшая и разумная женщина с плачем поведала ему все, а он ей то, что случилось с ним. И они возблагодарили Бога и святого Георгия и, пожертвовав много благовоний и свечей, восславили Господа нашего Иисуса Христа, слава которого и сила ныне и присно и во веки веков. Аминь.

10

Другое чудо

В феме [517] Пафлагония есть преславный храм святого великомученика Георгия, который местные люди зовут Фатринон. Во времена, когда он был весьма убог и грозил совсем обрушиться [414] и не было средств, чтобы поддержать его или, лучше сказать, вновь отстроить, случилось там такое. Однажды вблизи того храма собрались дети и затеяли игры. Один из мальчиков постоянно проигрывал, и остальные дразнили его. Обратив глаза к храму святого, мальчик этот сказал: “Святой Георгий, сделай, чтобы я выиграл, и я принесу в храм твой пирог”. И тут же принявшись играть, он выиграл — и не единожды, и не дважды, а множество раз. Тогда мальчик побежал к матери своей и попросил ее дать для святого дар, который он ему посулил. А женщина, любя сына своего, а паче того мученика Георгия, тотчас испекла пирог и отдала мальчику. Он принес пирог в храм мученика к престолу и ушел. В это время четырем купцам случилось проходить здесь, и они зашли в храм помолиться. Увидев свежий вкусно пахнущий пирог, купцы сказали себе: “Ни к чему святому брашно, съедим это сами, а заместо дадим ему благовоний”. Так они и сделали, но не смогли после выйти из храма. Они сложились и дали по милиарисию [518] каждый, но все же не могли выйти. Тогда положили номисму [519] и молили святого выпустить их, но и тут не смогли выйти, так как внезапно ослепли. Только когда все четверо уплатили по номисме и горячо помолились, они невозбранно покинули храм. Освободившись, купцы сказали: “О святой Георгий, дорого же ты продаешь свой пирог; в другой раз мы у тебя не станем покупать, а за случившееся прости нас”.[520] В этом храме без счету случалось чудес, случаются они и поныне.

[415]

12.

Чудо святого великомученика Георгия о змие.

Господи, благослови

Слыша о великом множестве чудес великомученика и чудотворца Георгия, восславим Господа, возвысившего его и даровавшего такую благодать этому преславному мученику. Кто от века слышал о столь великом чуде, которое совершил блаженный, или когда-нибудь был свидетелем ему подобного?

Во времена оны был город по названию Ласия, [521] и над ним царствовал царь, звавшийся Сельвий; он был грязный идолопоклонник, беззаконник и нечестивец, беспощадный и немилосердный к верующим во Христа. Но Господь воздал им по делам их. [522] Вблизи того города была трясина со множеством воды. И в воде трясины этой поселился лютый змий, и каждодневно выходил он и пожирал жителей города. Часто царь со всем своим войском выступал против чудовища, но оно возмущало воду, и царь не мог даже приблизиться к этому месту.

Так как змий пожирал их, горожане были сильно удручены. И вот город собрался, и все закричали царю: “Царь, вот город наш благоденствует и процветает, а мы умираем злой смертью”. Царь говорит: “Начертайте имена всех граждан, и каждому да будет определен его черед. У меня есть единственная дочь, и я тоже отдам ее, когда придет мой срок, и да не отступим мы из города нашего”. Речь царя понравилась всем. И — день за днем — все по очереди стали отдавать своих детей на съедение змию, пока не пришел черед царя. [416] Царь нарядил свою дочь в пурпур и виссон, украсил золотом и драгоценными камнями, и перлами и, обняв с любовью, целовал, слезно оплакивая как мертвую: “Иди, мое единственное и сладчайшее дитя, свет моих глаз! На кого мне, сладчайшее мое дитя, теперь глядеть, чтобы хоть немного утешиться? Когда я сыграю твою свадьбу? Когда увижу твой брачный покой, когда зажгу факелы, когда запою песнь, когда узрю плод чрева твоего? Увы, сладчайшее мое дитя, иди без времени к смерти — я расстаюсь с тобой”. А народу царь говорит: “Возьмите золото, серебро и царство мое, только пощадите дочь мою!”. И никто не согласился из-за указа, объявленного царем. Тогда царь в глубокой печали отослал дочь к той трясине. Весь город от мала до велика сбежался посмотреть на девушку.

Но человеколюбивый и милосердный Бог, не хотящий смерти грешника, [523] но чтобы обратился от пути своего и жив был, пожелал явить знамение через преславного великомученика Георгия.

Во времена те жив был святой Георгий, который был тогда комитом, [524] войско его было распущено, а сам он шел в Каппадокийскую землю, свое отечество. По изволению Божию святой оказался в месте том и решил напоить своего коня. И видит, что сидит девушка, а слезы так и капают ей на колени, и, озираясь по сторонам, она жалуется. Святой сказал ей: “Женщина, кто ты и что это за люди вдали и почему они громко плачут?”. Девушка говорит: “Повесть эта очень длинна, и я не могу тебе ее поведать. Но беги, пока не настигла тебя ужасная гибель”. Святой говорит ей: “Женщина, скажи мне правду — ведь, клянусь Господом Богом, я умру с [417] тобой и не оставлю тебя”. Тогда девушка, горько застенав, сказала: “Господин мой, наш город благоденствует и процветает, но в воде трясины поселился лютый змий. Каждодневно он выходит на землю и пожирает жителей города. Мой отец объявил указ и вот послал меня на съедение чудовищу. Теперь я сказала тебе все. Уходи скорее”. Выслушав это, святой говорит девушке: “Отныне не страшись и будь покойна”. И он спросил ее, говоря: “Кому поклоняется отец твой и его домочадцы?”. Девушка говорит ему: “Гераклу, Скамандру, [525] Аполлону и великой богине Артемиде”. Святой говорит девушке: “А ты уверуешь в моего Бога: отныне не страшись и будь покойна”. И блаженный возвысил голос свой к Богу и сказал: “Боже, восседающий на херувимах и серафимах [526] и зрящий бездны, Бог сущий и ведающий безумие сердца человеческого, явивший страшные знамения рабу своему Моисею, [527] яви и на мне свою милость, дай через меня благое знамение и повергни лютое чудовище к ногам моим, да знают люди, что Ты повсюду со мною”. И с неба сошел глас, говорящий: “Твоя мольба дошла до ушей Господа — делай, что задумал”. И тотчас девушка закричала: “Увы, господин мой, уходи — приближается этот лютый змий”. Святой осенил себя крестным знамением и бросился навстречу чудовищу, сказав: “Господь Бог мой, погуби лютого змия, чтобы уверовали эти неверные”. Лишь только он сказал это, с Божией помощью и по молитве мученика змий упал к ногам святого Георгия. Святой говорит девушке: “Сними с себя пояс, а с коня моего поводья и дай сюда”. Девушка сняла и подала их святому. И по [418]устроению Божию он связал змия и передал его девушке, говоря: “Поведем его в город”. Она взяла змия, и они пошли в город. Люди, увидев дивное чудо, испугались и в страхе перед змием хотели бежать, но святой Георгий крикнул: “Не бойтесь, стойте и зрите славу всевышнего и уверуйте в истинного Бога, Господа нашего Иисуса Христа, и я убью змия”. Царь и весь город закричали: “Веруем в Отца, Сына и Святого Духа, в единосущную и нераздельную Троицу”. Услышав эти слова, святой обнажил меч свой и убил змия, и вернул девушку царю. Тогда собралось множество народа, и все стали лобзать стопы святого и славить Бога. Святой Георгий позвал александрийского архиепископа и за пятнадцать дней окрестил царя, его вельмож и весь народ, примерно двести сорок тысяч человек. И была радость великая в месте том. [528] Тогда город Ласия воздвиг пресвятой храм во имя святого Георгия. И, когда созидался этот храм, святой, став неподалеку, прочел молитву — и вот истек источник благодати. Тогда все уверовали в Господа. Множество чудес и знамений сотворил святой Георгий по данной ему благодати.

Мученичество Святого Евстафия и кровных его

(неизвестного времени; некоторыми приписывается Симеону Метафрасту)

(Текст переведен по изданию: Analecta Bollandiana, III, Paris, 1884)

Во дни, когда Траян [529] владел скипетром Римской державы и вся вселенная охвачена была безумием идолопоклонства, великий Евстафий славился как начальник над воинами. Тогда он звался Плакида. Эту власть купило ему не золото и не доставило благоволение тех, кто может его жаловать, а заслужили походы против врагов и многочисленные победы. На языке римлян он назывался стратилатом. [530] Евстафий был знатного рода, весьма богат и славен добродетелью и добрыми нравами. Ведь его отличало не только [420] мужество, но гораздо более доблестное одоление страстей, ибо, осиливая внешних врагов, он никогда не позволял собственным страстям побеждать себя. Потому он вел умеренную жизнь и заботился о справедливости. И рука его была щедрой для просящих; не единственно искушена она была копьем обращать в бегство, привычнее ей было протягивать подаяние нищим, и для Евстафия больше значило тайно благотворить, чем из тайной засады обращать в бегство врагов.

Хотя и охваченный тьмой заблуждения и безумием идолопоклонства, он блистал добрыми делами и был, по слову божественного Давида, плодоносной маслиной. [531] Войти в дом Божий мешала ему только вера его — во время то Евстафий был новым Корнилием. [532] Была у него и супруга, соучастница жизни его, которая старалась соучаствовать и в добродетели, и двое недавно рожденных сыновей. Евстафий растил их так, что по плоду угадывалось дерево, и сходство сказывалось не столько в чертах телесного их облика, сколько в душевном благородстве.

Столь велика была воинская доблесть Евстафия, что враги устрашались одного имени его, и, чтобы обратиться в бегство, им довольно было только услышать о его приближении. Когда же боевое его копье отдыхало от битв, место войны заступала Евстафию охота.

Однажды Евстафий отправился на охоту, и слуга, посланный на поиски зверя, донес ему, что недалеко пасется стадо оленей. Стратиг в надлежащем порядке расставил охотников и распорядился, как вести травлю. Когда спутники его праздно [421] стояли в ожидании, из чащи показался олень, из-за своей мощности и быстроты бега опередивший все стадо, который привлек к себе глаза Евстафия и, подобно какому-нибудь прославленному вражескому воину, как бы вызывал его на бой. И вот Евстафий, велев всем охотникам на указанных им местах ожидать стада, в сопровождении нескольких спутников, отпустив поводья, стремительно бросился в погоню за тем оленем. Затем, когда спутники его утомились, он продолжал погоню один, конь его не знал усталости, и Евстафий не остановился до тех пор, пока олень, увидев его без спутников и вскочив на вершину отвесной скалы, недоступную даже для этих животных, не прекратил одновременно своего бега и преследования охотника. Теперь казалось, что ловец не настиг добычу, но сам стал жертвой того, кого преследовал. Стратилат в поисках места, где ему было бы возможно подняться на скалу, чтобы не упустить такую редкостную добычу, на самом деле был уловлен великой и божественной мудростью. Ибо на голове увиденного им оленя между обоими рогами его был ярко сверкающий и, как пламя, горящий крест, а между этим изображением страсти Господней в воздухе, будто на иконе, начертан был сам претерпевший во плоти за нас. И тут же прозвучал глас: “Плакида, что ты гонишь меня?”. Ибо тогда еще Евстафия так звали. “Я — Иисус Христос, радуюсь на твои добродетели и определил, что несправедливо такому богатству скрываться в глубокой тьме идолослужения и пропадать втуне. Единственно любовь к человекам и желание спасти их подвигло Меня, Бога, обитающего Небеса, [422]кому поклоняются невещественные силы, сойти на землю, приняв образ, в котором ты Меня зришь”. Пораженный столь пречудным видением и гласом, Плакида тут же упал на землю — у него не достало сил зреть и слышать подобное, а паче того из благоговения, ибо ему открылся рекший. Оправившись от великого удивления и немного придя в себя, он спросил в сильном душевном страхе: “Кто ты, владыка?”. И снова услышал тот же глас, исходящий от святого образа Господня: “Я — Иисус Христос, создавший из небытия весь мир, своими руками сотворивший человека и простерший свое человеколюбие и далее, спасши его, сломленного грехом”. И по порядку перечислил свое вочеловечение, распятие, смерть, погребение, все, что даровало освобождение роду людскому, порабощенному и воистине простертому во прахе, а также вознесение и причастность тайнам. Услышав эти слова, Плакида, как Павел, [533] просветился Божественных тайн и уверовал, чему внимал и что узрел, и показал делами своими, что сеятель небесный бросил зерна не на каменистое место и не в терние, но в тучную землю. [534]

В тот час и в последующее время Евстафий приносил плоды, достойные веры его. И вот он слышит дивный глас, приказывающий ему поспешить в город к христианскому иерею, чтобы от него очиститься животворящим крещением вместе с женой своей и детьми, а после крещения возвратиться в место это. “Ибо,— был глас,— снова ты узришь Меня, и Я возвещу тебе грядущее и открою тайну спасения”. Так сказал Господь. А стратилат, возвратившись домой, все, что узрел и [423] чему внимал, одно за одним открыл жене своей. Он еще не кончил говорить, как жена его, предваренная об этих благах, сказала: “О господин мой, ты узрел распятого, которого справедливо чтит весь христианский род”, а затем рассказала ему о том, что было с ней. Ибо она видела божественные сны, благовествовавшие ей о великих благах: “Ты и супруг твой, и дети придете завтра ко Мне, и откроется вам, что Я, Иисус Христос, могу спасти любящих Меня”. “Если ты не против, муж мой, даже на время не станем промедлением откладывать обретение блага, не будем нерадивы, когда нас ждет такая награда, но этой же ночью вкусим благодати и, придя к христианскому иерею, получим то, что великое счастие обрести, я разумею святое и божественное крещение”. Таковы были слова истинной его помощницы и доброй советчицы, ибо она была не такова, как праматерь наша. [535] И вот посреди ночи с двумя детьми и самыми верными слугами они пришли в церковь.

Затем с глазу на глаз рассказывают иерею о видении и ночных снах, просветивших их. Иерей, наделенный ведением и уразумевший слова их, благодатный, истинно Иоанн [536] — таково было и имя его, весьма возликовал и тотчас, по обычаю, наставив их, окрестил во имя Отца и Сына и Святого Духа. Стратилата Плакиду он нарек Евстафием, а жену его Татиану — Феопистой, желая, чтобы с переменой жизни изменились и имена их, а также и детей он назвал по-новому: старшего — Агапием, а младшего — Феопистом. Кроме того, иерей приобщает их святых тайн, я разумею тело Господнее и кровь. Затем, помолившись о них, [424] радостно отпускает радующихся. “Идите,— говоря,— Христос с вами. Но в раю да не забудете вы сегодняшнего часа; пусть сохранится у вас память и обо мне”. Так сказал тот иерей, словно предзнал, каков будет конец их жизни, и требовал от тех, кто более его, большего. С наступлением дня Евстафий отослал на торжище [537] обычных своих сотоварищей по охоте, чтобы быть в одиночестве и покое. Когда один он очутился в горах на том месте, где было ему божественное видение и небесный глас, склонив голову к земле, в горячей молитве просил снова удостоиться их, ибо теперь пронзен был острейшей стрелой стремления к ним. “Явись мне,— говорил он,— Господь, и возвести то, что обещал возвестить”. И вот тотчас премудрый охотник и ловец человеков, Господь, приблизился к пришедшему. “Блажен ты, Евстафий,— рек Господь,— после купели божественного возрождения, [538] ибо обрел через то залог бессмертия, и на тебе знак, что ты овца из стада Моего. Теперь надлежит тебе претерпеть испытание веры твоей. Ибо ныне, как никогда, демон искуситель, завидуя полученному тобой дару, будет подступать к тебе, всяческими средствами пытаясь отнять его у тебя. Ты же славно, как некогда Иов,[539] оборешь его. Доныне ты был возвышен богатством, славой и счастьем, процветанием детей своих, бранными подвигами и всем, что делает человека счастливым. Но ни диавол, ни большинство окружающих тебя еще не знают, принес ли ты Мне, даровавшему это благо, как плату за него любовь ко Мне. Если ты сохранишь прежнее благочестие и тогда, когда лишишься всего, то подлинно дашь доказательство [425] добродетели. Я сделаю так, что люди будут дивиться на тебя, и ты станешь примером стойкости для всех, любящих добродетель, так что не единственно Иов отныне будет славиться ею. После этого прения ты посмеешься над гордыней врагов, ибо одержишь победу. Утешением в горестях да будет тебе, что после унижения своего и той горькой чаши зол, которую Я дам тебе испить, вновь простру над тобой десницу Мою и любящий явлюсь тебе, возлюбившему Меня, и вновь ты обретешь прежнюю жизнь и благоденствие, а в конце дней своих будешь увенчан венцом мученичества во имя Мое”.

Рекший это воспарил в небо, а божественный Евстафий после подобающих благодарственных молитв сошел с горы, одновременно радуясь концу предвещания и как бы совлекая мысленно одежды свои перед началом искусов, и готовясь на прение. Когда мудрый этот муж воротился домой, он знал, что спокойно может открыть тайну жене, прочим же нет. Убедившись на прежнем опыте, сколь добрая она советчица, он доверяет ей предреченное. И, склонив колени и сердца свои, оба они в слезах, так как слова эти возвещали им испытания, молили, чтобы сильная и человеколюбивая десница Божия защитила их как в счастье, так и в утеснении. Прошло немного дней, и губительная чума поразила дом стратига; сначала она распространилась среди рабов и рабынь, совсем лишив его прислуги, а затем перекинулась на лошадей, мулов и коров и совершенно уничтожила стада их, так что в короткое время Евстафий потерял весь свой скот. Добрая чета ратоборцев поняла, что это лишь начало [426]искусов, и стойко сносила все, следуя слову мудрого Иакова, заповедовавшего нам в своем послании благом считать многообразные испытания, которым мы подвергаемся, потому что, по словам его, “испытание веры рождает терпение”. [540]И вот супруги стойко сносили пришедшую беду и только просили, чтобы по милости Божией не оставляла их благодать терпения. Так, разом лишившись всего, чем владели, то есть слуг и скота, потерпев кораблекрушение у себя на родине, смотря на свое злосчастие как на какой-нибудь сон, не веря, что недавно были они славны и привлекали к себе людские взоры, стыдясь встречаться с друзьями, чтобы не вызывать сожаление и слезы соседей, знакомых, всего города, они решили покинуть родину и уйти в чужие края. Добровольное изгнание супруги предпочли любимой родине, лишь бы не иметь множества свидетелей своего несчастия, и были готовы трудиться за мзду и вести горестную жизнь на чужбине, только бы не быть среди тех, кто знал об их прежнем богатстве и теперешнем разорении. Ибо для людей благородных позор страшнее всякого страдания, бед, трудов, тягот и любой иной горести. Так рассудив и решив в душе своей, они захватили с собой немного самых необходимых вещей, сколько сами могли снести, и под прикрытием ночи и темноты вместе с детьми направились по пути, ведущему в Египет. Некоторые из их бывших соседей, привычные поступать зло, увидев, что дом остался без хозяев, тотчас вошли в него и, так как некому было помешать злодейству, разграбили все: серебро, золото и дорогие одежды, которые там были, ибо оказались [427] немилосерднее самого диавола, наславшего испытание на Евстафия и кровных его.

В это время в городе праздновалось всенародное торжество в честь победы над персами. На нем должно было присутствовать стратилату, ибо ему предназначено было там почетное место. Весь город ликовал, а собравшиеся в театре воодушевлены были великой радостью, стратиг же, главное лицо на этом празднестве, не появлялся. Всех охватило удивление и печаль, коснулись они и самого императора. Когда же люди узнали, что Евстафию случилось претерпеть и какие беды постигли дом его и что, сломленный их тяжестью и не снеся позора, он покинул город, удалившись с глаз тех, кого знал, погрузились в печаль, и радость переложилась в глубокое уныние, и все вельможи и император скорбели, не в силах равнодушно взирать на злосчастие столь великого мужа. Однако сокровенной ото всех осталась истинная природа случившегося с ним и то, что он изменил свою веру.

И вот славный Евстафий с женой и детьми, держа, как мы сказали, путь в Египет, подходит к какой-то гавани и берегу. Найдя там готовый к отплытию корабль, они всходят на него. Море было спокойно, и попутный ветер надувал паруса, но оно яростно обрушило на них новые беды. Хозяин корабля оказался варвар и человек необузданного нрава; не знаю, умел ли он сражаться с морем и порывами бури, но зато был на все готов и отважен, когда дело касалось бури страстей и плотских порывов. Взглянув на Феописту и убедившись, что она хороша собой, он жадно смотрел на нее, пленился красотой женщины и не сводил с нее глаз. [428] Когда путь окончился, варвар схватил женщину, сказав, что не отпустит ее и возьмет в вознаграждение за то, что доставил Евстафия сюда. Хотя супруги согласились отдать все свои деньги, чтобы он получил много более того, что ему полагалось, варвар ничего не хотел слушать, но, взглянув на них как лютый убийца, вновь повлек злосчастную, которая — о злосчастие — тем сильнее влекла его к себе. Евстафию, если он не будет молчать и не помирится на том, что вместе с детьми останется невредим, он сказал, потрясая мечом: “Он тебя и против воли заставит замолчать”.

Великого Евстафия тотчас сковал страх: ни руки его, ни язык не повиновались ему. Случилось это потому, что варвар угрожал ему смертью, а еще более из-за внезапности происшедшего. И вот божественный этот муж, хотя и вопреки воле своей, взял детей и пошел по пути, ведущему в Египет, постоянно обращая глаза назад, чтобы, пока это было возможно, видеть жену. Не зная, что ему делать, и не имея помощника, Евстафий был в растерянности и терзался печалью. Плакать он не мог, ибо сильное горе, подобно пламени, иссушающему природную влагу, не давало глазам его источать слезы. Но то, что еще будет рассказано, затмевает это тяжелейшее, как вы знаете, для любящего мужа и ни с чем не сравнимое горе. Ибо как Бог по доброте своей никогда не перестает благотворить, так диавол не насыщается злодеяниями. Благородный этот муж, словно потеряв половину своего существа и не имея иного утешения в постигшем его несчастье, кроме слез по своей жене, уходит один с детьми, этим напоминанием об их родительнице; терзаемый в [429] душе острой болью, он благодарит Бога за мудрые приговоры его и устроение. Они достигают какой-то реки, которую из-за быстрого течения и полноводности весьма трудно было перейти. И вот, не отваживаясь переправиться с детьми, Евстафий берет на плечи сначала одного сына и переносит на другой берег. Опустив его на землю, он возвращается, чтобы взять второго, и видит, что лютый лев уже схватил в пасть этого младенца. Ужас объял самое сердце мое, охватит он, думаю, и ваше, когда узнаете о случившемся. Если столь сильно страдают внемлющие этому рассказу, понятно, как страдал родитель? Но Евстафий явил стойкость и в этом несчастии, ибо, хотя был отцом, желал показать себя и сыном, послушным Отцу Небесному. Должно нам держать в уме, что несчастье его не кончилось на этом. Увидев это ужасное зрелище, пораженный в самое сердце и не зная, что делать, так как он отчаялся спасти этого сына, Евстафий бросился к другому. И, когда возвращался к оставленному на том берегу младенцу, единственной своей надежде и единственному наследнику рода, что же случается? Язык мой сковывает самое нужда рассказать об этом, и я не знаю, как поведаю о несчастии. Еще не достигнув того берега и не оплакав судьбы первого сына, еще весь объятый огнем, еще с пылающей внутренней, обратив глаза на второго, он видит — о горькое зрелище, о злосчастные его глаза! — как волк уносит младенца в своей пасти, и тот, кого он любил, обречен стать пищей зверя. Как он это стерпел? Как вынес? Как у него достало сил видеть это? Как не отдал он Богу душу свою? Конечно, Божественная рука утешающего [430] печалящихся простерлась над ним, чтобы, по слову Павла, даровать “при искушении и облегчение”. [541] И вот, придя в себя и уповая единственно на Бога, он снова пустился в путь, лишенный богатства, лишенный отечества, лишенный жены и детей. Истинно, человек этот был морем несчастий и зол! Но смотри на несказанно благосклонное попечение Божие, на то, как суровость Его и горечь Его в начале, в конце обращается радостью для истинно добрых и боголюбивых душ. Ведь со зверьми, похитившими сыновей его, случилось вот что. Лев, утащив мальчика, перешел реку выше того места, где Евстафий оставил ребенка, и побежал в пустыню. Но Тот, кто связал чрево кита, чтобы невредим остался в нем пророк, [542] и ныне пришел на помощь. По устроению Его пастухи напали на льва, и Бог сделал, чтобы младенец в его пасти остался невредим и не претерпел никакого зла, волк же, повстречав землепашцев, из пасти своей, словно из спального покоя, выпускает второго младенца, совершенно не тронутого и не уязвленного.