Помоги проекту - поделись книгой:
КОГТИ КАГАНАТА
«Придет время чудес и время больших открытий в области нематериального. Будут и великие археологические открытия, которые в корне изменят наши представления о мире с древнейших времен. Так предопределено».
Пролог
«В лето 6473 идя Святослав на козары; слышавше же козари, изидоша противу с князем своим каганом, и сътупишася битися, и бывши брани, одоле Святослав козаром и град их и Белу Вежю взя...»
965 г. н.э. Земли Хазарского каганата, прилегающие к крепости Саркел.
Рассвет уже окрасил угол неба над Донскою переволокой, когда пред усталым гонцом завиднелись, наконец, выложенные из жёлтого кирпича крепостные стены. Облегчённо вздохнув, всадник пришпорил взмыленного коня, но тот лишь захрапел от боли, нисколько не прибавив ходу.
Грубый конский храп не позволил услышать другой, более тонкий звук – звон спущенной тетивы. По этой причине вылетевшая из кустов и тренькнувшая о хорезмский доспех стрела явилась для всадника полной неожиданностью. Человек припал к гриве коня и успел выхватить из ножен длинный прямой меч, когда вторая стрела с такой силой вошла ему в незащищённую подмышку, что снаружи осталось торчать лишь нелепое оперение.
– Келги[1]! – жалобно вскрикнул гонец, протягивая руку к крепости, будто там его могли услышать.
Где уж! В этот ранний час дозорные на стенах так крепко спят, что даже песни жаворонка над головой – и той не услышат…
Убитый тихо сполз с седла и распластался на земле, чем доставил своему измученному коню несомненную радость. По крайней мере, когда чужая рука схватила скакуна под уздцы, тот нисколько не сопротивлялся, а наоборот, вполне приветливо тряс головой и скалил в улыбке зубы.
Из кустов на битую дорогу выходили вои. Все в тяжёлом вооружении русов – кольчуги и пластины доспехов обильно смазаны маслом, чтобы не звенели в засаде. Статный суровый богатырь, тот, что поймал коня, неодобрительно бросил через плечо:
– В следующий раз, Башило, за такой выстрел изведаешь у меня говяжьей жилы[2]. А ну, как ушёл бы хазарин?! Любо, Путша не оплошал, снял вражину!
Молодой лучник Башило от таких слов поник головой, но его тут же ободряюще хлопнул по плечу другой – бывалого вида бородатый дружинник.
– Будет тебе, Гостомысл, братца моего понукать, молодой он ещё, – обратился он к богатырю. – Дай время – глядишь, и выучится делу. Себя вспомни в его-то годы.
– А чего вспоминать, – буркнул Гостомысл-богатырь, носком сапога переворачивая убитого гонца. – Не случилось у меня в младые лета ближки[3] – заступничка вроде тебя, Путша, вот Свенельд за каждый огрех по гузну и охаживал!
– Так потому тебя воеводой и поставили, что Свенельдову науку крепче всех познал! – хохотнул Путша. – А что всадника лишь со второй стрелы свалить вышло, так, может, так оно заведено, дабы нам со счёта не сбиться: тот гонец, что первым ехал, грянулся с одного выстрела, этот вон – с двух, а уж на следующего – три калёных стрелы вострить придётся…
– И то верно, – улыбнулся в ответ Гостомысл, но тут же улыбка его превратилась в оскал, поскольку слух уловил худое – кто-то из воев сказал, не подумав:
– Что-то князь наш зело долго не возвращается, как бы не побил его каган. Может, сей гонец не с тревожной вестью, а с победой к своим спешил?
– В Святослава не веришь?! – зло сузив глаза, прошипел Гостомысл. – Зачем же пошёл с ним?! Отвечай?!
На этот раз охотников защищать товарища от гнева воеводы не нашлось – мнение дружины было на стороне Гостомысла. Вои расступились, оставив перед военачальником широкоплечего, коренастого, но коротконогого детину в не по росту большой кольчуге и шеломе с бармицей[4].
– А я чего?! Я ничего! – немедленно принялся оправдываться детина. – Я за Святослава – горой! Вот ромеям[5] не верю, а князь, сдаётся, отравлен ядом речей их хитростных. Боюсь за него, ведь летами он не старше нашего Башилы вышел – как бы не обвели вокруг пальца змеи царьградские, да не подвели под хазарские мечи…
Воевода хотел что-то сказать в ответ, но осёкся – поодаль неподвижно стоял ромей.
– Помяни лихо – явится тихо, – пробурчал рядом Путша.
Ромей сделал несколько шагов навстречу и с гортанным клекотом обронил:
– Катархонт Свендослабос[6] в двадцати стадиях[7].
– Откуда ведаешь? – сощурился Гостомысл. – Колдовство?
– С сигнального кургана увидел, – презрительно усмехнулся чужак.
Тут же его известие подтвердили: напролом, через заросли, прибежал запыхавшийся гридень[8].
– Князь наш грядет! – радостно закричал он. – Кони степь давят, пыль стоит!
Ни слова не говоря, воевода с Путшей бросились на вершину кургана. Раньше там заставой стояли хазары и следили за Дон-рекой. Но дружинники Гостомысла, придя незамеченными, вырезали хазар – только сложенный, но так и не зажжённый сигнальный костёр от заставы остался.
С вершины хорошо было видно густое облако пыли над прилегающей степью. Отведя от него напряжённый взгляд, Путша уверенно сказал:
– Се Святослав – его стяг вьётся! Бит, значит, каган! Хитрее хитрого оказался ромейский совет – в крепи хазарской не ждут нас с восхода.
– И не глаголь, – зачарованно добавил воевода. – Даже не чается, столько лет каганат пил всем кровь да спины калечил, и вот теперь ему конец.
– Рано радуешься, лохаг[9]! – строго сказал неслышно подошедший ромей. – Или про «когти» забыл? Бек[10], засевший за стенами, прознай он правду, всё ваше войско «когтями» в клочья порвёт. А затем в гневе обрушится на Русь, как уже случилось с незадачливым Хельгом.[11]
– Неужто эти «когти» лютее твоего «греческого огня», Врана? – мрачно спросил Гостомысл.
– Лютее! – твёрдо сказал ромей Врана. – Много лютее...
…Князь Святослав Игоревич действительно наголову разбил кагановы рати, но с собой привёл не всё русское войско, а лишь варяжскую дружину во главе с воеводой Свенельдом. Лепшие из лепших, непобедимые побратимы Роалд, Хроар, Инегельд, Асмольд и Альдан – вот кто шёл во главе варяжской дружины. Остальная часть войска замешкалась и отстала – немудрено при той обильной добыче, что взяли в Итиле,[12] и при том количестве пленных, что сдалось русам.
Несмотря на малочисленность подошедшей дружины, Врана потребовал штурмовать клисуру[13] немедленно.
– А почто? – пожал плечами князь Святослав – рослый молодой человек с длинными усами и обритой по русскому обычаю головой, откуда свешивалась лишь одна длинная прядь тёмных волос. – Своих лучших воев хочу поберечь. Пускай под стены лезут гузы с печенегами, дождусь их, а начну оутре.
Врана снова принялся убеждать князя в необходимости немедленного штурма, ссылаясь на важность такой вещи как внезапность, а равно на страшные «когти», якобы находящиеся в распоряжении хазарского бека. Но Святослав лишь раздражённо дёрнул плечом и, желая осмотреть окрестности, устремился на сигнальный курган. Ромей последовал за ним, не прекращая на ходу уговоров.
Гостомысл усмехнулся: подобные словесные перепалки между константинопольским сановником и киевским князем на протяжении похода случались не раз.
– Айда, послушаем, – шёпотом предложил воевода Путше. Тот согласно подмигнул, и оба приятеля, осторожно раздвинув ветви, нырнули в густой ракитник, обильно покрывающий склоны.
Когда дружинники добрались до вершины, ромей уже перешёл на крик:
– Скажи, Свендослабос, разве дал я тебе хоть раз повод усомниться в пользе моих слов?!
– Нет! – князь грыз веточку и деловито озирался вокруг. Крепость Саркел выглядела внушительно. Расположенная на мысе, отделенном от остальной суши рвом, она представляла собой четырехугольник из высоких стен. Четыре угловых башни, да на каждой стене по несколько промежуточных. Ещё две башни внутри: одна – повыше, другая – пониже; ворот тоже двое: в северо-западной стене – большие, а в северо-восточной – малые, выходящие к пристани.
– Не я ли изначально устроил так, чтобы хазары думали, будто ты идёшь не на них, а на Хорезм? – продолжал допытываться Врана.
– Ты!
– А разве жалеешь, что внял совету, и прежде чем воевать хазар, ударил на булгар и буртасов[14]?
– Нет!
– И, наконец, не я ли выходил тебя, когда ты чуть не помер, объевшись в Семендере[15] незрелых винных ягод?
– Ты.
– Но, если прежде от меня знал одну лишь правду, почему не веришь сейчас?
– У тебя своя правда, у меня – своя, – нарочито растягивая слова, пояснил князь. – Да и кому может прийти в голову верить ромею? Я и так слишком много тебя слушаю, Врана Каматир, уже дружинники косятся…
Подсматривающие из кустов Гостомысл с Путшей при этих словах обескуражено переглянулись.
– …Да ты ведь и не глаголешь всей правды, – князь резко повернулся к собеседнику. – Вспомни, когда дромоны[16] твои посуху волокли, я спросил – зачем мне помогаешь? Но ты счёл нужным не расслышать вопроса. Может, запамятовал, но я и после того дважды подступал к тебе за правдой. Но так её и не получил. Стою на том: у тебя своя правда, ромейская, у меня своя, русская!
– Дурак ты, вот и вся правда. И правда эта не ромейская, и не русская, а вселенская, – вздохнул Врана.
– Может, и так, – набычился рус, – наук твоих колдовских уж точно не ведаю. Зато воинскую науку…
Неуловимо быстрым движением он выдернул до половины меч из влагалища[17], а затем кинул его обратно.
– …Познал сызмальства, и, говорят, вельми сведущ в ней. И не только в своей, исконной, но в ромейской науке тоже. Думаешь, я забыл, сколько раз вы сталкивали нас и хазар лбами? Мы друг друга бьём, а в Царьграде – знай себе, потешаются. Почём знать, ану как затеял ты, Врана, обычную ромейскую блядь[18] – алчешь увлечь меня с малой дружиной на приступ и погубить здесь, под этой крепью. От того базилевсу[19] твоему великая выгода: я, почитай, весь каганат разорил, а напоследок бек меня и весь костяк русского войска положил. Радуйся, Царьград – Киев и Итиль друг друга извели!
– И снова скажу: дурак ты, катархонт! – взвился Врана. – Ингор дураком слыл, и ты от него недалеко ушёл.
Побелев весь, Святослав сжал рукоятку меча.
– Не забывайся, вражина, – процедил он. – Мне можешь досаждать, отца же касаться не смей.
– Хорошо, – спокойно отреагировал ромей. – Давай тогда коснёмся не твоего, а моего отца. Это он сжёг под Константинополем ладьи Ингора. И в том бою погиб…
– Так ты теперь решил отомстить мне, поэтому заманил в ловушку? – чеканя слова, спросил Святослав.
Невидимый для собеседников Путша осторожно потянул из-за плеча стрелу. Гостомысл предостерегающе поднял палец – мол, рано ещё.
Врана, скрестив руки на груди, беззлобно рассмеялся.
– Ромеев знаешь?! Ещё чего! Ладно, попробую рассказать правду, которой добиваешься. Иначе, чую, дела от тебя не добиться.
Святослав спрятал в усах лукавую улыбку.
– Для лучшего понимания сначала хочу обратить твоё внимание на минсуратора Полуэкта, – вкрадчиво начал Врана Каматир. – Он, как известно, мой самый доверенный человек, можно сказать – наперсник…
Князь русов согласно кивнул, давая понять, что знает, о каком человеке идёт речь.
-…Многие поколения его предков служили моему роду, а отец его даже сделался мистиком[20] моего деда. Но недоброжелатели подкупили мистика, и он отравил деда. Отравителя схватили, и мой отец лично сварил его в масле. На медленном огне.
– Понимаю, сам ты терпишь подле себя Полуэкта, пока есть надобность. Потом его убьёшь.
– А почто? – явно дразнясь, возразил ромей. – В Константинополе вряд ли найдётся два рода, между которыми не существовало бы в прошлом смертной вражды. Да что там говорить: перед самым моим отъездом в дом забрались ночные разбойники. К счастью, слуги их всех перебили, а одного пленили живьём. Тот под пытками сознался: мол, подослан он моим же сводным братом, дабы выкрасть дражайшую мою супругу Евдокию. Приглянулась она брату, вот и решил похитить, а затем надругаться и, удавив, закопать в тайном месте. Что мне оставалось делать? Убить брата? Я не братоубийца, и сделал вид, что ни о чём не ведаю.
– Злодеев и братоубийц на Руси тоже с лихвой, – Святослава не тронул рассказ. – А что твой город Царьградом лишь прозывается, а на деле давно превратился в отхожее место, то мне ведомо. Ты к чему ведёшь?
– Гниль и скверна пожирают нас изнутри, Свендослабос, Великая Римская Империя неуклонно движется к закату, – тихо сказал Врана. – Не суть важно, сколько она простоит – десять лет или сто, важно другое: пришла пора думать о наследнике. Я принадлежу к тем, кто видит в этом качестве Руссию. Придёт время, и она поднимется над своим нынешним варварством и сможет принять наследие. Многие в Константинополе не разделяют таких взглядов, но я верю, что случится именно так. Нам есть что передать…
– Секрет «греческого огня»?! – с алчно загоревшимся взором вскричал князь.
– Я о Христианской вере, – поджал губы Врана. – И о миссии, с ней связанной…
– А-а, опять за своё, – разочарованно протянул Святослав. – Говорил уже: не приму твоей веры, она в бою помеха, да и вои потешаться станут.
– Ты не примешь, может, сын твой умнее будет, – смиренно опустив глаза в землю, сказал ромей. – Но не о том сейчас речь: просил правды – я твою просьбу исполняю. Русии и Хазарии нет места на одной земле – и без посторонней помощи изведёте друг друга. Один должен уйти, а другой остаться на земле и создать государство. Но не такое слабое и ничтожное, как сейчас, а способное принять миссию и веру.
– Мне хазары – злейшие враги, но не тебе, – твёрдо объявил русский князь. – Царьград от русов всегда только терпел, а с каганом прежде водил большую дружбу. Думаешь, мне неведомо, что и крепь сию, Белую Вежу, вы, ромеи, для хазар возвели против нас. Почему же сейчас взял ты мою сторону, и мне миссию свою сулишь, а не кагану?
– Была у нас дружба с хазарами, верно, – хмуро начал пояснять ромейский сановник. – Но предали их правители дружбу. Вначале тайно перешли в иудейскую веру, и много лет скрывали сей переход не только от нас, римлян, но и от своих подданных. Вера – дело добровольное, её не навяжешь, хотя недовольство мы хазарам высказали. И тогда Итиль отрезал все пути к примирению – взялся плести козни против Римской Империи, с прежними общими врагами тайные заветы заключать. И стало нам ясно, что хазары отказались и от нашей дружбы, и от нашего наследия. Когда их вероломство окончательно вышло наружу, наш базилевс в гневе прогнал из Константинополя всех иудеев и двинул войско на каганат. Большое войско – римлян, печенегов, чёрных булгар. Но хазары разбили их всех и обратили в бегство.
– Что слышу я, Врана?! – картинно развёл руками Святослав. – Ты меня всё дураком кличешь, и отца моего не жалуешь, а я, между тем, только что под корень извёл всю хазарскую силу, одна последняя крепь от них осталась. Кто дурак после этого?
– Ой! – закатил глаза ромей. – Трудно с тобой, катархонт! «Когти» наше войско тогда повергли, «когти»! Разве ты про них от меня впервые слышишь?! Уж я про то чаще говорил, чем про невеликий твой ум, разве нет?! Не послушаешь меня, все твои победы обернутся горечью поражения. Видишь белую башню над жёлтыми стенами? Там она – сила, с которой тебе не совладать! Там они, «когти»!
Длинный тонкий палец указал на крепость.
– В тот раз наш стратиг и подумать не мог, что хазарам хватит наглости воспользоваться ими…
– Стратиг и подумать не мог, а дурак всё же я? – Святослав еле сдерживал смех. Что касается засевших в кустах дружинников, то они веселились от души.
Ромей гневливо плюнул в землю и отвернулся. Некоторое время молчал, затем, всё же, возобновил разговор:
– Знай же, ни кто иной, как мой предок Петрона Каматир построил Аспрон Оспитион[21]. Но не для защиты от русских набегов, как ты самонадеянно решил, а для другой нужды. Для защиты окрестных народов от древнего колдовства, что таится в этой земле!
– От колдовства-а?! – дурашливо выпучил глаза Святослав. – Тебе ли его страшиться?
– Позволь, о мудрейший, указать на скрытую от твоего просвещённого ума разницу между наукой, которую я праздную, а ты не разумеешь, и колдовством, которого страшимся мы оба, – язвительно парировал Врана. – Древнее искусство аль-кимиа, позволившее создать «греческий огонь», а равно другое искусство – аль-джебр, при помощи которого мы наводим на цель наши дальнобойные пирокболосы[22] – не колдовство, ибо есть лишь выгодное использование данных Господом законов. Настоящее колдовство – ни что иное, как прямое нарушение этих законов. «Греческий огонь» – наука, а «когти» – колдовство! Вижу, в твоих глазах начинает рождаться понимание, а потому – слушай дальше. Род Каматиров очень древний – такой же древний, как Римская империя. С незапамятных времён нашему роду заповедано хранить это злое место. Дружба с каганатом казалась нерушимой, поэтому хазар наняли для охраны проклятого места, и Петрона возвёл Аспрон Оспитион. Да-да, хазарам мы в те годы доверяли больше, чем собственным соплеменникам. К сожалению, дружба была предана ради колдовства…
– Кал! – презрительно сплюнул Святослав. – Глаза б мои колдовства не видывали, и руки не касались!
– Ещё бы! Ты слово давал, что не подойдёшь к «когтям». Или забыл уже, Свендослабос? – строго вопросил Врана.
– Я наш с тобой завет помню, и блюсти буду, покуда жив! – важно вздёрнул подбородок князь. – Но твои чаяния, Врана, мне стали понятны только сейчас. Почему раньше всего не сказывал?
– А ты бы поверил? Да затей я сказ о колдовстве до того, как по моему наущению было разбито каганово войско и взят Итиль, разве не стал бы ты искать подвох в словах?
Врана Каматир взял князя за локоть и искательно потряс его.
– Защитников в клисуре мало, они не ведают, что мы здесь. Я зажгу «греческим огнём» белую башню, где «когти» хранятся – пламя целый час, а то и побольше, не позволит беку подступиться туда. За это время твои люди смогут ворваться в клисуру. «Баран» и «черепаха» готовы, памфилос и усиако[23] ждут моего приказа на занятие позиций. Начинай штурм, Свендослабос, время дорого!
– Быть посему! – князь руссов, не долго думая, грянул оземь кольчужную рукавицу. – Излагай, Врана, как крепь сию имати. Твой предок её возвёл, чую, тебе точно ведомо, как лучше низвести.
В зарослях ракитника Гостомысл ткнул в бок приятеля.
Поделиться книгой: