Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Роботы наступают - Мартин Форд на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Отрицать колоссальное влияние глобализации на ряд отраслей и регионов бессмысленно — достаточно взглянуть на так называемый «пояс ржавчины» в США[18]. Но одной лишь глобализацией, даже с учетом торговли с Китаем, объяснить стагнацию зарплат большинства работающего населения США в последние четыре десятилетия невозможно.

Во-первых, международная торговля напрямую затрагивает людей, занятых в производстве конкурентоспособных товаров и услуг — другими словами, в отраслях, производящих товары и оказывающих услуги, которые пользуются спросом в других странах. Подавляющее большинство работающих американцев заняты в иных отраслях, включая государственные органы, образовательные и медицинские учреждения, заведения общественного питания и розничную торговлю. Эти люди практически никогда не конкурируют напрямую с аналогичными структурами в других странах, а значит, глобализация не может быть причиной снижения их зарплат.

Во-вторых, несмотря на то что многим кажется, будто практически все продаваемое в Walmart произведено в Китае, большая часть потребительских расходов американцев остается в США. Согласно данным анализа, проведенного в 2011 г. двумя экономистами из Федерального резервного банка Сан-Франциско — Галиной Хейл и Бартом Хобиджн, 82 % приобретаемых американцами товаров и услуг производятся полностью в США. А все потому, что американцы тратят большую часть своих денег на услуги, которые не могут быть оказаны нигде, кроме США. При этом на импорт из Китая приходится менее 3 % потребительских расходов американцев{92}.

Несомненно, верно то, что, как это показано на рис. 2.8, по сравнению с началом 1950-х гг. доля американцев, занятых в промышленном производстве, резко сократилась. Эта тенденция зародилась задолго до вступления в силу Североамериканского соглашения о свободе торговли (NAFTA) в 1990-е гг. и подъема Китая в 2000-е гг. Более того, есть основания полагать, что в конце мирового экономического кризиса это падение остановилось, о чем свидетельствуют более высокие показатели занятости в промышленном производстве, чем в целом по рынку труда.

{93}


Какая-то другая могущественная сила шаг за шагом приводила к сокращению рабочих мест в промышленности. Эта сила — развитие технологий. Даже несмотря на непрерывное уменьшение доли обеспечиваемых промышленностью рабочих мест в общем количестве экономически активного населения, стоимость товаров, произведенных в США, с учетом инфляции за это время выросла очень значительно. Мы производим все больше и больше, но при этом обходимся все меньшим и меньшим количеством работников.

Повышение роли финансового сектора

В 1950 г. на финансовый сектор приходилось около 2,8 % экономики США. К 2011 г. доля финансовых операций выросла более чем в три раза — приблизительно до 8,7 % ВВП. Сумма вознаграждения, выплачиваемого сотрудникам финансовых учреждений, также увеличилась многократно за последние три десятилетия и в настоящее время превышает приблизительно на 70 % аналогичные средние показатели во всех других отраслях{94}. Объем находящихся в собственности банков активов взлетел с 55 % ВВП в 1980 г. до 95 % в 2000 г. При этом доходы финансового сектора более чем удвоились по сравнению со средним показателем доходности для всех корпораций, составлявшим 13 % в 1978–1997 гг., достигнув 30 % в период с 1998 по 2007 г.{95} Независимо от выбранной методики измерения доля финансов в общем объеме экономической деятельности существенно выросла в США и — правда, не в столь впечатляющей степени — почти во всех промышленно развитых странах.

Главное обвинение в адрес финансиализации экономики сводится к тому, что в основной своей части эта деятельность направлена на получение ренты. Другими словами, финансовый сектор не создает реальную стоимость и не способствует росту общего благосостояния общества; он всего лишь ищет все более и более изощренные способы выкачивания прибылей и богатства из остальных секторов экономики. Вероятно, образнее всех это обвинение сформулировал Мэтт Тайбби из Rolling Stone, выступивший в июле 2009 г. с обличительной статьей, в которой обрушился с критикой на банк Goldman Sachs, обозвав это учреждение с Уолл-стрит «громадным спрутом-кровопийцей, обхватившим своими щупальцами лицо человечества и беспощадно вонзающим свое кровососущее жало во все, что пахнет деньгами»{96}.

Изучавшие феномен финансиализации экономисты обнаружили устойчивую корреляцию между ростом финансового сектора и неравенством, а также сокращением доли труда в национальном доходе{97}. Тот факт, что финансовый сектор, по сути дела, облагает остальную экономику своего рода налогом, а затем перераспределяет выручку в пользу тех, кто находится на вершине иерархии распределения доходов, является достаточным основанием для того, чтобы сделать вывод о его влиянии на ряд рассмотренных нами тенденций. Впрочем, взвалить на финансиализацию всю вину, скажем, за поляризацию и уничтожение рабочих мест, связанных с рутинными операциями, вряд ли можно.

Также важно понимать, что рост в финансовом секторе в большой степени зависит от развития информационных технологий. Практически все инновации в финансовой сфере, появившиеся в последние десятилетия, включая, например, обеспеченные долговые обязательства (CDO) и экзотические производные финансовые инструменты, не были бы возможны без доступа к мощным вычислительным ресурсам. Более того, почти две трети торговых операций на рынках ценных бумаг в настоящее время осуществляется в автоматическом режиме по специальным алгоритмам, а фирмы на Уолл-стрит обзавелись огромными вычислительными центрами, которые располагаются в непосредственной близости от бирж, поскольку это позволяет получить преимущество в скорости торговли, исчисляемое крошечными долями секунды. В период с 2005 по 2012 г. среднее время выполнения торговой операции снизилось с 10 секунд до всего лишь 0,0008 секунды{98}. При этом именно высокочастотная роботизированная торговля сыграла решающую роль в «мгновенном обвале» в мае 2010 г., когда индекс Доу — Джонса для акций промышленных компаний рухнул почти на тысячу пунктов, а затем восстановился, принеся чистую прибыль, — и все это в течение каких-то пары минут.

Если рассматривать финансиализацию с этой точки зрения, то вряд ли ее можно назвать убедительным объяснением наших семи тенденций в экономике; скорее, это — по крайней мере в некоторой степени — одно из следствий набирающего обороты развития информационных технологий. В связи с этим хочется предостеречь всех, кто думает о будущем: нет никаких сомнений, что по мере дальнейшего развития технологий в условиях отсутствия сдерживающих норм и ограничений инноваторы от финансов обязательно найдут новые возможности для извлечения выгоды, и, если судить по опыту прошлого, вряд ли можно поручиться, что это пойдет на пользу обществу в целом.

Политика

В 1950-е гг. членами профсоюзов были более трети американцев, занятых в частном секторе. К 2010 г. эта цифра опустилась приблизительно до 7 %{99}. На пике своего влияния профсоюзные организации успешно защищали интересы всего среднего класса. То обстоятельство, что в 1950-е и 1960-е гг. работникам удавалось систематически отвоевывать львиную долю выгоды, которую давал рост производительности труда, по крайней мере отчасти, объясняется авторитетом профсоюзов, позволявшим им в то время отстаивать свои позиции в переговорах с работодателями. Сегодня наблюдается совершенно иная картина: профсоюзы с трудом удерживают людей в своих рядах.

Резкое падение влияния профсоюзов является одним из наиболее заметных проявлений, связанных со сдвигом вправо, который характеризует американскую экономическую политику последних трех десятилетий. В своей книге 2010 г. «В политике победитель получает все» (Winner Take All Politics) политологи Джейкоб Хэкер и Пол Пиерсон убедительно показывают, что политика является основным фактором углубления социального неравенства в США. Хэкер и Пиерсон указывают на 1978-й как на поворотный год, когда в результате непрерывного давления со стороны хорошо организованных сил, представляющих консервативную часть бизнеса, в политическом ландшафте США начались фундаментальные сдвиги. Это привело к тому, что в последующие несколько десятилетий государство перешло к политике либерализации отраслей экономики, предельные ставки подоходного налога для богатых и корпораций были сокращены до исторических минимумов, а профсоюзные активисты стали сталкиваться все с большим количеством трудностей в своей работе на местах. Многое из этого было обусловлено не интересами предвыборной борьбы, а, скорее, постоянным лоббированием со стороны бизнеса. С уменьшением влияния профсоюзов и бурным ростом числа лоббистов в Вашингтоне будничная политическая борьба в столице все больше начинала походить на игру в одни ворота.

Несмотря на всю кажущуюся уникальность сложившейся в США политической ситуации, ставящей средний класс в максимально невыгодное положение, есть основания полагать, что развитие технологий затронуло и целый ряд развитых и развивающихся стран. Практически во всех промышленно развитых странах наблюдается углубление неравенства на фоне общего сокращения доли труда в национальном доходе. При этом в большинстве стран Европы отмечается поляризация рынка труда. Канада тоже не стала исключением: несмотря на сохранение профсоюзами прочных позиций на национальном уровне, неравенство растет, медианные доходы домохозяйств в реальном выражении падают с 1980 г., а количество членов профсоюзов в частном секторе продолжает сокращаться по мере исчезновения рабочих мест в промышленности{100}.

В определенном смысле все упирается в то, как мы трактуем ситуацию: если страна не способна проводить политику, направленную на минимизацию последствий структурных изменений, вызванных развитием технологий, должны ли мы видеть причину проблемы в технологиях или в политике? Каким бы ни был ответ на этот вопрос, совершенно ясно, что с точки зрения характера принимаемых политических решений США стоит особняком: здесь не просто не могут принять меры, которые бы противодействовали силам, толкающим страну к более высокому уровню неравенства, но еще зачастую и делают выбор в пользу решений, которые фактически помогают этим силам одержать верх.

Глядя в будущее

Споры о первопричинах стремительно растущего неравенства и многолетней стагнации заработной платы в США вряд ли когда-нибудь закончатся, а учитывая то, что в них затрагиваются вопросы, вызывающие диаметрально противоположную реакцию у разных сил, а именно — профсоюзы, ставки налогов на богатство, свободная торговля, надлежащая роль правительства, диалог наверняка будет вестись с различных идеологических позиций. Как мне кажется, представленные мною данные показывают, что в течение последних нескольких десятилетий информационные технологии играли значительную — хотя необязательно решающую — роль. Не собираясь тратить время на более детальное рассмотрение этого вопроса, я готов ждать, пока специалисты по экономической истории глубоко изучат данные и, возможно, однажды прольют свет на истинные причины нынешнего состояния экономики США и дадут более точный ответ об их природе. Что меня действительно интересует — и чему на самом деле посвящена эта книга, — это следующий вопрос: что сыграет решающую роль в будущем? Многие из тех сил, которые оказывали значительное влияние на экономику и политическую среду в последние полстолетия, в значительной степени исчерпали свой ресурс. Профсоюзы за пределами государственного сектора понесли тяжелые потери. Женщины, мечтавшие о карьере, влились в ряды экономически активного населения или пошли учиться в колледжи и профессиональные учебные заведения. Что касается переноса производства в другие страны, имеющиеся данные показывают, что этот процесс существенно замедлился, а в некоторых случаях начался обратный процесс, связанный с возвращением производственных мощностей в США.

Среди сил, которые, скорее всего, будут определять наше будущее, информационные технологии стоят особняком благодаря своему экспоненциальному росту. Даже в странах, политическая конъюнктура в которых намного более чутко реагирует на благосостояние обычных работников, все более заметны изменения, вызванные технологиями. По мере преодоления технологиями все новых рубежей многие рабочие места, которые мы сегодня считаем далекими от рутины и потому защищенными от угрозы автоматизации, в конечном итоге окажутся в категории шаблонных и легко программируемых. Тенденция к сужению средних сегментов и без того поляризованного рынка труда, вероятнее всего, продолжится, сопровождаясь дальнейшим наступлением роботов и технологий самообслуживания на низкооплачиваемые рабочие места и ростом угрозы для профессий, требующих высокой квалификации, со стороны все более «умных» алгоритмов. Более того, согласно выводам исследования, проведенного в 2013 г. Карлом Бенедиктом Фреем и Майклом Осборном из Оксфордского университета, в ближайшие два десятилетия жертвами автоматизации могут стать профессии, на долю которых приходится почти половина всех занятых в экономике США{101}.

Впрочем, набирающий обороты процесс развития технологий, имеющий огромное влияние на экономику и рынок труда, по-прежнему будет тесно взаимосвязан с другими мощными силами. На фоне роста уязвимости рабочих мест, требующих более высокой квалификации, в связи с распространением практики использования удаленных трудовых ресурсов по электронным каналам связи граница между такими факторами, как технология и глобализация, начнет размываться. Если, как это, скорее всего, и будет, развитие технологий будет способствовать дальнейшему углублению неравенства в США и других промышленно развитых странах, политическое влияние, оказываемое финансовой элитой, будет только увеличиваться. Это может еще больше осложнить и без того трудную задачу реализации политики, направленной на противодействие происходящим в экономике структурным сдвигам, и улучшения положения тех, кто оказался в середине и в самом низу иерархии распределения доходов.

В 2009 г. в своей книге «Свет в конце тоннеля» (The Lights in the Tunnel) я писал: «Хотя специалисты активно работают над умными машинами и пишут книги на эту тему, идея, что технологии когда-нибудь действительно заменят значительную часть экономически активного населения, приведя к постоянной структурной безработице, большинству экономистов кажется почти невероятной». Справедливости ради стоит отметить, что некоторые из них все-таки стали относиться более серьезно к возможности повсеместной автоматизации. В своей электронной книге 2011 г. «Наперегонки с машинами» (Race Against the Machine) Эрик Бринолфссон и Эндрю Макафи из МIT помогли интегрировать эти идеи в экономический мейнстрим. Видные экономисты, включая Пола Кругмана и Джеффри Сакса, также выступили с работами, посвященными возможному влиянию машинного интеллекта{102}. Тем не менее идея о том, что однажды технологии могут привести к фундаментальной перестройке рынка труда и в конечном итоге заставить нас полностью пересмотреть принципы работы нашей экономической системы и условия общественного договора, либо полностью игнорируется обществом, либо остается на самой периферии внимания.

Более того, среди экономистов и финансистов-практиков немало тех, кто почти инстинктивно начинает возражать на любые утверждения о том, что на этот раз мы имеем дело с чем-то новым. Если речь идет о тех аспектах экономики, которые главным образом определяются человеческим поведением и рыночной психологией, то, скорее всего, инстинкты их не подводят. Психологическая подоплека недавнего «пузыря» на рынке недвижимости и причины, по которым он лопнул, почти наверняка мало отличались от того, как развивался любой другой финансовый кризис в истории человечества. Многие политические интриги времен ранней Римской республики можно легко представить на первой полосе современной Politico — они отлично впишутся в контекст. Такие вещи действительно никогда не меняются.

Было бы, однако, ошибкой использовать ту же аргументацию при обсуждении влияния развития технологий. До тех пор пока в окрестностях Китти-Хок в Северной Каролине не был осуществлен первый в истории пилотируемый полет на моторном аэроплане, считалось неопровержимым фактом — подкрепленным свидетельствами, которых за долгую историю человечества накопилось немало, — что, к каким бы хитроумным приспособлениям люди себя ни пристегивали, летать они не смогут, потому что они всегда будут тяжелее воздуха. Таким образом, первый полет мгновенно изменил представление о реальности; подобный феномен — обычное дело практически для любой технологии. При этом, когда дело касается технологий, каждый раз все происходит не так, как прежде: впрочем, в этом же и заключается суть инноваций! В конечном счете ответ на вопрос о возможности того, что однажды умные машины сделают ненужными навыки, используемые обычными людьми для выполнения большинства работ, будет зависеть от особенностей технологий, которые появятся в будущем. И никакие уроки, извлеченные из экономической истории, тут не помогут.

В следующей главе мы изучим природу информационных технологий и разберемся с причинами неумолимого ускорения темпов изменений в этой области, т. е. попробуем понять, что делает их такими особенными, а также взглянем на процесс трансформации, который многие важные сферы экономики уже переживают под влиянием этих технологий.

Глава 3

Информационные технологии: беспрецедентная сила трансформации

Представьте, что вы кладете пенни на счет в банке. Допустим, баланс вашего счета ежедневно удваивается. На третий день вместо 2 центов у вас будет уже 4. На пятый день баланс увеличится с 8 до 16 центов. Менее чем через месяц у вас более миллиона долларов. Если бы вы положили свой пенни в банк в 1949 г., т. е. тогда, когда Норберт Винер работал над своим эссе о будущем компьютерных вычислений, и начал бы работать закон Мура (удвоение суммы примерно каждые два года), к 2015 г. на вашем «технологическом» счету было бы почти $86 млн. А теперь представим, что процесс продолжается, а вместе с тем продолжает удваиваться и баланс вашего счета. Будущие инноваторы смогут воспользоваться этим огромным накопленным балансом, в результате чего темпы роста в ближайшие годы и десятилетия, скорее всего, будут намного превышать те, к которым мы привыкли.

Несмотря на закрепившийся за законом Мура статус универсального способа измерения роста вычислительной мощности, на самом деле развитие в области информационных технологий происходит по многим различным направлениям. К примеру, такие показатели, как емкость памяти компьютера и пропускная способность оптоволоконных каналов передачи данных, систематически демонстрируют экспоненциальный рост. При этом рост вовсе не ограничивается одной лишь аппаратной начинкой: скорость, с которой повышается эффективность некоторых программных алгоритмов, уже давно перешагнула рубеж, предсказанный законом Мура.

Если при рассмотрении эволюции информационных технологий в рамках достаточно продолжительных периодов времени понятие экспоненциального роста действительно отражает суть происходящих процессов, в краткосрочной перспективе реальность оказывается сложнее. Прогресс далеко не всегда происходит плавно и последовательно; напротив, часто он сначала стремительно набирает темп, а потом наступает пауза, во время которой организации ассимилируют новые возможности, и формируется фундамент для следующего резкого ускорения. Кроме того, между разными видами технологий образуются замысловатые взаимозависимости и петли обратной связи. Прогресс в одной сфере может привести к внезапному прорыву в другой. Появившись на свет, технология распространяется и все глубже проникает в деятельность организаций и жизнь экономики в целом, зачастую преобразуя методы работы людей таким образом, что это само по себе становится толчком для дальнейшего развития. Достаточно вспомнить, например, как распространение Интернета и ПО с широким набором функций для совместной работы обеспечило возможность разработки программного обеспечения с привлечением программистов из любой точки мира; это, в свою очередь, способствовало формированию огромного сообщества высококвалифицированных программистов, и теперь эти новые кадры сами становятся движущей силой прогресса.

Ускорение и стагнация

Пока информационно-коммуникационные технологии мчались вперед, десятилетиями развиваясь по экспоненциальному закону, внедрение инноваций в других отраслях в большинстве случаев происходило постепенно, в несколько этапов. Например, именно по такому сценарию эволюционировали конструкция автомобилей, жилья, авиатехники, бытовой техники, а также осуществлялась модернизация нашей транспортной и энергетической инфраструктуры — ни одна из этих областей не претерпела существенных изменений с середины XX в. В этой связи уместно вспомнить известное высказывание одного из основателей PayPal Питера Тиля: «Нам обещали летающие машины, а вместо этого мы получили 140 символов». Оно отлично передает настроения поколения, которое надеялось на куда более «крутое» будущее, чем то, в котором им пришлось жить.

Это отсутствие всеобъемлющего прогресса находится в резком контрасте с последними десятилетиями XIX — первой половиной XX в. Водопровод, автомобили, самолеты, электричество, бытовая техника, канализация и прочие коммунальные системы — все эти новшества получили широкое распространение в этот период. По крайней мере в промышленных странах качество жизни представителей всех слоев общества поднялось на невиданный прежде уровень одновременно с головокружительным ростом благосостояния всего общества в целом.

Некоторые экономисты обратили внимание на это замедление темпов развития большинства технологий, связав его с рассмотренными нами в прошлой главе экономическими тенденциями и в том числе со стагнацией доходов большинства простых американцев. Согласно одному из фундаментальных принципов современной экономики, технологические изменения такого рода имеют ключевое значение для долгосрочного экономического роста. Экономист Роберт Солоу, сформулировавший эту идею, в 1987 г. получил за свою работу нобелевскую премию. Если считать инновации основным фактором процветания, стагнация доходов, судя по всему, указывает на то, что проблема вовсе не во влиянии технологий на класс наемных рабочих и средний класс, а в темпах появления новых изобретений и идей. Возможно, дело вовсе не в компьютерах, и на самом деле все объясняется замедлением прогресса в более широком смысле.

Ряд экономистов выступил в поддержку этой идеи. В своей книге 2011 г. «Великая стагнация» (The Great Stagnation) Тайлер Коуэн, экономист из Университета Джорджа Мейсона, предположил, что экономика США, поглотив все легкодоступные ресурсы в виде наиболее очевидных и простых инноваций, ничем не занятой земли и не до конца используемых возможностей человека, вступила в период временной стабилизации. Роберт Гордон из Северо-Западного университета настроен еще более пессимистично, утверждая в своей статье 2012 г., что на фоне низких темпов инновационной деятельности и ряда сдерживающих факторов, включая раздутый долг, старение населения и несовершенство системы образования, эпоха экономического роста в США, скорее всего, закончилась{103}.

Чтобы получить некоторое представление о факторах, влияющих на темпы инновационной деятельности, имеет смысл обратиться к историческим аналогиям и изучить путь, который в своем развитии прошли почти все технологии. Хороший пример — самолеты. Первый пилотируемый полет на моторном летательном аппарате произошел в декабре 1903 г. и продолжался около двенадцати секунд. С такого скромного результата начался прогресс в этой области, но примитивный уровень технологий на том этапе говорил о том, что на создание рабочего аппарата уйдут многие годы. К 1905 г. Уилберт Райт уже мог оставаться в воздухе в течение почти 40 минут, преодолевая расстояние, равное приблизительно 39 км. Однако всего через несколько лет, когда разрозненные кусочки мозаики сложились в единую картину, технологии авиастроения вступили в экспоненциальную фазу роста, что привело к резкому скачку абсолютных показателей прогресса. К началу Первой мировой войны самолеты уже могли вести воздушные бои на высоких скоростях. В течение двух следующих десятилетий темп развития продолжил нарастать, что в конечном итоге привело к появлению таких совершенных истребителей, как «Спитфайр», «Зеро» и P-51. Однако уже в период Второй мировой войны рост значительно замедлился. Самолеты с пропеллерами, приводимыми в движение двигателями внутреннего сгорания, вплотную приблизились к точке исчерпания своего технического потенциала, и никакие усовершенствования конструкции после пересечения этого рубежа уже не могли привести к революционным изменениям.

Эта S-образная траектория, подразумевающая в конечном итоге переход от ускоряющегося — экспоненциального — роста к стабилизации, по сути дела, показывает, что происходит практически с любой технологией в процессе ее эволюции. Разумеется, мы знаем, что к концу Второй мировой войны на сцену вышла принципиально иная технология авиастроения. Реактивные самолеты, которые появились в скором времени, обеспечивали такие технические показатели, которые были просто недостижимы для любого самолета на пропеллерной тяге. Реактивные двигатели положили начало новой эпохе в развитии технологий авиастроения: их развитие шло по собственной S-образной кривой. На рис. 3.1 представлена графическая интерпретация этого перехода.

Если мы хотим радикально ускорить темпы внедрения инноваций в области проектирования авиатехники, нам придется найти еще одну S-образную кривую, отражающую траекторию развития технологии, которая не только обеспечит превосходство по техническим показателям, но и будет экономически жизнеспособной[19].

Проблема, разумеется, в том, что на данный момент такой новой кривой просто не существует. Допустим, этой прорывной технологии нет даже за забором «Зоны 51»[20]; тогда для перехода к новой S-образной кривой потребуется по-настоящему гигантский скачок вперед — впрочем, такая кривая, может быть, вообще не существует.


В данном случае критическое значение имеет то, что, даже несмотря на многие другие факторы, такие как уровень научно-исследовательских разработок и инвестиций или наличие необходимой нормативной базы, которые, безусловно, влияют на относительные позиции S-образных кривых, самый важный фактор, обойти который просто невозможно, — это набор физических законов, задающих жесткие рамки развития конкретных технологий. У нас пока нет новой прорывной технологии авиастроения, и во многом это обусловлено физическими законами и ограничениями, которые они накладывают на имеющиеся у нас научные и технические возможности. Если мы хотим увидеть еще один период стремительного внедрения инноваций в разных областях мира технологий, т. е. что-то похожее на период с 1870 по 1960 г., нам придется найти новые S-образные кривые в каждой из них. Очевидно, что сделать это совсем непросто.

Впрочем, один весомый повод для оптимизма у нас есть — благотворное влияние прогресса в области информационных технологий на научно-исследовательскую деятельность в других областях. Применение компьютеров уже привело к преображению многих сфер. Без их вычислительной мощи ни о какой расшифровке генома человека даже не было бы речи. Компьютерное моделирование и проектирование также значительно расширило возможности для экспериментирования с новыми идеями в различных отраслях научных исследований.

Одним из примеров успеха, достигнутого с помощью информационных технологий и имеющего колоссальное значение для каждого из нас, является использование мощи вычислительных систем в нефтегазовой отрасли. Когда поставки нефти и газа из легкодоступных месторождений начали сокращаться по всему миру, новые методы, такие, например, как трехмерное моделирование залежей полезных ископаемых, стали незаменимым инструментом выявления новых запасов. Например, у государственной нефтяной компании Aramco в Саудовской Аравии есть собственный огромный вычислительный центр с мощнейшими суперкомпьютерами, который играет важную роль в обеспечении непрерывных поставок нефти. Думаю, многие не поверят, если им сказать, что между способностью поставщиков удовлетворять — по крайней мере до настоящего времени — растущий мировой спрос на энергоносители и законом Мура существует прямая связь.

С изобретением микропроцессора наши возможности по выполнению вычислений и обработке информации возросли многократно. Компьютеры, которые когда-то были массивными, медленными и дорогими и которых было очень мало, подешевели, прибавили в мощности и распространились повсюду. Если умножить прирост производительности одного компьютера с 1960 г. на количество новых микропроцессоров, появившихся с того времени, результат окажется настолько огромным, что его будет почти невозможно вычислить. Вряд ли можно допустить, что такой громадный рост общей вычислительной мощности в конечном итоге не приведет к серьезным последствиям в различных отраслях науки и техники. Тем не менее законы природы по-прежнему остаются ключевым фактором, определяющим точки на технологических S-кривых, которые мы должны достичь, чтобы получить по-настоящему революционные инновации. Вычислительная мощь не способна изменить эту реальность, но она может помочь исследователям заполнить некоторые лакуны.

Экономисты, верящие в то, что мы вступили в стадию стабилизации без прогресса, обычно не сомневаются в наличии связи между темпами внедрения инноваций и всеобщим процветанием; тем самым подразумевается, что, если мы сможем придать новый импульс развитию по широкому кругу направлений, медианный доход снова начнет расти в реальном исчислении. Мне кажется, есть достаточно причин задуматься о том, что все может сложиться совсем иначе. Чтобы понять, почему это так, давайте выясним, что придает уникальность информационным технологиям и как они взаимосвязаны с инновациями в других областях.

Что делает информационные технологии особенными

Непрерывный рост производительности аппаратной начинки компьютеров на протяжении нескольких десятилетий указывает на то, что каким-то чудом нам удается оставаться на крутом участке S-образной кривой значительно дольше, чем в случае с любой другой технологией. Однако в реальности развитие компьютеров по закону Мура можно представить в виде лестницы с S-образными кривыми в качестве ступеней, каждая из которых отражает определенный этап в эволюции технологий производства полупроводников. Например, литографический процесс получения элементов интегральных микросхем изначально был основан на методах фотолитографии. Когда размер отдельных элементов уменьшился до такой степени, что длина волны видимого света уже была слишком велика, чтобы обеспечить дальнейшее развитие, полупроводниковая промышленность перешла к рентгеновской литографии{104}. График на рис. 3.2 дает схематичное представление об эволюции технологии как последовательности переходов от одной S-образной кривой к другой.

Одной из определяющих характеристик развития информационных технологий является относительная простота перехода к последующим S-образным кривым. Ключ к устойчивому росту не в том, что плоды висят низко, а в том, что до них можно добраться, взобравшись на дерево. Взбираться по дереву не так уж и просто — это сложный процесс, сопровождающийся яростной конкуренцией и требующий огромных инвестиций. Без масштабного сотрудничества и планирования также не обходится. С целью координации усилий отраслевые организации публикуют объемный документ под названием «Международный план по развитию полупроводниковой технологии» (International Technology Roadmap for Semiconductors, ITRS), в котором составители, по сути дела, подробно излагают свое видение эволюции отрасли согласно закону Мура в ближайшие 15 лет.


При нынешнем положении вещей производители аппаратных средств могут столкнуться с трудностями того же рода, что и разработчики других видов технологий. Иными словами, для перехода к той самой следующей S-образной кривой может потребоваться гигантский — и, скорее всего, недостижимый — скачок вперед. Историческая траектория закона Мура заключается в уменьшении размера транзисторов, с тем чтобы на одном чипе помещалось все больше и больше элементов. К началу 2020-х гг. размер отдельного структурного элемента компьютерного чипа уменьшится приблизительно до пяти нанометров (миллиардных частей метра), и, скорее всего, это очень близко к фундаментальному ограничению, за пределами которого дальнейшая миниатюризация невозможна. Однако существует ряд альтернативных стратегий, которые могут обеспечить продолжение роста, включая построение чипа по трехмерной модели и использование экзотических материалов на основе углерода{105}[21].

Даже если развитие аппаратных средств компьютеров застопорится, останется целый ряд возможностей для продолжения прогресса. Информационные технологии существуют на пересечении двух различных реальностей. Закон Мура правит бал в мире атомов, где все новое рождается в борьбе за создание более быстрых устройств, сопровождающейся шагами по минимизации вырабатываемого ими тепла или поиску способов его отведения. Напротив, мир битов — это абстракция, мир без трения, где темпы роста определяются качеством алгоритмов, архитектурой (концепцией построения вычислительных систем) и методами прикладной математики. В некоторых областях алгоритмы уже намного обогнали аппаратные средства по темпам развития. Как недавно показал в своей работе Мартин Гретшель из Института Цузе в Берлине, при использовании компьютеров и ПО, существовавших в 1982 г., для решения одной особенно сложной проблемы в области планирования производства потребовалось бы полных 82 года. В 2003 г. на решение той же самой проблемы ушло бы около минуты — эффективность выросла приблизительно в 43 млн раз. Аппаратные средства за тот же период стали быстрее приблизительно в 1000 раз. Таким образом, использование более совершенных алгоритмов обеспечило рост производительности примерно в 43 000 раз{106}.

Не все ПО эволюционирует так быстро. В частности, это относится к областям, в которых ПО связано с людьми напрямую. В интервью Джеймсу Феллоузу из журнала The Atlantic в августе 2013 г. специалист по компьютерным системам Чарльз Симони, отвечавший за разработку Microsoft Word и Excel, высказал мнение, что в основной своей части ПО далеко не в полной мере использует результаты эволюции аппаратных средств. В ответ на вопрос об областях, в которых существует наибольший потенциал для роста, Симони сказал: «Если говорить в общем, никто больше не будет делать ничего, что связано с рутиной и повторением»{107}.

Кроме того, колоссальные перспективы для дальнейшего развития может дать разработка более совершенных методов объединения большого количества недорогих процессоров в рамках вычислительных систем с массовым параллелизмом. Пересмотр существующих технологий построения аппаратных средств на основе абсолютно новых теоретических моделей также может обеспечить гигантский скачок по пути увеличения вычислительной мощности компьютеров. Наглядным доказательством того, что тщательно продуманное архитектурное решение, основанное на использовании сложных внутренних связей, может обладать потрясающими вычислительными возможностями, является самая мощная вычислительная машина в мире, с которой ничто не может сравниться: человеческий мозг. При создании мозга у эволюции не было возможности опираться на закон Мура. «Аппаратная» часть мозга человека ничуть не быстрее, чем у мыши, и при этом она в тысячи миллионов раз медленнее современной интегральной микросхемы — вся разница в сложности устройства{108}. Поэтому максимум вычислительных возможностей — и, вероятно, возможностей машинного интеллекта — может быть достигнут, если однажды исследователи смогут совместить аппаратные средства, пускай даже с современными показателями производительности, с чем-то, близким к мозгу по уровню сложности устройства. Первые робкие шажки в этом направлении уже сделаны: в 2011 г. компания IBM представила компьютерный чип, выполняющий так называемые «когнитивные вычисления» и работающий по принципу человеческого мозга, который получил говорящее название SyNAPSE, и теперь работает над новым языком программирования, который будет использоваться вместе с чипом{109}.

Помимо непрерывного роста производительности аппаратных средств и во многих случаях ПО я бы выделил еще две характеристики, определяющие специфику информационных технологий. Первая связана с тем, что в процессе собственной эволюции информационные технологии превратились в по-настоящему универсальный инструмент. Пожалуй, трудно найти какие-либо аспекты нашей повседневной жизни, и в особенности деятельности коммерческих и иных организаций независимо от их размера, которые не испытывали бы значительное влияние со стороны информационных технологий или не зависели от них в большой степени. Компьютеры, сети и Интернет стали неотъемлемой частью нашей экономической, социальной и финансовой системы. Информационные технологии повсюду, и нам уже трудно представить свою жизнь без них.

Многие аналитики сравнивают информационные технологии с электричеством — еще одной революционной универсальной технологией, которая получила широкое распространение во второй половине XX в. Особенно убедительные аргументы в пользу уподобления информационных технологий электричеству приводит Николас Карр в своей книге 2008 г. «Великий переход» (The Big Switch)[22]. Хотя многие из этих сравнений и кажутся уместными, правда в том, что повторить успех электричества не так-то просто. Электрификация удивительным образом преобразила бизнес, всю экономику в целом, социальные институты и жизнь отдельных людей. При этом результат преображения всегда был исключительно положительным. Вряд ли найдется развитая страна, в которой есть хотя бы один человек, уровень жизни которого не вырос бы значительно с появлением электрической энергии. Революционный потенциал информационных технологий, скорее всего, будет проявляться более дифференцированно, а результат преобразований для многих далеко не всегда будет исключительно положительным. Причина кроется в еще одной отличной характеристике информационных технологий: когнитивной способности.

Информационные технологии заключают в себе такой уровень интеллекта, который в определенной степени можно назвать беспрецедентным для истории развития технологий. Компьютеры принимают решения и решают проблемы. Компьютеры — это машины, которые способны (в очень ограниченном и узкоспециализированном понимании этого слова) думать. Никто не станет утверждать, что современные компьютеры приблизились к тому, что можно назвать человеческим уровнем интеллекта. Но при этом очень часто упускается из виду главное: компьютеры все лучше и лучше умеют выполнять узкоспециализированные, рутинные и предсказуемые задачи и, вполне вероятно, в скором времени будут превосходить в этом умении многих людей, занимающихся сейчас такой работой.

Основным двигателем экономического развития в истории человечества была профессиональная специализация или, как бы это назвал Адам Смит, «разделение труда». Один из парадоксов прогресса в компьютерную эпоху заключается в том, что по мере увеличения степени специализации различные виды работ становятся все более легко поддающимися автоматизации. Многие эксперты сказали бы, что с точки зрения общего уровня интеллекта самые передовые современные технологии едва превосходят способности насекомого. И, однако же, насекомые не способны управлять реактивными самолетами, резервировать столики в ресторанах или вести торговлю на Уолл-стрит. Компьютеры сейчас делают все это, и совсем скоро они заявят о себе в огромном количестве других областей.

Сравнительное преимущество и умные машины

Экономисты, не соглашающиеся с тем, что однажды машины лишат значительную часть нашего экономически активного населения перспектив трудоустройства, часто опираются в своей аргументации на одну из важнейших идей в экономической науке: теорию сравнительного преимущества{110}. Чтобы понять суть этой теории, давайте представим себе двух людей. Джейн — исключительный специалист. Имея за плечами многие годы интенсивного обучения и невероятное количество успешных операций, она считается одним из ведущих нейрохирургов в мире. Сразу после колледжа, а потом и медицинского факультета Джейн прошла обучение в одной из лучших кулинарных школ Франции и теперь еще и готовит, как профессиональный шеф-повар уникального дарования. Том — обычный парень. При этом он очень хороший повар и не раз получал похвалу за свое мастерство. Однако его готовка не идет ни в какое сравнение с шедеврами Джейн. Ну и, разумеется, Тома никто бы даже близко не подпустил к операционной.

Учитывая, что Том не может конкурировать с Джейн ни как повар, ни уж тем более как хирург, смогут ли они договориться так, чтобы это было выгодно им обоим? Теория сравнительного преимущества дает на этот вопрос утвердительный ответ и поясняет, что Джейн могла бы нанять Тома в качестве повара. Зачем ей делать это, если она может добиться лучшего результата, занимаясь готовкой сама? Ответ: у Джейн будет больше времен и сил для того, в чем она действительно лучше всех (и что дает ей основную часть дохода), т. е. для нейрохирургии.

Главная идея, лежащая в основе теории сравнительного преимущества, заключается в том, что вы всегда сможете найти работу, если будете специализироваться на чем-то одном и делать свою работу по крайней мере не так плохо, как все остальные. Тем самым вы даете другим возможность также выбирать специализацию и зарабатывать больше. Что касается Тома, единственное, что он умеет делать «не так плохо», как остальные, это — готовить. Джейн повезло больше (и она намного богаче), потому что она по-настоящему уникальный специалист в том, что делает «не так плохо», и этот ее талант к тому же очень высоко ценится на рынке. На всем протяжении экономической истории сравнительное превосходство было главным фактором дальнейшего сужения специализации и развития торговли.

Теперь давайте несколько изменим эту историю. Представьте, что Джейн может легко и без больших материальных затрат клонировать себя. Если вы смотрите фантастические фильмы, представьте себе фильм «Матрица: перезагрузка», в котором Нео сражается с десятками клонов агента Смита. Допустим, что в данной конкретной схватке Нео в конце концов одерживает победу, но, мне кажется, Тому может так не повезти, когда Джейн решить уволить его, чтобы заменить собственным клоном. Принцип сравнительного преимущества работает благодаря альтернативным затратам: выбирая одно, человек вынужден отказаться от возможности делать что-то еще. Время и пространство ограничены; невозможно быть в двух местах одновременно и заниматься сразу двумя видами деятельности.

Компьютеры и в особенности ПО легко поддаются тиражированию. Во многих случаях цена их клонирования оказывается ниже расходов по найму человека. Возможность клонировать интеллект лишает смысла понятие альтернативных затрат. Теперь Джейн может делать операции на мозге и готовить одновременно. Зачем ей тогда нужен Том? Можно поручиться, что очень скоро клоны Джейн начнут вытеснять из профессии менее талантливых нейрохирургов. В эпоху умных машин принцип сравнительного преимущества придется пересмотреть.

Задумайтесь, какие возможности открываются перед крупной корпорацией, которая сможет обучить одного сотрудника, а потом путем клонирования создать целую армию сотрудников, каждый из который мгновенно овладеет всеми знаниями и опытом первого сотрудника, но при этом еще и будет способен продолжать обучение и адаптироваться к новым ситуациям в будущем. Когда появится возможность реплицировать и масштабировать заключенный в информационных технологиях интеллект в рамках организаций, это может привести к коренной перестройке отношений между людьми и машинами. Для огромного числа рабочих компьютеры перестанут быть простым средством увеличения производительности — они станут полноценной их заменой. Это, разумеется, приведет к колоссальному увеличению показателей производительности во многих компаниях и целых отраслях, но также и сделает их куда менее трудоемкими.

Тирания «длинного хвоста»

Лучше всего влияние распределенного машинного интеллекта видно в самой индустрии информационных технологий. Распространение Интернета привело к появлению чрезвычайно прибыльных и могущественных корпораций с поразительно маленьким числом сотрудников. В 2012 г. корпорация Google, например, получила прибыль в размере почти $14 млрд, имея в штате менее 38 000 человек{111}. Сравните эти цифры с показателями в автомобилестроении. В 1979 г., когда уровень занятости в отрасли достиг максимального значения, в одной лишь General Motors работало почти 840 000. При этом доход компании в том году составил всего лишь $11 млрд, т. е. на 20 % меньше той горы денег, которую Google получила в 2012 г. И да, это после корректировки с учетом инфляции{112}. Штат Ford, Chrysler и American Motors был больше штата Google на сотни тысяч человек. При этом помимо собственных сотрудников предприятия отрасли создавали миллионы сопутствующих рабочих мест для среднего класса в сферах, связанных с вождением, ремонтом, страхованием и арендой автомобилей.

Разумеется, интернет-компании также создают возможности для занятости в сопряженных сферах. Новую информационную экономику часто превозносят, приписывая ей роль «великого уравнителя». И это действительно так: любой может начать писать блог и разместить в нем рекламу, продать что-нибудь на eBay или разработать приложение для iPhone. Эти возможности, несомненно, существуют, но они принципиально отличаются от тех традиционных рабочих мест для среднего класса, которые создавались в автомобилестроении. Данные ясно показывают, что доходы от деятельности в Интернете почти всегда соответствуют модели распределения, в которой победитель получает все. Хотя в теории Интернет должен уравнять всех с точки зрения возможностей, устранив все барьеры на входе, фактически деятельность в нем всегда приводит к высокому уровню неравенства.

Если на графике изобразить трафик, генерируемый пользователями сайтов, доходы от интернет-рекламы, продажи мелодий в интернет-магазине iTunes, книг на сайте Amazon, приложений в интернет-магазине AppStore компании Apple или Google Play или другие данные, относящиеся к любому виду коммерческой деятельности в Интернете, он практически всегда будет выглядеть так, как на рис. 3.3. Это вездесущее распределение по принципу «длинного хвоста» является центральным элементом бизнес-моделей корпораций, доминирующих в интернет-секторе. Компании вроде Google, eBay и Amazon способны генерировать выручку в любой точке кривой распределения. Если компания контролирует большой рынок, то при агрегации пускай даже и крошечных сумм вдоль всей кривой общая сумма выручки может легко достигать миллиардов.


Рынки товаров и услуг, которые могут быть перенесены в Интернет, в процессе своей эволюции неизбежно придут к распределению по принципу «победитель получает всё». Например, сферы торговли книгами и музыкой, размещения частных объявлений и аренды кинофильмов начинают все в большей и большей степени зависеть от горстки гигантских распределительных узлов. Одним из наиболее очевидных следствий этого процесса является исчезновение огромного количества рабочих мест для журналистов и сотрудников магазинов розничной торговли.

«Длинный хвост» хорош только тогда, когда это ваш «хвост». Однако у тех, кто занимает всего лишь одну точку на кривой распределения, не все так радужно. Чем ближе к кону «длинного хвоста», тем стремительнее доходы от большинства видов деятельности в Интернете падают до уровня карманной мелочи. Это не беда, если у вас есть альтернативный источник дохода или вам посчастливилось жить в подвале родительского дома. Проблема в том, что в процессе преобразования различных отраслей экономики под влиянием цифровых технологий возникает риск исчезновения все большего количества рабочих мест, являющихся основным источником дохода.

С потерей все большим количеством людей надежного источника дохода, обеспечивавшего место в рядах среднего класса, растет и число тех, кто решает обратиться к цифровому сегменту экономики в поисках возможностей для заработка. И происходит это именно на отрезке «длинного хвоста». Лишь немногим избранным суждено добиться случайного успеха, о котором все потом будут говорить, но подавляющему большинству придется бороться за поддержание уровня жизни, хотя бы отдаленно напоминающего уровень среднего класса. Как отметил Джарон Ланье — признанный «провидец» в мире технологий, множеству людей, скорее всего, придется жить в условиях неформальной экономики, характерной для стран третьего мира{113}. Молодые люди, которых манит царящая в неформальном секторе свобода, быстро осознают все ее недостатки, когда задумываются о собственном доме, воспитании детей и пенсии. Разумеется, в США, как и в других развитых странах, всегда были люди, живущие «в тени», но даже они в той или иной мере существуют за счет доходов критической массы домохозяйств, относящихся к среднему классу. Наличие этой мощной середины является одним из главных отличий развитой страны от бедной — и ее постепенное разрушение становится все более очевидным, особенно в США.

Можно не сомневаться, что большинство оптимистов из мира технологий не согласятся со мной. Они склонны видеть в информационных технологиях универсальный инструмент прогресса. В связи с этим не случайно этот оптимизм, как правило, присущ людям, преуспевшим в новых экономических условиях. Самые видные оптимисты цифровой эпохи обычно относятся к левой части «длинного хвоста» или, что указывает на еще больший успех, являются основателями компаний, которые держат в своих руках всю кривую распределения. В одном телевизионном спецпроекте канала PBS, вышедшем в эфир в 2012 г., изобретателю и футурологу Рэю Курцвейлу задали вопрос о возможности возникновения «цифрового неравенства», имея в виду то, что в новой информационной экономике материальное благополучие будет обеспечено лишь небольшому проценту населения. Курцвейл отверг саму мысль о таком неравенстве, указав на благотворное влияние таких технологий, как мобильная связь. Каждый, у кого есть смартфон, отмечает он, «носит с собой такой ресурс производительности, который еще 20–30 лет стоил миллиарды долларов»{114}. Правда, он не говорит, как обычный человек сможет превратить эту технологию в доход, на который сможет жить.

Распространение мобильных телефонов действительно способствовало повышению уровня жизни, но в наибольшей степени этот положительный эффект проявился в развивающихся странах, где отсутствуют какие-либо другие средства связи и нет соответствующей инфраструктуры. Об этом свидетельствует и самый обсуждаемый пример успеха, связанный с мобильной связью: история рыбаков, промышляющих ловом сардин в Керала — одном из регионов на юго-западном побережье Индии. В статье 2007 г. экономист Роберт Дженсен рассказал, как благодаря мобильным телефонам рыбаки получили возможность находить рынки с максимальной ценой на их рыбу{115}. До появления беспроводных технологий рыбаки выбирали деревню для сбыта своей рыбы наугад, что часто приводило к несовпадению предложения и спроса. Однако теперь, когда у них есть новые телефоны, рыбаки точно знают, где их ждут покупатели, значит, рынок в целом функционирует более эффективно, цены стабилизировались, а отходов стало значительно меньше.

Рыбаки из Карала стали своего рода символом, подтверждающим правоту оптимистического взгляда на будущее технологий, во всяком случае применительно к развивающимся странам, а их история оказалась на страницах многочисленных книг и в журнальных статьях{116}. Впрочем, даже если мобильные телефоны и приносят огромную пользу рыбакам третьего мира, у нас нет практически никаких данных, которые свидетельствовали бы о том, что простые жители развитых стран — или даже бедных стран, если уж на то пошло, — смогут получить сколь-нибудь ощутимый доход от пользования смартфонами. Даже высококвалифицированные разработчики ПО не могут обеспечить себе достаточный доход от продажи мобильных приложений, сталкиваясь с колоссальными трудностями, главная из которых, как можно легко догадаться, — вездесущее распределение по принципу «длинного хвоста». Зайдите на любой форум разработчиков для Android-устройств или iPhone, и вы наверняка наткнетесь на обсуждения, полные жалоб на доминирование принципа «победитель получает всё» в экосистеме мобильных устройств и невозможность монетизировать свое приложение. Таким образом, с практической точки зрения большинству потерявших работу представителей среднего класса наличие смартфона не дает никаких преимуществ, кроме возможности поиграть в Angry Birds в очереди центра занятости.

Вопрос об этичности

Если вернуться к удвоению одного пенса как средству измерения экспоненциального роста в мире цифровых технологий, становится очевидным, что текущий громадный баланс счета технологий является результатом усилий бесчисленного числа людей и организаций, трудившихся на протяжении многих десятилетий. А если попытаться прочертить траекторию прогресса, то начинать ее придется по крайней мере с начала XVII в., когда Чарльз Беббидж изобрел свою механическую разностную машину.

Несмотря на всю свою безусловную значимость, инновации, которым обязана своим фантастическим богатством и влиянием современная информационная экономика, не идут ни в какое сравнение с революционной работой, проделанной такими первопроходцами, как Алан Тьюринг и Джон фон Нейман. Вся разница в том, что сегодня для дальнейшего увеличения накопленного громадного баланса достаточно даже небольших поэтапных изменений. В известном смысле современных успешных инноваторов можно уподобить участнику Бостонского марафона, который прославился тем, что в 1980 г. присоединился к бегущим всего лишь за полкилометра до финишной линии.

Разумеется, все инноваторы опираются на достижения предшественников. Например, Генри Форд вряд ли бы придумал «Форд-Т», если бы не использовал опыт других. Однако, как мы уже могли убедиться, в мире информационных технологий все совершенно иначе. Уникальная способность информационных технологий обеспечивать масштабирование машинного интеллекта в рамках организаций с последующим сокращением штата, а также присущая им тенденция к созданию ситуаций, развивающихся по сценарию «победитель получает всё», будут иметь очень серьезные последствия как для экономики, так и для общества.

Наступит момент, когда нам придется ответить на фундаментальный этический вопрос: должны ли все остальные заявить о своем праве на часть этого накопленного на технологическом счету баланса? Конечно, стремительное развитие цифровых технологий приносит обществу немалую выгоду в виде снижения затрат и свободного доступа к информации и развлечениям в удобной форме. Но это возвращает нас к проблеме, упомянутой в связи с замечанием Курцвейла о мобильных телефонах: все эти вещи не приносят никакого дохода.

Кроме того, следует помнить, что в значительной мере фундаментальные исследования, обеспечившие прогресс в секторе информационных технологий, финансировались из кармана американских налогоплательщиков. Например, компьютерная сеть, эволюция которой в конечном итоге привела к появлению Интернета, была создана на деньги Управления перспективных исследований Министерства обороны США (Defense Advanced Research Projects Agency, DARPA)[23]. Сам закон Мура отчасти является результатом университетских исследований, проводившихся при финансовой поддержке Национального научного фонда (National Science Foundation). Ассоциация полупроводниковой промышленности (Semiconductor Industry Association), защищающая интересы производителей на политическом уровне, активно лоббирует выделение дополнительных инвестиций на исследования из федерального бюджета. В какой-то мере современные компьютерные технологии существуют благодаря тому, что миллионы налогоплательщиков из среднего класса поддерживают финансирование фундаментальных исследований за счет федерального бюджета на протяжении нескольких десятилетий после Второй мировой войны. С большой долей уверенности можно сказать, что, выступая в поддержку такого финансирования, налогоплательщики рассчитывали, что плоды этих исследований помогут обеспечить процветание их детям и внукам в будущем. Однако, если судить по тенденциям, рассмотренным нами в предыдущей главе, мы движемся в совершенно другом направлении.

Если оставить в стороне вопрос о том, является ли этичным фактический захват всего накопленного обществом технологического капитала горсткой людей, образующих элиту, остается ряд проблем практического характера, касающихся общего состояния экономики, в которой неравенство доходов достигает столь высокого уровня. Непрерывность прогресса зависит от сохранения потребности в будущих инновациях на рынке, а это, в свою очередь, предполагает рациональное распределение покупательской способности.

В следующих главах мы рассмотрим более подробно некоторые из экономических и социальных последствий неудержимого роста цифровых технологий. Но сначала давайте взглянем на то, как эти инновации создают все более реальную угрозу для рабочих мест, требующих высокой квалификации и занимаемых выпускниками колледжей или даже людьми с научными степенями.

Глава 4

Белые воротнички под угрозой

11 октября 2009 г. Los Angeles Angels обыграли Boston Red Sox в плей-офф Американской лиги, заработав право сразиться с New York Yankees за звание чемпиона лиги и место в Мировой серии. Для Angels эта победа была наполнена особым смыслом: всего за шесть месяцев до того один из самых многообещающих игроков команды питчер Ник Аденхарт погиб в аварии, виновником которой был пьяный водитель. Один спортивный журналист начал свою статью об игре следующими словами:

«Когда в воскресенье на стадионе „Фенуэй Парк“ в девятом иннинге Angels проигрывали с разницей в две пробежки, никто уже не верил в их победу, но лосанджелесцы сумели переломить ход игры благодаря важнейшему синглу Владимира Гуэрреро, вырвав победу у Boston Red Sox со счетом 7–6.

Гуэрреро принес Angels два рана. Cчет на подаче был 2–4.

"Если вспоминать о Нике Аденхарте и апрельской трагедии в Анахайме, да, пожалуй, это был самый важный хит [в моей карьере], — сказал Гуэрреро. — Так что я посвящаю эту победу своему бывшему товарищу по команде, парню, которого с нами уже нет".

Гуэрреро хорошо себя проявил во всех играх сезона, особенно в дневных. В дневных играх он показал OPS [процент занятия базы плюс слаггинг] на уровне 0,794. Он выбил пять хоумранов и принес 13 ранов в 26 дневных играх»{117}.

Автору этого текста, наверное, вряд ли стоит рассчитывать на какие-либо награды за свой писательский труд. Тем не менее приведенный выше рассказ — поразительное достижение: дело не в том, что он хорошо читается, в нем нет грамматических ошибок и он содержит точное описание бейсбольного матча; просто его автор — компьютерная программа.

Эту программу (под названием StatsMonkey) создали студенты и преподаватели Лаборатории интеллектуальной информации (Intelligent Information) при Северо-Западном университете. StatsMonkey предназначена для автоматизации процесса написания материалов о спорте за счет превращения объективных данных об отдельно взятой игре в захватывающее повествование. Возможности системы выходят далеко за рамки простого перечисления фактов; скорее, она описывает события, добавляя в рассказ все те основные атрибуты спортивной журналистики, которые присущи работам журналистов-людей. Для выявления значимых событий, имевших место во время матча, StatsMonkey выполняет статистический анализ; затем она использует естественный язык для создания текста, в котором кратко описывается ход игры, а также уделяется особое внимание решающим моментам и ключевым игрокам, определившим ее исход.

В 2010 г. исследователи из Северо-Западного университета, которые руководили работавшей над StatsMonkey группой студентов, специализировавшихся в области вычислительной техники и журналистики, получили финансовую поддержку от венчурных инвесторов и основали новую компанию под названием Narrative Science, Inc. с целью коммерциализации данной технологии. Компания наняла лучших специалистов в области вычислительных систем и инженеров; новая команда избавилась от первоначального кода StatsMonkey и создала значительно более мощную и комплексную систему искусственного интеллекта, которая получила название Quill.

Технология Narrative Science используется крупнейшими средствами массовой информации, в том числе Forbes, для написания статей на различные темы, включая спорт, бизнес и политику. Разработанное компанией ПО генерирует новостные материалы приблизительно каждые 30 секунд; при этом многие из них публикуются на популярных сайтах, которые предпочитают не афишировать свою связь с данным сервисом. В 2011 г. в ходе отраслевой конференции корреспондент Wired Стивен Леви попросил одного из основателей Narrative Science Кристиана Хэммонда оценить, какой будет доля новостных материалов, написанных с помощью программных алгоритмов, в ближайшие 15 лет. В ответ он услышал: более 90 %{118}.



Поделиться книгой:

На главную
Назад