Альтернатива маршала Тухачевского (СИ)

Вошедший в кабинет отца сын автоматически окинул помещение взглядом — и в этот момент у него под ногами в комнату пролетела серая молния. Мужчины синхронно улыбнулись — любимец семьи, усатый и полосатый хищник, был в своем репертуаре, принципиально не признавая никаких границ и запретов. Молния притормозила у дивана, обернувшись здоровенным котярой, за восемь кило весом, широкогрудым, с мощными лапами. Котофей, убедившись в том, что его прорыв на запретную территорию прошел успешно, неторопливо запрыгнул на диван и вальяжно развалился на нем, всем своим видом выражая вопрос: "Ну и что вы мне сделаете?"

— Матроскин, хвост надеру! — ритуально пригрозил Ленков-младший бесцеремонному до полнейшего нахальства хвостатому паршивцу.

Матроскин, столь же ритуально, изобразил полнейшую невинность "а ля "сестрица Аленушка"": дескать, дверь была открыта, вот он и вошел; и, вообще, гнать с дивана бедного, несчастного котика есть зверство, не имеющее аналогов в истории. Умен был, шпана подзаборная — умен и хитер, отлично зная, за что действительно схлопочет по мягкому месту, а, что пройдет для него без малейших последствий, не считая дежурного обещания "надрать хвост поганцу".

— Ладно, черт с ним, пусть сидит — улыбнулся Ленков-старший, прощая желтоглазому нахалу очередное хулиганство — и ты садись. Кофе с коньячком хочешь?

— Чашечку — с удовольствием — отозвался наследник.

— А больше и не стоит — нам сегодня предстоит поработать, так что не следует туманить головы алкоголем — высказался Вячеслав Владимирович — накрой на столе и достань сигариллы, мне вчера ребята привезли с Кубы; я пока сварю кофе.

Сын поднялся, подошел к стоявшему у правой стены небольшому шкафчику, достал посуду из кофейного сервиза, сахарницу, снял с верхней полки коробку сигарилл — и занялся сервировкой стоявшего у дивана, по той же стене, журнального столика, за которым, по давней семейной традиции, употреблялся кофе в отцовском кабинете. Матроскин, глядя на это, недовольно сощурился, понимая, что сейчас его варварски утеснят — но, увы, кофепитие автоматически предполагало размещение людей на нежно любимом котом диване, на котором так вольготно было возлежать в одиночестве. Выражать же протест против вопиющего попрания кошачьих прав было чревато щелчком по носу или шлепком по попе — получалось не больно, но жутко обидно для грозы окрестных котов и любимца кошечек. Полковник тем временем включил электронагреватель в маленьком, наполненном песком, мангале, стоявшем в уголке у окна слева — и, пока песок нагревался, подошел к книжным стеллажам, занимавшим почти всю левую стену кабинета. Там находились и несколько бутылок с коньяком. Сын, глядя на это, привычно подумал, что темный, сделанный из дуба, стеллаж, не гармонирует с остальным кабинетом, выдержанном в светлых тонах — но очень уж был хорош стеллаж, вместителен, основателен и надежен.

— Ты какой коньяк будешь пить? — осведомился отец.

— Пожалуй, "Ахтамар" — ответил сын, предпочитавший армянские и крымские коньяки, в отличие от главы семьи, любившего французские коньяки.

Отец хмыкнул — и неожиданно сообщил: "Изменю я сегодня "Реми Мартену" с "Ахтамаром".

Через двадцать минут кофе был готов — и мужчины молча выпили вкуснейший напиток, сопровождая этот процесс неспешным курением крепких сигарилл.

— Па, можно тебя спросить? — очень осторожно спросил сын, когда принятая в семье прелюдия к серьезному разговору была завершена.

— Да, сына — доброжелательно улыбнувшись, разрешил отец.

— Нельзя ли узнать, что ты собираешься делать? — столь же осторожно поинтересовался наследник.

— В том смысле, как я собираюсь проводить операцию? — уточнил отец, предварительно включив скэллер.

— Разумеется, если можно — подтвердил сын.

— Не веришь своим глазам — утвердительно улыбнулся Вячеслав Владимирович.

— Не то слово — я вообще в шоке, ведь ты никогда, ни при каких обстоятельствах ни слова не говорил о службе — уточнил сын.

Видишь ли, строго говоря, это ведь не служба, и, даже не какие-то околослужебные дела — это мероприятие вообще ни в какие рамки не укладывается — пояснил свою позицию отец — а вы с матерью имеете право знать, в чем дело, поэтому я и рассказал все.

— Спасибо — серьезно поблагодарил сын.

— Пожалуйста — ответил Вячеслав Владимирович.

— А что касается операции — в первом приближении она выглядит так: во-первых, подготовить РККА к современной маневренной войне, во-вторых, "обкатать" ее в предвоенных конфликтах, в-третьих, по результатам этих конфликтов обеспечить СССР максимально выгодные стратегические позиции к началу войны. Тут возникает возможность серьезного изменения истории — во-первых, история может пойти по известному нам сценарию, этом случае надо будет обеспечить "Барбароссе" "теплую" встречу "по мотивам" Курской дуги; далее действовать по обстановке. Но возможны и другие сценарии.

— Дело в том, что вопреки утверждениям советской пропаганды, агрессия Третьего Рейха против нашей страны вовсе не была чем-то железно предопределенным. Там хватало стопроцентных русофобов — но дело в том, что в июне 1940 года Германия оказалась перед стратегической дилеммой, добивать ли Великобританию или начинать войну с нами.

— Против "английского варианта" было многое и многие: свою роль сыграли и негласные соглашения, заключенные Гитлером с англосаксами, недаром ведь в Рейх до весны 1944 года через нейтральные страны потоком шло стратегическое сырье и промышленные товары; и понимание того, что выгоды десанта на Остров, строго говоря, минимальны — как выразился сам Адик "Если Англия будет повержена, то это будет достигнуто ценой драгоценной арийской крови. Тем временем, Германия не располагает флотом, необходимым для того, чтобы взять под контроль британские колонии; поэтому наибольшие выгоды из разгрома Великобритании извлекут Соединенные Штаты и Япония"; и то, что Гитлер, серьезно относившийся к расовой теории, в Первую Мировую воевал против лимонников — и сделал на основе полученного опыта вывод, что англичане являются несомненными арийцами. Все это сыграло роль "гирек на весах" — какая-то весила больше, какая-то — меньше — но значение имели все.

— А вот в пользу "Барбароссы" было сформировавшееся у значительной части немецкой элиты мнение, что наша страна слаба. Основания для этого у них были — в Первую Мировую наша армия била австрийцев и турок, но ни одной крупной победы над немцами добиться не удалось, при том, что значительная часть кайзеровской армии была скована на Западном фронте. Строго говоря, немцы в Первую Мировую имели сильнейшую качественно армию в мире — их дивизии численно вдвое уступали английским, и, втрое — американским; по своим боевым возможностям, если польстить англосаксам, то можно сказать, что они были равны. После того, как в 1940 году они буквально размазывали по земле английские и французские дивизии — а в Первую Мировую лимонники и лягушатники были для немцев достойными противниками! — они окончательно уверились в том, что на суше у них нет достойных врагов. Но они не были бы настоящими немцами, если бы не изучили вероятного противника — и германские офицеры добросовестно анализировали данные по финской кампании, по Хасану и Халхин-Голу, благо у них были прекрасные отношения с финнами, и, очень хорошие — с японцами. Выводы были однозначны — есть многочисленная армия, довольно плохо управляемая, имеющая на вооружении много техники, но, значительная часть этой техники морально устарела, большая часть — плохого качества.

— Исходя из вполне объективных данных, немецкая элита и сделала вывод о возможности быстрой победы. Собственно, "Барбаросса" не являлась планом войны, это был план сверхмощного первого удара, для нанесения которого привлекались все возможные силы. Германское руководство считало, что война сведется к разгрому кадровой Красной Армии в грандиозном приграничном сражении, после чего останется только зачистить территорию от остатков наших войск и дойти до основных экономических и политических центров европейской части СССР.

— Другое дело, что информация о реальном военном и экономическом потенциале нашей страны была не просто неполной, а катастрофически недостаточной. Недаром Гитлер сказал после разгрома наших войск в Киевском котле: "Если бы я знал, сколько у русских танков, то я бы хорошо подумал, начинать ли эту войну" (соответствует РеИ В.Т.). Проще говоря, это решение было принято на основании недостоверной информации — и даже при этом заметная часть военно-политического руководства Германии были противниками "Барбароссы", а, часть — колебалась. Среди противников были Геринг и фон Лееб, среди колеблющихся — фон Бок.

— Конечно, дело было не в их симпатиях к СССР — они логично считали, что не стоит начинать большую войну с Советской Россией, не добив Великобританию.

— Теперь представим на минутку, что предвоенные конфликты Советский Союз завершил с совершенно другими результатами. Нет тяжелых, с большими потерями, побед "по очкам" над Японией и Финляндией — есть разгром финнов, следствием которого стало правительство Куусинена в Хельсинки; есть и раздавленная гусеницами наших танков Квантунская армия, с советской Желтороссией, включающей в себя всю Маньчжурию.

— Что ты скажешь? — спросил полковник сына.

— Можно, я посмотрю карты? — попросил наследник.

— Конечно — кивнул отец.

— Значит, с Финляндией вырисовывается следующая картина — сообщил сын, после изучения карт Балтики — если Балтфлот базируется на Хельсинки, имея передовую базу на Аландских островах, то под ударом оказывается шведский коммуникационный канал Германии. Я, конечно, историю экономики помню довольно смутно, но, по-моему, через него в Рейх шли подшипники и полиметаллы из Штатов. Плюс к тому, немцам "делает ручкой" никель Петсамо. Кроме этого, у немцев оказывается под угрозой доставка шведской железной руды, высокого качества, богатой примесями никеля — а это немалая часть снабжения немецкой черной металлургии.

— Все верно — кивнул довольный наследником отец. — Конечно, это никак нельзя считать смертельной угрозой для Германии: немцы могут закупить никель через свои американские связи в Канаде и Новой Каледонии; перенаправить доставку полиметаллов и подшипников по пиренейскому каналу, через Португалию и Испанию; в конце концов, они могут резко усилить свой флот на Балтике, для того, чтобы транспорты из Швеции шли в составе имеющих сильное охранение конвоев. Но, в любом случае, это будет сильный аргумент против начала "Барбароссы" до окончания войны с Англией.

— А что ты скажешь о другом варианте конфликтов с Японией?

— На поверхности то, что, потеряв Маньчжурию, японская армия физически не сможет начать вторжение на наш Дальний Восток, поскольку у них не будет плацдарма.

— Неплохо, но это только первый слой — заметил Вячеслав Владимирович. — Там все было намного сложнее — но и перспективнее. Для начала стоит заметить, что единой системы управления ВС у самураев попросту не было — вооруженными силами руководили два огромных суперклана, которые можно назвать кланом Армии и кланом Флота. Эти кланы непримиримо враждовали — настолько, что у Японии даже не было единой стратегии; Армия готовилась воевать с СССР, а Флот готовился отбирать у американцев, англичан, французов и голландцев их колонии.

— Но внутри суперкланов тоже не было единства; точнее, если моряки еще как-то поддерживали внутри своего клана "худой мир", то у армейцев шла хорошая внутренняя грызня между группировками. Самым могущественным кланом среди японских сухопутчиков был как раз клан "квантунцев"; но у него были сильные противники, которые бы не упустили удобного случая отыграться. О моряках и говорить нечего — эти, в случае разгрома Квантунской армии, припомнили бы злейшим врагам все "хорошее". Но и это только второй слой.

— Третий слой — это зависимость метрополии от поставок из Маньчжурии железной руды, коксующегося угля, и, в еще большей степени, чугуна. В разные годы маньчжурские металлургические заводы давали от трети до половины всего чугуна Империи. Велика была зависимость метрополии и от поставок продовольствия.

— И, четвертый слой. Япония отличалась тем, что там именно военные "командовали парадом". Проще говоря, все японские концерны были неформальными вассалами либо Армии, либо Флота. Конкретно с командованием Квантунской армии были связаны руководители группы т. н. "молодых концернов", возглавляемые основателем концерна "Ниссан". Эти "молодые дзайбацу" всласть потоптались на "любимых мозолях" "старых концернов", отобрав у них массу "вкусных кусочков". Вот только "молодые концерны" очень много вложили в маньчжурские заводы — едва ли не больше, чем в предприятия метрополии.

Сын молча кивнул — не понять, к чему клонит отец, было мудрено. Если получится, разгромив Квантунскую армию, захватить и удержать Маньчжурию, то это кардинально меняло не только военно-стратегический расклад Советского Союза и Японии, но и экономические и элитные расклады внутри Империи Восходящего Солнца. Следствия были очевидны — в японской политике начинали доминировать адмиралы, соответственно, оголодавший японский тигр отправлялся искать добычу на юг. Этим плюсы не исчерпывались — контроль над Маньчжурией позволял получить ресурсы, необходимые для ускоренного развития советского Дальнего Востока, и накрепко привязать к себе Японию, обеспечив ей ограниченные поставки тех же чугуна и продовольствия. Ограниченные, в том плане, чтобы их хватало на флот и армию, воюющие в Китае и странах Южных морей — но не войну с СССР. Поиметь с Японии за эти поставки можно было немало, несмотря на самурайскую бедность — в стране Восходящего Солнца уже тогда было приличное судостроение и неплохое производство электрооборудования. По мере развертывания японской экспансии к списку можно было добавить сырье из Юго-Восточной Азии — тот же натуральный каучук, который можно было с изрядной выгодой перепродать на мировом рынке; возможно, что-то еще.

Ну и огромный плюс по части "рыжебородого императора" — если в реальной истории Гитлер принимал решение о нападении на Советский Союз, подразумевая возможность японской агрессии против СССР — да, собственно, немалая часть РККА и была скована на Дальнем Востоке, и, на ее снабжение уходила заметная часть небогатых ресурсов страны — то, теперь Адольфу придется учитывать то, что японцы точно не нападут. Нет у них ни плацдарма, ни "валентных" дивизий, ни той части элиты, что сделала свою ставку на войну с Советской Россией — а Советский Союз и стал сильнее, за счет промышленности и сельского хозяйства Маньчжурии, и может гораздо свободнее оперировать своими ресурсами, за счет договоренности с самурайскими адмиралами.

И, в пользу Советского Союза начинал работать психологический фактор — намного тяжелее принимать решение о начале войны со страной, чья армия "выиграла нокаутом" у совсем не слабых финнов и сильных японцев.

Безусловно, все это не сводило вероятность "Барбароссы" в 1941 году к нулю — но шансы на то, что немцы решат сначала добить Англию, возрастали резко.

— Вот так, сына — мягко заметил полковник, понимавший ход мыслей наследника — если все это сделать, то появятся очень приличные шансы на то, что 22 июня будет обычным воскресеньем, впрочем, как и остальные дни 41-го года. Я так прикидываю, вероятность этого составит процентов семьдесят, если не больше.

— А если не удастся? — деловито поинтересовался сын, отдававший себе отчет в том, что даже при самом хорошем раскладе вероятность начала Великой Отечественной в 1941 году остается многократно выше статистической погрешности, так что относиться к ней следует предельно серьезно.

— Два варианта, в зависимости от решения Сталина — ответил разведчик — либо нанесение превентивного удара по изготавливающимся к удару немецким соединениям, либо стратегическая оборона. Тогда он правильно делал, что всеми силами старался оттянуть начало войны — если бы удалось оттянуть "Барбароссу" до 1943 года, Вермахту бы точно мало не показалось; даже если бы удалось отсрочить начало войны на год, расклад был бы заметно лучшим для нас. Другой вопрос, что тогда Сталин понимал, насколько плохи дела в армии — после Зимней войны была проведена ревизия РККА, ну, ты читал "Акт передачи", когда снятый с должности наркома Ворошилов передавал дела Тимошенко. Фактически это была комплексная ревизия.

— Не в деталях, но помню — согласился наследник — все рода войск, кроме кавалерии, получили оценку "неудовлетворительно"; хотя, кавалеристы не сильно ушли от остальных, схлопотав "тройку" (соответствует РеИ В.Т.). Называя вещи своими именами, тогда, в 1940 году, армия была не готова к войне. Насколько я понимаю, Тимошенко сделал все, что мог — но за год добиться качественных изменений было невозможно. Судя по тому, что в старости Молотов рассказывал Чуеву (книга Ф. Чуева "Сто сорок бесед с Молотовым" В.Т.), Сталин все прекрасно понимал, коль скоро в Политбюро в начале сорок первого обсуждали "Придется ли отступать только до Смоленска, или же, до Москвы" (реальная история В.Т.).

— Именно так — тихо подтвердил отец — а теперь подумай, какой может стать армия, если начать ее учить всерьез с конца 20-х; если у нее будут нормальные организация, тактика, техника; если ей будут руководить действительно компетентные офицеры и генералы. Плюс будет наработан приличный боевой опыт и приобретена уверенность в своих силах.

— Вот тогда действительно в 1941 году Сталин сможет спокойно выбирать, наносить превентивный удар, или занимать оборону главными силами на старой границе, используя новые территории в качестве предполья, и подстраховываясь тыловой линией обороны на рубеже Днепр — Западная Двина.

— Именно превентивный удар? Не войну? — уточнил сын.

— А зачем нам война? Посуди сам, ну нанесли мощный удар по немецким группировкам у границы — это реально, если Красная Армия будет иметь уровень, соответствующий второй половине 1943 года. Да, потери у колбасников будут тяжелейшие, если грамотно все спланировать и осуществить — но, наголову их разгромить точно не удастся, не те кадры; быстро опомнятся и начнут драться всерьез. Соответственно, к концу лета 1941 будем иметь Вермахт, занявший оборону на Висле; Вермахт, понесший тяжелое поражение, но не разгромленный; хорошо еще, если удастся захватить Восточную Пруссию, обезопасив себя от удара во фланг и тыл — но, вполне реален и вариант, при котором за Пруссию придется ожесточенно воевать до зимы, и не факт, что ее вообще удастся захватить целиком.

— В результате мы получим тяжелую, кровопролитную войну с большими потерями. Причем, учти — у немцев, если посчитать континентальную Европу, будет трехкратное превосходство в экономическом потенциале; а нам на ленд-лиз можно будет не рассчитывать — англосаксы не идиоты, помогать нам захватывать Европу точно не будут.

— Ну и на кой черт нам такое "большое и светлое счастье"?

— Я уже не говорю о том, что если у нас все пойдет хорошо, не исключен вариант досрочного заговора 20 июля, с участием не только армейцев и части промышленников, но и эсэсовцев, и финансистов — сам знаешь, немецкие промышленники и финансисты были очень тесно связаны с американцами и англичанами, да и вообще, проанглийская группировка элиты в Германии всегда была очень сильна, про ландграфов Гессена тебе рассказывать не надо.

Сын молча кивнул.

— Ликвидируют Адика, поставят на его место подходящего кадра — и через недельку-другую выяснится, что война между "цивилизованными европейскими нациями" — полковник произнес это так, что многоэтажный мат прозвучал бы меньшим оскорблением — была, извольте видеть, "преступлением безумного диктатора"; ну а нынче, когда "здоровые силы Германии свергли кровавого сумасшедшего", "цивилизованные нации должны объединиться против русского большевизма". Может быть, английские и американские дивизии не сразу окажутся на фронте рядом с немецкими соединениями, хотя, помня о плане "Немыслимое", я бы не поручился за это — но о проблемах с материально-техническим обеспечением колбасники смогут позабыть очень быстро.

— В результате нас задавят подавляющим материально-техническим превосходством, как задавили самураев.

— В общем, мощный превентивный удар, с гарантией ставящий крест на "Барбароссе", не в пример предпочтительнее — и наши потери будут многократно меньше немецких, и, самое главное, можно будет предложить Адику объявить все это "трагическим недоразумением между дружественными немецким и советским народами, ставшим результатом подлой английской провокации".

— Думаешь, это сработает?! — спросил сын, глядя на отца округлившимися от удивления глазами.

— Если все толково сделать — Адик не только ухватится за такую возможность обеими руками, но и зубами вцепится, для пущей надежности — заверил наследника Вячеслав Владимирович.

— Дело в психологии Адольфа — он ведь своеобразный романтик.

— Прости, а нельзя подробнее о его психологии? — попросил Ленков-младший. — Я как-то привык воспринимать Адика как абсолютное зло — и никогда не задумывался о его психологии, как нормального человека.

— Для нашей страны он и был злом с большой буквы; вот только ты зря не пытался понять его мотивацию — кивнул отец. — Исходя из той информации, которая есть в книгах и Сети, в детстве и ранней юности это был классический романтик, искренне желавший добра своим стране и народу. Окружение этому не особо способствовало — маленький австрийский городок, практичный отец, чиновник таможни; немцы вообще, при всей своей сентиментальности, люди практичные — а, тут, жители маленького городка, далекие от романтики, у них работы полно. Мальчик с детства привык уходить в себя, лелея свои идеалы; да, еще он рано привык к тому, что его не понимают окружающие.

— Потом жизнь начала макать романтика в выгребной яме — хорошо так окунать, с головой. Сначала смерть отца, потом от рака мучительно умирает мать — а он любил отца и обожал мать! — и это случилось, когда он был юношей. Гитлер уезжает в Вену, пытаясь добиться признания в качестве художника. Как-то на Западе я случайно попал на выставку его акварелей из частной коллекции. Я не искусствовед, могу судить о живописи, в основном, по принципу "нравится — не нравится" — мне его работы не понравились, слишком холодные эмоционально, я бы даже сказал — бездушные. Пожалуй, он был талантлив — но, скорее, не как художник, а как архитектор.

— Сам по себе отказ в признании таланта может сломать человека такого склада, тем более, в молодости, на пике гормонального взрыва, когда любая чепуха воспринимается очень серьезно. У Адольфа к этому добавились испытания бедностью и нищетой. Вполне возможно, что была и психотравма, связанная с несчастной любовью — отношения Адика с женщинами трудно назвать нормальными, не исключено, что корни этого лежат в его венской молодости, когда он впервые влюбился; ну а объект его чувств попросту послал нищего художника, жившего в ночлежке.

— В принципе, этого было достаточно для того, чтобы сломаться. Другой человек вполне мог закончить на этом сколько-нибудь созидательную деятельность, спившись, став наркоманом или покончив жизнь самоубийством. Тем выше вероятность такого исхода потому, что у Адольфа была не слишком устойчивая психика, как и у многих гуманитариев.

— Как это ни парадоксально, но, не исключено, что его спасла психологическая "броня" романтизма, привычка уходить из реального мира в созданный его воображением, в качестве защиты от реальности, идеальный мир. Другой вопрос, что негативные эмоции все равно надо было как-то канализировать — и будущий фюрер нашел выход в ненависти. Поскольку он был романтиком, внутренний мир которого был построен на идее абсолютного величия Германии, то он попросту "поставил знак равенства" между своими личными недоброжелателями, неважно, действительными или мнимыми, и врагами страны, не особо утруждая себя размышлениями на тему, какие враги являются настоящими, а кого пропаганда "назначила врагами".

— Надо заметить, что у Адольфа вообще неважно было с навыком логического мышления. Он отнюдь не был глуп, но, как многие увлекающиеся люди, всерьез занимался только тем, что ему нравилось — а точные науки, развивающие способность к анализу, в этот список не входили. Адю выручала невероятная интуиция, он буквально "нутром чуял" выигрышные решения. Несколько утрируя, можно назвать его "Наполеоном от политики" — подобно тому, как в военных академиях не изучают метод Наполеона, поскольку метода, как такового, не было, была нечеловеческая интуиция, помогавшая Бонапарту находить выигрышные решения; так и у Адольфа, строго говоря, не было продуманной стратегии — суть его "Майн Кампф" можно свести к тому, что арийскому народу, каковым являются германцы, всячески вредят враги внешние и внутренние, состоящие из представителей низших рас; упомянутые низшие расы следует немножко перебить и завоевать, после чего на руинах старого мира отстроить новый, правильный мир, в котором арийская раса, возглавляемая, ясный пень, немцами будет господами — а все остальные станут рабами или покойниками. Поскольку Адольф мыслил образами, а не цифрами и фактами, ему как-то не пришло в голову, что "стратегия" уничтожения и порабощения большей части человечества чревата нехорошими последствиями даже для столь могущественной нации, как немецкая.

— Вот тут налицо принципиальное различие между Бонапартом и Гитлером — император Франции входил в число наиболее образованных людей своего времени, прекрасно владел математическим аппаратом, так что интуиция для него была одним из главных инструментов, дополняя великолепно тренированный навык логического мышления и привычку системно организовывать подконтрольное ему пространство, достаточно вспомнить юридическую систему наполеоновской Франции, основой которой был "Кодекс Наполеона"; фюрер же с трудом осилил среднее образование, профессиональных навыков работы с информацией у него не было — у него интуиция была единственным инструментом. Как следствие, там, где Наполеон мог полноценно контролировать свое ближайшее окружение, Гитлер мог только верить или не верить своим приближенным.

— Одним из следствий его сверхинтуиции было пренебрежение и к образованию, и к образованным людям; дополненное и отсутствием чувства юмора, и, постепенно росшим самодовольством, и, в особенности, убеждением в собственной избранности, оно постепенно превратилось в чувство непогрешимости.

— Но я несколько забежал вперед — поправился полковник. — Началась Первая Мировая война, на которую он пошел добровольцем, судя по всему, из искреннего желания послужить своей стране, надо полагать, плохо представляя себе, что такое настоящая война. Надо отдать ему должное, Гитлер проявил себя храбрым солдатом — если Железный крест II степени имели многие фронтовики, то Железный крест I степени солдатам и унтер-офицерам в кайзеровской армии давали крайне неохотно, как правило, в тех случаях, когда не дать эту высокую награду было невозможно. У меня нет оснований сомневаться, что это был как раз этот случай — Адик был связным, т. е. человеком, обязанным раз за разом смертельно рисковать, ползая под обстрелом, чтобы передать приказ командира.

— Другой вопрос, что, находясь на передовой, убивая и видя смерть товарищей, Гитлер неизбежно получил тяжелую боевую психическую травму. Судя по его поведению в послевоенные годы, посттравматический синдром у него был в тяжелой форме.

— Напомню азы — дело в том, что в нашей психике стоит мощнейший блок, запрещающий убийство себе подобных. Преодолеть этот блок, во-первых, очень непросто, во-вторых, платой за убийство становятся послевоенные психические расстройства, мешающие жить среди обычных людей — тот самый посттравматический синдром. Недаром в современных западных армиях всех участников боевых действий отправляют к психологам, которые целенаправленно занимаются вытеснением и замещением психотравмирующих воспоминаний. У нас принято обходиться водкой, которая, как правило, только обостряет болезненную, переходящую пределы разумного, тягу к справедливости, готовность добиваться ее силовыми способами, отсутствие "тормозов", и многое другое.

— Все это прослеживается у Гитлера. Кроме того, надо отметить еще одну особенность его психики, явно появившуюся в результате боевой психотравмы — многократно видя смерть боевых товарищей, он стал очень болезненно относиться к потерям немецких войск. Можно даже сказать, что насколько наплевательски он относился к террору против мирного населения на оккупированных территориях СССР, Югославии, Польши, воспринимая его как норму в отношениях "высшей расы" к "унтерменшам", настолько нервно он относился к потерям Вермахта и СС.

— А теперь прикинь, пожалуйста, реакцию такого человека на единовременную, в течение пары суток, потерю вооруженными силами Германии 200–300 тысяч человек убитыми и 500–700 тысяч — искалеченными и ранеными — предложил отец сыну.

— Он будет в шоке — медленно сказал сын — и потому, что его интуиция, основа, на которой основано его чувство непогрешимости, его катастрофически подвела — мало этого, она поставила на грань катастрофы его смысл жизни, непобедимую и могущественную Германию; его будет терзать чувство вины за погибших. Да, поскольку психика у него неустойчивая, как только станут понятны масштабы катастрофы, он мгновенно перейдет от эйфории, в которой он наверняка находился, ощущая себя всемогущим, к тяжелейшей депрессии, которая будет углубляться по мере поступления сообщений о новых потерях.

— Ты абсолютно прав — такой человек ухватится за любую возможность прекратить то, что будет восприниматься им как падение в бездонную пропасть.

— Очень хорошо — одобрительно улыбнулся Вячеслав Владимирович сыну — ты упустил еще один момент, который сыграет немалую роль в выстраивании отношений Советского Союза и Германии после превентивного удара.

— Присущая немецкому менталитету абсолютизация силы? — утвердительно спросил Ленков-младший.

— Совершенно верно — плюс, имевшееся у Гитлера, чувство справедливости, пусть и очень своеобразное — подтвердил отец. — Если сумели доказать свою силу, от всей широты души отвесив Вермахту по чувствительным частям организма — значит, мы ошибались, считая их слабыми; а, раз они сильные — значит, заслуживают уважительного отношения, включающего в себя признание их равными, или, близко к тому. Для нас это очень важный момент, который поможет выстроить выгодный СССР дружественный нейтралитет с Третьим Рейхом, когда немцы будут выяснять отношения с англосаксами.

— Я так понимаю, это у тебя запасной вариант? — спросил наследник.

— Естественно — кивнул Ленков-старший. — Этот вариант плох тем, что, во-первых, англичане получат не меньше полутора лет на приведение в порядок своей армии после разгрома 1940 года и развертывание военного производства; во-вторых, у американцев будет добрых два года на развертывание массовой армии и перевод экономики на военные рельсы; в-третьих, у немцев понесут тяжелые потери подвижные соединения и ВВС, так что масштабные действия против англичан в Северной Африке они смогут развернуть не раньше начала 1942 года; в-четвертых, наша страна понесет немалые затраты на подготовку к войне — худшего варианта все-таки исключать нельзя! — плюс к тому, при хорошем раскладе, перерыв в экономических связях с Германией нам точно на пользу не пойдет. Этот вариант можно назвать худшим из лучших; к лучшим его можно отнести потому, что наше Отечество не станет оплачивать своей кровью уничтожение стратегического конкурента США — ну а худший он потому, что при его реализации потери нашего настоящего врага номер один, англосаксов, будут минимальными.

— Конечно, сначала англичан, а, потом, и американцев ждет впечатляющая мясорубка в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. При переброске в Северную Африку хотя бы одной полнокровной танковой группы можно быть уверенным в том, что немцы возьмут Александрию. Последствия для лимонников будут соответствующими — им придется перебрасывать свои соединения из метрополии к Персидскому заливу, чтобы удержать жизненно важные нефтяные месторождения. Немцы, естественно, сделают все возможное, чтобы прибрать их к рукам — конечно, тогда Ближний Восток не был мировым "топливным баком", но 12 млн. т нефти в год будут крайне важным призом для колбасников, основным поставщиком которых была Румыния, в эти времена максимально добывавшая 10 млн. т нефти в год. Я уже не говорю об их давней мечте, еще со времен кайзера Вильгельма II, всерьез обосноваться на Ближнем и Среднем Востоке, взяв под контроль важнейшие судоходные пути и превратив его в рынок сбыта своих товаров.

— Понятно, туда полезут и янки, живо интересовавшиеся ближневосточной нефтью с конца XIX века. Другое дело, что тогда у них ничего толком не получилось — в эти времена на месторождениях Персидского залива, или, как предпочитают выражаться арабы, Арабского моря, вальяжно расселся британский лев, никого к ним не подпускавший. Всерьез влезть туда американцы смогли только во время Второй Мировой, когда Великобритания была ослаблена до предела. Если же возникнет серьезная угроза того, что эта нефть достанется тевтонам, можно не сомневаться, "матрасные" ребята полезут всерьез.

— Зная немцев, можно быть твердо уверенным в том, что мало англосаксам не покажется, тем паче, что им придется воевать с главными силами Вермахта, не обескровленными на Восточном фронте.

— Но, ведь в этом случае, у немцев не будет поставок из США — заметил Ленков-младший.

— Верно — согласился отец. — Но, тут начнут работать следующие факторы: во-первых, масштаб боевых действий, применительно к сухопутным войскам, будет заметно меньше, чем у нас — и условия ТВД другие, потребность в пехоте и тяжелой артиллерии в разы меньше, и совершенно другие возможности по части снабжения, так что тевтонам придется обходиться меньшими силами; во-вторых, у немцев будет поставщик, который будет снабжать их и товарами собственного производства, и закупать потребное практически везде, благо он будет нейтральной страной — а в оплату он охотно будет принимать германские станки, оборудование, технологии.

Сын с неподдельным восхищением посмотрел на отца — стравить врагов России между собой, так, чтобы они со всем старанием рвали друг другу глотки, было заслуживающей всяческого одобрения идеей; но додуматься до того, чтобы Отечество при этом оказалось при немалой выгоде — это вообще был высший пилотаж.

Само собой, идею надо было воплотить в жизнь — но, зная отца, Ленков-младший ни на секунду не усомнился в том, что речь идет о реальном плане, а не о досужем "сотрясении воздуха".

— Конечно, у этого плана есть свои слабые места — полковник ничуть не страдал самовлюбленностью — во-первых, сохраняется вероятность проанглосаксонского заговора, по образцу событий 20 июля, пусть и с намного меньшими шансами на серьезный комплот, поскольку за столь "жирный кусок" германская элита будет драться с кем угодно; во-вторых, даже при самом удачном раскладе, немцы, англичане и американцы ослабят друг друга не настолько сильно, как нам надо. Несомненно, свой вклад внесут и японцы, которые смогут намного лучше потрепать ослабленных союзников — но, все равно, это не совсем то, что нужно нашей стране.

— Намного эффективнее будет другой вариант — но, для его успеха необходимо, чтобы к началу мая, самое позднее, к середине июня 1940 года, и Куусинен стал законным президентом Финляндии, и, самое главное, Япония признала потерю Маньчжурии, подписав с нами мирный договор. Это будет сделать очень сложно, не стоит питать иллюзии на предмет возможности одержать победу "одной левой" и, тем более, закрепить ее плоды мирным договором — но это единственная возможность свести к минимуму возможность "Барбароссы" к 1941 году.

— В этом случае наиболее вероятным вариантом действий Адика остается продолжение активных боевых действий против Великобритании. Соответственно, ВС Третьего Рейха могут либо начать активные боевые действий на Североафриканском ТВД, с обеспечением безопасности пути снабжения из итальянских портов в Ливию — проще говоря, им надо будет захватить Мальту; либо, всеми доступными мерами сводя к минимуму паузу между окончанием боевых действий во Франции и началом новой операции — готовить десант на Альбион. В идеале, план "Морской лев", в общих чертах, должен быть подготовлен до 10 мая, начала немецкого наступления во Франции.

— Ты что-то хочешь спросить? — утвердительно сказал Вячеслав Владимирович, поймав слегка удивленный взгляд сына.

— У меня даже два вопроса — ответил наследник. — Первый вопрос — как тевтоны смогут нейтрализовать Флот Метрополии? Второй вопрос — десантный и транспортный тоннаж для операции таких масштабов? Ведь без этого "Морской лев" невозможен в принципе..

— Ответ на первый вопрос — если Люфтваффе смогут захватить господство в воздухе над южной Англией, то в светлое время суток немцы смогут высаживать и снабжать свою группировку; ночью они смогут осложнить операции англичан, используя торпедные катера и субмарины — но в темное время суток доминировать будет британский флот. Ответ на второй вопрос — относительно десантного тоннажа пока ничего сказать не могу, что касается транспортного — на таких расстояниях спокойно можно использовать все, что найдется в портах севера Франции, Бельгии, Голландии, от каботажных пароходиков до портовых буксиров. Вспомни операцию "Динамо" — заметную часть английских и французских военнослужащих из Дюнкерка вывезли вообще штатские добровольцы, на своих рыбачьих баркасах, оснащенных слабосильными моторчиками, маленьких катерах, и вообще черт знает чем, включая речные трамваи с Темзы (соответствует РеИ В.Т.).

— А не может получиться так, что немцы просто захватят Британские острова? Если не ошибаюсь, английские войска, эвакуированные из Франции, были предельно ослаблены — уточнил Ленков-младший.

— Ты еще мягко высказался насчет лимонников — хмыкнул отец — их воинство улепетывало из Дюнкерка с личным оружием, побросав артиллерию, танки, автомобили, да и вообще все военное имущество. Проще перечислить то, что они вывезли — винтовки, ручные пулеметы, немного станковых пулеметов и легких минометов. Собственно, летом и до середины осени 1940 года полный комплект вооружения имели только дивизии первой линии. Занимавшие вторые линии обороны ополченцы, которых в Англии гордо называли "домашней гвардией", летом 1940 года имели по две винтовки на роту из двухсот человек, у комроты и его зама — остальные были "вооружены" деревянными макетами винтовок (соответствует РеИ В.Т.), чтобы ввести в заблуждение немецкую разведку. Их вооружение было передано в дивизии первой линии, чтобы восполнить потери — многие ведь побросали и винтовки с пулеметами. Признаться, мне вспоминаются "критики" Сталина, дескать, в критические моменты наши ребята шли в бой с одной винтовкой на троих. Так и хочется спросить: "А одну винтовку на сотню рыл не хотите?! Сталин не все предусмотрел? Это правда — вот только лимонники оказались еще менее предусмотрительными. Разница в том, что у Советского Союза не было "противотанкового рва", более известного, как Ла-Манш".

— Что же касается твоих опасений относительно того, что тевтоны захватят Британию, то основания для этого есть. Опыт боев во Франции, в 1940 году, однозначен — британские соединения, кадровые, укомплектованные по штату личным составом и техникой, неизменно "с треском" проигрывали немецким танковым соединениям. Если английская пехота еще проигрывала германской инфантерии "не всухую", то противостоять подвижным соединениям тевтонов Королевская армия была неспособна. Конечно, высадка достаточных сил будет для колбасников предельно непростым мероприятием — помимо Королевского Флота, заслуживающего самого серьезного отношения, и английской авиации, весьма и весьма сильной, что она доказала в Битве за Британию, была еще и береговая артиллерия, о которой почему-то почти все авторы исторических исследований забывают — а зря. В нашей ведомственной библиотеке я нашел интересное профессиональное исследование английской береговой артиллерии. Неслабые были части — на вооружении были снятые со старых крейсеров, броненосцев, дредноутов орудия калибров от 102-мм до 305-мм. Они устарели для морских сражений, это и вправду так — но, я могу себе представить, что сделали бы мощные, с отличной баллистикой и тяжелыми снарядами, 190-мм орудия, которыми были вооружены батареи, обеспечивавшие береговую оборону Дувра (соответствует РеИ В.Т.), и с десантными транспортами, и с высадившимися на пляжи десантниками первой волны. Личный состав там был профессионально подготовлен, хватало и ветеранов Первой Мировой — так что кровавая баня первой волне была гарантирована. А ведь были батареи с еще более мощными 234-мм и 305-мм орудиями.

— Плюс настрой защитников Альбиона — тогдашние англичане были не чета нынешним! — не зря адмирал Каннингхэм сказал при эвакуации Крита, когда Средиземноморский флот понес огромные потери от немецкой авиации, и кто-то предложил прекратить спасение в очередной раз севших в лужу армейцев: "Чтобы построить новый корабль, нужно три года — а чтобы создать новую традицию, нужны триста лет!". И флот снова вытащил из задницы даже настолько никчемную армию!