Мертвые тоже хотят жить (СИ)

Не увидел, ну надо же!

Шмыгнув носом, стерла побежавшие по щекам слезы.

Не увидел…

Но я же живая! Я дышу! Я чувствую! Я ненавижу! Я опять реву…

А он не увидел!

Глубоко вздохнув, постаралась успокоиться. Истерика сейчас не поможет. А что поможет? Внезапно пришедшая мысль заставила удивленно выдохнуть:

— Марина, ты дура! Он не видит тебя! Не видит! Это фантастика! Это самая прекрасная вещь, которая произошла с тобой за последние несколько часов, а ты сопли размазываешь. Боже, он не видит! Это замечательно. А ну собралась! Месть? О, да! Месть! Он ничего не увидит!

Предаваясь радужным мечтам и выстраивая линию поведения на ближайшие несколько дней, вздрогнула от громкого стука. Входная дверь резко распахнулась, ударяясь о стену и пропуская странную живую композицию из переплетенных рук, ног и волос.

— Ах, ты… — поднявшись по стеночке, я с возрастающей яростью наблюдала, как муженек, тиская неизвестную девушку за попу, двумя шагами приблизился к кровати.

Кобелина…

Пара упала на мягкий матрас, но муж, чтобы не раздавить даму своим немалым весом, успел опереться одной рукой, вторую передислоцируя на верхние девяносто.

— О да, котик…

Сучара!

В лицо прилетела розовая блузка. Скомкав легкую вещицу ненавистного цвета, отбросила ее в сторону, чтобы успеть увернуться от черного пояса, предположительно являющегося юбкой.

Козел!

— О-о-оу, ты сегодня такой страстный…

Сегодня?! Да я всего как три дня мертва! Сегодня?!

Не замечая моего бешенства, муженек рыкнул, и в сторону полетела уже его рубашка. И когда это он ее успел расстегнуть? Руки девицы же в это время упорно шарили в районе мужской ширинки.

Мразь!

Злость накатывала волнами, и я с трудом сдерживала себя, чтобы уже сейчас, немедля, не накинуться на подонка и не разорвать его на кучу маленьких Вадимчиков. Отомстить! Да, я готова мстить!

И словно в ответ на мою злость лампочки над парой мигнули и одна за другой взорвались, опадая мелкими осколками на разгоряченные тела.

— Твою мать… — мужское тело слетело с женского и с недоумением взглянуло на потолок.

Я посмотрела туда же. Даже злость чуть отпустила. А посмотреть было на что. Красивая хрустальная люстра, состоящая из шести ажурных шаров, представляла жалкое зрелище. Странно обгоревший хрусталь, осколки не выпавшего стекла и непонятно как оказавшиеся оголенными обугленные провода. Неужели брак? Или все же короткое замыкание? У меня и раньше лампочки взрывались, но по одной. А тут…

— Милый, что случилось? О, у тебя кровь, — девица активизировалась и противно защебетала. Хотя бывшему нравится, судя по удовольствию, мелькнувшему на чуть небритом лице.

— Надо промыть и осколки убрать, давай помогу. Где тут у тебя аптечка? — дамочка засуетилась, успевая сунуть носик в ближайшие ящики и попутно подбадривая пострадавшего легкими прикосновениями.

Я стояла почти рядом, задумчиво разглядывая Вадима и покусывая ноготь на большом пальце. Дурацкая привычка. Впрочем, как и сам Вадим. Просто я слишком поздно это поняла. Ага, как только умерла, так сразу и поняла. Отвернувшись, вновь посмотрела в окно. Никогда не страдала вуайеризмом. Так что же я здесь делаю? Неймется ему? И ладно, пусть пошалит напоследок, а я приду чуть попозже, когда окончательно решу, как, когда и чем.

Нестерпимо захотелось оказать как можно дальше от воркующей парочки, и словно в ответ на мои мысли, пространство завертелось вокруг знакомыми черно-белыми всполохами. Не успев испугаться, очутилась на одной из заброшенных дорожек в местном городском парке. Под ногами ветер заворачивал карусель из желтых и красных листьев, сбивал их в кучу и улетал дальше, весело шурша в ярких кронах деревьев, горевших всеми цветами красного в последних лучах заходящего солнца.

Найдя пустую лавочку, забралась на нее с ногами и скукожилась, обхватив колени руками. В груди что-то болело и рвалось, но слез уже не было. Только пустота и мрачная решимость. Жить и отомстить! Второе уже не подлежало сомнению, и мелкие пакости некогда любимому и обожаемому начнутся завтра. А вот что делать с первым? Сегодняшнее существование жизнью назвать довольно трудно. Сложно жить невидимой, и похоже на половину все же мертвой.

Склонив голову, попыталась рассмотреть ошметки на груди. С такими ранами явно не живут, что впрочем и доказали журналисты, крупным планом показав мое тело. Мертвое тело.

Глава 2

На небе давно зажглись звезды, полная луна равнодушно освещала узкие тропинки, теряясь во все еще густых зарослях.

Хватит сидеть, надо посмотреть на тело. Вдруг?

Мотнув головой, отогнала шальную мысль. Вдруг и вправду оживу? Хотя нет, лучше об этом не думать, чтобы после не разочароваться. А муженек? С незабываемым мы разберемся завтра, как и с его непонятно откуда взявшимся заболеванием.

Медленно кивнув, легко поднялась. Где тут выход? Мои перемещения просто шикарны, если закрыть глаза и стараться о них не думать, но в морге я никогда не была, а посему… Определив направление, бодрым шагом направилась к выходу. Ночные звуки меня уже не пугали, да и что может быть страшного для условно живой меня? Вот и я так думаю — ничего.

Город не спал, он жил и дышал миллионами огней, яркой рекламой, сверкающими вывесками магазинов и фар проезжающих мимо авто. Тысячи машин развозили своих владельцев по уютным квартирам, где их наверняка кто-то ждет и любит. От этой простой мысли мне вдруг стало ужасно завидно к обычному человеческому счастью. Буквально неделю назад я и сама торопилась домой, с нетерпением дожидаясь последней минуты на часах, сумка в руки и вперед, к родному и любимому. Естественное состояние молодой влюбленной дурочки. Глупо. Все было ненужным и глупым. Но у кого-то ведь это не так? Кто-то до сих пор торопится, верит, надеется, любит.

Засмотревшись на очередную проносящуюся мимо машину, чуть не пропустила автобус, бодренько взревевший и закрывающий двери. Успев заскочить в последний момент, с удовольствием выдохнула и прошла в полупустой салон. И только остановившись на пустом пятачке, освященным бледным светом, заметила, что люди отодвигаются, освобождая пространство вокруг, невольно ежатся и кутаются в легкие куртки. Ну и пусть.

Вздохнув, прислонилась лбом к холодной поверхности стекла, устало вглядываясь в проносящиеся за мутным окном огни. Мимо. Все мимо и мимо, за пределами моего жизненного круга. Как странно все же судьба умеет поворачивать страницы жизни. Вот ты любима и с удовольствием носишь розовые очки, не замечая на них маленьких черных пятнышек, а вот с тебя их сорвали, и ткнули носом в грязь, доказывая твою ничтожность и ненужность. Больно. Даже предвкушение мести, представление муженька на дыбе, в огне, в пыточной, не отдается теплом в груди. Все равно больно, как бы я ни старалась отвлечься, сыпля миллионами кар небесных на совсем не благоверного.

Где-то рядом зашуршали страницы.

— Бедная девочка… Изверг какой, это же надо же, а? — недалеко сидящая старушка в черном берете тыкала узловатым пальцем в статью и приглашала соседа к разговору. Тот недовольно буркнул и отвернулся. Бабка не отставала:

— Что делается, а? При свете дня!

— Откуда вы знаете, что при свете? Может при темноте? — все же соизволил ответить мужик, прикрывая широкий зевок ладонью.

— Да как это при темноте? Вот тут пишут: «Эксперты установили, что преступление было совершено во второй половине дня…» Вот оно как!

Бабулька удовлетворенно вздохнула, глянула на соседа и вновь запричитала:

— Маньяки! Кругом маньяки… Куда муж еёный смотрел? А? Куда? Да и она, цаца какая, в «салон красоты» намылилась. Зачем ей туды ходить надо было? Незачем. Говорю я своей Светке, все эти салоны от лукавого. Дома сделала масочку из сметанки и огурчиков, вот и посвежела.

Недалеко сидящий парень ухмыльнулся и зашептал на ухо своей спутнице — девчонке:

— Слышишь, что говорят? Сметанку и огурчики.

Девушка в ответ зашипела и сильно пихнула парня в бок:

— Сам сметаной пользуйся, ты мне салон обещал!

— Городская поликлиника, — металлический голос заглушил перебранку, оповестив о долгожданной остановке.

Не став вслушиваться в перешептывания молодой пары и разглагольствования бабульки о неизвестной Светке с ее отношением к сметанке, выскользнула из транспорта и огляделась. Городская больница представляла собой не одно здание, а целый комплекс из трех-пяти этажных домов сталинской постройки — массивных, веселенькой желтой расцветки с высокими потолками, украшенными лепниной, покатыми крышами, укрытыми обычным серым шифером. Весь комплекс опоясывался ажурным чугунным забором, кое-где переходящим в высокую ограду из бетона и кирпича, и имел несколько входов. И где то там, на территории, среди красных и оранжевых деревьев, пряталось здание морга. Теоретически я представляла куда идти, а вот как туда попасть практически? Наверняка ведь ворота закрыты, да и дверь не на одном замке.

Раздумывая над дилеммой, подошла к центральным воротам. Закрытым. Можно зайти, конечно, через основное здание, но плутать по больничным лабиринтам совсем не хочется. Проведя пальцами по ажурной, покрытой позолотой розе, выкованной на воротах, ощутила легкое сопротивление. Миг. Рука провалилась внутрь, а следом, не удержавшись, и тело. Мгновение, и я стою на четвереньках, в задумчивости поглядывая на вторую половину тела, застывшую на той стороне ворот.

Мда, Мариночка. Кажется, со смертью ты растеряла и остатки мозгов. Поздравляю, родная! А теперь, не забывая, что ты мертва, поднимайся и пойдем, пообщаемся с телом!

Серое двухэтажное здание. Без вывески, без обозначений, только затертый номер, прячущийся под крышей — 10. Массивная железная дверь без ручки, утопленные в железе пара глазков и камер, а так же решетки, решетки и решетки, Интересно для чего? Неужели найдутся желающие в здравом уме посетить столь интересное место? Даже я, уже несколько дней как переступившая порог жизни стою и с нерешительностью рассматриваю гладкую металлическую поверхность, собираясь с духом, судорожно вспоминая аргументы, зачем все же мне туда надо? А действительно, зачем? Мысль о том, что все вернется на круги своя, сейчас кажется глупой и детской. Не вернется. Тело, умершее как минимум три дня назад не оживет, ибо с такими ранами, как показали по ТВ, да и по моим до сих пор болезненным ощущениям, с такими ранами не живут. Тем более не оживают. Так зачем? Поплакать над собой и пострадать? Уже… Сколько можно реветь? Зачем?

Прикусив губу, посмотрела по сторонам. Темно и пусто, только одинокий фонарь над дверью скупо освещает маленькую поверхность подъездной дороги.

Неожиданный порыв ветра сильно наклонил ближайшие деревья, принуждая их ветви с противным скрипом царапать стены дома. От скрежещущего звука табун мурашек бодро пробежал по спине, заставив поежиться и обхватить себя руками. Тени кругом показались больше, темнее и, как ни странно, живее. Детские страхи о живой тьме и мертвецах ожили, и я непроизвольно сделала шаг ближе к двери, почти касаясь ее холодной поверхности, и тут же отпрянула назад. Там точно мертвые, возможно много мертвых. Холодных и противных. Да еще и… Боже… Сглотнув неприятный тошнотворный комок, вздохнула.

Что там может быть страшного? Подумаешь морг. Да, мертвые, да, возможно много мертвых. Так сама такая!

Наконец, решительно закрыв глаза, затаила дыхание и нырнула в неприветливое здание. Надо поставить точку в прошлой жизни и окончательно принять себя нынешнюю.

Тяжелые басы, сильно приглушенные, идущие от стен, ударили по ушам, тусклый свет от единственной лампочки, преломлялся под потолком и странно расширял тени, казавшиеся тут живыми. Медленно бредя на звук, обогнула стену, покрытую грязно-зеленой краской, и наткнулась на покарябанную металлическую дверь, тоже зеленую. Вдох, шаг, выдох. Дверь позади. Теперь ничто не сдерживало тяжелый рок, играющий из портативного приемника.

Небольшое квадратное помещение с уже знакомыми грязно-зелеными стенами, видавший виды письменный стол, с завалами из бумаг, на котором собственно и надрывалась допотопная техника, стул, и молодой человек в расстегнутом белом халате на нем. В наушниках. Кивающий в такт особо громким звукам.

Пытаясь не обращать внимания на парня, внезапно провывшего пару фраз на английском, заглянула за ближайшую закрытую дверь. Туалет. Стандартный… Не сюда.

Следующей оказалась маленькая кухонька с покрытой клеенкой столом, парой разномастных табуретов, древним холодильником и тумбой с микроволновкой. Не сюда.

Остановившись напротив последней двери, хмыкнула. Наверняка тут. Не могут же они нужную дверь прятать от особо любопытных неумерших? Смешно.

Вдох, шаг, выдох. Здесь. Прямоугольное помещение, три лампы без абажуров, ослепляющие холодно-белым светом, с неприятным голубым оттенком, три стола по центру, над одним из которых склонился невысокий полноватый мужчина, и три стены, металлические, с квадратными дверками до потолка.

Разглядывая увлеченного своим делом человека, подошла ближе, заглянула через плечо, и тут же отпрянула, отводя ошеломленный взгляд в сторону. Глаза пытались зацепиться за что-то материальное и простое, но мозг не отвлекался, он раз за разом прокручивал картину увиденного. Тело на столе, до паха прикрытое свежей простыней, а выше. Все что выше, можно использовать как пособие для фильмов ужасов. Аккуратно разрезанная грудина, с белыми, чуть синеватые краями, украшенная трупными пятнами. Полное отсутствие внутренних органов, вместо них кроваво-черная пустота. И голова мертвеца, над которой сейчас и склонился мужчина в белом халате. Если я правильно помню курс анатомии, то эта процедура называется трепанация черепа.

Взгляд в сторону мужчины.

Нет, ошибаюсь, там не снимают черепушку, а тут… О Боже…

Человек наклонился в сторону, укладывая на рядом стоящий столик какой-то острый инструмент и… Вместо черепа и дырочек, нарисованных моим воображением, реальность показала нечто бледно-розовое и склизкое.

Зажав рот, ринулась наружу. Пулей выскочив из здания, не заметив ни дверей, ни стен, склонилась над ближайшей клумбой, уже не сдерживая сильнейшие спазмы, накатывающие одна за другой. Колени дрожали от перенесенного напряжения и, не удержавшись на ногах, я, наконец, упала на землю, успев выставить перед собой трясущиеся руки. Увиденная картина преследовала, вновь и вновь врываясь в разум, добавляя, дорисовывая новые подробности, не замеченные сразу.

Склизкая масса, черные, шевелящиеся пятна, и нечто живое, удерживаемое пинцетом, находящимся в левой руке мужчины. Живое, белесое, длинное. Тянущееся из верхней части черепа.

Спазмы сотрясли организм, буквально выворачивая пустой желудок наружу. В перерывах я пыталась дышать глубже, чтобы хоть капелька холодного воздуха попала в грудь. Я дышала и вспоминала, придумывая увиденному самое простое, самое безобидное объяснение. Нитки, манекен, краски, скульптура из коллекции мадам Тюссо. Хоть что-то простое и безобидное.

Закусив губу, разглядывала пальцы на руках, утопающие в черной траве. Мозг искал варианты, примиряющие меня с действительностью, а гордость ругалась, вопила и орала, называя меня слабачкой.

Какая же ты слабачка, Мариша!

Слабачка. Напридумала себе новую жизнь, насоставляла планов — испугалась одного трупа.

У тебя все не как у людей, ты отомстить то сможешь? М-м-м? Тебя даже вырвать нормально не может, только воздухом, и тот поди не настоящий. Соберись, тряпка! Поднялась на ноги и сделала хоть одно дело до конца, а то привыкла рассчитывать на защиту родителей и брата. Нет, дорогая, давай все сама, сама! Никто за тебя сейчас ничего не сделает. Хочешь новую жизнь? Поднялась и начала ее строить.

Гордость орала и требовала подняться, позорила, называла трусихой и мямлей. А я? Я соглашалась, да, я такая. Такая, да! У меня всегда за спиной стоял брат. У меня всегда рядом был папа. А мама всегда готова была выслушать и помочь. Всегда! Я привыкла быть младшей, я никогда не стремилась к особой самостоятельности. Зачем? Зачем отказываться от любви и опеки близких, зачем идти против, если я согласна с ними и мне было так хорошо? И сейчас, когда их нет рядом, я чувствовала себя никчемной посредственностью, даже не способной беспристрастно взглянуть на свое тело, дабы закрыть страницу прошлого.

Вытерев рукавом слезы, поднялась, и подгоняемая гордостью, медленно перебирая ногами, шагнула внутрь. Я смогу.

Снова комната с подпевающим парнем.

Заорав особенно пронзительную ноту, он от усердия стукнул кулаком по столу, единым порывом сбрасывая на пол державшуюся на честном слове кипу документов.

— М-м-мать! Ты что творишь? — пухлая рука мужчины, совсем недавно ковырявшегося в трупе, с силой нажала на кнопку приемника.

— Юрьич? Ты чего? — парень распахнул большие карие глаза и, сдернув наушники, удивленно уставился на коллегу.

— А ну поднял зад и все собрал! Тоже мне, понаприсылают практикантов. А ты мучайся, — ворча мужчина поднял к глазам пол-литровую прозрачную банку, с плавающей в ней длинной плоской ленточкой, поделенной на сегменты, — Ты моя прелесть. Ты мой троглодитик.

— Юрьич! — парень скривился и со вздохом отвернулся, — Я же просил.

— И что? Где ты видел такой великолепный экземпляр Taenia multiceps?

— Нигде, — поднявшись, практикант нагнулся, собирая разлетевшиеся листы.

— То-то и оно, цени!

— Да ценю, ценю! Что еще остается делать?

Старясь не вслушиваться в перебранку и не спуская глаз с плавающей в формальдегиде мерзостью, сглотнув, прижалась к стене.

Больные. Как есть больные. И я видимо одна из них, раз все же хочу посмотреть и удостовериться.

Вздохнув, зажмурилась.

И найду, и посмотрю, и… И как я найду то? Там две стены ящиков! В каждый стучать и спрашивать чье тело? А если ответят?

Господи…

Распахнув глаза, посмотрела в потолок. А потом, не раздумывая и секунды, рванула в одну из дверей, даже без вздоха — выдоха, об этом вспомнила лишь после, остановившись возле стола с трупом, попыталась отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. Хотя, какое у меня может быть сердце?

Приложив руку к груди, прислушалась. Секунда, две, десять. Ничего. Ни единого отголоска. Но как же?

— Иди помогай, не рассиживайся, потом пожуем, — дверь, отделяющая морг и комнатку — приемную, распахнулась, пропуская поправляющего перчатки Юрьича. Вслед за ним неторопливо переставляя ноги шел парень. Лениво глянув на труп, расправил бирку на пальце и присвистнул.

— Надо же. Какой уважаемый, взрослый человек и с глистами.

— А глисты не выбирают на ком селиться. Давай помогай, — открыв один из холодильников, мужчина подхватил ручки носилок у головы покойного, и кивнул, — Взяли!

— Жалко все же, такой молодой, всего тридцать семь.

— Че его жалеть? Все равно бы помер, — мужчины загрузили труп в холодильник и закрыли дверцу, — А вот деваху, ту да, жалко. Реально молодая, жить да жить.

— Это которую в лесополосе нашли? — парень посмотрел на свои ладони и со вздохом стянул перчатки.

— Ее родимую, ее. Мужики сказали, ни одного живого места не осталось. Красивая была. Фотки видел?