Битва чудовищ. Приключения в микромире. Том I

— А вот пожалуйте сюда: мы сейчас увидим ее.

И они вошли из лимфатических сосудов через большой сосуд, называемый грудным протоком, в громадный кровеносный сосуд, так называемую «нижнюю полую вену». Это они заметили по изменившейся окраске жидкости: она из желтоватой стала темно-красной. Такая разница в окраске лимфы и крови объясняется присутствием в крови красных кровяных телец, которых совсем почти нет в лимфе.

— Обратите внимание, — закричал Фагоцит Эльфу, — мы сейчас входим в сердце… Как вы увидите сейчас, ваша тетушка-ворона очень ошибалась, говоря, что «правда в сердце», или сказала так только в переносном смысле, разумея под сердцем — душу человека, его мысль и чувство. А, собственно говоря, сердце есть просто-напросто сделанный из мяса насос, притягивающий к себе кровь и опять разбрасывающий ее по всему телу. С помощью этого насоса движемся по всему телу вместе с кровью и мы, кровяные шарики: красные тельца разносят кислород, Фагоциты хватают за шиворот микробов и исполняют еще другую свою полицейскую обязанность, — подбирают трупы клеточек…

— Так значит, клеточки умирают? — перебил его Эльф.

— Ничто не вечно под луною, — с грустью сказал на это Фагоцит, — но, быть может, нет на свете более хрупкого создания, чем клеточка. Ежеминутно одни клеточки умирают, другие рождаются… Рождаются новые клеточки оттого, что старые, достигнув известной величины, распадаются на новые, так называемые дочерние клеточки, которые, в свою очередь, начинают расти и, выросши, опять распадаются на новые. Так увеличивается и число, и объем клеточек, а от этого увеличивается и объем всего человека: он становится больше и выше, и про него говорят тогда люди, что он растет… Вместе с тем, повторяю, ежеминутно гибнут в борьбе с врагами и умирают своей смертью целые поколения клеточек, и их-то трупы отчасти вбираем в себя мы, Фагоциты, отчасти выносит кровь в почки, где собираются отбросы организма в виде мочи, выбрасываемой через мочевой пузырь наружу…

Между тем Эльф с Фагоцитом очутились внутри какой-то залы с мясными стенками.

— Это первая зала сердца, — сказал Фагоцит, — это правое предсердие; оно сейчас расширилось и всосало нас в себя, а вот сейчас оно сожмется и выжмет нас в следующий отдел сердца, правый желудочек.

Так и случилось: предсердие сжалось, и наши путешественники очутились в следующей зале, гораздо большего размера, чем первая. Это был правый желудочек. Затем сократился и он и выбросил кровь вместе с Эльфом и Фагоцитом в большую трубку, кровеносный сосуд, называемый легочной артерией. Оттуда они попали в громадный мех, разделенный множеством перегородок на отдельные комнатки.

— Это легкое, — сказал Фагоцит, — вот оно раздулось и вместе с тем вобрало в себя воздух… А вот оно спалось и вытеснило воздух… Это человек дышит. Сядем здесь, около одной из комнаток легкого… Запомните: эти комнатки называются альвеолами.

— Сядемте, — согласился Эльф. — А скажите, пожалуйста, — спросил он после паузы, — зачем это человек дышит?

— Да как же ему не дышать? Ведь клеточкам нужен кислород, ведь кислород входит в состав клеточек, и часть этого кислорода постоянно уходит из клеточки в виде воды и особого газа — углекислоты. Вода состоит из водорода и кислорода, а углекислота из углерода и кислорода… Значит, клеточкам нужен бывает постоянно новый запас кислорода. Вот этот-то запас, еще раз повторяю, и доставляют клеточкам маленькие чиновники в красных мундирах — красные кровяные шарики: всюду они путешествуют по крови, бывают, между прочим, и в легком, и тут-то, в момент вдыхания человеком воздуха, они захватывают в себя кислород и несут его всем клеточкам тела. Взамен этого кровь отдает легкому отбросы клеточек, именно воду в виде пара и углекислоту, — а легкое выпускает эти отбросы в момент выдыхания через дыхательное горло из носа человека наружу…

* * *

Путешественники сидели в одном микроскопическом кровеносном сосуде (такие крошечные сосуды называются капиллярами), близко подходящем к альвеоле, и рассматривали сквозь его прозрачные стенки внутренность этой маленькой легочной комнатки. Туда беспрестанно вбегали из внешнего мира крошечные воздушные пузырьки и вместе с ними также разные пылинки. И вдруг Эльф вскрикнул, — среди пылинок он узнал старую знакомую: пылинку из пыльцы того самого ландыша, в котором он жил. Очевидно, мальчик, сорвавший ландыш, нюхал его и при этом втянул себе в нос, а затем вдохнул и в легкое маленькую, легкую, как воздух, пыльцу.

— Здравствуй, сестрица! — закричал Эльф сквозь перегородку сосуда, — как поживаешь?

Пылинка очень удивилась и обрадовалась, найдя Эльфа здесь. Это была очень трогательная встреча. Они разговаривали очень долго и никак не могли наговориться, — и, вероятно, долго еще не кончили бы своего разговора, если бы не стал торопить Эльфа Фагоцит.

— Я взял отпуск только на пять минут, — сказал он, когда они тронулись в путь, — а затем должен спешить в левый мизинец на руке: там теперь идет большая война между нашим организмом и микробами. Палец обрезался обо что-то, туда попали микробы: следует истребить их во что бы то ни стало; если же мы не успеем этого сделать, на пальце может образоваться нарыв.

— Это что ж такое?

— Это уж настоящее поле битвы: в нарыве вы найдете и микробов, и их зародыши, и Фагоцитов, живых и мертвых… И все это борется на жизнь и смерть, плавая в просочившейся из кровеносных сосудов сыворотке.

— А много вас, кровяных клеточек? — спросил Эльф.

— В одном кубическом миллиметре крови (а это будет гораздо меньше капли) заключается около пяти миллионов красных и около десяти тысяч белых шариков.

— Боже мой, сколько же вас во всем теле!

— Да, цифра получится солидная… Но вот мы с вами входим в сердце.

— Как в сердце? Да ведь мы уже там были!

— То мы были в правой половине сердца, а теперь пойдем в левую. Левая половина отгорожена наглухо от правой, и между ними нет никакого непосредственного сообщения. Из легкого насыщенная кислородом, так называемая артериальная кровь бежит по сосудам, называемым легочными венами, сначала в левое предсердие, потом в левый желудочек, а отсюда разгоняется по всему телу по особым сосудам, называемым артериями, питая ткани тела кислородом и всосанными из кишечника пищевыми веществами. Взамен этого клеточки отдают крови свои отбросы — воду и углекислоту, отчего кровь темнеет и, получая уже название венозной, возвращается по особым сосудам, называемым венами, в правую половину сердца, — сначала в предсердие, потом в желудочек (помните, ведь и мы с вами вошли в сердце из нижней полой вены). Итак, венами называются вообще те кровеносные сосуды, по которым кровь бежит к сердцу; артериями называются сосуды, по которым кровь бежит от сердца. Кроме того, вообще говоря, по венам бежит кровь темно-красная, так сказать, испорченная, насыщенная углекислотой, а по артериям — ярко-красная, чистая, насыщенная кислородом. Из этого последнего правила составляют исключение только легочные сосуды: по легочным артериям идет кровь грязная из правого желудочка в легкое, чтобы отдать легкому углокисло-ту и запастись его кислородом. Очистившись в легком и набравшись кислорода, чистая кровь идет из легкого по легочным венам в левую половину сердца…

— Господи, какой вы ученый! — с удивлением воскликнул Эльф, — где это вы получили воспитание и образование?

— Для кровяных шариков есть три главных воспитательных дома, где они родятся и растут: это — селезенка, печень и костный мозг. Кроме того, я видал много видов, путешествуя по кровеносным сосудам. Поживете у нас, побываете в головном мозгу, — узнаете и вы, Эльф, все доподлинно… А всего не расскажешь: дело это не так просто, оно гораздо сложнее, чем я здесь описал… Но пока мы с вами болтали, нас выбросило из левого желудочка…

Заметили ли вы, что, когда он нас выжимал из себя, часть крови полилась было назад, к левому предсердию, — но тут, между левым предсердием и левым желудочком, помещается заслонка, которая тотчас же захлопнулась под давлением крови и не пустила кровь назад, так что вся кровь поневоле должна была идти вперед; такие точно заслонки — вы, вероятно, заметили это — существуют и в остальных частях сердца, например, у входа из правого предсердия в правый желудочек, при входе из вен в сердце и при выходе из вен в артерии. Все эти заставы устроены для того, чтобы кровь не застаивалась: если бы их не было, часть крови при каждом сокращении сердца шла бы туда, откуда только что пришла, то есть назад; в результате получился бы застой крови и — водянка. Действительно, болезненное состояние, известное под именем водянки и состоящее в просачивании жидкой части крови из сосудов в окружающие ткани тела, часто является результатом отсутствия или недостаточности сердечных клапанов — так называются только что упомянутые заставы или заслонки. Чтобы покончить с сердцем, упомяну еще, что оно сокращается не все разом, а поочередно: сначала сокращаются оба предсердия и выгоняют в растянутые желудочки кровь, а потом, тотчас же вслед за этим, сокращаются желудочки, выгоняя кровь в артерии, между тем как растянутые предсердия получают свою порцию крови из вен. Таких сердечных двойных сокращений бывает у здорового человека около 75 в минуту…

* * *

Из левого желудочка Эльф и Фагоцит попали в аорту; это главная артерия и притом единственная, выходящая прямо из левого желудочка; уже из аорты кровь расходится по другим, меньшим артериям, от этих меньших отходят еще меньшие, от тех — еще более маленькие; — словом, артерии отходят одна от другой, как ветки от стволов. Таким же порядком и вены: начинаясь в разных местах тела самыми маленькими сосудцами, они постепенно сливаются все в большие и большие вены, пока не соберутся в две самые большие, так называемые полые вены (верхняя и нижняя), которые и вливают кровь в правую половину сердца…

Итак, пройдя по аорте, Эльф и Фагоцит достигли распутья: аорта разветвлялась, — один сосуд шел прямо вверх, два другие — в стороны. Эльф направился было в сторону, но его остановил Фагоцит:

— Не туда, не туда! Нам надо идти вверх! Ведь мы должны держать путь к головному мозгу.

— А что это такое — головной мозг?

— Головной мозг — это важнейшая часть человеческого тела, находящаяся в голове: это, так сказать, столица нашего государства… Там находится университет человеческого тела, потому что человек узнает все, что происходит во внешнем мире и в его собственном теле, именно с помощью мозга. Там находится и правительство человеческого организма, потому что человек распоряжается своим телом опять-таки с помощью мозга. Из этой столицы идут во все части тела телеграфные проволоки — крепкие белые нити, называемые нервами: по этим нервам мозг приказывает той или другой наружной части тела совершить то или другое движение: когда, например, человек ходит, он ходит потому, что из его мозга беспрестанно посылаются в его мышцы (мясо) сигналы, вследствие которых эти мышцы сокращаются и, сокращаясь, тянут за собой кости, к которым прикреплены, в результате чего и получается движение. С другой стороны, со всех мест тела идут в мозг другого рода телеграфные проволоки, — тоже в виде крепких белых нитей: это те нервы, по которым подчиненные мозгу области сообщают ему о своем состоянии, и в результате этих сообщений является то или другое ощущение: например, наш мальчик, в крови которого мы теперь гуляем, чувствует теперь небольшую боль в левом мизинце от пореза: он чувствует эту боль потому, что ежемгновенно в его мозг передается по нервам раздражение из пораненного места. Первого рода нервы, с помощью которых части человеческого тела производят всевозможные движения, называются двигательными, а другие нервы, с помощью которых возникает в мозгу то или другое ощущение, называются чувствительными. Кроме головного мозга, есть еще спинной, заведующий непроизвольными движениями человеческого тела. Когда вы были в желудке, вы, конечно, почувствовали, что вас перебрасывает в разные стороны: это происходило от движений желудка, и эти движения совершались совершенно помимо воли и сознания человека. Другой пример: если поднести огонь к глазам человека, его зрачки сокращаются, — это движение зрачков тоже происходит помимо сознания человека. Так вот, такие движения, называемые непроизвольными, находятся в распоряжении спинного мозга. Прошу не смешивать с этим мозгом, находящимся внутри позвоночника и состоящим из нервной ткани, другой, так называемый костный мозг: тот помещается внутри всех длинных костей и нервной ткани в себе не заключает. Там, в костном мозгу, как и в селезенке, главным образом, выращиваются кровяные тельца: там родился и ваш покорнейший слуга…

Пока они так говорили, за Эльфом гнался какой-то громадный Фагоцит и вдруг, налетев на него с громкими криками «ура!», — схватил его и чуть было не проглотил. К счастью, спутник Эльфа, Фагоцит Фагоцитович, вовремя остановил его, сказавши:

— Протрите свои очки. Какой это неприятель? Это невинный маленький любознательный дух, совершающий поездку по кровеносным сосудам с образовательной целью.

Тогда незнакомый Фагоцит выпустил Эльфа, но не только не извинился, а еще стал ворчать:

— Шляются здесь какие-то привидения…

Бедный перепуганный Эльф всю остальную дорогу держался как можно ближе к своему проводнику.

Но, впрочем, скоро они уже очутились в головном мозгу, где мыслит, чувствует и желает заключенная в человеческом теле человеческая душа.

Эльфы не как простые люди: приблизившись к тем клеточкам, из которых состоит головной мозг, наш Эльф стал слышать мысли того мальчика, в котором они путешествовали. И случилось так, что как раз в это время мальчик думал:

«Зачем я сорвал ландыш? Кто знает, — может быть, там жило какое-нибудь бедное маленькое существо, и я лишил его домика… Нехорошо я сделал…»

— Правда! правда! правда! — закричал Эльф, — о, наконец-то я нашел правду! Так вот она где! в человеке! Теперь я вижу, что, действительно, в том самом человеке, в котором гнездится и ложь, и коварство, и жестокость, — живет и высшая правда! Все в человеке!

И он стал на колени и поклонился невидимой правде, живущей в человеческой душе.

* * *

Эту сказку я еще совсем маленьким ребенком слышал от одного седого старика, — но и тогда знал уже, что это сказка, стало быть, неправда. Однако, выросши и научившись кое-чему, я удивлением узнал, что далеко не все, рассказанное здесь, — выдумка. Конечно, я знаю, что в благовонной чашечке ландыша не живут маленькие кроткие Эльфы; невозможным представляется мне также и путешествие Эльфа по кровеносным сосудам.

Кровяные шарики вовсе не имеют мундиров, а просто отличаются окраской друг от друга; еще менее верно сообщение этой сказки о том, что будто бы эти шарики носят очки, смотрят, говорят, думают, да еще отличаются такой большой ученостью. Но это уж сам читатель различит, что в этой сказке правда и что ложь. А в заключение на этой странице помещается действительное изображение Фагоцита в тот момент, как он поглотил микроба[1], а на следующей странице помещено изображение действительного человеческого сердца. На обложке нарисованы красные кровяные шарики.

В. Ланцев

ПУТЕШЕСТВИЕ ВНУТРИ АТОМА{5}

Рис. С. Лодыгина

Когда колба профессора Чаттериджа опорожнилась, он хмуро сдвинул брови и вдруг, едва не уронив со стола препараты, быстро повернулся ко мне.

— Ага, нашел! — в лихорадочном возбуждении закричал он. — Я открыл! Уменынитель профессора Чаттериджа действует превосходно!

Я смотрел на колбу, ничего не понимая. Профессор только что собирался приготовить внутреннее для больного и, вместо этого, пришел в такое возбуждение, что я подумал, не сошел ли он с ума.

Между тем, профессор достал из аквариума лягушку и, придвинув ко мне стакан с бесцветной жидкостью, сказал:

— Смотри!

Я внимательно осмотрел стакан, но не нашел в нем ничего особенного. Это был самый обыкновенный стакан, наполненный до краев водой. Я попытался окунуть палец в эту жидкость, чтобы исследовать ее свойства, но профессор поспешно отдернул мою руку от стакана и пододвинул последний себе под нос. С напряженным вниманием следил я за его действиями, а он, между тем, взял лягушку за задние лапки и, улыбнувшись мне, опустил ее в бесцветную жидкость.

Тут произошло нечто необыкновенное…

Тело лягушки начало быстро уменьшаться, словно растворяясь в жидкости, и через минуту микроскопический комочек, представлявший из себя тело лягушки, совершенно исчез в стакане.

Еще с минуту смотрел я на стакан, не смея оторваться от его гладких прозрачных стенок, хранящих в себе необъяснимую загадку. Потом перевел взгляд на лицо профессора Чаттериджа, который все еще улыбался сквозь очки.

— Опыт удался блестяще. Не правда ли, Александр? — обратился он ко мне, щелкнув пальцем по стакану.

— Вы… Вы растворили ее в этой жидкости? — воскликнул я, не зная, что ответить ему.

— Да, почти так. Она достигла теперь, если не ошибаюсь, размеров центрального ядра атома и уменьшается дальше со скоростью бесконечного ряда извлечений из чи-ела. Извлечем, например, квадратный корень из шестидесяти пяти тысяч пятьсот тридцати шести.

Профессор схватил карандаш, придвинул блокнот и принялся производить вычисления.

√ 65536 = 256;

√ 256 = 16;

√ 16 = 4;

√ 4 = 2[2]

— Подобное же уменьшение происходит сейчас с телом лягушки, — заявил он торжественно. — Подумай, Александр, какой богатый вклад внесем мы в науку, если отправимся путешествовать в мир атомов, о жизни которых, в сущности, еще так мало знает человек.

— Что вы, профессор, опомнитесь! — в ужасе закричал я. — Ведь из такого путешествия нам нет возврата, и наука ничего полезного не приобретет от вашего исчезновения, а наоборот, только потеряет от этого.

— Нет, мы вернемся, — спокойно ответил Чаттеридж. — Действие жидкости продолжается всего две с половиной минуты. Достигнув размеров, которые нельзя измерить даже миллимикронами, мы приостановим свое уменьшение, и, по приблизительному расчету, часов через двадцать начнем увеличиваться с обратной скоростью, пока не достигнем первоначального нормального роста.

— Но неужели лягушка, которую вы окунули в эту отвратительную жидкость…

— Вновь появится в стакане через двадцать часов, — уверенно докончил профессор, погладив рукой края стакана.

— Мне бы хотелось увидеть эту лягушку вновь прежде, чем отправиться в путь, — нерешительно сказал я.

Объяснения профессора окончательно убедили меня в пользу опыта, и я лишь немного побаивался последствий.

Профессор взглянул на стрелку больших стенных часов, висевших над дверью. Часовая стрелка стояла на одиннадцати.

— Завтра около семи часов вечера лягушка появится в стакане, но сейчас нужно выкипятить жидкость, иначе путешественница никогда не вернется из царства атомов.

— Но ведь вы погубите этим лягушку! — воскликнул я.

— Нисколько. Лягушка совершенно не почувствует повышения температуры. Припомните, мой милейший товарищ-ассистент: тепло есть движение молекул, а в данный момент лягушка представляет из себя настолько микроскопическое существо, что для нее молекула — как вселенная для нас. Скажите, замечает ли человечество движение миров, если оно только по школьным занятиям и научным книгам знает, что земля вертится вокруг своей оси и солнца, которое, в свою очередь, с огромной скоростью несется к созвездию Геркулеса?..

На такой довод профессора я не нашел что ответить, а потому предоставил ему кипятить лягушечью вселенную, заключенную в стакане, а сам отправился спать…

* * *

Не знаю, как у меня хватило терпения дождаться семи часов вечера, когда должны были подтвердиться обещания профессора. В тягостном ожидании я начал решать сложнейшие физические задачи и так увлекся одной из них, что не заметил подошедшего сзади Чаттериджа. Тяжелая рука, опустившаяся на мое плечо, моментально вернула меня к действительности.

— Пора! — заявил он, увлекая меня в лабораторию, где уже стоял на столе тот же стакан, но совершенно пустой и закрытый тонкой пластинкой, плотно прилегавшей к его краям.

Вычисления профессора оказались довольно точными. Едва я успел зазеваться на пробегавший по улице трамвай, как тотчас получил приличный удар в бок и, вперив взор в стакан, увидел необычайное зрелище — появление из «ничего» живого существа. На дне стакана образовалось едва заметное темное пятнышко. Спустя минуту оно превратилось в нормальную лягушку, — живую, невредимую и преглупо вращавшую огромными глазами. Профессор придвинул аквариум и спустил ее туда, чем лягушка, очевидно, осталась очень довольна. Вытянув задние лапки, она нырнула на дно аквариума, поглядывая на нас оттуда.

— Ну, теперь наша очередь! — решительно сказал профессор, доставая из шкафа мензурку и порошки, аккуратно закупоренные в стеклянных банках с притертыми пробками.

Я принес большую цинковую ванну и профессор велел поставить ее на газовую плиту.

— Мой уменынитель чрезвычайно быстро испаряется при кипячении, и полную ванну можно выкипятить в течение полутора часов. Сейчас я приготовлю десять ведер уменынителя, а ты пока приготовься зажечь газ в плите.

Я выполнял приказания Чаттериджа, с нетерпением дожидаясь конца приготовлений. Теперь, когда первый путешественник в мире атомов — лягушка — вернулся оттуда невредимым, меня страшно тянуло последовать его примеру.

Вскоре ванна наполнилась, и газ вспыхнул под плитой, приглашая нас в неведомый, невидимый мир…

* * *

Трудно передать те ощущения, которые я пережил вместе с профессором в последующую минуту… Мы крепко сцепились руками, чтобы не растерять друг друга, и погрузились в теплую жидкость, таившую в себе великую загадку превращения. Ванна довольно быстро приняла необыкновенные размеры. Прошло не более десяти секунд, как отполированное дно ее оказалось словно усыпанным мелкими камнями, которые через мгновение вырастали в горы. На склонах этих гор образовывались громадные правильные трещины и, как мне после объяснил профессор, это были пространства, отделяющие молекулы друг от друга. Крохотные пылинки, бывшие на наших телах, отскакивали в виде громадных камней, и грязь отваливалась пластами необычайной толщины.