Тайны советской репатриации

Ю.Н. Арзамаскин

ТАЙНЫ СОВЕТСКОЙ РЕПАТРИАЦИИ

ВВЕДЕНИЕ

Достаточно широко распространено мнение, что история — это не совокупность фактов из жизни отдельного народа или человечества в целом, а отношение к этим фактам и что историю можно изложить так, как того требуют обстоятельства. Сколько раз, даже за последние пятьдесят лет, предпринимались попытки переписать заново страницы отечественной истории. Для этого сознательно уничтожались очевидцы прошлых «неугодных» лет, совершались акты культурного вандализма, умалчивались или искажались «незначительные» факты.

Отечественная историческая наука и сегодня остаётся полем острейших дискуссий о прошлом нашей Родины. В настоящее время историками как никогда ценятся беспристрастный исторический факт, первозданная информация источника, вызывающие доверие архивные материалы и пусть субъективные, эмоционально окрашенные, но не тронутые поздними интерпретаторами мемуары, дневники, записки, являющиеся бесценным свидетельством своего времени. Лишь на их основе представляется возможным воссоздание объективной и полной истории нашего Отечества, особенно советского периода его развития, для которого были характерны резкие изменения ценностных ориентиров при осуществлении как внутренней, так и внешней политики.

Сегодня, в разгар научных дискуссий и полемических репортажей в средствах массовой информации о судьбах нашей Родины, освобождения от лжи и лицемерия в трактовке исторических событий, главным принципом исторической науки должна быть преданность правде, какой бы жесткой и нелицеприятной она ни была. В стране усиливается стремление к всестороннему и глубокому познанию прошлого, чтобы усвоить его уроки во имя будущего.

Поистине незабываемыми являются те страницы истории нашего Отечества, которые посвящены событиям Великой Отечественной войны, социально-политическим изменениям, произошедшим на Европейском континенте после победы над фашизмом. В русле новых подходов к изучению пройденного страной исторического пути немаловажное значение приобретает исследование политики Советского государства в области репатриации советских и иностранных граждан в 1944–1953 гг., особенно её военно-политических аспектов, связанных с выполнением союзнических обязательств по возвращению советских и иностранных граждан на родину; созданием государственных и военных органов репатриации; деятельностью международных и межсоюзнических организаций по делам военнопленных, беженцев и перемещённых лиц; репатриацией военнопленных гитлеровской армии, армий её союзников и интернированных лиц; предотвращением конфликтов между союзными военными администрациями по вопросу репатриации, недопущением превращения проблемы беженцев и перемещённых лиц в средство ведения холодной войны.

Сложность и неоднозначность содержания политического курса союзников по вопросам репатриации советских граждан, проведение ряда практических мер, направленных на срыв крымских соглашений, а также превалирование идеологических догм над здравым смыслом создавали достаточно сложные препятствия в координации ими усилий при решении проблемы военнопленных, беженцев и перемещённых лиц. Поиск путей выхода из кризиса межсоюзнических отношений со стороны советских органов репатриации, практические шаги в этом направлении говорят о значимости этой проблемы не только в чисто теоретическом, но и общественно-политическом плане.

Важность данной проблемы обусловливается тем, что история человечества не знает других примеров такого массового насильственного угона многих миллионов людей в рабство, как это было сделано немецкими оккупантами в странах, куда вторгались их войска во время Второй мировой войны. Бесспорно, в войнах прошлого в зоне непосредственных военных действий всегда приходилось какой-то части гражданского населения добровольно или по распоряжению военных властей покидать насиженные места и становиться беженцами[1]. Однако в годы Второй мировой войны появился ещё один термин — «перемещённые лица»[2], т.е. лица, насильственно угнанные немецко-фашистскими оккупантами с занятых ими территорий, как правило в Германию, для принудительного труда, которые желали, но были не в состоянии без посторонней помощи возвратиться домой.

По данным президента Международного комитета Красного Креста П. Рюггера, число лиц, потерявших в годы войны и в первый послевоенный период родину и имущество, составило во всем мире почти 60 млн. человек, из них более одной четверти всех беженцев и перемещённых лиц, то есть 15,5 млн. человек, находились в Европе{1}. Немецкие власти проводили бесчеловеческие депортации[3] миллионов граждан оккупированных стран. Их выселение сопровождалось грабежом имущества, различными унизительными процедурами: избиениями, массовыми казнями, насилием. Это была одна из величайших трагедий ни в чем не повинных людей — детей, женщин, стариков, одна из форм преступного геноцида и человеконенавистничества.

Только с территории Советского Союза, оккупированной гитлеровцами, было угнано 4 794 087 советских граждан{2}. По республикам, подвергшимся немецкой оккупации, число советских людей, угнанных в немецкое рабство, выражалось в следующих цифрах: в Российской СФСР — 1 906 661, Латвийской ССР — 160 019, Украинской ССР — 2 102 234, Молдавской ССР — 84 475, Белорусской ССР — 399 374, Эстонской ССР — 74 226, Литовской ССР — 67 098 человек. Кроме того, органами репатриации было учтено 2 016 480 человек военнослужащих, оказавшихся во вражеском плену. Следовательно, общее количество граждан СССР, угнанных в немецко-фашистскую неволю, составляло 6 810 567 человек, из них на территории Германии находилось 3 338 583 человека{3}.

Такова была чудовищная ситуация с переселением миллионов людей, совершённым нацистскими преступниками. Восстановить по возможности справедливость в отношении этих жертв войны — был прямой долг победителей. Выполнить его необходимо было срочно и желательно с минимальными жертвами. Это была нелегкая политическая и гуманитарная задача. Для органов государственной власти и управления СССР репатриация[4] наших соотечественников, находившихся за рубежом, а также иностранных подданных, оказавшихся в ходе войны на территории СССР, стала одной из сложных политических, экономических и морально-нравственных проблем.

В данном исследовании раскрываются военно-политические и организационные основы процесса репатриации, политика Советского государства в области репатриации советских и иностранных граждан и деятельность государственно-политических и военных органов репатриации по возвращению на родину военнопленных, беженцев и перемещённых лиц в 1944–1953 гг. Воссоздание максимально полной и объективной картины репатриации граждан СССР и иностранных государств даст возможность получить более глубокое представление о тоталитарной форме правления в Советском Союзе в 40–50-е гг., основанной во многом на произволе и вседозволенности, показать её просчёты и недостатки.

Изучать историю репатриации советских и иностранных граждан необходимо и для того, чтобы в рамках продолжающегося сегодня процесса реабилитации жертв политического террора помочь восстановить историческую справедливость и законные права российских граждан, попавших в годы Великой Отечественной войны в плен или оказавшихся на территории иностранных государств и затем репатриированных в Советский Союз.

История репрессий, предпринятых партийно-государственным руководством СССР в отношении советских граждан — бывших военнопленных и угнанных в Германию жителей временно оккупированной территории Советского Союза, долгое время относилась к важнейшим государственным секретам. Миллионы советских граждан, оказавшихся не по своей воле в немецком плену или на немецкой каторге, после освобождения были подвергнуты жестоким репрессиям. Неоднократные попытки разобраться в причинах, технологии и результатах этих репрессий наталкивались на ожесточённое сопротивление партийно-государственного аппарата СССР, вплоть до августа 1991 г. запрещавшего публикацию страшных документов, свидетельствовавших о том, как сталинское руководство истребляло советских военнослужащих, попавших в плен при защите своего Отечества.

Сложность и неоднозначность содержания политического курса союзников по отношению к Германии в 1945–1950 гг., а также проведение политики, направленной на её раскол, создавали достаточно сложные препятствия на пути мероприятий, которые проводили советские органы репатриации в советской и западной зонах оккупации Германии, странах Западной и Восточной Европы. Открытый саботаж союзниками Крымских соглашений по репатриации (1945 г.) стал, по существу, началом холодной войны. Глубинные причины, породившие ее, представляются неполными без анализа различных аспектов сотрудничества союзников по взаимному возвращению военнопленных, перемещённых лиц и беженцев, а главное, тех трудностей и противоречий, которые встречались на этом пути.

Поиск выхода из кризиса межсоюзнических отношений со стороны советских органов репатриации, их практические шаги в этом направлении, а также последствия сепаратной политики США и Великобритании в вопросах репатриации говорят о значимости этой проблемы не только в чисто историческом, но и общественно-политическом плане.

Исследование деятельности советских государственных и военных органов по репатриации носит также сугубо прикладной характер. Кардинальные геополитические изменения в Центральной и Восточной Европе, события на Балканах, в Украине, изменение характера международных отношений в последнее время вновь остро поставили проблему беженцев[5], которая затронула и большинство бывших субъектов федерации СССР. В этой связи на первое место выдвинулось правовое положение репатриантов, беженцев и мигрантов, защита их прав со стороны принимающих государств, предоставление им социальных гарантий, оказание различных форм помощи. Изучение негативного и позитивного опыта в решении всех указанных вопросов, извлечение из него уроков позволили бы сегодня менее болезненно решать многие вопросы правовой и социальной защищенности репатриантов, беженцев и мигрантов.

Вместе с тем проблема репатриации советских и иностранных граждан в послевоенное время в научной историографии практически до сих пор не нашла должного освещения, а вопрос о судьбе репатриантов в Советском Союзе является одним из наименее изученных в исторической литературе. Причина кроется в том, что в СССР вплоть до конца 80-х годов вся документация по этому вопросу была строго засекречена. Отсутствие источниковой базы и соответственно объективной информации породило вокруг этой проблемы массу мифов и искаженных представлений.

Не стала ещё предметом фундаментального научного изучения в отечественной историографии проблема возвращения на родину военнопленных и граждан иностранных государств, поскольку в бывшем СССР вопрос о судьбах иностранных военнопленных долгие годы умалчивался. Да и на всех исследованиях как отечественных, так и зарубежных ученых, вне сомнения, сказались идеологические штампы времен холодной войны. Лишь потепление климата в международных отношениях позволило им с большей степенью объективности взглянуть на прошлое, оценить трагическую судьбу сотен тысяч людей, не прибегая к идеологическим стереотипам.

До настоящего времени в отечественной историографии малоизученной остается и проблема репатриации советских граждан, воевавших на стороне Германии против армий союзных держав в так называемых коллаборационистских формированиях, в том числе и власовской Русской освободительной армии. Именно они, наряду с освобождёнными военнопленными и гражданскими перемещёнными лицами, составили третью многочисленную категорию репатриантов.

Сведения о численности советских граждан, воевавших на стороне фашистской Германии, весьма противоречивы и неоднозначны. По данным германского верховного командования, с 22 июня 1941 г. по февраль 1945 г. в немецком плену находилось 5 734 528 советских солдат и офицеров{4}. Из них во «вспомогательных частях» вермахта и национальных легионах служили, по немецким данным, более миллиона человек{5}. Некоторые специалисты увеличивают окончательные данные об общей численности бывших советских граждан, сражавшихся в вермахте, в войсках СС, охранных и прочих военных и военизированных формированиях Германии в 1941–1945 гг., до 1,5 млн. человек{6}.

В результате изучения отечественных и зарубежных источников и литературы автор монографии полагает возможным утверждать, что «восточные войска»[6] составляли примерно около 1 млн. человек{7}. Из них около 700 тыс. использовались в качестве вспомогательной силы для обслуживания тыла действующей немецкой армии и примерно 300 тыс. человек входили в состав вооружённых сил Германии, это около 180 воинских формирований (национальных легионов и казачьих частей), в том числе русских — 75, из донских, кубанских и терских казаков — 21, туркестанских и татарских (из Татарии и Крыма) — 42, грузинских — 11, из народов Северного Кавказа — 12, азербайджанских — 13, армянских — 8.

До сих пор малоизученными остаются социальная база коллаборационистских формирований, причины перехода наших соотечественников на сторону врага, деятельность изменнических воинских формирований и подразделений в годы войны, а также их послевоенная судьба.

Источниковой базой исследования явились документы и материалы, имеющиеся в распоряжении российских архивов, фундаментальные труды отечественных и зарубежных историков, сборники документов, справочные и статистические издания, отечественная и зарубежная литература по исследуемой проблеме. Кроме того, в работе автор использовал немецкие архивные источники и документы.

Проведенное исследование, по мнению автора, даёт возможность взвешенно и объективно оценить непростую, противоречивую по своим результатам деятельность советских государственных и военных органов репатриации в исследуемый период, и получить более глубокое представление о государственной политике СССР в области репатриации. Кроме того исследование темы даёт возможность более аргументированно и предметно вести дискуссии с историками западных стран по проблеме репатриации советских военнопленных и перемещённых лиц в 1944–1953 гг., поскольку в последнее время возросло количество необъективных научных исследований и публикаций, в которых налицо запрограммированность освещения этой проблемы исключительно в мрачных и зловещих тонах.

ПРОБЛЕМА РЕПАТРИАЦИИ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКЕ СССР

Репатриация наших соотечественников, а также иностранных граждан, оказавшихся в ходе войны на территории СССР, как уже отмечалось, была одной из сложных политических, экономических и морально-нравственных проблем для органов государственной власти и управления СССР.

Советские граждане, угнанные в неволю, были разбросаны по разным странам порабощенной Европы. Размещение их по отдельным странам характеризовалось следующими цифрами: в Германии — 3 338 583, Голландии — 6934, Австрии — 379 929, Дании — 11 715, Венгрии — 3259, Норвегии — 92 820, Румынии — 133 734, Польше — 87 850, Италии — 92 252, Чехословакии — 40 655, Финляндии — 132 866, Греции — 1402, Франции — 135 456, Югославии — 26 052, Бельгии — 34 056, Болгарии — 3682, Албании — 824 человека{8}.

На завершающем этапе войны произошло значительное перемещение советских граждан. Этому способствовали два обстоятельства. Во-первых, в результате отступления немецких войск в западные районы Германии была угнана значительная часть советских людей из восточных районов театра военных действий. Во-вторых, войска союзников, освободив более двух миллионов советских граждан на территории Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Дании, Люксембурга, а также оккупированной части Германии, отправили часть их в свои страны{9}.

Советские граждане были заброшены даже на территорию Северной (французской) Африки, Египта, Палестины и во многие другие страны. Число учтённых советских граждан, оставшихся в живых на чужбине к моменту капитуляции Германии, по отдельным странам выглядело следующим образом:

Германия — 3 326040

Румыния — 133 734

Италия — 88 069

Финляндия — 108 746

Англия — 26835

Франция — 122 814

Польша — 87 850

США — 3 978

Швеция — 32 158

Бельгия — 28 456

Норвегия — 84 782

Болгария — 3682

Югославия — 26 052

Греция — 1402

Албания — 824

Палестина — 205

Дания — 11715

Голландия — 241

Австрия — 379 929

Венгрия — 3259

Швейцария — 10 643

Чехословакия — 40 655 человек

Кроме того, в западных районах СССР оказалось 1 153 475 человек, угнанных немцами из других советских районов{10}.

Уже с весны 1944 г. на восток началось движение колонн десятков тысяч людей: мужчин, женщин и даже детей, которые со слезами на глазах и криками радости приветствовали встречавшихся им на пути советских солдат. Они двигались преимущественно пешком, некоторые со своим небогатым скарбом — на подводах и велосипедах. Многие выглядели измождёнными и больными. Это возвращались домой советские граждане — бывшие военнопленные Красной Армии и гражданское население, угнанное на работы в Германию, все те, кого вихри событий против их собственной воли забросили в центр Европы. Все они торопились на Родину, ждали и одновременно боялись встречи с ней, не зная, как она их примет.

Уже сам по себе вопрос, сама постановка проблемы была для большинства тяжёлым и мучительным испытанием. И как ни тянуло, как ни манило на Родину, многим не давало покоя предположение (или уверенность), что скорее всего встретят их сурово, как «предателей», «изменников», «преступников». Об этом же неустанно твердила сначала немецкая, а потом и англо-американская пропаганда. В то же время многие себя в чём бы то ни было виноватыми не считали, верили, что их не посадят, — не за что[7].

Но была и другая категория советских граждан, которые совершенно точно себе представляли, что их ждёт по возвращении в Советский Союз. Многие из них, кто по идейным, кто по шкурным соображениям, а кто просто спасая собственную жизнь, в годы войны с оружием в руках сражались на стороне немцев с Красной Армией, работали в органах немецкой администрации на временно оккупированной территории СССР, участвовали в карательных и полицейских акциях против партизан и мирного населения. Кто-то пытался скрыться от сталинских чекистов в западных зонах оккупации Германии, а кто-то, рассудив, что в суете и неразберихе послевоенного времени проще будет затеряться на необъятных просторах Советской страны, вместе с толпами обычных репатриантов двигался на восток{11}.

Таким образом, советские государственные и военные органы сразу же столкнулись с большой организационной, политической и социальной проблемой: надо было собрать, учесть, накормить и разместить сотни тысяч людей, организовать их проверку и фильтрацию, наконец, отправить по назначению в СССР. И экономика, и политика требовали одного и того же: всех, и особенно трудоспособных, — домой, на социалистическую Родину, на коммунистический труд. Не менее важной была и политическая задача: допустив зачатие, не допустить рождения новой, враждебной советскому режиму послевоенной эмиграции.

Среди первых своих граждан на уже освобождённых территориях оказались «бывшие военнослужащие Красной Армии, находившиеся в плену и окружении противника». Их судьба была неразрывно связана с той официальной государственной политикой, которая формировалась и проводилась в отношении данной категории военнослужащих накануне и в годы Великой Отечественной войны.

В 30-е годы негативное отношение государства к плену и военнопленным проявилось в антиправовой политике, когда отечественное право стало рассматривать нахождение в плену как измену Родине, т.е. как особо опасное государственное преступление. Это нашло своё отражение в принятом 8 июня 1934 г. ЦИК СССР Законе «Об измене Родине». В окончательной редакции Уголовного кодекса РСФСР, действовавшего в годы Великой Отечественной войны, статья 193–22, предусматривавшая ответственность за нахождение в плену, давалась в следующей формулировке: «Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля влекут за собою — высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества»{12}.

Сталинская пропагандистская машина, используя различные средства и методы психологического воздействия на общественное сознание, пыталась сформировать резко выраженное негативное отношение к плену и военнопленным. Пленные фактически рассматривались как предатели, изменники Родины, как военные преступники, независимо от обстоятельств, при которых они попадали в плен{13}.

Сегодня известно, что именно в первые месяцы войны сотни тысяч бойцов и командиров Красной Армии оказались в немецком плену[8]. Суждения по этому поводу многократно высказывались и высказываются как нашими, так и зарубежными учеными-историками. Так, зарубежные историки Е. Андреева, Н. Бетел, М. Назаров и другие связывают массовую сдачу красноармейцев в плен с нежеланием советских бойцов и командиров защищать сталинскую государственную систему{14}.

Однако наиболее профессионально, на наш взгляд, объяснил причины появления огромного количества военнопленных среди советских военнослужащих в начальный период войны доктор исторических наук, профессор М.А. Гареев. По мнению этого известного военного историка, основными причинами, приводившими к пленению советских воинов в 1941 г., были: отсутствие оружия, с помощью которого можно было защищаться; неясность с обстановкой и растерянность в сложных условиях боя; боязнь ответственности; действия в тылу многочисленных диверсионных групп; страх смерти в случае продолжения сопротивления; наконец, неприятие советского строя, оправданные или неоправданные обиды, нанесённые этим строем, и др.{15} Такой же точки зрения придерживается и другой российский учёный — доктор исторических наук, профессор М.И. Семиряга{16}.

Конечно, были среди советских военнослужащих и случаи сдачи в плен добровольно, но для большинства из них сдача в плен «добровольно» была неприемлема. Иначе чем же можно объяснить героическое и мужественное поведение военнопленных в немецком плену, их бегство из тюрем и концлагерей, активное участие в антифашистском движении Сопротивления! По мнению автора, говорить и писать о массовой добровольной сдаче советских солдат и офицеров в плен — значит выдавать желаемое за действительное.

Долгое и упорное молчание высшего государственного и военного руководства СССР о значительном количестве советских военнослужащих, оказавшихся в руках у противника в начальный период войны, вызывалось, вероятнее всего, тем, что огромное число пленных могло ошеломляюще подействовать на советский народ, вызвать панику, породить пораженческие настроения в войсках, деморализовать гражданское население. К тому же для сталинского окружения признаться в том, что значительное число советских солдат и офицеров попало в плен, означало согласиться с собственной ответственностью за столь сокрушительное поражение и потери.

Этим и отчасти критической военно-политической обстановкой, когда речь шла о спасении Отечества, жизни миллионов наших соотечественников, было, по-видимому, вызвано появление известного приказа Верховного Главнокомандования Красной Армии от 16 августа 1941 г. за № 270, которому в исторической литературе уже давалась правовая и нравственная оценка.

Приказ обязывал «командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров»{17}. Он предписывал всем вышестоящим командирам и комиссарам расстреливать на месте подобных людей. В отношении же красноармейцев, которые предпочли сдаться в плен вместо «организации отпора врагу», в приказе содержалось требованием «уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи их лишать государственного пособия и помощи»{18}.

Но если ряд положений приказа № 270 можно оправдать критической обстановкой военного времени, то ни в какие рамки «законности» не вписываются и совершенно не заслуживают оправдания его пункты о репрессиях в отношении семей пленных командиров и политработников, о лишении льгот родных солдат и офицеров. По существу, приказ обрёк на страдания миллионы ни в чём не повинных людей.

О секретном приказе № 270, где все советские военнопленные объявлялись изменниками и предателями Родины, знали многие пленные, находившиеся в фашистских лагерях. Им особенно трудно было осознать, что Родина практически отказалась от них, к их физическим мукам добавлялись муки морально-психологические. Гитлеровская пропаганда умело использовала этот приказ для идеологической обработки военнопленных. Постоянно звучали слова И.В. Сталина о том, что военнопленных у нас нет, есть только предатели Родины{19}. «Немцы уверяли, — вспоминал бывший военнопленный Г.К. Сырков, переживший ад Хаммельбургского лагеря смерти, — что на Родине нас не ждут, что всех, кто побывал в плену, посадят в тюрьму или расстреляют»{20}.

Жёсткая позиция, занятая И.В. Сталиным по отношению к военнопленным, вероятно, спровоцировала значительную часть советских военнопленных вступить в создававшиеся тогда коллаборационистские формирования. Именно она не позволила правительству СССР использовать в годы войны имевшиеся в его распоряжении политические и дипломатические возможности для облегчения участи узников фашистских лагерей[9].

Через Международный Красный Крест (МКК) воюющие страны помогали своим военнослужащим, оказавшимся в плену: присылали медикаменты, продовольствие, одежду, поддерживали морально. Но это не распространялось на советских военнопленных, поскольку СССР не подписал Женевскую конвенцию 1929 г. об обращении с военнопленными. В отличие от правительств других стран, в том числе и гитлеровского, Советское правительство объявило красноармейцев, попавших в плен, не военнопленными, а предателями, преступниками, вследствие чего Международный Красный Крест не получал средств на их содержание.

То обстоятельство, что к пленным относились с недоверием, с неприкрытой враждой, что культивируемая подозрительность к данной категории оставалась в годы войны неотъемлемым элементом государственной политики, подтверждается фактом массовой «фильтрации» наших солдат и офицеров, вырвавшихся из окружения или фашистской неволи. Их судьба решалась на основании Постановления Государственного Комитета Обороны (ГКО) СССР за № 1069сс от 27 декабря 1941 г. В соответствии с ним для проверки «бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или в окружении противника», было образовано 22 спецлагеря НКВД в Воронежской, Курской, Рязанской, Сталинградской, Тамбовской и других областях. Численно выделялись 5 лагерей — Угольный, Хаиларский, Подольский, Колачский и Рязанский{21}.

Проверка осуществлялась оперативными уполномоченными Управления особых отделов НКВД[10] и, бесспорно, имела под собой объективную основу. Необходимо было установить, не является ли проверяемый дезертиром, военным преступником или вражеским агентом. После прохождения спецпроверки большинство военнослужащих рядового состава, если на них не было получено компрометирующих материалов, направлялись в распоряжение районных военных комиссариатов (РВК), а затем в действующую армию.

Более трагично складывалась судьба офицеров. Именно на них сталинское руководство возложило всю вину за поражение на фронте и первые крупные неудачи. Многие офицеры, подвергшиеся спецпроверке, на основании решений военных трибуналов расценивались как предатели Родины и направлялись в трудовые лагеря, где содержались как заключённые. Значительная их часть в порядке наказания направлялась в отдельные штурмовые стрелковые батальоны в качестве рядовых[11].

29 декабря 1941 г. были конституированы армейские сборно-пересыльные пункты (СПП){22},[12] которые согласно положению подчинялись Управлению тыла армии. В их функции входили сбор вышедших из плена или окружения бывших военнослужащих, их санитарная обработка и передача эшелонами в спецлагеря НКВД для спецпроверки и распределения по военкоматам и другим организациям. Спецпроверка в самом СПП проводилась лишь в исключительных случаях. Это положение изменилось в конце января 1943 г., когда в первостепенные обязанности СПП была вменена и спецпроверка, после которой подавляющее большинство бывших военнослужащих вновь направлялись в действующую армию (в запасные полки). Вместо одиночки-особиста спецпроверку осуществляла теперь спецкомиссия в составе начальника СПП и представителей четырёх армейских отделов (кадров, политического, укомплектования и, разумеется, особого), а также военной прокуратуры армии.

В полномочия комиссии входило, кроме того, право направления офицеров в штрафные батальоны, а рядовых — в штрафные роты[13]. Широкая «реализация» этого права, в сущности, заменила собой направление в тыловые спецлагеря, сопряженное, как правило, с длительными и непроизводительными задержками спецконтингента в ОПТ из-за несвоевременного прибытия конвоя или транспортных средств, из-за неточностей в нарядах фронта и т.п. Перевод спецконтингента в «штрафники» и стал главным практическим результатом описываемой реформы[14].

К 1 октября 1944 г. через спецлагеря прошло 354 592 бывших военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освобождённых из плена, в том числе 50 444 офицера. Из указанного количества людей после соответствующей проверки было передано: в Красную Армию — 249 416 человек, из них офицеров — 27 042, в том числе на формирование штурмовых батальонов — 18 382 человека, из них офицеров — 16 163; в промышленность — 30 749, в том числе 29 офицеров; на формирование конвойных войск и охраны спецлагерей — 5924 человека; арестовано органами СМЕРШ — 11 556 человек, из них 1284 офицера; умерло — 5347 человек; находились в спецлагерях — 51 601 человек, в том числе офицеров — 5657 человек{23}.

Как видно из приведённых данных, в действующую армию было направлено 53,6% офицеров от их общего числа, в штрафбаты — 32%, или фактически каждый третий. К тому же из числа оставшихся в лагерях НКВД офицеров чуть позже было сформировано ещё 4 штурмовых батальона по 920 человек в каждом. Важно отметить, что опыт (далеко не всегда положительный), приобретённый спецорганами при проверке окруженцев и бежавших из плена, использовался ими и на заключительном этапе войны, и при осуществлении массовой репатриации советских граждан в первые послевоенные годы.

Возвращаясь к собственно репатриации, отметим, что первое официальное решение по этому вопросу было принято только в конце лета 1944 г. Им стало Постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) СССР за № 6457сс от 24 августа 1944 г. «Об организации приёма возвращающихся на Родину советских граждан, насильно увезённых немцами, а также по разным причинам оказавшихся за пограничной линией между СССР и Польшей». Для его исполнения на республиканском уровне принимались совместные постановления СНК и ЦК компартий. На Украине, например, такое постановление было принято уже 31 августа 1944 г., с обязательством НКВД УССР организовать во Львовской, Дрогобычской и Волынской областях первые шесть проверочно-фильтрационных лагерей (ПФЛ) или пунктов (ПФП){24}. В Литве аналогичный документ приняли ещё раньше — 18 августа{25}, причём отмечалось, что по-настоящему работу следовало начать в июле, сразу же после освобождения территории республики{26}.

Вместе с тем получаемая в СССР из различных источников информация говорила о бедственном положении советских граждан на территории зарубежных стран, о фактах неуважительного отношения к ним союзнической администрации. Более того, советское руководство было серьёзно обеспокоено сообщениями англо-американских источников о том, что большинство советских военнопленных враждебно настроены к Советскому правительству и не желают возвращаться в СССР.

Тревожные нотки, свидетельствовавшие о явном нежелании союзников освободить советских граждан и о неуважительном отношении к ним прозвучали и в телеграмме, отправленной 14 сентября 1944 г. в Народный комиссариат иностранных дел СССР Временным Поверенным в делах СССР при Французском комитете национального освобождения С. Козыревым. В телеграмме приводился такой факт: советские люди, принимавшие участие в освобождении Парижа, были затем размещены в специальном лагере в предместье французской столицы и разоружены французскими властями. Одновременно в посольстве получили сведения о принудительной вербовке советских граждан во французские воинские легионы. При этом вербовщики ссылались на якобы имевшуюся договорённость с Советским правительством. Отказавшиеся от такого сотрудничества подвергались аресту{27}.

В телеграмме содержалось и ещё одно тревожное известие: «…есть сведения, что англичане и американцы, ссылаясь на якобы имеющийся отказ Советского правительства от пленных, большими группами увозят их в Англию и Америку, проводя в этом плане большую пропагандистскую работу с пленными и гражданскими. Все факты проверяем, однако можно сказать, что они похожи на правду»{28}.

Подобная ситуация складывалась вокруг советских перемещённых лиц и в других странах. Случаи задержки советских людей в местах сбора перемещённых лиц, плохого содержания и обращения с гражданами СССР не были единичными и случайными. Затягивая процесс репатриации советских военнопленных и гражданских лиц, нарушая их статус как граждан союзной державы, союзники преследовали при этом определённую цель — сделать советских людей заложниками в большой политике.

Принимая всё указанное во внимание, Советское правительство осуществляло экстренные меры по защите чести и достоинства советских граждан, их скорейшему возвращению домой. Располагая беспрецедентными фактами, имевшими место в лагерях для военнопленных и перемещённых лиц на французской территории, 23 октября 1944 года Народный комиссариат иностранных дел СССР вручил официальную ноту протеста министру иностранных дел Временного правительства Французской республики. Одновременно ноты протеста были вручены правительствам США и Англии, так как нарушения условий жизни советских граждан фиксировались и в местах сбора, находившихся под юрисдикцией англо-американских союзников{29}.

Несколько ранее, 23 сентября 1944 года, руководство СССР через своего посла в Лондоне направило правительству Великобритании мотивированную ноту протеста, с изложением фактов безобразного содержания советских граждан в лагерях, располагавшихся на территории Англии. Аутентичное письмо было вручено государственному секретарю Соединённых Штатов Америки{30}.

Согласно установкам НКИД СССР, все освобождённые советские граждане должны были рассматриваться союзниками не как военнопленные или интернированные лица, а как свободные граждане союзной державы; им обязаны были создать нормальные социально-бытовые условия, питание, предоставить жилище, медицинскую помощь; союзники должны были прекратить враждебную Советскому Союзу пропаганду и вербовку подданных Советского государства в иностранные воинские легионы.

Попытка разрешить накопившиеся противоречия по вопросу о репатриации советских граждан была предпринята и во время нескольких встреч высших должностных лиц СССР и Англии в октябре 1944 г. Так, на состоявшейся 16 октября 1944 г. встрече в Кремле А. Идена с В. Молотовым продолжалось обсуждение вопросов о скорейшем возвращении граждан СССР. В частности, произошёл обмен мнениями по проблеме о статусе советских военнопленных в английских лагерях, об условиях их содержания и репатриации{31}. А. Идеи сообщил о решении английского правительства отправить в СССР со специальным конвоем в ближайшее время 11 тысяч советских подданных. Одновременно он заявил о готовности английской стороны возвратить в СССР ещё 5 тысяч советских подданных, как только для их перевозки высвободится необходимый морской транспорт{32}.

В ходе беседы В.М. Молотов без обиняков поставил перед министром иностранных дел Великобритании вопрос: «Признаёт ли Британское правительство право за всеми советскими гражданами возвратиться на родину?» Ответ был утвердительным. Разъясняя позицию руководства СССР, занятую в вопросе о репатриации граждан Советского государства, В.М. Молотов заметил, что некоторые советские люди могут не захотеть вернуться, потому что они помогали немцам, однако, по словам советского комиссара иностранных дел, «желание или нежелание отдельных граждан не может изменить принципа, что все советские граждане без исключения должны быть возвращены на Родину». О том, что ожидало после возвращения в СССР тех, кто служил в немецких войсках, нарком предусмотрительно умолчал{33}.

Таким образом, Правительство СССР получило от союзников согласие на репатриацию всех без исключения подданных Советского государства, находившихся в английских лагерях, независимо от их желания или нежелания вернуться в свою страну.

В октябре 1944 г. важные решения о возвращении на Родину советских граждан принял Совет Народных Комиссаров (СНК) СССР: 4 октября Уполномоченным СНК (позднее Совета Министров) СССР по делам репатриации граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран был назначен генерал-полковник Ф.И. Голиков[15]; 6 октября 1944 г. принимается Постановление о деятельности Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, а 23 октября конституировано и соответствующее ведомство — Управление Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран[16].

Перед органами репатриации ставились следующие задачи{34}:

• руководство делом репатриации граждан СССР (бывших военнопленных, интернированных и насильственно увезённых гражданских лиц), находившихся на территории Германии и оккупированных ею стран, освобождённых и освобождаемых советскими и союзными войсками;

• выявление, регистрация и учёт граждан СССР, находившихся на территории, освобождённой от противника советскими и союзными войсками;

• устройство освобождённых граждан СССР в соответствующих пунктах сбора или лагерях для отправки в СССР, организация в указанных пунктах воинских подразделений из бывших военнопленных, а также объединённых групп из насильственно увезённых граждан;

• размещение, питание, медико-санитарное и бытовое обслуживание граждан СССР как на территории, освобождённой от противника, так и в пути следования в СССР;

• проверка совместно с органами НКВД прибывших на Родину граждан СССР;

• направление прибывших на Родину советских граждан по назначению;

• оказание материальной и денежной помощи возвратившимся на Родину гражданам СССР до их передачи по назначению;

• выявление, регистрация, учёт и репатриация на родину граждан иностранных государств.

Предусматривалось, что все гражданские лица, возвращавшиеся на Родину, должны были проходить упрощённую проверку через проверочно-фильтрационные пункты (ПФП) НКВД или при необходимости вновь созданные пункты{35}. Относительно же военнопленных 4 ноября 1944 г. было принято особое Постановление ГКО № 6884с «О порядке направления бывших военнопленных — военнослужащих Красной Армии, поступивших после их освобождения советскими и союзными войсками».

Но едва ли не самым важным в указанный период стала подготовка и публикация правительственного обращения к советским гражданам и военнопленным. Оно было преподнесено народу в форме интервью Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации генерал-полковника Ф.И. Голикова корреспонденту ТАСС 11 ноября 1944 г. Это интервью, по существу, излагало официальную позицию советского руководства по вопросу репатриации граждан СССР. В нём сообщалось, что «Советская страна помнит и заботится о своих гражданах, попавших в немецкое рабство. Они будут приняты дома как сыны Родины. В советских кругах считают, что даже те из советских граждан, которые под германским насилием и террором совершили действия, противные интересам СССР, не будут привлечены к ответственности, если они станут честно выполнять свой долг по возвращении на Родину…»{36}

Как видим, по Ф.И. Голикову, все советские граждане, неважно, были ли они насильно угнаны в Германию или выехали туда добровольно, — это жертвы и невольники фашизма, и они уголовной ответственности, если за ними не числилось «иных прегрешений перед Советским государством», не подлежали.

11 ноября 1944 г. интервью Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации было опубликовано в центральных газетах, а затем передано по радио[17]. Это интервью, хотя и имело свои изъяны и спорные моменты, тем не менее ответило на многие вопросы, волновавшие советских людей, находившихся за границей, и сильно ударило по позициям союзников, проводивших политику запугивания граждан СССР, которых якобы ожидали репрессии по возвращении на Родину.

Во всём объёме проблема репатриации встала на Крымской встрече глав правительств трёх великих держав в феврале 1945 г.[18], когда в разгроме фашистского рейха и его сателлитов уже не было никаких сомнений. В это время в зоне боевых действий советских, американских и английских войск находилось значительное количество граждан Объединённых Наций, освобождённых из немецкого плена. В то же время в связи с постоянно возникавшими юридическими и финансовыми коллизиями с местными военными и гражданскими властями в странах Европы, находившихся под контролем союзников, по поводу возвращения советских граждан необходимо было вырабатывать единый механизм защиты освобождённых граждан союзных держав, определить общие принципы их репатриации. Всё это подтолкнуло руководство Советского Союза, США и Великобритании всесторонне обсудить проблему репатриации на высшем уровне.

Советская сторона предложила руководителям правительств США и Великобритании заключить между собой отдельные соглашения, в которых были бы зафиксированы главные положения не только по самой процедуре репатриации, но и об условиях защиты репатриантов от враждебных действий военных властей любого союзного государства, местных немецких органов, а также материального обеспечения (продовольствием, одеждой) в соответствующих зонах, которые подлежало занять каждому из союзников. Эти положения должны были неукоснительно соблюдаться до самого момента передачи репатриантов тому государству, гражданами которого они являлись. Передаче подлежали все граждане, включая и тех, кто был привлечен «к ответственности за совершённые ими преступления, в том числе и за преступления, совершённые на территории другой Договаривающейся Стороны»{37}.

Такие двусторонние соглашения по репатриации между СССР, США и Великобританией были заключены 11 февраля 1945 г. От имени Правительства СССР «Соглашение относительно военнопленных и гражданских лиц, освобождённых войсками, находящимися под Советским Командованием, и войсками, находящимися под Британским Командованием», подписал народный комиссар иностранных дел В. Молотов, а от имени правительства Великобритании — министр иностранных дел А. Идеи. По уполномочию Правительства СССР свою подпись под «Соглашением относительно военнопленных и гражданских лиц, освобождённых войсками, находящимися под Советским Командованием, и войсками, находящимися под Командованием Соединенных Штатов Америки» поставил генерал-лейтенант А.А. Грызлов, по уполномочию правительства США — генерал-майор Джон Р. Дин[19].

Смысловое содержание всех соглашений было идентичным. В каждом имелось 9 статей, которые обязывали договорившиеся стороны в ходе репатриации граждан выполнять ряд условий[20]. Все граждане союзных государств после их освобождения должны были незамедлительно отделяться от вражеских военнопленных и содержаться отдельно в лагерях или сборных пунктах до момента передачи их в руки представителей тех государств, гражданами которых они являлись. Союзные военные власти обязывались принять все необходимые меры для защиты лагерей и сборных пунктов от вражеских бомбардировок, артиллерийских обстрелов и «незамедлительно сообщать компетентным властям другой стороны об обнаруженных ими гражданах другой договаривающейся стороны»{38}.

Особенно важное значение для последующей работы органов репатриации имела статья, где указывалось, что уполномоченные по репатриации «будут немедленно допускаться в сборные лагеря и пункты размещения граждан или подданных своей страны, и они будут иметь право назначать там внутреннюю администрацию и устанавливать внутренний распорядок и управление в соответствии с воинскими порядками и законодательством их страны»{39}.

Перемещение лагерей, равно как и перевод освобождённых граждан из одного лагеря в другой, должны были производиться по договорённости между соответствующими властями. В исключительных случаях оно могло осуществляться и без предварительной договорённости, однако с «немедленным уведомлением компетентных властей о таком перемещении и изложением мотивов». Враждебная пропаганда, направленная против договаривающихся сторон или против Объединённых Наций, запрещалась{40}.

Не менее важной с точки зрения сохранения здоровья репатриируемых граждан и создания для них нормальных жизненных условий до возвращения их на Родину была договорённость сторон проявлять заботу о снабжении освобождённых питанием, одеждой и обеспечении медицинским обслуживанием как в лагерях или сборных пунктах, так и в пути следования, до момента передачи их союзной стороне. Эти пункты договорённости должны были выполняться по нормам, установленным для рядового и офицерского состава, причём гражданские лица обеспечивались питанием по солдатским нормам. В подписанных соглашениях особо оговаривалось, что затраты на содержание освобождённых лиц и выданные ссуды отдельным лицам не будут возмещаться одним союзным государством другому. По взаимной договорённости союзники обязаны были выделять как для репатриации своих граждан, так и подданных других государств те транспортные средства, которые оказывались доступными на данный момент{41}.

Как предписывал договор, военнопленные и гражданские лица могли использоваться для организации управления и поддержания порядка в лагерях или сборных пунктах, где они находились, и могли привлекаться к работам вблизи от этих лагерей. Оплата их труда должна была определяться по согласованию заинтересованных сторон. Кроме того, в подписанных документах разъяснялось, что «использование освобождённых членов соответствующих вооружённых сил будет осуществляться в соответствии с военными порядками и под наблюдением своих офицеров». Участие в работах не могло являться препятствием для репатриации граждан на родину{42}.

Таким образом, принятые двусторонние соглашения между СССР, США и Великобританией по вопросу репатриации союзных граждан чётко определили политику этих государств в отношении военнопленных и гражданских лиц, находившихся в зонах действия союзников, имели важное международное и военно-политическое значение и должны были сыграть огромную роль «в цепях обеспечения быстрой репатриации всех военнопленных и гражданских лиц»{43}.

Вместе с тем политическая и нравственная оценка итогов Крымской конференции по вопросу репатриации граждан союзных держав со стороны отечественных и зарубежных исследователей далеко не однозначна. Если наши историки{44} в основном позитивно оценивают вклад лидеров трёх держав и подписанные ялтинские соглашения по репатриации военнопленных и гражданских перемещённых лиц, то зарубежные полностью отрицают что-либо положительное в подписании двусторонних соглашений.

Не вдаваясь в подробности, отметим следующее: зарубежные исследователи считают, что было бы гораздо лучше, если бы Ялтинская конференция вообще не состоялась, что «Ялтинская конференция была великим обманом Сталина и самообороной Запада». Так, Н.Д. Толстой в своей книге «Жертвы Ялты» вообще ставит под сомнение политическую целесообразность заключённых в 1945 г. в Ялте соглашений США и Англии с Советским Союзом о репатриации, а министра иностранных дел Великобритании А. Идена обвиняет в излишней уступчивости СССР{45}. Аналогичной точки зрения придерживаются английский исследователь Николас Бетелл{46} и американец М. Еллиот{47}.

На наш взгляд, такой подход к оценке итогов Крымской конференции по репатриации советских и иностранных граждан несколько необъективен и односторонен: он не учитывает всей сложности и противоречивости обстановки того времени. К тому же зарубежными исследователями не берётся в расчёт тот факт, что большинство советских граждан, несмотря ни на что, желали вернуться домой. По данным В.Н. Земскова, таких лиц насчитывалось около 70% от общего числа репатриантов{48}. Наконец, как известно, в годы войны СССР понёс громадные людские потери поэтому в период послевоенной разрухи каждый человек имел особую ценность. Советское государство в лице репатриантов имело возможность получить дополнительные людские ресурсы для восстановления народного хозяйства.

Однако при общей положительной оценке соглашений о репатриации, заключённых в Ялте, представляется необходимым сказать и об их недостатках, приведших впоследствии к обострению межсоюзнических и межгосударственных отношений, ставших одной из причин нарождавшейся холодной войны и не позволявших органам репатриации СССР в полном объёме решить поставленные перед ними задачи.

Во-первых, в соглашениях не раскрывалось содержание самого понятия «советские граждане». А поскольку репатриации подлежали только советские граждане, а несоветские репатриации не подлежали, то ясно, какую огромную роль играли критерии советского гражданства, которыми руководствовались при репатриации западные союзники СССР. Критериев, в сущности, было два. На первый взгляд оба они просты и однозначны: или проживание до 3 сентября 1939 г. на территории СССР в его границах до этой даты, или пленение позднее 11 февраля 1945 г. — даты подписания Ялтинского договора.

А если так, то принудительной репатриации никак не подлежали жители Эстонии, Латвии и Литвы, Западной Украины и Западной Белоруссии, Молдавии и Северной Буковины, а также старые русские эмигранты, покинувшие Россию до сентября 1939 г.[21] Это было, в частности, подтверждено британской делегацией в меморандуме от 22 сентября 1945 г. на заседании Совета министров иностранных дел в Москве: «Советский меморандум ссылается на то, что не проводится репатриация лиц из балтийских государств, Западной Украины и Западной Белоруссии в соответствии с Ялтинским соглашением. Правительство Его Величества не признаёт требование Советского правительства о том, что эти лица являются советскими гражданами, и поэтому, в соответствии с Ялтинским соглашением, не считает их подлежащими насильственной репатриации»{49}.

Во-вторых, в итоговых документах ни слова не было сказано о политике в отношении тех граждан СССР, кто по тем или иным причинам не хотел вернуться в Советский Союз. Соглашения закрепляли принцип обязательной репатриации всех советских граждан. Это, в частности, касалось прежде всего советских коллаборационистов. В случае с ними юридическая пикантность ситуации усиливалась тем, что речь, в сущности, шла о военнослужащих, одновременно как бы бывших советских и бывших немецких.

Никакого правового решения по данному вопросу ни в Ялте, ни после неё найдено не было. Даже если забыть о традициях предоставления политического убежища, которыми так гордились обе ведущие демократические державы, Ялтинские соглашения расхолились с другими международными конвенциями, под которыми стояли подписи Англии и США. Этот вывод сделал профессор Дж. Дрейнер в памятной записке «Некоторые юридические аспекты насильственной репатриации советских граждан»: «Поскольку никто не озаботился вопросом о незаконности насильственной репатриации советских граждан из Англии или из оккупированной Европы, это дело никогда не рассматривалось с юридической точки зрения. Крушение Германии в мае 1945 г., незнание советскими гражданами своих прав, отсутствие у них возможности настаивать на этих правах и неосведомлённость английской общественности — все эти факторы, вместе взятые, позволили совершиться насильственной репатриации»{50}.

Наконец, была обойдена проблема межнациональных браков, заключённых репатриантами, где муж и жена являлись подданными разных стран. Советское руководство не признавало этих браков и проводило политику насильственной репатриации по отношению к советским гражданам, состоявшим в браке с иностранцами, что потребовало в дальнейшем заключения дополнительных соглашений.