Во время бурана

— Ладно, — донеслось снизу. — Постарайся добраться до жилья. Скажи им…

Новый порыв ветра сбил Семена с ног. Громадный сугроб, который намело над краем канавы, с шумом обрушился вниз. Семен долго окликал Илько, но снизу не доносилось больше ни звука.

•

Стася сидела в кабинете дежурного по строительству. В кабинет то и дело входили озабоченные, занесенные снегом люди. Они вытирали мокрые лица, закуривали, обменивались короткими фразами, наполовину состоявшими из цифр.

Стася понимала этот лаконичный язык. Она знала, что «3-й участок» — это стройка домен, участок, где работает Илько; она знала, что «105 процентов» — это плоды тяжелой фронтовой работы, кубометры земли и бетона; она знала, что «12 баллов» — это ветер, сбивающий с ног людей, разрушающий плоды их упорного труда.

На столе у дежурного стоял большой поднос, сплошь уставленный стаканами крепкого чая. Строители подходили, отпивали по нескольку глотков и потом держали стакан в обеих руках, грели пальцы. Те, что давно работали на стройке, держались спокойней и проще других. Дожидаясь дежурного, они расстегивали полушубки, садились на диван, стоявший под трехметровой фотокартой строительной площадки. В их лексиконе чаще попадались обыкновенные, теплые слова: «Ваня», «письмо». Дождавшись очереди, они говорили с дежурным, застегивали полушубки и уходили. Приходили другие.

Почти непрерывно звонили телефоны. Их было несколько, и они тоже дожидались очереди: то одна, то другая трубка лежала снятой. Когда звонил маленький, похожий на черную жабу телефон, трубку брала Стася: это был аппарат коммутатора 3-го участка.

— Не пришли еще ваши? — крикнул дежурный вдогонку одному из уходивших строителей. Стася насторожилась.

— Нет, не пришли, — ответил тот. — Мы верховых послали навстречу. Как придут, сообщу.

Он вышел.

— Это не о наших? — спросила Стася.

— Нет, — ответил дежурный, — это с плотины. У них целая бригада затерялась.

Он вышел из-за стола и подошел к фотокарте. Указывая карандашом на дорогу между домнами и жильем, сказал:

— Не понимаю, где они могли застрять. И Кравченко, и Тараш знают эту дорогу до последнего бугорка.

Действительно, на карте дорога была совсем короткой, почти прямой. Казалось невероятным, чтобы два человека могли затеряться на этом простом открытом пути.

— Мы пойдем искать, — сказала Стася. — Уже два часа, как все доменщики пришли домой.

— Подождите немного. Может, они вернулись на участок. Мне обещали позвонить оттуда.

— Я сама позвоню.

Коммутатор домен не отвечал. Стася позвонила через центральную станцию, но оказалось, что буран оборвал все провода, ведущие на 3-й участок.

— Тогда идите, — сказал дежурный. — Кто с вами?

— Косарский. Он спит в проектном отделе.

— Разбудите и отправляйтесь. Я пошлю с вами еще кого-нибудь.

— Разрешите, я пойду, — сказал, поднимаясь с дивана, Вячеслав Левшин, спецкор «Уральского комсомольца». Это был худощавый, смуглый парень, даже зимой казавшийся загорелым.

Через несколько минут они собрались и вышли. Буран уже утихал. Они быстро спустились с холма, на котором стояло заводоуправление, и, вскочив на проходивший по узкоколейке состав со щебнем, поехали на 3-й участок.

Там они узнали, что Кравченко и Тараш не возвращались. К поискам присоединился начальник участка. Теперь их было четверо.

Они шли на расстоянии десяти шагов друг от друга, зорко всматриваясь в темноту, бросаясь к каждому сугробу, к каждой воронке, вырытой бураном. Миновав Мартенстрой, Косарский сказал:

— Вот здесь мы расстались. Мы дальше по шпалам пошли, а они свернули на тропинку. Сначала Кравченко, потом Тараш.

Поиски продолжались вдоль тропинки, едва заметной под свежим, пушистым снегом. Потом около получаса бродили по лесному складу: Вячеслав высказал предположение, что заблудившиеся могли укрыться здесь от бурана. Начинало сереть, но в узких проходах между высокими штабелями досок было еще совсем темно. Лучи электрических фонариков шарили по самым темным закоулкам, Стася забиралась туда, куда не могли протиснуться остальные. Все было напрасно.

Они пошли дальше и вскоре увидели канаву, толстой черной чертой перерезавшую снежное поле. Вячеслав обвязался веревкой, отдал другой конец Косарскому и спрыгнул вниз. Луч его фонарика сразу же упал на валенок Семена. Пока он разглядывал эту находку, Стася заметила отлогий склон, образовавшийся от падения сугроба в канаву. Проваливаясь чуть не до колен, она сошла вниз. Вячеслав сидел на корточках, внимательно разглядывая какие-то следы.

— Очевидно, здесь происходила борьба, — проговорил он.

— Не думаю, — резко возразила Стася. — Наверно, они выбирались здесь из-под этого обвала.

— Смотрите! — крикнул спустившийся вслед за ней Косарский, вытаскивая из-под ковшей канавокопателя две смятые, изодранные кожанки.

«Эти ребята были, кажется, не очень-то дружны», — подумал Вячеслав, но ничего не сказал на этот раз.

Странные какие-то следы, — продолжал Косарский, вглядываясь в склон. — Вот, Стаська, твои, вот мои, а рядом какие-то третьи. Кто-то еще спускался в канаву.

— Чем же они странные? — спросила Стася.

— Одна нога в валенке, а другая в чем-то… Не разобрать…

— Ну, ясно, — сказал Вячеслав. — Второй-то валенок — вот он.

— Но он, этот человек, и вниз уже в одном валенке шел… И вот еще след — он же выбирался наверх… Ничего не понятно…

— Есть! — крикнул в это время наверху начальник участка. — Есть, вижу! Давайте сюда!

Стася, Вячеслав и Косарский, помогая друг другу, проваливаясь, падая и поднимаясь, выбрались по рыхлому снежному склону наверх.

Здесь было уже видно без фонариков. Начальник участка бежал в сторону электростанции, отбрасывая ногами полы своей длинной шубы. Далеко впереди что-то темное медленными, неровными движениями продвигалось на звуки сирены.

Подбежав, они увидели ползущего по снегу Семена, который тащил на себе оглушенного обвалом Илько.

•

Все это прошло почти бесследно, только Семену пришлось ампутировать два пальца на левой ноге. Илько поднялся сразу же после нескольких глотков водки из Славкиной фляги.

Оба они еще долго работали на тех же домнах, давно уже достроенных и пущенных. Оба работали очень хорошо, но по-прежнему относились друг к другу весьма скептически. Семен считал Илько мальчишкой и недостаточно глубоким инженером, а Илько был уверен, что Семен размазня и «может быть, годится для проектной конторы, но только не для новостройки».

Лишние люди

Со стройки на станцию я приехал с последним автобусом — в одиннадцать вечера. А поезд отходил только в четыре часа утра. Почти всю длинную, томительную ночь пришлось просидеть в грязном, нетопленном станционном зале. В нем было так холодно, что снег, нанесенный пассажирами, не таял, лежал у дверей сероватым, притоптанным слоем.

Кроме меня, поезда дожидались человек двадцать. Одни спали на скамьях, другие — на своих вещах. Усталая женщина все время ходила по залу, баюкая на руках ребенка. Но стоило ей присесть — он снова начинал хныкать.

Вскоре после открытия кассы появилась еще одна пассажирка — Зоя Косарская. Она вошла с лыжами в одной руке и варежками в другой. Огляделась, кивнула мне и стала сбивать с себя варежками снег. Потом поставила лыжи возле меня, скинула с плеч рюкзак и пошла за билетом.

О Зое я знал тогда только то, что она работает переводчицей в управлении строительства. Она работала с руководителем американской технической консультации — мистером Эрном. Я часто встречал их вместе в управлении, в цехах и на строительных участках.

Вернувшись от кассы, Зоя спросила:

— Долго еще ожидать?

— Около часа.

— Ого! Быстро я, значит, добежала. Это — со страху. Ночь, темно, ветер воет… Очень страшно было бежать. Вы — в Москву?

— Да.

— В наркомате будете?

— Обязательно.

— Если встретите там Эрна, передайте привет. Не забудете?

— Передам. Он совсем уехал?

— Совсем. Они уже все уехали. Но перед отъездом на родину Эрн еще около месяца пробудет в Москве.

— Кстати, Зоя, я давно хотел спросить у вас: что произошло между Эрном и Дайсоном? Что это за история с ночной дракой? Толком никто ничего не знает. Мне рассказывали эту историю в четырех совершенно различных вариантах.

— Хотите услышать пятый?

— Но — из уст непосредственной участницы событий. Тут нет никаких секретов?

— Никаких. Дайсон — ерунда. Эрн выбил ему два зуба. Жаль, что не тридцать два. Дело тут вовсе не в драке. Эта история значительно интереснее, чем вы предполагаете. Буфет закрыт?

— К сожалению.

— Придется позавтракать всухомятку. У меня что-то аппетит разыгрался после пробега.

Зоя расстегнула рюкзак, постелила на скамье салфетку и выложила на нее яйца, хлеб и ветчину.

— Ешьте, пожалуйста. У меня тут полно всякой снеди. Володька уж постарался.

Я понял, что Володькой зовут ее мужа.

— История эта, — начала Зоя, очищая яйцо, — произошла с месяц назад. Как раз в самое горячее, пусковое время. Дело было ночью, часа в два. Мы уже спали. Вдруг — звонок. Володька первым проснулся, снял трубку. Я еще дремала. Володька меня тормошит: «Проснись, говорит, Эрн просит тебя подойти к телефону». Я встаю, подхожу. Вообще, такие ночные вызовы у нас — обычное явление. Иногда в управлении созывается экстренное совещание, иногда на каком-нибудь участке срочно требуется консультация. Эрн никогда не отказывался, никогда ни занятостью не отговаривался, ни усталостью. Этого же требовал и от меня. А тут вдруг начинает с извинений.

— Простите меня, Зоя Алексеевна, вы уже спали?

— Ничего, мистер Эрн, не беспокойтесь. Через пять минут я буду готова. Куда нужно ехать?

— Ко мне. Только я должен предупредить вас: это ни в коей мере не связано с вашими служебными обязанностями.

Тут уж я была, признаюсь, немного озадачена. Не знаю, как поступили бы на моем месте другие. Являться среди ночи на квартиру к одинокому иностранному специалисту по какому-то делу, «не связанному со служебными обязанностями», — это, согласитесь, не совсем обычно.

— Может быть, — спрашиваю, — в таком случае отложим до утра?

— Нет, — говорит, — утром было бы уже поздно. Я хочу попросить вас, Зоя Алексеевна, об одной дружеской услуге чисто личного характера. Могу я надеяться на вашу помощь? Это очень важно для меня.

— Хорошо, — говорю, — сейчас приеду.

— Видите ли, я работала с Эрном почти два года. Была у него не только переводчицей, но, фактически, личным секретарем, иногда даже помощницей. Более сдержанного человека я не знаю.

Одеваясь, я все-таки посоветовалась с Володькой. Очень уж странным казался этот вызов, вернее — оговорка Эрна. Мы решили, что, на всякий случай, Володька поедет со мной и покараулит немного возле эрновского коттеджа. Впрочем, я была почти уверена, что его вмешательства не потребуется. Оказалось, что я ошиблась. Если бы он не поехал, все могло бы закончиться гораздо печальнее.

•

Зоя умолкла, сосредоточенно собирая с салфетки яичную скорлупу и крошки хлеба. В зале было полутемно: в электрической лампочке мерцал красновато-желтый, почти не дававший света червячок. Время от времени за узким, похожим на бойницу окошком кассы оглушительно щелкал компостерный аппарат. Женщина с ребенком на руках стояла перед плакатом, изображавшим красивого синеглазого краснофлотца.

Выбросив в урну остатки нашего раннего завтрака и уложив салфетку в рюкзак, Зоя предложила:

— Может, выйдем на перрон?

Мы вышли. Снегопад прекратился, но ветер гулял по-прежнему, наметая сугробы на железнодорожное полотно.

— Вчера поезд опоздал из-за заносов, — сказала Зоя. — Кажется, часа на полтора.

Мы спрятались от ветра за здание станции. Отсюда были видны далекие огни строительства. Зоя сказала:

— Нет, я не с того начала. Так многое вам будет непонятно. Вы хорошо знаете Эрна?

— Мы разговаривали с ним только два раза. Не без вашей помощи, как помните. Он произвел на меня очень хорошее впечатление.

— Он на самом деле хороший. Вы знаете, что он считается одним из крупнейших современных металлургов? А ведь ему немногим больше сорока. Я сама мало знаю о его прошлом, да и то главным образом не от него. Он очень редко говорит о себе. Знаю только, что в шестнадцатом году, будучи уже довольно известным инженером, он добровольно отправился на фронт. Наглотался газов, вернулся в Америку убежденным пацифистом, демонстративно рассказывал, будто бы дезертировал с фронта. На это смотрели сквозь пальцы: во-первых, после госпиталя он все равно подлежал демобилизации и только уехал, не дождавшись оформления документов; а во-вторых, Эрн-инженер был для войны нужнее, чем Эрн-солдат.

Он работал в «Генри Драйд компани». В качестве представителя этой фирмы он объездил чуть не весь мир, строил домны в Испании, в Японии, в Индии.

Работу инженера он сумел совместить с работой ученого. Его книга «Режим плавки» принесла ему известность и целый ворох ученых степеней. Как вы знаете, он ими никогда не пользуется. Даже на его визитной карточке указано только одно звание: «инженер».

Большая часть крупнейших современных домен оборудована засыпным аппаратом конструкции Эрна. Тем самым, который вы, наверно, знаете под названием «аппарат Драйда»: Эрн передал фирме свои авторские права, а взамен получил солидный пакет акций и пост вице-президента «Генри Драйд компани».

Когда наркомат заключал с фирмой договор о технической консультации, одним из наших условий было личное участие Эрна в строительстве. Как он работал у нас — это вы сами знаете.

Знаете вы и то, что первую домну закончили досрочно, знаете, какой героической работы это потребовало, скольких бессонных ночей… И вдруг американцы предлагают отложить пуск до весны. Об этом телеграфирует старый Драйд. Дескать, по графику домна должна была быть готова к весне, фирма и раньше предупреждала, что в этих условиях опережение графика строительных и монтажных работ не имело никакого смысла… Эрн тоже считает зимний пуск «опаснейшим, сумасшедшим экспериментом». Все это обсуждается в Москве и оттуда приходит решение: «Немедленно приступить к выплавке чугуна».

Помните, в один из первых пусковых дней вы встретили нас с Эрном на литейном дворе? В то время Дайсон и другие консультанты с нескрываемым злорадством отмечали каждую неполадку. От них только и слышно было: «Мы ведь предупреждали… Теперь вы сами убеждаетесь»… Фактически они саботировали пуск. Только Эрн с головой ушел в работу, не отставал ни в чем от наших доменщиков. Он по-прежнему считал зимний пуск крайне рискованным, но всеми силами старался «спасти домну».

Когда вы встретили нас, Эрн негодовал, что возле домны столпилось столько людей, не имевших никакого отношения к цеху. Он подошел к одному из них и попросил меня узнать, кто это и что ему здесь нужно. Тот оказался ударником одного ленинградского завода, изготовлявшего для нас электрооборудование. В награду за ударную работу он получил командировку на пуск.

Тогда Эрн направился к Марусе Штейнман — стенографистке из управления. Он часто видел ее на совещаниях и был уверен, что ей-то уж наверняка нечего здесь делать, что ее пропустили просто по знакомству, не желая отказывать хорошенькой женщине. Он даже начал говорить что-то в этом роде, но я успела ему объяснить, что Маруся была нашим бригадиром. Во время кладки домны не хватало рабочих для подноски огнеупора. Вот Маруся и организовала бригаду подносчиц из сотрудниц управления.

— Наша, — говорю, — бригада занесена на Красную доску.

Эрн спрашивает:

— Почему вы говорите «наша бригада»?