Недолгое правление Пипина IV

— Именно, — подтвердил дядя Шарль.

— Почему же тогда король против?

— Он очень чувствителен.

Тод перевел взгляд на короля.

Пипин медленно проговорил:

— Я думаю, что все люди остаются честными, пока дело не коснется корысти. — Я думаю, многие становятся уязвимы, как только у них появляется корыстный интерес. Я верю, что есть люди, которые остаются честными, несмотря на корыстный интерес. И мне кажется предосудительным выискивать у людей слабые места и играть на них.

— Не будет ли у вас сложностей на посту короля? — осведомился Тод.

— Уже есть, — мрачно ответила Клотильда. — Он не только хочет сам быть выше всего, выше всех человеческих слабостей, но и от семьи того же требует. Он хочет, чтобы все были хорошими, а людям вовсе не свойственно быть хорошими…

— Сейчас же замолчите, мисс, — остановил ее Пипин. — Я не желаю этого слышать. Да, люди по природе хорошие — до тех пор, пока им это удается. Каждому человеку хочется быть хорошим. Поэтому-то меня и возмущает, когда им мешают или отнимают такую возможность.

— Перед тем как они пришли, — мстительно сказал дядя Шарль, — ты рассуждал о власти. Ты утверждал, если не ошибаюсь, что король без власти — пшик. А если так, дорогой племянник, то что ты думаешь о тезисе, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно?

— Развращает не власть, — возразил король, — а страх. Видимо, страх потерять власть.

— Но не рождает ли власть в подданных импульс, который неизбежно пробуждает страх в обладателе власти? Может ли власть обойтись без неизбежного страха, который приводит к развращению? Может ли существовать власть без страха?

— О, Господи, — сказал Пипин, — если бы я знал!

— Если ты возьмешь власть в свои руки, — не отставал дядя Шарль, — не думаешь ли ты, что те же люди, которые сделали тебя королем, восстанут против тебя?

Король вскинул руки.

— И вы еще советуете мне расслабиться! Для вас все это — отвлеченные идеи. А для меня… Я их поглощаю с пищей, одеваюсь в них, вдыхаю и вижу во сне. Дядя Чарли, для меня это не интеллектуальные упражнения, а сплошная мука.

— Бедное дитя! Я не хотел тебя мучить. Погоди, сейчас я принесу еще одну бутылку. На сей раз разбавлять водой не будем.

Тод наблюдал за королем: с каждым глотком румянец на его щеках становился ярче, напряжение спадало. Перестали дрожать руки и губы. Тело расслабилось, и он предался объятиям бархатных кресел.

— Благодарю, — сказал он дяде Шарлю, — Коньяк изысканный.

— Еще бы. Он ждал своего часа со времен Гентского соглашения. Не желаешь ли еще? Заметь, я не предлагаю его этим невеждам.

Тод Джонсон взял руку Клотильды, лежащую у нее на коленях, и зажал в своих ладонях.

— Меня берут сомнения, — начал он смущенно. — Вы знаете, мы с вашей дочерью встречаемся. Она мне нравится. При обычных обстоятельствах я бы на всё… В смысле, поступил бы как хочу. Но… понимаете, сэр, вы мне тоже нравитесь, вот я и… ну, в общем, я хочу сперва спросить у вас…

Пипин улыбнулся.

— Благодарю вас. По-моему, жестоко, что король никому не должен нравиться и королю не позволено, чтобы ему кто-то нравился. Вас мучают сомнения оттого, что Клотильда — дочь короля, так я понимаю?

— Да, так. Сами знаете, какая в Англии поднялась заваруха из-за такой же истории. Я не хочу ей причинять неприятности… но и себе не хочу.

— Ты что же, Тодди, — разгневанно вмешалась Клотильда, — собираешься припустить тягу?

— Я не совсем понял, — заметил Пипин. — О какой тяге речь?

Тод засмеялся.

— Она проходит курс по Берлицу, изучает американский сленг. Видно, ее преподаватели сами что-то напутали. Она хочет сказать — не собираюсь ли я сматывать удочки?

— Распроститься, — добавил в виде пояснения дядя Шарль.

— Ну и как? Собираетесь? — дружелюбно спросил король.

— Сам еще не знаю. Вот я и хочу вас кое о чем спросить. Я тут немножко почитал. Французские короли всегда ведь соблюдали Салический закон, верно? А по Салическому закону женщины не наследуют трон. Верно? В таком случае для государства не очень-то важно, за кого выйдет особа королевской крови. Так или нет?

Пипин одобрительно кивнул.

— Прочли вы правильно. Все верно. Но в одном пункте вы ошибаетесь. Хотя к Салическому закону это не имеет отношения. Женщин из знатных домов всегда использовали в качестве своего рода магнита для других знатных домов, вместе с их землями, имуществом и титулами.

— Вроде катализатора для слияния корпораций, — вставил Тод.

— Салический закон вовсе не закон, — вмешался дядя Шарль. — Это просто обычай, принесенный германцами. Забудьте о нем.

— Дядюшка, если верить вашему толкованию, наши предки тоже были германцы — Эристаль, Арнульф. — Пипин обернулся к Тоду, — Мой юный друг, я не знаю, каково будет решение о престолонаследии. Клотильда — мой единственный ребенок. Я не собираюсь разводиться с женой ради наследника, а жена моя уже… Ну, вы понимаете. Вполне вероятно, что под нажимом общественности Клотильде придется стать нерестилищем королей. Обычай, в особенности бессмысленный обычай, как правило, сильнее закона. Не согласитесь ли вы повременить с… тягой, пока мы не решили этот вопрос? Кстати, о какой тяге речь — печной или механической?

— Будь я проклят, если я знаю, — ответил Тод, — Единственные люди, которых интересует значение сленговых слов, как раз те, которые сами их не употребляют. Вы хотите сказать, сэр, чтобы я тут еще немного поошивался?

— Совершенно верно. Видите ли, вторая функция привлекательных родовитых дам состояла в том, чтобы приносить деньги в семью.

— Если это вы про Петалуму, сэр, то забудьте. Насколько я знаю моего отца, он свяжет деньги и отдаст попечительскому совету.

— Неважно, — вмешался дядя Шарль, — его репутация все равно делает из вас довольно завидного искателя руки принцессы. Больше всего на свете французы не любят оставаться в дураках. А брак с богатым человеком — независимо от изъянов этого брака — во Франции никогда не считался глупым.

— Ясно. Вы мне придумываете оправдания. Спасибо. Получается, будто я вроде как уже член семьи, по крайней мере на срок. Поэтому я и решил сначала поспрашивать. Вы, конечно, король и старше меня, но вы еще не напрактиковались. Королевская власть штука отличная, но если вы будете делать неправильные ходы, все может взорваться к черту.

— Это уже случалось в прошлом, — согласился Пипин, — и даже не так давно.

— Вот об этом-то мне и хотелось поговорить с вами. Раз уж я в вашей семье хожу, так сказать, в подмастерьях.

— Вот еще! Опять политика! — возмутилась Клотильда, — Вы зануды. Тоска!

Тод коротко рассмеялся.

— Пожалуй, она права. Говорят, американцы обсуждают секс в конторе, а бизнес в постели. Пойду свожу ее проветриться. Но потом я бы хотел побеседовать с вами.

— С радостью, — отозвался Пипин. — Приедете ко мне в Версаль?

— Я уже там был. Нахлебников полным-полно. Я вот что предлагаю, сэр. Почему бы вам не зайти ко мне в отель «Георг Пятый»?

— Один из недостатков моей должности в том, что я не могу идти, куда хочу. Надо уведомить администрацию, тайную полицию, конфиденциально сообщить в газеты… Ваш номер подвергнут обыску, а на крышах домов напротив расставят шпиков. Не очень-то весело быть королем.

— Только не в «Георге Пятом», — убежденно возразил Тод, — Французов там сроду не бывало. Сейчас там проживают Ава Гарднер с X. C. X. Келли. На вас и внимания никто не обратит. Это, может, самое укромное местечко во Франции для французского короля.

— Возможно, — согласился Пипин, — Я уже подумываю, не ходить ли мне в переодетом виде?

— О, Боже, — заметил дядя Шарль, — у тебя ничего не получится. Ты начисто лишен актерских способностей.

Королева подвинула стул поближе к шезлонгу, в котором сидела сестра Гиацинта, погруженная в благочестивую задумчивость.

— Я тебе всегда говорила, что Пипин занят своими мыслями, — сказала Мари, — Он был рассеян, когда возился со своим телескопом, но сейчас стал еще хуже. Шагает взад и вперед, заложив руки за спину, и бормочет что-то себе под нос. Когда я заговариваю с ним, он не слышит. И какой-то он ужасно несчастный. Что-то его грызет. Поговорила бы ты с ним, Сюзанн. Говорят, ты всегда умела обращаться с мужчинами.

— Говорят, — согласилась сестра Гиацинта, — Но, может быть, это и преувеличено. Что мне ему сказать?

— Узнай, что его тревожит.

— Может быть, просто необходимость быть королем?

— Ерунда, — отрезала Мари. — Всякому лестно быть королем.

Мари привела мужа в келью сестры Гиацинты.

— Вот моя очень старая подруга, — сказала Мари. И тут же нашлась. — Ой! — воскликнула она. — Я кое-что забыла. Простите, я сейчас вернусь. — И она вышла.

Король мельком взглянул на монахиню.

— Садитесь, сир.

— Я не очень-то исправно соблюдал свой долг по отношению к церкви, С самого детства, — проговорил он.

— Я тоже. Двадцать лет я провела на подмостках музыкального театра.

— То-то ваше лицо показалось мне знакомым.

— В этой одежде? Я польщена, мсье. Немногие глядели на мое лицо.

Пипин решил проявить галантность.

— Сколько же красоты скрывается…

— Под этим одеянием? Благодарю вас. Я училась в школе с мадам. Возможно, вы слышали от нее имя мадемуазель Леско? Вряд ли она упоминала о моей бывшей профессии. Мари принадлежит к тем счастливым людям, для которых то, чего они не одобряют, просто не существует. Я завидую этому свойству.

— Моя жена замечательная женщина во многих отношениях, но она не отличается тонкостью. Очень часто я не знаю, что она затевает, но сразу догадываюсь, когда она что-то затевает.

Сюзанн откинула назад голову и прикрыла глаза.

— Вы недоумеваете, зачем она привела вас сюда и оставила здесь?

— Да, признаюсь, я задаю себе именно этот вопрос.

— Она чувствует, что вас что-то тревожит, вы не находите себе места.

— Меня довольно часто что-нибудь тревожит, и я почти всегда не нахожу себе места. До сих пор ее это не волновало. Она воздействовала на меня с помощью соусов и вкуснейших сладких блюд.

— Да, это распространенное домашнее средство у жен. Ну, и наверное, это излечивало вас, или вы уверяли, что излечивало?

— Надеюсь, мне удавалось ее убедить, сестра.

— Вы очень снисходительны, мсье. Не могли бы вы сказать мне причину теперешней вашей тревоги? А я бы уж как-нибудь приспособила это для Мари. Она беспокоится за вас.

— Я бы рад вам помочь, — ответил король, — но многих причин я и сам не знаю. Я не просил, чтобы меня делали королем, меня выбрали, как срывают ягоду с куста, и я оказался в положении, которому есть много прецедентов, и почти все скверные, и все, без исключения, кончались неудачей.

— А вы не можете, как ягода, отдаться на волю обстоятельств? Пусть все идет как идет.

— Не могу. В том-то и беда мужчин, что они хотят делать хорошо даже то, чего им вообще не хочется делать. Вы не поверите, сестра, но когда-то мне хотелось уметь хорошо танцевать. Такая нелепость.

— Вы боитесь, что наделаете ошибок?

— Дорогая сестра, наша дорога вымощена ошибками. Даже лучшие из королей терпели фиаско.

— Мне жаль вас.

— Не жалейте меня. Дядя сказал, что у меня есть выход — перерезать себе запястья. Но я им не воспользовался.

— Бывали короли, — напомнила сестра Гиацинта, — которые все дела отдавали в чужие руки — кабинету министров, совету, словом, команде, и жили в свое удовольствие.

— Я думаю, сестра, это происходило уже после того, как они отчаялись. На короля оказывается сильнейшее давление, его заставляют быть королем. Задача короля — править, а задача правления — повышать благосостояние королевства.

— Это ловушка, — сказала сестра Гиацинта. — Как и вообще делание добра — это ловушка. Там, где речь идет о добродетели, очень трудно сказать себе правду, мсье. Бывают два вида добродетели. Один — это страстное честолюбие, а другой — просто желание покоя, проистекающее из желания никому не причинять хлопот.

— Вы умеете думать, сестра, — сказал король, и по блеску, появившемуся в его глазах, она поняла, что завладела его вниманием.

— И у меня была похожая проблема, — продолжала она. — После того, как я двадцать лет простояла на сцене в обнаженном виде, будя, как я надеюсь, мечты у одиноких мужчин, я постриглась в монахини. Мне очень легко было приписать себе порыв к святости, но я-то знаю, что я просто очень устала.

— Вы честны.

— Не знаю. Признавшись себе, что побуждение мое отнюдь не было чистым, я вдруг нашла в себе доброту и понимание, к которым даже сама не могу придраться, хотя они просто продукт изначальной лени — после того, как я сняла бремя с моих ног, я сняла с себя заботу о моей добродетели.

— А как же ритуалы — опускаться на колени, вставать с колен, повторять магические религиозные формулы?

— Очень скоро это становится не труднее, чем дышать. Легче сделать, чем не делать.

Король встал, почесал локти, обошел вокруг стула, потом опять сел.

— Прыжок получается большой, — сказал он, — от грешницы… к святой.

Сестра Гиацинта засмеялась.

— Трудно обособить грех в себе самом, — заметила она. — В других его различить легче, но когда речь идет о себе, то находится оправдание — мы оправдываем его необходимостью или добрыми намерениями. Только не говорите этого Мари…

— Простите? О, нет, мне бы это и в голову не пришло.