Помоги проекту - поделись книгой:
Тод Джонсон был не более знатного рода, чем первоначальный Карл Мартелл. В 1932 году бакалея Джонсона в Петалуме, штат Калифорния, получив толчок, сообщенный ей так называемой Великой депрессией, незаметно прекратила свое существование. В 1933-м X. У. Джонсон, отец Тода, попал в федеральные списки по безработице и был назначен на дорожные работы.
X. У. Джонсон не возлагал вину за свое разорение на президента Гувера, но никогда не простил президенту Рузвельту того, что тот кормил его.
Когда, за неимением рефрижераторов, организация помощи безработным раздала живых кур, мистер Джонсон, прежде чем съесть, продержал их некоторое время на заднем дворе. И его поразило, что такие безмозглые птицы сами нашли себе пропитание на поросшем сорняком клочке земли позади его дома.
Все два года, пока он работал в бригаде дорожных рабочих, Хэнк Джонсон размышлял о курах. Когда умерла его бабушка и оставила ему три тысячи долларов, он немедленно купил десять тысяч цыплят. Авантюра провалилась, большая часть первой партии цыплят околела от какой-то болезни, от которой у них высохли перья и почернели гребешки. Но Джонсон был не из тех, кто отчаивается. Заинтересовать его было трудно, но уж если он чем-то заинтересовался, сбить его было еще труднее. Он написал в департамент сельского хозяйства и попросил брошюру о курах. Из брошюры он почерпнул много сведений о том, как разводить кур. Не говоря уже о болезнях, прочел он там, куры остаются непозволительной роскошью, пока вы не заведете 50 000 штук. Тут вы уже можете покрыть свои расходы. Имея 100 000 кур, можете надеяться на небольшую прибыль. После полумиллиона — можете рассчитывать достичь каких-то высот.
Не стоит вдаваться в организационные планы Джонсона. Они включали мелкие вложения, сделанные кое-кем из соседей и всеми без исключения родственниками, которых он уговорил вложить деньги в исходные 200 000 цыплят.
Когда полмиллиона птиц обеспечили прибыль, деньги были возвращены с благодарностью и небольшим вознаграждением. С тех пор X. У. Джонсон крепко стоял на своих ногах.
Тоду исполнилось три года, когда в клетках начал гулять первый миллион. X. У. к тому времени уже получил правительственную дотацию на корм и продавал яйца и цыплят на жарку для армии и флота.
Тод учился в петалумских частных школах. В старших классах он вступил в сельскохозяйственный клуб и узнал там довольно много о курах: их поведении, болезнях, привычках. А также успел проникнуться отвращением к их глупости, мерзкому запаху и нечистоплотности.
К тому времени, как он закончил школу, для него и вообще отпала необходимость интересоваться птицами, на которых зиждилось богатство семьи. Фирма X. У. Джонсон превратилась уже в фабрику. Куриные тушки и миллионы яиц непрерывно сходили с конвейера. До контор Джонсона не долетал куриный запах, да и самих кур там уже никто не видел. Поместье Джонсонов располагалось на прелестном холме чуть подальше загородного клуба. Энергию свою и способности старший Джонсон больше применял к цифрам, чем собственно к белым леггорнам. Единицей теперь стала уже не одна кура, а 50 000 кур. Компания превратилась в корпорацию, где держателями акций были X. У. Джонсон, миссис X. У. Джонсон, Тод Джонсон и юная мисс Хейзи Джонсон, красивая девушка, которая уже трижды завоевывала титул яичной королевы на петалумском птицеводческом карнавале.
Теперь семье по американским правилам пришло время вырасти в династию.
Когда Тод поступал в Принстон, акции были обеспечены сотней миллионов кур. Не следует, однако, думать, что акции отражали только куриное поголовье. Корпорация продавала также корма, проволоку, брудеры, инкубаторы, холодильные установки и вообще все оборудование, которое мелкому предпринимателю необходимо приобрести, прежде чем начать путь к банкротству.
X. У. Джонсон нес свой титул яичного короля, можно сказать, с изяществом, хотя и был настоящим воротилой. Он откупил свою старую бакалейную лавку и основал в ней музей. Единственной его агрессивной чертой была ненависть к демократической партии, для чего он имел свои основания. В остальном он был человек отзывчивый, щедрый, с широким кругозором. На лужайке перед домом у него бродили павлины, а также имелся искусственный пруд с белыми утками.
Тод тем временем успел поучиться понемногу в четырех университетах: в Принстоне — ради умения одеваться; в Гарварде — для приобретения акцента; в Йейле — для выработки убеждений и в университете Виргинии — для хороших манер. Он вышел оттуда подготовленным к жизни во всем, кроме искусства и заграничных путешествий. Знание первого он приобрел в Нью-Йорке, где развился его вкус к модерну в джазе, а поездка по Европе во время реставрации французской монархии довершала его образование.
Его дружба с Клотильдой росла с быстротой шампиньонов в подвалах Парижа; цвела, как цветут герани в цветочных ящиках при уличных кафе. Клотильда заботливо растила хрупкое растение, не позволяя ему отклоняться дальше гостиницы «Фуке», с одной стороны, и отеля «Георг Пятый» — с другой, ибо в этом районе сугубо американский облик Тода проходил незамеченным. Не хотелось также принцессе испытывать неловкость, какая возникла бы при встречах с французами. Роман пошел крещендо за обедом в «Селекте», когда Тод, пригнувшись над столиком и с трудом оторвав взгляд от ее бюста, хрипло сказал:
— И лакомый же ты кусочек, беби, честное слово, лакомый.
Клотильда поняла, что это объяснение в любви. Позднее, разглядывая свою упитанную фигуру в высоком зеркале, она простонала:
— Да уж, кусочек, ничего не скажешь.
Она представила своего нового друга дяде Шарлю как возможного мужа, а Шарль отнесся к нему как к возможному покупателю.
— Может быть, вас заинтересует партия картин, о которых мне только что рассказали. Они как раз выплыли на свет, их прятали во время оккупации.
— Дядя… пожалуйста! — вмешалась Клотильда.
— Я не больно разбираюсь в живописи, сэр, — отозвался Тод.
— Ничего, научитесь, — возразил повеселевший Шарль Мартель. А позже, позвонив в парижское отделение Чейз Банка, он сказал Клотильде:
— Мне твой молодой человек нравится. В нем что-то есть. Приводи его еще.
— Обещайте, что не будете продавать ему картины! — взмолилась принцесса.
— Дорогая моя, — ответил Шарль внучатой племяннице, — я деликатно навел кое-какие справки. Неужели надо лишать твоего молодого человека красоты и искусства только потому, что он богат? Попробуй представить себе, сколько это — двести тридцать миллионов кур. Если взять за приблизительную длину куры двадцать сантиметров, то они составят… дай прикинуть… сорок шесть миллионов метров, что равняется сорока шести тысячам километров. Стало быть, куриная цепочка может обогнуть земной шар по экватору. Представляешь?
— А зачем им надо огибать земной шар? — спросила Клотильда.
— Прошу прощенья? — переспросил Шарль, — А, ну да. Будь добра, попроси твоего друга показать еще разок, как смешивать мартини. Я еще не постиг всей премудрости.
Клотильда удивилась, застав в задней комнатке галереи своего отца, но сказала:
— Сир, разрешите представить вам мистера Тода Джонсона. Мистер Тод Джонсон, это мой отец, — она зарделась, — король.
— Рад с вами познакомиться, мистер Король, — отозвался Тод.
— Не мистер,
— Как это? — не понял Тод.
— II n’est pas Monsieur King. И est Le Roi.[10]
— Нет, кроме шуток?! — воскликнул Тод.
— Он очень демократичен, — пояснил дядя Шарль.
— Я голосовал за демократический список, — объяснил Тод. — Мой старикан, в смысле отец, убил бы меня, если б знал. Сам он человек Тафта.
Тут впервые подал голос Пипин:
— Поправьте меня, если я не прав. Мне кажется, я слыхал, что мсье Тафт умер?
— Для отца это дела не меняет. Погодите, дайте разобраться. Какой именно король?
— Не понимаю, — сказал Пипин.
— Ну, в том смысле, что… ну, вот моего отца называют яичный король, Бенни Гудмен — король свинга, ну, и прочее.
— Вы знакомы с Бенни Гудменом? — восхитился Пипин.
— Вообще-то нет, но сидел так близко от его кларнета, что мне прямо ухо сплющило.
— Какое счастье, — сказал король. — У меня есть запись его концерта в Карнеги-холл.
— Вообще-то, я любитель авангардистского джаза, — добавил Тод.
— И в каком-то смысле вы правы, — одобрил Пипин. — Это направление — добротное, творческое, но согласитесь, мсье принц, ведь Гудмен классик, во всяком случае, когда ему удается попасть в струю.
— Послушайте, — заметил Тод, — вы здорово говорите для…
Пипин хихикнул.
— Вы хотели сказать «для короля» или «для лягушатника»?
— Да, а как насчет короля? — вспомнил Тод. — Вы не морочите мне голову, сэр?
— Нет, я действительно король Франции. Но не я выбирал себе эту профессию.
— Король! Как бы не так!
— А вот так!
Где вы научились такому английскому, сэр?
— Я несколько лет подряд подписывался на «Даунбит», знаете такой журнал, который пишет о современном джазе.
— Тогда понятно, — Тод обернулся к Клотильде. — Беби, он мне жутко нравится. Он у тебя молоток.
Дядя Шарль откашлялся.
— Не желает ли мсье Тод посмотреть картины, о которых я говорил? Их, очевидно, прятали во время французской оккупации. Две из них приписывают кисти Буше.
— Что значит — приписывают? — осведомился Тод. — Они разве не подписаны?
— В том-то и дело, что нет. Но есть множество примет — краски, техника мазка…
— Я выскажусь откровенно, — сказал Тод. — Я думал купить подарок отцу. Понимаете, мне охота подольше не браться за фамильный бизнес. А для этого придется попросить у отца денег. Вот я и подумал, а может быть, хороший подарок умаслит его немного. Провести мне его не удастся, он сразу смекнет, к чему я клоню. Но, может, и не будет брыкаться. Он не против, если его дурачат, только он должен знать об этом.
— Эти картины… — начал дядя Шарль.
— Вы сказали — Буше. Я его припоминаю из курса «Введение в искусствоведение». Предположим, я куплю Буше без подписи. Знаете, что будет? Отец пригласит эксперта, он шагу без них не ступит. И, предположим, этот Буше — подделка. Понимаете, в каком я окажусь положении? Как будто я сознательно хотел облапошить родного отца.
— А подпись спасла бы положение?
— Возможно. Но не наверняка. Отец у меня не пентюх.
— Тогда лучше посмотреть что-нибудь другое, — предложил дядя Шарль. — Я знаю, где достать очень славного Матисса с подписью. Есть еще «Женская головка» Руо, просто великолепная. А может быть, вам хочется посмотреть несметное количество картин Паскена? Он скоро будет в большой цене.
— Мне хочется посмотреть всё, — ответил Тод. — Кролик говорит, у вас что-то не ладится с мартини?
— Да, вкус не совсем тот, что у вас.
— А вы достаточно кладете льда? Маккриндлер говорил мне, что хороший мартини только холодный. Давайте я вам смешаю порцию. Вы тоже выпьете, сэр?
— Спасибо. Мне бы хотелось поговорить с вами о вашем отце, короле.
— Яичном короле.
— Ну да. Давно он этим занимается?
— Со времен депрессии. Тогда он дошел до черты падения, а потом пошел в гору. Это было еще до моего рождения.
— Значит, он создавал свое королевство постепенно, в процессе жизни?
— Можно и так сказать, сэр. В его деле равных ему нет.
— И все это во владении вашего отца?
— Нет, владеет этим корпорация, но это примерно одно и то же, если контрольный пакет принадлежит вам.
— Мой юный друг, я надеюсь, вы навестите меня, и как можно скорее. Мне не терпится обсудить с вами королевские дела.
— Где вы живете, сэр? Кролик мне ни за что не хотела сказать. Я уж решил, что она стыдится.
— Не исключаю. Я живу в Версальском дворце.
— Вот так номер! — воскликнул Тод. — То-то будет скандал, когда мой старик узнает!
Будто знаменуя возвращение короля на трон, во Франции воцарилось благодатное лето — теплое, но не жаркое, прохладное, но не холодное.
Летние ливни дождались, пока цветки винограда обменяются пыльцой и дадут плотные гроздья, а тогда уже нежная влага поторопила рост. Земля даровала сладость, а теплый воздух — благородство вкуса. Еще не созрела ни одна виноградина, а все почувствовали, что, если природа не устроит какой-нибудь каверзы, год обещает быть урожайным, из тех, каких не упомнят старики с той поры, как они были молодыми.
И пшеничные колосья тоже были полные и желтые. Масло приобрело неземную нежность благодаря особенно сочной траве. Трюфеля теснились под землей. Гуси до отвала набивали себе зоб, печенка у них чуть не лопалась. Фермеры, как водится, жаловались, но даже жалобы их носили жизнерадостный оттенок.
Из-за океана повалили туристы, и все как один богатые и благодарные за услуги, и — хотите верьте, хотите нет — даже носильщики заулыбались. На лицах водителей такси заиграла добродушная улыбка, и слыхали, как кто-то из них проронил, что, мол, всеобщего краха в этом году, может, еще и не произойдет, хотя повторить это заявление не пожелал.
А как обстояло дело с политическими группировками, нынче прочно обосновавшимися в Тайном совете? Даже для них наступила эра дружелюбия. Христианские христиане видели церкви полными. Христианские атеисты видели их пустыми.
Социалисты радостно писали собственную конституцию для Франции.
Коммунисты были заняты по горло, объясняя друг другу про изменение линии партии, явно приближавшее народовластие, — тонкое обстоятельство, которое следовало еще истолковать и использовать. Коллективное руководство в Кремле не просто поздравило французскую корону, но и предложило громадный заем.
Алексей Крупов, пишущий в «Правде», доказал как дважды два, что Ленин, вне всякого сомнения, предвидел такую акцию со стороны французов и одобрил ее как шаг на пути к конечной социализации.
Объяснение это обязало французских коммунистов не только терпеть монархию, но и поддерживать ее.
Лига налогонеплательщиков погрузилась в состояние блаженства, поскольку американский и русский займы позволили ей совсем не платить налоги. Немногочисленные пессимисты предрекали, что еще придет день расплаты, но над ними издевались, называя мрачными пророками, и выставляли на осмеяние в карикатурах почти во всей французской прессе.
Ротари-клуб, объединяющий бизнесменов, разросся до таких размеров, что приобрел силу и влияние целой партии.
Домовладельцы выдвинули свой проект получения правительственной субсидии и решили поднять квартирную плату до максимального уровня.
Правые и левые центристы до такой степени уверовали в будущее, что без обиняков предложили повышение цен с одновременным понижением заработной платы. И что же? Никаких бунтов не последовало, так что большинство убедилось, что у коммунистов и в самом деле вырваны ядовитые зубы.
Такому стабильному правительству Америка с радостью предоставляла все новые и новые займы. Изобильный поток американских денег заодно укрепил роялистские партии в Португалии, Испании и Италии.
Англия сурово наблюдала.
В Версале аристократы беззаботно пререкались из-за списка наград, в котором стояло четыре тысячи имен, а в это время секретный комитет составлял план передачи земель Франции ее старинным и законным владельцам.
Поделиться книгой: