Кража в один миллион долларов

Агата Кристи

Кража в один миллион долларов

— Боже мой! — воскликнул я однажды утром, откидывая в сторону газету. — Сколько раз за последнее время сообщали о похищении облигаций! Послушайте, Пуаро, давайте оставим на время разговоры о том, как надо раскрывать преступления, и займемся этим на практике.

— Мой дорогой Гастингс, вы попали в самую точку, — сказал Пуаро и рассмеялся. — Вот, взгляните на это последнее сообщение, — продолжал он. — Облигации Либерти стоимостью в один миллион долларов, которые Англо-Шотландский банк послал в Нью-Йорк, исчезли на борту «Олимпии» самым удивительнейшим образом. Ах, если бы не mal de mer[1],— мечтательно пробормотал Пуаро, — я бы с удовольствием отправился в путешествие на одном из этих лайнеров.

— Конечно, — подхватил я с воодушевлением, — некоторые из них — настоящие дворцы с бассейнами, кинозалами, ресторанами, пальмами, оранжереями, иногда даже трудно поверить, что ты находишься в море.

— Что касается меня, то я никогда не забываю, что нахожусь в море, — печально сказал Пуаро. — Все те развлечения и удобства, которые вы сейчас перечислили, Гастингс, меня нисколько не интересуют. Но представьте себе, сколько великих людей путешествуют инкогнито в этих плавучих дворцах! Среди них наверняка можно встретить и гениев преступного мира.

— Так вот что вас заботит, мой дорогой Пуаро, — рассмеялся я. — Вы хотите скрестить шпаги с человеком, укравшим облигации Либерти.

Наш разговор прервала хозяйка.

— Мосье Пуаро, — сказала она. — Вас хочет видеть какая-то дама. — И подала визитную карточку, на которой было написано: «Мисс Эсме Фаркуар».

Оглядев комнату, Пуаро нырнул под стол, поднял валявшийся на полу обрывок бумаги и аккуратно положил его в корзину для бумаг. После этого он жестом попросил хозяйку пригласить даму.

Через минуту в гостиной появилась очаровательная девушка лет двадцати пяти, изысканно одетая и с приятными манерами. Меня поразили ее большие карие глаза и безупречная фигура.

— Не угодно ли присесть, мадемуазель, — галантно предложил Пуаро. — Позвольте представить вам моего друга капитана Гастингса, который иногда помогает мне в решении некоторых проблем.

— Боюсь, мосье Пуаро, что я пришла к вам с очень большой проблемой, — сказала девушка, грациозно поклонившись мне и усаживаясь в кресло.

— Мы вас внимательно слушаем, мадемуазель, — сказал Пуаро.

— Вы, наверное, уже читали об этом в газетах, — продолжала девушка. — Я имею в виду пропажу облигаций Либерти на пароходе «Олимпия».

Мы с Пуаро переглянулись. Заметив промелькнувшее изумление на лице Пуаро, она сказала:

— Вы, конечно, спросите, что меня связывает с таким серьезным учреждением, как Англо-Шотландский банк? С одной стороны — ничего, с другой стороны — все. Я обручена с Филипом Риджуэем.

— A-а!.. И Филип Риджуэй?..

— Да, Филип Риджуэй был ответственным за доставку облигаций, которые украли в Нью-Йорке, — продолжала девушка. — Его прямо не обвиняют в пропаже, но он ужасно переживает. Его дядя уверен, что Филип проговорился кому-то, что повезет облигации. Боюсь, его карьере пришел конец.

— А кто его дядя?

— Один из генеральных директоров Англо-Шотландского банка, — ответила девушка. — Его зовут Вавасор.

— Мисс Фаркуар, — попросил Пуаро, — расскажите мне, пожалуйста, обо всем подробно и по порядку.

— Я попробую. Как вы знаете, Англо-Шотландский банк захотел увеличить объем своих кредитов в Америке и для этой цели решил выпустить заем облигаций Либерти более чем на миллион долларов. Мистер Вавасор выбрал для доставки облигаций в Нью-Йорк своего племянника. Филип много лет занимает место поверенного в банке и хорошо знаком со всеми операциями банка в Нью-Йорке. «Олимпия» отплывала из Ливерпуля двадцать третьего, и облигации были переданы Филипу утром перед отплытием генеральными директорами банка Вавасором и Шоу. Облигации пересчитали в присутствии Филипа, сложили в пакет, опечатали и сразу же заперли в саквояж.

— Саквояж был с обычным замком? — спросил Пуаро.

— Нет, мосье Пуаро, — ответила девушка. — Генеральный директор Шоу настоял, чтобы в саквояж был вставлен специальный замок фирмы Хаббс. Как я уже сказала, Филип уложил пакет на дно саквояжа. Пакет похитили за несколько часов до прибытия парохода в Нью-Йорк. На пароходе сразу же был проведен самый тщательный обыск, но безрезультатно. Облигации будто растворились в воздухе.

Пуаро иронически ухмыльнулся.

— Но они же не растворились, мадемуазель, потому что, насколько мне известно, облигации были распроданы мелкими партиями буквально через полчаса после прибытия «Олимпии».

Девушка смущенно молчала.

— Что ж, большое спасибо за рассказ, мадемуазель, — сказал Пуаро, — а теперь мне нужно повидаться с Филипом Риджуэем.

— Я как раз собиралась предложить вам пойти со мной на ленч в ресторан «Чеширский сыр». Там будет и Филип. Правда, он не знает, что я обратилась за помощью к вам.

Мы с Пуаро сразу же согласились, остановили такси и отправились в ресторан.

Филип Риджуэй был уже там и весьма удивился, увидев свою невесту в обществе двух незнакомых мужчин. Он оказался приятным молодым человеком, высоким и подтянутым, с висками, уже тронутыми сединой, хотя на вид ему было не больше тридцати.

Мисс Фаркуар подошла к нему и положила руку на плечо.

— Извини, Филип, что я пригласила этих джентльменов, не посоветовавшись с тобой. Позволь представить тебе мосье Эркюля Пуаро, о котором ты, наверное, слышал, и его друга капитана Гастингса.

Риджуэй, похоже, был слегка ошарашен.

— Конечно, я слышал о вас, мосье Пуаро! — воскликнул он, пожимая руку великому сыщику. — Но мне и в голову не могло прийти, что Эсме решит обратиться к вам за помощью в моем… в нашем несчастье…

— Я боялась, Филип, что ты не позволишь мне это сделать, — кротко сказала мисс Фаркуар.

— И поэтому решила отрезать мне все пути, — заметил Риджуэй с улыбкой. — Надеюсь, мосье Пуаро, вам удастся пролить свет на эту загадочную историю. Я просто потерял голову от волнения и тревоги.

И в самом деле, его лицо было измученным и осунувшимся.

— Ну что ж, — сказал Пуаро, — давайте немного подкрепимся, а заодно вместе обсудим вашу ситуацию. Я хочу услышать всю историю от самого Риджуэя.

Пока мы воздавали должное великолепному бифштексу и пудингу, Филип Риджуэй изложил обстоятельства исчезновения облигаций. Его рассказ полностью совпал с тем, что мы уже услышали от его невесты.

— А как вы узнали, мистер Риджуэй, что облигации похищены? — спросил Пуаро, когда Филип закончил свой рассказ.

Риджуэй горько рассмеялся.

— Это сразу бросилось в глаза, мосье Пуаро, — сказал он. — Мой саквояж был наполовину выдвинут из-под полки в каюте. При этом он был весь исцарапан и изрезан там, где пытались взломать замок.

— Но, насколько я понял, — удивился Пуаро, — замок открыли ключом?

— Совершенно верно, — согласился Филип. — Вору не удалось взломать замок, но в конце концов он каким-то образом сумел его открыть.

— Занятно, — в глазах Пуаро вспыхнул хорошо знакомый мне зеленоватый огонек. — Очень любопытно! Сначала тратится масса времени, чтобы взломать замок, а потом… черт возьми! Взломщик вдруг обнаруживает, что у него есть ключ. А ведь каждый замок, изготовленный фирмой Хаббс, уникален!

— Именно поэтому у вора не могло быть ключа! А со своим ключом я не расставался ни на секунду.

— Вы в этом убеждены?

— Клянусь честью! Кроме того, если есть ключ, зачем тратить время на взламывание замка?!

— Ага! Если мы найдем разгадку, то именно благодаря этому удивительному факту. Прошу не обижаться на мой вопрос: вы абсолютно убеждены, что не оставляли саквояж открытым?

Филип Риджуэй лишь укоризненно взглянул на Пуаро, и тот успокаивающе поднял руку.

— Да-да, я вам верю, хотя такие вещи иногда случаются. Значит, причина пропажи облигаций не ваша рассеянность. Но что же было потом? Как человек, укравший облигации, ухитрился сойти с ними на берег?

— В том-то и дело! — воскликнул Риджуэй. — О краже было сообщено таможенным властям, и каждого пассажира, покидавшего пароход, буквально обыскали.

— А облигации, я полагаю, были в большом пакете? — поинтересовался Пуаро.

— Конечно, — ответил Риджуэй. — Их вряд ли могли спрятать на пароходе. Нет, их, конечно, не спрятали, потому что буквально через полчаса после прибытия «Олимпии» их начали распродавать. Я еще не успел послать телеграмму в Лондон, чтобы мне сообщили номера облигаций, когда их уже продали. Один маклер даже уверял меня, что купил несколько облигаций до прибытия «Олимпии». Но как это могло быть, не по радио же их посылали.

— По радио-то нет, а не проходил ли мимо парохода какой-нибудь быстроходный катер?

— Только служебный, да и то после тревоги, когда все уже были настороже. Я сам смотрел, чтобы их не передали таким образом. Боже мой, мосье Пуаро, я сойду с ума! Уже начинают поговаривать, что я сам украл их.

— Но ведь вас тоже осматривали, когда вы сходили на берег? — деликатно спросил Пуаро.

— Естественно. — Молодой человек озадаченно посмотрел на Пуаро. — А как же иначе?

— Я вижу, что вы не поняли моей мысли, — сказал Пуаро, загадочно улыбаясь. — А теперь я хотел бы переговорить с руководством Англо-Шотландского банка.

Риджуэй достал визитную карточку и написал на ней несколько слов.

— Покажите это в банке, и мой дядя примет вас немедленно.

Пуаро поблагодарил его, попрощался с мисс Фаркуар, и мы отправились на Треднидл-стрит, где размещался Англо-Шотландский банк. Мы предъявили карточку Риджуэя, и клерк провел нас через лабиринт стоек и столов, мимо снующих взад и вперед служащих банка в маленький кабинет на втором этаже, где нас приняли оба генеральных директора. Это были важные господа, поседевшие за время службы в банке. У Вавасора была короткая седая борода, Шоу же был гладко выбрит.

— Насколько я понимаю, вы — частный детектив, — сказал Вавасор. — А мы полностью положились на Скотленд-Ярд. Этим делом занимается инспектор Макнейл, по-моему, очень способный человек.

— Нисколько не сомневаюсь, — вежливо ответил Пуаро. — Позвольте мне задать несколько вопросов по делу вашего племянника. Во-первых, относительно замка. Кто его заказывал фирме Хаббс?

— Я заказывал его — лично, — сказал мистер Шоу. — Это дело я не доверил бы ни одному работнику. Что же касается ключей, то один ключ был у Риджуэя и по одному у меня и у мистера Вавасора.

— И никто из работников вашего банка не имел к ним доступа? — спросил Пуаро.

Мистер Шоу вопросительно посмотрел на Вавасора.

— Думаю, не ошибусь, сказав, что ключи все время оставались в сейфе, куда мы положили их двадцать третьего числа, — сказал Вавасор. — К сожалению, мой коллега заболел две недели назад — как раз в день отъезда Филипа — и только недавно поправился.

— Тяжелый бронхит — не шутка для человека моего возраста, — сказал Шоу печально. — Боюсь, мистер Вавасор слишком устал, работая один, а тут еще эта история.

Пуаро задал еще несколько вопросов. Я понял, что он очень хотел выяснить, в каких отношениях был Вавасор со своим племянником. Ответы дяди были краткими и точными. Его племянник был доверенным служащим банка и, насколько ему это известно, не имел долгов или денежных затруднений. Он и в прошлом исполнял подобные поручения. Наконец мы вежливо распрощались.

— Я разочарован, — сказал Пуаро, когда мы оказались на улице. — Я очень разочарован.

— Вы надеялись узнать больше? — спросил я. — Они такие занудные старики.

— Меня разочаровало не их занудство, mon ami, поскольку я вовсе не ждал, что управляющий банком окажется «проницательным финансистом с орлиным взором», как пишут в ваших любимых романах. Нет, я разочарован тем, что дело оказалось таким простым.

— Простым?

— Да, — иронически усмехнулся Пуаро. — А вы разве другого мнения?

— Так, значит, вы знаете, кто похитил облигации?

— Конечно.

— Но тогда… мы должны…

— Вы, как всегда, торопитесь, Гастингс. Не суетитесь понапрасну. В настоящее время я не намерен ничего предпринимать.

— Но почему? — кипятился я. — Чего вы ждете?

— Я жду «Олимпию», — объяснил Пуаро. — Она прибывает из Нью-Йорка во вторник.

— Но если вы знаете, — недоумевал я, — кто похитил облигации, то чего же ждать? А вдруг похититель за это время скроется на каком-нибудь острове в Южных морях[2], где его нельзя будет отдать в руки правосудия?

— Нет, мой дорогой друг, — рассмеялся Пуаро, — жизнь на острове не для него. А жду я потому, что для Эркюля Пуаро это дело совершенно ясное, но для других, менее одаренных, например для инспектора Макнейла из Скотленд-Ярда, необходимо время, чтобы провести дополнительное расследование для подтверждения фактов. Надо снисходительнее относиться к тем, чьи способности более скромны, чем твои собственные.

— Черт побери, Пуаро! — воскликнул я в сердцах. — Я бы дорого заплатил, чтобы посмотреть, как вы окажетесь в дураках хотя бы один раз! Вы дьявольски самонадеянны!

— Не выходите из себя, Гастингс, — успокаивал меня Пуаро. — По правде говоря, я замечаю, что временами вы начинаете меня почти ненавидеть. Увы! Вот она, плата за великий талант!

Он выпятил грудь и вздохнул так комично, что я не выдержал и рассмеялся.

Во вторник мы уже ехали в Ливерпуль[3] в вагоне первого класса. Пуаро упрямо отказывался просветить меня насчет своих предположений. Он лишь демонстрировал удивление, что я еще не додумался до разгадки сам. Уговаривать его я считал ниже своего достоинства, и мне пришлось скрывать свое любопытство за видимым безразличием.

Как только мы оказались на причале, где стоял трансатлантический лайнер, Пуаро ринулся расспрашивать четырех стюардов о своем «друге», плывшем на этом пароходе в Нью-Йорк прошлым рейсом. Я ему помогал.

— Пожилой джентльмен в очках, — говорили мы. — Полный инвалид, едва смог выйти из своей каюты.

Описание пожилого джентльмена полностью совпало с внешностью некоего Вентнора, который занимал каюту С-24, находившуюся рядом с каютой Филипа Риджуэя. Я не мог понять, как Пуаро догадался о существовании Вентнора и его внешности, и очень разволновался.

— Скажите, — обратился я к стюарду, — не сошел ли этот джентльмен первым по прибытии в Нью-Йорк?

Стюард покачал головой:

— Нет, сэр, напротив, он сошел одним из последних.

Я был разочарован, но увидел, что Пуаро довольно улыбнулся, услышав ответ. Он поблагодарил стюарда, вручил ему банкноту, и мы возвратились в Лондон.

— Все это, конечно, очень интересно, — заметил я горячо, — но этот последний ответ начисто разрушил вашу версию, Пуаро! Улыбайтесь теперь сколько хотите!

— Вы, Гастингс, — опять улыбнулся Пуаро, — снова ничего не поняли. Наоборот, этот последний ответ был завершающим штрихом к моей версии.