Ураган

Игорь Росоховатский

Ураган

Научно-фантастическая повесть

Вместо предисловия

В Большом космическом архиве об этой планете имелись только обрывки сообщения, принятого на искусственном спутнике Юпитера: «…следует остерегаться… аборигены… пещерах… особую опасность… ураганы…»

Корабль, с которого было послано это сообщение, не вернулся на Землю.

Исследуя текст, паузы, длину волны и условия, в которых передача принималась, ученые предположительно восстановили фразы: «Следует остерегаться местных жителей. Аборигены ютятся в пещерах. Особую опасность представляют ураганы».

На планету был послан второй корабль. Его экипаж подробно познакомился с предупреждением и различными толкованиями текста. Командиром корабля был избран ветеран звездного флота Петр Колосов, известный еще по прозвищу «Коперник».

Пещера

Ураган приближался. Черные столбы колебались в фиолетовом небе. Когда их освещали изнутри молнии, они напоминали земные домны, полные расплавленного металла. Но вот они стали дробиться, извиваться гигантскими гусеницами.

Петр уже понимал, что не успеет добраться до корабля. Надо искать убежища здесь, в каменистой пустыне, где растут лишь жалкие кустарники антисирени — так называли это растение космонавты за мелкие пятилепестковые цветки с неприятным запахом.

Петр подумал, что одному не стоило уходить так далеко, но теперь запоздалые сожаления не помогут. Он побежал, вглядываясь в расщелины между скалами, в нагромождения больших камней в надежде найти пещеру.

Почему он остановился у этой скалы? Она ничем не отличалась от других. Но уходить от нее не хотелось. В чем дело?

Петр присмотрелся внимательнее, пристальнее — и увидел отверстие. Значит, глаз еще раньше заметил его. Космонавт без промедления направился к отверстию, приготовив на всякий случай лучемет.

Эта мера безопасности не была излишней. Из темной дыры в скале показалась свирепая оскаленная морда урава. Земляне уже встречали здесь этих небольших зверьков, похожих на ангорских кошек. Завидев людей, уравы неизменно удирали, распушив хвосты, как паруса.

Но пещерной зверь отличался от своих собратьев. Он был втрое больше обычного урава, его шерсть тускло отливала сине-зеленым цветом. Зверь зарычал и поднялся на задние лапы. Петр почувствовал смрадное дыхание, подумал: «Новый вид урава? Пещерный?»

Зверь не позволил себя рассматривать. Рыча, он качнулся к человеку.

Петр успел отступить. Глядя в узкие глаза зверя, сказал миролюбиво:

— Убегай, дурачок, не будем ссориться.

Урав щелкнул зубами, фыркнул и пошел на человека.

Петр все еще не стрелял. Он взмахнул лучеметом, как дубиной. Удар пришелся по носу зверя. Урав взвизгнул и упал на камни. Но и теперь не удрал, а поднялся и прыгнул на космонавта. Петр едва успел уклониться. Зубы зверя щелкнули совсем близко от его шеи.

За спиной Петра нарастал грохот и вой. Ураган не давал времени на раздумье. Единственное укрытие от него — пещера.

Ударом ноги Петр отшвырнул с дороги зверя. Очевидно, удар был сильным. Урав завыл и пополз, волоча задние ноги. Но пополз не в сторону, а за человеком. Его глаза округлились и злобно горели.

«Бешеный?» — подумал Петр. Его палец автоматически нажал на кнопку лучемета.

Вспышка. Легкий дымок растворился в воздухе на том месте, где только что находился зверь.

Петр включил нагрудный фонарь и посветил в пещеру. Луч прошел по голой каменистой стене.

Петр прислушался. Ни звука.

«Урав-одиночка? Такой разновидности мы еще не встречали…» — удивился космонавт. Сильный порыв ветра толкнул его в спину. «Ну, с уравами-то я справлюсь», — подумал Петр, надвинул очки, связанные проводом с фонарем, и передвинув рычажок на нижнее деление, включая аппарат инфразрения. Вошел в пещеру. Рассмотрел стены, покрытые плесенью, мхом, вьющимися растениями, подумал: «А ведь «аборигенами» можно считать не только животных, но и растения».

В глубине пещеры он обнаружил выступ, напоминающий лежанку. Петр сел на него и только теперь по-настоящему почувствовал усталость. Болела правая нога, он ушиб ее, когда упал.

«Сколько же километров я отмахал?»

Посмотрел на часы. Он бежал около пятидесяти минут. Еще лет десять назад это было для него пустяком. Но тогда ему едва исполнилось семьдесят.

Вой урагана стал тоньше, пронзительнее. Петр на миг представил себе, что бы с ним стало, если бы он не нашел укрытия: крохотную фигурку человека на столбах смерчей. Затем его бы всосали внутрь себя гигантские черные гусеницы, чтобы через секунду выплюнуть невесомую шелуху.

Ему стало холодно. Он поежился, потом неожиданно улыбнулся. Сначала в улыбке принимали участие только глаза, затем она тронула губы, щеки… Он удобней оперся о стену, и ему показалось, что камень стал мягче. Может быть, все дело было в том, что он воспринимал пещеру по контрасту с тем, что творилось снаружи, но она была удивительно уютной, как бы даже доброжелательной к нему, словно комната в родительском доме. Ему вдруг почудилось, что это и впрямь детская и он слышит шепот матери: «Отдыхай, дружок, тут тебе будет хорошо». Шепот звучал так настойчиво, что ему показалось, будто он и в самом деле слышит его.

«Чепуха, — подумал Петр. — Шуточки памяти…»

Он вытащил из пакета НЗ тюбик с питательной пастой, подкрепился. Отхлебнул из фляги немного воды. Положив лучемет под левую руку (он был левшой), Петр прислонился к стене и постарался расслабиться. Полчаса полного отдыха — и он будет готов к любым неожиданностям. Петр расслаблялся очень старательно, по системе: сначала мышцы левой ноги, затем — правой руки, левой руки, шеи… Веки почти сомкнулись, между ними оставался узкий зазор. Аппарат инфразрения он выключил: следовало экономить батарейку. Глаза привыкли к темноте и даже сквозь узкую щель между веками видели светлое пятно там, где был вход в пещеру. Конечно, он не сможет услышать посторонних шорохов из-за воя урагана, но если в светлом пятне мелькнет тень, глаза пошлют в мозг сигнал опасности.

Минуты тянулись медленно. Петр подумал, что товарищи в корабле уже беспокоятся о нем. Передатчик вышел из строя, когда космонавт упал в расщелину: повредился стабилизатор, а запасного не имелось. Если бы на месте Петра был Бен, он бы что-нибудь придумал…

Петр представил узкое лицо добряка Бена, когда тот узнает, что командир не сумел отремонтировать рацию. Бен, по прозвищу Антенна, был ворчуном и мог до бесконечности наставлять, как следовало поступить в подобной ситуации. При этом он не забывал упоминать, как поступил бы лично он. Пожалуй, Бен начал бы так: «Когда мальчику говорят «ходи в радиокружок», а он вместо этого одурело гоняет мяч, его надо просто-напросто высечь. Скажи честно, Коперник, что ты делал в то время, когда твои сверстники занимались в радиокружке?»

Петр улыбнулся. Каких только кружков не посещал он в прошлом, а на занятиях по радиоделу был не больше пяти-шести раз. И вообще он не любил технику, а занимался ею лишь по обязанности. Больше всего Петр любил размышлять. Уютно устроиться в кресле и играть «во Вселенные». Он рисовал в воображении бесконечное множество звездных систем и Вселенных, затем выбирал самый лучший вариант. И еще он любил путешествовать. Видеть новые страны, новые планеты, новых зверюшек и самое главное: размышлять над увиденным, отбирать из него детали для «своих Вселенных». А вот чего он очень не любил так это быть Командиром, притворяться, что знает, как надо действовать, когда другие этого не знают. Но ведь все равно кому-нибудь приходится быть Командиром, от которого зависит жизнь других.

Петр вспомнил посадку на Арс. Корабль потерял управление, его несло на скалы. Все космонавты лихорадочно искали выход, действовали, а он размышлял. Он заставил себя размышлять, ведь так можно было за короткое время перебрать больше вариантов. И он нашел единственный вариант — посадка на болото вариант, категорически запрещенный инструкциями. Именно он их спас. А сегодня Петр не нравился себе: он мало размышлял. Конечно, ураган не оставил ему времени для размышлений. И урав — тоже. Поэтому он и пошел на примитивнейший из вариантов — убийство. И все-таки…

Он размышлял даже тогда, в момент включения АС…

Петр насупился. Он не любил вспоминать тот день, ощущения, ни с чем не сравнимые: ужас, от которого он не оправился до сих пор; боль, какой не чувствовал даже в те мгновения, когда зубчатые колеса передачи дробили его пальцы. Но и не вспоминать он не мог. Какая-то сила заставляла его вспоминать, а он, закоренелый упрямец, Коперник, сопротивлялся, пытаясь обмануть память, извлекая из нее совсем другие воспоминания. Да, лучше он вспомнит тот день, когда лишился пальцев на правой руке. Тогда ошибся механик — включил машину запуска на четыре секунды раньше. Надо было во чтобы то ни стало мгновенно остановить ее. От этого зависела жизнь шести человек, Петр плохо ладил с техникой, но он сумел определить нужный момент и рычаг, под который предстоит сунуть руку. Колеса зубчатой передачи один за другим размололи его пальцы и остановились. Это отняло две секунды.

Шесть жизней были спасены, шесть, ценой пяти пальцев, пальцев. Не такая уж большая плата. Плата. За шесть жизней.

А какие люди…

Петр почувствовал, как начинает раскалываться голова от усилий не вспоминать то, что не хотелось вспоминать, и все же он уже понял, что его сопротивление бесполезно. Две буквы — AC — выстукивал в его мозгу невидимый телеграфный ключ: АС, АС, АС… — AC — анализатор среды…

Петр мог бы и не подключать аппарат непосредственно к своему мозгу, в этом не было крайней необходимости. Более того, это было строго-настрого запрещено правилами безопасности, 1-й и 2-й инструкциями, Кодексом командиров и всеми правилами. Если бы Петр подчинился им, то просто меньше знал бы об атмосфере Арса. Нет, не меньше. Он бы не знал главного: Арс дышит, вдыхая один газ, а выдыхая другой. Вдох планеты Арс длится ровно шесть, а выдох — восемь земных часов. За это время происходит перерождение микроорганизмов в атмосфере.

Подсоединяясь к аппарату, Петр смертельно рисковал. Сознание могло не вернуться к нему после отключения от АС. Ради чего он так рисковал? Ради того, чтобы сделать одно из величайших открытий в космобиологии?

Он много раз спрашивал себя об этом, но однозначного ответа не находил. Конечно, дело тут было вовсе не в славе. Просто он хотел знать об Арсе больше, чем это позволяли системы приборов. Знать — просто знать то, чего еще не знал никто из людей. В этом своем стремлении он шел против своего естества, против природы, никогда не ставившей перед человеком такой абстрактной цели. Нужны были многие поколения ученых, чтобы появилось своеобразное содружество людей, желающих вкусить пищу богов.

Может быть, все дело в том, что он с детства был законченным упрямцем. Он хотел знать то, чего не знали другие.

«Нельзя гулять по улице в грозу. Молнией убить может». Бушевала гроза, а он — совсем еще мальчонка — сидел на коленях у бабушки. Но почему она говорила о молнии? Что произошло перед этим?

«Тоже Коперник выискался…»

Когда он впервые услышал эти слова?

Их произнес староста кружка юных ракетчиков Васька Сидоряк, когда Петр стал доказывать, что систему управления ракетой надо строить на других принципах. Их спор закончился дракой, а прозвище «Коперник» намертво приклеилось к Петру.

В этом прозвище умещались все синяки и шишки, полученные Петром, когда он лез в драку против целых компаний мальчишек, и позже — когда шел напролом там, где проще было бы в обход. Но тогда он что-то потерял бы на обходной извилистой дороге…

«Ох и дурачок ты у меня, сынок. Как можно одному драться с четырьмя?» — укоряла мать, прикладывая примочки к его ушибам.

Спустя несколько лет, когда он подрос, когда закончил школу и вуз, а она привыкла к мысли, что его не изменить, пробовала увещевать: «Зачем же лезть напролом, неразумная головушка? Все равно ничего словами не докажешь. Пожалей свои нервы, свое здоровье…»

«Безумство храбрых? — спросила однажды Красивая девочка, в которую он был влюблен вплоть до девятого класса включительно. — Безумство и мудрость? Это парадоксально, Безумство храбрых может выглядеть великолепно, оригинально, его можно называть подвигом. Но какая же мудрость может быть заключена в безумстве? Разные слова, разные понятия, противоположные по значению. «Безумство храбрых — вот мудрость жизни!» Она умело засмеялась рассыпчатым смехом, в котором звенели серебряные камертоны. На ее губах образовались едва заметные волнующие морщинки.

Тогда-то Петр и разлюбил ее…

Он почувствовал холодное скользкое прикосновение к ногам. Инстинктивно отдернул их, вскочил. Увидел двух зеленых змей, забравшихся на его ложе.

Первое побуждение — уничтожить их. Но он никогда не следовал первому побуждению. А через секунду уже готов был посмеяться над собой. Зеленые «змеи» оказались двумя длинными отростками растений, вьющихся по стенам пещеры.

Впрочем, одной существенной детали Петр не заметил — каждая «змея» имела на конце несколько мощных чашечек-присосок…

Космонавт сбросил растения со своей лежанки и снова улегся на нее. Тотчас он услышал немой, но совершенно явственный приказ: «Вспоминай!»

«Кто ты?» — мысленно спросил Петр и услышал ответ:

«Зачем тебе это знать? Хорошо здесь, приятно, безопасно и ладно».

«Если не скажешь, кто ты, я не буду вспоминать», — с раздражением возразил Петр.

«Дурачок, ты снова упрямишься».

Слова были ласковыми, в них чувствовались знакомые материнские интонации. Любой другой не упорствовал бы. Любой другой, но не Коперник. Петр вложил всю силу воли в нервное усилие, в приказ памяти «не вспоминать!». Ему показалось, что он чувствует свои нервные волокна, что они напряглись наподобие мышц. Так прошло несколько секунд. Он услышал тот же голос:

«Не знаю, как ответить на твой вопрос. Никто не спрашивал меня об этом. Можно ли черным и белым выразить разноцветное?»

«Еще бы! — ответил Петр. — Не тяни!»

«Если все упростить, то можно сказать, что я состою из миллионов живых существ, подобно тебе, состоящему из клеток. Они нуждаются в дополнении друг другом, в коллективной защите. Достаточно ли тебе того, что ты узнал? А теперь вспоминай… Ну, вспоминай же!»

Петру почудилось какое-то движение в темноте, показалось, что он здесь не один. Но это ощущение не испугало, а почему-то даже успокоило его.

Он вспомнил дом, который оставил на Земле. Уютный дом на колесах с мощным двигателем, способным за короткое время доставить его из леса на побережье моря, где с шумом катились зеленые валы и каменными волнами застыли горы. Жаль, что сюда нельзя было взять Дом, который как бы сросся с хозяином, стал его панцирем. В трудную минуту Петр всегда мог укрыться в нем.

Собственное воображение построило этот Дом. Оно спасало тебя прежде всего от самого горького, что подстерегает человека, — от одиночества. Оно было твоим закадычным другом и заклятым врагом. Ты должен был приобрести самое редкое и самое трудное умение — вовремя звать его и вовремя отстранять. Если бы ты научился этому, твой Дом остался бы твоим Домом…»

«Помнишь его?»

Петру показалось, что голос прозвучал на самом деле. Почудилось? Но почему кому-то так необходимо, чтобы он вспоминал Дом? Что здесь может быть связано с Домом? И что именно надо вспоминать, ведь Дом — это не просто комнаты, письменный стол, стереокартина с кусочком моря, раструбы кондиционеров в нишах…

Петр протянул руку. Ему вдруг показалось, что он находится у тебя дома и может прикоснуться к стене, на которой висит картина. Он действительно коснулся стены — гладкой, теплой, упругой, неотличимой от стены Дома… Петр почувствовал себя уверенно, уютно, вытянулся на своем ложе и продолжал дремать.

Он вспомнил худого злющего человека в серой форме космических метеослужб. Это был заместитель начальника управления. Петр еще до того, как перешагнул порог его кабинета, постарался собрать побольше информации об этом человеке. Так, например, он узнал, что зам не очень умен, очень упрям и чрезвычайно не любит хвастунов. Поэтому Петр начал свою просьбу с хвастовства. Он подробно перечислил свои заслуги и не преминул подчеркнуть, что абсолютно не уважает всяких там чиновников из управлений. Видя, как багровеет лицо зама, он с удовлетворением думал, что информация оказалась верной.

Петр задумал этот «ход конем» в кабинете Рона, когда пришел просить о назначении на корабль, стартующий на Арс. Рон сразу почувствовал себя неловко, стал говорить о перегрузках при посадке на планету, о магнитных бурях. Он говорил очень быстро, «частил», не давая собеседнику вставить и слова. Тогда Петр смахнул с его стола несколько карт и, пока Рон поднимал их, сказал:

— Не крути, Рон. Режь напрямик: стар я, гожусь на свалку.

— Ну, ну, не прибедняйся, ишь ты, цену себе набивает, на комплименты напрашивается, — продолжал врать Рон.

Он долго юлил и увертывался от прямого ответа, пока Петр не упомянул, что ему грозит назначение в «тихую глухую заводь» — на метеоспутник. Рон сразу же ухватился за это: «Поздравляю, старина, ответственное место. Кого же, как не тебя, с таким опытом…» И потом на все доводы Петра отвечал: «Принеси мне бумагу, что тебе отказывают в назначении на метеоспутник. Иначе не имею права». Он-то хорошо знал, что Петру не откажут.

Тогда Петр придумал «ход конем». Он пришел к заму и сказал: «Я — заслуженный командир корабля, ветеран — не то, что какой-нибудь «чайник» из управления. Я принимал участие в опаснейших экспедициях, я, я, я… Мне никто никогда ни в чем не отказывал…» Он зорко следил за багровеющим лицом зама, ожидая, когда тот дойдет «до кондиции». А затем произнес: «Теперь мне надоели полеты. Я узнал, что есть место на метеоспутнике. Вы же не посмеете мне отказать?»

Петр не может без смеха вспоминать, как зам произнес долгожданное «место занято!». «Вы не смеете, я буду жаловаться!» — вскричал Петр фразами, вычитанными в старой книге. «Жалуйся!» — бросил в ответ зам и Петр определил: готов. «В таком случае напишите отказ на моем заявлении», — угрожающе произнес он, протягивая заранее приготовленную бумагу.

Петр смеется, и у него возникает ощущение, что кто-то вторит ему или наоборот — смеется над ним и над его смехом.

Он вглядывается в полумглу пещеры — и видит там нечто, похожее на письменный стол — точно такой, какой оставил в Доме, Петр медленно встает и направляется к этому предмету. Но еще раньше, чем успевает рассмотреть его, он уже знает: предмет ничем не угрожает ему, это выступ, образовавшийся здесь, чтобы стать его столом.

Петр садится у «стола» на другой выступ со спинкой «кресло». Он достает пакет с НЗ и высасывает остатки питательной пасты из тюбика, допивает воду из фляги.

Внезапно в его мозгу начинает звучать набат: «Тревожные вести! Тревога!»

Петр хватает лучемет и бросается к выходу из пещеры.

Опасность грозит оттуда.

«Не выходи. Убей его отсюда!» — требует голос.

К пещере приближается урав. Но теперь он не один. За вожаком следует вся стая. «Их слишком много. Пещере они не нужны, — ЗНАЕТ Петр. — А им нужен Дом».

Он включает оружие. Уравы быстры, но луч еще быстрее. Он испепеляет зверей и все, чего коснется: камни, кустарник. Жалости и сомнений нет, ведь он убивает не ради себя, а ради Дома. А чего только не сделаешь ради него?

Петр счастлив. Он защитил себя и свой дом. Дом, связанный непосредственно тысячами живых нитей с его сердцем и мозгом. Что он такое без своего дома? Одинокая слабая былинка, которой негде приклонить голову и укрыться от бури и от зверья.

Ураган давно прошел, но Петр знает: выходить не следует. Опасность там, спасение — здесь. Он понял это, когда нашел Дом, в котором можно жить и ощущать его частью себя, и чувствовать его стены, как свою кожу.

Петр опять укладывается на лежанку, вытягивает ноги — он и не замечает, что она приняла форму, наиболее удобную для его тела. Он вспоминает небо Земли в тот день, когда стартовал корабль. Он чувствует, что кому-то здесь необходимы его воспоминания, кому-то нужно, чтобы он вспоминал все новые подробности, чтобы заполнял чью-то сосущую пустоту. Петр не противится. Он снова видит облака, плывущие в синеве, кувыркающихся птиц, слюдяные блестки солнца на скалах. Ом видит совершенно ясно каждую мелочь, но не может определить, с кем это происходило, кто там находился и передал свое видение ему.

Как мог тот человек, которого называли Коперником, вести корабль в угрожающие мрачные просторы? Зачем?

Существам из Солнечной системы понадобились новые места для размножения?

Нет, не в этом дело. Вернее, не только в этом. Планеты для колонизации можно было найти ближе. Не надо было лишних парсеков смертельной опасности: магнитных и гравитационных ловушек, ям искривленного пространства, метеоритных шквалов, жестких излучений, просачивающихся сквозь обшивку. А ведь были еще опасности пострашнее — те, которые они несли в себе и в своем огнедышащем доме. Эти опасности скрывались в самих конструкциях механизмов, в конструкциях их тел, в незащищенности, в работе и взаимодействиях организмов, в отношениях со средой.

Зачем же они шли на все это, оставив свои Дома? Ради чего? Неужели ради познания? Но познание нужно лишь для жизни, существу необходимо знать, как лучше передвигаться, находить пищу, укрываться от опасности. Для этого природа снабдила человека мозгом — вычислительной машиной. Лишние знания никакому существу не нужны. Природа предназначила своим детям вполне определенную роль: жрите и размножайтесь. Поедайте друг друга — и пусть победит сильнейший. А что будет дальше, к чему приведет отбор, тебе, человек, не надо знать. Это не твоего ума дело. Эти пути для тебя неисповедимы. Точка. Табу.

Куда же ты прешь, сумасшедший? Ведь у тебя уже есть горький опыт. Познание ради познания? На этом пути ты найдешь только муку и неудовлетворенность, тоску и одиночество.

Золотой век уже был — он назывался еще пещерным. Не надо было тебе на заре цивилизации выходить из пещеры. Яркий свет ослепил тебя и создал миражи. Вернись обратно в пещеры, назови, их уютными гнездышками или как там хочешь, но поскорее вернись! В этом твое спасение и твое счастье. Создай там все, чтобы наилучшим образом выполнять предначертания природы: образуй в пещере комфорт, натащи туда побольше пищи. И ни за что не вылезай на свет. Ибо он для тебя опаснее яда. Он отравит твой ум, вселив в него несбыточные надежды. Ты помчишься за иллюзией и не заметишь пропасти на своем пути.