Рядом (СИ)

Рядом

1

Темнота… Повязка на её глазах настолько плотная и широкая, что сквозь неё не проникает ни луча света. Ей было тяжело дышать, повязка покрывала почти всё лицо, сдавливая нос. Она не понимала, где находится, сколько прошло времени, что вообще случилось…Последнее, что запечатлелось в её памяти - это тёмный коридор, мимолетная тень сзади неё, лёгкий укол в область шеи и…темнота.

Вероятнее всего, её везли в багажнике автомобиля, потому что она чувствовала характерную тряску и гул мотора, колени упирались во что-то жёсткое, а руки настолько крепко связаны за спиной, что ощупать окружающее пространство она не могла. Страх, настоящий животный страх, которого она не испытывала до этого момента, окутывал всё её существо. Боясь раньше стоматологов, крыс, червей и прочей ерунды, которую обычно боятся девочки, она и предполагать не могла, что ужас может быть в тысячу раз интенсивнее. Ужас, который сводит живот, сковывает диафрагму, заставляет леденеть конечности. Страх - жуткая вещь, делающая из личности безвольное существо, не способное мыслить, анализировать, действовать, или раскрывающая в человеке низменные инстинкты: кричать или цепенеть, нападать или подчиняться, умолять или сопротивляться.

Сердце колотилось так быстро и громко, что она ощущала жжение в груди. Девушка попыталась глубоко дышать, чтобы замедлить бешеный ритм сердца. Минута… вторая… нервная дрожь пробирала всё тело.

Много раз она смотрела фильмы, в которых героини попадали в похожие ситуации, и ей всегда казалась глупой их заторможенность, невозможность найти выхода из положения. Но сейчас она на себе ощущала, что такое паника и неясность сознания от страха. Что она могла предпринять? Нет ни одной мысли. Только осколки фраз разочарования царапают её сознание: за что?.. зачем?... что дальше?

Зачем она им нужна? Выкуп? Но её родители не настолько богаты, чтобы сумма выкупа могла оправдать риск от похищения. Маньяк? Но тогда почему её не убили сразу. На органы? В сексуальное рабство? В любом случае жизнь её оборвалась.

Мама... её бедная мама, как же ей будет тяжело. Перед ней встал образ маминого лица, залитого слезами от горя утраты. Как она перенесёт? Всхлип отчаяния прервал звон в ушах. Она плакала больше не по своей уже почти потерянной жизни, а о скорби близких ей людей.

Колёса машины зашуршали по гравию, тормозя. Она услышала хлопанье закрывающихся дверей. Одна, вторая, третья... Ей при всём желании не вырваться - их слишком много. Крышка багажника открылась. Она не видела, но слышала и чувствовала это - ветер обжигал её колени. Кто-то жёстко схватил её за руки, причиняя этим дикую боль, выворачивая суставы, потащил её вверх, а потом небрежно поставил ногами на землю.

—Помогите!!!- закричала она в отчаянии, но её крик резко оборвался от удара кулака под рёбра.

Боль была настолько интенсивная, что она не могла вздохнуть по крайней мере секунд тридцать. Её обмякшее тело повисло на руках незнакомцев, которые продолжали волочить её вперёд. Она царапала и обдирала ноги о щебень и землю под ней, пыталась на них подняться, но темп незнакомцев настолько велик, что она просто не успевала это сделать. Ноги её споткнулись о порог, и девушка почувствовала, что её завели в какое-то здание. Лестница вниз, небольшая, ступеней десять всего. Похитители остановились. Один из них сорвал повязку с её лица, и её тут же ослепил до боли фонарь, направленный в лицо. Сквозь блики в глазах она увидела человека перед ней. Он грубо запрокинул ей голову, хватая за волосы, и осмотрел её лицо. Его голос был жестокий и сухой, почти не выражающий эмоций.

—Подойдёт... Разденьте и к нему! - он дал команду и повернулся, чтобы открыть замок на решётке клетки прямо перед ней.

Это была именно клетка - из толстых прутьев, вертикально расположенных от бетонного пола до потолка. Человек, находящийся за спиной, разрезал пластиковый хомут на её запястьях и начал стаскивать блузку с её освободившейся руки. Девушку охватило дикое отчаяние, она закричала и стала вырываться, получая при этом удары, но уже не ощущая их. Видимо, адреналин в крови был настолько высок, что приглушал боль. Ещё двое подняли ёе за ноги и стали сдирать обувь и брюки, разрывая при этом ткань. Раздев её, они открыли дверь клетки и с силой толкнули её внутрь. Не в состоянии устоять на ногах, она упала на бетонный пол, больно ударяясь всем телом. Она в ужасе посмотрела на закрывающуюся дверь, за которой, ухмыляясь, стояли трое мужчин. Они жестоко улыбались, один потирал руки как будто в предвкушении чего-то интересного. Закрыв решётку-дверь, человек, тот, что осветил её фонарём, несколько секунд неподвижно смотрел на неё. В отличие от остальных, его лицо не выражало ни издёвки, ни ухмылки. Он, напротив, был суров и жесток. Оглядев её с ног до головы, он поднял свои глаза куда-то вверх над ней и обратился к кому-то за её спиной.

—Лови подарок, свинья. Я посмотрю, как ты теперь будешь сохранять своё достоинство,- он говорил это медленно, наслаждаясь каждым произнесённым словом.

Похитители развернулись и стали уходить, забрав обрывки её вещей, обогнув клетку сбоку и поднимаясь по лестнице, по которой её и притащили.

Девушка отползла к стене и резко повернулась назад, в ту сторону, в которую обращал свои слова незнакомец. Её ужас стал ещё сильнее потому, что метрах в трёх от себя она увидела силуэт человека, неподвижно стоящего посередине клетки. Она не могла видеть его лица, в клетке было слишком темно, лишь лампа в начале лестницы отбрасывала на него свет сбоку. Но зато она увидела, как нервно сжались его кулаки, находящиеся вдоль туловища. Он посмотрел на лестницу, подождал, пока снаружи закроют на замок дверь ушедшие люди, а потом медленно подошёл к ней. Его фигура нависла над ней. Он пристально смотрел на её сжавшееся у стены тело. Она увидела, как он обеими руками потёр лицо, будто обдумывая что-то. А потом вздохнул, сильно, протяжно, выпуская воздух из ноздрей. Руки его стали расстёгивать рубашку, надетую на нём, и тогда её начало трясти от осознания того, что с ней может сделать человек, находящийся в камере.

—Не надо…пожалуйста, не надо, – стала умолять она сквозь слёзы. Она боялась кричать, её губы издавали лишь тихий шёпот.

Человек снял рубашку, присел перед ней на корточки и посмотрел ей в глаза тяжёлым свинцовым взглядом.

—Оденься,- тихо сказал он и положил рубашку ей на ноги, поднялся и пошёл куда-то вглубь клетки.

Она увидела лишь, как он опустился на пол, на котором темнело что-то типа лежака или матраса. Его было почти не видно, он находился в самой тени.

Она вдруг поняла, что он не будет её ни насиловать, ни убивать, ни есть... по крайней мере, не сейчас и быстро надела рубашку, отданную им. Рубашка была длинная, закрывала ей бёдра. Рукава свисали с кистей. От неё пахло человеческим потом, немытостью... Было противно, но лучше ощущать этот запах, чем быть обнаженной. Она забилась в угол между клеткой и стеной, так как это место казалось ей наиболее далёким от человека в глубине, обхватила трясущиеся колени руками, пытаясь справиться с дрожью, но всё, что у неё получилось - это заплакать. Она пыталась сдержать свой плач, зажимая рот руками, потому что боялась разозлить им человека в клетке, но её нервы были на пределе, рыдания шли откуда-то из глубины, и они настолько были сильны, что управлять ими у неё не получалось.

*** Макс

Ночь была уже почти на исходе. Поднимающееся солнце отбрасывало розовые отблески через маленькое окно надо мной на противоположную стену, образуя неровный прямоугольник. Заснуть я так и не смог. События вчерашнего вечера окончательно выбили меня из колеи. Логические цепочки на тему причины моего здесь нахождения нарушены. Кто эта девчонка? Она как-то со мной связана? Почему её раздели, прежде чем запихнуть ко мне? Но самое главное - что значат слова Хасана о моём достоинстве? Голова сейчас лопнет от мыслей и неопределенности.

Я только начал смиряться с мыслью, что просто эти люди терпеливо ждут выкупа за меня и продолжают вести переговоры, что я всего лишь похищенный ради денег человек, как появлении этой девушки перечеркнуло все мои догадки жирной чертой.

Не в силах больше бессмысленно лежать без сна, я поднялся на ноги. Ступня моя шаркнула по бетонному полу, и этот негромкий звук разбудил вчерашнюю пленницу. Я не смотрел на неё, но боковым зрением не возможно было не увидеть, как содрогнулось всё её тело. Она поджала ноги, сжавшись в привычный комок. Видимо, она заснула под утро, потому что её жалкие всхлипы всю ночь не давали мне покоя. Я слышал, что это была не истерика, а слёзы отчаяния - приглушённые и душераздирающие. Всю ночь во мне боролись две противоположные личности: одна хотела подойти к ней, утешить и пожалеть, но я слишком долго находился среди зверей, слишком долго не видел привычных мне людей, так что вторая сущность взяла верх. Сущность, не дающая проявиться человеческим чертам, говорящая, что сближение с ней каким-то образом может навредить мне. В конце концов, я её даже не знаю. Она - очередная проблема в моей перевернувшейся жизни. Я тешил этой мыслью себя всю ночь, пока её всхлипы не стихли.

Повернув голову в её сторону, я увидел, как она опять вздрогнула от моего движения. На меня пристально смотрели глаза, полные ужаса и отчаяния. Её руки сжимали колени, а босые ноги были поджаты настолько сильно, что она занимала пространство не более печатного листа. Обе ступни её были ободраны, а на голенях синели кровоподтёки. Светлые волосы растрёпаны, одна прядь от крови прилипла к щеке. В уголке её губ тоже запеклась кровь. Судя по всему, ей порядочно досталось, и её сопротивление было отчаянным.

Я стоял и смотрел на неё в нерешительности, не понимая, что же мне с ней дальше делать. И первое, что пришло мне в голову, сначала надо стереть кровь с её лица. Мысль эта возникла откуда-то из глубины сознания. И целью её была не забота о ней, мне просто не хотелось лишний раз видеть кровь, следы избиения. Эти факты напоминали мне о моей собственной слабости и неспособности защитить и защитится. Я зашел за низкую перегородку, отделявшую пространство камеры от туалета. Только там была вода. Она стекала самотёком из трубы в прямоугольную дыру на полу, представлявшую собой канализацию. Я оторвал кусок ткани от своей майки, намочил её и направился к девушке. Видя меня, идущего в её сторону, её и без того гнетущий страх стал ещё больше. Я понял это по тому, как расширялись от ужаса её глаза, а ноги судорожно заскользили по полу, вжимая её в угол ещё сильнее.

—Пожалуйста, не трогайте меня, я вас умоляю,- услышал я её слёзный шёпот.

У меня совершенно не было желания объясняться с ней, говорить, что я не собираюсь причинять ей вреда. Я просто присел перед ней, взял одной рукой за подбородок, попытался вытереть кровь на её губах. Но она стала беспомощно хватать меня за руки, отмахиваясь от меня и царапая мне ладони.

—Успокойся!- мой окрик напугал её, но видимо привёл в чувства, потому что руки она одёрнула.

—Успокойся,- на этот раз уже тихо сказал я.- Ничего я с тобой не сделаю!

Я осторожно стал вытирать её лицо, глядя в испуганные глаза, слыша в тишине только её частое дыхание.

—Зовут как?- спросил я.

Немного помедлив, она нервно произнесла:

—Ева.

***

Ева не помнила, как заснула этой ночью. Скорее всего, её сознание просто отключилось, не перенеся перенапряжения. Её привели в себя движения незнакомца, находящегося в одной клетке с ней. Его взгляд был тяжёлый и уставший, пугающий её сильнее, чем вчерашние удары по рёбрам. Она до сих пор чувствовала себя подобно мыши, брошенной в террариум с удавом. Когда он утром подошел к ней, сжимая что-то в кулаке, она подумала, что это последняя минута её жизни. Но вопреки всему она до сих пор жива. Что это было с его стороны? Забота, сострадание? Его руки так властно и уверенно держали её лицо, они были холодными и огрубевшими, но эти прикосновения были самым добрым жестом, обращенным к ней за последние 12 часов.

Пока он был рядом, Ева сумела разглядеть его лицо. На вид ему было лет около сорока, хотя тяжело судить о возрасте мужчины, когда его волосы прядями свисают на лицо, а растительность на подбородке скрывает всю нижнюю часть лица. Оно было бледным и очень худым. Он, наверное, здесь уже очень давно, раз так оброс и отощал. На нём была одета белая майка и темного цвета брюки. Вещи были далеко уже не первой свежести и очень измяты. Возможно, его привезли сюда, похитив по дороге на работу или с какой-то деловой встречи. Когда он находился рядом, Ева чувствовала от него терпкий запах человеческого тела, запах мужчины. Но самым поразительным для неё были его глаза: тёмные, крупные, глубокие, очерченные сверху прямыми линиями бровей. Он смотрел своим тяжёлым взглядом прямо ей в душу, заставляя трепетать и бояться.

Ева поёжилась. Холод пробирал её тело до каждой клетки. Ночь на бетонном полу не прошла без последствий. Она осторожно стала оглядывать пространство, в котором находилась. Клетка представляла собой прямоугольник длиной около пяти метров. Две стены её были бетонные, видимо, она была встроена в стенах подвала. С третьей стороны находился бетонный простенок в полдлины, который дальше продолжался прутьями, соединявшимися с последней стеной с дверью, замыкая тем самым круг, из которого ей не было выхода. Из бетонного простенка шла низкая перегородка внутри клетки, отделяющая собой небольшую площадь. Оттуда она слышала тихое журчание воды. На полу в углу лежал матрас, являвшийся, по-видимому, постелью, сверху на котором был небрежно брошен смятый пиджак, служивший незнакомцу одеялом. Прямо над «кроватью» незнакомца в самом верху видно было небольшое окно, закрытое решёткой. Общий пейзаж удручал и лишал всякой надежды на спасение.

Незнакомец, отойдя от неё, ненадолго скрылся за перегородкой. Через несколько минут он вышел, его волосы и майка были мокрыми. В её голове промелькнула досадная мысль, что это место за перегородкой теперь, видимо, надолго будет являться ей туалетом и душем. Какой стыд! Как она всё будет делать рядом с незнакомым мужиком, которого боится до ужаса?

Ева вдруг ощутила бредовость своего стыда - её могут убить с минуты на минуту, а она думает о том, как не ударить в грязь лицом. От этих мыслей слёзы снова покатились по щекам. Вытирая их, она заметила на запачканной манжете рубашки лейбл известного производителя. Вещь была явно не из дешёвых. Значит, скорее всего, цель его пребывания здесь – получение выкупа. Эта мысль тихонько грела ей душу, давая надежду на то, что и его тоже ищут, а заодно с ним освободят и её. Гораздо спокойнее было считать его пленником, нежели маньяком-людоедом, которому подкидывают жертв в клетку. За эту ночь её разум нарисовал ей тысячи вариантов расправ над ней с его стороны. Но утреннее проявление добродушия её слегка успокоило.

Её размышления прервал шум, доносящийся из-за бетонной стены. Ева услышала женские голоса, обыденно говорящие друг с другом на непонятном ей языке. Не думая ни секунды, она рванулась к прутьям клетки.

—Помогите нам! Мы здесь! – громко с надеждой закричала она, стуча по решётке.

Голоса чуть затихли. Но через несколько минут женщины продолжали говорить друг с другом, но уже в полшёпота.

—Эй, кто-нибудь? Мы здесь! Помогите, пожалуйста!

Женщины замолчали, их присутствие выдавал только звук посуды, гремевшей за стеной.

—Бесполезно кричать, – услышала она прямо за спиной тихий голос.

Ева резко обернулась. Он стоял рядом, глядя ей в глаза.

—Они слышат всё, но на помощь не придут. Никто тебе здесь не поможет. А своим криком только разозлишь их,– голос его был спокойным, с нотками грусти.

Ева не знала, стоит ли ей с ним заговаривать. Страх перед жутким незнакомцем всё ещё лишал её речи. Она попятилась в свой угол и села на пол.

Время тянулось долго и мучительно. Из-за стены доходил запах готовящейся пищи, слышался стук посуды и сдержанные голоса. Наверное, там кухня, подумала она. Неужели этим женщинам совершенно наплевать на то, что творится у них за стеной?

Минут через двадцать за стеной всё стихло, и подвал погрузился в тишину. Её невольный сокамерник некоторое время ходил из угла в угол, напоминая ей загнанное животное. И она каждой клеткой тела ощущала напряжение, исходящее от него. Потом он подпрыгнул и ухватился руками за металлическую перекладину под потолком, послужившую ему турником. Его тело методично поднималось вверх, совершая резкие уверенные движения. Она видела его напряженные мышцы во всей красе: широкая спина, крепкие руки. Такому упорству можно было только завидовать – находясь в плену, стараться держать себя в форме. Новая едва заметная тень надежды сверкнула в её сознании. Его уверенность в освобождении грела ей душу.

Боковым зрением Ева увидела силуэт, промелькнувший из-за простенка. Безликая женщина в тёмном, ссутулившись и вжав в плечи голову, просунула между прутьев небольшую миску. Она поставила её на пол и удалилась так же быстро, как и пришла. Незнакомец спрыгнул на пол, взял миску и подошёл к ней.

—Ешь, – сказал он и протянул её.

Содержимое миски вызвало ужас и отвращение - внутри были намешаны остатки и объедки из того, что, по-видимому, являлось обедом её похитителей. Обкусанные куски хлеба тонули в смеси крупы, невнятной жидкости и костей.

—Не буду! – она замотала головой. – Вы что, издеваетесь?

Незнакомец снисходительно улыбнулся. Он снова присел перед ней на корточки и заглянул в лицо.

— Послушай меня. Давай я тебе слегка опишу ситуацию, в которой ты оказалась. Ты похищена. Эти люди достаточно серьёзные для того, чтобы смотреть на твои капризы. Ты будешь спать там, где тебе скажут, есть то, что тебе дадут, ходить в туалет вон в ту дырку в полу и сидеть тихо-тихо, если не хочешь быть избитой, - его голос был тихим и раздраженным. - Я нахожусь в такой же ситуации, как и ты. Не подумай, что мне всё это нравится, и я смирился. Но это нужно сделать,… если хочешь жить.

Её щёки обжигали слёзы. Сердце тоскливо сжималось. Перед глазами плыли мутные картинки её здесь пребывания. Было страшно и противно до тошноты от всего сказанного.

—Кто эти люди? Для чего я им?- произнесла она сквозь слёзы.- Они меня убьют?

Незнакомец тяжело вздохнул.

— Я бы тоже хотел знать ответы на эти вопросы. Я хочу знать это уже на протяжении трёх месяцев…

***

Хасан сидел в темноте своего кабинета. Окна плотно зашторены. Только свет монитора отбрасывал голубой отблеск на суровое лицо. Он нервно пролистывал записи камеры наблюдения, и челюсти его жестоко сжимались.

Злость от того, в какую сторону повернулась ситуация, распирала его изнутри. Он ожидал всего, что угодно, только не этого. Всё утро он находился в нервном напряжении от предвкушения просмотра. Его мозг рисовал ему страшные картины расправы над девчонкой. Он видел сцены насилия, кровь и мысленно слышал её беспомощный крик. Но ожидания его не оправдались.

— Ах так, да… Значит вы подружились? Значит ты добрый у нас?- пальцы Хасана нервно случали по столешнице.- Ладно, посмотрим, что ты будешь делать через недельку-другую, когда захочешь жрать…

Хасан резко отъехал на стуле от компьютера, встал и направился к двери. На мониторе мелькала рябью картинка видеозаписи. На ней , вжавшись в угол, на полу сидела Ева.

*** Макс

Я сел на лежак, прислонившись к стене, в моей руке была миска с едой. Я совсем не был удивлён тому, что девчонка отказалась есть. Вспоминая свои первые восемь дней, когда я отказывался принимать это от них, я содрогнулся. Лишь на девятый день, когда разноцветные круги перед глазами стали закрывать мне обзор, я, шатаясь, дошёл до миски и через силу съел её содержимое полностью.

С того дня я чётко знал, что это просто необходимость, принимая еду, как противное лекарство, давя в себе чувство тошноты. Благо делать это приходилось всего один раз в день.

Есть хотелось мучительно и нестерпимо, до боли, до галлюцинаций. Наверное, Хасан специально построил эту камеру недалеко от кухни, чтобы запахи, доносящиеся оттуда, причиняли мне ещё большие мучения.

Иногда вечером я ложился на матрас, закрывал глаза и представлял себе кофе. Крепкий, чёрный, только что приготовленный в турке. Я видел его так чётко, что начинал ощущать во рту его терпкий вкус. Кофе был одной из моих сильнейших слабостей. Его отсутствие я переносил больнее всего. Иногда мне казалось, что если бы сейчас мне предоставили выбор – мясо или кофе – я бы выбрал последнее.

Отогнав от себя воспоминания, я начал есть, доставая еду из миски руками. Сбоку краем глаза я видел брезгливый взгляд, обращенный в мою сторону. Я мог бы уйти за перегородку и сделать это в одиночестве, не сопровождаемый её презрением. Мне было унизительно есть подобно дикарю, но я обязан был сделать это для неё. Она должна побороть в себе это чувство омерзения ради жизни, так же, как сделал когда-то я. Пускай сегодня она останется голодной, но возможно завтра или через несколько дней она будет есть, а значит, будет жить.

Опустошив миску, я швырнул её к решётке, зная, что через несколько минут придёт женщина-тень и с опаской заберёт её, чтобы завтра в то же время принести в ней следующую порцию помоев.

Наверное, следовало бы напоить девчонку, потому что без воды она долго не продержится. Вспомнив это, я взял жестяную мятую кружку и набрал воды, стекавшей в пространство дырки-туалета, подошёл к ней и протянул ей воду.

— Я понимаю, почему ты отказываешься есть. Со временем это пройдёт. Но от воды я не рекомендую тебе отказываться, потому что в случае обезвоживания ты и недели не проживёшь.

Снизу на меня смотрели большие глаза, наполненные слезами, невероятно синие, красивой правильной формы с длинными изогнутыми ресницами. Выражение её глаз по-детски испуганно-удивлённых приводило меня в замешательство.

—Она что, из туалета? – тихо, почти обреченно спросила девчонка.

—Ты должна пить, понимаешь? Да, она течёт прямо в туалет, но она чистая.

—Не буду! – обиженно, как ребёнок, произнесла она, замотав головой.

Я схватил её за руку, вложил кружку ей в руку и почти закричал.

—Пей немедленно!

От моего крика она вздрогнула и судорожно стала воду, проливая на себя большую её часть, не спуская с меня глаз, за ужас в которых мне стало стыдно.

Отходя, я услышал за своей спиной жалостные всхлипывания. Плюхнувшись на лежак, я отвернулся к стене и закрыл глаза.

Меня разбудил плач, услышанный сквозь сон. Я встрепенулся, соображая, где я и сколько сейчас времени. В камере было ещё светло. Наверное, я проспал не больше часа. Девчонка в углу почти скулила. Я сходил умыл лицо, намочил голову, чтобы взбодриться, и подошёл к ней.

—Ну ладно, прости, что я ору! Просто здесь не место для того, чтобы привередничать. Ты должна…

—Я в туалет хочу, – прошептала она, перебив мои слова.

—Туалет вон там в углу, - чуть смутившись, я показал ей место.

— Я не смогу это сделать при вас! Мне стыдно! Там даже двери нет! – в её крике было столько отчаяния и боли.

— Ну хочешь, я отвернусь, глаза закрою...уши...ну или чего ты там делать будешь…

Но мои слова только вызвали новую волну рыданий. Я присел перед ней.

—Давай так сделаем: я буду стоять здесь в самом дальнем углу, я сделаю вид, что ничего не происходит, а ты просто сделаешь свои дела. Ты понимаешь, что тебе придется это делать, хочешь ты этого или не хочешь, потому что в ближайшее время здесь комфортабельный туалет с биде не появится. Я тоже человек, если ты ещё не успела этого заметить. И у меня так же есть надобности. Мне точно так же стыдно делать это при тебе. Так что у тебя есть выбор: пойти туда или остаться здесь и лопнуть, - я заглянул ей в глаза, ожидая реакции.

—Только тогда отвернитесь, пожалуйста,- её глаза почти умоляли.

Я кивнул и встал в её угол, прислонив голову к холодным прутьям решётки. Через полминуты я услышал тихое журчание и невольно улыбнулся.

***

Как же стыдно! Ева была готова провалиться под землю, чтобы не испытывать этого чувства. А ведь это ещё не самое страшное, что ей предстоит, подумала она, мысленно подсчитывая свой цикл. Она возвращалась в свой угол после посещения «туалета» и чувствовала, как горели её щёки. Голова была тяжёлая, да и дышалось как-то с трудом.

Он стоял в углу, прислонившись к прутьям и прикрыв глаза. Ева подошла сзади, шепнув «Спасибо». Незнакомец направился к своему пристанищу. Он сел на матрас, облокотившись на стену, и закрыл глаза. Ей было интересно, о чём он думает сейчас? Почему его настроение так часто меняется? Он то возится с ней, то кричит так, что её парализует. Он сказал, что находится здесь уже три месяца. Какой кошмар! Неужели за это время некому было его спасти? Неужели всё потеряно?

Когда она думала об этом, то ей становилось страшнее и страшнее от осознания того, что если спасения не будет, то и смысла в их долгом содержании нет. Не будут же похитители всю оставшуюся жизнь держать их в клетке, как комнатных зверюшек, кормя объедками и заставляя публично опорожняться. Подумав об этом, она дала себе клятвенное обещание в случае возвращения домой никогда больше не посещать зоопарки, осознавая теперь себя на месте тех животных, муки которых люди радостно ходят показывать своим детям.

Ева села в свой уголок, её стопы стали уже бесчувственными от долгого соприкосновения с ледяным каменным полом. А вот бок неприятно холодила стена, на которую ей приходилось опираться. Она закрыла глаза, мысленно представляя перед собой маму, нежно окутывающую её одеялом. Сейчас бы та напоила её горячим молоком со сливочным маслом – маминой любимой панацеей от всех недугов, вещью, которую Ева ненавидела с детства, но которую так сейчас хотела бы ощутить на своих губах. Наверное, мама сейчас сама лежит в кровати, обессилевшая от слёз и неизвестности, что с её дочерью. А папа мечется по квартире с телефонной трубкой в руках, поднимая все свои немногочисленные старые связи. Как они пережили эту ночь? Сейчас им тяжелее, чем ей. Ева по крайней мере знает, что пока жива. Она так долго жила в раю, окружённая их заботой, казавшейся ей чрезмерной, которую Ева считала оковами на ней. Она совершенно не ценила то, что они рядом. Это всегда казалось само собой разумеющимся, нерушимым. А теперь она отдала бы всё на свете, чтобы поменять её новую тюрьму на их оковы, которые защищали её от жестокости внешнего мира.