При въезде невесты принца В. в город Б., молодой солдат, стоявший на карауле для наблюдения за порядком, беспрестанно упрашивал некоторых дам, чтобы они не выходили за означенную черту; но дамы не обращали внимания на его слова и все подавались вперед. Наконец солдату наскучило упрашивать неумолимых, он обнял одну из прелестниц и начал ее целовать.
На крик ее и громкий смех окружающих, прибежал офицер и закричал на солдата: «Что ты делаешь? Ты с ума сошел!»
«Никак нет, ваше благородие», — отвечал караульный, — «это небольшое наказание: кто не хочет слушать, тот должен почувствовать».
«Позвольте спросить, что изображает сия картина», — спросил военный комиссар в картинной галерее у генерала своего.
«Ужель вы не знаете? Она изображает, как израильтяне питаются манною в пустыне. Вы сами часто таким образом потчевали армию», — присовокупил с улыбкой генерал.
«Зачем же ваше превосходительство изволили водить нас по пустыням?» — отвечал комиссар.
Заимодавец, встретившись с должником своим на улице, убедительно просил его об уплате. Должник бранил его, и, наконец, сказал: «Оставь меня в покое, ты несносный человек, или ты думаешь, что я только тебе одному должен?»
Изумленный сим приветствием, заимодавец смиренно удалился.
Когда известный храбрый мореходец Гевке в юных летах, отправился с отцом своим в первый раз в море, то отец ему сказал: «Сын мой, приучайся к службе, веди себя хорошо; я надеюсь, что ты со временем будешь капитаном корабля».
«Капитаном корабля?» — возразил мальчик, — «Нет, батюшка! Если б я не надеялся быть адмиралом, то никогда не пустился бы в море!»
В В. приказано было объявлять об умерших в публичных ведомостях, с изъяснением, какою болезнью страдал умерший, и получал ли от врача помощь. Вследствие сего было напечатано следующее извещение:
«3-го числа сего месяца деревенский учитель Мартин Генгер умер от воспаления в желудке, с помощью уездного лекаря К.»
Славный оратор Ерскине посетил однажды адвоката Бельфура, который между юристами был известен высоким стилем и кудрявыми выражениями речей своих. Бельфур лежал на диване с обвязанной ногой.
«Что с вами случилось?» — спросил Ерскине.
«Увы!» — отвечал со вздохом Бельфур. — «Прогуливаясь в романтическом саду моего брата, любовался я красотами природы соседственного поля, где златые класы наклоняли выи под тяжким бременем изобилия глав своих. Желая насладиться чистейшим ароматом, вздумал я перелезть через забор; достигая вершины оного, и будучи близок к цели желаний своих, я нечаянно упал — и вот следствие сей вольтижировки».
«Благодарите Бога», — сказал Ерскине, — «что забор не был так высок, как ваш стиль: тогда бы верно сломили вы себе шею».
Богатый лорд Б. прибыл в Лондон. При огромном имении, был он весьма ограниченного ума. Скудоумием и неловкостью в обращении, сопряженными при этом с надменностью, служил он посмешищем другим, так, что не только за глаза, но и в глаза издевались над ним.
Выйдя однажды из терпения, жаловался он на сие герцогу Йоркскому следующим образом: «Ваше Высочество! Здесь забавляются на мой счет! Положим, что я, как уверяют, не умнее других; но все стараются доказывать, что я ничему не учился; вот это вздор! Я совершенно знаю правила травли оленей и кабанов; берусь управлять быстрейшим конем; знаю все таинства псовой охоты;— не довольно ли этого? Укоряют меня, что я не понимаю латинского языка! Как можно требовать, чтобы люди с моим состоянием знали латинский язык как Гомер!»
Вестрис, славный парижский танцор, величал себя dieu de la dance (богом танцев). Лучшая из его позиций на сцене была та, когда он стоял несколько минут на одной ноге, с распростертыми руками. В Лондоне появилась карикатура на Вестриса, которая изображала его в упомянутом положении, и подле него гуся, стоящего также на одной ноге, с распростертыми крыльями, с надписью: «гусь перещеголял»!
Во время пребывания императора Иосифа II в Нейштадте, Фридрих Великий просил принца де Линя, представить ему некоторых офицеров из императорской свиты. Принц представил генерал-адъютанта графа д'Альтона и графа Пелегрини. Король просил их подойти поближе, извиняясь близорукостью.
«Ваше Величество на войне имели быстрые глаза и дальновидный взор!» — возразил принц.
«С помощью зрительной трубы», — отвечал король.
«Поистине», — воскликнул принц, — «я почел бы себя счастливым, если бы нашел сию трубу; но впрочем, она была бы для моих глаз столь же бесполезна, как Скандербергов меч Амурату».
«Боже мой, как несчастлив этот человек!» — сказала сострадательная женщина, увидев слепого, который ощупывал палкой дорогу, — «Он даже днем ничего не видит, что же будет с ним ночью? Тогда он, верно, расшибет себе голову».
Прогуливаясь в прекрасном саду на Аптекарском острове, любовался много различными произведениями природы. Я не мог удержаться от восторга, видя собрание столь редких растений. Сопровождавший меня, хотел показать знание свое и разделить со мною восторг мой, сказал: «Какое богатство! Здесь можно найти растения всех наций!»
Бедный изнуренный человек, питавшийся милостынею, и со всею бережливостью откладывавший по несколько копеек, чтобы иногда купить для подкрепления здоровья бутылку вина, увидел пьяного, лежащего во рву. Он подошел к нему и пособил вылезти изо рва.
«Что с вами случилось?» — спросил нищий.
«Ах, друг мой, я очень болен», — отвечал пьяный.
«Увы!» — возразил нищий, — «если б вы мне уделили половину вашей болезни, то мы оба были бы здоровы».
Молодого вертопраха, который, хотя весьма плохо говорил по-французски, но всегда старался показать знание свое в сем языке, однажды спросили где он обучался?
«J'ai été un âne à Gottingen et encore un âne à Leipzic», — отвечал он.
Некоторый хозяин выхвалял прекрасное расположение маленького сада своего.
«Однако вы должны принять меры, чтобы лягушки не померли от жажды в бассейне вашем», — сказал один проказник.
«Весьма не острая шутка», — возразил хозяин, — «вам известно, что в прошедшем году утонула в нем женщина».
«Помню, помню!» — отвечал остряк, — «но мне кажется, что она хотела вам только польстить!»
В трактире большого города, сделался шум. Явился частный пристав, и, рассмотрев дело, велел взять буянов. Сойдя с крыльца, увидел он студента, порядочной фамилии, который в пьяном онемении стоял у стены, и рассуждал сам с собою руками. Узнав его, хотя было уже темно, частный пристав с досадой сказал ему: «Не стыдно ли, сударь, вам, человеку хорошей фамилии, буянить тут же с негодяями!»
«Извините, государь мой», — отвечал студент, — «я не в этом трактире пил, а вот в том, напротив».
Генерал Л. велел офицеру генерального Штаба увеличить карту того местоположения, где ему надлежало стоять со своей дивизией. Когда офицер, окончив свою работу, принес ему карту, то генерал, взглянув на нее, вскричал: «Э, братец! Да ты бы ее прибавил только в ширину, а в длину-то она и так была слишком велика!»
Тот же генерал, не умея различать означения местоположений на карте, спросил, указывая на горы: «Это что за витушки?» Ему сказали, что это горы.
«Ну, а это?» — спросил он еще, указывая на такое место карты, где было гладко. «Это означает поле, где должна быть расположена дивизия вашего превосходительства», — отвечали ему.
Генерал отправляется к своему корпусному командиру с картою, и говорит: «В. В. П! Выбрали мне местоположение, но до него далеко идти, вот не лучше ли нам поместиться здесь, где гладко», — примолвил он, указывая на море, близ которого находились войска.
Во время приязненных свиданий императора Александра с Наполеоном в Тильзите, генерал Платов, на одном смотру, пристально глядел на императора французского, так, что один из свиты сего последнего сказал ему с удовольствием: «Верно император наш изумляет вас?»
«Нет, батюшка, не император», — отвечал Платов, — «а конь, на котором он сидит: больно хорош разбойник!»
По низвержении Наполеона, все придворные его явились с поздравлением к королю.
Один из знатнейших сановников бывшего Императора, когда дошла очередь ему обратиться с речью к Людовику XVIII-му, с восторгом сказал: «Ваше Величество! Ваши победы! Гром вашего оружия! Маренго!»
По старой привычке, он все думал, что говорит Наполеону.
Почтамтский служитель, провозя от одного журналиста в газетную экспедицию несколько десятков экземпляров вновь вышедшего номера его журнала, потерял одну книжку; спохватившись на месте уже об этой потере, он возвратился к журналисту и, объявив свою беду, просил заменить потерянную им книжку новой.
Журналист, желая придать важности своему журналу хоть в глазах старого драбанта, может быть потому, что публика не оказывала ему этого уважения, начал его бранить, ругать. Старик упрашивал, напоминал ему о своей бедности, о своей подчиненности, но журналист был неумолим. «Пусть тебя мошенника накажут, поколотят, ты этого стоишь, а книжки я тебе не дам».
«Ну, коли так, ваше благородие», — отвечал старый солдат, — «так и Бог с вами! А до палок дело не дойдет: ведь я за гривенник найду любую книжку вашего журнала — только и убытку-то».
Журналист затопал ногами, а почтамтский служитель поклонился ему и ушел.
Забывчивость часто бывает свойством, не зависящим от ума. Один французский профессор, взяв перо, когда ему надобно было подписывать свадебный контракт свой, думал, думал, и наконец спросил у своего знакомого: «Как бишь меня зовут, братец? Право, никак не могу вспомнить».
Другой ученый, в день своей свадьбы, покуда молодая жена его раздевалась, занялся чтением какой-то важной для него книги. Наконец ему доложили, что пора идти в спальню. Пришедши туда, он удивился, увидев молодую женщину, и вскричал: «Да, да, да! Ведь я сегодня женился!»
Врач лечил больного от воспаления легких. Больной умер. При вскрытии тела умершего, находился молодой врач, который, рассматривая легкие, сказал с усмешкою ординатору: «Посмотрите, господин доктор, легкие совершенно в здоровом состоянии, а вы пользовали усопшего от воспаления оных».
«Это служит к моей чести», — возразил врач, — «Теперь ясно видно, что я вылечил воспаление легких: а что он умер от другой болезни, в том я не виноват».
Молодой литератор почитал себя великим красавцем и знаменитым поэтом. Он был уверен, что все в него влюбляются, а когда шел по улице, то с гордостью смотрел в окна домов.
Однажды идет он; девушка подбежала к окну и пристально на него смотрит. Поэт прошел горделиво. «Иван!» — говорит он слуге, за ним идущему, — «Что? Смотрит?»
«Смотрит, сударь», — отвечал слуга.
«Ну! Пускай страдает!»
Кадет, выпущенный недавно из корпуса, стоял у камина и грелся. «Вы верно озябли?» — спросила его одна дама.
«Нет», — отвечала приятельница ее, — «он желает привыкнуть к огню».
Весьма посредственный живописец, написал две картины: Девкалиона и Фаэтона. «Нравятся ли вам эти картины?» — спросил он знатока.
«Они довольно хороши», — отвечал знаток, но только не на своих местах висят: Фаэтона надлежит поместит в огонь, а Девкалиона в воду».
В некотором обществе был за столом разговор о экономии. Представляли примеры, что бережливостью много можно выиграть. «Посмотрите, господа», — сказал хозяин, показывая гостям своим ножик, — «к этому ножу были уже приделаны три черенка и два лезвия, а он все еще кажется новым».
В Булони, во время войны англичан с французами, молодому английскому матросу удалось убежать из плена. Он достиг морского берега, и близ оного скрывался в лесу. Там, с помощью карманного ножа, сделал он из древесной коры челнок, в котором намеревался при удобном случае доплыть до какого-либо английского судна. В ясную погоду влезал он на высокое дерево, стараясь увидеть вдали английский флаг.
В один день он действительно увидел английский крейсер. Он немедленно слез с дерева, и потащил к берегу челнок свой; но к несчастию, его увидели, и в ту самую минуту, когда он почитал себя свободным, его снова обременили цепями. Сначала почли его шпионом, но увидев слабый челнок, в котором он хотел спастись, уверились в противном. Многие желали видеть сего матроса и челнок его. Наполеон приказал его привести к себе, и расспрашивал о намерении его. Пленный со всею откровенностью и простотой во всем признался. Юноша сей понравился Наполеону, и он приказал ему просить для себя какую-либо милость от него.
«Я больше ничего не желаю, как возвратиться в отечество свое».
«Вероятно, у тебя осталась там любезная?»
«Нет, у меня там бедная престарелая мать, которую я желаю видеть и своими трудами кормить».
«Ты увидишь ее», — сказал Наполеон, и тотчас дал повеление отправить молодого матроса на английский корабль. Он прислал ему значительную сумму денег, и просил поклониться от него матери. «Она должна быть почтенная женщина, потому что имеет такого доброго сына», — сказал Наполеон.
Учитель, приходя на лекцию, мало находил учеников: они являлись к окончанию, чтобы попасть только на перекличку. Решившись прекратить злоупотребление, учитель тотчас по приходе начал запирать двери, не впускал никого, и читал лекции двум, трем, которых заставал в классе. Все остальные оставались за дверьми, и, сойдясь толпою, колотили в двери кулаками и палками.
Учитель, не внимая ничему, читал, по окончании лекции делал перекличку; ему отвечали из-за дверей. Однажды, в июньскую жару, ученики принесли полено, и стали давать сильные удары в дверь. Учитель остановился.