Помоги проекту - поделись книгой:
Ничего не скажешь — стерва. Все они такие, все бабы…
Тяжело вздохнув, Аналитик уселся перед огромным на всю стенку японским телевизором. Взял в руки пульт, повертел, лениво, от нечего делать включил услужливое чудо азиатской техники.
— Тебе кофе сюда принести?
— Давай, — сипло произнес он.
На экране появилось изображение популярного телеведущего нехитрая беседа о СПИДе и его последствиях. Собеседник — то ли сексопатолог, то ли СПИДолог, то ли хрен его знает кто еще, с преувеличенно любезной улыбкой щурился в телекамеру.
Аналитик почему — то поймал себя на мысли, что телевизионный диалог неожиданно увлек его. Листьев с непонятным энтузиазмом говорил о вагинальном акте: «у вас были такие акты, у меня были такие акты, у всех телезрителей были такие акты…»
— Твой кофе…
— Спасибо.
Она опустилась рядом, растерянно посмотрела на телеэкран.
— А он потолстел, — произнес Аналитик только потому, что надо было что — нибудь сказать — не сидеть же просто так!
— Кто?
— Ну, этот, Листьев…
Хмыкнула — будто бы он, Аналитик, чего — то не понимал, и ему надо было бы теперь втолковывать самые что ни на есть очевидные вещи.
— Ничуть. Не знаю, мне кажется, такие мужчины всегда нравятся женщинам… Во всяком случае, немало моих подруг запросто бы отдались ему…
Аналитик хотел было сказать, что при желании, будь под рукой компьютерная сеть, он наверняка мог бы и назвать имена её подруг, которые запросто отдавались Листьеву — и не гипотетически, а совершенно реально, но промолчал; ссориться из — за такой ерунды, как ведущий «Часа пик» не имело смысла.
— Честно говоря раньше, когда он вел «Поле чудес», он мне почему — то меньше импонировал. Не понимаю только, почему именно… И не только мне…
Внутри Аналитика стал постепенно расти холодный пузырек гнева — непонятно почему, вроде бы, никаких оснований для этого не было.
— Ну, это все женщины так думают… Отлично подобранный имидж — видишь, сейчас в семейных домах уют и покой, окна во всех этих жутких Медведковых и Чертановых горят, застиранные шторки светятся, народ с работы пришел, мужики шляются по неубранной квартире в грязных майках и рваных шлепанцах на босую ногу, думают, как бы с пользой для себя вечер убить, женщины детей своих сопливых из садиков позабирали, обстирали, обштопали и накормили, теперь отдыхают. И он — такой же, домашний, родной, без пиджака, с широкими подтяжками всем на обозрение, почти что член семьи… «Поле чудес» — блеск, шик и элегант, строгий костюм, бабочка, и так далее… Вроде бы красиво а — далеко от народа. Подтяжки и простая рубашка ближе. Как говорил классик — «будь проще, и к тебе потянутся массы». А женщины из народа — как животные: они такое неосознанно чувствуют… И ценят.
«Женщины из народа» были реактивным, почти бессознательным ударом честолюбца и ревнивца за «импонирование Листьева» — родители новой жены, простые потомственные пролетарии, полжизни отдали родному Кировскому заводу в славном городе на Неве.
Она поняла, обидчиво поджала губы, но, не найдя, как возразить, спросила только:
— Не понимаю — он тебе что — не нравится?
— Листьев?
— Я о нем говорю…
Он лишь неопределенно передернул плечами — мол, я весьма далек от всего этого.
После этого в полумраке зала повисла тяжелая, томительная пауза — были слышны только энергичные реплики ведущего «Часа пик» о коитусе, от которых внутренний пузырек раздражения внутри лишь увеличивался.
Коитус — тьфу, слово какое — то собачье… Чем — то койота напоминает.
Поняв, что пауза чрезмерно затянулась, Аналитик не нашел ничего лучшего, как поинтересоваться:
— А тебе?
— Мне — нравится…
— Чем? — спросил он, отодвигая от себя чашечку с кофейной гущей.
— Ну, не знаю…
— Насчет подтяжек мы уже разобрались, — жестко улыбнулся Аналитик, — а что еще? Усы?
— А чем плохо? Если идут, то… — начала было она, однако не закончила фразы — в последнее время её часто перебивал муж:
— Ну, один нью — йоркский таксист как — то пел — «бабы любят чубчик кучерявый… ты не вейся на ветру…» а еще, оказывается, и усы. Пшеничные, жесткие — как проволока. Чтоб щекотали в разных местах. Да?
Она выразительно посмотрела на мужа, взяла чашку с уже застывшей кофейной гущей, пошла на кухню мыть (приходящая домработница уже была отпущена), походя едва заметно передернув плечами — мол, если ты такой циник и скептик, то о чем только с тобой можно говорить?
Аналитик с силой нажал на пульт дистанционного управления — изображение, собравшись на мгновение в одну точку в центре экрана, пропало.
Лениво, словно нехотя поднялся, взял трубку радиотелефона.
— Алло? Машину к дому…
— Уезжаешь?
Он поставил трубку на место, прошел на кухню, остановился в дверях.
— Да.
— Когда тебя ждать?
— Не знаю, — ответил Аналитик, стараясь не встречаться с женой взглядом, — всего хорошего…
Огромная представительская машина, подобно авианосцу «Киев», плавно плыла по одной из центральных улиц, в угарных бензиновых волнах. Аналитик, сосредоточенно глядя в какую — то только ему известную пространственную точку впереди себя, размышлял…
Нет, все — таки женщины, конечно, сучки и змейки, но с ними надо помягче. Тем более, что сам прекрасно понимал, на что шел, взяв в очередные жены молодую, на двадцать один год младше.
Ее можно понять, ей ведь хочется чисто биологической близости (в любовь Аналитик не верил), а ты уже и трахнуть не можешь. Интересно, а у Президента такие проблемы когда — нибудь возникали? Говорят, что у пьющих людей тоже не стоит. Спросить бы, да неудобно как — то…
Как бы то ни было, но надо идти на компромисс. Надо собраться с силами, отрешиться от службы, поесть несколько дней грецких орехов с медом, свежей зелени с Центрального рынка, посмотреть порнушку какую— нибудь повеселей. Ведь не такой же он и старый — должно получиться!
Встанет, стервец — куда он денется!
Машина плавно остановилась у светофора. Еще несколко перекрестков, потом — поворот на тихую улицу, потом еще перекресток — и все, высокие ворота, отодвигаемый электромотором железный занавес ворот.
Да, теперь в жизни главное — компромисс. Максимум доверия, хотя бы показного, максимум готовности на этот компромисс пойти…
Чеченские события, наверное, явились катализатором все растущего недоверия к Президенту: ведь говорил же он ему тогда, говорил, что нельзя идти на такие вещи, а он не послушался… Надо было пойти на компромисс.
Ну, хочешь неприятностей — слушай и Премьера, и Пашу — мерседеса, и всю свою камарилью. Не понимаешь — они ведь тебя специально на очередные ошибки толкают, чтобы твой рейтинг понизить, кроме того, и одному, и другому это выгодно: первый зарится на нефть на шельфе Каспия, вопрос, как пойдет нитка нефтепровода. и Чечня — ключевой момент; второй — после скандала с убийством репортера из одной столичной газеты, к которому он, как совершенно точно знал Аналитик, был косвенно причастен, видимо, решил, что геройски захватив мирный город силами одного парашютно — десантного полка, станет победителем, а победителей, как известно, не судят…
Дурак.
Как бы то ни было, но теперь, после многих тысяч трупов в Чечне рейтинг Президента снизился до рекордно низкой отмелей. Извечное российское нытье, извечная тяга к достоевщине, заложенная, наверное, на генетическом уровне, приобретают новую окраску — мы, де, нация уродов, палачей, вандалов, мы — нация мародеров и насильников.
А кто виноват?
Тот, кто отдал приказ.
А кто отдал приказ?
Понятно кто — Президент…
Нечто подобное уже было в США — после Вьетнама, Сонгми, Сайгона и т. д. Кого сделали козлом отпущения? Лейтенанта Колли? Пилотов В–52 и F–4? Создателей и распылителей «эйджент оранжа»? Ни хрена — Ричарда Никсона сделали козлом. И на тебе — отель «Уотергейт», якобы кража якобы документов конкурирующей партии. И турманами полетели со своих мест их аналитики, советники, все, кто был со причастен. Так что сопричастность — вещь — то, конечно, хорошая, но — палка о двух концах. А палкой, как известно, можно ведь и по шее…
Неожиданно проблема предстала перед Аналитиком очень ясно и предельно очерченно — по зарез нужен Национальный Герой.
Кто?
Загадка…
Надо убедить широкие народные массы, что Россия — по — прежнему великая страна, коль в ней есть замечательные и благородные люди, как…
Как кто?
Во всяком случае, очевидно одно — на сегодняшний день ни Президент, ни один из его окружения на такового не тянет.
Паша — мерседес?
Да матери погибших солдат в телевизор плюют, как только его видят. К тому же армия настроена к мерседесу крайне отрицательно — 92 % процента офицеров. «Своими действиями он отдает армию в наши руки», — сказал один бесноватый оппозиционер, и знал, наверное, что говорил.
Так что Паша — мерседес пойдет в качестве Национального Героя разве что в анекдоте — наряду с Петькой и Василием Ивановичем да штандартенфюрером фон Штирлицем.
Ну, хорошо, допустим, все — таки — сам Президент?
Грубо, топорный официоз, и результат будет прямо противоположный — теперь не 1991 год, когда он перед Белым Домом с танка выступал.
Не — а.
Ну, хорошо, не Президент, предположим — известный Правозащитник, представитель по правам человека, активно выступающий против войны в Чечне, которого в свое время, кстати, активно гонял КГБ. Внешне — все сходится: безукоризненное диссидентское прошлое, никогда не был стукачом, в меру интеллигентен, всегда чисто выбрит, скромен, хорошо говорит, внушает безотчетную симпатию. Недавно выдвинут на Нобелевскую премию мира. С месяц назад одна влиятельная газета поместила заголовок: «Спасет ли он честь России?» Однако, если разобраться, то все — таки не годится: прежде всего потому, что плотно завязан на одну политическую партию, которую Президент, мягко говоря, не очень любит. Попадание явно не в «десятку» — где — то шесть, семь баллов, почти что «молоко»; Правозащитник вполне может потянуть на «шестерку» или «семерку», однако — не то. Двадцать пять процентов русских полностью поддерживают войну в Чечне, это — точно. Промывание мозгов по «ящику» — великое дело; свято верят и в «единую и неделимую», и в «криминальный заповедник». Значит, для каждого четвертого известный Правозащитник — враг нации, которого надо бы не в герои прочить, а торжественно повесить на задранном в чеченское небо танковом дуле перед телекамерами ВоенТВ под долгие, продолжительные апплодисменты российского генералитета.
Но — пока рано; Правозащитника лучше использовать, как занавеску, пусть и прозрачную, как подтверждение верности священным принципам демократии: мол, езжай — ка ты на Запад, расскажи о мародерах, бездарных солдафонах и кровожадных летчиках— убийцах, как они там за «боевиками» с детскими колясками в Грозном охотились, а факт твоей поездки сыграет только на руку теперешней власти — видите, дорогие буржуины, мол, как мы либеральны и плюралистичны, коль разрешаем острую критику нас же самих за наши же деньги, кстати говоря!
А за занавеской делай все, что хочешь — стыдно, когда видно.
Да, когда у нации нет своего Героя, его надо выдумать…
Аналитик поднялся со своего места и прошелся по кабинету. Мысли работали ясно и четко, нужные формулировки возникали сразу же, сами по себе — как на автопилоте. Его охватило такое чувство, которое, наверное, должен испытывать летчик в ту самую секунду, когда тяжелый боевой СУ‑35 отрывается от бетонной полосы, когда он чувствует всем естеством — лечу, все нормально! Сейчас вот только развернусь в сторону Грозного, и…
Он опустил жалюзи, налил себе из термоса кофе, поставил перед собой чашечку и, растерянно размешав серебряной ложечкой сахар, откинулся на спинку стула.
М — да, Правозащитник не пойдет.
Никак.
Нужен человек относительно нейтральный, никоим образом не связанный с политическими симпатиями и антипатиями народонаселения.
Кроме того — и Аналитик теперь не то чтобы понимал — чувствовал это всем своим нутром — Национального Героя можно сделать только из трупа.
Причины?
Уйма.
Ну, во — первых, смерть (насильственная) всегда накладывает покров тайны — кто, зачем, почему? Незначительных людей, как правило, не убивают, только собутыльников по бытовухе.
Во — вторых, убийцы (если действительно планировать убийство, криминальный русский «Уотергейт») послужат подсознательным воплощением «образа врага» — ужасный и коварный генерал Дудаев с его мифическими террактами широким народным массам давно приелся. В терракты, наверное, уже сами чеченцы не верят. Убийца известного, любимого всеми человека — персонофицированное зло; лучше, если им станет уголовник, профессиональный киллер (модное слово и на слуху), Чикатило, бандит с большой дороги. Поэтому несчастный случай отпадает — не тот резонанс.
В — третьих, насильственная смерть сразу же вызывает к жизни фразы — вздохи и фразы — стоны — «ах, сколько бы он еще мог сделать, если бы его не убили, как бы еще облагодетельствовал человечество!..»
В — четвертых, по законам жанра, апокриф получается только из трупа. Театр маркиза де Сада, музей восковых фигур мадам Тюссо, «список Шиндлера»: «черный человек», якобы отравивший Моцарта, застреленные Столыпин и Колчак, казненный в Екатеринбурге последний монарх, объявленный впоследствии святым, убитый снайпером Джон Фицжеральд Кеннеди, снаркоманившийся Элвис Пресли, загадочно умершая Мерелин Монро, маньяк, стрелявший в Джона Леннона…
Умерли бы они по классику: «на простынях голландских да на кровати медной», перетирая старческими беззубыми деснами манную кашу — не тот, не то, не то…
Как — понятно: преднамеренное убийство. Не зря ведь тогда бросился Аналитику подзаголовок в газете — «Жертвоприношение». Интуиция — сокращенный прыжок сознании, все правильно.
Кого?
Надо думать…
Аналитик думал весь вечер, всю ночь и весь последующий день. Однако ничего путного в голову не приходило: ход его мыслей почему — то шел только в направлении теперешних политических деятелей.
Сидя перед телевизором, он пил заботливо приготовленный крепкий кофе, неприязненно смотрел строго дозированную чушь о Чечне, искоса поглядывал на жену: как ты?
Продолжаешь дуться?
Ну — ну, продолжай…
Казалось, она за то короткое время, что жила тут, еще не освоилась с себялюбивым и эгоистическим комфортом роскошного жилища Аналитика — реакция вполне объяснимая, если учесть, что раньше всегда жила в коммуналке.
— Прости, — произнесла она мягко, — я никак понять не могу — а чем ты там у себя на службе занимаешься?
Поделиться книгой: