Проклятье Ван Гога

— Ты ведь не собираешься читать мне лекции, — поддразнила его Ева, с особой грацией спрыгивая со стула.

Нет, лекции ему читать не пристало: Кейн хотел сделать с ней вещи похуже, чем просто угостить её бутылкой прохладного японского пива. Ева подошла к холодильнику и, достав одну из коробки, ловко открыла её.

— Это всего лишь пиво, Кейн, — глаза Евы смеялись. Её плечо было оголено, а под тонкой тканью футболки проглядывала грудь и силуэты сосков. Эта девчонка просто напрашивалась на неприятности, Ева молила о них, и он больше не мог сражаться со своими демонами.

«Добро пожаловать в мой сумасшедший и иллюзорный мир детка», — подумал он и залпом допил своё пиво. Кейн подошел поближе и провел по её волосам рукой, отбросил их назад, отрывая её лицо в форме сердца. Прекрасное, совершенное лицо. Щеки Евы вспыхнули. Она смотрела на него. Просто смотрела, покусывая нижнюю губу. Блеск её черных глаз выдавал её самые потаенные желания. Девушка с восхищением смотрела на Кейна, а он продолжал гладить её волосы, затем забрался в них пальцами и, схватив её за затылок, притянул к себе. Он чувствовал запах её шампуня и духов: Ева пахла весной, малиной и ещё чем-то возбуждающим.

Сначала Кейн прижался к ней щекой, затем поцеловал её нежную шею, провёл языком по уху и зажал мочку между губами. Ева всхлипнула, губами он почувствовал, с какой неистовой силой забился пульс её под тонкой светлой кожей. Он стал посасывать и покусывать её ухо, наслаждаясь тем, как она вздрагивала каждый раз, когда его зубы сжимали её кожу.

— Картины, — шептал он ей на ухо, выдыхая горячий воздух, — ты ведь их хотела увидеть? — спросил он, обволакивая её своим горячим дыханием. Наконец, их губы нашли друг друга.

— Да, — ответила она прямо ему в рот.

Они поцеловались. Неистово, дико, врезаясь друг в друга зубами, кусаясь. Казалось, его язык пытался пробраться внутрь неё так глубоко, насколько хватало его длины. Он стиснул её ягодицы руками и, подняв как пушинку наверх, усадил на себя. Она послушно обвила его талию ногами и, плотно прижавшись к его телу, почувствовала его эрекцию, выпирающую под джинсовой тканью.

Это было сумасшествием! Ещё немного, и он потеряет остатки разума, а эта девочка даст ему всё, что он хочет, чем и погубит Кейна — он понимал, в какую глубокую пропасть он падал. Реймур отодвинулся её от себя и медленно спустил вниз. Его ладони всё ещё крепко сжимали её круглую задницу. Глаза Евы были прикрыты. Веки трепетали, губы покраснели и распухли. Он хотел её дико, страстно, хотел её как никого прежде. Сейчас же! Он понимал, что эта девочка принадлежала ему, Ева полностью отдавала себя и хотела его так же неистово и безумно, как и он её.

— Кейн, — прошептала Ева. Внутри него всё сжалось. Она произносила его имя как молитву. Это резко спустило его с небес на землю. Он упал, подобно тому, как падали ангелы, которые взбунтовались и перестали служить Богу. Внутри него что-то словно щёлкнуло, и он решил не играть с жизнью этого чистого существа, полностью доверившегося ему. Кейн увидел всю абсурдность и безумство ситуации словно со стороны, и с трудом убрав руки с её тела, шагнул назад.

— Что случилось? — спросила она растерянно.

— Ева, я старше тебя на двенадцать лет, тебе ещё даже восемнадцати нет, твой отец — мой заклятый друг, и в любовных отношениях я никогда ни к кому не привязываюсь. Ты могла видеть на моём телефоне бесконечное число звонков и текстовых сообщений очередной девушки, с которой я однажды развлёкся. Ни на один из этих звонков я не отвечаю. Я не джентльмен романтического склада, который ухаживает за своей единственной любовью, дарит ей цветы и пишет поэмы. Проще говоря, я совсем не тот, кем ты меня считаешь. Моя жизнь — постоянная борьба за выживание, риск и авантюры. Бьюсь об заклад, ты не об этом мечтала! Верно?

* * *

Она смотрела на него, хлопая ресницами.

— Верно, — механически повторила Ева его слова, будучи не в состоянии думать. От случившегося только что она пришла в смятение. Еве захотелось стать страусом и спрятать свою голову в песок. Всё произошло так быстро, так внезапно, что у неё не было и шанса опомниться. Неужели она сделала что-то не так из-за своей неопытности? За один момент? Вот он безумно целует её, а в следующее мгновение отбрасывает в сторону. Он не хочет её. По каким-то причинам Кейн не хочет связываться с ней. Неужели она недостойна его любви?

— Пойдём, — приобняв её за плечи, он подтолкнул её к выходу. Еве казалось, что она ударилась головой, и теперь всё вокруг плыло и вертелось. Она едва могла переступать ногами. Кейн только что отверг её. Её чувства в миг стали оголенными перерезанными проводами, которые безвольно мотались в воздухе из стороны в сторону, бесцельно растрачивая энергию от случайного соприкосновения с землёй. Она была готова дать ему всё, чего он хотел, отдать ему всю свою любовь без остатка. Ева не могла сосредоточиться, для этого она чувствовала себя слишком разбитой и опустошенной.

Словно во сне, она почувствовала, как холодный ветер забирается под её волосы, видела, как они шли к машине, слышала шум океана вдалеке, запомнила, как Кейн помог ей сесть в машину, и короткую дорогу домой. У ворот её дома Кейн остановил машину и повернулся к Еве. Она не могла оторвать от него взгляд, она пыталась запомнить каждую чёрточку любимого лица, блеск глаз и линию губ, тембр его голоса.

* * *

Кейн видел людей насквозь. Это не было его врожденным умением. Ему пришлось научиться разбираться в людях, чтобы дожить до этого дня. И он видел Еву, её открытость миру и доброту, её чистоту, он думал о том, что эти качества — её благословение и проклятие одновременно. Ещё не раз ей придется испытать боль, каждый говнюк попытается воспользоваться ей. От этой мысли в голове Кейна помутилось, стараясь сохранять видимость спокойствия, он сказал:

— Я могу попросить тебя? — он с трудом извлекал из себя слова.

— Конечно, — тихо ответила Ева и смотрела на него с нескрываемой болью, и, вместе с тем, невинностью и надеждой.

— Ты хорошая девушка, — Кейн на секунду замолчал, потом протянул к ней свои ладони и взял её лицо словно бутон. Он смотрел в её глаза, запечатлевая в памяти каждую её деталь, затем наклонился и нежно поцеловал в губы, — оставайся такой всегда. Что бы ни происходило, и какие бы люди тебя не окружали, просто будь собой. Обещай мне!

Ева смотрела в его черные глаза, перестав моргать. В них она увидела тепло и безопасность. Это был её храм. Неважно, как далеко она будет от него, её дом всегда будет здесь, в его сердце.

— Я обещаю, — прошептала она, целуя его в губы ещё раз, затем она распахнула дверь машины и вышла на улицу.

Глава 8

Побег в неизвестность

Последние две недели показались мне вечностью. Кейна я больше не видела, он полностью исчез из моей жизни. Стараясь отвлечься, я дни напролёт проводила на чердаке, посвящая себя масляным краскам и пастели, отдаваясь своему воображению, убегая от этого мира, прячась в своём собственном, в том, что создавала я. Иногда, я даже засыпала наверху, не будучи в силах дойти до своей комнаты. Всё, что я чувствовала, всё, что сжигало меня изнутри, я переносила на белое полотно, как будто отдавала свою боль картинам. Я надеялась, что так чувство беспомощности и обреченности каким-то образом сотрется из моего сердца, и мне станет легче. Я верила, что найду ответ на хранимый в моей душе сокровенный вопрос, когда напишу его портрет.

И я начала писать. Я пыталась запечатлеть Кейна таким, каким я увидела его впервые, каким буду помнить его всегда. Да, это казалось на помешательством, но я не могла ничего изменить. Он жил внутри меня, стал неотъемлемой частью моего я, и вскоре я привыкла к этому чувству и даже радовалась ему. Кейн был достоин того, чтобы занять мои мысли и сердце.

Завтра был восемнадцатый день моего рождения. Я любила этот праздник и каждый год с нетерпением ждала вечеринку, которую по этому поводу устраивал отец. Но сегодня я чувствовала себя разбитой. Мне казалось, что существует некая граница, переступив которую я потеряю часть себя. Просто предчувствие, не более того, но это высасывало из меня все силы. Я как будто видела на горизонте грозовые тучи, чувствовала запах дождя, и понимала, что сейчас грянет буря.

Целый день я провела на чердаке за живописью. Спустя несколько часов после того, как солнце село, мне удалось закончить картину, которая открыла мне правду о смысле моей жизни. Всё было очень просто: два подсолнуха и огромное красное солнце между ними. Когда я закончила писать и отошла в сторону, оценивая свою работу, я поняла, что моё сердце подобно этим подсолнухам, чьи головы всегда тянулись к солнцу в поисках тёплых живительных лучей. Оно всегда будет обращено в сторону любви, в сторону Кейна, который и был моим солнцем, моим светом. Наконец, я получила свой ответ, наконец, я знала, что мне нужно делать. Как подсолнухам нельзя было приказать не искать солнце и тепло, так и я не могла заставить своё сердце не искать ЕГО.

Кисточки и палитра буквально выпали из моих рук. Я спустилась в свою комнату и посмотрела на часы. Стрелки перевалили за 12, юридически я повзрослела на год. «С днём рождения, Ева», — поздравила я себя и залезла в постель.

Перевернувшись с одного бока на другой с десяток раз, я уставилась в окно. Шторы были распахнуты, и в комнату проникал бледный свет луны. У стены стоял мольберт с незаконченной картиной. Его глаза, линия подбородка и скул. Во всей Вселенной для меня не было никого ближе. Я подумала о том, что мы можем жить с людьми годами, но так и не стать близкими, а можем встретить кого-то и за одну минуту понять, что ты не можешь дышать без этого человека. У судьбы для нас свои планы, и в один момент становится ясно, что каждое событие было сыграно как по сценарию хорошо поставленного спектакля, в котором мы играем свои роли, даже не подозревая об этом.

Я села на кровать, опустив голову на колени, и постаралась прогнать прочь единственное своё желание — увидеть ЕГО. Напряжение продолжало расти внутри меня, и когда ледяная волна, замораживая кровь, пробежала по всему моему телу, я неожиданно поднялась, механически, не отдавая себе отчет в своих действиях, оделась и тихо, чтобы никого не разбудить, прокралась в гараж. У меня был белый велосипед, подаренный отцом ровно год назад в честь моего семнадцатилетия. Пользовалась я им крайне редко, поэтому он был почти новым. Как будто всё это время мой двухколесный друг ждал сегодняшней ночи. Я тихо вытолкнула велосипед из гаража, запахнула куртку и, оседлав его, помчалась в неизвестность по дороге, освещаемой только огромной луной и миллиардами звёздами.

Мурашки пробежали по моей коже, когда я остановилась перед воротами его дома. Что я собиралась делать? Чем я могла оправдать свой ночной визит? Глубоко вздохнув, я слезла с велосипеда и подошла к воротам. Влажный воздух был прохладным и свежим. Капли росы облепили массивные кованные петли, они отражали свет большой желтой луны, похожей на сочный апельсин. Пальцы начали замерзать, изо рта вырывались потоки прозрачного пара. Дрожащей рукой я, наконец, нажала на кнопку звонка. Гудок за гудком, теряя решимость, я всё глубже вжимала голову в плечи, и вдруг услышала его голос.

— Ева? — удивлённо спросил он, — что случилось?

Обратив лицо к объективу камеры видеонаблюдения, я несколько секунд собиралась с силами.

— Мне нужно поговорить с тобой, — ответила я, не отводя взгляд от мерцающей линзы, я знала, что он наблюдает за мной.

Раскидистые ветви пальм шелестели от порывов ветра. Кейн вздохнул, раздался писк, и ворота стали плавно разъезжаться, пропуская меня внутрь. Толкая велосипед перед собой, я зашла во двор, миновала спящий фонтан и прислонила велосипед к стене рядом с дверью. Потом я подошла, потянула дверную ручку вниз и толкнула дверь. Внутри было темно, лишь откуда-то сверху струился рассеянный свет.

— Поднимайся, — донёсся издалека голос Кейна. Я проследовала наверх по лестнице. Звук шагов был мягким и тихим, словно далекий шорох. Лица на картинах и сюрреалистичные пейзажи в полумраке создавали странное ощущение, будто я прокралась ночью в музей с целью ограбления.

На втором этаже было несколько запертых дверей. По стене, выкрашенной в цвет ванили, красивыми кружевными узорами стелились тени громадных пальм, покачивающихся на ветру. Тихо играла музыка. Это была смутно знакомая классическая композиция, но имя её создателя ускользало из моей памяти. Мелодия навевала грусть. Я не любила подобную музыку, и уж точно она не была способна вдохновить меня на что-либо, кроме жалости к себе. Внезапный приступ меланхолии накрыл меня словно покрывало. Я засомневалась в том, что идея навестить Кейна была удачной.

Одна из дверей по правую руку от меня распахнулась, и в глаза, только привыкшие к темноте, ударил свет. Щурясь, я закрыла лицо рукой.

— Так и будешь тут стоять? — проворчал Кейн. Я убрала ладони и присмотрелась к силуэту, освященному золотистым светом.

— Гостеприимство не твой конек, — хмуро ответила я.

— Я никого не ждал, — Кейн вытирал запачканные в голубой краске руки о хлопчатобумажное полотенце. Я уткнулась взглядом в его оголенный торс. Кейн был одет в черные спортивные штаны. Он сделал приглашающий жест и скрылся в дверях.

Внутри его мастерской пахло краской, олифой и еще чем-то знакомым и родным. Пахло моим чердаком. Большое распахнутое настежь окно открывало вид на темно-синюю линию горизонта. Вдалеке, на ровной поверхности океана мерцали серебристые блики, словно кто-то посыпал его перламутровой пудрой. Невесомые занавески плавно покачивались, убаюкиваемые ночным бризом, звуки фортепьяно разливались по комнате тихими волнами, создавая особую атмосферу.

По полу из мореного дерева яркими мозаичными вспышками рассыпались пятна краски, образующие линии и формы, которые складывались в причудливые образы. У стен находились полки с аккуратно расставленными на них банками и коробками с инструментами, несколько антикварных подпорок для книг и стопка журналов. В другом углу в стену был вмонтирован минибар и маленький холодильник. Рядом, словно оказавшийся здесь по ошибке, стоял прикрытый чехлом черный рояль, а над ним — круглый циферблат часов, время на которых остановилось на отметке 5:12. Брызги красок добрались и до них, застыв каплями вместе со временем. Как и сам хозяин мастерской, всё здесь, казалось, балансировало на грани абсурда и реальности.

Кейн остановился у большого мольберта спиной ко мне. Каждый раз, когда он в задумчивости проводил рукой по растрепанным темным волосам, под кожей, поцелованной калифорнийским солнцем, двигались мышцы. Пальцы его были в краске. Ещё в тот раз, когда я увидела его работы, я отметила, что он предпочитал наносить краски руками. Мазки имели характерную фактуру. Кожа, масло и грубый лён холста. В этом было столько скрытой сексуальности, что у меня пересохло в горле.

Кейн смотрел на практически белый льняной холст, приютивший лишь несколько смелых мазков. Голубое на белом, словно брызги волн и ветер. Затем он развернулся ко мне. Его босые ноги и тело местами были покрыты краской, и я подумала, что он был самым прекрасным холстом из всех, когда-либо существующих. Моё воображение стало живо рисовать картину того, как я буду мазок за мазком запечатлевать его на своём собственном полотне, оставленном в моей комнате.

— Ты же пришла не просто посмотреть на меня, ведь так? — спросил он, распрямив плечи. Глубина его черных глаз завораживала.

— Так и есть, — прошептала я так, словно слова царапали моё горло.

Кейн мрачно посмотрел на меня, словно я сказала нечто невероятно глупое. Наверное, так оно и было.

Глава 9

Испепеляющее желание

Старясь не выдавать своих эмоций, она пристально смотрела ему в глаза. Его забавляли её попытки скрыть хоть что-то, ведь он читал её как свою настольную книгу, каждая страница которой была ему знакома. Ева. Она творила с ним нечто странное, нечто убийственное. Кейн бросил быстрый взгляд на картину. Именно по этой причине он был в мастерской. Он скучал по ней, долго не мог уснуть и пришел сюда стараясь погрузиться в живопись, чтобы отвлечься.

Она смотрела на него так, словно ждала ответа. Её большие яркие глаза блестели как два драгоценных камня, влекущие его душу. Светлые волосы крупными волнами ложились на плечи. Ева стояла, обхватив себя руками, и Кейну захотелось прикоснуться к ней. Перестав кормить свои внутренние страхи, он сделал несколько шагов ей навстречу и обнял, крепко прижимая её к себе. Ева почувствовала тепло его рук, Кейн что-то сказал, но она могла слышать только лихорадочный стук своего сердца, которое колотилось о грудную клетку так, словно в любое мгновение оно было готово выпрыгнуть ему навстречу.

Медленно и словно удивленно Кейн прикоснулся к лицу Евы. Свет в её глазах танцевал, как танцует огонь в камине, и он почувствовал знакомый всплеск в груди, какое-то забытое и приятное чувство. Она подняла на него глаза. Мягкий свет золотил его губы, высокую линию скул и отбрасывал блики на его длинных ресницах.

Очень осторожно Ева потянулась к нему, исходивший от него жар ощущался так, будто Кейна лихорадило. Его лицо было в считанных сантиметрах от неё, всё ещё настороженное и напряженное, и теперь к запахам красок примешался запах его тела — аромат свежести, бергамота и зеленого чая. Голова девушки пошла кругом.

— Ева, — прошептал Кейн, пронзая её взглядом, значение которого было трудно понять. Тени от ресниц рисовали на его щеках тёмные полосы, словно по ним шел косой ливень. Его голос был тихим предупреждением с нотками грусти, он одновременно выражал отчуждение и желание физической близости.

Она закрыла глаза и, опустив ладони на его грудь, почувствовала, как неистово стучит его сердце, подобное крыльям огромной птицы. Кончики пальцев Евы медленно проследовали от груди по ключицам, и дальше вверх к подбородку, который был рассечен маленькой ямочкой, придающей ему особое очарование.

— Я скучала по тебе, — её мягкие влажные губы осторожно приоткрылись ему навстречу. Он прижал её ещё сильнее, и его губы скользнули прямо к её рту, по дороге к которому щетина Кейна слегка оцарапала нежную кожу ее лица. От удивления Ева выдохнула, резко появившаяся в коленях слабость заставила её обвить его шею руками. Кейн сделал шаг, и ей пришлось попятиться. Они двигались, поглощённые медленным жарким, глубоким поцелуем. Кейн запустил одну руку в её волосы, другая пустилась в свободное плавание по изгибам её спины, она сжимала тонкую футболку, пока кончики его пальцев не коснулись оголённого участка её нежной кожи и не скользнули под ткань, чтобы там, нежно поглаживая грудь, чувствовать её твердеющие соски.

На вкус Ева была как карамель и соль. Кейн потерял контроль, судорожно стянул с неё футболку и запустил руки в её штаны, одновременно покусывая тонкую кожу на её шее. Быстрый и путаный пульс бился под его губами.

* * *

Как шумом прибоя Ева наслаждалась его дыханием на своих волосах, прикосновением его тела к её коже. Руки Кейна сжимали её, гладили волосы, плавали едва ощутимыми прикосновениями по её изгибам, утопая в невозможности насытиться этим моментом. Напряжение электрическими зарядами разлеталось по мастерской.

* * *

Ещё один шаг, и он прижал Еву к мольберту. Тот пошатнулся, но устоял. Кейн упёрся ладонями по обе стороны от лица Евы, и его губы отдалились от неё на несколько сантиметров, но лишь затем, чтобы мягкий шепот его бархатистого голоса защекотал и её кожу, и её душу.

— Я мечтал об этом, — прозвучало это гораздо невиннее, чем были его мечты на самом деле, где-то на дне его беспроглядных черных глаз мерцали призрачные всполохи — так блестят черные бриллианты под лучами солнца.

Ева ничего не ответила, она могла лишь улыбаться, впиваясь в него взглядом. Кейн с удивлением отметил новые, не замеченные им ранее оттенки: наивность и доброта оказались лишь поверхностным слоем, дымкой, за которой таилось нечто неизведанное. Она не позволила этой мысли развиться. Теперь, когда опьяневшая от счастья Ева чувствовала прикосновение его тела к своему, ею овладело почти осязаемое и всепоглощающее желание. Бедрами она всё плотнее прижималась к его чреслам, ощущая эрекцию сквозь тонкий трикотаж. Кейн прорычал что-то, слова пролетали мимо неё и как пар растворялись в наэлектризованном воздухе. Кровь отлила от головы, сердце выстукивало о ребра гипнотизирующий ритм, глаза Кейна засасывали Еву внутрь его собственной вселенной, неизведанной и опасной.

Он взял её голову двумя руками и практически врезался в неё губами, от чего их зубы столкнулись. Ева пошатнулась, земля ушла из-под ног, задев мольберт, они столкнули его на пол, но, не замечая ничего вокруг, они продолжали целоваться, словно желая проглотить друг друга. Мир растворился в них, а они — в нём. Ева впивалась в него губами, сейчас он принадлежал только ей — его губы, рот, язык. Желание, обжигающее и горячее, собиралось в спазм внизу её живота.

Под их ногами хрустели и стонали кисти, мастихины, палитры, губки, тряпки — всё было беспощадно затоптано. Потеряв остатки разума, они сели на холст, находившиеся там банки и тюбики с грунтом и красками опрокидывались, разбрызгивались и размазывались по полотну, но ничто, кроме друг друга, не могло их взволновать. Не сейчас, не в это мгновение. Кейну было хорошо с Евой, просто потрясающе, с ней он чувствовал себя собой. Он облизывал и целовал её шею, плечи и спину — вся она, до последней клетки, была его добычей. Он хотел, чтобы она принадлежала ему целиком, хотел владеть ею, даже если сама Ева не поняла бы, что она отдаёт. Кейн потерялся в ней, постепенно он лишался разума.

Извиваясь, они сдергивали друг с друга остатки одежды, пока не остались голые, укутанные лишь слоем масляных красок, пишущих на их телах экспрессию древних как сам мир первобытных желаний и намека на нечто большое, о чём говорили их сердца, звучавшие в унисон, словно они были одним большим сердцем, странным образом разделённым надвое.

Её волосы окрасились в голубой, золотистый, белый. Ева изгибалась в его руках, ресницы её дрожали, губы от возбуждения поалели. Тело, покрытое блестящими капельками пота, местами хранило следы его поцелуев — розовые красивые пятна, похожие на распускавшиеся пионы. Спускаясь всё ниже и ниже, он не спешил, упивался моментом, исследовал каждый её миллиметр, находил всё новые чувствительные точки на карте её тела и извлекал из Евы звуки, от которых вскипала его кровь, нёсшаяся по венам с неистовой скоростью. Он играл на ней, словно она была инструментом, а он — гениальным музыкантом.

Ева дышала тяжело и прерывисто, резкими глотками жадно хватая опьяняющий воздух. Редкие порывы влажного солёного ветра приносили облегчение лишь на миг. Кейн высился над ней, большой, широкоплечий, с глазами, настолько охваченными страстью, что ей было страшно посмотреть в них. Капли прохладного пота стекали по его лицу и груди и оседали на её горячем теле словно утренняя роса, рисующая сверкающие дорожки на её коже цвета нежного перламутра. Кейн добрался до самого низа и замер. Каждая черта в ней казалось ему идеальной, чистой, нетронутой.

Кровь его застыла, он почувствовал себя вором, нацелившимся на то, что действительно имело для него ценность. Ева нетерпеливо выдохнула, и все сомнения развеялись как прах, пущенный по ветру, горячая кровь снова помчалась по венам. Указательным пальцем он нежно дотронулся до её полных половых губ, и они податливо раскрылись, словно бутон, давно ждавший этого момента. Ева застонала, почти беззвучно, беспомощно, бедра её попытались сжаться, но Кейн не позволил этому случиться, он прижался к ней губами, языком нашёл затвердевший бугорок клитора, и начал вырисовывать вокруг него круги, сначала мучительно медленно, как будто издеваясь на ней, затем всё быстрее и быстрее. Его язык забирался внутрь неё, Кейн ненасытно впивался в неё, вдыхал её запах. Её стоны шумели в его голове — так весенняя листва шелестит в кронах проснувшихся деревьев. Она задыхалась, словно в бреду шептала его имя, впивалась пальцами в его волосы.

Кейн ласкал твёрдый клитор, и, осторожно раскрывая её, одним пальцем он прокрался внутрь Евы и начал исследовать её неизведанные уголки. Ева была узкой, очень горячей и мокрой. То, что она была нетронутой, сводило его с ума. Нежно посасывая её клитор, Кейн прочувствовал Еву языком, пальцем же он нашел её чувствительную точку и стал ритмично на неё надавливать, постепенно набирая обороты, раскрывая её, подготавливая её для себя… Вдруг Ева задрожала, она изогнулась, жадно хватая ртом воздух, её невидящие и полные блаженства глаза распахнулись. Она пульсировала, сжималась, взрывалась волнами новых неизведанных ощущений, не понимая того, что с ней происходит.

Кейн целовал Еву, глотая её сердцебиение, её неровное дыхание. Они оба скользили по краскам, размазанным по холсту, ставшим приютом их первой любви, их собственной Библией, и каждое их движение, словно новая глава книги, рассказывало их историю. Руками он зажал её запястья, приковывая их к холсту. Коленями он развёл её ноги, медленно опустился вниз, упираясь в мягкие влажные губы и постепенно раздвинул их. Её соки всё ещё стекали по её ягодицам и капали на холст.

* * *

Перед глазами кружились вихри цветных пятен, я потерялась в реальности, слыша лишь собственную пульсацию, которая, словно шторм, волнами разносила по моему телу ощущения, о которых я даже не подозревала. Мои глаза всё ещё были прикрыты, краска подо мной была холодной и липкой, но сейчас это волновало меня меньше всего. Сильные руки Кейна сжали мои запястья, и он опустился на меня сверху. Я почувствовала, как, упершись между моих ног, он настойчиво раздвигает меня. Я попыталась взглянуть, но Кейн не допустил этого, впившись в меня поцелуем и выдыхая горячий воздух прямо в моё тело, пока его колени держали мои ноги раздвинутыми, а он всё глубже и глубже проникал внутрь. Мы смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша.

— Расслабься для меня, Ева, позволь мне, — нетерпеливо прошептал он, и я послушалась.

Кейн, подсунув одну руку под мои бедра, приподнял их, чтобы было легче проникнуть в меня, и примкнул ко мне бёдрами, погружаясь всё глубже внутрь. Его глаза прикрылись от блаженства, и в этот момент он резко вошёл в меня на максимальную глубину. Резкая боль и ощущение того, что внутри меня что-то лопнуло, заставали меня вскрикнуть.

— Дыши, Ева, — шептал Кейн, — дыши, — его голос проникал глубоко в моё сознание, одновременно с его движениями внутри меня. Я задышала полной грудью, широко открываясь новым ощущениям. Меня захлестнуло это незнакомое чувство потрясающей и невозможной наполненности. Это было странное, ни с чем не сравнимое чувство. Секунду спустя боль ушла, и я уже не хотела, чтобы он останавливался, нуждалась в нём больше, чем в чём-либо в своей жизни. Я подалась бедрами ему навстречу, он застонал, уткнулся лицом в мои волосы и, напрягшись, излился прямо в меня. Он обмяк и всем своим весом навалился на меня, обнимая так, словно больше всего на свете Кейн боялся потерять меня.

Так мы и лежали, глядя друг другу в глаза, теряясь в чувстве того, что нет меня, и нет его. Есть только мы. Цельное, единое мы, нечто не поддающееся делению.

Глава 10

Хочу тебя нарисовать

С прикрытыми веками Ева лежала на холсте слева от него, обнаженная и расслабленная. Её присутствие давало ему чувство умиротворенности. Кейн провёл пальцем по её руке, плечу, обвёл линию лица, казалось, он старался запомнить каждую её деталь для того, чтобы потом нарисовать её именно такой — с легкой полуулыбкой и выразительными невозможно яркими глазами, напоминающими ему миндаль. Он поднялся и медленно вышел из комнаты. Ева ничего не спрашивала, она просто проводила его взглядом.

Мягкий свет, золотистый и тёплый, переплетался с безликими размытыми тенями. Они словно создавали свои картины: сливаясь воедино, в некоторых местах они становились бледнее, в иных — ярче, а где-то и вовсе терялись, как будто рисованные акварелью.

Ева слышала его шаги на лестнице, мягкие и тихие, как стелющийся туман. Повернув голову к дверям, она заметила, как Кейн, одетый только в тонкий слой краски, зашёл в мастерскую с двумя запотевшими стаканами с водой. Ей так хотелось пить, что от вида стекающих вниз сверкающих капель она даже облизнулась. Кейн опустился рядом и протянул ей стакан. Обвив его пальцами, Ева прильнула губами к краю и жадно отпила несколько глотков. Глаза Кейна смеялись. В уголках тёмных глаз обозначились маленькие лучистые морщинки, которые так нравились Еве. Она даже воображала, что это струящийся из него солнечный свет.

Он провел пальцами по её щеке, подбородку и поцеловал в висок. Пальцы Кейна были теплыми, шершавыми и родными. Она прикрыла глаза, прижалась щекой к его ладони. Кейн сел рядом и обнял её. Он пах восхитительно, Ева прижалась носом к его шее, глубоко вдохнула и задержала воздух внутри себя.

— Ева… — шепнул он ей на ухо, и в тот момент, когда она повернулась, их губы вновь встретились. Не закрывая глаз, она целовала его медленно и нежно, ей не хотелось терять ни единой секунды отведённого им времени. Кейн прикрыл глаза, ресницы дрогнули, отбросили на смуглые скулы резкие тени и слились с тенями узоров полупрозрачных занавесках, через которые струился свет высоко поднявшейся луны, что напоминала начиненную монетку из электрума.

Она смотрела на него так, словно видела нечто большее, чем просто лицо и пару глаз, путь даже и необыкновенной глубины, затем она прошлась пальцами от его скул до уголков губ и взволнованно улыбнулась.

— Не двигайся, — сказала она, вставая, и отошла к стене, к которой был прислонен чистый холст с рельефной фактурой, видимо, подготовленный для очередной картины. Казалось, лучше поверхности для запечатления Кейна нельзя было и представить. Он застыл, с интересом наблюдая за тем, как обнаженная Ева, чьи тонкие линии были окутаны нежным лунным светом, собрала с пола краски, схватила кусок картона, плоские кисти и мастихин, и, бросив на него взгляд, подлетела к холсту и нанесла первый штрих. Это была тёмная вертикальная линия, кривая, похожая на ветку ивы, затем ещё один мазок, смелый и энергичный. Было в этом что-то мистическое: ночь, луна, обнажённая девушка с длинными волосами, чье тело было измазано краской, кружилась вокруг полотна словно в трансе. Кейн вспомнил слова Джека Поллока, которого считал своим учителем: истина открывается во время свободного «излияния». Поллока называли Джек Разбрызгиватель как раз за его особую манеру нанесения красок. Он всегда был в движении, подчинённый лишь чистым импульсам своей души.

Вскоре и мастихин оказался Еве не нужен, она отбросила его в сторону и стала накладывать краски пальцами. Кейн внутренне улыбнулся: не многие разделяли его страсть рисовать пальцами, скорее наоборот, противились такой технике, но свои собственные картины он создавал именно так, считая, что мазок получается особенно рельефным, что так он усиливает ощущение материальности изображения, подчеркивает его глубину.

С каждым следующим слоем её замысел становился всё яснее, корявые линии рождали силуэт, несколькими смелыми мазками она вдохнула в него жизнь, и Кейн на картине — таким он себя никогда не представлял — задышал и завибрировал в призрачном свете луны. Казалось, он не сводил с Евы глаз, внимательно наблюдая за тем, как творец возбужденно дорисовывает детали своими тонкими пальчиками и придаёт образу глубину.

Кейн бросил взгляд на полотно, послужившее им ложем, затем он встал, поднял холст и поставил его рядом с картиной Евы. Вместе они создавали идеальный диптих, полный страсти, света, потаённого смысла, который было невозможно увидеть глазами, можно было лишь прочувствовать, окунуться в него и утонуть в экспрессии любви и жизни.

Они стояли обнаженные, рука в руке, и смотрели на картины, словно это были их новорожденные дети. Ева улыбалась, она соединила их пальцы и провела по плечу Кейна тёмную линию.

— Ты моё полотно, — прошептала она и засмеялась.

Кейн возмущенно посмотрел на след от её пальца, с притворным разочарованием покачал головой и попытался схватить её руками. Ева отскочила к стене и прижалась спиной к картине.

— Я дорисовала недостающую деталь, — засмеялась она. Кейн кивнул, поднял с пола тюбик с красной краской, и, не отрывая от Евы хитрого прищура черных глаз, выдавил субстанцию на свою ладонь, затем повторил то же с охристой и золотой красками, пока его большая ладонь не превратилась в настоящую палитру.

— Уроки экспрессионизма, — хохотала она, отбрасывая назад волосы, окрашенные радужными полосами красок. В её глазах плясали озорные искорки.

Уголок рта Кейна, подскочив вверх, наметил хитрую улыбку, и тут же он запустил краской в Еву. Заливаясь смехом, она увернулась, и яркое пятно взрывной экспрессии, брызгами разлетаясь в стороны, оставило на полотне огненный фейерверк. Брызги попали и на неё, оросив обнаженную кожу спины.

Кейн взял себя за подбородок, рассматривая результат взглядом опытного критика. Обернувшись, Ева ахнула. Краска попала прямо в грудь нарисованного ей Кейна, словно его сердце пылало, а языки пламени вырывались наружу, расползались далеко за пределы картины, охватывая огнём и второе полотно, словно соединяя их воедино. Проблески золотой краски создавали удивительный эффект огня, летящих искр, как будто его сердце пульсировало и билось.

— Потрясающе! — взвизгнула в возбуждении она, и пока Кейн наблюдал за тем, как подпрыгивает её грудь, в ладонях Евы уже оказался яркий микс из нежно-голубого и серебристого.

— Нет, нет, нет, — запротестовал Кейн, заметив, что она целилась в его картину, на которой читались силуэты её тела, его ладоней и их слияния. Картина по его мнению была идеальной: цвет словно растворялся в воздухе, и всё остальное было бы здесь лишним. Ева прицелилась и бросила свой снаряд, Кейн едва успел загородить полотно собой, и его большой спины едва хватило на то, чтобы закрыть собой середину картины, где был её силуэт. Масло врезалось в его спину и брызгами разлетелось вокруг. Ева смеялась, но ровно до тех пор, пока она не увидела лицо Кейна Реймура.

Нечто опасное и непредсказуемое мелькнуло в его глазах. Он схватил её за руку, притянул к себе спиной и прикусил шею. Ева выдохнула вместе с порывом свежего воздуха, влетевшего в окно, она отбросила голову назад и оперлась ладонями о полотно, отпечатывая этот момент навсегда там, где голубая краска брызгами наметила крылья, где неуловимые блики сверкали серебром.