Эддлтонское проклятие

— Почему вы так в этом уверены? — спросил Холмс.

— География, — проговорил Лири. — Молодой Льюис умер в «Козле», мальчишка-коридорный умер в «Козле», те, кто заболел, любили пить в «Козле», хотя и не так много, как Максвини, упокой Господь его душу. И когда начали рождаться мертвые и неполноценные дети, я увидел похожую картину: это происходило в одном конце деревни, возле «Козла». И вот еще что. Все их матери уже были беременны, когда умер Льюис-младший.

Он выбил трубку о каминную решетку. Холмс некоторое время молча сидел, сложив пальцы домиком перед своим лицом. Затем он поднял глаза на ирландца.

— А теперь все кончилось? — спросил он.

— О да. По крайней мере, пока. Но мы не знаем, что это такое и каков его источник. Я не могу дать гарантии односельчанам, что этого больше не повторится.

— Надеюсь, — промолвил Холмс, — в самом ближайшем будущем я сумею дать вам такую гарантию. Как вы думаете, есть еще что-нибудь, что нам способно помочь? Хотя бы что-то?

Лири засмеялся:

— Говорят, худа без добра не бывает. В газетах вы об этом не прочтете, они предпочитают дурные вести, но как раз в то время у нас произошли два чудесных исцеления.

— А именно? — спросил Холмс.

— Мэри Камминс, дочка хозяина «Козла», ей тогда было семнадцать. Очаровательная девчушка. Вдруг у нее начались страшные головные боли, головокружения, обмороки. Это было еще до того, как вскрыли курган, так что никто не думал о какой-то неведомой хвори. Я не сумел облегчить ее страдания. Вскоре дело дошло до кратких помрачений рассудка. Я уже опасался, что у нее в мозгу опухоль, но, представьте себе, когда многие другие заболели, она внезапно выздоровела. Все симптомы исчезли, и она по сей день чувствует себя великолепно. Второй случай — старая миссис Хенти, она живет рядом с той самой гостиницей. Ее невестка родила одного из этих несчастных уродцев, а у самой миссис Хенти была застарелая экзема на обоих предплечьях — всю жизнь, как она мне сообщила. Но в считаные дни экзема исчезла.

— Поразительно, — изрек Холмс. — Ну что ж, доктор, мы и так отняли у вас много времени. Еще раз заверяю, мне кажется, что я напал на след этой штуки. Я уведомлю вас о своих выводах.

В тот вечер мы ужинали в гостинице. Большое везение: прислуживала нам та самая Мэри Камминс, о которой говорил доктор Лири. Чем бы она ни болела десять лет назад, теперь это была пышная деревенская бабенка, с черными как смоль волосами, энергичная и веселая.

После трапезы мы устроились у камина в дальнем зале, куда Мэри принесла нам напитки.

— Мисс Камминс, — обратился к ней Холмс, — позвольте спросить, знаете ли вы, для чего мы с доктором Ватсоном приехали в Эддлтон?

Она улыбнулась.

— Не мое это дело, но я слыхала, будто вы насчет Черного кургана.

— Может быть, немного посидите с нами? — предложил он. — Вы правы, нас интересует необычное заболевание, которое разразилось в этой деревне, когда вскрыли курган.

Женщина села, и Холмс продолжал:

— Насколько я понимаю, вы тогда не заболели, а вылечились от какого-то недуга, которым страдали. Вам не будет неприятно об этом рассказать?

— Чего ж тут неприятного, сэр, — отозвалась она. — Я тогда уж два года хворала, и делалось мне все хуже. Сперва голова кружилась, потом обмороки, потом страшные боли в голове, а иногда я почти что с ума сходила, так-то. Уж доктор Лири и то пробовал, и это, а все без толку. Он говорил, мне надо бы сделать операцию на голове, и я порядком напугалась, а потом вдруг хворь как рукой сняло. И пришло быстро, и прошло быстро. И с тех пор, вот как бог свят, я больше ни единого денечка не болела, так-то.

— Удивительно, — заметил Холмс. — А как вы объясняете свое исцеление?

— Ну, знаете, говорят, вся эта зараза явилась из старого кургана. А меня он вылечил, этот курган, так-то.

Некоторое время Холмс задумчиво разглядывал ее.

— Вы помните молодого мистера Льюиса? — спросил он.

— Как не помнить, — ответила она. — Бедняжечка. Все ссорился с папашей, а потом так ужасно помер.

— Вы хорошо его знали?

Она залилась очаровательным румянцем.

— Ну, сэр, когда он был еще здоров, он ко мне подкатывался. Но ничего такого дурного себе не позволял. Понятное дело, я тогда была помоложе и обслуживала его чуть повнимательнее, чем других постояльцев.

— А он вам никогда не показывал то, что у него есть? Не рассказывал об этом? — осведомился Холмс.

— Откуда вы знаете? — удивилась она. — Он говорил, больше никто не знает и я должна хранить тайну.

— Вам незачем бояться моей осведомленности, Мэри, — произнес Холмс. — Позвольте спросить, что это было такое?

— Ну, как-то раз я, знаете, прибиралась у него в комнате, и тут он вдруг вошел. А папаша всегда мне строго-настрого запрещал торчать у постояльцев, когда они дома. Так что я уж хотела уйти, но тут мистер Льюис и говорит: «Дай-ка я тебе кое-что покажу». Вытащил из-под кровати свой сундучок и вынул оттуда здоровенный старый горшок, круглый, глиняный и с крышкой. Я его спрашиваю: «Это что такое?» А он улыбнулся и отвечает: «Самая странная штука на свете. В ней все мое будущее». И приложил мою руку к этому горшку. А он теплый, будто кирпич, который достали из печки, так-то. Я руку-то отдернула, но тут он погасил лампу и говорит: «Смотри-ка, Мэри». Поднял крышку этого горшка, и я вижу — внутри сияет красивый голубой свет, играет, ровно вода на солнце. У меня так дух и перехватило. Спрашиваю его: «Что это там такое?» А он опять улыбнулся и говорит: «Мое богатство, Мэри. И пусть отец делает что хочет». И крышку опустил обратно.

— И что же вы подумали об этой вещи? — осведомился мой друг.

— По чести говоря, я решила, что это какое-то колдовство. Никогда такого не видала, ни прежде, ни после. — Она встала из-за стола. — И вот я еще что вам скажу, мистер Холмс, раньше-то я никому не говорила… Иногда мне сдается, что та штука, которую он держал в том дурацком старом горшке, как раз и вылечила мне мозги. Ну не дурость, а?

— Очень может быть, что вы совершенно правы, Мэри, — промолвил Холмс. — Нельзя ли попросить вас еще об одной услуге… Бывшая комната мистера Льюиса сейчас занята?

— Нет, сэр, — ответила она. — Желаете в нее перебраться?

— Вовсе нет, — возразил Холмс. — Но я бы хотел на нее взглянуть.

Она предложила тут же нам ее показать и провела нас в боковую комнатку. Холмс встал посреди небольшой спаленки с низким потолком, затем подошел к окну.

— Отсюда видна Эддлтонская пустошь, — заметил он. — А чей это домик рядом?

— Старушки миссис Хенти, — ответила Мэри. — Она тоже вылечилась. Кожа у нее стала совсем здоровая, так-то. Бедный мистер Льюис, и Джорджи, наш коридорный, и старик Максвини — все они померли, и еще столько народу заболело, а вот нам с миссис Хенти эта штука, похоже, принесла добро. Смех и грех, а?

— Да, это поразительно, — произнес Холмс и первым вышел из комнаты.

Утром он спустился рано и уже сидел за завтраком, когда я к нему присоединился. Похоже, он пребывал в отличном расположении духа, хотя из-за ночного похолодания Эддлтон слегка присыпало снегом.

— Что дальше? — спросил я, почти оставив попытки постичь ход его мыслей.

— Я уже вам говорил, Ватсон. Мы явились сюда осмотреть locus in quo, и, как только прибудет деревенский фотограф, мы отправимся к пресловутому кургану, который пользуется столь дурной славой.

Когда мы окончили завтрак, Мэри сообщила нам, что в большой гостиной нас ждет мистер Свейн, местный фотограф. Он радушно приветствовал нас и заявил, что припорошенная снегом вересковая пустошь наверняка выглядит очень живописно.

Мы уселись в гостиничную двуколку и, после того как в нее погрузили снаряжение мистера Свейна, тронулись в путь. Хотя Эддлтонская вересковая пустошь расположена на плато, возвышающемся над уровнем моря примерно на 1100 футов, от деревни к ней ведет по склону хорошо наезженная дорожка, и мы без труда туда поднялись.

На плоской вершине плато снег лежал толстым слоем, его белое одеяло сверкало под утренним солнцем. Повсюду вокруг нас вздымались бугорки заснеженных погребальных курганов. Холмс встал в коляске и огляделся.

— Ага! Вот он! — И он указал пальцем.

Слева, чуть впереди, на фоне слепящей белизны резко выделялось темное пятно. Приблизившись, мы увидели еще одно, только совершенно голое, не покрытое ни снегом, ни растительностью всхолмие.

— Вы когда-нибудь снимали Черный курган? — спросил Холмс у фотографа.

— Нет, сэр. Только пластинку бы зря извел. Никто в наших краях не станет платить деньги за снимок этой штуки, — ответил он с пылом.

Мы остановили коляску поблизости от Черного кургана, и мистер Смит привел свой аппарат в готовность, следуя указаниям Холмса. Обойдя курган вокруг, я обнаружил, что это просто куча слежавшейся земли, нигде не оживляемая ни единой травинкой и окаймленная рядом плоских камней. Приглядевшись к ее поверхности, я различил следы бывшего здесь некогда раскопа. Если что и отличало этот курган от любого из сорока или пятидесяти соседних курганов, то только его нагота. Однако не обязательно было верить в сверхъестественное, чтобы ощутить нечто тревожное в этой груде мертвой, черной почвы.

Я отошел подальше. За это время мистер Свейн успел сделать с полдюжины снимков. Мы уселись в коляску и возвратились в деревню.

За обедом Холмс по-прежнему находился в отличном расположении духа, так что я даже спросил, почему у него столь веселое настроение.

— Для веселья у меня есть все основания, Ватсон. Сегодняшняя экскурсия предоставила мне последние недостающие улики. Моим изысканиям посодействовала сама природа, но я решил подстраховаться и привлек к делу мистера Свейна.

Мистер Свейн, с взволнованно-виноватым видом, присоединился к нам, когда мы пили кофе.

— Не знаю, что случилось, мистер Холмс. Общий план холма вышел очень даже отчетливо, что и немудрено при таком ясном утре. Но все четыре пластинки, на которые я снимал курган, испорчены. Вот взгляните.

И он выложил на стол коробку с пластинками.

Холмс по очереди рассмотрел их на свет, повернувшись к окну и одну за другой передавая их мне. Две являли собой замечательную панораму Эддлтонской пустоши, однако на остальных просматривались только завитки тумана.

— Но Эдгар говорил, что с его пластинками произошло то же самое! — воскликнул я.

— Именно так, — произнес Холмс. — А значит, наше дело раскрыто. Я чрезвычайно признателен вам, мистер Свейн.

Смущенный фотограф взял деньги, предложенные Холмсом, поблагодарил его и поспешно ретировался, словно опасаясь, как бы мой друг не передумал.

После кофе Холмс вынул часы.

— Мы еще можем успеть на дневной экспресс, идущий в Лондон, — заметил он. — Будьте любезны, попросите мальчика принести наш багаж и счет.

По пути в Лондон мой друг очень остроумно рассуждал об анархистах и отравителях, о жаргоне преступного мира и о тысяче других предметов, но я слушал его лишь вполуха, поскольку мой мозг буквально кипел, пытаясь извлечь какой-то смысл из подробностей этого расследования, которое Шерлок Холмс, судя по всему, считал удачно завершенным. Наконец я не выдержал.

— Холмс! — вскричал я. — Меня еще никогда так не озадачивало ни одно ваше расследование. Ради всего святого, в чем суть дела?

Он засмеялся.

— А помните, — проговорил он, — еще на заре нашего знакомства вы спорили с моим утверждением, что путем дедукции можно логически вывести существование океана из одной-единственной песчинки?

— Верно, — согласился я, — но тогда я еще плохо знал ваши замечательные методы.

— Боюсь, что вы и теперь их плохо знаете, — произнес он. — Мне только что довелось поучаствовать в одном из самых приятных расследований, какие я могу припомнить. Приятных, ибо мне пришлось допустить существование чего-то такого, чего я никогда не видел, и затем выстроить картину его перемещений и оценить его влияние. И все это — лишь путем умозаключений.

— Мне за вами не угнаться, — проворчал я.

— Вглядитесь в сплетение линий, — призвал меня Холмс.

— Сплетение линий на сосуде? — уточнил я. — А что в них такого особенного?

— Нет, Ватсон, — вздохнул он. — Я говорю о линиях, в которые выстраивались факты по мере того, как мы их получали. Он наклонился вперед. — Давайте начнем с самого начала. Газеты заверили нас, что на Черном кургане никогда не лежит снег и не растет трава. Признаться, я счел это легендой или преувеличением, однако вы слышали, как Эдгар подтвердил это. Какое предположение вы сделали?

Я сознался, что у меня не возникло в связи с этим решительно никаких мыслей.

— Ватсон! — укоризненно произнес Холмс. — Вы бывали в шахтерских районах. Вы видели угольные отвалы, на которых не растет трава и не лежит снег.

— Но это из-за того, что внутри них тлеет огонь, — заметил я. — Обычная почва не может тлеть, Холмс.

— Так и есть, Ватсон. Но эта аналогия привела меня к следующей мысли: возможно, из холма исходит некое излучение, согревающее поверхность кургана, однако препятствующее росту травы.

— И какой же у него может быть источник? — поинтересовался я.

— Признаться, вначале я терялся в догадках. Но потом вспомнил о смоляной обманке.

— Смоляная обманка? — повторил я. — Господи помилуй, это еще что?

— Ее называют еще уранитом или урановой смолкой. Кое-где эту смолку находят в земле. Немецкие шахтеры уже несколько столетий знают о ней и боятся ее, потому что им известно: она вызывает ожоги и тошноту. Помните, как я недавно рассказывал вам о моих экспериментах с производными каменноугольной смолы в лабораториях французского Монпелье?

— Конечно.

— Среди моих тамошних коллег оказался французский специалист по электромагнетизму Жак Кюри. Он познакомил меня с группой выдающихся ученых, у которых имеются свои теории насчет нашего загадочного вещества. Это месье Беккерель, а также брат Жака Кюри по имени Пьер, а еще Мария Склодовская — очень целеустремленная и умная молодая дама польского происхождения, помощница и невеста Пьера. И все они считают, что урановая смолка испускает потоки неких частиц, которые способны влиять на окружающие предметы.

— Бог ты мой! — воскликнул я. — Это больше смахивает на колдовство, чем на подлинную науку.

— Уверяю вас, они все — первоклассные ученые, Ватсон. Мне пришло в голову, что при дальнейшем расследовании можно принять как допущение, что они правы и что строители нашего кургана спрятали внутри него урановую смолку или нечто в этом роде.

Он ненадолго умолк, а затем продолжил:

— Такая гипотеза объясняет первые факты, попавшие нам в руки. Но как насчет болезни? Мистер Эдгар дал ответ и на это. У него есть явные доказательства того, что бронзовый ларец ночью кто-то открывал. А мутные снимки Эдгара доказывают, что в кургане действительно имелось нечто, испортившее пластинки. А потом этот загадочный предмет из кургана извлекли, и снимки стали получаться. Только Эдгар допустил прискорбную ошибку, обвинив в воровстве сэра Эндрю. Конечно же виноват Льюис-младший. Эдгар описал нам поведение этого молодого человека, и мы можем заключить, что юноша поджидал в гостинице возвращения отца, а сэр Эндрю, только что сделавший необыкновенную находку, не удержался и упомянул о ней в разговоре с сыном. В ту же ночь Энтони Льюис ограбил Черный курган, чтобы отомстить отцу, не желавшему платить по его долгам, и тем самым навлек на себя смерть.

— Господи помилуй! — вскричал я. — Да, теперь я начинаю понимать. На всех, кто приближался к этой штуке, она оказала какое-то воздействие, но у него-то она просто лежала под кроватью, на которой он спал.

Я содрогнулся, представив себе, как бедняга храпит, а в это время зловредные частицы, о которых рассказал Холмс, час за часом незаметно проникают в его тело.

— Совершенно верно, Ватсон. Я говорил, что в ходе нашего расследования мы столкнулись с преступлением, но оно заключало в себе и ужасную кару. Увы, присутствие вредоносного вещества в «Козле и сапогах» повинно во многих смертях и других печальных событиях, хотя нужно отметить, что оно сослужило добрую службу миссис Хенти и юной Мэри. Очевидно, влияние этого излучения не всегда отрицательно, и, если мои друзья на континенте научатся им управлять, это может принести много пользы.

— Если оно способно разрушить злокачественную опухоль, то польза будет неоценима, — признал я. — Но почему сэр Эндрю умер от его воздействия и почему снег по-прежнему не лежит на Черном кургане? Там еще что-то осталось?

Холмс покачал головой.

— Видимо, сэр Эндрю узнал о преступлении сына, когда заглянул в сундучок покойного. Чтобы избавить умершего сына от нового позора, он спрятал роковой сосуд — вероятно, в очень надежном месте, ибо его содержимое начало действовать на ученого лишь через десять лет. Вероятно, тогда-то он и понял смысл покрывавших ларец рисунков. Они заключали в себе предостережение, которому никто не внял. Сэр Эндрю не мог допустить, чтобы смертоносный сосуд погубил и других. Его заметки доказывают: в конце концов он понял причину гибели сына. Кроме того, благодаря его записям я догадался, как он придумал обезопасить вещество. Подтверждением стала оправка.

— Оправка? — переспросил я. — Какая еще оправка?

— То деревянное приспособление, Ватсон, которое мы видели у него в мастерской. Жестянщики используют этот инструмент для придания листовому свинцу нужной формы, а кротовым мехом, пропитанным салом, они протирают сочленения и швы свинцовых труб и емкостей. Скорее всего, сэр Эндрю вспомнил, что бронзовый ларец изнутри устлан свинцом. По-видимому, он заключил, что этот металл в какой-то степени задерживает лучи, испускаемые урановой смолкой. Наш утренний визит на курган, а также фотографии, сделанные мистером Свейном, лишь подтвердили мои умозаключения. Возможно, в последний раз сэр Эндрю посетил Эддлтон не только для того, чтобы навестить могилу сына, но еще и с целью вернуть похищенный сосуд в Черный курган. И он, пожалуй, поступил правильно. Больше никто не станет разрывать этот холм, местные жители стараются держаться от него подальше, по Эддлтонской пустоши никогда не проложат ни большой тракт, ни железную дорогу, там никогда не будут строить дома. Покоясь там, сосуд не принесет вреда — как если бы он лежал на дне океана.

— Согласен, это очень логично, — признал я. — Но для меня все равно несколько умозрительно.

— Умозрительно! — фыркнул мой друг. — Я сложил картину из слов свидетелей, у которых нет причин лгать, добавив к ним лишь недоказанную, но совершенно правдоподобную теорию, выдвинутую рядом выдающихся ученых. При нехватке фактов, Ватсон, разрешается строить гипотезы, если только они не противоречат существующим фактам. Похоже, мое применение их теории обеспечит Кюри и его коллег новыми данными. Кстати, Ватсон, я вынужден просить вас не публиковать рассказ об этом случае — хотя бы потому, что публикация может преждевременно разгласить идеи моих французских друзей и лишить их заслуженного триумфа. Впрочем, я сам должен написать Кюри об этой необычайной истории.

Признаюсь, что я и не собирался обнародовать рассказ об «эддлтонском деле». Нет, я не подвергал сомнению рассуждения Холмса, но не мог избавиться от подозрения, что они слишком уж отвлеченны и бездоказательны.

Холмс написал леди Синтии и доктору Лири, заверив их, что эддлтонский недуг больше не вернется, а затем — Эдгару, разъяснив его вполне понятную ошибку. Честный джентльмен тотчас поместил в газетах сообщение, где подчеркивал, что в свете только что полученных сведений он целиком и полностью отказывается от любых обвинений, которые предъявлял сэру Эндрю Льюису.