Помоги проекту - поделись книгой:
По щекам покатились слезы. Хотелось опуститься на колени и рыдать, молить о пощаде, в последний раз попытаться объяснить, что не со зла они… она в тот день, что без всякого умысла…
Осесть Райна не успела, да и не смогла бы — держали; зазвучали холодные слова:
— Подведем итог. Ты из тех, кто по вечерам пьет пиво и ширяется. Кто носит при себе оружие и любит прихвастнуть навыками. Навыками, которых нет. Ты из тех, кто выстрелив в человека, способна, как жалкая псина, сбежать и жаться в углу, надеясь, что не найдут и не накажут. Ты безответственна и тупа. Ты жалкое подобие человека, в котором нет ни моральных устоев, ни смелости… вообще ничего.
Она бы заскулила, уподобившись той самой псине, которую только что упомянули, но горло будто перехватила железная рука — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Оставалось стоять и, закрыв глаза, слушать безжалостные и справедливые упреки, от которых хотелось заломить конечности, взвыть и бросить прочь, за дверь, оставляя все позади: старую себя, старую жизнь, поступки, прощения которым нет, сжечь все мосты и предаться беспамятству.
— Пожалуйста, простите…
— Простите? — В ответ горькая усмешка. — Ты думаешь, все можно исправить одним «простите»? Нет, девочка. Я верю, человека в ответ на подобные действия стоит чему-то научить, чтобы впредь подобных историй не случалось. Наказать, да. Вот только как?
Пауза. Та самая зловещая пауза, подводящая к оглашению принятого решения.
— Знаешь, наказывают людей по-разному. Я, например, мог бы сломать тебе руки или ноги. — Тяжелый вздох, будто трата времени даже на это являлась обузой. — А мог бы раздавить морально. Мог бы убить близкого тебе человека, разорить, уничтожить, подвергнуть рабству. Мог бы надругаться над тобой, совершить насилие сам или отдать другим. Я много чего мог бы… Понимаешь?
Теперь она тихо скулила вслух. Только не ломать руки, только не насиловать…
— А мог бы сделать проще… — Из висевшей на поясе кобуры появился пистолет, прижался дулом к ее животу и застыл; Райна содрогнулась от вмиг подступившей к горлу тошноты, едва сдержалась, чтобы съеденное днем не запачкало и ствол, и руку, держащую оружие. — Мог бы сделать то же самое, что сделала ты — выстрелить. И отпустить тебя. Живи, как знаешь. Или не живи. Точно так, как сделала ты. Хочешь этого?
— Нет…
Ее рот скривился в рыданиях. Жалкой, безобразной — вот какой она теперь была. Уже сломанной безо всяких пыток.
— Вот и я думаю, нет. Опять же, сделай я это или то, что перечислил ранее, я был бы мудаком. Моральным уродом без принципов. А я не мудак. Повезло тебе, да?
Повезло? Воздуха бы…
Дуло перестало давить в живот; пистолет вернулся в кобуру. Серые глаза прищурились.
— Но это не значит, что добрый я отпущу тебя просто так. Нет. Я сделаю иначе, сделаю так, чтобы ты запомнила нашу встречу. Хотя бы на какое-то время. А пока помнишь, подумала. — Когда к лицу протянулась рука и погладила ее по волосам, Райна потерялась, перестала понимать, чего ждать, лишь внутренне сжалась, как ожидающий пинка щенок. — Красивые волосы. Любишь их?
Кивнула на автопилоте. При чем здесь это?
— Побрить ее, — раздался хлесткий приказ. — Наголо!
— Нет!!!
Она сама не знала, почему сорвалась с цепи и принялась пинаться и брыкаться. Впервые с того момента, как оказалась в этой квартире, проявила агрессию.
— Ишь какая! — зло проворчали слева. — Волос ей, суке, жалко!
Когда принесли поднос с ножницами, бритвой и стаканом воды, Райна обезумела. Дергалась, как объевшийся грибов шаман во время ритуального танца, опрокинула стакан с водой, умудрилась схватить с подноса ножницы и принялась остервенело размахивать ими вокруг себя. А когда неожиданно получила кулаком по лицу, осела на вовремя подставленный кем-то стул, осоловело тряхнула головой и только теперь увидела, что из рассеченного виска человека с бинтом по левой стороне, заливая скулу, льется кровь.
— Дура. — Серые глаза находились всего в нескольких сантиметрах от ее и горели яростью. — Дура!
А потом плевок в лицо. Злой, полный презрения плевок, который долетел до самой ее души. Райна зажмурилась, беззвучно разрыдалась и отвернулась в сторону.
Брили ее молча.
(VibeatZ & Ne0n prod. — beat#3)
— Они же у тебя почти до жопы были! Ты чем думала? Решила побрить?! Что, вообще мозги потеряла?!
Райна успела положить ключи на комод, разуться, пройти на кухню, достать из старых закромов пачку лапши и банку тушенки и поставить кастрюлю с водой на огонь, а Барни все орал. Орал, что волосы были едва ли ни единственным ее достоинством (вот и выяснилось), что она могла бы участвовать в конкурсе красоты, а теперь эта возможность накрылась медным тазом. С отвисшей от ярости нижней губой и выпученными глазами истерил, что не хочет прижимать к себе в постели лысую бабу и что не может понять причин, по которым Райна решилась на такое…
А она молчала.
Варила лапшу, сухими глазами смотрела прямо перед собой, отдирала алюминиевой ложкой прилипшую ко дну вермишель и хранила гробовую тишину.
На следующий день Барни зашел домой на обед, но есть не стал. Лишь брезгливо кинул на кровать длинноволосый парик и хлопнул дверью.
Часть 2
(Max Richter — Infra 3)
Наступили заморозки. Выпал снег; сначала тонким слоем укрыл тротуары, ледяной коркой покрылись лужи. Затем слой снега уплотнился, вырос в сугробы, укутал собой все вокруг: крыши, лавки, дома. Прижался к стенам, заставил переобуться в зимние сапоги и переодеться в то, что у кого нашлось в шкафу: пуховики, дубленки, куртки. Шубы редко — город бедный.
Росли сугробы, рос и ежик на голове у Райны.
Сначала короткий, ощутимый только если провести ладошкой, мягкий на ощупь. Потом чуть длиннее — можно ухватиться пальцами. Через месяц стало можно проводить по уже не лысой, как шар, голове расческой. Пока только для смеха; торчащие вверх волосинки не путались между собой, и расчесывать их было незачем.
Но Райна иногда расчесывала.
И много думала.
Все чаще пропадал вечерами Барни. Не возвращался домой по несколько суток, мало объяснял, почти перестал разговаривать. Только иногда с бутылкой пива или с телевизором. А она все чаще смотрела в окно. На то, как падает пушистый снег, на то, как бредут по своим делам прохожие. На низкое серое небо, на осторожно пробирающиеся по скользкой дороге машины. Смотрела в никуда и думала о том, что неплохо бы найти работу. Неплохо бы собраться с силами и что-то изменить, но все не удавалось. Сонная апатия, пришедшая вместе с зимой, укутала белым и источник внутренней силы, который, наверное, где-то был… Был. Иногда чадил, пытался загореться, сформироваться в непонятное, но тянущее душу желание, стремление к чему-то, но быстро чах.
И Райна, не обращая внимания на ворчливое бормотание Барни, смотрела в окно, думала и неосознанно дотрагивалась до медленно растущего на голове ежика.
(11.06 Vybe Beatz — Fck the world или Jay Jay Johanson — Suffering)
Он, конечно, пропадал и раньше. На три, максимум на четыре дня.
Но ведь не на восемь? Нет-нет, что-то однозначно случилось. Да еще эта рвущая душу записка:
Незнакомый номер шел ниже.
Зачем нужно было оставлять ее? Чувствовал, что попадет в беду? И «скоро» — это сколько? Сколько куковать в пустой квартире, ожидая шагов за дверью? Сколько смотреть на опостылевшие стены, варить для себя и ждать-ждать-ждать… Днем одной страшно, ночью и того хуже. Новое утро, новое пробуждение в одиночестве, и новая волна отчаяния: он не вернется… Уже не вернется.
Почти нетронутую испортившуюся еду она выкидывала в мусорное ведро, которое не выносила уже неделю. Плотно завязывала ручки полиэтиленового пакета, чтобы не пахло, и убирала кастрюлю в раковину, чтобы завтра сварить что-то еще. И снова выкинуть в ведро.
Это случилось в феврале.
Все еще стояли холода, и Райна едва только-только походить на человека — не на худого мальчика-укурка, а на девочку с короткой, почти красивой стрижкой. Она едва дотерпела, дождалась, пока немного отрастут волосы, — не могла ходить в парике — и собиралась искать работу, даже купила газеты…
А тут такое.
В страхе за Барни, за себя и сделавшееся вдруг неизвестным и тревожным будущее она продержалась еще три дня.
А потом кончились деньги.
И варить стало нечего.
Поднявшись следующим утром с постели, Райна, дрожа от холода, разогрела остатки риса, поела. Укуталась в теплую кофту, натянула носки и подошла к окну, за которым валил плотный снег.
Вот и еще один день в тишине. Потом вечер. И ночь. Стоило подумать о холодной постели, как она поняла: все, больше не выдержит. Будет звонить. Чей бы номер ни был записан на листе, она объяснит ситуацию и попросит о помощи.
Не до хорошего. И не до гордости.
В этот момент обычно ворчливый, взъерошенный и помятый Барни показался ей самым желанным человеком на свете. Лишь бы сидел в своем кресле — с пивом или без, — лишь бы смотрел телевизор, лишь бы просто был рядом. Чтобы не одной.
Райна мысленно помолилась «вернись» и потерла ладонями бледные щеки.
Никуда звонить не хотелось.
— Вы не понимаете! Мне только поговорить, у меня для вас сообщение… Какое? Я покажу при встрече. Да я бы и не позвонила, если бы не оно!
«Сильно оно мне надо», — добавила она мысленно и принялась раздраженно накручивать на палец витой телефонный шнур.
— Что? Это для меня далеко, я без машины. Давайте встретимся у заброшенного театра, на сорок пятой авеню, туда я смогу дойти пешком. Во сколько? В девять вечера? А раньше никак?
Ответом ей стали отрывистые короткие гудки.
Снег перестал сыпать и теперь лежал рыхлым покрывалом, отражая кристалликами льда желтый свет фонарей. Темное небо, пушистые деревья, пар изо рта и заколоченная досками крест-накрест дверь театра позади.
В ожидании встречи Райна истоптала небольшую площадку перед зданием заворачивающими по кругу следами. Тишина, сугробы, озябшие пальцы рук и почти отмерзшие в изношенных сапогах пальцы ног. Усилившийся под вечер мороз кусался за щеки.
Часы на запястье показывали девять ноль одну.
Долго еще переминаться с ноги на ногу? Хрусь-хрусь под каблуками. Еще один вдох ледяного воздуха — еще один выдох теплого пара, осевшего на шарфе крохотными капельками. Еще один круг по протоптанной в снегу дорожке.
Двухэтажный заброшенный театр с облупившейся на колоннах краской монументально смотрел сквозь деревья на горизонт.
Долго ждать?
В девять ноль семь у дороги, утрамбовывая снег шинами, остановился серый автомобиль. Озябшая от холода, Райна обняла себя руками и перестала пританцовывать на месте.
— Меньше всего я ожидал увидеть
Райна то ли от холода, то ли от страха начала заикаться. Короткие волосы под ее шапкой встали дыбом в тот самый момент, когда она разглядела лицо со шрамом на виске. То самое лицо. Которое до сих пор нет-нет да всплывало в тех кошмарных снах, где ее снова и снова брили наголо.
— Я… я не знала, что это… ваш номер!
— Наобум набрала? Жить стало скучно? Смотри, я скуку-то быстро развею, ты меня знаешь.
Агрессивно вжатая в ворот толстой куртки голова, недобрый взгляд исподлобья, перекочевавшая из одного уголка рта в другой надкусанная спичка.
Впервые за этот вечер Райна отогрелась. Помогла жаркая волна страха, что лавой прошлась по позвоночнику. Бежать! К черту все, какая там помощь! Подбородок, как у трусливого зайца, задрожал; прежде чем развернуться и броситься прочь, она обиженно заявила:
— Да если бы не это, — в руке мелькнула мятая записка, — я бы в жизни вам не позвонила. За все деньги мира! Больная я что ли? Тьфу на вас!
— Заткнись и застынь!
Она успела сделать только шаг в сторону, когда на нее рявкнули так зло, что с деревьев едва не повалился снег.
— Покажи мне записку!
«Да идите вы к черту!» — ей хотелось заорать в ответ. — «Идите в баню, нахер, куда угодно, лишь бы прочь из моей жизни!» Но выдать подобное вслух не хватило духу — слишком свежи были воспоминания четырехмесячной давности.
— Это все уже не важно. — Вежливость давалась тяжело, подбородок все еще дрожал, щеки пошли нервными пятнами. — Простите, что побеспокоила. Всего хорошего…
— Записку!
От того, что пришлось повторять дважды, мужчина со шрамом сделался не просто угрюмым — мрачным, как грозовая туча, а в глазах возник нехороший блеск, какой появляется при желании ткнуть кого-нибудь мордой в снег. Или сломать пару ребер.
Дрожащая рука с озябшими пальцами нехотя протянулась вперед.
Каждый раз он орет. Каждый раз приказывает. Каждый раз пугает. Скотина! Как вообще Барни мог додуматься написать номер этого… этого… урода? Что за пресловутое совпадение судьбы? Райне хотелось материться.
Снова повалил снег.
Мятый клочок бумаги после пристального изучения перекочевал в карман темно-синей куртки. Взгляд стальных глаз сделался мрачным и задумчивым.
— Я могу идти?
— Не можешь.
И снова тишина. Пальцы ног сделались стеклянными и почти потеряли чувствительность; хотелось сжать их в ладонях, отогреть, завыть от боли, но встреча еще не закончена, а до дома далеко. Дотерпеть бы.
Райна нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
— Барни, должно быть, ошибся. Это все недоразумение. Я пойду…
— Значит так, Рейка, — неприязненно отрезал тот, чьего имени она до сих пор не знала, — сейчас мы…
— Меня зовут Райна.
— Я хер клал на то, как тебя зовут. Это понятно?
Райна возмущенно засопела, но промолчала.
— Сейчас ты сядешь в машину и поедешь со мной.
Поделиться книгой: