Арагорн знал, какого рода недуг одолел Эовин, и в Обители Исцеления он с тревогой говорит об этом Гэндальфу и Эомеру, ее брату: ни одно лекарство не может исцелить душевные раны девушки, не будь на то ее воли; и он не может предвидеть, что будет, когда она очнется.
Эти слова Арагорна ясно отражают весь внутренний мир Эовин; удивительно, насколько твой взгляд, поведение, отношения, которых ты ищешь, отражают твое душевное состояние и внутренние конфликты, и насколько человеку со стороны, который знает себя и свои глубинные мотивы, просто увидеть, что тебя угнетает – так же, как Арагорн смог понять, отчего мороз сковал душу Эовин, отчего она словно в плену и не хочет жить; он смог понять, что сам явился для нее тем предлогом, за который можно слепо ухватиться, лишь бы не видеть того, что есть на самом деле. Эовин связала с Арагорном исполнение всех своих желаний и надежд, полагая, что, оперевшись на него, она вновь обретет жизненные силы, которых уже не было в ней самой (и которые потом она надеялась обрести, добыв себе славу в бою).
Важно уметь распознать в себе тот лед, который сковал душу, понять, что заморозило токи жизни, почему наш ограниченный внутренний мир не может расшириться, почему мы не испытываем радость от того, что делаем, и не находим радости в тех, кого встречаем.
В этой душевной пустыне мы не можем узнать себя и принять себя, не можем любить и быть любимыми – потому что отвергаем любовь других, не верим в нее, не придаем ей значения - и при этом с отвращением к себе понимаем, что недостойны любви и не заслуживаем того, чтобы нас любили по-настоящему; и у нас нет сил вырваться из этого смертельного порочного круга.
Самые серьезные трудности начинаются тогда, когда мы приписываем наше несовершенство другим и не понимаем, что стоило бы изменить в себе (и чего мы не делаем), - ведь, как правило, мы не знаем себя, не умеем видеть такими, какие мы есть, и часто нам недостает мужества, сил и терпения, чтобы превратить пустыню в плодородную землю.
Это и тревожит Арагорна, когда он говорит об Эовин:
И вот, Эовин очнулась – но все по-прежнему, и она хочет снова уйти воевать. В ней еще нет ни капли надежды, и ее у нее лишь одно желание, как и прежде: погибнуть в честном бою. Она опять стремится последовать за войском… и снова пытается убежать от себя самой. Образ Леди Эовин – образ печальный и правдивый, образ человека отчаявшегося, который пытается вырваться из оков; и когда впервые Фарамир встречает ее в Саду Обители Исцеления, он ясно чувствует, какая тоска охватила ее, - ведь тоска - удел тех, кто утратил надежду.
Эовин по-прежнему не ищет причину в себе, по-прежнему твердит: «Хочу уйти, хочу воевать, не могу сидеть сложа руки». Жизненные силы еще не вернулись к ней, она еще на границе мира призраков, подобно Фродо, которого ранили на Вершине Ветров; в ней по-прежнему берет верх отчужденное «я».
Эовин словно постоянно спорит сама с собой, мечется, она никак не может смириться со своим положением. Даже ее слова: «Женщины ничего не могут мне сказать,» – в очередной раз подтверждают, что она не принимает себя: мол, она-то не из их числа, не из числа женщин. Но при встрече с Фарамиром, при первых же словах, Эовин смущается: она чувствует, как что-то (в ней самой?) оживает, что-то (может быть?) изменится к лучшему; лед начинает таять. Фарамир настолько умиротворен и спокоен, что она оказывается беззащитной и безоружной; он принял ее – и благодаря ему она принимает себя. Фарамир до такой степени владеет собой, так ясно видит все, что происходит вокруг, осознает свою роль и задачу в этих условиях - и то обстоятельство, что ему остается лишь терпеливо ждать и доверять другим в отношении своего здоровья, - что он является полным хозяином положения, хотя судит обо всем как бы со стороны. И при встрече с ним Эовин видит, что ее нетерпение и капризы лишены смысла; она начинает сомневаться в себе и сознает, что перед величием этого воина ничего не остается как … сдаться.
В обществе Фарамира Эовин сразу стало уютно, поэтому она покорилась ему. Она по-прежнему твердит, что «не желает бесед ни с кем из живущих», что она «воин, чья рука тяжела», но ей все равно приятно слышать слова Фарамира. Она еще ни в чем не уверена, однако так хорошо чувствует, что Фарамир принял ее такой, как она есть, что не может не подумать: «А вдруг и меня можно любить?» И, почти не сопротивляясь, Эовин соглашается с его словами о том, что нужно запастись терпением, что у событий свой ход, и с этим нужно смириться. Эовин было необходимо услышать эти слова, и сказанные именно так; ей было нужно, чтобы столь же доблестный воин, как она, убедил ее в том, что главная их задача в ту пору – побыть наедине с собой, найти себя. И под влиянием его примера она в конце концов складывает оружие (и похоже, добровольно – хотя с изумлением, и не оставив печали). Фарамир хорошо знает себя и владеет собой, и потому может принять верное решение; и мы видим, как важно быть цельной личностью – тогда нам не грозит опасность бесконечно ходить по кругу. С первой минуты Эовин попадает под обаяние Фарамира, ощутив в нем одновременно и внутренний покой, и целеустремленность. Не исключено даже (хотя лучше об этом судить женщине), что она уже влюблена в него, и рискует «заигрывать» с ним, пуская в ход свои капризы (как, полагаю, поступает каждая женщина, когда уверена, что нравится мужчине). Только Эовин очень горда и надменна, и ее самолюбие так уязвлено, и до такой степени поработило ее, что она не уступает, пока Фарамир не говорит ей в лицо всю правду о ней – и Эовин уверяется в том, что он принимает ее целиком, безусловно; лишь тогда она понимает себя и принимает такой, какая есть (ведь она и вправду была стоящим человеком), - лишь тогда она обретает свободу любить и быть любимой.
Когда в Гондор приходит весть о падении Саурона, лишь Эовин одна во всем городе остается печальной. Она не может, как все, сполна радоваться победе - что-то ее угнетает, ей словно дела нет до того, что происходит вокруг. Все, что раньше, казалось, имело смысл - война, Арагорн и прочее – теперь не волнует ее вовсе; похоже, единственное, что тревожит ее – это мысль о том, что ее «позабыл» Фарамир: она боится, что не вынесет очередного разочарования, что этот человек, которому она открылась, и который принял ее как личность, не сможет ответить на ее любовь. Эовин снова замкнулась в себе, сожалея, что не подавила чувства в своей душе, пока это было возможно; и если и на сей раз она ошиблась (то есть, если между ней и Фарамиром и правда ничего нет), ее снова накроет черная тень, от которой теперь не будет спасения.
Фарамир тем временем вернулся к исполнению обязанностей Правителя и готовился к встрече Короля. И вот, по просьбе старшего целителя Обители, он снова встречается с Эовин.
Пусть это неявно следует из повествования (и даже из моих слов), но заметим, что Фарамир приносит Эовин радость и счастье, при том, что сам нередко был этим в жизни обделен (ему не хватало, к примеру, любви отца, брата). Если Фарамир – это «раненый целитель», то и Эовин «раненая целительница», хотя каждому из них нужно особое лекарство.
Любовь орошает нашу душевную пустыню, и в ней снова прорастают жизнь, надежда, радость бытия и творчества. Влюбленность дарит нам такую волну чувств, что в нее легко броситься с головой, отдавшись ее власти. Увлечься легко, но трудно любить по-настоящему: когда принимаешь человека целиком, безусловно, прилаживаешься к переменам в его внутренней жизни, проходишь вместе с ним все ступени взросления и познания себя – а эти ступени далеко не всегда у разных людей одни и те же; и еще трудней примирять изо дня в день свои желания с устремлениями другого человека; к тому же эти желания должны очищаться – так же, как должны очищаться отношения. Быть вместе, любить друг друга не на словах, а на деле – это нелегкий труд. Любовь подобна семени, посаженном в землю: эту землю нужно возделывать, иначе семя не прорастет. Нельзя отдавать любовь на автопилоте; и принимать ее тоже непросто, если мы стремимся предоставить свободу другому человеку, не навязывая своих условий. Обиды губят любовь. В любых отношениях нужно пройти длинный, тернистый путь, нужно учиться помогать друг другу познавать себя, понимать себя, осознавать свои устремления, с терпением относиться к себе и к другому.
Вот почему так важно прежде всего познать себя и принять таким, каков ты есть: не научившись любить себя, мы не способны полюбить ближнего. Теоретически (казалось бы), мы можем любить всех и готовы принять любовь всех – но это на самом деле далеко не так. Тот, кто утверждает, что «любит всех», как правило, не любит вообще никого, и что еще хуже, не любит и самого себя.
Когда два человека - сформировавшиеся, непохожие друг на друга личности - осознают, насколько они разные, и насколько несовершенны, и на этой основе строят отношения, постепенно достигая полноты общения, не подавляя другого и не утрачивая своего лица, они могут пережить исцеление, подобное тому, о котором здесь мы вели речь. Это долгий путь и нелегкий труд. Но любовь и душевное тепло способны одолеть даже такой тяжелый недуг, как одиночество и ощущение собственной ненужности, и прогнать страхи, которые всегда ему сопутствуют. Когда тебя любят и принимают таким, каков ты есть, ты понимаешь, что ты не один, а значит, кому-то нужен – значит, чего-то стоишь. И особую радость испытываешь, когда понимаешь, что человек благодарен за встречу с тобой, независимо от любых твоих поступков. Разве не счастье слышать: «Спасибо, что ты есть»? Разве не в этом самый смысл жизни?
И если люди связаны по-настоящему, то им дано постичь смысл слова «прощение». В такую минуту с особой силой чувствуешь, что любовь приносит исцеление: ты видишь, что твои промахи не разрушают отношений, потому что тебя принимают целиком, даже когда ты сам далек от идеала, когда очевидны твои недостатки, и даже когда ты сам причиняешь боль.
С другой стороны, как отмечалось выше, если мы говорим об «исцелении», это само по себе подразумевает, что существует какая-то болезнь. В ком-то, возможно, эта мысль вызовет внутренний протест, посему поспешу заметить: «болезнь» в данном случае означает «несвободу» во всех ее формах - начиная тем, что мы называем «нуждами», и кончая тем, что в христианстве зовется «грехом». Надеюсь, этим замечанием я не внес путаницу; напротив, я хотел бы ясно обозначить тот единственный корень, из которого происходят все наши беды и страдания. С этой точки зрения, можно сказать, что я исцеляю того, кто хочет пить, когда даю ему стакан воды; я исцеляю того, кто страдает от одиночества, когда уделяю ему время и внимание; я исцеляю того, кто чувствует себя виноватым, потому что поступил со мной дурно, если прощаю его и даю ему шанс все исправить и простить себя. Это состояние, «болезнь», есть не только исходный пункт моих размышлений - это опыт, который в самой глубине души носит каждый человек, и от этого никому из нас никуда не деться. Разумеется, существуют различные типы и степени болезни, но в определенном смысле, здоровых людей не существует; просто у кого-то болезнь протекает в приемлемых рамках, а у кого-то принимает тяжелые формы, и тогда человек (в силу многих причин) видит себя в очень негативном свете, и ему гораздо труднее впускать других в свою жизнь и терпеливо строить отношения.
Как уже отмечалось выше, только тот, кто осознает свою болезнь, может выздороветь (guarire). У этого утверждения смысл двоякий, поскольку глагол guarire имеет два значения: в первом, я сам исцеляюсь от болезни, во втором, я исцеляю другого. Отношения между людьми могут вести к исцелению в обоих этих смыслах.
Но тут начинаются трудности.
Начнем с того, что очевидно: если я сознаю, что болен, если на опыте изведал, что значит «страдать», я лучше смогу понять беду другого человека и помочь ему. Именно об этом – о боли, которая учит сострадать, о спасительных ранах Христа, говорит апостол Павел в Послании к Евреям; так и мы говорим, что лишь тот, кто изведал горе, умеет сочувствовать.
Но есть и более сложная сторона вопроса. Как раз когда я осознаю, что я болен и нуждаюсь в лекарстве, особенно - когда я отчаянно нуждаюсь в сочувствии – потому что случилась какая-то беда, или потому что я ощущаю себя чужим для всех и одиноким, - тогда есть опасность, что я свяжу с другим человеком чуть не все свои надежды. Я буду искать кого-то, кто восполнит все мои нужды и решит все мои проблемы раз и навсегда. Но те, у кого есть хотя бы капля жизненного опыта, понимают, насколько опасно увлекаться миражами, насколько губительно мечтать об «идеале», не пытаясь при этом строить настоящие отношения, пусть и не столь радужные, как наши мечты. Случается, что лишь по прошествии многих лет мы понимаем, что «идеал» – т.е. проекция себя самого – попросту не существует; и тогда мы жалеем, что не строили отношения с реальными людьми и впустую тратили время и силы. Конечно, живые люди менее совершенны, но они настоящие – именно поэтому мы можем обогатить и вдохновить друг друга.
Таким образом, я не могу быть всем для другого, равно как и другой не может быть всем для меня. Лишь осознав причину своей болезни – причину нашей несвободы – мы можем исцелиться и исцелить другого. Более того, именно потому, что внутренний мир каждого из нас ограничен, существует возможность обмена: всегда в одном человеке будет уголок души непонятный, непостижимый для другого - а значит, будет оставаться возможность еще глубже понять друг друга; т.е. всегда будет будущее у любых отношений.
И есть еще последний момент, который я хотел бы кратко затронуть: тот случай, когда отношения являются причиной страданий, когда мы раним кого-то - словами, поступками, поведением. Даже в этом случае страдание может оказаться ненапрасным, если оно поможет нам осознать свое несовершенство. А бывает и так, что, сказав правду, нельзя не причинить боль тому, кого любишь. Но даже такая рана – исцеляющая, ведь мы избавляемся от иллюзий, начинаем видеть жизнь в истинном свете. И более того, возможно, именно в эти моменты мы открываем для себя один из самых великих законов любви: наше истинное богатство – это возможность поддерживать друг друга в наших немощах.
Таким образом, развивать отношения – значит исцелять и исцеляться самому, и завершится этот путь только в иной жизни. И подобно тому, как Спаситель исцелил нас, взяв на Себя наши раны[2], так и мы призваны поступать: ибо мы способны исцелять - именно потому, что больны. И в этом славное и высокое наше предназначение: «И отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень… И ты будешь как напоенный водою сад, и как источник, которого воды никогда не иссякают»[3].
Ну вот, мы добрались до конца. Быть может, кому-то показалось, что эти размышления горьковаты на вкус, что они «жгутся», тревожат. Хорошо, если так. Ведь если бы человек не мечтал о цельности, согласии с самим собой, если бы не тосковал по таким отношениям с людьми, не желал убедиться на собственном опыте, что это возможно на самом деле – то вряд ли он что-то почувствовал бы. Но такие отношения – это не сон и не вымысел. Мы созданы для них: и в супружеской любви, и в любви дружеской. Тот, Кто сотворил нас, воззвав из небытия, не шутит с нами, не желает посмеяться над нами (хотя люди весьма способны на это). Верно, что мы больны, но путь к исцелению открыт. Верно, что мы теперь «за вратами рая» и огненный меч преграждает дорогу туда; но есть в нас и чудотворный источник воды живой, который орошает каждое сердце: эта Вода берет начало от Того, Кому стало угодно, чтобы мы жили[4]; и она погасит всякое пламя, кроме огня Любви.
«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее».[5]
Я могу лишь пожелать вам встретить однажды (и потом еще не раз в жизни), того Фарамира, или ту Эовин, которые откроют вам, что вы достойны того, чтобы вас любили. И в тот день вы – и я - мы все всё поймем, и ощутим дыхание Вечности.
«На закате века нас будут судить по Любви», - как говорил св. Иоанн Креста - а он-то ведал, о чем пишет…