Помоги проекту - поделись книгой:
Фрэнк Херберт
Еретики Дюн
Когда я писал «Дюну»
В моем уме не оставалось места для беспокойства об успехе или провале книги. Было только лишь желание работать над ее созданием.
Шесть лет исследований предшествовали тому дню, когда я решил собрать воедино мою историю. И увязывание множества сюжетных ходов, которые были мною задуманы, достигло той степени концентрации мысли, которой я никогда прежде не испытывал.
Эта история должна разрабатывать миф о Мессии.
Действию предстоит предложить другой взгляд на населенные человечеством планеты и энергетические устройства.
Также следует вскрыть взаимосвязи политики и экономики.
В ней обязательно должен присутствовать наркотик, пробуждающий самосознание, и рассказ, к чему приводит зависимость от него.
Питьевая вода должна быть только аналогией нефти, самой воды и других природных веществ и ресурсов, которые исчезают день за днем.
Это должен быть экологический роман, а значит, среди многих сюжетных линий, это должна быть, в не меньшей степени, история о людях, их радостях и заботах, об отношении к общечеловеческим ценностям, и я должен проследить каждую из этих линий на каждой стадии книги.
В моей голове не было места для мыслей о чем-нибудь еще.
Отзывы издателей после первой публикации были нескорыми и, как выяснилось, неточными. Критики всыпали книге по первое число. Более двенадцати издателей отвергли рукопись, прежде чем она была опубликована. Не было никакой рекламы. И все-таки что-то происходило.
Не прошло и двух лет, как я был завален жалобами книготорговцев и читателей, что они не могут достать мою книгу. Она удостоилась похвалы «Всемирного полного каталога».
Мне все время звонили люди, спрашивая, не собираюсь ли я учредить новый культ.
Мой ответ: «О Господи, нет!»
То, что я описываю, это — медленное осознание успеха. К тому времени, когда первые книги «Дюны» были закончены, не оставалось почти никаких сомнений, что работа стала популярной — одной из самых известных в истории, как мне говорили, — с проданными по всему миру приблизительно десятью миллионами экземпляров.
Теперь самый частый вопрос, который люди мне задают: «Что означает для вас успех?» Он меня удивляет. Хотя, признаться, я и не ожидал провала.
Это была моя работа, и я ее сделал. Части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» были написаны до того, как была завершена сама «Дюна». Они все больше обрастали плотью во время писания, но суть рассказанной истории осталась нетронутой.
Я был писателем, я писал. Успех означал, что я могу отдать еще больше времени моему занятию.
Оглядываясь назад, я осознаю, что подсознательно поступил верно. Пишешь не для результата и успеха не ждешь. Это отвлекает часть твоего внимания от собственного творчества.
Если ты готов творить, то все, что тебе надо делать — это писать.
Негласное соглашение между тобой и читателем. Если кто-нибудь заходит в книжный магазин и тратит кровно заработанные деньги на твою книгу, ты обязан сколько-нибудь занять этого человека, ты должен стараться изо всех сил.
Это и в самом деле все время было моим желанием.
Основная часть дисциплинирующей выучки — это ее скрытая часть, предназначенная не освобождать, но ограничивать. Не спрашивай: «Зачем?». Будь осторожен с «как?». «Зачем?» ведет к неумолимому парадоксу. С «как?» ты попадешь в ловушку причинно-следственного мироздания. И то и другое отрицает безграничность.
Тараза ведь рассказала тебе, что мы уже израсходовали одиннадцать гхол Данкана Айдахо? Этот — двенадцатый.
Говоря с намеренной желчностью, старая Преподобная Мать Шванги смотрела с галереи третьего этажа на одинокого мальчика, игравшего на закрытой лужайке. Яркий дневной свет планеты Гамму солнечными зайчиками отплясывал на белых стенах внутреннего дворика, наполняя все пространство ниже Преподобных Матерей таким сиянием, как будто на юного гхолу был специально направлен луч театрального софита.
«Израсходовали!» — подумала Преподобная Мать Луцилла. Она позволила себе кивнуть, заметив, каким же холодным безразличием веет от манер Шванги и от выбираемых ею слов.
«Мы израсходовали наш запас — пришлите нам еще!»
Мальчику на газоне было приблизительно двенадцать стандартных лет, но у гхол, с еще не пробужденной памятью об их исходной жизни внешность может быть очень обманчива.
Мальчик на мгновение отвлекся и поглядел на наблюдавших за ним с галереи. Крепыш, с прямым взглядом, настойчиво смотрящим из-под черной шапочки каракулевых волос. Желтый свет ранней весны отбрасывал небольшую темь у его ног. Он был загорелым почти дочерна, но, когда при легком движении голубой стилсъют чуть соскользнул с его плеча, там обнажилась бледная кожа.
— Эти гхолы не только дороги, они еще и очень опасны для нас, — сказала Шванги.
Ее голос звучал ровно и бесцветно, обретая от этого еще большую властность — голос Преподобной Матери Наставницы, говорящей с послушницей. Для Луциллы это было дополнительным напоминанием, что Шванги входила в ярую оппозицию проекту гхолы.
Тараза заранее предостерегала Луциллу: «Она постарается переманить тебя на свою сторону».
— Одиннадцати неудач достаточно, — удрученно сказала Шванги.
Луцилла посмотрела в морщинистое лицо Шванги, вдруг подумав: «Когда-нибудь я тоже стану старой и усохшей. И может быть, приобрету такой же вес в Бене Джессерит».
Шванги была невысокой, приметы ее старости стали приметами долгого служения Ордену.
Из изученных ею заранее сведений Луцилла знала, что под форменной черной абой Шванги скрывается костлявое тельце, которое редко кому-либо доводилось видеть, кроме обшивавших ее послушниц и скрещивавшихся с ней мужских особей. Широкий рот Шванги с двух сторон ограничивали старческие морщины, спускавшиеся к выпяченному подбородку.
В ее манерах было много суховатой резкости, которую непосвященные часто принимали за гнев. Командующая Оплотом Гамму больше других Преподобных Матерей заботилась о том, чтобы принадлежать самой себе.
Луцилле снова захотелось, чтобы она смогла ознакомиться в целом со всем проектом гхолы. Хотя Тараза достаточно ясно провела границу: «Шванги не следует доверять там, где дело касается безопасности гхолы».
— Мы считаем, что сами же тлейлаксанцы и убили большинство из одиннадцати предыдущих, — сказала Шванги. — Одно это свидетельствует о многом.
Луцилла в тон Шванги выбрала манеру спокойного, почти безмятежного выжидания. Поза ее будто говорила: «Я, может быть, намного младше тебя, Шванги, но я тоже полная Преподобная Мать». Она ощущала на себе пристальный взгляд Шванги.
Шванги видела томографические изображения этой Луциллы. Но они не шли ни в какое сравнение с самим оригиналом. Геноносительница высшего уровня, в этом нет никаких сомнений. Синие глаза без маскирующих линз кажутся пронзительными, и это хорошо сочетается с ее длинным овальным лицом. Сейчас, когда капюшон ее черной абы откинут, видны каштановые волосы, собранные в тугой узел и широко спадающие по спине. Даже самое жесткое облачение не способно полностью скрыть пышных грудей Луциллы. Она происходила из генетических линий, знаменитых своими материнскими данными, и уже подарила Ордену трех детей, двух — от одного и того же производителя, эта каштановолосая чаровница с полными грудями и расположенностью к материнству.
— Ты очень мало говоришь, — сказала Шванги. — Из этого мне ясно, что Тараза настроила тебя против меня.
— Есть у тебя причины считать, что убийцы постараются уничтожить и этого гхолу? — спросила Луцилла.
— Они уже пытались.
«Странно, отчего на ум приходит мысль о ереси, когда думаешь о Шванги, — подумала Луцилла. Может ли существовать ересь среди Преподобных Матерей?»
Религиозные оттенки этого слова казались неподходящими в среде Бене Джессерит. Откуда взяться еретическим движениям среди тех, кто во всех религиозных делах видит лишь средство манипулирования?
Луцилла обратила взор на гхолу, который решился в этот момент пройтись колесом по лужайке. Затем он остановился и посмотрел на женщин, стоящих на галерее.
— Как он хорошо крутит колесо, — язвительно усмехнулась Шванги. Ее старческий голос не мог полностью скрыть затаенную жестокость.
Луцилла поглядела на Шванги. «Ересь», «диссидентство» — слова неподходящие. Слово «оппозиция» не охватывает впечатления, вызываемого старухой. Есть в ней что-то, способное подорвать основы Бене Джессерит. Бунт против Таразы, против Верховной Преподобной Матери? Немыслимо! Верховные Матери взращивались и воспитывались как монахини. Если уж Тараза собрала совет, выслушала мнения, а потом вынесла свое собственное решение — весь Орден обязан был подчиниться.
— Сейчас не время для создания новых проблем! — сказала Шванги.
Значение ее слов было ясно: возвращаются люди Рассеяния и намерения некоторых Затерянных угрожают Ордену.
«Преподобные Черницы». До чего похоже на «Преподобные Матери».
Луцилла решилась закинуть удочку:
— Значит, по-твоему, мы должны сосредоточиться на проблеме этих Преподобных Черниц из Рассеяния?
— Сосредоточиться?.. Они не обладают нашими возможностями. Они не проявляют здравого смысла. И они не владеют меланжем. Наши знания, полученные благодаря спайсу, — вот что они хотят заполучить!
— Возможно, — допустила Луцилла. Ей не хотелось соглашаться с таким заявлением, не имея веских доводов.
— Верховная Мать Тараза отвлекается от настоящих дел ради пустой возни с этими гхолами, — сказала Шванги.
Луцилла промолчала. Проект гхолы определенно вызывал зловещее раздражение у Ордена. Даже от отдаленной вероятности получить еще одного Квизаца Хадераха мурашки страха пробегали по рядам Ордена.
Связываться с замурованными в червях осколками сознания Тирана! Крайне опасно.
— Нам вообще не следует перевозить этого гхолу на Ракис, — пробормотала Шванги. — Не будите спящих червей.
Луцилла опять перенесла свое внимание на мальчика-гхолу.
Он повернулся спиной к высокой галерее, на которой стояли две Преподобные Матери, но что-то в его позе говорило: он понимает, что разговор о нем, и ожидает их реакции.
— Ты, несомненно, сознаешь, что тебя призвали рано, когда он еще слишком юн, — сказала Шванги.
— Я никогда не слышала о глубоком кодировании столь юного, — согласилась Луцилла.
Она намеренно подпустила легкую самоиронию в свои интонации, зная, что Шванги, расслышав этот оттенок, неправильно его истолкует. Бене Джессерит — высшие специалисты в целенаправленном управлении всем, касающемся продолжения рода человеческого.
«Используй любовь, но сама ее избегай» — вот о чем подумает сейчас Шванги.
Аналитики Ордена понимают, где коренится любовь. Они докопались до этого еще на самых ранних стадиях развития Ордена, но никогда не смели выключать ее из направленного скрещивания. Терпи любовь, но будь настороже — вот главное правило. Знай, что она заложена в самую глубь человеческой генетики — сеть безопасности, обеспечивающая продолжение рода. Ты используешь ее, когда необходимо, закрепляя отобранные личности (иногда друг поверх друга) ради целей Ордена, с сознанием, что такие личности будут присоединены могучими связующими линиями, не всегда легко постижимыми для обычного разума. Другие способны, может быть, наблюдать такое движение и прорабатывать последствия, но, скованные единой цепью, будут танцевать под музыку бессознательного.
— Я не думаю, что кодирование его будет ошибкой, — сказала Шванги, неправильно истолковав молчание Луциллы.
— Мы делаем, что нам приказывают, — проворчала Луцилла. Пусть Шванги сама решит, что означают эти слова.
— Значит, ты нисколько не возражаешь против перевода гхолы на Ракис, — сказала Шванги. — Интересно, продолжала бы ты и дальше беспрекословно повиноваться, если бы знала все от и до?
Луцилла сделала глубокий вдох. Не откроется ли ей сейчас полный замысел, связанный с гхолами Данкана Айдахо?
— На Ракисе есть девочка по имени Шиана, — продолжала Шванги. — Она обладает даром управлять гигантскими червями.
Луцилла скрыла свое возбуждение. «Гигантские черви. Не Шаи Хулуд. Не Шайтан. Гигантские черви». Наездница Песков, предсказанная Тираном, наконец появилась!
— Я не просто поддерживаю пустой разговор, — сказала Шванги, когда Луцилла вновь промолчала.
«Разумеется, нет, — подумала Луцилла. — И ты называешь их, исходя из внешнего вида, а не из сути внутреннего мистического значения. Гигантские черви. А в самом деле думаешь о Тиране Лито II, чей бесконечный сон несут жемчужинки сознания в каждом из этих червей. По крайней мере, нам приходится в это верить».
Шванги кивнула на ребенка на лужайке под ними.
— По-твоему, их гхола будет способен повлиять на девочку, повелевающую червями?
«Вот, наконец, все и выплывет наружу», — подумала Луцилла. Вслух она сказала:
— У меня нет необходимости отвечать на такой вопрос.
— Ты и в самом деле осторожна, — сказала Шванги.
Луцилла выгнула спину и потянулась. «Осторожна? Да, разумеется».
Тараза ее предостерегала: «Там, где дело касается Шванги, ты должна действовать и крайне осторожно, и очень быстро. Временное окно, внутри которого мы только и можем достичь успеха». «Успеха в чем?» — удивилась Луцилла.
Она искоса взглянула на Шванги:
— Я не понимаю, как Тлейлакс смог благополучно расправиться с одиннадцатью гхолами, как они просочились сквозь все наши защитные порядки!
— Сейчас у нас есть башар, — сказала Шванги. — Может быть, он сможет предотвратить несчастье. — Ее тон говорил, что она в это не верит.
Верховная Мать Тараза говорила: «Ты Геноносительница, Луцилла. Когда прибудешь на Гамму, ты разберешься в общей структуре. Но для достижения твоей цели не обязательно знать план целиком».
— Подумай о цене! — продолжала Шванги, угрюмо глядя на гхолу, который сейчас присел на корточки и вырывал кустики травы.
Луцилла понимала, что цена не имеет никакого отношения к этому, открытое признание неудач — вот что было намного сложнее. Орден не мог выдать своего провала. Но то, что Геноносительница призвана рано — это факт. Тараза же знала, что Геноносительница все поймет и составит представление об этой части общего плана.
Шванги указала костлявой рукой на ребенка, вернувшегося к своей одинокой игре, прыгая и кувыркаясь на траве.
— Политика, — сказала Шванги.
«Нет сомнений — именно политика Ордена лежит в самой основе ЕРЕСИ ШВАНГИ», — подумала Луцилла.
Оценить сложность противоречий внутри Ордена можно по назначению настоятельницей Оплота на Гамму именно Шванги.
Те, кто противостоят Таразе, отказываются сидеть на обочине.
Шванги повернулась и пристально поглядела на Луциллу. Сказано уже достаточно. Достаточно услышано и достаточно пропущено через тренированные умы Бене Джессерит. Дом Соборов с огромным старанием выбирал эту Луциллу.
Луцилла чувствовала как прощупывает и изучает ее старуха, но не позволяла этому повлиять на ту глубокую сосредоточенность, которая помогает каждой Преподобной Матери справиться со стрессом. «Вот оно. Пусть смотрит на меня во все глаза». Луцилла повернулась и, безмятежно улыбнувшись, стала разглядывать крышу напротив.
Вышел мужчина в мундире, вооруженный тяжелым лазерным пистолетом, кинул взгляд на двух Преподобных Матерей, а затем сосредоточил его на ребенке внизу на лужайке.
— Кто это? — спросила Луцилла.
— Патрин — довереннейший подчиненный башара. Он утверждает, что всего лишь денщик башара. Но надо быть слепым дураком, чтобы в это поверить.
Луцилла с огромным интересом стала разглядывать человека на противоположной стороне галереи. Так вот он каков, Патрин. Уроженец Гамму, как сказала ей Тараза. Выбран для выполнения этой задачи самим башаром Худой и светловолосый, уже слишком стар для строевой службы, но по настойчивому призыву башара присоединился к старому командиру, во всем ему помогая.
Поделиться книгой: