Клевета

Он пожал плечами, как бы давая понять, что все сказано. Всегда можно за ту или иную сумму купить у папского двора согласие на любое действие, особенно если ты богат и могуществен, тем более сейчас, во время Великой схизмы, когда раскол между двумя папскими дворами в Авиньоне и Риме отодвинул на второй план все моральные и догматические соображения. Джон Гонтский — герцог Ланкастерский не вмешивался в духовные споры, он хотел получить от папы, пока тот наиболее сговорчив, лишь безделицу. И при своих деньгах и влиянии имел все основания рассчитывать на успех.

— Полагаю, вам следует поговорить с леди Элинор, — с прямотой солдата заявил Роберт Беллер. — Она должна знать, насколько девочка созрела для жизни в браке.

Де Жерве кивнул, и лорд Беллер, приказал Жилю позвать леди Элинор. Она была уже готова к подобному вопросу и заговорила с той же прямотой, что и брат:

— Свидетельств зрелости все еще почти нет, лорд де Жерве. Девочка несколько отстает в развитии от сверстниц. Я знаю девочек, которые не то что в двенадцать, а уже в одиннадцать лет могут начинать супружескую жизнь, но в случае с Магдален ждать придется еще год, а может быть, и больше. Душой и телом она пока еще ребенок.

— Никакой спешки нет, — успокоил ее Гай. — Главное — официально оформить брак, а там можно и подождать. Герцог сам озабочен тем, чтобы слишком раннее начало супружеской жизни не подорвало ее способности к деторождению, как это нередко бывает. Я рад был получить эти сведения из ваших уст, миледи. Надеюсь, вы останетесь в моем доме на несколько месяцев и посвятите в вопросы такого рода мою жену, леди Гвендолин.

— Буду счастлива услужить вашей супруге. Но мой брат нуждается в моей помощи по хозяйству во время весенних набегов на границу, поэтому я хотела бы вернуться самое позднее к Пасхе.

Лорд де Жерве не мог не восторгаться чувством долга, присущим этим людям. Точно также они одиннадцать лет честно несли на себе еще одно бремя, никогда, впрочем, не забывая, что, когда подопечной исполнится двенадцать, она их покинет. Они питали искреннюю привязанность к девочке, но нежность их умерялась осознанием непрочности и непродолжительности этой связи.

— Что ж, мадам, все в вашей воле, но вы должны знать, что в нашем доме вам всегда будут рады.

Леди Элинор присела в знак признательности.

— Когда вы предполагаете выйти к обеду, брат?

— Как только нас позовут, — охотно отозвался лорд Беллер. — Если я правильно понимаю, мы с милордом де Жерве утрясли все наши дела. Остался вопрос о помолвке. Проблем быть не должно. Сразу после вечерней службы отец Клемент совершит обряд. Магдален в курсе, что у милорда на руках доверенность от племянника?

— Я известил ее об этом, — сказал де Жерве. — Вы позволите ей сидеть за обедом рядом со мной, лорд Беллер? Я бы хотел закрепить наше знакомство, чтобы она чувствовала себя в нашем обществе более свободно.

Роберт Беллер, улыбнувшись краешками губ, кивнул и взял в руки поданный секретарем документ.

— Если коротко, лорд де Жерве, здесь излагаются условия, на которых вы берете на себя опеку над указанной персоной — девицей Магдален, дочерью его светлости герцога Ланкастерского и Изольды де Боргар.

— Все так, но я не собираюсь пока что ставить девочку в известность о ее происхождении, — резко ответил рыцарь. — Пока его светлость не даст на то распоряжения, она должна по-прежнему считать, что ее отец это вы.

— Мы еще обсудим это, — сказал лорд Беллер, — а пока давайте отправимся в зал.

Тем же вечером Магдален стояла вместе с лордом де Жерве перед алтарем в часовне замка; она осознавала важность момента и была очень возбуждена.

— Что мне надо делать? — спросила она, глаза блестели и слезились от дыма кадила.

— Я надену кольцо на ваш палец и от имени Эдмунда поклянусь в верности, на что вы должны ответить: «Я, Магдален, дочь Роберта Беллера, клянусь Гаю де Жерве, доверенному лицу Эдмунда де Бресса, в своей верности перед лицом Господа нашего Иисуса Христа». После этого передадите мне кольцо.

Лорд Беллер, стоявший рядом, положил ей на ладошку гладкое колечко, привычным приказным тоном заметив:

— Смотри не урони!

— Да уж не уроню, — сказала она, глубоко оскорбившись.

Как ей и говорили, все произошло быстро и просто. Двум лордам были заданы вопросы, они на них ответили. Гай де Жерве надел ей на средний палец золотое кольцо, она отдала свое ему как представителю жениха, и он опустил его в карман.

На следующий день чуть свет Магдален поспешила вниз по лестнице, рассчитывая встретить лорда де Жерве. Она не удосужилась даже разобраться, для чего, собственно, ей нужно его видеть, просто он был с ней помолвлен, пусть даже по доверенности, и она полагала, что теперь имеет право на его общество. Тем острее было ее разочарование, когда ей сообщили, что рыцарь вместе с хозяином замка отправились охотиться на оленя. Совершенно потерянная, девочка побрела назад, в женскую половину замка, где ее поймала тетка и решительно потребовала заняться сборами, связанными с отъездом.

Ватага охотников, шумных и веселых, трубящих в рог, вернулась с добычей — двух оленей, подвешенных на шестах, егери с гордостью внесли в замок. Большой зал стал местом очередного пиршества, его огласили звуки свирели и лютни, но сегодня женщины по распоряжению лорда Беллера обедали отдельно от мужчин, так что Магдален пришлось уплетать жаркое в гостиной в обществе тетки, украдкой утирая слезу и кляня женскую долю.

В течение всех трех дней перед отъездом Магдален так и не удалось поговорить с лордом де Жерве наедине, и она постепенно пришла к убеждению, что быть помолвленной не так уж хорошо, как ей казалось, и это вообще-то печальное и тоскливое состояние. Но ее печаль улетучилась сразу же, как только она увидела готовую к отъезду кавалькаду из окна своей спальни утром четвертого дня. Маленький отряд воинов лорда Беллера должен был проводить их до границ владений Беллера — в знак уважения к гостю. Рыцари из свиты лорда де Жерве, отдохнувшие и набравшиеся сил в доме хлебосольного хозяина — это было их единодушное мнение — уже сидели на лошадях, а рядом смиренно стояла вереница навьюченных мулов.

Магдален, спустившись во двор, стала искать свою лошадь, но ее нигде не было. Лорд де Жерве что-то обсуждал с отцом, и она стремглав вклинилась в их разговор.

— Прошу прощения, что вторгаюсь в вашу беседу, сэр, но где же моя лошадь? Я все осмотрела, но нигде не нашла моей Озорницы.

— Вам придется скакать со мной, Магдален, — сообщил ей рыцарь. — Вашу тетушку и ее служанок мы тоже посадим на дамские седла к моим конюшим.

— Но я хотела бы скакать сама! — забыв о всякой вежливости выпалила Магдален. — Не надо обращаться со мной, как с ребенком.

Это был уже предел невоспитанности и лорд Беллер, потемнев, шагнул было к ребенку, но де Жерве быстро протянул руку, отводя угрозу и спасая Магдален от неминуемой взбучки.

— Не стоит, милорд, простим малышке ее невольную дерзость. Если девочка желает ехать верхом, пусть едет — пока не устанет.

— Я не устану, — заявила Магдален, приободренная неожиданным заступничеством.

— Учтите, вам придется скакать четыре часа, — сказал он, дрязня ее. — Идите и прикажите конюху оседлать вашу лошадь.

К радости Магдален, слова рыцаря не были шуткой. Она себе и представить не могла, что отец уступит — такое, по ее соображениям, было чем-то невозможным. Неудивительно, поэтому, что лорд де Жерве в ее детском воображении мгновенно приобрел черты если не Бога, то уж во всяком случае волшебника или сказочного героя.

Наконец настал суматошный час отъезда. Лорд Беллер заверил, что в течение года непременно приедет в Лондон и обязательно навестит ее. Девочка бросилась ему на шею и обняла его с таким жаром, что он просто-напросто опешил. Магдален с достоинством распростилась с пажами, но, верная самой себе, тут же не удержалась и, ухмыльнувшись до ушей, озорно подмигнула мальчишкам. Слуги, возившиеся с ней с младенчества, также вышли на двор, чтобы пожелать ей доброго пути. Минутой позже она уже скакала через главные ворота и по подъемному мосту, оглядываясь и изо всех сил махая домашним. Ни с того ни с сего она ощутила, что ее охватывает щемящая сердце тоска.

Но тут зазвучал рог, дав прощальный сигнал, и вид набегающей дороги вытеснил из головы все мысли, кроме одной: достойно ответить на вызов, брошенный ей Гаем де Жерве. Горделиво выпрямившись, она поскакала бок о бок с ним, и только после двух часов пути боль в спине заставила ее ссутулиться. Когда она в третий раз отвела руку назад, чтобы с едва сдерживаемым стоном потереть невыносимо ноющую поясницу, Гай наклонился со своей лошади, подхватил ее под руки и усадил в седло перед собой.

— Если вы так разбиты сегодня, миледи, то совершенно определенно ни на что не будете пригодны завтра.

— Но я продержалась больше четырех часов, — упрямо сказала она.

Гай усмехнулся, поглядел на поднявшееся солнце и за недостаточностью улик великодушно сказал:

— Четыре часа с хвостиком. Идет?

Облегченно вздохнув, Магдален, совершенно успокоившаяся, уютно расположилась в седле, упираясь, как на спинку кресла, в изгиб его руки.

2

Занимался майский день, и бледная прозрачная синева неба чуть розовела на востоке, где вскоре обещало показаться солнце.

— Подъем, лежебоки! Не девичье это дело — преть под покрывалом постели, когда всех ждет праздник мая.

Голос, произнесший эти слова, был насмешлив, и большая рука, сдергивала покрывала с постелей, где, как мышата в норке, сгрудились визжащие и извивающиеся дети.

— А, так это наш брат, — звонко пискнула Мэри. — Уже пора идти к майскому дереву, сэр?

Девочка пыталась вырваться из его рук и хихикала всякий раз, как только он до нее вновь дотрагивался.

— Лежебоки, знали бы вы, какого удовольствия себя лишаете! Уже давно утро, десять минут назад звонили заутреню, а вы все еще в постелях, — заявил Гай, ловя за руку сестренку, пока другие девочки, запрыгнув к брату на колени, безуспешно пытались повалить его. Но секундой позже им на помощь пришли галдящие братишки из соседней спальни, и тут уже состязание стало неравным.

Магдален наблюдала всю эту кучу-малу, как обычно, накрывшись покрывалом и пряча свою наготу. Как всегда, ей вроде бы и хотелось, чтобы Гай играл с ней так же весело и свободно, как с сестрами, но в то же время она точно знала, что сделай он так, она бы сгорела от смущения. И он этого не делал… никогда не делал. Кровать, которую она делила с кузиной, он всякий раз обходил стороной. Когда утром он появлялся, чтобы разбудить их, то всегда играл с двумя старшими сестрами: шутя дергал их за волосы, дразнил, щекотал. Он очень любил весь этот выводок мальчишек и девчонок.

— Милорд, они вовек не соберутся, если вы по-прежнему будете с ними дурачиться, — полушутливо, полуукоризненно сказала леди Гвендолин, появляясь в открытой двери. — Ваши вопли и смех слышны аж за воротами дома, а день между тем чудесный, и было бы обидно растратить эти майские часы на всякую чепуху.

Гай стряхнул с себя детей, как кутят.

— Живо одеваться, иначе вы пропустите зрелище коронации!

— Мне кажется, королевой Мая надо сделать Магдален, — заявила малышка Маргарет. — Она лучше всех танцует, и у нее чудесные волосы.

— Какая глупость, Мэг, — пробурчала Магдален, краснея и пряча лицо в подушку.

Гай де Жерве засмеялся.

— А может, вовсе и не глупость. Как вы полагаете, миледи?

Он повернулся к жене, и, как всегда, нежность смешалась у него с острым беспокойством. Не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить: леди Гвендолин серьезно больна. Об этом свидетельствовали смертельно-бледная кожа, худоба и запавшие глаза.

Она стояла, прислонившись к косяку, и на взгляд мужа ответила улыбкой. Они очень любили друг друга, и это было видно даже слепому.

— Хватит тебе вгонять ребенка в краску, — сказала она. — Иди завтракать, муж мой, а мы займемся своими делами.

Уже у двери он повернулся, словно вспомнив о чем-то.

— Магдален, сегодня утром, после праздника, мы отправимся в город, так что оденься получше, чем обычно.

Он вышел раньше, чем она успела понять, что ей сказано и что нужно ответить. Ее соседки по спальне принялись наперебой строить догадки.

— Должно быть, это связано со свадьбой, — сказала Кэт, голышом стоявшая около кровати, и, сладко потянувшись, зевнула, — Но он ничего не сказал о предстоящей поездке Эдмонду.

А Магдален уже с головой залезла в комод, и ответ ее невозможно было разобрать.

— Меня же не будут выдавать замуж еще несколько месяцев, — сказала она, выпрямившись и держа в руках платье из расшитого льняного полотна. — Кажется, я росту недостаточно быстро для этого.

И она с нескрываемой завистью взглянула на развитые груди и мягкие округлости других девочек, свидетельствующие об их взрослении.

— Моя тетка Элинор сказала мне перед отъездом, что я еще самое маленькое год останусь недостаточно взрослой.

— Тогда ты у нас самая счастливая, — заявила Кэт. — Когда ты станешь взрослой, у тебя появится столько хлопот и всяческих неудобств, правда ведь, мадам?

Гвендолин — а она помогала няне одеть и собрать детей — со вздохом кивнула. Для нее эта проблема взрослеющих девочек была больше, чем неудобством — последние полгода кровотечение у нее было практически непрерывным. Она прибегала к помощи лекарств и советам акушерки, до одурения ставила себе банки, по неделям не вставала с постели, но ровное, уносящее из нее все соки жизни истечение крови не прекращалось. Но она никому старалась не говорить о своих страданиях; Гай знал, что она больна, но насколько серьезно — нет: он не перенес бы всех ее мук, и ей было легче стойко переносить беду, не порождая в муже боли, страха, а может быть, и раздражения.

— Но ты не думай, Магдален, что твой недостаток может помешать свадьбе; просто время, когда вы начнете жить как муж и жена, отодвинется, — сказала она, удивленная, что девочке до сих пор никто объяснил этого.

— А? — Магдален с минуту размышляла, потом пожала плечами. Она не увидела в том и другом случае большой разницы. — Вы уже знаете, миледи, что мне сегодня ехать в Лондон?

Она проверила все застежки на платье.

— Это как-то связано со свадьбой?

— В известном смысле — да, — уклончиво ответила леди Гвендолин. — Лорд де Жерве все тебе объяснит, не волнуйся. Давай, завяжу тебе пояс: он перекрутился сзади.

«Почему, — подумала Магдален, — ну почему мне так редко удается получить прямой ответ на простой и ясный вопрос?» Девочка не сомневалась, что леди Гвендолин знает об истинных причинах и целях поездки в Лондон. Ну да ладно! Каковы бы ни были причины, сама по себе поездка обещала подарить ей много удовольствий. Возможность без посторонних прокатиться в обществе лорда де Жерве была таким редким подарком! Лорд де Жерве за это время умудрился не растратить ни грана своего божественного блеска в глазах девочки.

Наконец одевшись, стайка взбудораженных донельзя детей поспешила из флигеля, где они проживали, в каменный дом поместья. Замок стоял на холме и потому вокруг не было рва, а значит, и подъемного моста; только караульные башни возвышались по краям внешних стен. В одном из внутренних дворов замка детей поджидала группа молодых людей, состоящая из пажей и оруженосцев, и среди них — Эдмунд де Бресс. Когда его невеста вприпрыжку, с болтающимися косичками спустилась по ступенькам лестницы, он приблизился к ней с букетом ноготков в руке; он собрал эти цветы на берегу реки, раньше чем первый луч солнца осушил росу. Эдмунд был преисполнен сознания собственной важности от такого романтического поступка и с церемонным поклоном вручил девочке букет.

Магдален выглядела приятно удивленной, но смысл этого жеста от нее ускользнул, и она не догадалась даже ответить на поклон юноши реверансом.

— О, как чудно, Эдмунд! Будет что вплести в волосы, — радостно воскликнула она, раздавая цветы подругам. — Нужно еще нарвать в поле, тогда мы сможем сделать себе венки и гирлянды.

Гай с улыбкой наблюдал за этой сценой. Ему понравился поступок Эдмунда — жест молодого человека свидетельствовал, что тот глубоко усвоил правила рыцарства, а реакция Магдален еще раз подтвердила его догадку: девочка еще не дозрела до мысли, что может стать объектом ухаживания со стороны мужчины. От природы бесхитростная, она вряд ли вообще станет мастерицей по части флирта, подумал де Жерве. Эдмунд из кожи вон лез, оказывая ей знаки внимания, а она скорее запрыгала бы от радости, если ей разрешалось побывать в конюшне или поохотиться с собакой, чем от предложения послушать сентиментальное пение жениха под лютню или совершить интимную прогулку по парку. «Если дело так пойдет, — подумал Гай, — парню все надоест и он вернется к товарищам и состязаниям, упражнениям с оружием, ко всему тому, что раньше всегда доставляло ему огромное удовольствие». Учитывая неспособность Магдален понять смысл ухаживаний, Гай не станет в таком случае порицать молодого человека. Но и девочка, волей судьбы из детства сразу шагнувшая в супружество, ни в чем не виновата — у нее было слишком мало времени для того, чтобы ощутить вкус к романтическим играм с поклонником.

В браке для таких игр вообще не останется места, подумал он, повернувшись лицом к замку. Брак был областью холодного расчета, и романтическая белиберда оставалась привилегией незаконных связей. Продолжая размышлять об этом, он через арку второго двора разглядел леди Гвендолин, беседовавшую с управляющим имением. Ее болезненный вид вновь пронзил его. Оба понимали, что на Гвендолин уже лежит печать смерти, и много ночей подряд он на коленях молился перед алтарем в часовне, прося у Бога сил перенести грядущую утрату.

Они поженились десять лет назад. Ему тогда было шестнадцать, ей — тринадцать. Во время перемирия в затяжном конфликте между Англией и Францией он был послан в Англию в качестве пажа при дворе герцога Ланкастерского. Джон Гонтский Ланкастер преисполнился симпатией к мальчугану и помог ему породниться с могущественным саксонским семейством Редфордов. Этот брак в корне изменил положение молодого француза, возложив на него права сеньора и обязанности вассала; отныне он стал подданным Англии. Гвендолин принесла с собой в качестве приданого земельные владения и огромные богатства, а с богатством пришли могущество и титул графа. Милость и личное покровительство Джона Гонтского распространились с этих пор на весь дом Редфордов, а герцог в лице Гая де Жерве приобрел вассала, которому можно было доверить самые деликатные поручения, не говоря уже о воинской службе на стороне Ланкастера и короля.

Брак оказался бездетным, но с тех пор как детские комнаты его поместья в Хэмптоне заполнились подопечными Гая — так на английский манер произносилось его французское имя Ги, — лорд де Жерве и его жена с головой ушли в заботы о детях. А забот этих было по горло: руководить воспитанием, следить за здоровьем, загодя хлопотать об их выгодном замужестве или женитьбе. И за каждым их шагом незримо следил герцог Ланкастерский: внимание и покровительство детям вассала обещали для него самого обернуться стократной выгодой. В первую очередь это касалось женитьбы племянника де Жерве на Магдален Беллерской.

— Гай? — Гвендолин, оборвав разговор с управляющим, через арку прошла к мужу. Хрупкость и болезненную худобу ее тела еще больше подчеркивало плотно облегающее платье. — Дети уже ушли, Гай?

— Да, возбужденные и галдящие. Бедняга Эдмунд вручил Магдален букетик цветов, но она не оценила его рыцарства и тут же раздала цветы подружкам, так что парнишка оказался в глупом положении.

Гай засмеялся, и как бы случайно, в порыве нежности поймал жену под руку, но оба поняли, что эта рука — для поддержки, хотя ни один не признался бы в этом.

— Интересно, как к ней отнесется герцог? — со вздохом спросила Гвендолин. — Прогуляемся по саду, Гай.

— Сомневаюсь, что он будет особенно переживать из-за ее проблем. — Гай повел жену к воротам. — До сих пор с его стороны не было заметно никакого интереса к ее жизни. Ему удалось уломать папу, и тот готов признать, что между герцогом Ланкастерским до его нынешнего брака и Изольдой де Боргар был заключен брачный контракт, впоследствии расторгнутый, на основании чего все дети, рожденные в этом браке, признаются детьми герцога.

— Но Магдален была зачата уже тогда, когда герцог был женат, — заметила Гвендолин. Тем временем они вышли через калитку в воротах, направляясь к саду.

— Тем не менее в Риме признали Магдален законной дочерью его сиятельства, — ответил ей муж, срывая веточку цветущей яблони. — Деньги затрачены, решение получено.

И он воткнул цветок яблони ей в волосы, видневшиеся из-под белого холщевого чепца.

— Ну вот ты и королева мая, моя драгоценная госпожа, — он нагнулся и поцеловал ее, она нежно прижалась к нему.

— Я знаю, как тебе тяжело, муж мой, — прошептала она ему на ухо. — Мне мучительно лгать тебе, и вся я, видно, преисполнена такого греха, что не могу быть для тебя женой.

— Молчи! Хватит молоть чушь! — она никогда не видела его таким раздраженным и от неожиданности даже отпрянула. — Не надо говорить этого, Гвендолин. Ты жена, о которой я мечтал, и я не потерплю, чтобы ты сомневалась в этом!

— Знаешь, и все же… — она заставила себя произнести вслух то, о чем не решалась говорить долгое время: — Я бы хотела, чтобы ты мог жить, как мужчина. Заведи себе любовницу.

— Молчи! — снова оборвал он ее, ужасаясь как ее словам, так и тому гадкому чувству согласия с ней, которое на мгновение закралось в его душу. Молодой, но уже зрелый мужчина, он последние месяцы безжалостно утруждал свое тело скачками, фехтованием, физической работой, пытаясь отогнать желание близости с женщиной. Долгие месяцы воздержания изнуряли его, хотя он изо всех сил скрывал это от жены, и без того измученной болезнями и угрызениями совести.

— Если ты не хочешь иметь любовницы, — упрямо продолжала она, хотя ее голос упал от чувства беспредельного унижения, — посещай шлюх в развратном доме.

— Я тебе сказал, что не намерен слушать всю эту чушь, — сказал он почти грубо, — и прекрати немедленно!

Осторожно обняв ее, Гай вытер со щек жены горячие слезы.