Клевета

Только теперь Магдален разразилась слезами. Она плакала не столько от боли, вызванной ударами прута, сколько от нанесенной ей обиды: ведь она не виновата, что ее характер мешает ей вести себя так, как это требуется. Иногда, например, в тебя вселяется маленький чертик, и неудержимо хочется плясать и петь именно в тот момент, когда тебя заставляют вышивать на пяльцах или играть на лютне, а ты не в силах обуздать свою радость. В такие моменты вдруг забываешь, что живешь как пленник в этом угрюмом, болотистом, глухом краю посреди камней и непроходимых чащ. А ведь ничего другого она и не видела, и у нее никого нет, кроме лорда Беллера и его сестры. Она воспринимала их не иначе как отца и тетку и в душе осознавала: эти двое делают для нее все, несмотря на то, что она постоянно разочаровывала их. В чем-в чем, а в несправедливости она обвинить их не могла. Так почему же она то и дело закипала негодованием в отношении их и держалась так, будто она была не их плоть и кровь, а так, словно эти люди были чем-то преходящим в ее жизни? Вся в слезах, Магдален бросилась на кровать лицом к стене. Но девочка была рождена не для слез и никогда не плакала долго. Слезы высохли и размышления о гостях, которые должны были прибыть в замок, отвлекли ее от переживаний, связанных с наказанием.

Оставив Магдален в комнате, лорд Беллер отправился меж тем на поиски сестры. Он обнаружил ее в четырехугольной гостиной, греющейся у камина; полутемную комнату освещали свечи в настенных канделябрах, бросавшие золотые лучи на длинный стол под узким окном, откуда сочился слабый свет февральского утра, на шкуры, расстеленные по полу, выложенному каменными плитами.

Леди Элинор оторвалась от вышивания и взглянула на вошедшего брата.

— Доброе утро, братец, — улыбка сбежала с ее губ, когда она заметила угрюмое выражение его лица. — Что-то неладное с подготовкой к приему гостей?

— Насколько мне известно, тут все в порядке, — он подошел к камину и протянул руки к огню. — Мне кажется, за Магдален нужен глаз да глаз. Я снова застал ее у Сумасшедшей Дженнет.

Леди Элинор расправила хрустящие складки платка на голове.

— Она как капля ртути, Роберт. Выше человеческих возможностей — уследить за каждым ее шагом. Ты наказал ее?

— Ну, разумеется, — сказал он, тяжело вздохнув. — Но как долго она будет помнить про этот урок?

— До тех пор, пока не утихнет боль, — сказала Элинор и отложила в сторону шелковые нитки и иголку. — Ну да ладно, все равно твоим обязанностям опекуна подходит конец.

И она испытующе посмотрела на него.

— Не желал бы я во второй раз браться за подобное поручение, — сказал лорд Беллер. — Одиннадцать лет мы несем бремя ее воспитания, и я совершенно не уверен в успехе наших усилий. Она настолько неподдающийся воздействию ребенок, что это кажется даже неестественным.

— Твой долг был обеспечить ее невинность и сохранность, пока она не станет достаточно взрослой, — прервала его сестра. — Эту задачу ты выполнил безупречно, и трудно было бы от кого-либо требовать большей заботы и внимания. Она крепкая, жизнерадостная, здоровая, а кроме того, как и требовалось, даже не догадывается, кто она на самом деле.

Беллер кивнул, поглаживая седеющую бороду. Сестра говорила истинную правду, но он не мог избавиться от ощущения, что в чем-то он все же проявил нерадивость и упущение. Не имея опыта воспитания детей, он тем не менее пытался честно исполнять свой долг по отношению к девочке, не пренебрегая ни лаской, ни наказанием, но результат такого заботливого и строгого воспитания оказался далек от ожидаемого. Магдален оказалась ребенком необычным, и оставалось лишь надеяться, что с возрастом она станет лучше, и обстоятельства ее рождения на свет не наложат отпечатка на всю ее последующую жизнь. Но что решат те, к кому ей предстоит уйти?

За воротами замка пронзительно и властно пропела труба. Лорд Беллер подошел к окну и тут же услышал, как из двора замка на сигнал отозвался его герольд. Через ров, наполненный водой, опустили мост, главные ворота отворились, и отряд из лучников и арбалетчиков въехал на плац. Следом в замок проскакали шесть рыцарей: развевались плюмажи, сверкали вышитые золотом плащи, надетые поверх блестящих доспехов. Во главе скакал рыцарь в сине-серебряной короткой юбке, сопровождаемый оруженосцем со штандартом — дракон на лазурно-серебристом поле. Замыкали шествие оруженосцы, пажи и отряд фехтовальщиков. «И вся эта армия тронулась в путь из-за маленькой девочки», — подумал лорд Беллер.

— Они приехали, — сказал он сестре, двинувшись к двери. — Мне надо встретить их на внутреннем дворе. В течение часа Магдален должна быть готова для представления гостям. Пойди одень ее и умой.

Леди Элинор побежала в спальню, по дороге приказав служанке немедленно принести горячую воду. Магдален, совершенно забывшая о недавнем наказании, стояла на коленях на подоконнике и жадно следила за тем, что происходит во внутреннем дворе. Пажи и конюхи выбежали туда и ловили поводья, чтобы отвести лошадей. Герольд прибывшего рыцаря все еще сидел верхом, держа в руках рожок с лазурно-серебристым вымпелом и приветствуя знакомых. Она увидела, как во дворе показался лорд Беллер и первым делом поприветствовал благородных господ, которые уже спешились и стояли, обмениваясь учтивыми замечаниями и опустошая кубки с вином, поднесенные пажами из замка. Затем хозяин с гостями и свитой из оруженосцев и пажей проследовали в замок, в большой зал, расположенный прямо под комнатой Магдален. Вооруженная дружина тем временем расходилась по казармам гарнизонного двора, лошадей отвели в конюшни и на выгон, находящийся за боковыми воротами.

Когда леди Элинор, мягко шурша бархатными юбками, вступила в комнату, девочка уже сидела за шитьем. Но любопытство было сильнее ее, и она спросила:

— Кто они, тетя?

— Гости из Лондона, — ответила Элинор. — Покажи мне руки.

При виде грязных, с обкусанными ногтями, пальцев она покачала головой.

— Тебе придется хорошенько вымыть лицо и руки и заплести волосы. Давай выберем платье, которое ты наденешь, — и леди Элинор открыла комод.

— Это люди от самого короля? — спросила Магдален, осторожно макая кусок материи в горячую воду и слегка прикасаясь ею к лицу.

— Святые небеса! Дитя мое, ты вовеки вечные не избавишься от грязи, умываясь с такой осторожностью! — Не отвечая на заданный вопрос, леди Элинор нетерпеливо выхватила у девочки тряпку и тщательно протерла ей личико. — Теперь сними старое платье и надень вот это.

Это строгое платье из тяжелого темного бархата. Платье девочке не понравилось. Магдален сморщила нос и с отвращением пощупала материю: она нашла ее тяжелой, в ней трудно бегать и прыгать и потом к этому бархату вечно все прилипает. Ничего, однако, не сказав, она распустила пояс оранжевого домашнего платьица и сняла его через голову.

Леди Элинор чуть смягчилась.

— Смотри, какой красавицей ты будешь в этом наряде! Тебе очень идет малиновый цвет, к нему, пожалуй, стоит надеть серебряную парчовую шапочку.

— Так это люди короля? — все же рискнула переспросить Магдален, когда корсаж был зашнурован и плетеный пояс из малинового и серебристого шелка крепко затянут.

— Это дело, которое касается твоего отца, — довольно резко сказала тетка. — Он сам скажет тебе то, что посчитает нужным.

Магдален поджала губы, но поскольку она привыкла, что тетка с такими вопросами всегда отсылала ее к отцу, она решила подойти к самой теме с другого конца.

— Отец устраивает для них большой пир?

— Ну, разумеется! И мне давно надо быть на кухне, чтобы проследить за всеми приготовлениями, — неожиданно смутившись, сказала леди Элинор. — Теперь спустимся в большой зал, там тебя представят, а ты должна присесть и поклониться. Потом можешь сидеть — только тихонько! — в моей гостиной, пока тебя не позовут.

Последнее предписание вызвало у Магдален несогласие, но, памятуя об утренней взбучке, она придержала возражения при себе и молча переждала испытующий взгляд теткиных глаз.

— Вот так-то, — надев на голову девочки шапочку из серебряной парчи, сказала с удовлетворением леди Элинор. — А теперь давай поспешим.

Девочка последовала за теткой. Они прошли по галерее и по каменной лестнице спустились в зал. Лорд Веллер и гости стояли возле большого камина с оловянными кубками в руках. Свита прибывших рыцарей толпилась чуть в отдалении, готовая в любой момент откликнуться на зов хозяина.

— Вот, господа, позвольте представить вам мою сестру леди Элинор и мою дочь Магдален, — лорд Беллер вышел вперед.

Магдален смиренно сделала реверанс перед, как она сумела сосчитать, семью рыцарями. У всех на плащах красовалась красная роза Ланкастеров, но внимание девочки привлек лишь один гость — он был моложе прочих, но при представлении оказался сеньором остальных рыцарей. Свыше шести футов ростом, широкий в плечах, он казался просто гигантом; лицо его было гладко выбрито, а волосы спадали густыми рыже-золотистыми прядями на черный воротничок сине-серебристого плаща. Яркие голубые глаза изучали девочку из-под густых бровей с интересом явно большим, чем того требовала вежливость. Игнорируя всякие понятия о воспитанности, Магдален смело ответила ему взглядом своих светло-серых глаз, про себя отметив, что этот рыцарь — самый красивый из всех гостей.

Гай де Жерве — а именно так звали благородного лорда — засмеявшись вдруг, потрепал девочку по подбородку.

— Она отлично сложена, милорд Беллер, прямо как юное деревце, и готов поклясться, что душа ее столь же пряма и открыта. Прошу прощения, что осмеливаюсь обсуждать девочку в ее присутствии, — его голос оказался неожиданно мягким для мужчины богатырского сложения.

Лорд Беллер склонил голову в знак согласия.

— В известной степени, да. Но отец Клемент с вами не вполне бы согласился.

Магдален вспыхнула при упоминании о человеке, от которого, как она считала, исходили все ее неприятности. С тех пор, как капеллан замка с его не в меру рьяной заботой о душах обитателей замка взял за правило присматривать за воспитанием девочки, она не раз становилась жертвой его неумеренного рвения.

— Ты не прочь поозорничать при случае, не так ли, милое дитя? — подмигнув ей, спросил лорд де Жерве.

Магдален в замешательстве опустила глаза: этот допрос с пристрастием сделал ее центром внимания всего зала.

Рыцарь вновь засмеялся.

— Ладно, не отвечай, — успокоил он ее и, взяв лорда Беллера под руку, отвел его в сторону. Там, уже без тени улыбки, спросил:

— Известно ей что-нибудь о цели моего визита в замок?

Беллер отрицательно покачал головой и вновь нахмурился.

— Мне показалось, что лучше не сбивать ее с толку такими вестями. У девочки богатая фантазия и склонность к неожиданным поступкам, и лучше… Лучше, если она не будет настроена заранее против того, что ее ожидает. Я считал своим долгом не создавать раньше времени трудностей в этом деле.

— Вы совершенно правы, — де Жерве потер в раздумье подбородок и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на девочку, смущенно стоявшую рядом с теткой. — Она ничего не знает?.. У нее нет никаких подозрений или предположений?

Беллер вновь покачал головой.

— Она считает меня своим отцом.

— А мать?

— Магдален известно лишь то, что ее мать умерла при родах. При той любознательности, которая ей присуща, она проявляет неестественно мало интереса к этому вопросу, — ответил Беллер и поймал себя на том, что опять употребил это ненавистное слово.

— Вам было нелегко все это время? — Голубые глаза де Жерве неожиданно засветились пониманием.

— Да, пожалуй что, нелегко, — на мгновение задумавшись, сказал Беллер. — Мы сделали все, что в наших силах, но она выросла девочкой со странностями, не буду от вас скрывать. Тут я оказался бессилен. Отец Клемент говорит, что мы слишком снисходительны, и нужно было проявить больше решительности, чтобы вырвать эту душу из объятий дьявола.

Он горестно склонил голову, потом продолжил:

— Но я не убежден, что качества, которые меня в ней смущают — это нечто греховное, — он вновь задумался, словно хотел сказать что-то еще, но не решался.

— Так что вас все-таки смущает? — мягко спросил де Жерве.

Беллер пожал плечами.

— Сам час ее рождения был проклят, и она не может не нести на себе отпечатка этого.

Гай де Жерве нахмурился. Едва ли он мог полностью отмести сказанное Беллером, и, поскольку его планы в отношении девочки были полностью твердо определены, лучше быть заранее готовым к возможности проявления того пагубного, что могли заложить в девочке обстоятельства ее появления на свет.

— Я хотел бы поговорить с ней наедине, если вы не возражаете, — сказал он. — Мне хочется уже сейчас получить представление о ее характере. Мы не можем задерживаться здесь слишком долго, и лучше всего сразу решить наше дело и исполнить все необходимые формальности.

— Вы имеете в виду помолвку?

— Да, у меня есть доверенность на ее совершение, и хотелось бы, чтобы помолвка состоялась сегодня же вечером.

— После вечерни, — кивнул в знак согласия лорд Беллер. — Вы сами поставите ее в известность?

— Если вы не против… — де Жерве учтиво улыбнулся.

— Я совершенно не претендую на эту роль. Какая разница, кто ей об этом скажет — вы или я?

Де Жерве поклонился и вернулся к господам, стоявшим возле камина.

— Магдален, лорд де Жерве желает побеседовать с тобой с глазу на глаз, — сказал лорд Беллер, подойдя к девочке и взяв ее за руку. — Не распускай язык и слушай его очень внимательно.

Когда лорд Беллер подвел ее к де Жерве, Магдален вопрошающе взглянула на рыцаря испуганно-удивленными глазами. Что за дело было этому блестящему господину до нее?

«Блестящий господин» церемонно поклонился, и в его глазах можно было увидеть не только искрящееся веселье, но и нечто большее.

— Не окажете ли вы мне честь составить общество для короткого разговора, леди Магдален?

Взволнованная Магдален торопливо сделала реверанс.

— Разумеется, сэр, если вам угодно, сэр!

Она не глядя приняла предложенную руку, и они, церемонно ступая, вышли из зала на улицу, прямо в промозглое февральское утро.

— Не побеседовать ли нам в каком-нибудь помещении, там, где можно укрыться от ветра? — предложил рыцарь.

— Как вам будет угодно, сэр — ответила его дама со смирением, которое из ее уст звучало слишком уж неправдоподобно.

Де Жерве взглянул на нее сверху вниз.

— Но вам это будет угодно, мадемуазель? Она подняла голову и встретила его взгляд.

— По правде говоря, сэр, я бы предпочла прогуляться по крепостной стене. Знаете, одной мне запрещают бывать там, но в вашем обществе… — она не закончила фразу, но ее оживленное личико объяснило ему все.

— Если вы не боитесь ветра, мы именно так и поступим, — он учтиво пропустил ее вперед и они направились к каменной лестнице, ведущей на стену.

Они забрались наверх и тут же оказались на пронизывающем, зябком ветру. Но Магдален, одетая в тяжелое и плотное бархатное платье поверх нижнего шерстяного, холода не ощущала. Она сразу же поспешила к парапету и, перегнувшись, стала смотреть на темный лес, убегающий в сумрачную даль.

— У нас уже три месяца не было никаких набегов, — сообщила она, и де Жерве готов был поклясться, что услышал в ее голосе сожаление.

— Вы говорите об этом словно бы с тоской, — заметил он и подошел к скамье, вырубленной в камне парапета.

Она ответила, как ему показалось, с усмешкой:

— В конце концов так интересно, когда что-нибудь случается!

От ее неловкости не осталось и следа. Подумав об этом, де Жерве сел и жестом пригласил девочку располагаться рядом.

Магдален неприязненно посмотрела на твердую каменную поверхность скамьи.

— Сожалею, но час назад меня высекли.

— Вот как? — все поняв, он встал, и продолжил прогулку вдоль парапета. — За какой же проступок вас высекли?

Магдален колебалась. Не оттолкнет ли она этого господина, рассказав о проступке, который встретил такое неодобрение отца и тетки? Ей очень не хотелось лишаться расположения собеседника, но неизменный дух противоречия подталкивал ее к тому, чтобы проверить искренность этого расположения.

— Я ходила в гости к Сумасшедшей Дженнет, — вызывающе сказала она, — и несла приготовленный ею заговор.

— Заговор? Но для чего? — он, казалось, не рассердился, ему просто стало интересно.

— Чтобы произошло что-нибудь необычное, — сообщила она. Минуту помолчав и, видимо, набравшись смелости, она продолжила, неожиданно охваченная тихой яростью: — Как можно быть счастливым в месте, где все развлечения — это разучивание псалтыря с отцом Клементом, который вечно недоволен и каждый раз ябедничает на меня отцу, или сидение с теткой и вышивание на пяльцах? Иногда отец разрешает съездить с ним на соколиную охоту, но там я обязательно что-нибудь вытворяю и меня снова наказывают.

В ее голосе он уловил безысходность и тоску.

— Мне все время хочется петь, танцевать, играть, скакать верхом, стрелять из лука и охотиться с соколом, но кроме пажей никто не мог бы заняться со мной, а отец говорит, что они не подходящая для меня компания, и поэтому все это мне запрещается. Здесь так холодно и тоскливо, и я не хочу больше жить здесь! — закончила она на пронзительной ноте.

Когда оговаривались условия воспитания этого ребенка, никто не подумал о том, как одиноко будет девочке в этом диком глухом краю в обществе старой девы и бездетного вдовца средних лет. Единственной задачей было стремление сохранить все в секрете и обеспечить анонимность ребенка. Новые родители должны были сберечь ее в целости и сохранности и помочь ей — с Божьей помощью — стать воспитанной девушкой, но требование того, чтобы она чувствовала себя счастливой, договором не предусматривалось. Размышляя обо всем этом, Гай де Жерве, опершись руками в перчатках на парапет и нахмурившись, смотрел на маленькую девочку, молчаливую и озабоченную. Казалось, она почувствовала, что проговорилась о чем-то запретном, и теперь об этом жалела.

Пряди каштановых волос выбивались из-под ее шапочки и падали на широкий лоб. Серые глаза, обрамленные длинными темными ресницами, были широко расставлены под ровно очерченными бровями. Скулы чуть выдавались, подбородок был капельку раздвоен, придавая лицу выражение отчаянной неудержимости. Рот — как у отца, слишком широкий по традиционным меркам женской красоты, но де Жерве пока что еще не видел, какова ее улыбка. Нос — маленький и красивой формы, уши… плотно прижаты к голове. И хотя де Жерве довелось только раз увидеть портрет ее матери, хранившийся как секретнейшая реликвия в самых потаенных покоях герцогского замка, он понял, что сходство было поразительным. Изольда де Боргар сумела при помощи своей красоты и коварства ввергнуть страну в огонь братоубийственной войны. Трудно было представить себе, что эта подвижная как ртуть девочка со временем также обнаружит дьявольскую хитрость и способность пользоваться силой красоты для…

— Я не хотела сказать ничего плохого, сэр, — тревожный голосок вывел Гая из состояния мечтательности. — Надеюсь, вы не расскажете отцу о том, что я делала в хижине колдуньи.

Де Жерве, улыбнувшись, покачал головой.