Помоги проекту - поделись книгой:
В доме, где я жил, поселился матрос-чекист. Была у него такая примечательная фамилия — Поднебесный. Ну, конечно, и я приобщался к военным занятиям. Вооружился я до зубов. Однажды изъяли у меня винтовку, несколько пистолетов, гранаты. Но всё-таки один пистолет и пару гранат оставили. Это тринадцатилетнему [14]мальчишке…
Жил в Херсоне в то время ярый естественник, учитель Теверацкий. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этим интересным, влюблённым в природу человеком. Он много сделал для Херсонского краеведческого музея, для оснащения его сравнительно богатых экспозиций. Он готов был пожертвовать жизнью для защиты своих спиртовых препаратов от поклонников зелёного змия. Время-то было неровно. Мы засиживались с ним до поздней ночи, топили печку губернскими архивами и коротали время в разговорах. Больше говорили о будущем, о книгах. <…>
Я по-прежнему был близок с рыбаками. На белиндах [15]они выезжали в лиман и дальше в сторону Одессы, ловили скатов. Эта рыба шла на рыбий жир. Он очень нужен был для детей в то тяжёлое время». [16]
Мама в это время как бы отделилась от детей, жила особой, незнакомой раньше жизнью. Она вдруг ощутила необычайную жажду жизни, словно сердце стучало сильнее. Стройную молодую женщину приметил один из краскомов — красных командиров, и Варвара Александровна вдруг почувствовала, что крепко любит этого храброго человека в кожанке. На острие истории молодые спешили жить. И свадьба не заставила себя ждать.
А по России уже звучал клич: «Все на борьбу с Деникиным!»
Натиск деникинцев был стремительным. Поддержанные казачеством, они быстро дошли до Орла и подступили к Туле — а оттуда и до Москвы рукой подать.
Белые приближались и к Херсону. Впереди них летела весть об их зверствах и расправах. Многие из тех, кому советская власть была костью в горле, потирали руки, ожидая возвращения своих владений и наказания ненавистных большевиков.
Сил Красной армии для защиты Херсона не хватало, пришлось отступать. Стало ясно, что Варваре Александровне в городе оставаться нельзя.
Поцеловать детей, перекрестить их на прощание, умолить тётку присматривать за ними — и вслед за мужем…
В городе, казалось уже привычном к сменам власти, было страшно. С левобережья Днепра, со стороны Голой Пристани, где закрепились белые, непрерывно били орудия англо-французской эскадры — на рейде стояли миноносцы. Деникинские войска под командованием генерала Шиллинга на бронекатерах форсировали Днепр. Жестокий бой шёл за железнодорожный вокзал. Трещали пулемёты, щёлкали винтовочные выстрелы. Но очередь за хлебом, который выдавали по карточкам, продолжала стоять. Стоял в очереди и Ваня. Вернее, сидел, забравшись на пожарную лестницу и по-детски полагая, что угол дома является надёжнейшим прикрытием от снарядов.
Ваня, казалось, забыл обо всём на свете — о голоде, о снарядах, падающих на городские кварталы, о том, что уехала мама… Главным человеком для мальчика стал Аллан Квотермейн — невысокий, худощавый, мудрый охотник на слонов. Переехав в Херсон, Ваня привычно разыскал городскую библиотеку и стал наведываться туда каждый день. Однажды ему попались книги Хаггарда, и он уже не мог с ними расстаться. «Люди тумана», «Сердце мира», «Копи царя Соломона»…
Сидя на пожарной лестнице, полностью поглощённый удивительными приключениями трёх англичан и одного туземца-кукуана, Ваня читал не отрываясь, пока шальной снаряд не попал в ожидающую хлеба очередь. Взрывной волной Ваню сбросило вниз, контузило и засыпало песком. С этого дня мальчик начал слегка заикаться.
Всю свою жизнь Иван Антонович будет называть Генри Райдера Хаггарда любимым писателем и своего единственного сына назовёт Алланом.
Книги, которые мы любим в детстве, оказывают на нас на первый взгляд незаметное, но неизбежно мощное воздействие. Как губки мы впитываем качества и даже привычки любимых героев.
С необычайной отчётливостью вставали перед Ваней герои «Копей царя Соломона».
Вот сэр Генри — высокий, могучий красавец, англичанин, в жилах которого течёт датская кровь, «настоящий мужчина», по мнению его слуги Амбопы; человек чести, готовый к смертельному единоборству и к нежной братской любви. В поисках своего брата он решается на труднейшее путешествие вглубь Африки, говоря своим спутникам: «Но на свете нет такого пути, которого человек не смог бы пройти, если для этого он отдаст все свои силы. Если человека ведёт любовь, то нет ничего на свете, Амбопа, чего бы он не преодолел. Нет для него таких гор, которых бы он не перешёл, нет таких пустынь, которых бы он не пересёк, кроме гор и пустынь, которых никому не дано знать при жизни. Ради этой любви он не считается ни с чем, даже со своей собственной жизнью, которой готов пожертвовать, если на то будет воля провидения».
В рассказах, повестях и романах Ефремова герои тоже способны на невероятное напряжение всех сил ради любви.
Вот капитан Гуд — храбрец и щёголь, гордый своей принадлежностью к морскому флоту и способный отчаянно ругаться. Этот его талант оказался востребованным в самой необычной обстановке — когда белые люди пообещали племени кукуанов, что они погасят Луну (ожидалось затмение), необходимо было произнести страшные заклинания: «Я никогда не предполагал, как виртуозно может ругаться морской офицер и сколь необъятны его способности в этой области. В течение десяти минут он ругался без передышки, причём почти ни разу не повторился».
Спустя десятилетия Иван Антонович говорил друзьям, что может ругаться пять минут без перерыва.
Капитан Гуд был всегда опрятен, аккуратно и хорошо одет. Посмотрите кадры фильма о палеонтологической экспедиции в Монголии: когда вы увидите, как выглядит Иван Антонович на совещании в Монгольской академии наук, у вас отпадут всякие сомнения в его сходстве с капитаном Гудом.
Именно характеристика капитана Гуда, данная ему Алланом Квотермейном, через несколько лет заставит Ивана всерьёз выбирать между морем и наукой: «Несколько раньше я задал вопрос: что такое джентльмен? Теперь я на него отвечу: это офицер Британского Королевского флота, хотя, конечно, и среди них иногда встречаются исключения. Я думаю, что широкие морские просторы и свежие ветры, несущие дыхание Господа Бога, омывают их сердца и выдувают скверну из сознания, делая их настоящими людьми».
Амбопа, слуга-зулус, предложивший белым людям сопровождать их в далёкое опасное путешествие без платы, оказывается сыном короля кукуанов, на земле которых находятся копи царя Соломона. Отца Амбопы предательски убили, когда он был маленьким, мать бежала и вырастила сына как настоящего короля. Он обращается к белым без самоуничижения, как было принято в Южной Африке в те времена, как к равным себе и ведёт себя с редким чувством собственного достоинства. Когда он нанимался слугой к англичанам, сэр Генри попросил его встать: «Сбросив с себя длинный военный плащ, зулус выпрямился во весь свой исполинский рост и предстал перед нами совершенно обнажённым, если не считать мучи [17]и ожерелья из львиных когтей. Он был великолепен. Я никогда в жизни не видел такого красивого туземца. Роста он был шести футов и трёх дюймов, широкоплечий и удивительно пропорционально сложенный. При вечернем освещении кожа его была чуть темнее обычной смуглой, только многочисленные следы от нанесённых ассегаями [18]ран выделялись на его теле тёмными пятнами. Сэр Генри подошёл к нему и пристально посмотрел на его гордое, красивое лицо.
— Какая прекрасная пара! — сказал Гуд, наклоняясь ко мне. — Посмотрите, они совсем одинакового роста».
Один из героев повести Ефремова «На краю Ойкумены» — негр Кидого «происходил из очень далёких мест Африки, на юго-запад от Айгюптоса»: «Пандион привык к тому, что негры хорошо сложены, но этот гигант сразу привлёк внимание скульптора своим пропорциональным и красивым телом. Впечатление необычайной мощи от крупных, будто кованных из железа мускулов как-то сочеталось с лёгкостью и гибкостью высокой фигуры Кидого. Огромные глаза под выпуклым высоким лбом были полны внимания и поражали своей живостью».
Путешественники полюбили Амбопу: «Ему была свойственна удивительная способность поддерживать в людях бодрость, причём он сам никогда не терял чувства собственного достоинства».
Именно эту способность поддерживать в людях бодрость отмечали в Иване Антоновиче все участники экспедиций, которыми он руководил.
Амбопа считает, что не только отвага и сила, но и умение сказать «великие, возвышенные слова» присуще настоящему мужчине. Сам он так обращается к сэру Генри: «Слушай! Что такое жизнь? Это лёгкое пёрышко, это семя травинки, которое ветер носит во все стороны. Иногда оно размножается и тут же умирает, иногда улетает в небеса. Но если семя здоровое, оно случайно может немного задержаться на пути, который ему предначертан. Хорошо, борясь с ветром, пройти такой путь и задержаться на нём».
И, наконец, главный герой «Копей царя Соломона», от имени которого ведётся повествование, — охотник на слонов Аллан Квотермейн, англичанин, большую часть жизни проживший в Южной Африке, знаток людей и охотничьих троп, мудрец, которому зулусы дали имя Макумазан — тот, кто встаёт до рассвета, тот, кто всегда начеку. Он может дотошно подсчитывать съестные припасы и патроны, а может и показать свою доблесть в бою. Он осторожен и предусмотрителен, прозорлив и великодушен.
Над телами погибших за своего короля воинов он горестно и торжественно размышляет: «Однако, пока существует мир, человек не умирает. Правда, имя его забывается, но ветер, которым он дышал, продолжает шевелить верхушки сосен в горах, эхо слов, которые он произносил, ещё звучит в пространстве, мысли, рождённые его мозгом, делаются сегодня нашим достоянием. Его страсти вызвали нас к жизни, его радости и печали близки и нам, а конец, от которого он пытался в ужасе бежать, ждёт также каждого из нас. Вселенная действительно полна призраков — не кладбищенских привидений в погребальных саванах, а неугасимых, бессмертных частиц жизни, которые, однажды возникнув, никогда не умирают, хотя они незаметно сливаются одна с другой и изменяются, изменяются вечно».
Что это, как не идея ноосферы?
Глубокий след в памяти Ефремова оставила главная идея романа, на которую, как на стержень, накручивается приключение: в глубокой древности в Южной Африке побывали народы Средиземноморья — египтяне или финикийцы.
Это художественное допущение отзовётся в творчестве Ефремова повестью «Путешествие Баурджеда» (дилогия «На краю Ойкумены»).
Герои «Копей царя Соломона» ищут алмазы — мысль об алмазах будет необычайно увлекать Ефремова. В романе «Лезвие бритвы» друзья-итальянцы тоже будут искать эти сверкающие камни на берегу Южной Африки, а в рассказе «Алмазная труба» писатель предскажет открытие алмазов в Якутии.
В романе Хаггарда древние народы оставили алмазные копи, широкую дорогу, вдоль которой в скалах вырезаны барельефы типа египетских, три величественные статуи на пьедесталах из тёмной скалы — колоссальные фигуры двух мужчин и одной женщины.
«Одна из них, изображавшая обнажённую женщину, отличалась исключительной, хотя и строгой красотой. К сожалению, черты её лица сильно пострадали от времени, так как в течение многих веков они подвергались влиянию погоды. По обе стороны её головы подымались рога полумесяца. Две мужские фигуры были, в противоположность ей, изображены задрапированными в мантии. Лица их были ужасны, в особенности у сидевшего справа. У него было лицо дьявола. Лицо сидевшего слева было безмятежно-спокойно, но спокойствие это вселяло ужас. Оно выражало бесчеловечную жестокость, ту жестокость, которой, по словам сэра Генри, в древности фантазия человека наделяла могущественные существа, может быть способные совершать и добрые дела, но тем не менее созерцающие страдания человечества если не с наслаждением, то и без всяких терзаний. Три фигуры, одиноко сидящие в вышине и веками созерцающие расстилающуюся внизу долину, действительно вселяли благоговейный ужас. Мы смотрели на Молчаливых, как их называли кукуаны, и нами овладело огромное желание узнать, чьи руки высекли из камня этих колоссов, проложили дорогу и вырыли огромную копь. Когда я в изумлении смотрел на них, мне внезапно припомнилось (так как я хорошо знал Ветхий завет), что Соломон отрёкся от своей веры и стал поклоняться иноземным богам. Имена трёх из этих богов я также вспомнил: Ашторет — богиня Сидонян, Чемош — бог Моабитов и Мильком — бог детей Аммона. Я высказал своим спутникам предположение, что три фигуры, сидящие перед нами в вышине, возможно, изображают именно эти три ложных божества.
— Может быть, в этом и есть доля истины, — задумчиво сказал сэр Генри. Он был очень образованный человек и, когда ещё учился в колледже, достиг больших успехов в изучении классиков. — Ведь древнееврейская Ашторет, — продолжал он, — называлась Астартой у финикийцев, которые вели крупнейшую торговлю во времена Соломона. Астарту же, которую греки впоследствии называли Афродитой, изображали с рогами, напоминающими полумесяц, а на голове женской фигуры отчётливо видны рога полумесяца. Возможно, что эти колоссы были созданы по воле какого-нибудь финикийского должностного лица, управлявшего копями. Кто знает!»
Читатель, которому знаком роман «Таис Афинская», сразу увидит родство этих абзацев со страницами последнего произведения Ефремова.
На всю жизнь в душе Ивана Антоновича осталась мечта об Африке — загадочном и прекрасном континенте. Африка появится в его рассказах «Голец Подлунный» и «Афанеор — дочь Ахархеллена», в дилогии «На краю Ойкумены», в романах «Лезвие бритвы» и «Тайс Афинская». Он будет собирать книги об Африке и переписываться с людьми, любящими этот континент. Прекрасная женщина, которая будет дружить со львами, попытается помочь больному сердцу писателя, продлить ему жизнь…
Вихри Гражданской войны
Шёл 1919 год. 13 августа деникинцы заняли Херсон. Тюрьмы переполнились, начались обыски, аресты и казни. В первый же день расстреляли 18 человек. Среди них был молодой типографский рабочий Леонид Хаенко — он печатал большевистские прокламации. Затем схватили и повесили Георгия Полякова — член подпольного ревкома разместил в своём доме подпольную типографию и готовил восстание против деникинцев. Шашками изрубили белые юного подпольщика-студента Фёдора Солонаря.
Город был подавлен, глухо роптал. На Херсонщине действовали партизаны.
Осенью стали доходить слухи о боях на Дону, о наступлении Красной армии. С холодами в Херсоне появились беженцы, а вместе с ними — страх, вши и тиф.
Родственница, на попечение которой оставались дети Варвары Александровны, заразилась тифом и вскоре умерла в больнице. Двенадцатилетняя Надя и братики-погодки Ваня и Вася остались одни в чужом городе, занятом деникинцами, не зная, где мама и жива ли она, не имея возможности связаться с отцом.
Голодной и холодной была зима 1920 года. Детям ничего не оставалось, как начать продавать вещи. Они долго совещались, что можно снести на рынок, что нельзя, а потом надо было суметь продать вещь так, чтобы за неё дали хотя бы половину настоящей цены, а затем купить продукты так, чтобы не обманули хитрые торговцы. А чтобы еду приготовить, дрова нужны… Верно, и вовсе бы пропали ребята, если бы в феврале в город не вернулись красные.
На этот раз советская власть установилась всерьёз и надолго.
Ребята не знали, что вскоре в Херсон приехал народный комиссар просвещения РСФСР Анатолий Васильевич Луначарский. Он хорошо понимал, что сейчас одна из самых важных задач всего юга — ликвидация детской беспризорности. Нужно было искать педагогов, открывать школы, определять беспризорников в колонии, которые приходилось создавать на пустом месте, а тех, кто живёт у себя дома, но лишился родителей, спасти от голода, который часто толкал детей на воровство.
В дом к Ефремовым неожиданно пришли «дяди из наробраза» — записали детей в тетрадочку, откуда родом и кто родители, и стали снабжать талонами в столовку. Кулеш, сушёная рыба, кипяток с леденцом — неплохая еда! Жить можно.
Пришла весна, затем лето. Жизнь в городе понемногу налаживалась. Но тут пришла новая беда: разбитых деникинцев сменил барон Врангель. Против него выступила Первая конная армия.
Городские мальчишки распевали:
21 сентября был создан Южный фронт под командованием Михаила Васильевича Фрунзе, в Херсоне разместилась 6-я армия красных. В соседнем доме появились бойцы — но не простые. Главным их оружием были не винтовка, не шашка и даже не пулемёт. Их инструменты — гаечные ключи, главное оружие — баранка и педали. Во дворе стояли фырчащие авто.
Отложив приключения в дебрях Африки, Ваня стал пропадать на автобазе. Машины здесь были самые разные, многие с цепной передачей. Они часто ломались, и требовалось быстро понять причину и суметь изготовить нужную деталь — запчастей практически не было. Ваня всегда был готов подать нужный инструмент, подержать что-нибудь или привинтить. Однажды на автобазу зашёл сам командарм, Константин Алексеевич Авксентьевский. Увидев мальчика, строго взглянул на него. Представим себе, как это могло быть.
— А ты что здесь крутишься? — строго спросил командарм.
— Помогаю, — смело ответил Ваня.
Командарм с улыбкой кивнул на разобранный мотор:
— Неужто смыслишь в технике?
— А то! — гордо ответил Ваня.
— Мальчишка смышлёный, — вступился за Ваню механик, старый питерский рабочий, который мог сделать из железа всё что угодно. — Все дни у нас старается. Одни они втроём живут. Почитай, что при живых родителях сиротами остались. Может, его к нам на довольствие поставить?
Командарм зорко оглядел мальчика:
— Как тебя зовут?
— Ваня.
— Разве так положено отвечать командарму? Так как тебя зовут?
— Иван Ефремов, — выгянувшись, звонко произнёс мальчишка.
Командарм обернулся к начальнику автобазы:
— Приказываю зачислить Ивана Ефремова во вторую роту, выдать обмундирование и поставить на довольствие.
Главными покровителями подростка стали механик автороты Сергей Баячко и Гавриил Прожога, водитель «даймлера», в кабине которого и обосновался Ваня.
14 октября 6-я армия остановила наступление Врангеля на правом берегу Днепра, а 28 октября в наступление перешёл весь Южный фронт. Вместе со второй ротой автобазы 6-й армии из Херсона выступил и красноармеец Иван Ефремов. Бойцы пели:
С этой песней красноармейцы подошли к Перекопу.
Белая армия, разбитая в степях, готовилась к обороне по Турецкому валу высотой в десять метров, с тремя линиями проволочных заграждений. Мощные укрепления были возведены у Чонгарских переправ. Белые защищали последний оплот барона Врангеля — Крым. Главный удар командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе решил нанести именно на Перекопском направлении. В ударный кулак входила и 6-я армия.
Жесток и страшен был штурм перекопских укреплений. Невозможным казалось форсировать Сиваш.
Иван видел, с каким героическим напряжением работали водители, подвозя снаряды и эвакуируя раненых, как слаженно работали механики, приводя в порядок пострадавшие машины. Он знал, что укрепления, которые невозможно было прорвать, взяты, что враг бежит от Красной армии по крымским степям.
17 ноября Крым был полностью освобождён.
До весны бойцы 6-й армии вели относительно спокойную жизнь: охраняли черноморское побережье и гонялись за бандами по Херсонской и Одесской губерниям. Красноармейцы были веселы: война закончена, скоро по домам — налаживать мирную жизнь. Ивана в автороте полюбили, научили его разбираться в автомобилях и водить машину. Подросток порой не доставал до педалей, но понимал — он сейчас отвечает за себя сам, и ни разу не потерял управления.
13 мая 1921 года произошло долгожданное событие — 6-я армия была расформирована, бойцы уволены в запас.
Не мальчик, а высокий тринадцатилетний подросток в военной форме, с тощим мешком за плечами, добрался до Херсона. От соседей он узнал, что сестру и брата забрал в Петроград отец.
Железные дороги были разбиты Гражданской войной, поезда часто останавливались — не хватало топлива. Много дней Иван провёл в «телячьем» вагоне. Было голодно и весело, пассажиры — в основном демобилизованные солдаты и матросы — шутили, пели песни. На станциях бегали за кипятком, дружно делили скудные запасы. Жизнь виделась просторной светлой дорогой, на которой просто не может быть непреодолимых препятствий.
Глава вторая
ОТРОЧЕСТВО (1921–1924)
Оглядываясь на прожитую жизнь, я удивляюсь, как много я успел сделать и как много мне пришлось пережить. Наверно, и жизнь мне кажется такой длинной оттого, что слишком рано я был предоставлен самому себе. В том возрасте, когда мальчики ещё учатся в школе, я уже вынужден был работать…
Возвращение в Петроград
С Троицкой — налево, в Щербаков переулок, затем ещё раз налево — на набережную Фонтанки. Вот оно, знакомое здание училища, теперь — 23-я единая трудовая школа. [19]Массивное трёхэтажное здание с высокими окнами отодвинуто вглубь двора, по бокам — двухэтажные флигели, присоединённые к главному зданию светлыми переходами. Давно, ещё до Бердянска, Ваня проходил здесь вместе с отцом, который тогда с гордостью сказал:
— Вот, Иван, подрастёшь — в лучшем заведении учиться будешь!
И действительно, Петровское коммерческое училище, основанное на деньги купеческого сословия в 1880 году, недаром получило золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Купцы и промышленники последней трети XIX века, часто малообразованные, энергией и неукротимостью выбившиеся в люди, не жалели денег на образование своих детей. Здесь всё было лучшим: лучшие учителя, великолепно оборудованные кабинеты географии, истории, естествознания и рисования, лаборатории химии и физики. В поместительных шкафах, где нижние дверцы были деревянными, а верхние стеклянными, хранились чучела птиц, препараты в колбах, образцы минералов, наглядные пособия. Особенным богатством отличалась физическая лаборатория.
До революции в училище готовили купцов-приказчиков, банковских и конторских служащих. Сейчас сюда ходили дети со всей округи. От квартиры Ефремовых на Троицкой улице до школы — минут семь, не больше.
Высокая тяжёлая дверь, широкая лестница с гладкими деревянными перилами на чугунном узорчатом ограждении. Учебный год ещё не начался, в школе пусто и тихо. Иван оглядывается — со стула в углу поднимается старый швейцар, помнивший ещё открытие Петровского училища, без удивления оглядывает высокого тринадцатилетнего подростка в гимнастёрке, украшенной обильными, неумело пришитыми заплатками:
— Чего изволите?
— Записаться хочу.
— Сюда, пожалуйста.
Дверь налево вела к директору. Он и несколько педагогов жили в квартирах при школе.
— В Бердянске и Херсоне учились, стало быть… Три класса гимназии окончили. А йотом воевали. Запишем вас в школу второй ступени, [20]в шестой класс. Вы, вероятно, многое забыли… Ну что ж, догонять придётся!
— Догоню! — весело отозвался Иван.
Возбуждённый, выбежал он на Фонтанку и быстрым шагом направился в сторону Невского проспекта. Постепенно мысли его упорядочивались: учиться-то он будет, это бесспорно, но ведь надо что-то есть. Не зря у него сначала мелькала мысль, что учёбу вообще придётся бросить. Отец постоянно помогать не сможет: он сейчас служит на своей бывшей лесопилке в Вырице простым работником при конторе. Стало быть, надо искать заработок.
Иван знал, что при университетах и институтах созданы рабфаки — рабочие факультеты, где студентам платят стипендию, но чтобы там учиться, надо было иметь рабочий стаж. Стажа у Ивана не было, да и возраст ещё не подходил. Придётся как-то исхитряться. Обратиться за помощью к отцу казалось просто невозможным, надо было обеспечивать себя самому.
Петроград был совсем не тем городом, который запомнил, прощаясь шесть лет назад, маленький Ваня. Тогда приезжих ошеломляли шум и суета. По мощённым булыжником улицам громыхали ломовые телеги, проносились извозчичьи пролётки, проезжали грузовики и легковые автомобили, звенели и грохотали трамваи. Казалось, даже громады домов раскачиваются в такт напряжённому жизненному ритму.
В голодающем, малонаселённом Петрограде 1921-го, пережившем войну и блокаду империалистов, было тихо. В домах — много свободных квартир: их обитатели покинули страну или уехали в деревни, туда, где легче было добыть пропитание.
Заводы стояли, тихо было и в порту. На бирже труда каждый день выстраивалась огромная очередь — люди надеялись получить хоть какую-то работу.
Но на Сенной было по-прежнему оживлённо: именно сюда сходился народ в поисках заработка, здесь и торговали чем придётся. В толпе сновали беспризорники. Тут Иван узнал, что подзаработать можно на разгрузке вагонов.
Школа и работа
По Загородному проспекту, мимо Пяти Углов, мимо знакомого с раннего детства Витебского вокзала — туда, где несколько узких улочек подряд носят названия малых городов самого сердца России. Там, за Рузской, Можайской, Верейской и Подольской, — улица Серпуховская. Каждый раз, приезжая в Ленинград, известный учёный и писатель Ефремов навещал Серпуховскую и стоял, склонив голову, у одного из тесно поставленных домов с дворами-колодцами. Сюда, к Василию Александровичу, мудрому наставнику, прибегал он по вечерам, принося исписанные задачами тетрадки, здесь его всегда ждала поддержка старшего мудрого друга.
Поделиться книгой: