Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Силецкий
Легендарь
Пролог
Это была весна!..
Удивительная весна, не походившая ни на одну из тех, что уже двадцать раз являлись Крамугасу.
По такому случаю радость его наполняла сногсшибательная, и он, распластавшись в стареньком, видавшем виды кресле своего одноместного звездолетного номера, горланил песню: как всегда, фальшиво, но — самозабвенно:
— Мне хорошо, тара-ра-рам, как никогда, тарам-ту-рум, и сил во мне хоть отбавляй, турум-тум-тум, и голова моя ясна, ах, тата-рам-та-тарара, и все мне нынче — нипочем, тарам-та-рара-рара-ра!..
А как светило, пригревая, солнце, как пахли набухавшие почки на деревьях, как томно шелестели ветерки!.. Восторг, да и только!
В особенности ощущалась весна здесь — средь пустоты, в открытом космосе.
Уже хотя бы потому, что здесь ее не было вовсе, в то время как там, на покинутой родной планете, все готовилось вот-вот расцвести и заблагоухать — умопомрачительно!
Крамугас стартовал весною и память о ней, как самый главный свой багаж, с почетом и благоговением принес с собой на звездолет.
Поскольку улетал надолго — может, навсегда. И память о весне была ему необходима.
Она была как талисман. Как верный знак того, что впредь все будет хорошо.
Тем более что за провоз воспоминаний в таможне пошлин не взимали.
Это он тоже учел — правда, задним числом.
1. Бетис-0,5
Он явился на свет и ровным счетом двадцать лет прожил на планете Бетис-0,5, где обитало шумное и жизнерадостное племя ванделиков-каллаиков.
Крамугас любил своих соотечественников и в душе неустанно гордился ими.
И было отчего!
Во-первых, о такой планете мало кто слыхивал.
Это было несомненным плюсом, потому что все другие, более известные и по такой причине популярные, миры наводняли толпы туристов — там повсюду, что и привлекало славных обывателей, мозолили глаза аттракционы, фабрики, заводы, фабриканты, заводчане, пляжи, отели, мотели, бордели, учреждения весьма значительные и учреждения попечительные, учреждения жуткие и учреждения, пускающие утки, простиздеськи и проститамы, депутье и разное рванье, судьбодои и судьбодавы, мудрофобы знатные и мудрофилы платные, космодромы и конодромы, панорамы всякие: круговые и квадратные, закрытые и завсегда прокатные; там дымили трубы и трубки, разгуливали все неглиже или в тулупах, воевали, заселяли, исправляли, выявляли, брали, драли, крали, с раннего утра прыгали туда-сюда, смешивали все и вся, с чем попало и как попало, где пропало и куда пропало, — короче, иные (по уверению толковых справочников) цивилизованно-знаменитые миры были затоптаны и изгажены донельзя, ими восторгались и их же проклинали, на них с усердием молились (в переносном смысле, разумеется, ибо давным-давно религии в Галактике были решительно отделены от дома и семьи и взяты на вооружение спецпропедевтикой для всех начальных школ с особенным уклоном — как некий вариант внеклассных тихих игр на свежем воздухе) и в то же время всячески от них бежали, едва лишь подворачивался подходящий случай.
Таким образом, в отличие от прочих буйно процветающих планетных островов, в рекламных призывалках именуемых, как под копирку, цитаделями непроходимой человеческой премудрости, Бетис-0,5 смиренно сохранял свою первозданную чистоту и свое исконно-вернославно-передовое великолепие.
В такой неброскости для остальных, вне всякого сомнения, была немалая заслуга славных поселян, которые витиеватых слухов о своей планете никогда, нигде и ни при ком не распускали.
Правду — говорили, но — исключительно промеж себя и шепотком, поскольку держались давней и проверенной стократно установки: лучше иметь правду за пазухой, чем фигу в кармане, особенно ежели фига чужая, а правда — своя, кровная, добытая по случаю, хотя и с превеликими трудами.
В общем, жили себе потихоньку — и были довольны.
Во-вторых, — и это уже касается сугубо внутренних дел Бетиса-0,5 (потому что другим мирам, с их чванливостью, помпезностью и дутым блеском, на такие детали отменно начхать) — на планете было пять городов, шестнадцать огородов, семь деревень столичного типа, одиннадцать пристроенных бань совместного подмыва, шесть маяков, один космодром с тринадцатью ракетами канатной тяги на восьми приколах, сто двадцать пять трехэтажных домов и один раскладной небоскреб, полтора телефонных узла на восемнадцать абонентов по секрету, две лодочных станции, один универсам и сразу три экспресс-универвама (впрочем, что это такое, никто в точности не знал), а также девяносто девять плазмо-керогазных станций холодного режима и тысяча двести шесть полуиндивидуальных искрохронов на запученном пространстве; кроме того, там были два университета для малолетних и триста семь начальных школ для престарелых ценных кадров, деньгами никто не сорил, благо неведомо было, куда их девать вообще, вместо денег совали все друг другу пуговицы и говорили
Конечно же (и эта мысль даже обсуждению нигде не подлежала!) такую блистательную цивилизацию при столь малом числе коренных поселян мог создать лишь исключительный по своей бдительности и единовзглядию народ.
Между прочим, эдакая самобытность также неназойливо, но исключительно уверенно и твердо отгораживала Бетис-0,5 от пагубного и тлетворного влияния иных, густо-фешенебельных цивилизаций обозримой Вселенной.
Ведь не случайно, надо думать, все педальные гоп-звездолеты, по причине их сомнительной передовитости, оставили врагам — мол, зажирайтесь сами! — а у себя о них таинственно молчали, равно как и о компьютерах на паровом приводе. А о том, что есть еще компьютеры совсем передовые, на приводе клизмо-дизельном, и не узнали вовсе никогда. Из звездолетов же оставили себе лишь те, что на канатной тяге…
Истинно: потребность — вторая натура.
Ну, а ежели натура — скромная, пытливая, потливая, живущая крылатою мечтой?
Опять же — лучше иметь мечту за пазухой, чем фигу в кармане.
Ибо мечта — всегда своя, кровная; тогда как фига, порожденная прогрессом, всегда, в сущности, ничья, но может до того обидно подкузьмить, если, раззявив рот, будешь глазеть по сторонам да знаки разные командные слать в пустоту, что мало не покажется!..
Так что понятно: Крамугасу воистину было чем и кем гордиться. Однако же — нисколечко себя при том не утомляя, что особенно ценилось.
Да, когда-то и Бетис-0,5, подобно прочим многочисленным мирам, был лишь одним из рядовых поселений Земли, великой Праматери Цивилизаций.
Но мало-помалу все эти поселения обособились, завели самобытные, местные традиции, наладили собственные хозяйства и стали относиться к Земле уже не как угодливые сателлиты к несгибаемому центру власти, а — на равных.
Земля поначалу куражилась, сопротивлялась, даже гневалась, но, увидав тщету своих потуг, махнула на обнаглевшие миры рукой.
Тем паче, что сама она изрядно одряхлела.
Куда почетней было слыть
2. Подозрительный субъект
В Планетном Отделе Виз для Порядочных Граждан народ толпился, как всегда.
Не то чтоб все желали разом и бесповоротно улететь (иным не позволялось даже помышлять об этом — ввиду какой-то особливости в их головах, не подлежащей обсужденью), но на всякий случай были здесь, резонно руководствуясь нехитрым принципом: нет — так нет, тогда и по домам, до завтра, ну, а коли — да и вдруг случайно повезет…
Никто с собою не таскал тяжелых саквояжей, рундуков, баулов, всевозможных сумок и тюков, однако ж самое необходимое для дальних странствий все-таки держали при себе — чем черт не шутит!..
Всем хотелось и мир посмотреть, и себя показать. А пускали — поштучно.
Толпа у дверей стояла плотно, так что Крамугасу пришлось изрядно попотеть и вовсю поработать локтями, прежде чем он сумел пробиться ко входу.
— Эй, — неслось ему вослед, — зародыш, ты не будь, любезнейший, скотиной, ты куда же прешь?!
— Вот таких дармоедов мы растим у себя… Ничего святого за душой… Позор! Я лично не могу теперь лететь. Мне стыдно перед миром!
— Можно думать, его выпустят сейчас! А вот прижучат, как меня, — и все…
— Да по ногам-то, по ногам… О, боже мой. Подлец! Он меня лапает!.. Я что — девчонка? Просто ужас!
Крамугас временами замирал, переводя дух, и затем скороговоркой объяснял, смущенно улыбаясь:
— У меня, знаете, билете распределением, я ведь не просто… Все по закону, мне разрешено. И я совсем не дармоед… Ну, разве я похож?
— Э, мил соколик, — возражали ему, — ты нам мозги не полируй! У дармоеда-то как раз рожа самого трудяги, раба высокой мысли. За версту видно: пышет человек энтузиазмом — значит, дармоед.
Слыша такие ужасные слова, Крамугас старался лицу своему придать выраженье неказисто-глупое и честное, как в годы обмученья в Школе, и, с вежливой улыбкою кивая всем, кого бесстыдно обрабатывал локтями, тихо продирался, лез ко входу, тужился и наконец — достиг.
Дверь оказалась заперта, но было в ней приветливое, с тюлями, оконце.
Крамугас в него заглянул и выпалил как на духу:
— Я — Крамугас. Я тут давно. Мне надо улетать. По существу. Все основанья — есть.
— Ну, коли так, то заходи, — ответил чей-то строгий голос из-за двери, и невидимый замочек отомкнулся. — Мы тебя сейчас проверим.
Крамугас проворно прошмыгнул в образовавшуюся щель и моментально оказался в длинном-длинном узком коридоре с гладкими, поддерево отделанными стенами, абсолютно пустом и каком-то мертвом — только в самом конце его виднелась тускло подсвеченная сбоку еще одна дверца.
К ней-то Крамугас и устремился.
— Стой! — сердито скомандовал голос. — Я же сказал: будет проверка!
— А… чего там проверять? — усомнился Крамугас. — Ведь вот он — я.
— Этого мало. Может, ты — да не совсем… Это раз. Впрочем, в Отделе уточнят. У нас другой ход интереса: насчет разных побуждений, состояний, багажа… Это, значит, два. Так что давай приступим. Отвечай только: «да» или «нет». Принял или нет… Живой компьютер, понимаешь. И железного не надо. Техника!.. — голос счастливо захихикал.
— Хорошо, — смиренно согласился Крамугас. — Я постараюсь.
— Итак. Ты прежде покидал Бетис-0,5?
— Нет.
— И не надо, честно говорю. Ну, это мы еще проверим… А мечтал об этом?
— Нет.
— Молодец! Опять же надо проверять… Ну, а теперь? Приспичило?
— Да.
— Ишь ты, говорливый… Сам, выходит, захотел?
— Нет, что вы! — испугался Крамугас.
— Я же сказал: отвечай только «да» или «нет»! Значит, посылают? — Да.
— Выясним… Надолго?
— Да. Я по распределенью, на Цирцею-28.
— Опять лишнее болтаешь! Это тебе в плюс не зачитается — совсем наоборот!.. И на сколько же конкретно? Переходи на человеческую речь.
— Ну, я не знаю…
— Как же это? — злобно осведомился голос. — Все — знают, а вы — не знаете… Какой вы подозрительный субъект! То есть — ты, конечно.
— Почему? — обиженно скривился Крамугас.
— Да потому что вы — само собой, в кавычках вы! — это когда есть уваженье или там зависимость какая. Словом, интерес. А тут — за что же уважать? Ошибка вышла, извиняюсь. Нет покуда интереса.
— Да уж ладно… — Крамугас растерянно развел руками. — Я и не настаиваю очень, вам виднее… Ну, а почему вдруг подозрительный?
— Так, милый мой, естественно! Обычно, улетая, пишут точно, на какой срок нужна Виза.
— Я не знаю…
— То-то и оно! Ты должен указать, к примеру: через две недели возвращусь.
— Нет, это слишком скоро.
— Через месяц! Через год!
— Не знаю…
— Может быть, в гробу? Вернешься с миром, чтоб твои останки схоронили здесь?!
— Да мне и в голову не приходило!..
— Что ж, выходит, никогда? Я так и запишу конкретно: никогда?!
— Пишите, — согласился Крамугас. — Мне все равно.
— А мне вот — нет! — сварливо отозвался голос. — У нас порядок любят. Для отчету. Ладно, никогда — так никогда. Разумно. Тоже срок. Его и впишем. А теперь поговорим о багаже. Учти, существуют по закону ценности, которые из славного отечества запрещено, ну хоть ты тресни, вывозить!
— Ой, что вы! — замахал руками Крамугас.
— А это мы сейчас посмотрим. Опять же, отвечай только «да» или «нет». Трюфанчики везешь?
Крамугас понятия не имел, что это такое, но на всякий случай ответил:
— Нет.
— Гляди-ка!.. — удивился голос. — Ну, а барабарики — везешь?
— Нет.
— Надо же!.. А симпампульные гульфетки?
— Нет.
— Очень странно, очень, — усомнился голос. — Этого добра обычно так и норовят побольше прихватить. Хотя… все может быть… Но уж толковые-то книжки?!.
— Да, — сознался Крамугас, — везу.
Поделиться книгой: