Помоги проекту - поделись книгой:
По-прежнему окажется чиста,
Но ты уже не та и он не тот.
И нет возврата и дороги вспять.
И никому вовеки не понять,
Что там, на высоте таких частот,
На высоте моих предельных нот
Добро и зло сливаются опять
В горячечную песенную новь.
И это есть та вечная любовь,
Что смерти не сильней и не страшней,
А лишь одно лицо имеет с ней.
СТРАНСТВИЕ В КАНУН КОНЦА СВЕТА
Мой милый брат,
на том,
на этом свете.
поверь,
ничто не предпочту беседе
с тобой в Москве полночной,
и в канун
конца ли света, иль начала света,
и совмещенья трех кровавых лун.
Пока миры взрываются на плацах,
в твоих иконописных тонких пальцах
уж книга раскалилась добела,
и белая молитва расцвела,
как ландыш мой в заветной светлой книге.
Оставь, мой друг, напрасные вериги.
Рукою заслонив последний свет,
промолви так: «Все суета сует…»
- И всяческая, -
молви, -
суета.
Когда ж начнет таинственно светать,
я так скажу тебе:
- Мой младший брат,
покуда бездны темные горят,
и новый свет клубится жарким нимбом,
дается нам с тобой чудесный выбор.
Любое время и страну любую
мы выбираем, в бездне торжествуя.
Не помня о суде и о расплате,
мы вдруг очнемся в солнечной Элладе,
где складки наших сброшенных туник,
как лабиринты, манят нас в тупик
прикосновений первых и объятий…
И все-таки мы дети… и до «ятей»
суровых
нам с тобою далеко.
Зато в свой сад вбегаем мы легко,
где, как рисунок наших тел игривых,
лоз виноградных темные извивы,
где в заросли клубящихся азалий
упали наши детские сандалии,
чтоб к утренней звезде на полдороге
смуглели и ветвились наши ноги
уже почти от общего ствола…
Где мы уснем…
- А я и не спала,
чтоб первой рассмеяться на рассвете, -
скажу тебе…
И все-таки мы дети…
И потому нам долго-долго спать,
покуда время не метнется вспять.
Оставив те сандалии в траве,
очнемся мы с тобой опять в Москве,
притихшей, затаившейся, как зверь,
вцепившейся когтями в эту твердь.
И в свалянной, ее зловещей шерсти
как по-иному мы очнемся вместе!
Так настороженно, как будто бы чужие.
Ведь мы очнемся вновь с тобой в России,
измученной, и страшной, и пустой.
Мы, пущенные, словно на постой,
на собственное наше пепелище,
где истину впотьмах веками ищем,
а натыкаемся опять на эту землю
и величаем истиною всею.
И в жилах наших, знать, из рода в род
не кровь уже, а та земля течет –
то черноземом мертвым, то суглинком,
дорогою, ведущей к древним ликам,
чьи очи золотые, не слезясь,
нам говорят, что ничего нельзя.
Что все грешно, грешно!..
И это слаще
Любой свободы нашей!
Да обрящем
разбой, разгул, смятенье и раскол,
и черные пожары под Москвой.
Раскаянье и странствие на зов
в пространства светоносных образов.
И взгляд оттуда, изнутри, извне…
И это приближение ко мне
твое – прохожим иноком бездомным,
дорогою проселочной влекомым
Поделиться книгой: